Текст книги "Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб"

Автор книги: Александр Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)

ЛЮБИТЕЛЬ АГЕНТУРНОГО ДЕЛА

Инспекция Н. Селивестрова. – Убийство Селивестрова. – Влияние приговора над бомбистами на союз России с Францией. – Боязнь недоброжелателей. – Жалоба полковника Новицкого. – Секретная инспекция И. Манасевича-Мануйло-ва. – Агент Рачковского в Петербурге. – Досье Мануйлова. – Л. Ратаев о Мануйлове. – Жалобы Рачковского на Мануйлова. – Характеристика Мануйлова Рачковским.

Сверхактивная и весьма разнообразная деятельность главы заграничной агентуры не могла не настораживать недоброжелателей Рачковского в Петербурге. В 1890 году была предпринята попытка проверить его связи с французскими политическими и финансовыми кругами. По заданию В. К. Плеве в Париж направился товарищ шефа жандармов генерал-лейтенант Н. Д. Селивестров. Однако в Петербург Селивестров уже не вернулся, став жертвой террористического акта. Его убийца – польский эмигрант С. Падлевский – бесследно исчез. По одним слухам, он покончил с собой, по другим – утонул. Тогда же ушел из жизни при загадочных обстоятельствах и французский агент Рачковского, выдавший Плеве компромат на своего шефа. Поскольку целью парижской командировки Селивестрова была ревизия заграничной агентуры, руководимой Рачковским, то организацию покушения молва приписывала именно ему. Современники Рачковского знали, что он никогда не утруждал себя в выборе средств и на его счету числились многие сомнительные дела. Расследование убийства Селивестрова ничем конкретным, однако, не закончилось, и карьере Рачковского этот случай не повредил. Напротив, достаточно суровый по французским меркам приговор над русскими «бомбистами» «размягчил сердце» Александра III по отношению к Французской Республике; он стад гораздо благосклоннее относиться к идее союза с Францией, и переговоры ускорились, словно покатились с горки, а дела Рачковского стали стремительно подниматься в гору.

«Можно утверждать, – писал В. К. Агафонов в книге „Заграничная охранка", – что в заключении франкорусского союза Рачковский играл большую роль, доселе еще недостаточно выясненную. Знаменитое дело с организацией мастерской бомб в Париже, спровоцированное Ландезеном, – дело, в котором французское правительство проявило по отношению к русскому самодержавию необычайную предупредительность и угодливость, ускорило заключение франко-русского союза».

Однако когда в 1894 году на престол вступил Николай II, Рачковский стал с опаской следить за деятельностью своих завистников и врагов, которых у него было немало, в том числе и самых влиятельных, и которые могли воспользоваться сменой власти, чтобы выступить против Рачковского. Недоброжелателям в Петербурге, в частности, нетрудно было обвинить Рачковского в неоправданных тратах, особенно в период затишья в террористическом движении. Кроме того, большие сомнения вызывали его секретные полномочия, этика его поступков и роскошный образ жизни. Рачковский тем не менее отлично понимал, что многие чиновники готовы закрыть глаза на его проступки, принимая во внимание жестокость акций революционеров, тоже не особенно щепетильных в вопросах морали.

Еще в 1886 году начальник жандармерии Киева жаловался на Рачковского в Петербург, говоря, что перед отъездом в Париж он организовал провокацию в столице Юго-Западного края. Полковник Новицкий писал следующее: «Г-н Рачковский загубил массу молодежи и рабочих сил своей провокаторской деятельностью». Новицкий считал, что эти молодые люди никак не причастны к революционной деятельности. По его мнению, своими провокационными действиями Рачковский ставил правительство в ложное положение. Новицкий утверждал, что Рачковский поставил его в неловкое служебное положение, заставив незаконно арестовать более тридцати человек. Хитроумные интриги Заграничной агентуры, считал Новицкий, направлены на то, чтобы ослабить царскую власть. И такого рода обвинения будут предъявлены Рачковскому еще не раз.

Тревожные мысли о шаткости своего положения занимали Рачковского, когда в январе 1895 года в Париж прибыл Иван Федорович Манасевич-Мануйлов, корреспондент «Санкт-Петербургских ведомостей», присланный Министерством внутренних дел. Этот журналист должен был якобы оказать влияние на французскую прессу, однако Рачковский не без основания подозревал, что он был подослан «собрать в Париже сведения о моей личной жизни, денежных средствах, отпускаемых мне на ведение дела за границей, о наличном составе агентуры и об отношениях, существующих у меня не только с префектурой, но и с императорским посольством в Париже».

Убедившись, что некоторые «паразиты из охранки» используют Мануйлова против него, Рачковский послал в Россию своего человека, вероятно «сотрудника Л.» – Ландезена, который был в фаворе у начальства Департамента полиции и которому было поручено всеми возможными средствами дискредитировать «инспектора». «Свой человек», выполняя инструкции Рачковского, в главной полицейской конторе в доме № 16 на набережной реки Фонтанки характеризовал Мануйлова прилюдно такими словами: „Юркий жид, человек с удивительно покладистой совестью и полной готовностью сделать все из-за хорошего куша". Агент Рачковского, защищавший в Петербурге реноме своего шефа, называл покровителей Мануйлова паразитами, что было по меньшей мере неосторожно. Вполне вероятно, что среди так называемых «паразитов» был князь В. П. Мещерский, издатель «Гражданина» и влиятельная фигура при дворе. С. Ю. Витте язвительно называл Мещерского «духовным отцом» Манасевича. Возможно, что козни Рачковскому строил по наущению Плеве его заместитель, товарищ министра внутренних дел, ведавший в то время Департаментом полиции. Трудно сказать, до какой степени Рачковский понимал опасность своего положения, но факты говорят о том, что его деятельность далеко не у всех вызывала одобрение. Думается, на роль контролера в «империю Рачковского» Мануйлова определили не случайно. Как видно из архивных материалов, они друг друга стоили.

Иван Федорович Манасевич-Мануйлов, лютеранского вероисповедания, окончил курс в реальном училище Гуревича и состоял на службе по Императорскому Человеколюбивому обществу. Историю жизни Мануйлова в Департаменте полиции знали в подробностях: «Еврейского происхождения, сын купца, Мануйлов, еще учеником училища, обратил на себя внимание известных в Петербурге директора Департамента духовных дел А. Д. Мосолова и редактора газеты „Гражданин" князя Мещерского, взявших под свое покровительство красивого мальчика. Юношу Мануйлова осыпали деньгами, подарками, возили по шантанам и другим вертепам, и под влиянием покровителей у него развилась пагубная страсть к роскоши, швырянию деньгами, картам, кутежам и тому подобному. Приняв православие, он при содействии князя Мещерского и Мосолова поступает на государственную службу».

Тот факт, что инспекционная миссия Мануйлова в Париж была секретной, подтверждает письмо крупного полицейского чиновника Л. А Ратаева директору Департамента полиции Н. И. Петрову от 3 мая 1895 года. Ратаев, между прочим, в то же самое время инспектировал Рачковского официально.

«Во время моего пребывания в Париже мне случилось познакомиться, через посредство П. И. Рачковского, с неким Иваном Федоровичем Мануйловым, прибывшим во Францию в качестве сотрудника или секретаря газеты „Новости", будто бы для ознакомления с настроением французского общества по поводу предстоящего участия Франции в Кильских празднествах и совместного с Германией действия против ратификации японско-китайского мирного договора. В качестве русского журналиста Мануйлов пользуется протекцией известного вашему превосходительству Гансена и, благодаря ему, знаком со многими влиятельными французскими журналистами, каковы Judet, Lucien, Millevoye и другие.

Между тем Мануйлов в последнюю свою поездку в Париж познакомился в кафешантане Casino с одним из агентой парижской префектуры, специально занимающийся русскими делами, и за стаканом вина объяснил ему, что он, Мануйлов, состоит при Министерстве внутренних дел и командирован за границу для контроля деятельности парижской агентуры, которою будто бы в Петербурге недовольны, и в заключение предложил агенту за вознаграждение содействовать ему в исполнении возложенного на него поручения. Для доказательства же, что он действительно лицо официальное, Мануйлов рассказал агенту, что в прошлом году прямой начальник г. Рачковского, полковник Секеринский, был в Париже, где останавливался в доме 133, Boulevani Magenta, но г. Рачковский оставался об этом в полном неведении и узнал лишь четыре дня спустя после отъезда полковника из Парижа. Два года тому назад полковник Секеринский поручил Рачковскому купить какую-то революционную брошюру, которую тот до сего времени не был в состоянии добыть; между тем Мануйлов нынче, проездом через Берлин, разыскал эту брошюру и купил ее за триста марок. Далее, говоря о Рачковском, Мануйлов заявил, что он его хорошо знает. Рачковский, по его словам, еврейского происхождения, был когда-то маленьким писцом в судебной палате, затем перешел в полицию, где и составил себе положение, которое сохраняет лишь благодаря протекции барона Моренгейма; если же последний уйдет, а в особенности если его заменит г. Нелидов, то Рачковскому придется подать в отставку. В прежние годы Рачковский ходил будто бы без сапог и жил мелким репортерством в „Новостях". Помощником Рачковского состоит в настоящее время поляк Милевский – человек, не заслуживающий никакого доверия, и к тому же картежник.

На предложение сотрудничества агент отказался; тогда Мануйлов предложил ему подыскать для своих целей верного человека, обещая дать за это 200 франков, добавив, что вообще он за деньгами не стоит. Вслед за тем Мануйлов подробно допрашивал агента об организации агентуры в Париже, о количестве агентов, о местах собраний русских революционеров, помещении их библиотек, где можно приобрести разные революционные броийоры, и т. п.

Узнав о происках Мануйлова, чиновник особых поручений Рачковский счел за лучшее пригласить Мануйлова к себе и, сообщив ему все вышеизложенные сведения, предложил ему дать прямой ответ: насколько они справедливы? Мануйлов был очень сконфужен, сознался во всем (разумеется, кроме оскорбительных отзывов о личности Рачковского и его прошлом), расплакался и объяснил следующее.

Лет семь тому назад у правителя канцелярии генерал-адъютанта Черевина, камергера Федосеева, он познакомился с полковником Секеринским, с которым вошел в сношения и оказывал разные услуги, за которые получал единовременные вознаграждения. Так, например, все последние сведения о литературных кружках исходили будто бы от него. Полковник Секеринский будто бы неоднократно высказывал Мануйлову, что его чрезвычайно интересует организация агентуры за границей, вследствие чего Мануйлов, пользуясь своим пребыванием в Париже, хотел ознакомиться с устройством для сообщения добытых сведений полковнику и для получения от него вознаграждения. При этом он клялся и заверял честным словом, что действовал на свой страх, не имея ни полномочия, ни даже какого-либо словесного поручения от начальника Санкт-Петербургского охранного отделения. В заключение Мануйлов заявил, что он очень любит агентурное дело, интересуется им и был бы счастлив служить своими связями в литературном мире, где он пользуется будто бы известным положением. Петр Иванович сказал ему, что его желание будет принято к сведению и чтобы он по приезде в Петербург явился ко мне в Департамент, где я его познакомлю с г. вице-директором и Георгием Константиновичем Семякиным. При этом Петр Иванович выразил мне, что Мануйлов – человек, несомненно, способный и что при опытном руководстве из него может выработаться полезный агент.

Докладывая об изложенном вашему превосходительству и считая в данном случае мнение П. И. Рачковского неизмеримо компетентнее моего, я тем не менее обязываюсь добавить, что Мануйлов, на мой взгляд, представляется лицом, заслуживающим лишь весьма относительного доверия.

О названном Мануйлове и делах Департамента сведений не оказалось».

Итак, Ратаев полагает, что выступление Мануйлова против шефа заграничной агентуры было предпринято Мануйловым по его собственной инициативе. Но, скорее всего, желая сделать приятное своему покровителю, полицейскому полковнику Секеринскому, Мануйлов все же действовал по его негласному поручению, очевидно, выясняя в Париже то, что не смог выяснить сам полковник во время своей инспекции. Свидетельство тому – заявление самого Петра Ивановича Рачковского, которое он сделал через полгода после своего личного знакомства с Мануйловым. Вот что написал Рачковский директору Департамента полиции 1 октября 1895 года, не забывая при этом воздать должное самому себе:

«Преодолевая в себе естественное чувство брезгливости, я вынужден представить на благоусмотрение вашего превосходительства три документа, доставленные мне из парижской префектуры за то время, когда я употреблял все мои наличные силы, чтобы бороться с нашим революционным движением, поскольку оно выражается за границей.

В пояснение к представляемым документам осмеливаюсь присовокупить нижеследующее.

В апреле месяце текущего года приезжал в Париж некий Мануйлов, секретарь газеты „Новости", который вступил в знакомство со мною и с известным вашему превосходительству советником посольства французского Министерства иностранных дел г. Гансеном.

Затем, несколько дней спустя после его приезда, из Парижской префектуры мне была сообщена копия с донесения одного из префектурных агентов, который познакомился с Мануйловым при обстоятельствах, изложенных в означенном донесении.

Из содержания этого документа ваше превосходительство изволите усмотреть, что агент Петербургского охранного отделения Мануйлов, выдавая себя за чиновника Министерства внутренних дел, действующего по инструкциям полковника Секеринского, имел целью собрать в Париже сведения о моей личной жизни, денежных средствах, отпускаемых мне на ведение дела за границей, о наличном составе агентуры и об отношениях, существующих у меня не только с префектурой, но и с императорским посольством в Париже.

Не желая беспокоить ваше превосходительство по поводу необычайной выходки полковника Секеринско-го, который вдохновил своего агента Мануйлова на бессмысленную поездку в Париж, я ограничился тем, что пригласил к себе упомянутого агента и, потребовавши от него отчета в его предосудительном поведении, предложил ему немедленно же оставить Париж, откуда он действительно и поспешил уехать.

Считая означенный странный эпизод совершенно оконченным, я полагал, что для полковника Секерин-ского достаточно будет данного мною урока.

Между тем на днях из парижской префектуры мне были доставлены для представляемых при сем в точной копии письма, писанные тем же Мануйловым, из которых усматривается, что полковник Секеринский продолжает вести против меня интриги, уполномочивая еврея Бориса Наделя, служащего комиссионером в гостинице Grand Hotel, сообщать обо мне сведения.

Изложенные обстоятельства разрослись до таких размеров, что я получил даже предостережения от здешнего Министерства внутренних дел относительно происков, возникших против меня в Петербурге со стороны лиц, выше будто бы меня поставленных.

Не могу скрыть от вашего превосходительства, что предосудительные затеи полковника Секеринского компрометируют меня перед здешним правительством и, отвлекая меня от служебных обязанностей, дают в распоряжение такого проходимца, как комиссионер Надель, указание на мою личность и мою деятельность, чем, естественно, полковник Секеринский облегчает революционерам способы к обнаружению моего места пребывания в Париже.

Ваше превосходительство, без сомнения, соблаговолите обратить милостивое внимание на изложенные обстоятельства, при которых, к стыду служебных обязанностей, люди, поставленные на известное положение, занимаются низменными интригами против своих сослуживцев, а не розыскной деятельностью, им порученной.

Чиновник особых поручений Л. Рачковский».

К своему докладу Рачковский приложил отчет своего агента Префектуры о контактах с Мануйловым и кальки с двух писем Мануйлова к Наделю. В первом Мануйлов просит Наделя выслать по адресу полковника Секеринского две книги: «Александр III и его окружение» Николая Нотовича и «Соглашение» Е. де Куна. Во втором Мануйлов благодарил за выписку книг и писал:

«Я всегда вам говорил, что я забочусь о вас и во мне вы найдете истинного друга.

Мне необходимо иметь все сведения (слышите, все) о тех господах, которые причинили нам неприятности (Рачковский, Милевский и вообще все действующие лица). Пишите подробно и все, что вы знаете и слышали, но старайтесь подтвердить все фактами. Письма не подписывайте.

Пришлите это письмо по адресу: Петербург, Степану Кузьмину, Разъезжая, дом 3, кв. 21. Жду этого письма по возможности скорее. Будьте здоровы. Щербаков в Сибири».

Поскольку Мануйлов не унимался, то 7 ноября 1895 года Рачковский отправил очередную депешу Г. К. Семякину:

«Из последнего письма Мануйлова к Наделю усматривается, что он предполагает скоро приехать в Париж в интересах документального разоблачения федосеев-ских происков. Благоволите разрешить поездку Мануйлова. Надель в наших руках. Письмо прилагается».

Вслед за телеграммой пришло и само письмо Рачковского на имя Семякина. Из содержания письма видно, что жалобы Рачковского услышаны и он получил нравственную поддержку. 20 ноября 1895 года Рачковский написал Семякину благодарственное письмо:

«Многоуважаемый и дорогой Георгий Константинович! Позвольте от всего сердца поблагодарить вас за теплое участие, которое вы мне выразили по поводу интриг Мануйлова и К. Ваше уверение, что вы видите своих личных врагов в людях, завидующих моему „положению" и тайно подкапывающихся под меня, дает мне новую силу работать по-прежнему и новую уверенность, что начальство ценит во мне старого слугу, верного своему долгу. Верьте, во мне сохранилось достаточное количество душевных сил и любви к делу, чтобы проявить мою глубокую признательность на деле. Что же касается гнусных интриг, направленных против Департамента, то эти последние, как я смею думать, не прекратятся до тех пор, пока интригующим господам не будет указано их действительное назначение. В данном случае мне вспоминаются времена, когда интригующие ведомства не только не швыряли каменьями в наш огород, но, напротив, держались в почтительном отдалении: одни из боязни возбудить гнев великого государя, презиравшего интриганов, а другие скромно выжидали того времени, когда мы, чернорабочие, доставим для них „манну небесную" в виде результатов нашей тяжелой и неблагодарной возни с революционной средой и просветим их очи, тускнеющие в спокойных кабинетах. За последние полгода это хорошее старое время почему-то сменилось новым, полным невиданного нахальства, подвохов и раздора. Скверное время! Будем, однако, надеяться, что новое начальство положит конец этим ненормальностям и поставит наше учреждение на подобающую ему высоту. Но для того, чтобы достигнуть намеченной цели, потребуются, быть может, обличительные документы, и в этом случае само провидение ниспослало нам наивного Мануйлова как негодное орудие интриганов в борьбе с нами.

Из прилагаемого письма этого грязного жида к Наделю вы изволите усмотреть, что он собирается вскоре в Париж. Что же, милости просим! Мы готовы и ждем милого гостя с распростертыми объятиями. Надель перешел на нашу сторону и действует отменно. При его содействии мы достигнем желаемого. Федосеев и К останутся довольны. Итак, теперь ясно, что вдохновителями Мануйлова были охраненские тунеядцы, а не бедный Секеринский, которого я впутал в интригу по недоразумению, в чем глубоко раскаиваюсь. Но спрашивается, что побудило Мануйлова прикрываться его авторитетом в Париже? Желание законспирировать действительных интриганов? Вот именно на этот пункт мы и обратим внимание при расследовании подвоха. Но забавнее всего, что Мануйлову понадобилось „хорошо меблировать квартиру в четыре комнаты". Из этого можно вывести заключение, что юркий жид пожалует не один, а в компании одного или нескольких сотрудников. Тем лучше. Благоволите обратить внимание на его телеграмму – несомненно, мошеннического происхождения и адресованную на имя какого-то Полака, проживающего по соседству с вами, дом № 56. Интересно было бы выяснить эту личность. Для характеристики Мануйлова могу прибавить, со слов бдного близко знающего его лица, что он человек с удивительно покладистой совестью и с полной готовностью сделать все из-за хорошего куша. Не признаете ли возможным сообщить для моего руководства сведения, добытые расследованием за последнее время? Я лично буду держать вас в курсе всего, что произойдет.

Позвольте еще раз поблагодарить вас за ваше милое письмо и пожелать вам доброго здоровья и всевозможных благополучий.

Глубоко уважающий вас П. Рачковский».

Этим, пожалуй, закончился инцидент с Мануйловым, однако своего обидчика Петр Иванович не простил. С другой стороны, бережливый Рачковский использовал в своих интересах все, что попадалось ему в руки, что в дальнейшем и сделал с Мануйловым.