Текст книги "Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб"

Автор книги: Александр Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)

ПОЛИЦЕЙСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ ДЛЯ ТЕРРОРИСТОВ

План покушения на Александра III. – Создание лаборатории для бомбистов. – Народоволец Степанов об опытах с бомбами. – Инициатива Бурцева. – Деньги на бомбы от богатого дядюшки – Приезд Л. в Россию. – Контакты Миллера с питерскими народовольцами. – Отзыв П. Дурново об агенте Л. – Решение Бурцева и Раппопорта вернуться в Россию. – На волоске от разоблачения. – Аресты в Поволжье. – Неожиданное появление «студента» в Париже. – Свидание назначено в Ренси. – Арест террористов на месте испытания бомбы. – Слежка Рачковского за группой «сотрудника Л.». – Исчезновение из Парижа. – Парижский процесс по делу русских террористов – Догадки Бурцева о личности провокатора. – Л. Менщиков о подноготной франко-русского союза. – Преступная деятельность заграничных агентов Департамента полиции. – Царские награды. – Крещение в православие.

Вершиной полицейских успехов Ландезена во второй половине 1880-х годов стало, несомненно, дело «парижских бомбистов». Инициатором разработки был его непосредственный начальник – Рачковский, настойчиво подталкивавший своего ученика и подопечного к сближению с наиболее радикальной частью русской революционной эмиграции, от которой, собственно, и исходила угроза трактов.

Рачковский поставил Ландезену задачу вовлечь эмигрантов террористического настроения в какое-нибудь боевое предприятие. Вместе со своим шефом Ландезен разработал провокационный план мнимого покушения на жизнь Александра III и на одном из тайных собраний подбросил народовольцам эту идею. Более нелепой идеи, казалось бы, придумать было трудно. Однако предложение провокатора приняли. Согласно этому плану, он при участии народовольцев-террористов Накашидзе, Теплова, Степанова, Кашинцева, Рейнштейна и других организовал в Париже лабораторию по изготовлению бомб для террористического акта. Правда, непосредственный участник предприятия Евгений Степанов в своих воспоминаниях говорит об этом очень туманно. Дескать, он и его товарищи всего лишь готовились к революционной работе непосредственно в России, предпочитая не поднимать вопроса о предполагаемом ее характере. Впрочем, поскольку необходимым, условием предстоящего возвращения на родину члены кружка считали непременное овладение секретами изготовления бомб и метательных снарядов, постольку иллюзий относительно характера будущей революционной деятельности у них не возникало. Идея научиться изготовлять взрывчатые вещества и метательные снаряды возникла у части радикально настроенной эмигрантской молодежи, собиравшейся рано или поздно возвращаться в Россию, совершенно независимо от Ландезена, причем сразу в двух кружках. В один из них, куда входил, в частности, Борис Рейнштейн, Ландезен был вхож еще с 1887–1888 годов. О существовании другого кружка (Степанов, Кашинцев, химик Лаврениус и другие) ему стало известно только в начале 1889 года. Ввел его сюда Бурцев, который в своих воспоминаниях предпочел обойти этот явно неприятный для него эпизод. Зато другой участник этих событий – Степанов – рассказал об этой истории весьма подробно:

«И вот, совершенно независимо друг от друга и почти одновременно, в двух кружках парижских эмигрантов, состоявших из лиц хоть и знакомых между собой, но организационно ничем не связанных, было приступлено к производству опытов по приготовлению взрывчатых веществ и снарядов. Однако, благодаря крайней скудости материальных средств, опыты наши приходилось производить в чрезвычайно скромных размерах. Необходимые нам материалы и приспособления удавалось добывать в весьма ограниченном количестве, и дело наше двигалось очень медленно. Еще хуже стоял вопрос в смысле организации поездок, в конце концов, и общего нашего переезда в Россию. Тут уже требовались довольно значительные средства. А наша кружковая касса была абсолютно пуста. В таком положении находились мы сами и наша затея, когда на нашем горизонте появился Ландезен, или „Мишель", как его фамильярно называли некоторые из наших знакомых и приятелей».

Инициатива введения Ландезена в кружок, к которому принадлежал Степанов, всецело принадлежала, по его словам, Бурцеву. Именно Бурцев предложил познакомиться со своим приятелем – «бывшим народовольцем, который по разным обстоятельствам временно отошел от движения, уехал из России и даже поступил в какое-то высшее агрономическое учебное заведение, где и пребывает в настоящее время; он мало соприкасается с русской колонией, совершенно не сошелся со средой французского студенчества и благодаря тому, что, будучи сыном одного варшавского банкира, обладает более чем достаточными средствами, ведет рассеянный образ жизни парижского бульвардье».

Уставшие от безденежья члены кружка охотно согласились на заманчивое предложение Бурцева и отправились знакомиться к Ландезену, жившему в это время на правом берегу Сены. Придя к нему, они очутились в помещении, представлявшем собою меблированную квартиру из нескольких комнат, со студенческой точки зрения, пожалуй, не лишенную даже некоторой роскоши. Хозяин ее, предупрежденный о посещении, ждал гостей с приличествующим сему случаю угощением. Знакомство состоялось. Вскоре после этого Бурцев сообщил, что разговаривал с Мишелем о планах возвращения в Россию, о том, что «в виде подготовительной меры к этому желательно по возможности обстоятельнее изучить фабрикацию взрывчатых веществ и снарядов, чтобы быть во всеоружии в этом отношении по приезде туда». Ландезен отнесся к этому сочувственно и обещал материально помогать. Нечего и говорить, с каким энтузиазмом было встречено в кружке это сообщение Бурцева.

Когда поднялся вопрос о необходимых для этого деньгах, Ландезен вызвался достать нужную сумму у «своего богатого дядюшки». Деньги на организацию лаборатории между тем были отпущены ему «дядюшкой» Рачковским. Вскоре Ландезен, заявившись в кружок, вступил в непосредственные переговоры с его членами о своем участии в деле, выложив перед ошалевшими эмигрантами свои тысячи, которые он передавал в их полное распоряжение.

«Тут мы, – признает Степанов, – как и подобало русским интеллигентам, говоря попросту, опростоволосились. Вместо того чтобы выбрать кассира из своей среды и взять предложенные нам деньги в свое распоряжение, мы постеснялись проявить такую сухую деловитость по отношению к человеку, столь великодушно раскошелившемуся перед нами, и единогласно предложили кассирство ему самому, чем мы, помимо всего прочего, сразу же сделали его равноправным членом нашего кружка. Ландезен как будто только и ждал этого и охотно согласился на наше предложение. Он сразу заговорил о том, что при случае и сам не прочь съездить в Россию, где у него еще не порвались окончательно старые революционные связи».

Ландезен сделался частым посетителем химической лаборатории. Являлся он туда всегда одетый с иголочки, в светлых костюмах, надушенный, в цилиндре и в перчатках, которые он часто не снимал в течение всего времени пребывания.

Несмотря на то что охранка и Заграничная агентура вели успешную борьбу с «Народной волей», в конце 80-х годов и эта, и другие революционные группы все еще представляли серьезную опасность. В середине 80-х годов Судейкин почти полностью разгромил «Народную волю» в России, но отдельные ее члены стали снова мобилизовываться при помощи сильного заграничного крыла организации. По словам Дурново, «эмигранты не могут сами по себе, без содействия лиц, проживающих в империи, ни приготовить чего-либо серьезного, ни тем более осуществить свои замыслы», поэтому он решил вернуть Ландезена, будто бы представлявшего парижский кружок «Народной воли», в Россию. С его помощью полиция надеялась раскрыть имена революционеров и их явки в империи, а если удастся – спровоцировать их на антиправительственные действия, чтобы тут же инкриминировать их народовольцам. Рачковский направляет Ландезена в Петербург. Во-первых, для того, чтобы уберечь своего лучшего агента от непредвиденных неприятностей в случае раскрытия подпольной динамитной лаборатории французской полицией, а во-вторых, установить связи с действующими в России народовольцами-террористами, используя легенду о подготовке покушения на царя.

Прибыв в российскую столицу осенью 1889 года, Ландезен под фамилией Миллер сразу же входит в доверие к членам народовольческого кружка: К. Комаровскому, И. Беляеву, Н. Истоминой, С. Фойнитскому. Ссылаясь авторитет своих парижских знакомых Юрия Раппопорта и Владимира Бурцева, он предлагает им свое сотрудничество, имея в виду, конечно же, террористичес-:Кую деятельность. Однако новые знакомцы Ландезена были очень осторожны, и к каким-либо конкретным результатам эти переговоры так и не привели.

Несмотря на то что лидер группы, по прозвищу Блондин, пытался уклониться от немедленных действий, говоря, что для начала ему надо собрать людей и деньги для такого предприятия, Ландезену удалось встретиться с другими членами группы, включая местную активистку Н. К. Истомину и еще одну важную персону, бывшую 9 Петербурге проездом, которую уважительно называли Профессором. Войдя с ними в тесный контакт, Ландезен узнал много подробностей о революционных кругах в Москве, Киеве, Одессе и Вильно, а также получил необходимые ему имена и адреса.

В меморандуме от 29 ноября Дурново объяснил, что он умышленно не стал арестовывать так называемого Профессора, чтобы полиция смогла проследить все его контакты с революционерами в России и за границей. Ландезен, который считал себя в полной безопасности, тем временем посетил Вильно, Москву, Нижний Новгород, Харьков, Одессу и Киев, где у него 27 декабря была назначена встреча с Профессором.

Хотя встреча не состоялась, Ландезен во время своего путешествия узнал, что Профессор, настоящее имя которого было С. Я. Фойнитский, помог петербургской группе сформироваться в центр революционной организации.

Утверждая, что товарищи в Париже должны быть осведомлены о намерениях новой группы для организации сотрудничества, Ландезен попросил Фойнитского передать ему письменную программу действий группы и встретиться 17 декабря в Москве. На встречу явилась революционерка Истомина, но она говорила лишь о терроре как главном средстве борьбы группы. На вопрос Ландезена о конкретных планах группы она отвечала уклончиво, говоря, что «нужен систематический террор, и больше ничего».

В середине декабря Дурново похвалил заграничного агента Л. за «удовлетворительные результаты» его работы. Он не только подтвердил «действительное значение» заговорщиков, уже известных полиции, но и узнал имена новых сообщников, а также адреса двух конспиративных квартир. Теперь Ландезену, используя информацию, полученную при перехвате писем террористов из Парижа в Петербург, и сообщения народовольцев, которые находились в близких отношениях с Бурцевым, оставалось только «забросить удочку» так, чтобы Дурново смог обоснованно арестовать Фойнитского, Истомину и их товарищей.

Ландезен тем временем убеждал террористов в Петербурге, что ничем не сможет им помочь в Париже, если они на деле не докажут свою преданность революции. В начале января к великой досаде Ландезена революционеры сообщили ему, что решили напрямую поговорить с Бурцевым и Раппопортом о нем во время их тайного визита в Россию. Ландезен тут же стал собираться в Париж, а Дурново незамедлительно принял меры, чтобы ни один эмигрант не покидал Парижа или Швейцарии без ведома Ландезена.

Позднее Бурцев вспоминал в своих мемуарах, что неожиданное появление «вечного студента» Ландезена в Париже в середине января, накануне поездки Бурцева и Раппопорта в Россию, вызвало всеобщее удивление, однако никто ничего не заподозрил. Бурцев даже познакомил Ландезена с несколькими членами группы, которые были заняты изготовлением бомбы. Поездка Бурцева и Раппопорта в Россию была решением отчаянным и с самого начала неудачным: полиция установила за ними слежку еще в Европе, и они потеряли массу времени, стараясь замести следы, кружа по Австрии, Сербии и Болгарии. Сам Дурново пристально следил за их передвижениями и вздохнул спокойно, только когда ему доложили, что Раппопорт арестован в начале 1890 года при попытке перейти границу, а Бурцев вследствие этого вынужден вернуться в Париж.

Благодаря этому Ландезен не был тогда разоблачен, а директор Департамента полиции не торопился арестовывать Истомину и ее товарищей, так как это означало бы, что полиция знает об их связи с Бурцевым и Раппопортом. Аресты отложили на осень, когда Дурново послал целый отряд агентов в низовье Волги для проведения операции. Ее успешному исходу во многом способствовал бывший террорист, а в то время агент охранки с десятилетним стажем Иван Окладский, которого Ландезен сумел внедрить в ряды заговорщиков на юге страны.

В ноябре 1890 года, имея информацию от Ландезена, главный сыщик Департамента полиции Е. П. Медников лично арестовал М. Н. Сабунаева, признанного лидера «Народной воли» в Поволжье. В конце того же года С. В. Зубатов и сыщики из «летучего отряда», используя донесения Ландезена, планомерно выслеживали и арестовывали народовольцев. Ландезен-Миллер успел посетить Москву, Нижний Новгород, Харьков и Киев, всюду Завязывая новые связи и знакомства. Однако в целом затея Рачковского – Ландезена спровоцировать народовольческие группы России на террор не удалась, и в январе 1890 года по указанию Департамента полиции Ландезен спешно возвращается в Париж.

Все, что произошло в дальнейшем, с лихвой вознаградило его за неудачу петербургской командировки. Предварительная работа по подготовке покушения на Александра III в кружке Кашинцева – Степанова была к этому времени практически завершена, а Ю. Раппопорт и Л. Бурцев рвались в Россию, чтобы лично на месте проверить надежность явок и адресов. Но нужны были деньги. Нечего и говорить, что возвращение «студента» Ландезена из России было встречено его товарищами «на ура».

Вот как описывал этот эпизод Бурцев:

«И вот неожиданно, когда мы все были в сборе на моей квартире и о чем-то весело беседовали, раздался стук в нашу дверь. Я открыл дверь и на лестнице увидел Ландезена. Он, как будто издали, рассматривал нас и почему-то стоял некоторое время на пороге, не решался войти к нам. Потом-таки мы поняли, почему он не решался сразу войти в комнату. Он, конечно, мог предполагать, что за время его отсутствия его расшифровали и встретят совсем иначе, чем бы ему хотелось. Но мы, увидев его, все как-то радостно закричали. И он понял, что опасаться ему нечего. Он вошел тогда к нам и стал рассказывать о своей поездке в Россию. Оказывается, по его словам, он, устраивая свои денежные дела с родителями, по пути кое-что видел, кое-что слышал, даже кое-что привез нам, что нам нужно для поездки в Россию. Вскоре мы получили от него небольшие деньги, отчасти наличными, отчасти какими-то бумагами, а также паспорта для поездки в Россию».

Сразу же после испытания бомбы члены кружка должны были немедленно выехать в Россию для организации покушения на Александра III, причем Ландезен собирался сделать это одним из первых. Затея эта, однако, провалилась. Раппопорт был арестован 12 апреля 1890 года на границе в Унгенах. Бурцев, узнав об этом, предпочел скрыться.

Накануне предполагаемого отъезда террористов в Петербург Ландезен решил, что ему полностью доверяют и можно перейти к действиям. Он предложил группе провести испытания взрывчатки на отдаленной окраине, чтобы не привлекать к себе внимания. Место это, как утверждал Ландезен, указал ему один хороший знакомый. Ландезен при этом понимал, что действовать надо быстро, до возвращения Бурцева, который может разоблачить его как шпиона. Тем временем заговорщики держали совет и договорились встретиться 29 мая в назначенном месте в лесу Ренеи для проведения своей секретной операции. «День был назначен, – вспоминал Степанов, – и было условлено, что мы встретимся с Ландезеном утром на вокзале, откуда и двинем по назначению. Что касается вещей, которые нам понадобились для опытов и были приготовлены на нашей квартире, то Ландезен должен был накануне зайти к нам и захватить с собой чемоданчик, в котором они были изящно упакованы». На назначенную накануне встречу бомбистов Ландезен опоздал, а когда все-таки явился, то от злополучного чемодана, начиненного взрывчаткой, кагегорически отказался, благоразумно оставив его до утра у своих товарищей.

На место встречи вместо Ландезена явился отряд французской полиции, который был прислан по личному распоряжению министра внутренних дел Франции. Обманутые эмигранты с чемоданами взрывчатки были немедленно арестованы и посажены дожидаться суда в тюрьму предварительного заключения. Ландезен выдал парижской полиции революционеров, сообщив французским властям, что они особенно опасны, так как занимаются усовершенствованием бомбы для покушения на жизнь самого российского императора. Им нужна была бомба небольшого размера, надежная при аккуратном обращении и легко взрывающаяся при сильном ударе. Нужно заметить, что все их эксперименты со взрывчаткой были прямым нарушением французского закона.

Рачковский следил за каждым шагом всей группы террористов как через своего «сотрудника Л.» – Ландезена, так и при помощи агента внешнего наблюдения Милевского. Через имевшиеся связи, в том числе и при посредстве рептильного журналиста и агента охранки Жюля Гансена, Рачковский все время держал в курсе этого дела французских министров – внутренних дел Констана и иностранных дел Флуранса. Русский посол в Париже барон фон Моренгейм лично настаивал на арестах террористов. После некоторых колебаний Кон-стан дал приказ о взятии под стражу заговорщиков. Проведенные французской полицией в мае 1890 года по указанию Рачковского обыски у двадцати русских эмигрантов дали потрясающий результат: были найдены не только материалы для изготовления бомб, но и целый арсенал уже готовых метательных снарядов.

Арест «бомбистов» осложнил положение Ландезена в революционной среде. Немедленное исчезновение из Парижа вызвало бы сильные подозрения против него. В то же время оставаться слишком долго в Париже было опасно. В этих условиях он выбрал оптимальный вариант: расхаживал по своим парижским знакомым и горячо протестовал против обвинений в провокации.

И добился-таки своего: исчезнуть из Парижа его попросили сами эмигранты, в первую очередь на этом настаивал Э. А. Серебряков, действовавший в данном случае от имени многих своих товарищей. И хотя «сохранить лицо» в конечном счете Ландезену так и не удалось, определенный эффект от избранной им линии поведения как оскорбленной невинности все же был.

«Верившие Ландезену, – пишет об этой истории Бурцев, – и потом еще долго его защищали. В 1903 году, когда я был у Баха в Женеве и в присутствии эмигранта Билита упомянул о Ландезене, то он стал говорить о нем как о добродушном, добром, честном товарище, которого я погубил, обвинив его как провокатора. По словам Баха и Билита, Ландезен, чтобы избежать ареста, должен был уехать в Южную Америку, Чили или Аргентину. Они смеялись над тем, что я все еще – даже в 1903 году – могу считать его провокатором, и находили это какой-то нелепостью, не требующей даже опровержения».

Об этом, совершенно независимо от Бурцева, свидетельствует и Степанов. Дело в том, что много лет спустя после этой истории ему пришлось встретить в Швейцарии одного своего старого знакомого времен парижской эмиграции, хорошо знавшего Ландезена. И вот во время оживленной беседы старых приятелей тот совершенно неожиданно стал защищать его. «Этот наивный человек, – писал Степанов, – старался уверить меня, что бедняга Ландезен сыграл в нашем деле роль – кого бы вы думали? – ни больше ни меньше как русского Дрейфуса! И это в то время, когда для всех, не исключая Бурцева, было совершенно ясно, что в предательстве Ландезена не может быть ни малейшего сомнения».

Рассчитывая задобрить Александра III, французское правительство организовало в 1890 году шумный процесс по делу русских террористов. Кашинцев, Степанов, Теплов, Рейнштейн, Накашидзе и Лаврениус были приговорены парижским судом к трем годам тюрьмы. Другие, включая даже многих непричастных к делу эмигрантов, были высланы за пределы Франции. Поняв, кто их предал, подсудимые с помощью их адвокатов публично разоблачили Ландезена на суде, назвав его соучастником и главным финансистом намеченного испытания, Ландезен как подстрекатель был приговорен заочно к пяти годам тюрьмы. Но французская полиция так и не смогла его найти. Или не захотела. Так или иначе, к тому времени провокатор был уже вне пределов досягаемости – в Бельгии. Александр III тайно наградил Ландезена, после чего агент был переведен в другую европейскую страну под новым именем.

Бурцев, который в то время находился в Болгарии, из французской прессы получил информацию о суде. Он принял решение не переходить русскую границу, так как сделал следующий вывод: «Для меня стало ясно, хотя об этом в газете и не было сказало, что мы были выданы, и притом не кем иным, как Ландезеном, что он – агент русской полиции». Предполагая, что Ландезен работал на Рачковского и Заграничную агентуру, Бурцев считал, что возвращаться в Париж рискованно, поэтому он отправился в Англию и вскоре начал издавать там газету, обличающую царское самодержавие, за что поплатился полутора годами лондонской тюрьмы.

Что же касается значения и последствий дела «парижских бомбистов», то главным здесь был, конечно же, международный резонанс.

«Теперь уже можно считать вполне установленным, – писал Л. П. Менщиков в книге „Охрана и революция", – что наглая провокация Рачковского, предоставившая случай французскому министру внутренних дел Констану оказать ценную услугу русскому политическому сыску, заставила твердокаменного монарха изменить свое отношение к республиканской Франции. Таким образом, на почве провокаторских махинаций создалась благоприятная почва для заключения франко-русского союза».

«Успехи агентов охранки в России и за границей в 1890 году еще раз показали, как нуждается в их верной службе правительство империи, – писали Ч. А. Рууд и С. А. Степанов в книге „Фонтанка, 16: Политический сыск при царях". – Их эффективная борьба с революционными группами в России и Западной Европе не ограничивалась исполнением обязанностей полицейской службы – агенты оказались вовлеченными в преступную и пол у преступную деятельность, политические интриги. Ландезен показал, что лучшим способом разоблачения революционеров как дома, так и за границей служит проникновение в группы уже известных заговорщиков. Дело это было рискованное и опасное, требовало крепких нервов и особой отваги – именно эти качества обеспечивали успех агентов, подобных ему. Кроме того, надо было спровоцировать революционеров на противозаконные действия, которые, по мнению агентов, они совершили бы так или иначе. Наконец, надо было поддерживать хорошие отношения с заграничными властями».

Понятно, что охранке необходимо было иметь своих людей среди революционеров, что было далеко не просто. Именно поэтому Ландезен являлся для Департамента полиции одним из наиболее ценных сотрудников. Он представлял особую ценность и для высшей российской власти. О каждом шаге Ландезена докладывалось императору Александру 111, и он делал пометки на докладе. Так, о приговоре по отношению к парижским террористам собственной императорской рукой написано: «Пока это совершенно удовлетворительно», а на докладе о возвращении Бурцева из-за границы в Россию: «Надеюсь, что он попадется».

Дальнейшая судьба Ландезена складывалась на редкость удачно. Русский царь щедро наградил своего агента. В августе 1890 года бывший мещанин города Пинска Аарон Геккельман становится почетным гражданином с предоставлением ему права, несмотря на его иудейство, повсеместного проживания на всей территории Российской империи. Более того, в награду за свои труды он получил к тому же солидную пенсию – 1000 рублей в год. В качестве постоянного места жительства он избрал Бельгию, однако большую часть времени проводил в разъездах, выполняя, несмотря на получаемую пенсию, разного рода деликатные поручения Департамента полиции. Стремясь упрочить свое положение, Геккельман принимает решение о крещении, что и было осуществлено в Елизаветинской православной церкви в Висбадене, по одним свидетельствам – в 1892-м, а по другим – в 1893 году. Характерно, что таинство крещения совершил настоятель русской церкви в Берлине. Восприемниками же его явились секретарь русского посольства в Берлине М. Н. Муравьев и жена сенатора Мансунова. При крещении Геккельман получил христианское имя Аркадий и отчество Михайлович. Что касается фамилии, то она осталась прежней – Геккельман. Фамилию Гартинг он получил несколько позже – в 1896 году.

Переход Геккельмана в православие был вызван, надо полагать, не только карьерными соображениями, но и его предстоящей женитьбой на дочери бельгийского подданного Марии-Гортензии-Елизавете-Магдалене Пирлот. Невеста Геккельмана была ревностной христианкой-католичкой, что при его иудействе сделало бы этот брак практически невозможным. К 1899 году относятся бракосочетание А. М. Гартинга с Магдаленой Пирлот уже по православному обряду. Произошло это 25 окября в той же Елизаветинской церкви в Висбадене, где Геккельман окрестился. Поручителями со стороны жениха выступили заведующий Заграничной агентурой Департамента полиции Рачковский и Луи Беккер. Поручителями со стороны невесты стали И. Ф. Мануйлов и Карл Кох. От этого брака Гартинг имел четырех детей: Двух мальчиков и двух девочек.

Специализация Гартинга на обеспечении охраны царствующих особ сохранялась и в последующие годы: свидание Николая II с императором Вильгельмом в Бреславле; поездки царя в Париж, Лондон, Дармштадт. «И так до бесконечности, – писал в связи с этим В. К. Агафонов. – Карманы не вмещают золота и царских подарков, на груди уже нет места для новых крестов. <…> Богатство, почет, молодая красивая жена-бельгийка из хорошей, строго католической семьи – Madeline Palot, в душевной простоте и не ведающая, кто скрывается за этим великолепным крестоносцем».