сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 69 страниц)
Мне всегда доводилось слышать, что Вы мало цените искусство и актерские дарования: это безразличие приписывали суровости Вашего характера. Я нередко защищала Вас от этого первого упрека; что же касается второго, то мне было бы трудно восстать против единодушного крика всей Франции. Однако я не могу убедить себя, что человек, столь восприимчивый к чарам нашего пола, как Вы, может иметь каменное сердце. Только что Вы доказали противоположное. Вы проявили заботу о нас в разгар важнейших дел, связанных с Вашей министерской должностью. Будучи вынуждены обременить народ податью в сто шестьдесят два миллиона, Вы сочли своим долгом выделить некоторую ее часть для музыкального театра и других зрелищных заведений. Вам известно, что небольшие дозы мадемуазель Аллар,[17 - Танцовщица Оперы. (Примеч. автора.)] г-на Кайо[18 - Певец Итальянского театра, ушедший на покой. (Примеч. автора.)] и мадемуазель Рокур[19 - Новая актриса Французского театра. (Примеч. автора.)] являются надежным наркотиком для того, чтобы успокоить болезненные последствия операции, которую Вы скрепя сердце провели над ним. Являясь настоящим государственным мужем, Вы воспринимаете членов общества соответственно пользе, которую они имеют в Ваших глазах. Во времена войны государство несомненно придает огромное значение воину, который проливает свою кровь во имя отечества; но во времена мира вид увечного солдата служит лишь тому, чтобы пробудить печаль и вызвать сетования и ропот француза, и так чересчур расположенного к жалобам. И тогда, напротив, нужны люди, которые развлекают его и веселят. Певец и танцовщица становятся необходимейшими людьми, и различие в вознаграждениях, устанавливаемых этим двум видам граждан, соразмерно тому представлению, какое о них имеют. Лишь с великим трудом и после многих ходатайств и раболепствований покалеченный офицер выцарапывает себе скудную пенсию; выплата ее возлагается на королевскую казну, своего рода решето, под которым нужно долго держать ладонь, чтобы собрать хоть каплю воды. К актеру относятся с большей щедростью; он похож на общественную пиявку, существо необходимое, из которого в итоге выдавливают в нашу пользу ту чистейшую субстанцию, какой оно насытилось. Вне всякого сомнения, именно подобному взгляду, Ваше сиятельство, именно глубокомыслию Вашей политики я должна приписать ту лестную награду, какой Вы удостаиваете мой скромный талант. Говорят, что Вы дарите мне круп; это слово пугает меня во всех отношениях, но такой круп — из золота. Вы заставляете меня ехать верхом за спиной Плутоса. У меня не сомнений, что, вышколенный Вами, он будет ехать мягко и осторожно. Я вверяюсь ему под Вашим покровительством и отправляюсь вместе с ним в рискованные странствия. Пусть же взамен, Ваше сиятельство, Вам никогда не попадется строптивый круп! Пусть все те крупы, какие Вы пожелаете погладить, опустятся под Вашей ласковой рукой; пусть самый спесивый из них доверится Вам и с восхитительной дрожью воспримет бремя Вашего сиятельства, предчувствуя благополучнейшее путешествие каждый раз, когда Вы будете мчаться по благословенным полям Идалии!
С глубочайшим почтением,
Ваше сиятельство, и пр.»
Аббат Терре ответил ей:
«Вас неправильно осведомили, мадемуазель: Вы не имеете крупа в новом откупном договоре; таким образом, Вы не будете скакать за спиной какого-либо откупщика; однако Вам вполне позволено заставить кого-нибудь из них скакать впереди или позади Вас. Такое спаривание будет для Вас не менее полезным; оно даже проще в том отношении, что требует очень небольших начальных вложений.
Искренне Ваш, мадемуазель, и пр.»
Мадемуазель Рокур предавалась лесбийскому разврату еще откровеннее, чем мадемуазель Софи Арну. Она учредила орден Весты и стала его верховной жрицей. Этот орден, состоявший из женщин, на одной из своих церемоний поклялся в вечной ненависти к мужчинам. Правда, клятва эта не всегда точно соблюдалась, даже верховной жрицей, свидетельством чему служит еще один абзац из «Записок Башомона»:
«75 октября 1774 года. — Внезапно вспыхнувшая ссора между мадемуазель Арну и мадемуазель Рокур превратилась в открытую войну. Сьер Беланже, рисовальщик ведомства Королевских забав и любовник мадемуазель Арну, выступил на ее стороне против маркиза де Виллета, кавалера мадемуазель Рокур, и речи рисовальщика были настолько резкими, что маркиз решил перейти к насильственным действиям и уничтожить наглеца, осмелившегося оказывать ему сопротивление. Поскольку эта сцена происходила в присутствии многих свидетелей, Беланже, опасаясь злопамятства маркиза, подал жалобу на него в уголовный суд. Тем временем в дело вмешались посредники, и, путем весьма нелепого соглашения, было условлено, что соперники сойдутся лицом к лицу, держа шпагу в руке, после чего их разведут в разные стороны; так и было сделано».
Мадемуазель Рокур открыто сожительствовала с г-жой П***. Госпожа П*** имела от своего первого брака сына, называвшего мадемуазель Рокур папой.
Мадемуазель Ла Герр, о которой шла речь в песенке, приведенной нами выше, была еще более решительной и смелой; красотка обладала круглым и румяным, словно роза, личиком, и с ней, или ради нее — как установил умирающий Малерб, можно выразиться и так и этак, — герцог де Буйон промотал восемьсот тысяч франков за три месяца.
Мадемуазель Дюте имела столь же громкую славу к концу года 1774-го от Рождества Христова. Вероятно, никакое описание ее примет не будет точнее того, что мы отыскали в шуточной заметке под названием «Диковинки Сен-Жерменской ярмарки»:
«Механизм № 6. — Весьма привлекательный и любопытный автомат (мадемуазель Дюте). Он изображает красивую женщину, которая совершает все физические действия: ест, пьет, танцует, поет и двигается, как настоящий человек, как одушевленное тело, наделенное разумом. Постороннего обирает подчистую. Вы были бы обольщены, заставив его говорить; знатоки от этого отказываются, а любители предпочитают заставлять его двигаться».
Господин де Дюрфор, как это понятно из песенки, был любителем, который на время обладал правом заставлять механизм № 6 двигаться.
Мадемуазель Дюте вначале была обычной танцовщицей кордебалета и звалась Розали; своим успехом она была обязана счастливому обстоятельству: герцог Орлеанский выбрал ее для того, чтобы она дала брачные уроки его сыну герцогу Шартрскому, Филиппу Эгалите в годы Революции. Удовлетворенный тем, как она исполнила свои обязанности наставницы супружеских отношений, герцог Орлеанский дал ей сто тысяч ливров и своими заслуженными похвалами ввел ее в моду. После этого к ней пристрастился граф д'Артуа, отчего стали злословить, что, заработав несварение желудка от сухого печенья из Савойи,[20 - Незадолго до этого граф д'Артуа женился на принцессе Марии Терезе Савойской, умершей в 1805 году. (Примеч. автора.)] он приехал отведать горячего чайку в Париж. После этих двух морганатических браков она, вероятно, возомнила себя принцессой крови и явилась на прогулку в Лоншан в карете, запряженной шестеркой лошадей; однако публика была до того возмущена подобным бесстыдством, что не только освистала куртизанку, но и помешала ее карете занять место в веренице экипажей.
Что же касается Ла Прери, то, как утверждает скандальная хроника того времени, эта особа чертовски напоминала зеленую трясину, на что и указывало ее имя. Она была любовницей принца де Субиза, который не перегружал ее работой, оставляя ей время вести кое-какие дела с аббатом Терре и другими.
Одной из самых известных дам этого рода вскоре предстояло оказаться на короткое время изолированной от общества и дать Людовику XVI возможность принять решение, достойное Суда Соломона.
Речь идет о мадемуазель Гранвиль.
Мадемуазель Гранвиль состояла на содержании у парламентского докладчика Шайона де Жонвиля и, в свой черед, содержала какого-то военного, пожертвовать которым парламентский докладчик не раз ее призывал. Мадемуазель Гранвиль каждый раз обещала ему выполнить его требование, но тайком продолжала принимать своего сердечного друга. И вот однажды, извещенный своими шпионами, г-н Шайон де Жонвиль явился к ней в неурочный час и застал нимфу вместе с ее любовником. Однако, вместо того чтобы испугаться этого неожиданного нападения, они объединили свои усилия, схватили судейского, втолкнули его в соседнюю комнату и дали ему возможность наблюдать через стеклянную дверь этой комнаты, как они возобновили свое занятие там, где оно было прервано. Затем, когда, по словам Мольера, «дело продвинулось так далеко, как это только было возможно», несчастного парламентского докладчика освободили из заключения и выставили за порог, посоветовав ему быть в следующий раз менее бестактным.
Однако по прошествии нескольких дней, видя, как иссякают воды той благодатной реки, из которой она привыкла пить и которая зовется Пактолом, куртизанка спокойно поразмыслила, явилась к своему официальному любовнику, признала свою вину, бросилась ему в ноги и попросила у него прощения. По ее словам, она не по собственному побуждению нанесла подобное оскорбление столь почтенному человеку: у нее были опасения, что вспыльчивый военный, каким она знала того, кто оказался у нее дома, может причинить какой-нибудь страшный вред безоружному и беззащитному сопернику. Такое не повторится. Она осведомлена о великих заслугах советника и недостойных поступках солдата. Ее объятия открыты для советника, ее двери закрыты для солдата.
Это случилось как нельзя кстати; парламентский докладчик уже давно замыслил месть и, пребывая в убеждении, что мадемуазель Гранвиль, несмотря на все свои уверения, по-прежнему обманывает его, решил привести эту месть в исполнение. Метр Шайон де Жонвиль был человек весьма образованный и где-то вычитал, что один судейский вроде него, метр Ферон, за три столетия до этого жестоко наказал Франциска I за похожее оскорбление. Он прибегнул к тому же источнику, из какого адвокат Фрерон добыл такой же товар, и приготовился уступить свое приобретение целиком или частично мадемуазель Гранвиль.
К несчастью для парламентского докладчика, порочная красавица была вовремя предупреждена, и, когда он явился к ней, чтобы привести свою месть в исполнение, она, встретив его, изложила ему во всех подробностях задуманный им план и предупредила его, что весь Париж уже знает о том, какой он омерзительный человек.
Однако мадемуазель Гранвиль, хотя она и водила знакомство с судейскими, знала их еще недостаточно хорошо. Разгневанный советник отправляется к начальнику полиции, заявляет там, что мадемуазель Гранвиль наградила его тем, чем он сам намеревался одарить ее, и требует возврата двадцати тысяч франков банковскими билетами, которые за месяц до этого он дал куртизанке.
Начальник полиции не решается взять на себя расследование подобного правонарушения. Он докладывает о нем королю, который объявляет, что банковские билеты приобретены мадемуазель Гранвиль добросовестным путем, однако приказывает заключить ее в монастырь Сент-Пел ажи.
Другими известными куртизанками были: мадемуазель Дюбуа из Комеди-Франсез, которая исправно вела свою бухгалтерию и, по ее подсчетам, к 18 сентября 1775 года имела уже шесть тысяч пятьсот двадцать семь любовников;[21 - «Английский шпион», издательство Леопольда Коллена, 1809. (Примеч. автора.)] Фанни, Окар, Юрбен, Фельма, Фанфан, Ренар, Жюли, Лолотта, Кенси, Лилия и Мире, очаровательная певица, так настойчиво заставлявшая петь своего последнего любовника, что он умер и на его надгробии написали музыкальную фразу: «Ля-ми-ре-ля-ми-ля».
Все это стремительно разрушало устои общества, подобно тому, как черви разрушают подводную часть судна, впиваясь в него, истачивая его и сверля до тех пор, пока каждый из них не проделает свою лазейку и судно, набрав воды, не пойдет ко дну и не утонет.
Впрочем, распутство короля, принцев, знати, духовенства и судейского сословия докатилось и до низших классов; у них тоже появились свои малые покои, разместившиеся в Пале-Рояле; они почитывали сборник похабных песенок XVIII века, именовавшийся «Сквернословом»; они покупали брошюрки грязных писак, ремесло которых состояло в том, чтобы собирать порочащие сведения о сильных мира сего и, под страхом разоблачить их поведение, вымогать у них деньги; наконец, они листали непристойные книжки, в огромном количестве разложенные на прилавках букинистов.
И в самом деле, только с 1760 по 1774 годы вышли в свет:
«Сатурнин, или Привратник картезианского монастыря», опубликованный без указания имени автора в 1760 году;
«Современный Аретино», сочинение аббата Дюлорана, который, опубликовав «Современного Аретино» в 1763 году, с указанием Рима в качестве места издания, уже трудился над «Кумом Матьё»;
«Фелиция, или Мои проказы», сочинение шевалье де Нерсиа, опубликованное в 1770 году, с указанием Амстердама в качестве места издания;
«Венера в течке, или Жизнь знаменитой распутницы», опубликованная в 1771 году;
«Школа дам», подражание «Алоизии» Мерсиуса, трижды переизданная;
«Софа» Кребийона-сына;
«Нескромные сокровища» и «Монахиня» Дидро.
К нашей чести будет сказано, что с начала нынешнего века не было издано ни одной книги, подобной этим сочинениям.
Но тогда их издавали, тогда их читали, и народ, подражая сильным мира сего в ожидании того времени, когда он станет их врагом, кичился распутством и безбожием и насмехался над всем святым, над покровительством со стороны знати, отпускал грубые шутки по адресу монастырей и обителей, преследовал насмешками священника, проходившего по улице, редко посещал церкви, но часто ходил в игорные дома, ресторации, кабачки и бильярдные; наконец, он переименовывал своих детей, давая им вместо имен святых имена героев Греции и Рима.
Кроме того, для него учредили лотерею и ломбард, две бездны, а вернее, две сточные канавы, способные поглотить одновременно деньги народа и его нравственность.
Мы увидели сейчас, что король, принцы, знать, духовенство и судейские сделали с нравами. Теперь мы увидим, что философы сделали с религией.
XXIX
Философы.
В середине XVIII века сошлись вместе три человека, проникнутые глубочайшей ненавистью к христианству.
Это были Вольтер, д'Аламбер и Дидро.
Вольтер ненавидел религию потому, что он ненавидел все чистое и завидовал всему великому. С чего бы ему было чтить еврейского Христа? Он в достаточной степени опорочил Жанну д'Арк, этого французского Христа.
Даламбер ненавидел религию потому, что, будучи сыном канониссы и аббата, он, бедный подкидыш, издавал свои первые младенческие писки на ступенях церкви, и, поскольку церковь была негостеприимной, а канонисса и аббат виновными, он возложил на религию ответственность за свое преступное рождение и свое сиротство.
Дидро ненавидел религию потому, что был безумен по своей натуре и, испытывая восторг перед хаосом собственных идей, предпочитал выдумывать тайны сам, а не воспринимать тайны Евангелия.
Впрочем, пришло время разрушать. Когда судьба пожелала сжечь храм Дианы, на свет появился Герострат.
Дидро попеременно является атеистом, материалистом, деистом и скептиком, но всегда остается нечестивцем.
Тем не менее следует отдельно сказать о его первых произведениях. Он входит в философский мир, публикуя свое «Рассуждение о достоинстве и добродетели».
В этой книге он выступает не только деистом, но еще и верующим; нам надо простить его, ведь ему всего лишь тридцать лет.
«Не бывает добродетели без веры, — говорит он. — Атеизм оставляет порядочность без поддержки и косвенно подталкивает к развращенности».
Год спустя выходят в свет «Философские мысли». Здесь налицо прогресс, хотя прежний человек еще виден и христианин еще не перерядился в одежды философа.
«Есть три разряда атеистов, — говорит он, — истинные атеисты, атеисты-скептики и те, кто хотел бы, чтобы Бога не было, и, прикидываясь, будто они в этом убеждены, живет соответственно. Это бахвалы атеизма. Я ненавижу подобных, ибо они лжецы. Что же касается настоящих атеистов, то я жалею их, ибо всякое утешение для них обречено на провал… Остаются скептики; я молю Бога за них, ибо им не хватает познаний».
Однако вскоре он публикует «Письмо о слепых в назидание зрячим».
Его героем там оказывается пребывающий на ложе смерти слепорожденный, которого священник, явившийся к нему, побуждает признать Бога-творца и который отказывается делать это, ссылаясь на то, что никогда не видел в мире того, чем его хотят заставить восторгаться.
За эту книгу Дидро был отправлен в Венсен и оставался там три месяца.
Во время этого трехмесячного заключения Дидро задумывает «Энциклопедию» и, обретя свободу, заводит разговор о ней с д'Аламбером.
Д'Аламбер соглашается помогать ему. Они набрасывают на бумаге план грандиозного замысла, и сразу после утверждения этого плана д’Аламбер публикует «Проспект» и «Систему человеческих знаний».
В 1760 году Дидро уже полностью обращается в безбожника. Он пишет своему брату и призывает его «отречься от чудовищных воззрений».
Этими чудовищными воззрениями является христианство.
Подождите, все только начинается. В «Жизни Сенеки» он напишет, «что единственное различие между ним и его собакой заключается в одежде».
Так что он уже не верит в душу.
Ну а затем настает черед «Философских принципов относительно материи и движения».
«Движение, — говорит в самом начале Дидро, — неотделимо от материи».
Идти дальше нужды уже нет: Дидро не верит в Бога.
И вот тогда, преследуя христианство, не веря больше в душу, не веря больше в Бога, он начинает нападать на общество, которое еще верит во все это.
Почитайте его «Дополнение к "Путешествию Бугенвиля”, или Диалог между А и В о нежелательных последствиях связывания нравственных идей с физическими действиями, которые таковых не предполагают».
