Текст книги "Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб"

Автор книги: Александр Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

В качестве компаньона Бинта я полагал бы избрать старшего, последнего по времени службы Альберта Самбена, на порядочность, скромность и честность которого тоже вполне можно положиться. Самбен, как и Бинт, был бы посвящен во всю суть дела и находился бы в сношениях со мною, тогда как все остальные служащие бюро не должны знать об этих сношениях. Один из компаньонов обязательно должен жить в помещении бюро.

Из числа 38 филеров, французов и итальянцев, состоящих ныне на службе, я полагал бы удержать в качестве агентов частного розыскного бюро одиннадцать французов и одного итальянца, так что общий состав бюро, вместе с. Бинтом и Самбеном, будет равняться 14 человекам. Такое сокращение состава наблюдения, хотя бы на первое время, является необходимым главным образом для того, чтобы отбросить весь мало-мальски ненадежный элемент, а также чтобы придать более вероятности факту учреждения розыскного бюро частным человеком, который, конечно, не мог бы сразу брать себе значительное число служащих. По мере надобности и нахождения соответственных людей состав этот может быть впоследствии увеличен.

Кроме того, я имею в виду использовать еще и нижеследующее обстоятельство:

В настоящее время, вследствие реорганизации парижской полицейской префектуры новым префектом полиции, многие из членов префектуры, выслужившие уже право на пенсию и недовольные новыми порядками, выходят теперь в отставку. Большинство из них, не намереваясь поступать на постоянную частную службу, не прочь тем не менее при случае увеличивать свои средства дополнительными заработками, и я имею в виду, что, по мере надобности, розыскное бюро будет исполь-зовывать их для ведения временных наблюдений или исполнения других поручений.

Список агентов, намеченных в состав розыскного бюро, с указанием получаемого ими в настоящее время содержания:

Бинт Генрих – директор бюро (800 фр.),

Самбен Альберт – помощник директора (400 фр.).

В качестве агентов французы:

Дюрен Генрих – 300 фр.,

Фонтэн (Гамар) Поль – 300 фр.,

Казаюс Жорж – 250 фр.,

Рим (он же Муссонэ) Жорж – 250 фр.,

Делангль Шарль – 250 фр.,

Готтлиб Жорж – 250 фр.,

Фежер Луи – 250 фр.,

Лоран Бернар – 250 фр.,

Пушо Август – 250 фр.,

Ружо Франсуа – 250 фр-,

Друша Берта – 200 фр.,

Инвернизи Евгений, итальянец – 200 фр.;

всего 4300 фр.

Список агентов, предположенных к увольнению, с указанием получаемого ими ныне содержания:

французы:

Фохг Морис – 300 фр.,

Бартес – 250 фр.,

Бониоль – 250 фр.,

Бертольд – 250 фр.,

Шарле – 250 фр.,

Дюссосуа – 250 фр.,

Годар – 250 фр.,

Фантана – 250 фр.,

Генри – 250 фр.,

Левек – 250 фр.,

Рио – 250 фр.,

Совар – 250 фр.,

г-жа Ришар – 250 фр.,

г-жа Тиерселен – 200 фр.;

итальянцы:

Фрументо – 250 фр.,

Розерои – 250 фр.,

Отг-Гиец – 150 фр.,

Туннингер, австриец – 265 фр.;

всего 4365 фр.

Помещение для бюро в четыре комнаты я полагал бы необходимым нанять в одном из людных центров Парижа и в таком доме, где другие конторы или коммерческие предприятия посещаются посторонней публикой. Думаю, что подходящее помещение может быть найдено за цену 3000–2500 фр. в год. При расчете с агентами с каждого из них будет взята подписка в том, что, состоя на службе у г. Биттер-Монена, содержателя частного розыскного бюро, ныне ликвидировавшего свое дело, он от него весь расчет и полное удовлетворение получил. Ничего нет невозможного в том, что некоторые из уволенных агентов по получении всего, что им следует, обратятся потом к Бурцеву, но это будут те, которые рано или поздно все равно нашли бы к нему дорогу, а в данном случае сообщения их, в общем мало интересные, будут относиться уже к «прошлому», так как волей-неволей им придется сообщить о происшедшей окончательной ликвидации.

Ввиду необходимости как при ликвидации прежнего состава наблюдения, так и при учреждении и организации частного розыскного бюро соблюсти все требования закона и соответственно редактировать расписки и указанные выше разного рода акты придется поручить всю эту сторону дела юристу, и я полагал бы пригласить для этой цели адвоката Жеро Каройона, уже выступавшего по делам Заграничной агентуры.

Организация наблюдения на новых началах столь же необходима в Италии, как и во Франции, инцидент с Леоне служит тому лучшим доказательством, но определенный доклад по этому предмету я буду иметь возможность представить только после поездки моей в Рим, где вопрос этот придется предварительно обсудить с местными властями.

Наблюдение в Англии функционирует правильно, без всяких инцидентов и осложнений, и я полагал бы никаких изменений в организацию оного не вводить.

Заведующий наблюдением Поуелль ведет дело умело, агенты-англичане по природе своей отличаются порядочностью и заслуживают доверия.

Что же касается Германии, то там, а именно в Берлине, имеются только двое старослужащих агентов: Нейхауз и Вольтц, хорошо известные и местным властям как состоящие на службе в русской полиции, и так как их только двое, то не представляется надобности вносить какие-либо изменения в их служебное положение.

СПРАВКА ОБ ОРГАНИЗАЦИИ ЗАГРАНИЧНОЙ АГЕНТУРЫ
(Составлена Департаментом полиции Министерства внутренних дел 16 февраля 1916 года)

После обнаружения в 1909 г. во Франции деятельности заведывающего Заграничной агентурой Гартинга и заявления во французском парламенте председателя Совета министров Клемансо об отсутствии во Франции иностранной полиции возник вопрос о возможности дальнейшего существования за границей секретного заграничного бюро.

Вследствие сего было решено после необходимых перемен в личном составе служащих в секретном бюро деятельность последнего не прерывать. Но подобное неофициальное положение нашего розыскного бюро за границей в связи со случаями разоблачения его деятельности со стороны агентов наружного наблюдения при крайней чувствительности французской полиции ко всяким инцидентам, могущим поднять вопрос о продолжении деятельности означенного бюро во Франции, создало не только чрезвычайно трудное положение для осуществления возложенной на бюро розыскной деятельности, но могло вынудить французское правительство к заявлению о желательности прекращения во Франции всякой деятельности русской полиции.

Для выхода из этого положения и в целях сохранения для нас возможности вести за границей политический розыск признано необходимым преобразовать постановку русского заграничного розыскного бюро на таких началах, когда при возникновении вопроса о деятельности нашей политической полиции французскому правительству не придется давать объяснений по вопросу о воспрепятствовании действию организованного и субсидируемого Департаментом предприятия.

В этих целях Департаментом полиции в конце 1913 г. русское заграничное бюро по политическому розыску было преобразовано на следующих основаниях:

1. В Париже организовано на средства Департамента с соблюдением всех требований французского закона частное розыскное бюро «Бинт и Самбен», которое, подобно другим существующим частным предприятиям, занимается розыскной деятельностью вполне легально.

2. Деятельность этого частного бюро подчиняется статскому советнику Красильникову, являющемуся в действительности заведующим всем секретным политическим розыском за границей, организованным Министерством внутренних дел.

3. В качестве директора-владельца частного розыскного бюро назначен Генрих Бинт, а в качестве его помощника – Альберт Самбен, бывшие агенты наружного наблюдения.

4. В личный состав служащих частного розыскного бюро, за увеличением всего прежнего состава наружного наблюдения, включено 18 из уволенных агентов, считая в том числе Бинта и Самбена.

5. Из личного состава служащих в частном бюро в сношениях со статским советником Красильниковым находятся только Бинт и Самбен, остальные служащие не должны знать о существовании этих сношений.

6. Заведующий Заграничной агентурой именуется в переписке: «Командированным Министерством внутренних дел за границу для сношения с местными властями и российскими посольствами и консульствами», причем положение его в Париже легализировано как представителя от Министерства внутренних дел.

7. В непосредственном распоряжении заведующего Заграничной агентурой находятся агенты для охраны пребывающих за границей высокопоставленных лиц.

8. Сношения с секретной агентурой и руководством последней производятся при посредстве комацдирован-ных в распоряжение заведующего заграничной агентурой лиц.

9. Для исполнения разного рода отдельных поручений по сношениям с чинами французской полиции по текущим делам назначен бывший заведующий наружным наблюдением Биттер-Монен.

ЛИЧНЫЙ СОСТАВ

Заведующий Заграничной агентурой чиновник особых поручений при Министре внутренних дел статский советник Александр Александрович Красильников.

Командированные в его распоряжение:

а) отдельного корпуса жандармов ротмистр Люстих,

б) отдельного корпуса жандармов ротмистр Лихов-ский,

в) губернский секретарь Литвин.

ЧИНЫ КАНЦЕЛЯРИИ

1. Титулярный советник Мельников.

2. Губернский секретарь Бобров.

3. Губернский секретарь Волховский.

4. Г. Чашников.

СЕКРЕТНАЯ АГЕНТУРА

1. «Шарни».

2. «Американец».

3. «Матиссе».

4. «Ратмир».

5. «Космополит».

6. «Серж».

7. «Дасс».

8. «Пьер».

9. «Скосе».

10. «Гретхен».

11. «Поль». -

12. «Мартен».

13. «Лебук».

14. «Шарпантье».

15. «Россини».

16. «Женераль».

17. «Луи».

18. «Гишон».

19. «Вебер».

20. «Ниэль».

21. «Ней».

22. «Сименс».

23. «Франсуа».

24. «Орлик».

25. «Шарль».

НАРУЖНОЕ НАБЛЮДЕНИЕ

Во Франции осуществляется частным розыскным бюро «Бинт и Самбен».

A. В Лондоне – 4 агента.

B. В Италии – 5 агентов.

АГЕНТЫ ОХРАННОЙ КОМАНДЫ

4 агента.

СОДЕРЖАНИЕ ЗАГРАНИЧНОЙ АГЕНТУРЫ

Сметный годовой отпуск – 687 613 фр. (258 642 руб.).

Израсходовано в 1914 г. 595 651 фр.

ДОНЕСЕНИЕ СЕКРЕТНОГО СОТРУДНИКА А. ЛИТВИНА ЗАВЕДУЮЩЕМУ ЗАГРАНИЧНОЙ АГЕНТУРОЙ А. А. КРАСИЛЬНИКОВУ от 1 июня 1915 года

Доношу, что 11–12 мая текущего года лично я и секретный сотрудник «Шарль» явились в германское посольство в Берне, где были приняты военным атташе посольства полковником фон Бисмарком с целью переговоров по известному делу.

Последнему мы заметили, что в ноябре месяце прошлого года были командированы в Россию и были связаны по делу с константинопольским послом, с майором Ляфертом, полковником Шеллендорфом и Люднером. Возложенное на нас поручение мы выполнили, по независящим от нас обстоятельствам, лишь в ночь на 1(14) апреля месяца текущего года, но что независимо от сего дела мы завязали сношения с Охтенским заводом, в котором нам удалось произвести известный взрыв, происшедший 6(19) апреля с. г.

За все время нашего отсутствия мы вышеупомянутым лицам посылали с разных мест нахождения нашего в России письма и телеграммы по данным нам адресам, но не знаем, были ли получены наши письма и телеграммы.

Вслед за совершением взрыва моста нами было послано в Бухарест специальное лицо, которое нами было лично уполномочено подробно переговорить с полковником Шеллендорфом и Люднером в Бухаресте, но лицо это провалилось и задержано на границе. Вследствие этого случая, из боязни личного задержания, мы пробрались в Финляндию, откуда через Англию и Францию добрались до Швейцарии как пункта, более удобного для дальнейших переговоров.

В подтверждение всего вышеизложенного мы представили французские газеты с описанием взрыва моста в России, имеющего стратегическое значение, и вырезки из газет об охтенском взрыве. Мы объяснили, что, вероятно, по цензурным условиям о взрыве моста сообщено в русских газетах не было, так как это произошло далеко от центра России, а сообщение о взрыве мастерской завода объяснили тем, что это произошло в столице, так сказать, на виду у всех, и что поэтому скрывать это происшествие было-невозможно, и что для оправдания этого факта нужно было издать правительственное сообщение, которое указало в происшествии как причину несчастный случай.

Во время рассказа немецкому полковнику фон Бисмарку о взрыве мастерской в Охтенском заводе я заметил его удивление и тонкую ироническую улыбку, не сходившую с его лица за все время нашего повествования об этой мастерской. Для меня стало ясным, что об этом происшествии у него имеется какое-нибудь совершенно определенное понятие и что нашим словам он не верит.

Психологические мои догадки подтвердило дальнейшее поведение Бисмарка, который, не интересуясь вовсе взрывом мастерской, быстро перешел к расспросам о мосте. Показывались газеты с заметками о взрыве; говорилось, что со всех мест России посылались телеграммы по данным нам адресам; указывалось на массу препятствий, какие пришлось преодолеть, пока удалось совершить взрыв моста; упоминалось, что в первоначальной организации этого дела произошел провал взрывчатых веществ, которые были захвачены полицией, вследствие чего само совершение взрыва моста пришлось оттянуть до более удобного момента, которым и воспользовались 1(14) апреля с. г., и т. д.

После этих объяснений, по-видимому, создалось более или менее благоприятное впечатление, вернее, не чисто деловое, официальное, так как он сказал, что, к сожалению, майора Ляферта уже нет в Константинополе, откуда он переведен. Куда переведен, не сказал. Спрашивать было неудобно. После всего этого он нам обещал немедленно послать телеграмму в Берлин за указаниями, высказав предположения, что о нас последуют запросы и в Константинополь, но что ответ о нас последует, вероятно, дней через пять.

Для сношения с нами я дал ему адрес до востребования в гор. Цюрихе на имя Тибо. При этом просил посылать только простые письма, так как у меня нет паспорта и эта фамилия вымышленная. Адрес этот я собственноручно записал карандашом (измененным почерком) в записную книжку упомянутого немецкого полковника, который, вынув книжку из кармана, попросил записать меня свой адрес. Я пояснил, что живу в Цюрихе, но что буду там через 3–4 дня, а что теперь я еду в Женеву, где должен буду иметь свидание с некоторыми товарищами, которых думаю пригласить с собою в будущем на дела. В этот момент полковник Бисмарк заметил мне: «Сколько уже лиц являлось по делу этой Охты», – и махнул при этом рукой, усмехнувшись. Мы сделали удивленное лицо и ответили, что очень хотели бы видеть этих лиц.

На основании вышеизложенного у меня сложилось убеждение, что у немцев по делу взрыва на Охтенском заводе имеется какое-нибудь, как я уже говорил об этом, совершенно определенное понятие, а именно:

1) либо им известно, что это происшествие действительно несчастный случай;

2) либо, что это дело рук их агентов, хорошо им известных.

При таких обстоятельствах мы расстались. Не получая никакого ответа в течение 9 дней, я решил еще раз повидаться с Бисмарком и поторопить последнего с ответом исходя из тех соображений, что Бисмарк в разговоре может о чем-нибудь проболтаться, что может оказаться полезным для наших соображений общих. Отсутствие ответа из-Берлина я начал истолковывать тем, что немцы через свою агентуру наводят справки относительно взрыва моста в России. Во второй раз мы сначала спросили его по телефону, не получено ли им каких-либо известий для нас. Узнав, что у него ничего для нас не имеется, попросили его назначить нам время для личных переговоров, так как мы хотим оставить ему наш новый адрес. После некоторого колебания он согласился нас принять, и мы были приняты вторично 16(29) мая с.г., в субботу, в 5 ч пополудни, в той же самой комнате посольства, но в присутствии какого-то господина, который занимался в той же комнате какими-то чертежами. Судя по внешности и манерам, господин этот производил впечатление военного. В наш разговор он не вмешивался.

При этом вторичном свидании фор Бисмарк любезно объяснил, что его роль в данном случае сводится только к посредничеству, что он своевременно сообщил в Берлин обо всем по телеграфу и что неполучение ответа, вероятно, задерживается массой работы и рассылкой нужных людей, поэтому нам надлежит терпеливо ждать. Если же нам нужны деньги, то он еще раз протелеграфирует в Берлин и испросит указаний.

В ответ на это мы ему возразили, что деньги нам пока совершенно не нужны и что этот вопрос нас меньше всего интересует. Следуемые нам деньги мы сможем получить впоследствии, так как мы взялись за исполнение их поручений не по материальным расчетам, а из побуждений политического характера как революционеры. Ввиду этого мы настаиваем на скорейшем свидании с кем-либо из их среды с целью продолжения других дел и установления связей на этот предмет. Все это делается потому, что средства сообщения теперь затруднительны, время идет, а каждый день ожидания только тормозит дело.

Разговор этот произвел на полковника Бисмарка очень выгодное впечатление, и он сказал, что вновь обо всем телеграфирует в Берлин.

При таких обстоятельствах мы расстались вторично. Ввиду неопределенного положения я уехал, сказав «Шарлю», чтобы последний дальнейшие отношения вел самостоятельно и лишь в крайнем случае в добывании агентурных сведений обращался за помощью к нам – в моем лице – и ни в коем случае не соглашался ехать для переговоров, если таковые последуют, в Австрию или Германию.

Я думаю, что немцы, несомненно, наводят справки по делу взрыва моста и что после этих справок к нам могут отнестись в лучшем случае как к шантажистам, а в худшем – вплоть до самых неприятных последствий, но в интересах розыскного дела, преследуя исключительно надежды добыть хоть какие-нибудь полезные сведения, при таком положении можно было бы рискнуть доказывать немцам, что их агентура и сведения не верны или они просто не осведомлены, так как взрыв мастерской Охтенского завода произведен только благодаря нам, и что в доказательство этого мы можем, находясь в Швейцарии, непосредственно связать немцев с нашим товарищем-революционером, служащим в конторе Охтенского завода, который устроил взрыв в заводе и может организовать еще лучшие взрывы и дать немцам полное объяснение всего, что их может интересовать там.

Исполнение такой ссылки немцам можно было бы осуществить помещением в контору Охтенского завода какого-либо агента полиции, который нами мог бы быть указан как наш товарищ-революционер.

Такой вымысел дал бы возможность обнаружить немецких агентов, находящихся в России, если бы таковые обратились к указанному нами им лицу.

ИЗ ИСПОВЕДИ Б. ДОЛИНА

…Приблизительно в октябре 1914 года в Цюрихе ко мне обратился один знакомый, выходец из России, с просьбой познакомить его брата с кем-нибудь из русских революционеров; он обратился ко мне, так как лично у него в этой среде нет никаких связей. Он просил меня самого также переговорить с братом о деле, сущности которого он лично совсем не знал. Он указал, что брат проживает в Милане и, будучи занят торговыми делами, в Цюрих приехать не может. Он предложил ехать в Милан за его счет.

Я поехал, не зная ясно сути дела и полагая, что оно носит коммерческий характер. В Милане я по указанному адресу встретил господина, проживавшего в гостинице (не помню какой) под именем Бернштейн. Назвавшись братом моего цюрихского знакомого, он рассказал мне, что уже несколько лет как он покинул Россию, поселился в Турции, натурализовался там и постоянно проживает в Константинополе.

Эта встреча произошла незадолго до объявления русско-турецкой войны.

Бернштейн заявил, что в Константинополе он сошелся с деятелями младотурецкого комитета, который будто бы командировал его за границу с миссией войти в сношения с группой русских революционеров, которая согласилась бы по определенным указаниям совершать в России разные террористические акты, направленные к дезорганизации русской военной мощи. Группа, которая возьмется за выполнение этих планов, должна будет действовать совершенно самостоятельно как в смысле выполнения предуказанных заданий, так и в смысле добывания технических средств и нахождения пособников.

Первым пробным делом должен был явиться взрыв железнодорожного моста через реку Енисей. На мой вопрос, какое это отношение имеет к войне, Бернштейн ответил, что этот взрыв должен затруднить перевозку военных грузов из Японии в Россию. Бернштейн предложил мне взяться за это дело, т. е. организовать группу, поехать в Россию и т. д.

Я попросил несколько дней на размышление и на переговоры с подходящими людьми, в случае если бы я решил принять предложение.

Вернувшись в Цюрих, я телеграфно вызвал из Парижа в Швейцарию ротмистра Эдгардта, который тогда был помощником начальника русской политической полиции в Париже Красильникова, и спустя несколько дней мы встретились в Женеве.

Изложив ему суть дела, я спросил об его мнении. Эдгардт мне ответил буквально следующее:

– Если этот тип не безусловный жулик, то дело чрезвычайно серьезное. Ни я, ни мой начальник в Париже Красильников не сможет сам решить этот вопрос. Запросим инструкций из России. Пока же постарайтесь под благовидным предлогом оттягивать окончательный ответ Бернштейну, дабы он не делал каких-нибудь поисков в этом направлении.

Спустя несколько дней получился ответ из России, предписывавший мне переговоры с Бернштейном продолжать, и, в случае надобности в людях или в поездках, приказывалось оказывать содействие людьми, служившими в парижской русской полиции.

Бернштейн к тому времени переехал из Милана в Рим, куда направились к нему я и Эдгардт. В Риме Бернштейн лично подтвердил Эдгардту все вышеизложенное и потребовал, чтобы до поездки в Россию я и Эдгардт, выдававший себя за моего товарища по организации нужной группы, поехали вместе с ним, Бернштейном, в Константинополь, где он нас представит лицам, командировавшим его в Италию.

За это время Турция успела объявить войну России, и на вопрос Эдгардта, как сможем мы, русские, проникнуть в Турцию, Бернштейн нас заверил, что с этой стороны никаких препятствий не встретится.

Условившись с Бернштейном и выяснив, что именно ему нужно, Эдгардт вызвал из Парижа телеграммой своего подчиненного Литвина, чиновника Департамента полиции, до сих пор мне неизвестного господина, лет 40, весьма жадного к деньгам, как оказалось потом, человека малоинтеллигентного, но не глупого, более способного, по-моему, к уголовному сыску, чем к политическому, который должен был вместе с нами и Бернштейном ехать в Константинополь, а сам Эдгардт отправился обратно в Париж, заверив Бернштейна, что едет также в Россию, но только северным путем.

Доехав через Брйндизи до Салоник, где Бернштейн должен был достать нам документы для выезда в Константинополь, мы, т. е. я и Литвин, решили дальше не ехать, так как Бернштейн нужных документов нам не добыл. Уступая усиленным просьбам Бернштейна, мы все-таки согласились проехать до Бухареста, откуда он сам отправился в Константинополь. Мы же остались ждать результатов его поездки.

По дороге нам из расспросов Бернштейна, который, кстати, оплачивал все расходы по поездкам, стало ясно, что он если не врет из каких-нибудь неизвестных нам побуждений, то действует не от имени младотурецкого комитета и даже не от имени турецкого правительства, а является немецким агентом.

Через три дня после отъезда Бернштейна из Бухареста, в ноябре 1914 г., туда приехал из Константинополя господин, который назвал себя сотрудником немецкой газеты «Local Anzeiger» по фамилии Люднер, и, переговорив с нами о предложении, сделанном Бернштейном нам, потребовал, чтобы мы с ним поехали в Константинополь. Посоветовавшись между собой, я и Литвин решили, что нам обоим туда ездить нельзя, и с Люднером поехал я один.

Ко времени отъезда Люднер принес мне паспорт, выданный немецким посольством на имя Ронэ Ральфа, взамен русского паспорта на то же самое имя, который я ему отдал и который я сам получил от Эдгардта, причем Люднер мне заявил, что я свой паспорт получу обратно в Бухаресте, у военного атташе немецкого посольства майора фон Шеллендорфа.

В Константинополе я пробыл всего несколько дней и убедился, что Люднер, помимо своей журнальной деятельности, находится на службе у немецкого военного атташе в Константинополе фон Лаферта, с которым Люднер в свое время сносился по телефону и к которому очень часто ездил на квартиру. Фон Лаферт лично не счел нужным видеться со мной, очевидно, вполне доверяя Люднеру. Таким образом, моя поездка в Константинополь ничего нового не внесла, оказалась излишней, и я оттуда вскоре уехал обратно в Бухарест, получив от Люднера деньги на расходы по предполагавшемуся предприятию в сумме около 6000 фр.

В Бухаресте я обменял свой немецкий паспорт на русский и вместе с Литвином поехал в Россию через Унгени, я – под именем Ральфа, а Литвин – под своим именем. Приехали мы в Петроград в начале декабря 1914 г. Литвин сделал подробный письменный доклад бывшему директору Департамента полиции Брюн де Сент-Ипполиту, а также вместе с вице-директором того же департамента Васильевым был принят генералом Джунковским, бывшим тогда товарищем министра внутренних дел.

Обсудив подробно создавшееся положение, перечисленные лица решили пустить спустя некоторое время заметку в иностранной печати приблизительно следующего содержания: «Неизвестными злоумышленниками был взорван железнодорожный мост, имеющий некоторое стратегическое значение. Разрушения невелики. Расследование производится».

Местонахождение моста не было указано. Это было около 1-го мая 1915 г. напечатано в газетах «Journal», «Matin» и др.

Возникновение мысли о целесообразности подобной заметки я ставлю в связь с фактом взрыва на Обуховском заводе, а также с некоторыми действительными попытками со стороны неизвестных взрывать железнодорожные мосты в царстве Польском.

Из разговоров с вышеупомянутыми начальствующими лицами у меня сложилось твердое убеждение, что они, безусловно, заинтересованы в том, чтобы подобные явления устранялись во что бы то ни стало.

Общий план был следующий: создать у немцев впечатление, что они имеют в нашем лице дело с хорошо сорганизовавшейся и безусловно им преданной группой, которой они могут вполне доверять.

Весной 1915 г. я и Литвин разновременно опять уехали за границу: он – в Париж, я – в Цюрих. Достав упомянутую выше заметку, напечатанную во многих французских газетах, я и Литвин поехали к военному атташе немецкого посольства в Берне фон Бисмарку.

Прочитав заметку, фон Бисмарк попросил нас подождать несколько дней, пока он снесется по данному поводу с Берлином. Очевидно, из Берлина ответ получился вполне удовлетворительный, так как при нашем вторичном посещении его он нам передал, что для дальнейших переговоров с нами едет из Берлина специально командированный человек. Таковой действительно приехал. Первое свидание с приехавшим состоялось на квартире у Бисмарка приблизительно в мае 1915 г. Приезжий отрекомендовался американским гражданином Джиакомини. На самом же деле в нем как по выправке, так и по произношению легко было узнать немецкого офицера. По почтительному обращению с ним майора Бисмарка можно было заключить, что он занимает видное место.

Джиакомини привез с собой целый список русских фабрик и заводов, которые ему было бы приятно уничтожить. Помимо этого списка, как первоочередную задачу он выставляет покушение (хотя бы и безрезультатное) на жизнь бывшего министра Сазонова, которого они с Бисмарком считали злейшим врагом немцев, и разрушение некоторых угольных копей в Донецком бассейне.

Джиакомини, сносно говоривший по-русски, сказал нам, что он собирается выехать в Россию, где будет руководить нашей дальнейшей работой. Литвин тут же дал ему адрес: Невский, 55 и назвал какую-то фамилию, которую я теперь не помню.

Расставшись с Джиакомини, Литвин немедленно протелеграфировал в Петроград, в Департамент полиции, данный им Джиакомини адрес и фамилию, прося немедленно посадить там филера под такой кличкой.

Вернувшись в Париж, мы спросили Департамент полиции, как нам быть дальше. В ответ получилась телеграмма о том, чтобы в Россию выехал один только я.

Приехав в Петроград, я обратился к бывшему вице-дирекгору Департамента полиции Васильеву, который меня и ознакомил с тем, что им было предпринято по этому делу.

Они под указанной Литвиным фамилией и по данному адресу посадили филера, устроили наружное наблюдение, сообщили подробные приметы Джиакомини начальникам пограничных пунктов с указанием такого на границе не задерживать, но иметь над ним неусыпное наблюдение. Из разговора с Васильевым я вынес впечатление, что он этим делом очень интересуется и, безусловно, будет рад, если удастся таким образом раскрыть несомненно существующую в России немецкую агентуру.

Ожидания наши были напрасны. Джиакомини в Россию упорно не приезжал. Прождав все сроки и еще несколько дней сверх того, мы запросили по телеграфу фон Бисмарка о причине неприезда Джиакомини. Была отправлена следующая телеграмма на французском языке: «Беспокоюсь отсутствием отца. Телеграфируйте, как быть дальше. Ральф». Для ответа были даны фамилия и адрес, данные для свидания Литвиным (Невский, 55). В ответ пришла следующая телеграмма: «Выехал. Не ждите. Дело продолжайте. Ральф».

Спустя дней пять после получения этой телеграммы произошел следующий неожиданный случай: какой-то чиновник Министерства иностранных дел, впоследствии оказавшийся душевнобольным (фамилии не помню – кажется, Шаскольский), ворвался в кабинет товарища министра иностранных дел Ператова, замахнулся на него топором и едва его не убил, но был вовремя удержан.

Этот непредвиденный нами случай мы использовали следующим образом. Нами была отправлена Бисмарку телеграмма: «Подряд взят. Пришлите управляющего в Стокгольм». Впоследствии выяснилось, что ответная телеграмма пропала в пути, но я все же выехал в Стокгольм. Здесь в германском посольстве узнал, что меня уже ждут. Вместе Джиакомини приехал другой, который мне и заявил, что Джиакомини поехать в Россию не мог по непредвиденным обстоятельствам (эти обстоятельства мне до сих пор неизвестны), что работой нашей они довольны и что нужно было бы приняться за более серьезные дела, мобилизовать для этого все силы.

Этим более серьезным делом оказалось следующее: ввиду того, что, как известно немцам, еще в 1905 г. в Черноморском флоте было революционное движение, выразившееся в памятном мятеже на броненосце «Князь Потемкин», ввиду того, что во флоте сохранился антиправительственный дух, желательным является, подняв мятеж матросов, внушить им увести судна «Мария» и «Пантелеймон» в Турцию. Мне был предоставлен целый план обеспечения личной свободы и материального благосостояния для тех офицеров и матросов, которые приняли бы участие в акте, а также указания, как поступить с сопротивляющимися, причем из этой последней категории офицеров надо бросать в воду, а матросов только связывать.