Текст книги "Самвэл"
Автор книги: Акоп Мелик-Акопян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)
Смуглое лицо Шапуха помрачнело от сознания, что всего этого, столь схожего, столь созвучного персидскому культу, не существует, все давно уничтожено, и теперь на месте храма огня возвышается величественный оплот христианства.
– Кто разрушил капище? – спросил он.
– Армянский первосвященник Григорий, которого по недомыслию называют Просветителем, – ответил Меружан.
– Это тот, который оторвал армян от света маздеизма и вверг во мрак христианских заблуждений?
– Он самый, о повелитель. Это совершилось тогда, когда он в этой самой реке, что течет перед нами, крестил армянского царя Трдата и всех его приближенных. Армяне до сих пор верят, что во время крещения с небес опустился огненный столп, увенчанный огненным крестом, и сиял над рекою все время, пока длился обряд.
При последних словах Меружана что-то вроде усмешки мелькнуло на лице Шапуха.
– Монастырь надлежит уничтожить, – сказал он. – Как и прежде, в храме должно возгореться священное пламя Ормузда.
– Воля царя царей уже исполнена! – произнес Меружан с особой гордостью. – Вместо монастыря там теперь капище, и в нем горит священный огонь. Вчера я велел привести пленных И приказал им поклониться огню. Некоторые согласились, но многие упорно отказываются. И мы ждем высочайшего повеления паря царей, как поступить с заблудшими.
– Покарать всех, чтобы другим неповадно было! – сказал персидский царь, и его большие глаза зажглись неумолимым гневом. – Всюду – от востока до запада – должна царить вера Ормузда, и каждого, кто противится этому, ждет жестокая кара.
– Отдан приказ и об этом, о повелитель. Сейчас начнутся казни.
На горном плато вдоль берега реки нетерпеливо переминались с ноги на ногу специально обученные слоны. Вожаки животных все подстегивали и подстегивали их возбуждение, и разъяренные гиганты издавали ужасающие трубные звуки. В другом конце большой площади стояли пленники, которые отказались поклоняться огню. В молчаливой скорби ждали несчастные мученики своих роковых смертных минут. Но в их скорби видно было величавое духовное умиротворение.
Священной долине Евфрата словно самою судьбою было предназначено стать постоянной ареной мученичества. Здесь трагически погибли род Воскянов и род Сукиасянов. Здесь же, подобно Моисею в пещерах горы Набав, исчез в темных пещерах горы Нпат Моисей Армении, Григорий Просветитель. С незапамятных времен эта долина была кровавой ареной борьбы религий. Начиная с крови, пролитой верховным жрецом Мажаном, и до казней, совершаемых Шапухом, она то и дело оказывалась обагренной кровью праведников.
Персы затрубили в трубы и забили в барабаны. От этих звуков слоны пришли в еще большее неистовство и начали приплясывать на месте, охваченные сатанинской радостью. Тем временем палачи в красной одежде группами подводили пленников – взрослых и детей – и ставили перед слонами. Сначала вперед вывели детей. Свирепые животные начали играть со своими жертвами, словно кошка с мышью, которую вынули из мышеловки и бросили перед нею. Своими страшными хоботами они хватали несчастных и, словно мячики, подбрасывали их в воздух. Дети падали с душераздирающими криками, слоны снова подхватывали свои жертвы и, раскрутив в воздухе, ударяли оземь. Эта адская игра продолжалась до тех пор, пока жертвы не испускали дух. Потом слоны топтали их, дробя кости, и расплющенные в лепешку тела снова хватали хоботами и швыряли в реку, словно клочья ваты, Евфрат постепенно наполнялся трупами, и его прозрачные воды окрасились в цвет крови. Так были растоптаны тысячи людей.
Все это Шапух видел из своего шатра. Видели это и Меружан Арцруни и Ваган Мамиконян, бывшие с ним. Они радовались даже больше, чем слоны...
– И куда же теперь попадут казненные? В ад или в армянский рай? – мрачно усмехнулся царь царей.
– Сами они уверены, что в рай, – ответил Меружан, тоже с улыбкой.
– Это дурачье принимает смерть за веру с особой радостью и предпочитает всякой другой, – вмешался Ваган Мамиконян.
– Ну, наши слоны не устанут казнить таких людей, – сказал царь царей. – Нашим богам угодна такая кровь. Клянусь светлыми ликами моих предков, клянусь священным именем Ормузда – я буду карать всех без различии пола, возраста и звания, и всякий, будь то вельможа или простолюдин, будет жестоко казнен, если не подчинится моей воле, ибо это воля всемогущих богов.
Так вещал царь царей, и его громовой голос разносился над всем персидским станом.
Тем временем чуть поодаль от места зверской расправы готовилось другое варварское злодеяние. На ровную площадку спешно волокли какие-то передвижные приспособления, которые имели вид повозок на колесах. На каждой из них торчал длинный железный кол. Издали это скопление повозок с кольями напоминало флотилию лодок, которые стоят на якоре у пристани, так что отсюда видны только их мачты. Когда повозки рядами расставили на отведенном им месте, началось адское действо.
Среди армянских пленных, было немало знатных женщин и девушек. Это были жены и дочери тех нахараров, которые, узнав о приближении полчищ Шапуха и не желая сдаваться в плен, покинули свои замки и бежали, кто куда может. Этих знатных женщин держали в особых палатках, недалеко от царского шатра. Теперь царские евнухи вошли туда, раздели их всех донага, вывели в таком виде из палаток и выстроили рядами на площади, вокруг повозок.
Это была невероятная гнусность: ее могло изобрести лишь персидское бесстыдство, для которого нет ничего святого. Персидская наглая непристойность превзошла даже персидскую жестокость. Стыдливые, воспитанные в скромности женщины и юные девушки стояли совершенно нагие и почитали завидною участь тех, кто погибал, растоптанный слонами и, по крайней мере находил быстрое избавление от изуверства Шапуха. Многие не в силах были держатся на ногах и без чувств падали на землю. Евнухи снова поднимали их. Другие словно безумные рвали на себе волосы, царапали лица, били себя в грудь, горестно рыдали и стенали. Тогда плеть евнуха опускалась на их голое тело, оставляя длинные красные полосы, и они замолкали.
Это было мерзкое поношение, тяжкое надругательство, которым Шапух хотел наказать армянскую знать, выставив их жен и дочерей нагими перед своей армией.
Густая толпа персов обступила женщин и рассматривала их. Появился маг магов – верховный жрец – в окружении жрецов в белой одежде. Воцарилась тишина. Он вышел вперед и обратился к армянским женщинам.
– В этот позор ввергло вас упрямство ваших мужей – вы искупаете ныне их грехи. Но велик царь царей, и безмерна его милость. Он дарует вам прощение, и вы снова будете окружены почестями и славою, как только исполните его высочайшее повеление. Как солнце шлет животворный свет и тепло всему сущему на земле, так и вся земля должна с благодарностью склониться перед ним. Солнце – источник света и жизни, от него исходит все добро на свете. Без него нет жизни, нет счастья; без него царит беспросветная тьма Аримана. Светозарное подобие солнца на земле – священный огонь Ормузда. Поклонитесь ему – и вам будет даровано спасение. От вас, от знати, мы требуем этого еще и потому, что вашему примеру последует простой народ. Если же вы, как и ваши мужья, будете упорствовать в своих заблуждениях, вас ждут ужасные орудия казни, – он указал на повозки с кольями. – Исполните же волю царя царей, чье могущество велико, а милосердие безгранично.
– Пусть сгинут и могущество его, и милосердие, и сам он вместе с ними! – в один голос вскричали женщины. – Вечное проклятие да будет его уделом! Мы предпочитаем навсегда остаться в плену и претерпеть любые муки, нежели выполнить его злую волю и его недостойный приказ.
– Во второй и третий раз говорю вам, – воскликнул верховный жрец, – пожалейте себя и пожалейте своих детей. Ваши дети на глазах у вас будут растоптаны слонами, а вы все будете посажены на кол и умрете в жестоких муках.
– Ничто не в силах поколебать нас в нашей вере! Ничто не в силах испугать нас. Пусть свершится бесчеловечная воля бесчеловечного тирана. Мы готовы.
Видя, что женщины непреклонны, верховный жрец повернулся к палачам:
– Приступайте!
Словно бешеные волки, кинулись те на мучениц, хватали их и ставили на настилы повозок. Орудия казни были сделаны с большим мастерством, и тем больший ужас они вызывали. В них персидская жестокость представала во всем своем варварском бесчеловечии. Железный кол, который торчал из середины настила, словно мачта из палубы, был снабжен, как и мачта, системою канатов. Несчастных пленниц обвязывали веревками, подтягивали вверх на канате и мгновенно насаживали на заостренный конец железного стержня, как на вертел. Не прошло и четверти часа, как вся обширная площадь забелела нагими телами, насаженными на колья высоко в воздухе. Но сильнее страха смерти было присутствие духа, с которым мученицы бестрепетно приближались к ужасному орудию казни. Поднимаясь на повозку, они считали ее первой ступенью, ведущей к вечному блаженству. Мужество женщин сокрушило высокомерие надменного царя, который наблюдал из своего шатра их муки, слышал предсмертные стенания и в дьявольской злобе бесновался и клокотал от гнева, видя, что даже его беспримерное изуверство бессильно и не дает результатов.
Он встал с трона и вышел из шатра. Следом вышли Меружан Арцруни и Ваган Мамиконян. Вся знать, все придворные, стоявшие перед шатром, пали ниц.
Царь сел на коня и направился к войску. За ним следовали, тоже верхом, Меружан Арцруни, Ваган Мамиконян и царские телохранители.
И царь и его конь сверкали ослепительным блеском от золота и каменьев. На лбу коня сиял и переливался знак полумесяца. Объехав стан своих войск, Шапух повернул в ту сторону, где совершались казни.
Он медленно проезжал между рядами нагих женщин и разглядывал всех по очереди. Одна из них гневно вскричала:
– Шапух, твой поступок недостоин царя, именующего себя отцом народа! Ты выставил на позор порядочных женщин, но позоришь прежде всего себя. Когда ты при своем могуществе поступаешь так с беззащитными женщинами, ты показываешь всем жалкое убожество своей души.
Шапух осадил коня и повернулся к Меружану Арцруни:
– Кто такая?
– Жена князя Андовка Сюни.
Ваган Мамиконян опустил голову, то ли от стыда, то ли от угрызений совести. Андовк Сюнийский был зятем рода Мамиконянов, а эта почтенная немолодая женщина была сестрою его отца. Эта почтенная женщина была, кроме того, матерью армянской царицы, ибо царь Аршак женился на Парандзем, дочери князя Андовка.
При имени Андовка на грозном лице Шапуха мелькнула зловещая усмешка.
– Ты, значит, порицаешь меня, княгиня? – сказал он с высокомерным презрением. – Ты укоряешь меня, что поступаю не так, как подобает царю. А это подобало, это хорошо было, когда твой муж, князь Андовк, взял в плен весь гарем царя Нерсеха, моего предшественника, захватил царицу цариц Персии и увез ее в Сюник?
– Ничего неподобающего в этом не было! – ответила отважная женщина. – Да, мой муж захватил в плен гарем царя Нерсеха. Но где? На поле битвы, после своей великой победы! А ты по-воровски пробрался в незащищенный замок моего мужа и похитил его семью. Будь мой муж не в Византии, ты не посмел бы выкрасть нас из замка. И с пленницами своими он обошелся так, как приличествует благородному князю. Ни у одной из жен Нерсеха он даже не приподнял покрывала. Ты же выстроил нас нагими на этой площади. Он окружил жен Нерсеха царскими почестями и с такими же почестями отправил потом обратно в Персию. А ты пленных женщин сажаешь на кол. Позор тебе! Ты втоптал в грязь и царское величие и человеческие добродетели!
– Нечего срамить меня! – зло оборвал Шапух. – Никогда не забыть мне бедствий, принесенных в мою страну сюнийцами, и не излечить в сердце ран, нанесенных твоим мужем. Разве не он сжег дотла мою столицу, обратил ее в груду развалин и разграбил мои сокровища? До сих пор еще не оправился Тизбон от ударов, нанесенных твоим мужем, до сих пор у ворот моего дворца стоит ступа с пеплом, и люди толкут этот пепел, плачут и проклинают: «Пусть княжество сюнийских князей, их жизнь и их сила обратятся в прах, как эта зола». И я обращу их в прах!
– Это еще как Бог даст, Шапух! – ответила княгиня, и в ее скорбных глазах вспыхнуло пламя гнева. – Ты возложил все надежды на свою жестокость и на этих двух подонков, которые ходят за тобой по пятам, – она показала на Меружана Арцруни и Вагана Мамиконяна. – Оба они, к несчастью, мои родственники, и я была бы куда счастливее, если бы между нами не было ничего общего. Они изменили своему царю, изменят и тебе.
Она перевела дух и продолжала:
– Ты говоришь, что мой супруг сжег Тизбон и захватил твои сокровища? Это правда. Но после тяжкого оскорбления, которое ты нанес ему в твоем доме, за столом, он отомстил даже недостаточно. Это верно, он сжег твой город, разорил твой дворец – но он не тронул твоих жен, хотя не было ничего легче, чем отправить их всех в Сюник и заставить мести улицы в нашем замке в Багаберде. Но он благородный человек и поступил благородно. А ты...
Княгиня не договорила. Палачи набросились на нее, вырвали язык, а потом искромсали ее на части.
Жестокость взбешенного Шапуха перешла все мыслимые границы. Он приказал перебить всех женщин и девочек рода Сюни, а мальчиков оскопить, чтобы у Андовка не осталось потомков, и этот нахарарский род исчез с лица земли.
IX АРТАГЕРС
И когда Парандзем, царица земли Армянской, жена армянского царя Аршака, увидела войско персидского царя, она взяла одиннадцать тысяч отборных воинов из благородного сословия в полном вооружении и укрылась в крепости Артагерс в земле Арша-руник... И подошло все персидское войско и обложило крепость со всех сторон и начало осаду... И стояли они вокруг крепости тринадцать месяцев и не могли взять ее, ибо местность была неприступная.
Фавстос Бюзанд
После массового избиения армян в Зарехаване Шапух двинулся прямо к Артагерсу, в котором укрепилась, взяв с собою царскую сокровищницу, армянская царица Парандзем. При всей алчности Шапуха, его все-таки привлекали не столько сокровища армянского царя, сколько его жена: он считал, что, захватив ее, сломит сопротивление всей Армении. Армянский царь давно уже был в его власти. Оставалось схватить царицу.
Крепость Артагерс имела свою историю, и историю печальную. Это была одна из самых укрепленных и неприступных крепостей в земле Аршаруник и принадлежала она некогда роду Камсараканов. Царь Аршак беззаконным образом отнял у них эту крепость и присоединил к своим владениям. Теперь присвоенная жестокостью твердыня стала последним убежищем его жены.
Царица вступила в Артагерс в сопровождении семнадцати тысяч подданых, одиннадцати тысяч мужчин и шести тысяч женщин. Почти все они были представители нахарарских родов, не покинувшие свою царицу в дни испытаний.
После нескольких месяцев упорной осады и не менее упорных сражений Шапух не добился исполнения своих желаний. Его бесчисленные полчища со всею их чудовищной военной мощью не только не смогли взять крепость, но и получали сокрушительный отпор при каждой попытке пойти на приступ. Царь царей Персии, наводивший ужас повсюду от востока до запада, бушевал и наливался звериной яростью при виде того, как все его могущество разбивается вдребезги о неприступные скалы Артагерса.
Шапух оказался в сложном положении. Ом попал в ту ужасную западню, где река Араке и бурливый Ахурян, прорезав плоскогорья и пробившись сквозь глубокие ущелья и теснины, сливаются в объятии, объединяют свои силы и готовят бесчисленные опасные ловушки для любого чужеземного пришельца. В темных пещерах по берегам этих рек, как гласят армянские предания, некогда устраивали свои логовища драконы, сея вокруг страх и ужас. Теперь там укрепились со своею госпожою армянские исполины. И бороться им пришлось с грозным исполином Востока.
И там же, где Ахурян и Араке, сливаясь, образуют острый угол, где между ними зажат древний Ервандашат, ступив па кремнистые высоты которого, Ерванд достиг затем высоты трона Аршакидов, там, неподалеку от названной крепости, и возвышается Артагерс. Он стоит на высоких сизых утесах, и у его подножия, в глубокой пропасти, с ревом бушуют воды реки Капуйт.
О крепости Артагерс знали в Риме, знали и в Византии. Именно у ее мощных стен получил смертельную рану от руки князя Аттона, хозяина крепости, римский цезарь Кай, приемный сын императора Августа.
Шапух упорно продолжал осаду, в полной уверенности, что даже если не удастся взять крепость силою оружия, голод и лишения все же вынудят осажденных сдаться. Но припасов в крепости было достаточно.
Крепость Артагерс была великим чудом природы, и в борьбе с нею человек был еще бессилен. Военные механизмы того времени не могли ни достичь неприступных, расположенных на недосягаемой высоте укреплений, ни, тем более, как-то воздействовать на них.
Но еще несокрушимее, чем твердыни Артагерса, была твердость его защитников. Самоотверженность их была беспредельна. Женщины лучших фамилий проводили ночи без сна на крепостных стенах. Их юные дочери следили с крепостных башен за каждым движением врага. Царица своими руками врачевала раны своих воинов. Мужчины и женщины, движимые любовью к отчизне, стремились превзойти друг друга и служении ей. Царица воодушевляла всех, воспламеняла в них отвагу.
И вот наконец Шапух повелел начать решительный приступ. Персидские воины под прикрытием своих панцирей и щитов добрались до самых крепостных стен. Они сражались героически, и град стрел из крепости не мог сдержать их яростного натиска. Царица, тоже в доспехах, стояла на крепостной стене, воодушевляя своих воинов. Вражеская стрела попала ей в плечо, пробила доспехи и застряла в теле. Один из военачальников кинулся к своей государыне и протянул руку, чтобы вытащить стрелу. «Не трать зря время, – заметила царица. – Вытащим потом!» Эти слова произвели сильное впечатление; воины, воодушевленные ими, удвоили усилия и отбросили врага от крепостных стен.
По ночам, а иногда и среди бела дня небольшие отряды армянских воинов совершали вылазки из крепости и вступали в стычки с персами. Своими неожиданными и молниеносными налетами они не только вносили смятение в ряды всей персидской армии, но нередко возвращались назад с пленными или добычей.
Осада затягивалась, успех все отодвигался, и это беспокоило и бесило Шапуха. Он не мог слишком долго стоять у стен Артагерса: более важные дела призывали его в Персию. А уйти просто так, без всяких результатов не позволяло его безграничное высокомерие. Увидев, что силой ему ничего не добиться, он прибег к обычной своей хитрости; отправил у царице посла и с бесчисленными клятвами и обещаниями предложил, чтобы обе стороны сложили оружие и царица спустилась из крепости вниз, лично вести переговоры о мире. Царица отказала наотрез. Она ответила, что не желает даже видеть такого бесчестного человека и тем более не намерена с ним разговаривать. Как ни тяжко было оскорбление, царь царей пренебрег им и предложил все же переговорить лично, пусть даже издали. Приближенные посоветовали царице принять это последнее предложение.
В назначенный день надменный царь царей без свиты, в сопровождении одних только Меружана Арцруни и Вагана Мамиконяна, подъехал к подножию крепости. Чтобы стороны слышали друг друга, ему позволили, уже спешившись, подойти к самой стене. Гам царя ждали роскошный трон и группа придворных царицы, готовых принять его. Он пришел на указанное место, но гнев и досада мешали ему сесть, и он остался на ногах. Тем временем на башне в сопровождении нахараров появилась царица. Высокого роста, прекрасная собою, она, в окружении своих вельмож, казалась величественной и ослепительной богиней. Шапух заговорил снизу:
– Ты поистине прекрасна, царица. Это из-за тебя царь Аршак до того потерял голову, что пролил кровь своего племянника Гнела и отобрал тебя у него. Ты была бы еще прекраснее, если бы в придачу к этой дивной красоте имела хоть немного ума и рассудительности. Но сюнийцам не дано свыше ни ума, ни рассудительности, им свойственны лишь дикая грубость и необузданная гордыня. Их сердце, их ум бесплодны и бесчувственны, как камни в их горах. Таков был князь Андовк, твой отец, такова была и твоя мать. Твою мать за ее дерзкие речи я приказал разрубить на куски у развалин Зарехавана. Я истребил весь твой род. В живых остались только твои братья, они у меня в плену, и их тоже ждет жестокая казнь, если ты будешь упорствовать по-прежнему. Зачем ты прячешься на этих высотах? Ужели эти утесы могут спасти тебя? Велико могущество царя царей Персии, и гнев его страшен. Стоит ему дохнуть, и горы тают, словно свечи, моря высыхают до дна. А ты, царица, безрассудно уединилась, как на острове, на вершине этих камней, и не понимаешь, что волны будут вздыматься все выше, разыграется буря, и этот жалкий островок исчезнет, захлебнется в неумолимом потоке моего гнева. Зачем ты укрепилась здесь? Этим ты не спасешь ни свою жизнь, ни свою страну. Вся твоя страна – под моей пятой. Стоит чуть надавить – и Армения обратится в прах. Тебе не на что надеяться, кроме моего великодушия. Положись на него, и пред тобою откроется путь к спасению. Будь ты мужчиной, я был бы беспощаден, но ты женщина, и я пощажу тебя. Спустись вниз, облобызай прах у ног царя царей, и он будет милостив к тебе.
Царица слушала невозмутимо. Возмущались нахарары, возмущались и придворные. Ответом на эти угрозы могла стать пущенная сверху стрела, которая заставила бы навеки умолкнуть наглого недруга. И нахарары не замедлили бы поразить его, если бы молчаливый приказ царицы не сдерживал их ярость. Она не хотела отвечать вероломному противнику таким же вероломством и отправить назад от ворот не гостя, а его труп.
В ответ царица сказала:
– Шапух, ты утратил не только подобающее царю величие, но и подобающую ему учтивость. Ты забываешь, что говоришь с царицей, и забываешь, что говоришь с женщиной. Ты напомнил мне о зверской расправе с моей матерью и моим родом и даже кичишься своим варварством. Останься в твоем сердце хоть слабый проблеск человечности, ты должен бы скорее ужаснуться собственному кровавому изуверству! Ты угрожаешь мне такой же страшной гибелью, какою погубил моих родных. И тебе не приходит в голову, что такая угроза скорее с новой силой воспламенит во мне жажду мести и укрепит и так твердое решение не протягивать руки палачу, чьи руки обагрены кровью моей матери и моих родных? Ты обещаешь мне помилование и приглашаешь спуститься вниз. Но вспомни, сколько раз ты прибегал против нас к вероломству и обману. Мыслимо ли сохранить после этого хоть малейшее доверие к твоим словам и к твоим обещаниям? С того дня, как ты коварством заманил к себе моего царственного супруга, и свое время избавившего тебя от многих и многих бед, и жестоко заточил своего гостя и своего верного союзника в крепость Ануш – с того самого дня ты лишился и верности и доверия всех армян. Ты считаешь, что Армения уже под твоею пятой, и готовишься уничтожить ее одним ударом? Это всего лишь слова, и прежде чем они станут делом, надо сначала обзавестись мужеством вместо твоего бахвальства, твоего безудержного хвастовства. Чрезмерная кичливость отшибла тебе память, Шапух. Вспомни, сколько раз ты усеивал наши поля трупами своих воинов, а сам спасался бегством из нашей страны! И если твое войско стоит сейчас у стен моей крепости, то не благодаря твоей храбрости, или храбрости твоих воинов, нет! Это позорное следствие твоего коварства, твоего вероломства – ты пользуешься сейчас их плодами, Шапух, Ты обманом удалил армянского царя, моего супруга, из его страны, оставил ее без головы и тем расчистил себе путь. Как ловкий вор пользуется отсутствием хозяина, так и ты вступил в беззащитную страну. И в этом воровском деле ты пал еще ниже: ты подкупил слуг, и они ночью открыли тебе двери. Вон они, эти слуги, которые продали и предали своего хозяина, оба они стоят рядом с тобой, и обоих ты подкупил своими сестрами.
Она показала на Меружана Арцруни и Вагана Мамиконя-на и продолжала.
– Но не забывай, Шапух: у Армении все же есть глава! Прежде всего это Царь небесный, Властитель небес и земли, – тут она показала рукою на небеса. – И потом это я, говорящая сейчас с тобою, и мой сын, который пока в Византии. Ненасытная гордыня и слепое самообольщение ввергли тебя в заблуждение. Поразмысли получше и опомнись, Шапух! Если даже погибнут все армяне, если в хижинах армянских поселян останется одна-единственная слабая девушка – она все равно будет бороться с тобою! Но до этого еще не дошло! Разве ты не видишь, что вся твоя мощь разбилась об утесы этой твердыни, и ты не в силах справиться с нею? А сколько еще таких крепостей в нашей стране! И в них ждут тебя с оружием в руках мои нахарары. Ты попал в западню в армянских горах, и твое счастье, если сумеешь из нее выбраться. Иди же, беги отсюда! Иди, разжигай свою злобу, не сдерживай своего варварства, губи все, что еще в силах погубить! Твои угрозы не запугают меня. Убирайся! После всех преступлений, совершенных тобою, между нами не может быть мира. Пока армянский парь, мой супруг, томится в темнице Ануш – страна армянская будет мстить за него и бороться против тебя с оружием в руках.
– Посмотрим! – в бешенстве прорычал Шапух и спустился вниз, прочь от крепостной стены.
Прошел почти месяц.
Крепость Артагерс бурлила, охваченная всеобщим ликованием. Улицы были празднично украшены, на башнях развевались разноцветные флаги, толпы жителей теснились на площадях. Гремела музыка, мужчины и женщины, мальчики и девочки то и дело пускались в пляс, и земля сотрясалась от топота множества ног. У царского дворца толпились ликующие воины в лучших своих одеждах, с богато украшенным оружием.
Вчера Шапух снял осаду и ушел в Персию. Сегодня кре-. пость праздновала свое избавление.
Обширный зал царского дворца был пышно убран. В одном его конце на длинном столе лежали, ослепляя своим великолепием, одежда, оружие и доспехи, золотые и серебряные чаши. Все эти вещи были извлечены из царской сокровищницы и предназначались в качестве наград (укрепившись в Артагер-се, царица перевезла в крепость все сокровища Аршакидов).
На роскошном троне восседала царица в подобающем значению происходящего великолепном одеянии. Сегодня она устраивала торжественный прием. От всеобщего ликования придворных ее прекрасное лицо казалось оживленным, хотя это искусственное, вынужденное оживление едва могло скрыть глубокую печаль, которая затаилась в прекрасных глазах.
Да, она была прекрасна, эта дивная богиня Сюника, и именно красота ее толкнула царя Аршака на кровавое преступление, которое можно хоть сколь-либо оправдать лишь безумием страсти...
На голове царицы была небольшая, усыпанная каменьями корона; она венцом охватывала черные кудри, которые обрамляли бледное лицо, а сзади мелкими косичками ниспадали на роскошные плечи. Прозрачные складки белоснежного покрывали окутывали густые волосы, придававшие особое очарование ее поразительной красоте. Золотые серьги прятались под волнами черных кудрей, и о них напоминало лишь мерцание каменьев. Эти бесценные серьги были столь массивны, что их не вдевали в уши, а укрепляли на особых застежках и крючках по обе стороны короны. Оканчивались они колокольчиками, в которых сверкали большие алмазы. Жемчужная нить соединяла серьги между собою и спускалась до груди. На шее царицы сверкало ожерелье из драгоценных камней, на нем держался, покоясь на пышной груди, царский знак в форме сияющего полумесяца. Обнаженные руки ее были украшены золотыми браслетами. На мизинце правой руки сверкал именной перстень царицы. Пурпурное одеяние мягкими складками ниспадало на расшитые жемчугом туфли. Литой золотой пояс плотно охватывал стан царицы и застегивался впереди двумя выпуклыми пряжками, сплошь усыпанными каменьями. На плечи была накинута легкая соболья мантия, крытая розовым бархатом.
По правую руку от царицы, на самом почетном месте, стоял Мушег Мамиконян, спарапет объединенных войск Армении, рядом с ним Саак Партев, сын Нерсеса Великого. Ниже, в соответствии с должностью, званием и знатностью рода стояли нахарары и знать. Среди них был и Месроп Маштоц. По левую руку от царицы стояли в том же порядке жены и дочери нахараров и знати, которые последовали в Артагерс за мужьями и отцами.
На их лицах была написана радость, в глазах горело пламенное воодушевление.
Все стояли, кроме епископа Хада, местоблюстителя католикоса Нерсеса Великого, который, отправившись в Византию, оставил его вместо себя главою армянской церкви.
С улиц доносились звуки музыки, и вся крепость сотрясалась от ликующих возгласов. В зале же царила глубокая тишина.
Царица обратилась к собравшимся:
– Наконец, после долгой осады, Шапух ушел от стен крепости. Его полчища разбились о наши скалы. Но несокрушимее неприступных утесов оказалась ваша отвага, ваша самоотверженность, мои доблестные военачальники! Бог дал силу вашей деснице, и вы, как и подобает истинным героям, мужественно сражались с заклятым врагом нашей родины и доказали, что вы – достойные ее сыны. Война была тяжелой, долгой и принесла много бед и горя. Она оказалась тем тяжелее, что нам пришлось сражаться не только с чужеземными захватчиками, но и с врагами из своей среды. Наших недругов вели наши же сородичи. Сын поднялся на отца, и брат на брата. Тут-то и проявилось все величие вашей любви к родине – вы не щадили своих близких и подняли свой меч против их меча. Воздаю хвалу вашим добродетелям и благословляю вас материнским благословением.
Все молча склонили головы, выражая глубокую благодарность. Царица продолжала.
– Но впереди еще много дел и притом очень нелегких. Мы очистили от врага окрестности этой крепости, но не страну, мы отстояли себя, но не отечество. Наша родина, наша любимая Армения все еще во власти персидской варварской жестокости. Я не сомневаюсь, что Шапух, с таким позором удалившись от стен нашей твердыни, никогда не забудет этого тяжкого оскорбления и изольет весь свой яд и всю желчь на другие, незащищенные места нашей родины. А таких мест у нас немало. Некоторые из наших нахараров оказались столь слабодушны, что бросили свои княжества на произвол судьбы и разбежались в разные стороны. Их крепости в руках врага. Их семьи заточены в собственных замках, они заложники врага. Наконец, даже после трагических событий в Зарехаване, где Шапух во всей неприглядности проявил всю необузданность своей звериной натуры, в руках врага все еще очень много наших пленных. Нам нет и не может быть покоя, пока наши братья и сестры томятся в неволе. Нам нет и не может быть покоя, пока не отомщено оскорбление, которое нанес Шапух нашим нахарарам, выставив их жен и дочерей нагими перед своим войском. Горько мне, очень горько перечислять, сколь неизмеримы наши беды и сколь неизлечимы наши раны. Уповаю на милость Божию и на вашу любовь к родине, о храбрецы земли Армянской, и не сомневаюсь, что вы окажетесь достойными своего высокого предназначения.
