Текст книги "Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб"

Автор книги: Александр Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)

В черновике своего рапорта Красильников вычеркнул далее очень интересное место, живописующее жизнь охранки. Он писал, в частности, о французском агенте Леруа, перешедшем к Бурцеву, и о своем агенте Жоливе, освещавшем Бурцева:

«Помимо агентурных указаний, имеются еще следующие данные, говорящие за возможность передачи сведений из парижского бюро, а именно:

1. Леруа сказал Жоливе, что Департамент полиции извещен о намерении его написать свои мемуары о своей службе в Зафаничной агентуре, тогда как об этом Департаменту полиции доложено не было, хотя я получил об этом указание из местного французского источника, а кроме того, сам Жоливе рассказывал Сушкову, когда последний по моему поручению ездил к нему в Сини-Лаббей условиться о свидании со мною.

Когда Жоливе обратился ко мне с предложением своих услуг и просил ему ответить в Сини-Лаббей, где он тогда находился, я, не желая ему писать, послал к нему Сушкова условиться относительно свидания со мною. В разговоре с Сушковым между прочим Жоливе сообщил о полученном им предложении напечатать свои мемуары о службе в русской полиции. Сведения об этом имелись и у меня из местных источников, причем я их Департаменту полиции не докладывал ввиду того, что вслед за этим мне было сообщено о том, что мемуары эти были признаны Альмерейдой (редактором журнала „Красная книга") неинтересными, почему и мысль о напечатании их была оставлена.

По прибытии в Париж приблизительно через неделю Жоливе при свидании со мною рассказал, между прочим, что Леруа ему говорил, будто о напечатании им мемуаров было телеграфировано в Департамент полиции.

2. Когда мною было получено сведение о тяжкой болезни Леруа, заболевшего рожистым воспалением, то как-то будучи в Бюро я в присутствии Сушкова и Биттер-Монена, обратившись к последнему, сказал: „Вы знаете, Леруа серьезно заболел; у него рожистое воспаление и опасаются заражения крови". При этом кто-то из нас, кто не помню, я ли или Биттер-Монен сказал: „Хоть бы он от этого подох". Кроме нас троих в Бюро, в это время в этой комнате никого не было. Из других комнат о том, что говорится в одной, ничего услыхать нельзя.

На первом же свидании с Жоливе последний передал мне, что, будучи у Леруа и высказывая ему сочувствие по поводу его болезни, сказал ему, что в таком виде его не узнали бы агенты из посольства, которые, вероятно, не знают о его болезни. На это Леруа сказал, что им это отлично известно, что по этому поводу, говоря о нем, были даже сказаны следующие слова, и тут же дословно повторил приведенную выше фразу.

Задаваясь теперь вопросом, кто может быть в сношениях с Бурцевым, приходится совершенно исключить служащих в самом консульстве, несмотря на указания агентуры, что корреспондент Бурцева является будто бы служащим в консульстве. Никто из служащих консульства в помещение Заграничной агентуры в отсутствие чинов последней не входил. Если кто-нибудь из них изредка и заходит, то только по какому-либо служебному делу и обращается за справками ко мне или к кому-нибудь из чинов канцелярии. Доступа к делам и переписке эти лица, безусловно, не имеют. То же самое можно сказать и о чинах дипломатической канцелярии посольства. К делам Заграничной агентуры имеют касательство кроме меня Сушков, Мельников и Бобров. Биттер-Монена приходится исключить как лицо, незнакомое с русским языком».

Таковы были догадки Красильникова, и нужно сказать, он был одно время недалеко от искомого, но затем решил, что в его агентуре нет и не может быть осведомителей, работавших для Бурцева. Осведомитель же существовал. И с его помощью одним ударом Бурцев выбил из строя почти 40 процентов секретных сотрудников.

Понять беспокойство Красильникова можно, если вспомнить и о том, что осенью 1913 года была выведена из здания русского посольства в Париже и расформирована бывшая на личной связи с Красильниковым и его помощниками агентура, а на ее месте создано совершенно отдельное «частное детективное бюро Бинта и Самбена» и только эти двое имели теперь связь с «шефом».

Особую роль среди вскрытых Бурцевым провокаторов играл «Бернар», выдавший себя за его «секретаря». Николай Николаевич Верецкий, бывший студент столичного университета, состоял осведомителем петербургского охранного отделения под кличкою «Осипов». Проживая в Париже и скрывая свою принадлежность к охранке, в декабре 1912 года он предложил свои услуги Заграничной агентуре. При этом назвался сначала Андреем Ивановичем Ниловым, а потом Федором Ивановичем Клячко. Был принят в число секретных сотрудников Заграничной агентуры под кличкой «Bernard» на жалованье в 200 франков, которое через два месяца было повышено до 500 франков.

Сведения Верецкого, по отзыву имевшего с ним сношения Эргардта, были «правдивы и ценны». Обстоятельные доклады Верецкого касались главным образом социал-революционеров и самого Бурцева, у которого он, по официальному выражению, «занимал прочное положение», благодаря чему Верецкий был в курсе дел, которые возбуждались против разных лиц по обвинению в предательстве. Но в декабре 1913 года Верецкий был отозван в Россию.

Из числа разоблаченных Бурцевым в 1913 году нужно отметить Житомирского, который тогда же из-за возникших подозрений временно вынужден был отойти от дел охранки, а окончательно был раскрыт следствием лишь в 1917 году.

Яков Абрамович Житомирский, мещанин из Ростова-на-Дону, врач по профессии, в годы Первой мировой войны – волонтер на французском фронте, действовал среди социал-демократов, затем большевиков, имея партийную кличку «Отцов». В 1907–1911 годах был близок к большевистскому центру, исполняя его различные поручения по организации транспорта, заграничных сношений и тому подобному. Одновременно в течение целых 15 лет состоял секретным сотрудником русской политической полиции под кличкой «Andre», а затем «Daudet». Был заагентурен, по-видимому, Гартингом в Берлине в 1902 году, когда последний заведовал берлинским отделением Заграничной агентуры. От Департамента полиции Житомирский получал до войны немалое содержание – 2000 франков в месяц.

Он освещал деятельность ЦК социал-демократической партии, давая подробные отчеты о его пленарных заседаниях, партийных конференциях, в организации которых принимал участие, о технических поручениях, дававшихся отдельным членам партии, в том числе и ему самому. Донесения Гартинга из Парижа в 1903 году о донском комитете РСДРП были скорее всего основаны на сообщениях Житомирского. Якову Абрамовичу принадлежат также подробные отчеты о социал-демократических съездах, например о брюссельском съезде 1903 года, изложенные в донесении Гартинга Департаменту полиции 4 января 1904 года. Он же, очевидно, был тем сотрудником, который пытался в 1907 году устроить съезд социал-демократов в Копенгагене, а не в Лондоне, ибо наружное наблюдение в Копенгагене было легко осуществимо. Съезд, однако, состоялся в Лондоне. При этом Житомирский доносил и на самого себя. Так, в списке 36 кандидатов в члены «Лиги социал-демократов» 1903 года со стороны ленинцев упоминается и имя Якова Житомирского. Это делалось на случай, если бы документ попал в руки революционеров.

Во время войны Житомирский следил за революционной пропагандой в русском экспедиционном корпусе, к которому был прикомандирован как врач. Отчислился со службы в полиции в мае 1917 года, когда уже пала монархия и старому агенту угрожало расконспирирование.

Люстих, последний начальник секретного сотрудника Житомирского, на допросе показал:

«Сотрудник, известный мне под кличкой „Додэ“, есть действительно доктор Житомирский, получавший большое вознаграждение, потому что он старый сотрудник, находящийся на службе не менее 8 лет, вероятно даже больше. Первоначально же оклады были выше теперешних. Он начал давать сведения, еще будучи студентом Берлинского университета. Последнее время состоит на военной службе, регулярного жалованья не получал; время от времени ему выдавались различные суммы, от 700 до 2000 фр. Этим объясняются скачки в денежных отчетах».

Отвечая следствию в 1917 году на вопрос, что побудило его стать секретным сотрудником охранного отделения, Житомирский отвечал, что никаких объяснений дать не желает и сам вопрос считает излишним. Впрочем, уличаемый показаниями начальства, Житомирский не отрицал факта своей службы в полиции.

Для проверки информации, поступавшей от Красильникова, Департамент полиции и охранные отделения царской империи регулярно посылали за границу своих секретных сотрудников. Этим занимались Центральный отряд Петербургского охранного отделения, Московское охранное отделение, Особый отдел Департамента полиции, Дворцовая охрана и другие охранные отделения. По результатам их деятельности начальник Особого отдела Департамента полиции жандармский генерал А. М. Еремин составлял обширные доклады, многое в которых не совпадало с депешами Красильникова. Лишь после революции выяснилось, что сведения, доставлявшиеся Красильниковым, были точные.

ШПИОНАЖ

Реорганизация Заграничной агентуры в связи с началом Первой мировой войны. – Шпионаж, контрразведка, диверсии. – Показания Бинта. – Показания Самбена. – Наблюдение за вражескими шпионами для военной разведки. – Данные немецкой контрразведки. – Аресты революционеров европейскими спецслужбами – Переезд заграничной агентуры в Бордо. – О возвращении политэмигрантов в Россию. – Армейская мобилизация агентуры. – Бюджет провокаторов в 1917 году. – Ликвидация Заграничной агентуры.

Вспыхнувшая летом 1914 года Первая мировая война заставила руководителей русской Заграничной агентуры частично изменить направление своей работы. Департамент полиции потребовал от Красильникова не только достоверных данных о русских политэмигрантах, но и сведений разведывательного и контрразведывательного характера.

Красильников реорганизовал Заграничную агентуру, направив ее на шпионаж, контрразведку и доставку секретных сведений из европейских стран, отрезанных от России фронтом. Этим Красильников поручил заниматься двум своим новым помощникам – ротмистру Б.Лиховскому, направленному в Швейцарию, и бывшему чиновнику варшавского охранного отделения А. Литвину, принявшему руководство секретной агентурой в Англии.

Документы, отражающие контрразведывательную деятельность заграничной агентуры, не сохранились. В записках Сватикова, донесении Литвина Красильникову и в исповеди Б. Долина имеются сведения только о переговорах Литвина и провокатора-разведчика Долина с военным атташе немецкого посольства в Берне полковником фон Бисмарком, касающиеся организации диверсионных актов на военных предприятиях и военно-морском флоте России. В числе других документов, как-либо характеризующих контрразведывательную деятельность Заграничной агентуры, имеется следующее показание заведующего розыскным бюро Бинта:

«С момента объявления войны на меня была возложена специальная миссия – организовать доставку сведений, шпионаж и контршпионаж при помощи швейцарцев, говорящих по-немецки, которых я должен был направлять со специальными поручениями в Германию и Австрию. Я дал подробнейшие сведения о лагере около Гамбурга, где немцы обучали около восьмисот молодых финляндцев (фамилии многих из них я сообщил), которые предназначались для формирования офицерских кадров в случае финляндского восстания против России, которое немцы хотели поднять; все мои доклады давали очень полные указания о положении в срединных империях военного и транспортного дела, организации тыла, народных настроениях, цен на продукты и т. д. В Скандинавии, главным образом в Стокгольме, и в Берлине было также организовано собирание нужных сведений и контршпионаж при помощи преданных агентов из шведов и датчан; вся эта организация в Скандинавии работала очень хорошо под управлением г-на Самбена…»

В показаниях Бинта о «случае финляндского восстания» речь шла о егерях-добровольцах, из которых финляндская буржуазно-националистическая партия «активного сопротивления» с помощью немцев организовала вооруженные отряды для предполагавшегося восстания против России. С начала 1918 года эти егерские отряды были использованы финляндской буржуазией и германским военным командованием для удушения революции в Финляндии.

В свою очередь Самбен, заместитель Бинта по розыскному бюро, сообщил, что ему было поручено собрать сведения о немецкой деятельности в Швеции и Финляндии, имеющие целью поднять сепаратистское восстание против России; о немецком шпионаже в Стокгольме и на русско-шведской границе (Торнео – Хапаранда) и, наконец, о незаконной торговле русскими кредитными рублями, производившейся через Торнео при содействии некоторых русских чиновников:

«Благодаря своим связям я мог представить много докладов по всем этим вопросам, и наконец я пригласил в Стокгольме очень обстоятельного человека, говорившего по-шведски, который сумел привлечь к этому делу нескольких лиц, оказавших нам большие услуги, состоявшие главным образом в разоблачении нескольких германских шпионов…»

Приведенные документы не дают достаточных оснований для того, чтобы судить о плодотворной деятельности Заграничной агентуры в разведке и контрразведке. Как правило, больших самостоятельных шагов заграничная агентура в этой части и не предпринимала, ограничиваясь наружным и отчасти внутренним наблюдением за деятельностью австро-германских разведчиков, а в тех случаях, когда эти наблюдения давали какой-либо эффект, «дело» передавалось для оперативной реализации военной разведке.

Немецкая контрразведка в свою очередь была неплохо информирована о деятельности Красильникова и его агентуры, так как имела там своего человека – опытного шпиона барона фон Штакельберга, подлинное лицо которого удалось установить только летом 1917 года, когда заграничная агентура в результате Февральской буржуазно-демократической революции уже была ликвидирована.

Несмотря на крупные недостатки в работе и постоянные провалы, заграничная агентура Департамента полиции за все время своего существования сумела активно и результативно противостоять революционному социал-демократическому движению. Многие крупные деятели большевистской партии и других организаций по доносам заграничных провокаторов неоднократно арестовывались французской, германской, русской и другими спецслужбами.

Война доставила Заграничной агентуре новые хлопоты. Красильников и его помощники переезжали с посольством в Бордо, а архив был перенесен на частную квартиру-на той же парижской улице Гренель, где помещалось посольство.

В эти тревожные дни эмигранты ожидали политической амнистии или хотя бы разрешения прибыть на родину, чтобы сражаться за нее. Однако их надежды не оправдались.

Русский посол во Франции Извольский известил Красильникова о правительственной телеграмме из России от 1 сентября 1914 года, которая гласила: «Министр внутренних дел не находит возможным выдавать русским эмигрантам разрешения на возвращение в Россию для вступления в ряды войск. Эти эмигранты могут, однако, добровольно возвратиться в Россию, подвергаясь всем последствиям своих деяний, и уже в России просить о зачислении в армию». Таким образом, перед эмигрантами стояла перспектива – подавать прошение о помиловании или же пройти через тюрьму, суд, ссылку и так далее. Судьба Бурцева и Носаря-Хрусталева показала впоследствии, что происходило с политэмигрантами, возвращавшимися в Россию.

Между тем армейский призыв в начале 1915 года коснулся всех русских, живших за границей, в том числе и секретных сотрудников Красильникова, который телеграфировал директору Департамента полиции об отношении к воинской повинности своих сотрудников. «Из них, – сообщал Красильников, – „Додэ“, „Матиссэ“, „Серж“ и „Дасс“ на службе во французских войсках». Эти агенты действительно продолжали работать, числясь на французской службе.

«Подлежат призыву, – докладывал далее Красильников, – „Лебук“, „Гретхен" и „Орлик"; последний для этого едет в Россию, оставляя семью за границею. „Мар-тэн“ имеет отсрочку по образованию до 1916 г., „Пьер" – отставной офицер, „Россини" и „Ней" – ратники ополчения второго разряда. „Ниэль" и „Сименс" – дезертиры. „Скосе" имеет льготу первого разряда по семейному положению. Остальные сотрудники подлежат наказанию по суду как бежавшие из ссылки. Отъезд или поступление во французские войска „Лебука“, „Гретхена" и „Скосса", особенно двух последних, крайне нежелательны, ибо прекратится освещение эсеровских националистических групп. Заменить их некем. Ходатайствую об освобождении их от призыва. Прошу телеграфного распоряжения».

На предложение – начальства зачислить сотрудников в нестроевые части Красильников отвечал:

«Зачисление в нестроевые признанных медицинским осмотром годными в строй невыполнимо. Ходатайство о том, не имея данных на успех, несомненно, сопряжено с риском провала. Русские, принятые в войска, отсылаются на фронт или в Марокко. С отъездом Скосса и Гретхена Париж останется без серьезной агентуры. Остальные находятся в других государствах, не могут быть переведены без ущерба делу. Прошу распоряжения».

Так как «Лебук» был в Швейцарии, «Россини» в Италии, «Ней», «Ниэль» и «Сименс» – в Англии, то вопрос шел лишь о «Скоссе» и «Гретхен». Поэтому генералу Аверьянову от имени министра внутренних дел было послано отношение, что «в числе лиц, обязанных в силу последовавшего распоряжения военного ведомства прибыть из-за границы в Россию для отбытия воинской повинности, числятся Кокопинский и Деметрашвили» («Гретхен» и «Скосе»).

«Означенные лица, – писал министр внутренних дел, – в настоящее время состоят при исполнении возложенных на них Министерством внутренних дел весьма важных поручений совершенно секретного характера и без ущерба для дела не могут явиться к исполнению воинской повинности из-за границы, где ныне находятся». Начальник мобилизационного отдела Главного управления Генерального штаба удовлетворил ходатайство Департамента полиции за «Скосса» и «Гретхена».

Секретные сотрудники «Орлик» и «Лебук» уехали в Россию для отбывания воинской повинности. 12 марта Красильников телеграфировал о них: «Как сотрудники оба преданы делу, заслуживают доверия, оба намерены продолжать сотрудничать, если позволят условия службы и получат на то соответствующие указания».

Таким образом, охранка преграждала путь эмигрантам в армию и одновременно, выгораживая одних своих сотрудников от военной службы, других посылала в русскую и французскую армии для внутреннего освещения сослуживцев.

В 1917 году на содержание одних только провокаторов в России было ассигновано 332 226 рублей, на заграничных же секретных сотрудников было выделено 240 тысяч франков. В момент революции 27 февраля 1917 года в Заграничной агентуре работало 32 секретных сотрудника: 30 мужчин и 2 женщины. Из них 27 человек числились по общему списку, а пятеро находились в специальном распоряжении Красильникова.

Деятельность Заграничной агентуры продолжалась до 1917 года. Ее цели в Европе были вполне очевидны: проникать в революционные группы и пытаться их обезвредить, перехватывать оружие и взрывчатку, переправляемые в Россию, влиять на европейское общественное мнение, вызывая симпатии к имперскому правительству.

Узнав об отречении Николая II, Красильников распустил сотрудников, запер и опечатал в присутствии русского посла в Париже А. П. Извольского помещение канцелярии и архива Заграничной агентуры. Явившиеся через некоторое время сюда для официального ее закрытия члены так называемой комиссии Временного правительства, интересовавшиеся главным образом содержанием архива агентуры, нашли его, к своему удивлению, в полном порядке. Вскоре, правда, выяснилось, что Красильников часть наиболее конфиденциальных бумаг все же изъял. Однако от сотрудничества с Чрезвычайной комиссией он не отказался, дав ей подробнейшие показания, хотя, естественно, принудить к этому его никто не мог. Удалось вернуть и некоторые из вывезенных Красильниковым архивных документов.

Часть 7
ФАКТЫ И СВИДЕТЕЛЬСТВА

НАЧАЛЬНИКИ III ОТДЕЛЕНИЯ

С 1826 года: Бенкендорф Александр Христофорович, генерал, первый начальник III Отделения, с именем которого связывают возникновение в стране режима подавления свободомыслия. Была введена цензура. Выезд за границу стал возможен только по личному разрешению либо царя, либо начальника III Отделения. Даже университеты не могли выписать из-за границы какую-либо литературу без цензурного досмотра.

С 1844 года: Орлов Алексей Федорович, генерал, участник подавления восстания декабристов, среди которых был его брат М. Ф. Орлов, но он от него не отрекся. В качестве начальника III Отделения разрешил выезд за границу А. И. Герцену. Был специальным послом царя в Германии, Турции, Австрии, Франции. Во время переговоров в Париже в 1856 году проявил дипломатические способности и добился для России минимальных уступок. С 1856 года председатель Кабинета министров.

С 1856 года: Долгоруков Василий Андреевич, генерал, руководил следствием по делу петрашевцев, когда 22 человека, в том числе Ф. М. Достоевский, были затем приговорены к расстрелу. Военный министр с 1852 года, после поражения в Крымской кампании с этой должности снят, назначен начальником III Отделения. После покушения на царя Д. В. Каракозова уволен с этой должности.

С 1866 года: Шувалов Петр Андреевич, генерал. Вначале царь – Александр II ему всецело доверял, называя Петром IV. Затем Шувалов стал послом в Лондоне, где сделал ряд вредных для России политических уступок, что привело к снижению военных успехов в русско-турецкой войне 1877–1878 годов и к фактическому дипломатическому поражению России на последующих мирных переговорах. За это Шувалов был уволен.

С 1874 года: Потапов Александр Львович, генерал, участник Крымской кампании, наказной атаман Войска Донского. Будучи командующим войсками Виленского военного округа, старался ограничить репрессии против поляков.

С 1876 года: Мезенцов Николай Владимирович, генерал, начальник штаба корпуса жандармов с 1864 года. Убит революционерами.

С 1878 года: Дрентельн Александр Романович, генерал, долгое время служил в III Отделении. Революционеры покушались на его жизнь, но неудачно. При либеральном министре внутренних дел М. Т. Лорис-Меликове Дрентельн был уволен.

С 1880 года: Черевин Петр Алексеевич, генерал, последний начальник III Отделения. После его упразднения и передачи корпуса жандармов в Министерство внутренних дел стал товарищем министра в МВД. С 1883 года состоял при особе императора Александра III.