сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 69 страниц)
Скандинавская змея, которая охватывает своими извивами седьмую часть земного шара, развернула свои кольца и распахнула пасть, чтобы проглотить Пруссию; на западе одна из ее челюстей сегодня уже касается Вислы, а другая — Ботнического залива; на востоке, распрямившись, она перепрыгнула через Берингов пролив и не останавливалась до тех пор, пока не столкнулась с англичанами у подножия горы Святого Ильи и Баклендских гор; и, словно гребнем на своей спине, она ощетинилась теперь зубчатым морским побережьем, которое, будучи последним краем мира, вырисовывается на фоне Северного Ледовитого океана от реки Пясины до Медвежьих островов и от Пясинского озера до мыса Святой Нос.
В итоге за сто лет Россия отторгла:
от Швеции — Финляндию, Або, Эстонию, Ливонию, Ригу, Ревель и часть Лапландии;
от Германии — Курляндию и Жемайтию;
от Польши — Литву, Волынь, часть Галиции, Могилев, Витебск, Полоцк, Минск, Белосток, Каменец, Тарнополь, Вильну, Гродно и Варшаву;
от Турции — часть Малой Татарии, Крым, Бессарабию, побережье Черного моря, протекторат Сербии, Молдавии и Валахии;
от Персии — Грузию, Тифлис, Эривань и часть Черкесии;
от Америки — Алеутские острова и северо-западную часть архипелага Святого Лазаря.
Ее наибольшая протяженность — три тысячи восемьсот льё.
Ее наибольшая ширина — тысяча четыреста льё.
В ней насчитывается семьдесят миллионов жителей.
С другого берега Черного моря она взирает на Турцию, готовясь захватить ее.
Затем, если однажды ей удастся присоединить к себе Швецию, она закроет пролив Зунд на западе, Дарданеллы — на востоке, и никто больше не сможет проникнуть в Черное море и в Балтику, два огромных зеркала, в которых уже отражаются: в одном — Санкт-Петербург, в другом — Одесса.
XX
Замысел изгнания иезуитов. — Опасения г-жи де Помпадур и г-на де Шуазёля. — Философы. — Парламент. — Народ против Общества Иисуса. — Опасения Людовика XV. — Работа философов и составителей компиляций. — Господа Буше, Пино и Ле Пеж начинают атаку. — Возобновление судебного процесса о коммерции иезуитов в Индии. — Изучение устава ордена. — Книги, сожженные рукой палача. — Колебания Людовика XV. — Он пишет письмо генералу ордена. — Ответ генерала. — Указы провинциальных парламентов. — Изгнание иезуитов. — Роспуск ордена. — Острота Вольтера. — Его суждение об «Общественном договоре». — Литературные публикации. — Череда смертей. — Принцы. — Госпожа де Помпадур.
Когда Шуазёли были пристроены к должностям, Парижский договор подписан, а Мария Терезия получила, или почти получила, удовлетворение, появилась полная возможность заняться тем великим делом, какое с давнего времени заботило г-жу де Помпадур, г-на де Шуазёля и философов.
Мы имеем в виду изгнание иезуитов.
Госпожа де Помпадур и герцог де Шуазёль ясно видели, что они погибнут, если после смерти короля, которому было тогда пятьдесят три года, останется в живых дофин и будут продолжать господствовать иезуиты.
Напротив, уничтожив этот орден, они не только приобрели бы расположение к себе народа, но и лишили бы будущего короля, сына или внука Людовика XV, одного из средств вредить им.
Философы были открытыми врагами иезуитов. Вольтер, хотя и воспитанный иезуитом, д'Аламбер, Дидро и тот коронованный философ, что помогал изгонять иезуитов из владений других королей, но не изгонял их из своего собственного государства, Фридрих, с давних пор преследовали этот орден.
Парламенты питали к иезуитам неприязнь не меньше, чем философы. Благодаря своему собственному влиянию иезуитам всегда удавалось уклониться от влияния Парламента, добиваясь от королей, духовными наставниками которых они были, разрешения, чтобы их дела рассматривались в Большом совете, то есть органе правосудия, являвшемся орудием в руках министров, а не настоящим судебным ведомством. Отсюда и ненависть к ним парламентских чинов.
Со своей стороны народ, приписывавший этим монахам убийство Генриха IV, покушение на жизнь Людовика XV и отказы в погребениях, в продолжение уже десяти лет приводившие в негодование Париж, менее всего был расположен поддерживать иезуитов.
Главное противодействие плану изгнания иезуитов могло исходить от Людовика XV и от Римской курии, полностью управлявшейся при папе Клименте XIII иезуитами.
Что касается Людовика XV, то он не был определенно настроен ни за, ни против Общества Иисуса: он просто бессознательно боялся его.
Для начала ему напомнили, как иезуиты вели себя по отношению к нему во время его болезни в Меце. В то время Людовик XV проявил слабодушие, близкое к трусости, и эту свою трусость он никогда не простил иезуитам.
Кроме того, их влияние на дофина — влияние, удалявшее от него молодого принца и внушавшее ему неизбывное презрение к фаворитке, — еще больше увеличило чувство неприязни, которое он питал к ним в глубине души.
Произошедшее в 1757 году покушение на убийство, в котором Парламент обвинял иезуитов, возможно столь же безосновательно, как это делали иезуиты, обвинявшие в нем Парламент, окончательно внесло тревогу в сознание короля.
И потому всем было ясно, что оставалось лишь нанести последний удар, но не для того, чтобы сделать короля своим союзником, а хотя бы для того, чтобы он остался нейтральным.
С этой целью философов стали подстрекать к нападению на иезуитов, в то время как составители компиляций принялись собирать все, что можно было извлечь на свет, из тираноубийственных теорий писателей и проповедников ордена.
Картина всех этих теорий, представленная глазам Людовика XV, ужаснула его, и, не желая или, может быть, не осмеливаясь принять участие в этой грандиозной борьбе, он предоставил действовать г-же де Помпадур и г-ну де Шуазёлю.
Буше, знаменитый янсенист того времени, адвокат Пино и Ле Пеж, бальи Тампля, входивший в окружение принца де Конти, открытый враг иезуитов, обнародовали: одни — памфлеты, другие — вопиющие факты, с целью подготовить Францию к этой грандиозной гибельной развязке.
Наконец, Бертен и Беррье служили агентами г-жи де Помпадур в Парижском и провинциальных парламентах.
Когда все было подготовлено, противники иезуитов заняли выжидательную позицию, решив воспользоваться первым представившимся случаем для того, чтобы открыто напасть на иезуитский орден.
Уже давно было известно, что иезуиты вели в Индии постыдную коммерцию, но влияние ордена было настолько велико, что оно заглушало все протесты и жалобы. 19 ноября 1759 года отец Лавалетт и отец Саси, иезуиты, были признаны банкротами на три миллиона, но судебный процесс на этом остановился.
Герцог де Шуазёль возобновил его, и приговором от 8 мая 1761 года было постановлено, что иезуитские обители во Франции и генерал ордена должны нести ответственность по денежным обязательствам отца Лавалетта и отца Саси.
Кредиторы подняли страшный крик, и тогда стало видно, сколько врагов во Франции имело Общество Иисуса.
После этой атаки на иезуитов со стороны их коммерции, правительство атаковало орден со стороны его устава.
Иезуитский орден был основан Игнатием де Лойолой, знатным испанцем, который родился в 1491 году и, тяжело заболев, дал в 1534 году обет отказаться от всех земных благ и трудиться на поприще обращения в христианскую веру неверных, если Бог возвратит ему здоровье. Бог внял его мольбе. Игнатий де Лойола вернулся к жизни, основал в Париже свой орден, затем отправился в Рим, уговорил в 1540 году папу Павла III утвердить этот орден и в 1541 году был избран его генералом.
С этого времени Общество Иисуса стало быстро распространяться не только в Италии и во Франции, но и во всей Европе, в Индии, в Азии — во всем свете. Во Франции иезуиты обосновались в 1651 году, при Генрихе II, и им было доверено воспитание юношества. Изгнанные из Франции в 1596 году, они были снова призваны туда в 1603 году королем Генрихом IV; с этого времени иезуиты приобрели во Франции то влияние, каким, как мы видели, они пользовались при Людовике XIV, в эпоху Регентства и при Людовике XV.
Изданный правительством приказ изучить устав ордена испугал иезуитов. Поскольку он был составлен начальниками ордена, имевшими нужду в папах и королях, чтобы учреждать свои обители и получать для них денежные пожертвования, то, очевидно, в нем имелось много произвольного.
И потому обсуждение этого устава и его обнародование в эпоху великого расцвета философских идей, могло оказаться чрезвычайно пагубным для ордена; по этой причине дофин, парижский архиепископ, г-н де Ла Вогийон и все те, кто покровительствовал иезуитам и поддерживал их, упрашивали короля не проводить такого публичного исследования и оставить за собой право изучить этот документ. Людовик XV дрогнул и поручил изучить устав иезуитов своему совету. Однако Парламент, видя, что это расследование ускользает от него, Парламент, поддерживаемый г-ном де Шуазёлем, признал папские буллы, послания и установления противозаконными и, не имея возможности исследовать устав иезуитов, принялся за разбор их сочинений.
В итоге была составлена новая подборка таких изречений цареубийственного толка, что Парламент смог дать приказ сжечь рукой палача целое собрание книг, вышедших из самого сердца ордена.
С этого времени Людовик XV смотрел на иезуитов не иначе как на зачинщиков убийства и даже как на убийц.
Что же касается существа дела, то Парламент признал, что во Франции с присутствием иезуитов лишь мирились и что нет ни одного законного акта, который одобрил бы их водворение здесь, ибо верховные суды никогда не хотели вносить в роспись их документы и короли почти всегда были вынуждены собирать с этой целью особую палату.
Незадолго до этого Людовик XV распорядился передать дело об иезуитах в свой совет; однако Парламент, видя, что оно ускользает из его рук, после заседания, продолжавшегося пятнадцать часов, признал такое обжалование незаконным. Аббат Терре придерживался мнения, что допустить перенос дела об уставе ордена в совет возможно. Аббат де Шовелен, исполненный ненависти и злобы, как это присуще горбунам, напротив, придерживался мнения, что этот перенос следует отменить. Лаверди поддержал аббата де Шовелена, написавшего два доклада об уставе иезуитов.
Лишь у тринадцати магистратов хватило смелости высказаться в пользу Общества Иисуса.
Это были Терре, Менон, Тюдер, Ла Гийоми, Лезонне, Саюге, Фаржон, Барийон и президенты Мопу, д'Ормессон, д'Алигр, Сарон и Моле.
Однако король инстинктивно чувствовал, что уничтожить орден иезуитов, преследуемый парламентскими чинами, философами и куртизанками и, напротив, поддерживаемый дофином, значило нанести страшный удар религии и, следовательно, монархии. Он не мог дать себе отчета в этом ощущении, которое, словно предчувствие собственной опасности, вселяло в глубину его души потребность сопротивляться; но, тем не менее, он его испытывал.
Как все слабохарактерные люди, он остановился на половинчатом решении и приказал написать в Рим, чтобы спросить генерала иезуитов, не согласится ли он на некоторые изменения ордена; однако тот, выказывая покорность воле Божьей и твердость христианских первомучеников, ответил: «Sint ut sunt, aut non sint», то есть «Пусть будет так, как есть, или не будет вовсе».
Генерал ордена предпочел, чтобы здание скорее полностью разрушилось, чем из него вынули хотя бы один камень.
И потому здание разрушилось.
Шестого августа 1762 года Парламент вынес приговор.
Согласно этому приговору, Общество Иисуса распускалось, иезуитам запрещалось носить орденское платье, жить в повиновении генералу ордена и другим своим начальникам, поддерживать с ними какую бы то ни было переписку прямо или косвенно; им повелевалось освободить обители, находившиеся в их ведении, и запрещалось жить общиной, но при этом предусматривалась возможность назначить каждому из них, по его просьбе, денежное вспоможение, необходимое для прокормления; наконец, им запрещалось носить сан каноника, владеть бенефициями, возглавлять кафедру или занимать какую-нибудь должность.
Этот приговор стал образцом для всех провинциальных парламентов, которые, один за другим, изгнали иезуитов из своих судебных округов.
Затем приговором от 9 марта 1764 года из Франции были изгнаны те иезуиты, которые отказались принести клятву, предписанную этим постановлением.
Наконец, королевским указом от ноября 1764 года было объявлено о роспуске Общества Иисуса.
Как нетрудно понять, изгнание иезуитов дало обильную пищу для эпиграмм и песенок. Вот одна из них:
Хрупка твоя судьба, союз треклятый!
Создал тебя хромой, а погубил горбатый!
Игнатий де Лойола, основатель ордена, раненный картечной пулей во время осады Памплоны, был хромым.
Господин де Шовелен, автор двух докладов, послуживших роспуску ордена, был горбатым.
Затем появился следующий ответ несчастным армейским командирам, жаловавшимся на то, что их отправили в отставку:
Напрасно, отставные командиры,
Кричать повсюду и везде,
Бесчестно, мол, лишили вас мундира,
Уволили и бросили в нужде.
Такая весть — не главная для мира.
Всех изумила новость поважней:
Удар нежданный приключился —
Ведь воинства своих друзей
Сам Иисус лишился.
А вот четверостишие, автор которого дает оценку одновременно иезуитам и Парламенту:
Почиет здесь ученый, верный клан,
Злых мыслей не таивший ни на гран,
А погубил его отряд иной —
Гневливый, злобный и тупой.
Однако уже не только провинциальные парламенты последовали примеру Парижского парламента, но и Испания, Неаполь и Парма последовали примеру Франции.
— Ну — ну, — со своим разрушительным смехом произнес Вольтер, видя эту всеобщую облаву на иезуитов. — Теперь, когда поохотились на лис, надо поохотиться на волков.
Эту последнюю охоту взял на себя 1789 год.
Еще и сегодня, хотя с тех пор прошло восемьдесят восемь лет, об этом великом проявлении парламентской самостоятельности и королевского деспотизма, не могут судить хладнокровно; еще и сегодня слово «иезуит», неправильно понятое, неправильно примененное, неправильно определенное, является бранью. Почему же это происходит? Дело в том, что Общество Иисуса, появившееся едва ли не последним в хронологии религиозных орденов, встало во главе всех религиозных братств и нацелилось на неограниченное верховенство. Не имея никакого средства принуждения, не обладая никакой университетской привилегией, иезуиты мало-помалу подчинили себе народное образование; их коллежи были переполнены школьниками, и, выйдя из коллежа, школьники, ставшие взрослыми людьми, до самой могилы сохраняли со своими бывшими учителями ту бессознательную связь, какая соединяет пчелу с ульем, из которого она вышла, и это при том, что у иезуитов не было никакой силы, кроме поучения, никакой власти, кроме слова; в конце концов они соединили в своих руках два противоположных края общества, занимаясь просвещением народа и являясь духовными наставниками королей. Иезуиты пустили такие глубокие корни в почву, что, невзирая на приговор 1764 года, которым их орден распускался, несмотря на королевский указ 1767 года, которым он изгонялся, и несмотря на папское бреве 1773 года, которым он запрещался, они, всего лишь через три года после того, как папским бреве 1801 года их орден был восстановлен, снова появились во Франции под именем Отцов веры, а в 1816 году, уже под именем Общества Иисуса, снова приобрели всю ту власть, какую смогла отнять у них лишь революция 1830 года.
Когда речь у нас пойдет о Людовике XVI и революции 1789 года, мы вернемся к изгнанию иезуитов и к тому влиянию, какое оказало это изгнание на разрушение религии и уничтожение королевской власти.
Именно в тот период времени, какой мы только что описали, Жан Жак Руссо публикует последовательно «Новую Элоизу», «Эмиля» и «Общественный договор», сочинения, которые в момент их появления произвели далеко не такое впечатление, какое они стали производить позднее.
«Новая Элоиза» была издана в 1759 году, а «Эмиль» и «Общественный договор» появились в 1762 году.
Вот что написал об этой последней книге, когда она вышла в свет, Вольтер:
«"Общественный договор", хотя скорее он внеобщественный, примечателен лишь несколькими грубыми бранными словами, которые гражданин Женевы адресует королю, и четырьмя бесцветными страницами, содержащими нападки на христианскую религию; эти четыре страницы представляют собой лишь извлечения из Бейля, но не стоило труда быть плагиатором. Гордец Жан Жак находится теперь в Амстердаме, где грузу перца придают куда большее значение, чем его парадоксальным суждениям».
Примерно в это же время Дидро ставит на сцене своего «Внебрачного сына» и публикует «Нескромные сокровища», «Жака-фаталиста» и «Монахиню». Барон Гольбах издает «Письма Евгении, или Предупреждение против предрассудков» и «Систему природы», а Гельвеций — свою книгу «Об уме»; затем, наконец, безымянные авторы выпускают в свет гадкие книги вроде «Кума Матьё», «Здравомыслия кюре Мелье», «Терезы-философа» — литературы, предназначавшейся в первую очередь для будуаров, но потом опустившейся до лупанариев, начинавшейся с Кребийона-сына, а закончившейся маркизом де Садом.
