Текст книги "Самвэл"

Автор книги: Акоп Мелик-Акопян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

Из последних слов явствует, что приглашенные в Армению получали земельное владение по своему выбору и, обосновавшись там в качестве главы церкви или настоятеля монастыря, оставляли это владение в наследство своим преемникам.

Как велика была численность пришлых иереев, мы не знаем, но по достоверным данным, при жизни Просветитель успел поставить во главе соответствующих епархий Армении примерно 400 епископов, не считая священников и иеромонахов. Цифра немалая.

Даже если счесть преувеличением эти данные, приводимые историографам Агатангелосом ^{5 , бесспорно, что с принятием христианства в Армению хлынул поток священнослужи-телей-иноземцев.}

Как явствует из приведенного выше письма, школы, основанные Просветителем, не в состоянии были за короткое время его апостольской деятельности подготовить такое значительное количество церковных деятелей из местного населения, то есть из армян. А названные 400 епископов были размещены по епархиям именно тогда, когда эти школы только еще открылись. Совершенно очевидно, что духовными пастырями армянской страны оказались чужестранцы – греки и сирийцы, если не всецело, то хотя бы по преимуществу.

Из армян были более или менее готовы к роли священнослужителей дети языческих жрецов. Они уже обладали определенным запасом знаний и, поступая в открытые Просветителем школы, быстро получали христианское образование, а затем и епископскии сан. Но их было немного, и в сравнении с иноземцами они составляли несомненное меньшинство. Нам известно всего 12 епископов, вышедших из жреческой среды; из них выделяется епископ Албианос.

Христианство и до Просветителя имело в Армении своих последователей. В стране были даже тайные христианские монастыри. Однако они издавна воспитывали в своем узкозамкнутом мирке умерщлявших плоть аскетов и отринувших все мирское отшельников, которые, естественно, не были способны руководить новой церковью и занимать в ней какие бы то ни было должности. Церковное поприще оставалось опять-таки за чужеземцами.

Не только руководство церковными епархиями, что соответствовало рангу епископа, но и должности настоятелей новооснованных монастырей были при Просветителе отданы пришлым священнослужителям. Они быстро сколотили монашеские общины (разумеется, из своих соплеменников), прибрали к рукам монастырские земли и настолько прочно на них обосновались, что когда в дальнейшем было решено удалить этих иноземцев из страны, то согнать их с насиженных мест смогли лишь с большим трудом.

Гонения, которые обрушивали на христиан римские императоры на западе, и соблазнительные перспективы нетронутой страны на востоке привлекли в Армению полчища авантюристов духовного звания, и они хлынули в эту обетованную землю, где новообращенный царь в религиозном порыве неофита предоставил в их распоряжение все 620 провинций своего государства и где пожалованные им однажды монастырь или земельное владение переходили в вечную собственность.

Эти чужестранцы через соплеменников, уже успевших получить церковные должности, были так хорошо осведомлены об Армении и ее условиях, что, еще не ступив на армянскую землю, заранее обговаривали с царем и католикосом, какую именно епархию или какой монастырь хотели бы получить в вечное владение. Отсюда со всей очевидностью следует, что не апостольское рвение к распространению христианства влекло их в Армению, но одно лишь корыстолюбие и щедрое радушие новообращенной страны, которая предлагала им готовое пристанище в лоне своем.

Зеноб Глак, родом сириец, игумен монастыря Иннакян, в своем послании сирийским епископам приглашает их в Армению и описывает страну так:

...И если вы пожелали бы переехать в сию страну– она плодородна: места равнинные, воздух благорастворенный и вода в изобилии. А вокруг горы, и в них много укрепленных замков. Страна богата лугами и пастбищами, кипит млеком и медом, и как манна небесная нисходит с небес в стране Иудейской, так и здесь она падает на леса с неба, и она слаще меда и называют ее газпен... Страна изобильна благами, удобна для жизни и благоприятна для здоровья. Князья расположены к духовенству и не чинят ему вреда, пекутся о нищих и сирых, радеют о церквах и их нуждах».

Так, в Армении образовались четыре пласта духовенства:

Из своей среды, то есть из армян:

1. Парфянский пласт – потомки самого Просветителя.

2. Жреческий пласт – потомки языческих жрецов, ставшие служителями новой религии.

Из чужеземцев:

3. Греки.

4 Сирийцы.

Поговорим теперь о каждом из них.

Род Просветителя был славен своим прошлым, запечатленным в преданьях, полных чудес, которые столь близки душе и вере народа и потому незабываемы. Народ чтил этот род и признавал своим высшим духовным авторитетом. Этим объясняется, почему только этот род желала видеть Армения в роли главы своей церкви, только его считала достойным патриаршего престола и лишь его благодатной деснице соглашалась вручить посох своего верховного пастыря. Эти всенародные чаяния и привели к тому, что сан католикоса наследственно закрепился за родом Просветителя.

И род Просветителя во все время своего существования неизменно оправдывал и доверие народа и его чаяния. Он не запятнал себя ни пороками, ни преступлениями и с беззаветной самоотверженностью исполнял взятые на себя высокие обязанности пастыря душ человеческих. Но сколь эта миссия была полезна и отрадна народу, столь же тягостна была она для венценосцев. Потомки Просветителя нелицеприятно судили и обуздывали пороки царей и ставили предел их произволу. Но, оказывая давление на носителей короны, католикосы никогда не изменяли самой короне, Любовь к родине, защита отечества и царского престола были высшею добродетелью наследственных преемников Просветителя.

Жизненный уклад патриаршего дома, в соответствии с высоким положением святейшего главы церкви, отличался истинно царской пышностью. Он приобрел наибольший блеск при Нерсесе Великом. Царь Армянский, переступив порог патриарших покоев, мог сесть лишь с позволения католикоса и лишь на место, им указанное, в то время как католикос, переступив порог царских покоев, волен был невозбранно садиться где и когда пожелает. В патриаршем дворце постоянно толпились слуги и различные должностные лица. Двенадцать епископов были неотлучными соратниками и советчиками католикоса. В его личном штате было четыре ученых иеромонаха и шестьдесят иереев. До пятисот светских лиц ежедневно садилось за стол в патриаршей трапезной. Кроме них, при дворе патриарха были еще эконом, ключарь, патриарший епископ, главный писец, патриарший гостинник (иерей, ведавший приемом гостей патриаршего дворца), протодиакон, патриарший иеромонах, патриарший иерей и многие другие.

Патриарший дом при всех преемниках Просветителя не отдалялся от мира, не замыкался в стенах того или иного монастыря, но был всегда открыт для мира и мирян. Потомки Просветителя, подобно библейским пастырям Аврааму, Исааку и Иакову, были и отцами народа и отцами семейства. Они жили в мирном окружении своих семей.

Выезд католикоса обставлялся со всею возможной пышностью. Свита его скорее напоминала армию: несколько сот вооруженных воинов из патриаршей охраны сопровождали главу церкви, несколько сот церковников – епископы, иеромонахи, иереи и другие – ехали на мулах впереди и позади него. Сам католикос ехал на белом муле или в карете, влекомой двумя белыми мулами, на что, кроме него, имел право только царь. Седла и вся сбруя на мулах были золотые. Обычно лицо католикоса прикрывала прозрачная черная ткань. Перед главой церкви везли его пастырский посох и священный стяг – хоругвь со знаком креста.

Понятно, что подобная роскошь и жизненного уклада и торжественных церемоний требовала немалых денег. Все доходы с пятнадцати провинций, навечно отданных армянскими царями армянским патриархам, едва покрывали расходы патриаршего двора.

Кроме этих земель, патриарх имел и собственные, издавна принадлежащие ему владения.

Сам Просветитель происходил из знатного нахарарского рода, владевшего обширными вотчинами. Его отец Анак переселился в Армению из Персии и отдал себя под покровительство армянского царя Хосрова; тот встретил Анака благосклонно и пожаловал обширными наделами. После измены Анака эти земли были отобраны в царскую казну, однако царь Трдат снова вернул их потомкам Анака. В числе этих владений был и Арамонс в провинции Котайк, служивший Просветителю зимней резиденцией и перешедший затем к его наследникам.

Просветитель получил от царя Трдата также многие из по селений и деревень, бывших прежде собственностью языческих жрецов. Таково было, например, поселение Тордан в Даранаге, которое стало летней резиденцией армянского католикоса.

Тордан был известен некогда как одно из священных мест языческой Армении: там находились храмы «Светозарных богов». Добрая слава этих мест еще более упрочилась, когда Тордану выпала честь стать местом отдыха неутомимого Просветителя земли армянской. Там возрос благодатный сад, который своими руками возделал апостол христианства, там проводил он редкие часы отдыха, там нашел вечное упокоение его прах, а затем и останки его преемников.

Прежде жреческим владением был и Тил в провинции Екегяц, расположенный недалеко от прославленного Ериза. Река Гайл разделяла эти два знаменитых армянских святилища – Тил и Ериз. В Тиле стояла статуя богини Нанэ, дочери бога добра Ормузда, а в Еризе – золотая статуя богини Анаит, та самая, на которую Просветитель в свое время отказался возложить венок, за что и претерпел такие мучения от Трдата. Позже, когда Трдат принял христианство, Просветитель разрушил оба эти храма. Тил он получил в вечную собственность. Там покоятся останки некоторых его сыновей.

Итак, для покрытия своих расходов патриарший дом получал целиком доходы пятнадцати провинций и, кроме того, пользовался доходами с собственных наследственных владений. То, что в руках патриаршего рода оказалось сосредоточено столько недвижимости, стало в дальнейшем причиной немалых раздоров между его представителями и последними Аршакидами. Цари этой династии не только стремились ограничить или даже свести на нет вотчины нахараров, но и старались если не вовсе отобрать у католикосов их владения, то хотя бы значительно сократить их размеры.

Однажды Нерсес Великий прибыл в Тарон, чтобы посетить свои владения, и остановился в Аштишатском монастыре. В это время главный евнух царя, князь из рода Мардпетов, тоже объезжал свои владения. В монастыре они встретились. Сколь ни тягостно было Нерсесу видеть этого зловещего человека, он повелел устроить торжественный обед, достойный высокого положения гостя. Главный евнух носил титул Айр-Мардпет, что означает «отец царя», и управлял женской половиною дворца, следовательно, в немалой мере и сердцем своего государя. Влияние его было столь велико, что нахара-ры не только ненавидели, но и боялись его. Именно советы главного евнуха побудили царя Аршака истреблять целые на-харарские роды и отбирать в казну их достояние.

Перед обедом Айр-Мардпет вышел подышать воздухом на площадку перед покоями аштишатского епископа. С высоты, на которой стоял храм, открывалась чудесная панорама, и евнух с завистью и гневом обозревал раскинувшиеся окрест владения Нерсеса Великого. Черная злоба закипела в его сердце.

За обедом главный евнух выпил лишнего и более не в силах был скрывать свои чувства. Он принялся недостойным образом порицать царя Трдата и всех Аршакидов. «И как только им в голову пришло отдать такое золотое дно этим бабьим юбкам!» (то есть священнослужителям, носившим длинные, как у женщин, одеяния), – сказал он и добавил: «Дай Бог только вернуться домой – переговорю с царем и все тут переделаю: имущество заберу в казну, а монастырь – под царский дворец».

Дерзкие речи главного евнуха разгневали Нерсеса Великого, и он, откинув всякое почтение к высокому положению гостя, дал ему достойную отповедь: «Всевышний завещал нам в заповедях не возжелать добра ближнего своего, сказал патриарх, – и он не допустит, чтобы его святыни стали добычею алчности. А тот, кто изрыгает наглые угрозы, никогда не достигнет своих черных целей – сами бессчетные грехи его станут препоною бесчестным замыслам».

Главный евнух замолчал.

Среди присутствующих был и Шавасп Арцруни. Дерзость главного евнуха, оскорбление, нанесенное им великому патриарху, взбесили молодого князя, однако он сумел сдержать свои чувства.

После пира, когда главный евнух собрался уезжать, князь вызвался проводить его. Они спустились с высот Аштишатского монастыря и въехали в густой лес, тянувшийся вдоль берегов Евфрата. Тут Шавасп Арцруни обманом завлек Мардпета в чащу, где якобы видел удивительных белых медведей. Главный евнух вышел из кареты и пересел на коня, чтобы поохотиться. Когда они достаточно отдалились от свиты и углубились в чащу, князь выстрелом в спину убил нечестивца и спрятал труп в кустах (впрочем, у Шаваспа Арцруни были и другие причины расправиться с главным евнухом).

Пока род Просветителя вел напряженную борьбу со светской властью, в Армении возникла и неуклонно набирала силу другая церковная стихия. Ее усилению способствовала сама светская власть, стремясь ослабить влияние патриаршего рода.

Насколько род Просветителя был любим народом, настолько ненавистен стал он царям. Быть может, эта вражда не приняла бы таких крайних форм, если бы патриарший род поселился вне Айрарата, в какой-нибудь другой области Армении. Аршакиды, которые даже никому из своих кровных родственников, кроме наследника престола, не позволяли жить в Ай-рарате, вдруг обнаружили рядом со своим дворцом и двором патриарший престол, который не только пользовался равными с царским престолом славой и почетом, но и большим уважением. Пострадавшие от царя находили там защиту и убежище. Таким образом, патриарший престол выступал соперником царского престола и умалял его высокое достоинство.

Эти непрерывные столкновения привели Аршакидов к мысли избавиться от влияния потомков Просветителя и передать патриарший престол другому роду, который во всех отношениях подчинялся бы приоритету царской власти. Тиран II начал претворять в жизнь этот замысел. Ему помогли некоторые обстоятельства.

Когда католикос Юсик по воле того же Тирана погиб мученической смертью, в роду Просветителя не оказалось никого, кто мог бы занять патриарший престол, ибо оба сына убитого католикоса, Пап и Атанагинес, внуки того же царя Тирана по материнской линии, женатые, к тому же, на двух его сестрах, получили, вследствие такого близкого родства с царем, чисто военное воспитание и не смогли бы достойно нести тяготы патриаршего сана, а сын Атанагинеса Нерсес еще не завершил свое образование в Кесарии.

Тиран II воспользовался этим и посадил на патриарший престол некоего Парена или Парнерсеха из Аштишатского монастыря. Он во всем подчинялся царю, в любом деле сообразовался с его желаниями и даже раболепствовал перед ним.

В то время алчность служителей церкви перешла всякие границы. История запечатлела несколько отвратительных примеров того, какими бесчестными путями эти якобы удалившиеся от мира и отрешившиеся от земной суеты иноки старались обогатиться, приобрести новые деревни и усадьбы.

Как раз сын упомянутого выше католикоса Парена, епископ Оган, и предстает перед нами как воплощение алчности. Этот фарисей прикидывался подвижником, беспощадно умерщвляющим плоть и чуждым всякого честолюбия, ходил в рубище, полунагой и даже не носил обуви, а обматывал ноги летом мочалом, а зимой – лубяными веревками.

В этом необычном одеянии он нередко являлся во дворец и начинал кривляться и паясничать перед царем Тираном: представлялся верблюдом, становился на четвереньки, подражал его походке и выкрикивал: «Я верблюд... я верблюд... увезу прочь грехи царя... взвалите на меня царские грехи – я их увезу».

Царь же «нагружал ему спину» не списками своих грехов, а дарственными на деревни и большие селения. Так епископ приумножил и свои богатства и богатства своего монастыря.

Насколько строг и нелицеприятен был в отношениях с царской властью род Просветителя, настолько же льстива и угодлива была новая церковная верхушка. Насколько потомки Просветителя были благородны и великодушны, настолько эти оказались низки и подобострастны.

Симония, то есть торговля церковными должностями, приняла в руках этих недостойных корыстолюбцев самый позорный характер. Так, однажды уже упомянутый епископ Оган встретил на дороге хорошо одетого всадника на превосходном скакуне. Конь приглянулся его преосвященству. Владыка остановил всадника и велел спешиться. Юноша повиновался. «Преклони главу, я рукоположу тебя в священники», – заявил епископ. «Я разбойник, убийца и злодей, – возразил ошеломленный путник. – Я недостоин быть святым отцом!» (он как раз возвращался с очередного грабежа). Но епископ не обратил никакого внимания на его возражения, сорвал с разбойника верхнее платье, заставил надеть рясу, возложил на него руки и сказал: «Ну вот я и рукоположил тебя, ступай в свое село, будешь там священником». Затем сел на коня разбойника и поехал прочь со словами: «А это мне за труд».

Все это проделал не кто-нибудь, а сын католикоса, и молодой разбойник не посмел ни возразить, ни воспротивиться.

В полной растерянности вернулся он домой и рассказал жене, что с ним приключилось. Та расхохоталась и напомнила мужу, что он даже не крещен и негоже ему лезть в иереи. Разбойник вынужден был отправиться на поиски епископа, нашел его в монастыре и рассказал, что он вообще не христианин и даже не крещен. Тогда епископ схватил подвернувшийся под руку кувшин с водой, опрокинул его на голову разбойнику и сказал: «Ну, вот тебя и окрестили, ступай прочь».

Для этих алчных мздоимцев не было ничего святого. Некий Мрджуник, придворный иерей царя Аршака, совершил неслыханное, беспримерное злодеяние и в награду за это получил село Гомкунк в Тароне: подкупленный Парандзем, второй женою царя Аршака, он всыпал яд в чашу с причастием и поднес царице Олимпиаде, первой жене Аршака, лишив ее тем жизни.

Высшее духовенство впало из одной крайности в другую. В лице потомков Просветителя оно стремилось властвовать над царями, пусть даже силою, в лице же католикосов из других знатных родов оно стало покорным исполнителем царской воли.

Среди них наибольшую силу приобрели те, кого мы назвали жреческим пластом. Особенно выделялся род Албианоса, который со времен Просветителя и царя Хосрова II наследственно удерживал за собою Маназкертское епископство.

Род Албианоса имел древнее прошлое и древние традиции. Будучи потомками языческих жрецов, представители этого рода сохраняли под личиною христианских пастырей обычаи и привычки, языческие по своей сущности – по крайней мере, в отношении к царям. Жрецы древней религии, пусть в облике священнослужителей новой церкви, знали как вести себя с царями. И цари стали выдвигать и поддерживать их.

Род Албианоса вступил в открытую борьбу с родом Просветителя, превыше всего ставившим честь своего имени, и делал все, чтобы наложить руку на патриарший престол, наследственно принадлежавший только потомкам первого христианского пастыря Армении. Злословие, низкие интриги, полное попустительство любым прихотям царя и нахараров – вот то главное оружие, которое они пустили в ход против потомков Просветителя и для достижения своей цели. А царю и нахара-рам как раз и нужны были именно такие раболепные приспешники, а не мощная реальная сила, противостоящая царской власти, не беспристрастные и благочестивые духовные пастыри, какими всегда были католикосы из рода Просветителя.

Победило раболепие.

После трагической гибели Нерсеса Великого патриарший престол занимали, сменяя друг друга, католикосы Юсик, Завен. Шагак и Аспуракес. Все четверо были из рода Албианоса и, стало быть, потомки жрецов.

Эти католикосы зашли в своем стремлении во всем походить на удельных князей столь далеко, что патриаршество превратили в своего рода нахарарство и сами жили как нахарары. Ездили на конях, что считалось прежде неподобающим для духовных особ (священнослужители традиционно ездили на мулах: католикос на белых, все прочие – на мулах других мастей), богато украшали сбруи золотом, щеголяли в соболях и горностаях, что опять же не подобало духовным отцам, украшали одежду разноцветными шнурами и дошли в своем щегольстве до того, что даже начали носить воинские доспехи. Пример подал католикос Завен, ему последовали его наследники.

Между тем, после падения рода Просветителя, пока высшая духовная власть все глубже погрязала в пороках и беззакониях, среди духовенства Армении мало-помалу росла и набирала силу иноплеменная стихия – греки и сирийцы.

В начальный период проникновения христианства, из-за отсутствия духовных пастырей из армян, грекам и сирийцам вручались даже целые епархии, бывшие в системе армянской духовной иерархии и своего рода независимыми духовными княжествами, которые, к тому же, сохранялись за владельцами навечно, то есть передавались по наследству. Именно поэтому эти церковные должности стали постепенно отбирать у чужаков и передавать церковникам армянского происхождения.

В руках церковников-чужеземцев остались монастыри, монашеские общины и скиты.

Сколь велико было их число в монастырях, видно хотя бы из такого примера: когда святой Егшфаний вернулся в Грецию, оставив в Армении основанные его усилиями многочисленные монашеские общины, он взял с собою только своих учеников – и было их 500 человек.

Летописец-современник так описывает жизнь этих пустынников:

«...Жили они в пустынях, удалялись в пещеры среди скал и утесов, имели только одно платье, ходили босые, питались травою, плодами и кореньями. Бродили в горах, подобно диким зверям, прикрывая шкурами диких коз свою наготу, и, прозябая в пустынях, терпели из любви к отцу небесному жестокие лишения, страдали от холода и зноя, голода и жажды. И так терпеливо влачили все дни своей жизни, считая сей мир суетным и бренным... обитали в расселинах скал или глубинах пещер, подобно птицам небесным, не имея никакого имущества, нимало не заботясь о своей телесной оболочке».

Чужеземные служители церкви, которые заполнили армянские скиты и монастыри, были или подвижниками, до того усердными в умерщвлении плоти, что оно доходило до крайнего фанатизма, или членами чрезвычайно сплоченных и хорошо организованных религиозных общин, которые обирали страну в пользу своих монастырей.

Отшельники-пустынники провозглашали отказ от жизни и мирских радостей единственным средством спасения души и тем убивали в народе всякую жизнь: любые проявления радости, бодрости, любое стремление к прогрессу. Они сеяли в народе семена уныния и проповедовали праздность, отрывая его тем самым и от жизни и от всякой полезной деятельности. Не зря их прозвали пасущимися ¹– прозвище, которым человек приравнивается к животным.

Постоянно проповедуя кротость, они убивали в народе героическое начало. Чтобы понять, сколь вредны были для интересов армянского народа такого рода проповеди, достаточно беглого взгляда на географическое положение Армении: каковы были ее соседи, какими варварами она была окружена. Народу, который вынужден был с мечом в руках неустанно следить, с какой стороны подходит неприятель – этому народу проповедовали: опусти свой меч, удались в пещеры и молись о спасении своей души... этот мир не стоит того, чтобы о нем думать.

Трдат Великий был первым, кто последовал этим проповедям, опустил меч, наводивший ужас на соседей его народа, и удалился в пещеру на горе Сепух.

Но соседи лучше понимали, что к чему. Об этом история сохранила нам очень своеобразный и весьма характерный для своего времени пример.

Когда внук Просветителя католикос Григорис, проповедуя христианство, пришел в Агванк и предстал перед царем масса-гетов Санесаном, то в своей проповеди, в числе прочих назидании, он сказал: «Богу ненавистны грабежи, насилие, убийства, алчность, посягательства на чужое достояние» и так далее. Ему возразили с негодованием: «Если не грабить и не посягать на чужое добро, чем же будем жить и мы и все наше воинство?!» Потом царь и его приближенные посовещались между собой и решили так: «Он пришел к нам, чтобы такими проповедями лишить нас смелости силой добывать все потребное для жизни. Если послушаемся его и примем христианский закон, пресекутся источники нашего пропитания». И добавили: «Это хитрости армянского царя! Он послал к нам этого человека, дабы с по-

‘«Пасущиеся» перенесли в Армению свои обычаи из Византии: «Монастыри являлись центрами всякого рода извращенного «подвижничества». Среди монахов были ходившие нагими, не стригущие волосы, землеспальники, грязноногие, грязныши. Особой разновидностью «подвижников» были в IV в. «пасущиеся»: они ходили нагими и питались, как животные, травой и кореньями». (Цит. по «Истории Византии в 3 томах», т. I, М., 1967, с. 162).

мощью его учения пресечь наши набеги и предотвратить наши походы на его страну. Давайте-ка лучше убьем его, а потом двинемся на Армению и завалим добычею наши дома...»

Так они и поступили: привязали божьего посланца к хвосту дикой кобылицы и разметали прах его по Ватнянской долине.

Вот каких соседей имела Армения (и агваны еще были лучшими из всех!). А армянам предлагали смирять их христианской кротостью.

Немалую часть иноземных церковнослужителей составляли, как уже отмечалось выше, отшельники, и они своим мертвящим примером убивали жизненные силы народа. Остальные принадлежали к различным братствам, прибравшим к рукам монастыри. Насколько первые отрекались от жизни и мирских утех, настолько же вторые не брезговали никакими средствами, дабы обогатить свои монастыри.

Прискорбно, что именно они стали учителями армян. Во всех школах, основанных Просветителем в царствование Трдата, и во всех школах, открытых Нерсесом Великим в царствование Аршака II, изучались греческий и сирийский языки и обучение велось по греческим и сирийским книгам. Целью обучения было ознакомить учеников с христианским учением и Священным писанием, но все священные книги были написаны на греческом и сирийском языках, почему они и стали языками армянской культуры. Армянский язык, армянская письменность, армянские книги были изгнаны из армянских очагов образования, ибо святые книги еще не были переведены, а армянская литература была языческой по содержанию и по этой причине оставалась в небрежении.

Греческие и сирийские школы, возглавляемые греческим и сирийским духовенством, могли оказаться еще опаснее, если бы вышли за монастырские стены и распространили свое влияние среди народа. Но они были ограничены монастырями и, хотя народу не было от них пользы, но, по крайней мере, не было и вреда. В них готовили только священнослужителей – армянское духовенство с сирийским и греческим образованием.

Эти чужие, чуждые и непонятные армянскому народу языки звучали и в армянских храмах. Все священные книги, асе молитвы и Богослужения – все было на этих языках. Народ не понимал ни слова из того, что говорилось в церкви, и потому не имел от нее никакой пользы. Именно в этом кроется причина, почему христианство так медленно распространялось в Армении.

Армянский язык сохранился в древних языческих песнях, которые все еще пел народ, которые он все еще любил, сохранился в древних языческих обрядах, от которых народ все еще не отказался. Армянский язык сохранился в устах народа, подвергаясь гонениям со стороны духовенства.

После всего этого вполне понятно, какое губительное влияние могли иметь столь многочисленные монастыри с их чужеземными священнослужителями, коль скоро народ должен был получать питающие его душу и ум знания из чужих рук. Чужестранное духовенство недолго скрывалось под личиной подвижничества. Богатство постепенно сняло с него покров притворного благочестия. Монахи, презревшие мирскую славу и утехи, прежде едва прикрывавшие лохмотьями свою наготу, питавшиеся только плодами и кореньями – когда обогатились сами и обогатили свои монастыри, начали не только вести вызывающе роскошную жизнь, но и лелеять чрезмерно честолюбивые замыслы. Мы уже имели случай показать, что последние Аршакиды ^{6 отчасти исправили ошибку Трдата, запретив иноземцам занимать высокие посты в управлении церковью, (например, стоять во главе епархий), и терпели их только в монастырях, на которые те издавна наложили руку. Высшая духовная власть и сан католикоса были наследственной привилегией рода Просветителя и лишь позднее на время перешли к роду Албианоса, а епископами епархий могли быть только армяне по национальности. Исключения были крайне редки.}

Но в конце царствования Арташеса III церковники-иноземцы сделали попытку захватить не только должности епископов, но даже и патриарший престол. Тяжелые политические обстоятельства того времени благоприятствовали им. Государство Аршакидов переживало период упадка: царь был бессилен, нахараров раздирали междоусобицы. Они восстали против Арташеса, считая более приемлемым для себя тяжкое ярмо иноземной власти, нежели подчинение своему царю. Армения стояла на пороге гибели. Персам оставалось нанести последний удар – и власть последнего из Аршакидов пала...

В этих гибельных обстоятельствах чужаки поспешили воспользоваться случаем. В выборы католикоса, издревле бывшие делом только армянского царя, армянских нахараров и армянского народа, стараниями чужеземных церковников вмешались вероломные персидские владыки. Сурмак был первым, кто подал пример такой измены: по повелению персидского царя Врама он занял патриарший престол. Его примеру последовали сирийцы Бркишо и Шмуэл, опять-таки назначенные персидским царем. С какой алчностью эти предатели старались урвать себе побольше земель и прибрать к рукам богатства церковных епархий – о том история сохранила свидетельства, по сути своей достойные всяческого осуждения.

Изменники стали подлым орудием в руках персидского царя и дали ему возможность осуществлять свое губительное вмешательство во все установления свободной армянской церкви. Даже право возводить в епископский сан и распоряжаться имуществом епархий стало зависеть от персидского царя. Армянский католикос действовал рука об руку с персидским марзпаном, то есть наместником, под властью которого оказалась тогда Армения.

Все эти трагические события произошли, когда Саак Пар-тев, последний потомок рода Просветителя, был еще жив. И хотя сириец и стоявшие за его спиной персы лишили Саака власти пастыря Армении, он уже завершил великое дело ее спасения. Он сошел с исторической арены, но победа осталась за ним. Последний в роду Просветителя, он нанес и последний, самый сокрушительный удар господству иноземцев в духовной жизни Армении. Пророчески предугадывая грядущие опасности, Саак воздвиг несокрушимый заслон на их пути. Царский престол пал, патриарший престол оказался в подчинении у персов, но Партев все же спас церковь и спас народ.