Текст книги "Буря на Волге"

Автор книги: Алексей Салмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

– Товарищ Маркин, тут на них есть «сопроводительная», – сказал Ланцов, вытаскивая из офицерской сумки бумагу и подавая ее комиссару.

Маркин перевел взгляд на Ланцова и начал развертывать бумагу. Прочитав несколько строк, он улыбнулся.

– Как, разве еще есть Ланцов? – посмотрел он на командира катера.

– Нет, товарищ Маркин, это обо мне сообщает староста...

– Он пишет, что ты какого-то пристава пырнул...

– Было такое дело, он точно пишет, – подтвердил Ланцов.

– Так, хорошо, мы с тобой об этом особо поговорим, а теперь скажите, кто из вас Чилим? – спросил Маркин.

– Я, товарищ командир, – сделав шаг вперед, сказал Чилим.

– Как же это вы, товарищ Чилим? Каких мутили рабочих?

– Это весной было, товарищ командир, когда мы у себя организовали артель рыбаков. Ну и решили всей артелью, что теперь обойдемся и без хозяина. Вот, наверное, об этом и пишет староста.

– Так, хорошо. Теперь расскажите, как вы удрали от белых.

На лице Маркина теперь можно было прочесть одно любопытство. Он видел, что перед ним стоят не шпионы из белогвардейского лагеря, а люди, избежавшие белогвардейской виселицы.

Чилим рассказал о побеге со всеми подробностями.

– Хорошо сделали, молодцы, ребята! – произнес повеселевшим голосом Маркин. – Ну, а теперь куда думаете?

– Товарищ командир, может быть, примете к себе на службу? – выпалил Чилим.

– В царской армии служили?

– Только что с фронта вернулись, – ответили солдаты.

– Ну что ж, хорошо. Оставайтесь, еще у нас послужите. А теперь вот чего, присаживайтесь да расскажите, много ли войска у белых.

– Насчет войска, товарищ командир, не знаем, а сколько там у них пароходов – видели. Этого добра немного: два буксирных парохода, вооруженных шестидюймовками, самоходная баржа, тоже с шестидюймовками, два небольших катеришка да большой пассажирский пароход «Василий». На нем находится штаб белых, Кроме этого, на островке, посредине Волги, около Теньковской пристани скрыта в леске ихняя батарея. Сами мы ее не видели, а бакенщик рассказывал, он видел, как ее сгружали с парохода. Есть, говорит, и пулеметы; был один на самом водорезе, да мы его прибрали.

– А куда девали?

– Сюда, к вам привезли.

– Правда, Михаил? – спросил Ланцова Маркин.

– У меня на катере, – вставил Ланцов.

– Ну вот, а спрашиваете, возьмем ли вас служить... Да вы уже нам служите! Спасибо вам за все! – пожимая руки солдатам, сказал комиссар. – Товарищ Ланцов, найдите чем-нибудь их накормить, и пусть пока отдохнут на вашем катере. Передайте, чтоб их зачислили на довольствие.

– Есть! – откозырял Ланцов. – Пошли, ребята!

Глава девятнадцатая

Как героически ни сопротивлялась Волжская флотилия красных, но силы были далеко не равными. И вечером шестого августа красным пришлось оставить Казань. Вечером того же дня флотилия белых подошла к Устьинской пристани. Бой уже утих, слышны были лишь одиночные выстрелы, – это пристреливали раненых красноармейцев и последних защитников города, не успевших скрыться. Начиналась резня. В первый же вечер прихода белых слободки были политы кровью рабочих. А городская знать ликовала.

В это самое время с буксирного парохода, вооруженного тяжелыми пушками и пулеметами, сошел офицер в белом, как снег, кителе с серебряными погонами и ярко блестевшими пуговицами. Он привычно сбежал по качающимся сходням и быстро, по-военному вскочил в пролетку, приказав гнать в город. Лицо офицера от долгого пребывания на судне было обветрено и покрылось загаром. Он был строго подтянут, чисто выбрит, с лихо закрученными черными усиками, Но в карих глазах офицера сегодня уже не светилась былая радость. Хотя и был взят его родной город, возвращалось утраченное хозяйство и ехал он к своей милой Маше, мысли Андрея Петровича Стрижова были неспокойными. В ушах его все еще громыхали пушки, а перед глазами поднимались громадные водяные столбы от разрыва снарядов.

«Что это со мной? – спрашивал он себя. – Уж не изменила ли мне Маша? Может быть, приглянулся ей красный комиссар да сбежала с ним из города, а может, ее уже нет и в живых?» – и многие другие мысли лезли ему в голову. Так размышлял он, опершись на эфес сабли.

Напрасно он думал, что что-то случилось с его Марьей Архиповной. Она после сытного обеда вышла в садик за собственным домом, долго сидела в беседке под старой березой, читая французский роман, и незаметно для себя задремала, а потом, подложив под голову роман, крепко заснула и даже не слыхала, как вошли в город белые.

– Маша, Маша, Марья Архиповна, ау! – бегая по саду, кричала горничная Марфуша.

Вбежав в беседку, она остановилась, увидя на скамейке спящую барыню.

Марфуша постояла минуту в раздумье, а затем окликнула:

– Марья Архиповна! Андрей Петрович приехали.

– Что ты сказала, Марфуша? – сладко зевнув, спросила Маша.

– Андрей Петрович приехали, да такие загорелые, точно их в печке коптили. Идемте скорее.

Обе женщины быстро побежали по аллейке к дому.

– Не ожидала, моя радость? – кинулся в объятия Стрижов.

– Ждала, ждала, – прижимаясь к его груди, проговорила Маша. – Как ты прокоптился.

– Ух, жара была, Машенька, – двусмысленно сказал Стрижов, целуя ее губы и глаза.

Марфуша и Настя, старая работница, перешедшая по наследству вместе с пароходами и баржами от Чepных, уже хлопотали на кухне, приготавливали обед для приехавшего барина. Пока Стрижов умывался после дороги, Маша быстро принарядилась в новое сиреневое платье, которое так ловко облегало ее подвижную статную фигуру. Все было по-праздничному. На террасе был накрыт белоснежной скатертью стол. Настя копалась в подвале, доставая бутылки с наливками.

– Ну вот, моя дорогая, мы опять вместе и все снова отвоевали, – сказал Стрижов, присаживаясь к столу,

– Что ж, совсем отвоевались? – спросила она.

– На Волге все закончили, теперь пойдут на Москву, а мы, как волгари, останемся на своих местах, начнем восстанавливать свое хозяйство. Вот и все. А ты, милая, боялась, что все пропадет безвозвратно. Нет, брат, если мы сами взялись за дело, то уж, будьте любезны, мы его доведем до конца, во что бы то ни стало... Все снова наше: и баржи, и дома, и пароходы, да и ты со мной. Расскажи-ка, как ты без меня здесь жила? Никакого красного комиссара еще не завела?

– И то собиралась, только подходящего не нашла, – так же отшутилась Маша, заполняя наливкой стаканы.

– Ну, со свиданьем, милая! За нашу победу и наше будущее счастье! – он опрокинул в рот стакан с какой-то жадностью и, придвинув его вновь к Маше, сказал:

– Налей-ка еще.

Выпив второй, Андрей Петрович начал закусывать, а Маша, облокотившись на стол и подперев пухлые щеки ладонями, пристальным взглядом следила за движениями мужа и все чаще улавливала в выражении его лица какую-то перемену... Ее разлюбезный Андрюша что-то от нее утаивал, не договаривал и о чем-то серьезно думал.

– Подлей-ка еще, – вдруг проговорил он, подвигая стакан.

Молча выпил и снова принялся за еду, все свое внимание уделял только подаваемым кушаньям, изредка вскидывая взгляд на сидевшую напротив Машу. В его взгляде Маша уже не видела того веселого былого огня.

– Да, закатывается красное солнышко, – со вздохом произнес он, глянув, как позолотились листья склонявшихся ветвей.

– Не вздыхай, оно завтра опять взойдет, такое же красное, – сказала Маша.

«Может для нас и не взойти...» – подумал Стрижов.

– Ты что, Андрюша, такой скучный? – ласково спросила Маша.

– Ничего не скучный, я просто устал, страшно устал, – вставая из-за стола, проговорил он.

– Вот беда какая. Отдохнешь. Пойдем – уложу, – обнимая мужа, сказала Марья Архиповна.

Проводив своих господ, Настя с Марфушей перемигнулись и покачали головами в сторону ушедших.

– Что-то наш барин того, заскучал, – прошептала Марфуша.

– Сейчас Маша развеселит, – улыбнулась Настя.

– Нет, в самом деле, Настюша, что-то, видимо, не все в порядке... – продолжала догадливая Марфуша.

– Да ладно тебе, что уж тут, известное дело – барин с дороги, устал, – сказала Настя, убирая со стола самовар.

Не усталость была причиной молчания Стрижова, а совсем другое. Подходя к Казани на собственном пароходе, он подслушал разговор между двумя полковниками – Степановым и Каппелем, и из этого разговора сделал для себя вывод. Он понял, что взятие Казани – это еще не победа, а лишь временный перевес сил. Конечно, в свои догадки он пе хотел посвящать Машу, а поэтому и разговор между ними как-то не вязался.

Утро следующего дня было тихое, ясное. Солнце широким огненным диском выплывало над городом и его зеленеющими садами, усыпанными бисером серебряной росы. А на площадях, улицах и в садах все еще лежали трупы красноармейцев и рабочих, павших в боях, защищая город от белогвардейских полчищ. У одной части жителей города эта жуткая картина вызывала в сердцах боль и страдания, другая же ликовала. С самого утра на улицы Казани высыпала разодетая в праздничные наряды толпа горожан, они приветствовали друг друга и поздравляли с праздником победы.

– Данила Дмитрич! Дорогой мой! Поздравляю с великим праздником! – кричал еще издали Иван Васильевич Пекин, догоняя купца Гусева на Воскресенской улице.

Расправив усы и бороды, они троекратно расцеловались, точно в светлое христово воскресение, и, взявшись под руки и весело беседуя, пошли вдоль улицы. Они равнодушно смотрели на трупы и, обходя их, поднимали повыше свои праздничные одежды. Все торопились к зданию городской управы.

– Видишь, Иван Васильевич, как хорошо стало, хоть люди-то пришли порядочные. А что было до этого! .. Кто управлял Казанью? Мальчишки да жиды.

– Вот здорово! Ты погляди, сколь накрошили наши молодчики,– повел рукой Гусев, показывая вокруг.

– А там вон, на лугах, около Казанки, рассказывал мой Анатолий, еще больше.

– Он у тебя дома?

– Где там, прибежал на минутку повидаться да опять в штаб. Знаешь, ответственность! Как ни говори, а офицерский чин дают не даром.

– Да, да, ответственность, – покачал головой Гусев.

– Они сделали великое дело, за все им Россия будет благодарна и не забудет родных сынов отечества.

Так, весело беседуя, они поравнялись с Белициной, шедшей также к городской управе.

– Катерина Матвеевна! Поздравляю тебя с великим днем победы! – крикнули оба, пожимая руку купчихи, и, подхватив ее под руки, пошли втроем.

– Ну как, Иван Васильич, чего слышно нового? – спросила Белицина, обращаясь к Пекину.

– А вот сейчас узнаем. Соберется новое правительство и все объяснит... Я думаю, теперь все дома снова отойдут нам, а с завтрашнего дня можно будет и к торговле приступить. Товаришки кое-какие уцелели, не все еще разграбили эти мошенники. А теперь надо поддержать новое правительство.

– Да уж, натерпелись порядком, – вздохнула Белицина.

– Ничего, Матвеевна, не тужи, красная звезда закатилась, теперь вздохнем посвободнее... – вставил Гусев.

– Верно говоришь, – согласился Пекин. – Потухла звезда и больше не вспыхнет никогда.

Около городской управы уже собрались толстосумы города. Выскочивший на крыльцо высокий поручик в белом кителе окинул улыбающимся взглядом толпу и весело крикнул:

– Господа! Новое правительство на месте! Просим занять присутственный зал!

– Вот мой сынок, – сказал Пекин, обращаясь к Белициной.

Она вскинула глаза на поручика, по увидела только ремни портупеи на его спине: он быстро скрылся за дверью.

Люди, давя друг друга, полезли в здание управы. Каждый старался пролезть вперед, чтоб быть на виду. За правительственным столом сидели полковник Степанов и два особоуполномоченных члена Самарской учредилки. На трибуну вскочил тот же поручик Пекин и громко объявил.

– Господа! По поручению нового правительства я должен объявить, власть, которую вы ждали с нетерпением в сердце, день и ночь, теперь установилась и окрепла как в Самарской, так и в Казанской губерниях. Больше скажу – вся Сибирь тоже в наших руках. Но и это еще не все. Мы вам вернули ваши дома, фабрики и заводы, мы вам вернули все банковые вклады. То, чем вы владели до прихода Советской власти, все будет снова в ваших руках. Но вы должны поддержать материальными средствами власть и наши доблестные войска, чтобы здесь, в Казани, накопить большие силы, пока не подоспеют наши дорогие союзники. И тогда с новыми силами и с новым вооружением мы двинемся на Москву!

Все громко начали рукоплескать. Когда умолкли, поручик продолжал:

– Я уверен, что к концу осени Москва будет в наших руках! Совсем и навсегда расправимся с большевиками!

Еще громче все зааплодировали, а в задних рядах кто-то крикнул «ура».

– Теперь вот что, господа! Разговаривать нам некогда, время военное. Все, кому дороги фабрики, заводы, кому дорога Россия, тех прошу подойти к столу и записать, кто сколько может пожертвовать на укрепление и вооружение нашей доблестной армии. Каждый должен понять и прикинуть: или потерять все и снова попасть в лапы большевиков, или помочь всеми силами и средствами, дабы навсегда покончить с большевиками.

– Господа! Я думаю, никто не поскупится для такого важного дела! – встав, громко заговорил купец Гусев. – Я со своей стороны жертвую пятьдесят тысяч золотом!

– Я тоже пятьдесят тысяч! – крикнул Пекин.

А за ними полезли подписываться и другие, в том числе и Белицина. Она, видимо, не хотела взять верх над Гусевым и Пекиным, подписалась только на сорок тысяч. Полезли к столу и Чикмарин, Апанаев, Хуснутдинов, Кудряшов, Романов и другие. Они вносили крупные суммы.

Пока в городской управе собирали пожертвования, казанские попы тоже не зевали. Город оглашался колокольным звоном. Все всех церквах служили благодарственные молебны, благодарили бога за помощь в одержанной победе. А под веселый перезвон колоколов в рабочих кварталах города старательно лазили всякого рода ищейки, таща за собой толпы вооруженных бандитов, вылавливали коммунистов и рабочих, выводили их и тут же на улице расстреливали.

Возвращаясь к своему дому, Белицина увидела, как тащили, подталкивая прикладами, в глухой переулок красноармейца. А там, за углом, раздалось несколько выстрелов. Подходя к своему дому, она увидела у самой калитки только что убитого красноармейца, лежащего в луже крови. Белицина громко начала стучать в калитку, косясь на убитого.

– Ты что это, оглох? – строго спросила она дворника, открывшего перед ней калитку.

– Боязно, Екатерина Матвеевна, вот сейчас только человек был живой, и уже нет человека. А ведь, пожалуй, у него есть и мать да еще кто-нибудь...

– Хватит разводить философию, закрывай скорее ворота, – сердито проворчала хозяйка.

В это время во двор выскочила Надя, в глазах ее был испуг.

– Ты что это, мама? По городу стрельба идет, а ты где-то ходишь!

– Не беспокойся, нас не тронут.

– Чего не тронут! Меня во дворе чуть не застрелили. Видала, как ворота изрешетили да человека убили.

– А тебе нечего выходить, сиди дома, – проворчала Белицина, поднимаясь по лестнице.

– Ну, как, чего нового? – спросила ее, встречая, Петровна.

– Все хорошо, – вытирая с лица и шеи пот, проговорила Белицина. – Можно сказать – слава богу, магазин и все дома снова в наших руках, и все вклады тоже нам вернули. Пришлось пожертвовать сорок тысяч на укрепление армии.

– Слава тебе, господи, – крестилась Петровна.

– Денежки-то возьмут, а город-то все равно они не удержат, – заявила Надя.

– Не только Казань удержат, они к осени-то и Москву возьмут, – сказала мать.

– Пусть попробуют.

– А что и попробуют, и возьмут. Знаешь, сколько они денег собрали?..

– На деньги Москву-то не купишь, – возразила Надя.

Но беседа была прервана вошедшим дворником:

– Екатерина Матвеевна, около ворот-то лежит, надо бы убрать.

– Ты нос в чужое дело не суй. Кто убил, тот и уберет.

– Я-то ничего, только вам, мол, будет неприятно...

Ночью подъехала ломовая телега, с которой соскочили какие-то люди. Они, втаскивая на телегу убитого, ворчали: «А ну-ка, дружок, хватит на мостовой валяться, поедем на новоселье».

«Эх, дела, дела», – проворчал дворник, заметая следы крови у ворот.

Не прошло и двух недель, как белые начали выгружать казанские банки. Жертвованное и нежертвованное золото поторапливались отправить в Сибирь.

– На вот, читай, – подала Белицина дочери газету «Обновленная Россия», указав на статью полковника Степанова. Он писал: «Помощь близка! Японцы уже прошли Читу. Может быть, завтра победа будет за нами».

Глава двадцатая

Проверив личный состав команд на всех судах флотилии, расставив надежных командиров, Николай Маркин перед началом боевых действий решил поговорить с матросами и бойцами, посоветоваться, так как операции предстояли сложные.

Тихий сентябрьский вечер. Солнце медленно выкатилось из-за горы громадным огненным диском и так же медленно, величаво и низко поплыло над Волгой. Казалось, оно вот-вот окунется в тихую зыбь волн и потухнет, как раскаленный кусок железа, испустив громадные клубы пара. Но нет, диск все так же величаво продолжал свой путь, хотя и казалось, что нижним краем он задевает волны, и они горят громадным факелом, окрашивая в радужные цвета гористые берега, поросшие густым чернолесьем. На судах флотилии, видимо, кончился аврал: все блестело и искрилось в лучах вечернего солнца. С канонерской лодки «Ваня-коммунист» прогудела сигнальная сирена. Все суда подошли к каменистому берегу, перекинули трапы, мостки и всякие сходни. Матросы и красноармейцы сбежали на берег, и все сгрудились там, куда подошла канонерская лодка. С нее также перекинули на берег трап, на него легко вскочил матрос в синей форменке, с загорелой открытой грудью и таким же коричневым от загара лицом. Легкий ветерок шевелил ленточки на его сбитой на затылок бескозырке. Он взглянул на закатывающееся солнце. Луч скользнул по его лицу, осветив черную маленькую бородку и аккуратно подстриженные усики. Это был комиссар Волжской боевой флотилии Николай Григорьевич Маркин. Он поднял руку, толпа умолкла, только слышны были всплески тихих волн. Комиссар поднялся выше на одну ступеньку и крикнул:

– Товарищи бойцы! Матросы! Командиры! Партия большевиков и Советская республика во главе с товарищем Лениным поручили нам выполнение сложной и ответственной задачи! В самый кратчайший срок мы должны овладеть укрепленными позициями белых – Верхним Услоном и Казанью! Мы уже имеем связь с Пятой армией Восточного фронта, которая готовит сокрушительный удар с суши, а мы должны всеми силами помочь ей с Волги. И общими силами разгромим и свалим в Волгу врага! Товарищи! Мы, конечно, все знаем, что враг коварен и силен. И силен не только техникой вооружения, которой его снабжает русская и иностранная буржуазия, враг силен и выучкой. Против нашей Красной Армии встали сотни крупных специалистов военного дела, которые всю свою жизнь только и учились воевать. И теперь, надеясь на свою многолетнюю выучку, хотят задушить молодую Советскую республику. Но это им не удастся. Мы – большевики, ученики нашего великого Ленина! Мы тоже кое-что смыслим в военном деле. А главное – каждый из нас знает, за что мы боремся и что хотим и должны вырвать из кровавых рук белого офицерства.

– Товарищ Маркин! Начинать надо скорее! Мы еще покажем, как неученые бьют! – кричали матросы.

Слышится команда:

– По своим местам!

Митинг кончился. Берег снова опустел. Вечерняя заря потухла, Волга покрылась серой дымкой тумана. Суда красной флотилии заняли свои места. Некоторые пошли в сторожевое охранение, остальные готовились к боевым операциям за овладение Верхним Услоном.

Утром следующего дня несколько судов красной флотилии под командованием Николая Маркина подошли к Верхнему Услону и открыли артиллерийский огонь по укрепленным позициям белых. Белые пришли в бешенство от такого смелого маневра красных.

– Что это такое?! – крикнул поручик Смоленцев, выскакивая из-за стола, на котором стоял завтрак.

– Ваше благородие! Красные пароходы прибыли! – вбежав в избу, доложил артиллерист Шошин.

– Это что еще за нахальство, откуда они взялись? Сумасшедшие они или пьяные? Да мы их сейчас всех пустим ко дну! – кричал поручик, подбегая к батарее. – Слушай мою команду! По красной сволочи батареей огонь! Огонь!

Батарейцы забегали, засуетились около орудий. Загромыхали выстрелы, повалились с Услонской горы в Волгу снаряды, поднимая громадные водяные столбы около судов красных.

Но суда красной флотилии не кинулись отступать, а все время поддерживали огонь с реки, вздымая на воздух укрепления белых. А этим временем сухопутные части Пятой армии вышибли белых из деревни Воробьевки. Красная флотилия, выполнив намеченные операции, вернулась на место прежней стоянки. Правда, один пароход белым удалось зажечь и один оказался поврежден. На следующий день части Пятой армии при поддержке Волжской флотилии выбили белых с самой выгодной позиции – Верхнего Услона. Теперь артиллерия красных с Услонской горы могла обстреливать укрепления белых. После взятия Верхнего Услона Волжская флотилия красных стала готовиться к штурму Казани.

Комиссар Маркин созвал командиров и объяснил предстоящие операции:

– Товарищи командиры! Через час надо высадиться на Устьинской пристани, и Казань сегодня должна быть взята.

Раздались голоса;

– Есть взять Казань! Постараемся!

– Да, да, товарищи, придется этой ночью крепко поднажать, чтоб не совестно было Владимиру Ильичу отвечать. Он больной, а все время следит за нашими действиями и принимает самое горячее участие. Вот, так, товарищи. Надеюсь, боевые задания вам всем ясны?

– Так точно! Все понятно, товарищ Маркин! – отвечали командиры.

– А теперь по своим местам. Желаю успеха! Ждите сигнала.

Черная мгла ночи сгустилась над Волгой. Прогудела сирена. Суда с потушенными сигналами двинулись к Устьинской пристани. Первым шел «Ваня-коммунист». Комиссар Маркин, стоя на мостике, вглядывался в черноту ночи привычным глазом моряка. А за ним так же бесшумно двигались остальные суда. Тихо, одно за другим, красные суда подошли к Устьинскому берегу, побросали трапы, сходни. Быстро, бесшумно бойцы сбежали на берег и двинулись в направлении города. На лугах по команде рассыпались в цепь и с винтовками наперевес, с подготовленными ручными гранатами короткими перебежками стали продвигаться вперед. На флангах тащили пулеметы. А сзади бежали санитары с медицинскими сумками.

Неожиданно со стороны города затрещали винтовочные выстрелы, застрочили пулеметы.

Бойцы залегли, повели ответный огонь. Белые припустились бежать в город.

– Ага! Не терпите! – вскакивая, кричали бойцы и устремлялись вперед, преследуя противника.

Начался рассвет. Алая полоска появилась за городом. Стало видно, как в утреннем сумраке перебегали из-за домов, из переулков скрюченные фигуры беляков. Но десантники отряда Маркина свинцовым дождем пулеметов косили их. Офицеры ожесточенно выкрикивали команды, но солдаты, вопреки всему, бежали обратно к центру города или прятались во дворы. Красноармейцы пробирались задворками и вышибали их со дворов гранатами.

Не только отряд десантников с Волжской флотилии теснил и гнал белых к центру города, левобережная группа сухопутных войск Пятой армии начала громить беляков с северной стороны. Казань постепенно зажимали в крепкие клещи. Белые почуяли, что в городе больше им не удержаться, и в панике покидали Казань. К полудню 10 сентября над Казанью уже реяли красные знамена. Оставшиеся в живых десантники вернулись на суда Волжской флотилии и продолжали громить белогвардейские суда на Волге.

Видя, как торопливо покидают город белые, казанские богатеи переполошились и толпами последовали за своими благодетелями. Собралась в поход и купчиха Белицина со своей золовушкой. Наскоро связали узлы, надели деревенские сарафаны, обулись в лапти, собрали документы и деньги, какие удалось получить. Все было наготове. Белицина отдавала последние распоряжения дворнику:

– Слушай, Агафон, вот этот узел обверни поплотнее бумагой и упакуй покрепче в ящик.

Затем она вывела дворника в садик, за глухую стену дома, указала на куст бузины и прошептала:

– Здесь вырой поглубже яму, схорони этот ящик. Да все сделай так, чтоб никаких признаков. Понял?

– Слушаюсь, – сказал дворник и начал рыть яму.

Да у меня смотри, если кому пикнешь, приду – в тюрьме сгною.

Белицина вернулась в дом и злобно накинулась на дочь:

– А ты чего еще куксишься, почему не собираешься?

– Я не пойду с вами, – спокойно сказала Надя.

– Вот тебе на! Опять не слава богу, – развела руками мать. – Как же ты не пойдешь? Хочешь, чтобы тебя красные расстреляли?

– Куда я пойду с ребенком? – возразила Надя.

– Ну, сдохни тут со своим крапивником! Пошли, Петровна! – крикнула она в соседнюю комнату.

– Иду! – отозвалась Петровна, торопливо выбегая с узелком в руке.

Так они и ушли, не простившись с Надей, даже денег ни гроша ей не оставили. Думали, что Надя побежит вслед за ними. Долго они шли за обозом белых, увозившим из города награбленный скарб.

После прихода Советской власти в город Надя решила, что надо идти зарабатывать на кусок хлеба. На второй же день она устроилась на работу в госпиталь.

Глава двадцать первая

После взятия Казани Волжская флотилия красных двинулась вниз по Волге, преследуя противника. За Шелангой флотилии предстояло взять сильно укрепленные позиции врага. Около островка, ниже Теньковской пристани, белые сгрудили пять буксирных пароходов, вооруженных шестидюймовыми пушками, да и сам островок представлял из себя крепость с тяжелой артиллерией. Здесь белые решили дать генеральный бой.

Николай Маркин, будучи командиром флотилии, не бросил свои суда под удар тяжелой артиллерии, а вначале лично сам провел тщательную разведку. Когда Николай Григорьевич взобрался на высокую гору перед деревней Лабышки, глазам его представилась такая картина: около крутого берега островка дымили пять пароходов противника, верстой ниже разворачивалась громадная самоходная баржа, на самом же водорезе островка, около укреплений с пушками, суетились солдаты. Прикинув все шансы за и против, Маркин решил дать бой.

...Ранним утром над Волгой поплыли седые клочья тумана. Утреннюю дымку уже пронизывают, точно стрелы, красные лучи. Они скользят и весело играют зайчиками на стальной броне судов Волжской боевой флотилии.

– Ну, Васька! Сегодня будет жара... – говорит Ланцов, вылезая из кубрика и кидая взгляд на восток.

– Пожалуй, да, – согласился Чилим. – А чего вчера комиссар сказал?

– Сегодня валим во все лопатки... – грозно посмотрел Ланцов в низовом направлении, где скрывался за горой укрепленный район белых.

– Как пробку, вышибем беляков из нашей деревни.

– Как возьмем деревню, придется забежать на минутку, проведать матушку, – как бы про себя промолвил Чилим.

– Обязательно зайдем, – пообещал Ланцов. – Правда, Николай Григорьевич говорит, что здорово они тут засели, около этого островка, ну да и мы-то не с пустыми руками, все равно вышибем.

В это время загудела сигнальная сирена. Катер вздрогнул, машина заработала.

– Все по местам! Вперед полный! – подал команду Ланцов.

Катер вспенил за кормой волны и первым, как было приказано, понесся к укрепленным позициям врага.

Только успел катер Ланцова вывернуться из-за песчаной косы на открытый перекат, как на островке громыхнула пушка. Со свистом пронесся над катером тяжелый снаряд.

– Это нам посылают гостинцы... – проговорил Ланцов.

Саженях в пятидесяти позади катера поднялся громадный водяной столб.

– К орудию! По островку огонь! – крикнул Ланцов.

Катер содрогнулся от выстрела, а на островке поднялся черный столб дыма и земли.

– Жми! Чтоб лапти кверху! – кричал Ланцов.

– Чай, там господа офицеры, у них сапоги, – ворчал Алонзов, вставляя в пушку новый снаряд.

Катер катил полным ходом, пушка то и дело громыхала, разрушая укрепление белых на островке. А за катером шли миноносцы и канонерская лодка. Они открыли шквальный огонь по стрелявшим из-за островка пароходам. Буксиряки белых вышли на фарватер и повели сильный заградительный огонь, спасая батарею на островке. Батарея заглохла, ее начали уже грузить на подошедший к крутояру пароход, а с буксиряков еще чаще загромыхали пушки, снаряды одни за другим так и валились около судов красной флотилии.

– Мы тонем! – выглянув из люка, крикнул матрос на катере.

Осколком снаряда катеру пробило борт. Вода начала хлестать в трюм. Изнутри закрыть отверстие не удавалось.

– Чилим! Живо за борт! – крикнул Ланцов.– Забей снаружи!

Катер остановился, а снаряды еще чаще начали валиться с обеих сторон. Чилим, привязавшись бечевкой, с деревянной пробкой и молотком кинулся за борт. Нащупав в борту пробоину, он вбил пробку. Но только успел выскочить на палубу, как повалился, сраженный осколком от вновь разорвавшегося снаряда.

Пока катер ремонтировался, другие суда продвинулись далеко вперед, не переставая стрелять. Белые не выдержали, повернули обратно и, отстреливаясь, начали удирать. А за островком, в самом узком месте фарватера, уже готовили заграждения, чтоб не пропустить суда красной флотилии. Укрепили на якорях две деревянные баржи и паром, груженный камнями, все намереваясь затопить на фарватере, чтобы самим спокойно удирать.

«Вульф» из шестидюймовок начал в упор расстреливать баржи, у обеих перебил якорные цепи, одну удалось ему зажечь, и баржи течением и ветром унесло с фарватера. Пароход для судов красных оказался свободным. Баржа горела громадным костром, а белые поспешили вниз по реке.

Чилимова деревня освобождалась от белых. Но Василию так и не удалось проведать свою мамашу. Он, потеряв сознание, лежал на палубе катера, истекая кровью. Вскоре его сдали на подошедшее санитарное судно.

– Где я? – придя в сознание, спросил Чилим.

– Лежите спокойно, вам разговаривать нельзя, – предупредил его фельдшер, сопровождавший раненых.

Чилим озирался по сторонам, но кругом видел сырые стены трюма да лежавших на полу раненых красноармейцев и матросов. Выкрики, стоны, проклятия стояли в трюме. Перед вечером пароход подошел к Устьинской пристани. Раненых перевезли в казанский госпиталь. Чилима внесли в коридор и оставили на голом топчане около окна, выходившего в сад. Долго лежал он, глядя в тусклое стекло, за которым качались от ветра и шумели пожелтевшей листвой клены. Листья отрывались от родных веток и, кружась в воздухе, падали и падали без конца па сырую землю.

«Вот и я тоже оторвался от своих товарищей, как этот пожелтевший листок. И, наверное, так же лягу в сырую землю...» – думал Чилим, не спуская глаз с окна.

Вдруг глаза его повеселели, и чуть заметная улыбка скользнула по его лицу с впалыми щеками, обросшими черной щетиной.

«Неужели она?» – подумал Чилим, увидя женщину, промелькнувшую мимо окна. Она была в белом халате и такой же косынке, с маленьким красным крестиком на рукаве. Фигура и походка этой женщины ему напомнили Надю. Он не ошибся. Открылась дверь, и на пороге появилась Надя. В этом больничном наряде она казалась Чилиму еще привлекательнее. Но он любовался ею только издали. Когда же проходила она по коридору, он думал: «На что ей теперь я... калека».