Текст книги "Самвэл"
Автор книги: Акоп Мелик-Акопян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)
Солнце едва взошло, когда охотники двинулись в путь. Утро было тихое и прохладное. Даже красный ветер, который иногда дул в тех местах, нес с собой красный песок с берегов Аракса и наполнял воздух грозным багровым туманом – даже этот зловещий ветер не дул в то утро. Все сулило прекрасный безоблачный день.
Дорога, вплоть до самого берега, шла сквозь густые заросли пышной зеленой травы. До войны здесь паслись кони князя Нахичеванского, а теперь – кони персов и другой их вьючный скот. Кое-где возвышались голые, обезображенные дождем и ветром остроконечные скалистые холмы, которые, казалось, продолжают существовать только для того, чтобы показать прохожему, какую жестокую шутку ^сыграло с ними время. За долгие века дожди смыли их мягкий земляной покров и оставили только твердый, окаменевший остов. Вот вдали виднеется целый караван верблюдов. Горбатые, с изогнутыми шеями, они вереницей стоят или, вернее, почти висят в воздухе. Вот в другой стороне выстроились, вздымаясь к небесам, несколько башен. Все они стоят на тонком, выветрившемся подножии, и невольно кажется, что стоит подуть ветру, и все рухнет. Вот чуть подальше вырисовываются страшные очертания человеческих фигур, словно перед вами статуи окаменевших исполинов. А вот свившийся в кольца дракон, он поднял чудовищную голову, разинул грозную пасть и готов проглотить прохожего. Некогда в этих краях жили, говорят, переселенные в Армению пленные «дракониды», теперь от них остались только окаменевшие скелеты.
Это была заколдованная, застывшая каменная страна. По ней медленным мерным шагом ехал конный отряд охотников.
Они доехали до бурливой речки Нахичеван, которая с шумом билась о свое каменистое ложе и быстро мчалась вперед, впадая затем в Араке. Здесь природа выглядела иначе. Вдоль реки росли плакучие ивы, низкорослые шелковицы и дикий кустарник; они сплелись между собой и образовали живую изгородь, пробраться сквозь которую было почти невозможно.
За нею простирались плодовые сады горожан. До войны эти дивные кущи были так ухожены, что вполне оправдывали древние легенды, гласившие, что садоводство стало известно армянам с того самого дня, когда Ной насадил на склонах Арарата первый на земле сад. Отборный виноград Гохтанской земли тяжелыми, сочными гроздьями рдел и наливался сладким соком под животворными лучами армянского солнца. Это он дарил людям тот благородный нектар, который вдохновлял знаменитых певцов Гохтанской земли. А ныне осыпавшиеся, источенные червем кисти выглядели так, будто их побил неслыханной силы град. Это столь тягостное для души и глаза опустошение было делом рук персидских войск. До войны здесь весело смеялись, выглядывая из ветвей, краснобокие яблоки, румяные, словно щечки юных девушек, а степенные груши пригибали к земле густолиственные ветки и, казалось, приветствовали прохожих чинными поклонами. Ныне ветви тоже склонились до земли, ныне тоже свисали засохшие сучья. Но это было делом безжалостных рук алчных персидских захватчиков. До войны золотистые персики скромно скрывались за огромными абрикосовыми деревьями, которые брали их под свое широкое, густолиственное покровительство. А ныне иссохшие от жажды абрикосовые деревья сбросили свой богатый зеленый наряд и выглядели так жалко, словно настала глубокая осень. Не было заботливого садовника, чтобы утолить их жажду, спасти от безвременной гибели.
Среди садов виднелись двухэтажные давильни. Много раз эти постройки в армянских садах служили убежищем для невинных жертв неправедных гонений. Так, известно, что девственные сподвижницы Рипсимэ долгое время скрывались от преследований в давильнях вагаршапатских виноградников. В мирное время на верхнем этаже обычно с ранней весны и до глубокой осени жили семьи, владевшие садами. Они ухаживали за ними, собирали урожай и в то же время наслаждались чистым и свежим воздухом на лоне живописной природы. Сады служили им своего рода дачей. Но теперь не видно было ни души, давильни были пусты, а сады заброшены: гром войны разогнал всех. Одни успели бежать и укрылись в горах Вайоцдзора, другие попали в плен к врагу.
Враг проходил сейчас по тем самым садам, опустошение и запустение которых было вызвано им же. Сады занимали довольно большое пространство. Они отделялись друг от друга невысокими глинобитными стенами, которые создавали сеть извилистых улочек, своего рода темный лабиринт под густой сенью деревьев. Не раз этот лабиринт поглощал без следа немалые силы врагов. Но ныне враг безбоязненно проходил по пустынным гохтанским садам.
Самвел смотрел на эти печальные картины, и в его чутком сердце множились все новые и неизлечимые раны. Между тем князь-отец был в прекрасном расположении духа – он весь отдался чувству глубокого блаженства оттого, что после стольких тяжких лет разлуки ему впервые выпал счастливый случай участвовать, уже вместе с любимым сыном, в такой блестящей охоте.
Всадники выехали из темных извилистых переулков между садами, и перед ними распахнулось широкое раздолье обработанных полей. Всего несколько недель назад эти просторы являли взору дивное золотое море, и созревшие нивы радовали и утешали сердце земледельца. Ныне же они, несжатые и неухоженные, высохли под палящими лучами солнца, и обожженные зноем колосья осыпались от беспощадного ветра, словно после жестокой сечи. Посевы проса и льна остались без воды и пожухли, увяли, полегли на землю, так и не успев дозреть до конца. Не было неусыпного работника, не было заботливого пестуна. И только звонкоголосые жаворонки, восторженные певцы нив и пашен, парили высоко над полями и, трепеща крылышками, с ужасом обозревали с высоты загубленное жнивье; они, словно духи скорби, то с тоскливым стоном камнем падали вниз, то вновь взмывали к небесам и опять заводили свою скорбную песню. Попадались и табуны персидских мулов; они безнаказанно растаскивали копны овса и больше втаптывали в землю, чем поедали.
Всадники проехали разоренные поля, миновали несколько обращенных в руины сел. Теперь потянулись зеленые плоскогорья на подступах к Араксу; у самого берега они оканчивались густыми зарослями кустарника и диких плодовых деревьев. Кое-где в пойме стояли озерки воды, местами образовались болота. Топот копыт отдавался таким глухим и гулким эхом, словно под землею была пустота. Иногда казалось, что зыбкая почва оседает и снова распрямляется под тяжестью всадников и их скакунов.
В этих местах таились темные ловушки Аракса и его страшные подземные провалы, полные вязкой черной жижей, которая по поверхности затвердела и, словно пенка на молоке, образовала обманчивую, опасную корку, по которой и ехали сейчас охотники. Эти пучины порою разверзали свою ужасную пасть и, как бездна Тартара, поглощали путников. В одну из таких пропастей некогда канул вместе с конем армянский царь Артавазд, охотясь у берегов Аракса.
Солнце поднялось уже довольно высоко, и свежая утренняя прохлада постепенно сменялась приятным теплом. Охотники все так же неторопливо и беззаботно двигались вперед.
Самвел сидел на прекрасном золотистом скакуне полученном утром в подарок от князя-отца. За ним следовал верный Юсик, исполняя обязанности оруженосца. Он вез длинное копье молодого князя, лук, колчан со стрелами и длинный кожаный аркан, который юный слуга свернул и повесил на седло Себе Самвел оставил только меч и маленький серебряный рожок привешенный к золотому поясу.
Арбак казался на диво помолодевшим. Он был в полном вооружении и ехал впереди всех. За ним следовали вооруженные люди Самвела, все сорок человек. Некоторые держали охотничьих соколов, другие – рвущихся с поводков борзых. С привязи были спущены только маленькие гончие и огромные густошерстные овчарки, которых охотники называют волкодавами. Все это были подарки князя-отца.
Загонщики выехали вперед рано утром, еще до восхода солнца, чтобы осмотреть, изучить весь остров и выследить какие и где есть звери.
Рядом с Самвелом ехал князь-отец, окруженный телохранителями, несколько поодаль – Меружан на неизменном белом коне и со своей отдельной свитой. С ним были также персидский полководец Карен и его приближенные. В охоте не принимал участия только Айр-Мардпет.
Впереди всех ехали персидские юноши; с ними был и Артавазд. Молодые наездники в роскошном вооружении вызывали всеобщий восторг. Но более всех блистал и обращал на себя внимание юный Артавазд. Воодушевление пылкого юноши по-истине не имело границ. Слившись со своим конем в единое целое, он казался воплощением радости. За левым плечом у Артавазда висел серебряный колчан со стрелами, за правым – лук, который был несколько великоват для него, в руках было легкое копье, на поясе в серебряных ножнах висел обоюдоострый меч.
Самвел ехал молча, целиком погруженный в свои думы, и лишь изредка бросал беглый взгляд вокруг себя или вглядывался вдаль, словно стараясь запомнить места, по которым они проезжали. На его печальном лице, как обычно, не отражалось никакого удовлетворения, хотя он и старался выглядеть повеселее. Но и в печали Самвел был прекрасен. Весел был только его резвый аргамак; он играл под всадником, то подымаясь на дыбы, то большими прыжками вырываясь вперед. Всадник умелой рукою обуздывал неукротимого скакуна с такой легкостью, словно это был кроткий ягненок. Отец смотрел на сына с восхищением. Ему очень хотелось, чтобы тот отделился от остальных и немного погарцевал на ровном взгорье, зеленым бархатом расстилавшемся перед всадниками. Он даже намекнул на это, но Самвел отказался.
_Неудобно, отец. Прекрасный скакун, которого ты мне
сегодня подарил, еще не освоился с моей посадкой, да и я незнаком с его повадками. Мы можем не понять друг друга.
– Этого не случится, – с улыбкой ответил отец. Насколько этот конь горяч и упрям, настолько же и умен, и в умелых руках он податлив как воск. Твой скакун был украшением конюшен царя царей, который получил его в подарок от князя Ама-верна. Когда я в последний раз предстал перед царем Шапухом, чтобы покорнейше проститься с ним, он пожаловал мне этого коня и сказал: «Иди, о князь Мамиконян; вверяю тебя милости лучезарного Ормузда. Иди и соверши свой поход в Армению на этом коне: он принесет удачу и успех твоим начинаниям».
При последних словах отец указал Самвелу на лоб его скакуна.
– Ты еще не заметил эту белую звезду у него на лбу.
Он показал на белое, похожее на звездочку пятно, которым природа отметила породистое животное.
– Первый раз вижу, – отозвался Самвел.
_Это знак удачи, – настойчиво повторил князь-отец.
_Не знаю, сулит ли мне удачу эта звезда, заметил
Самвел с загадочной улыбкой. – Мы ведь, кажется, проезжаем мимо болот? В этих местах на каждом шагу трясины. Как знать, не потеряет ли свою силу в плавнях Аракса звезда коня, подаренного царем Шапухом...
_Все может быть, – ответил отец, скрывая досаду, вызванную насмешкой сына. – Но мы уже миновали трясины.
Во время этого разговора к ним подскакал юный Артавазд.
– Я не боюсь никакой трясины! – сказал он весело. – Хоть мой конь и без звезды удачи, он может перелететь через любую пропасть. Самвел зря ломается. Он всегда так – любит, чтобы его упрашивали показать себя. Вот посмотрите-ка, как я буду гарцевать!
Не дожидаясь, пока его попросят, юноша сильно натянул поводья и начал горячить и нахлестывать коня. Конь в бешенстве взвился на дыбы и начал делать такие большие прыжки, что даже смотреть на них было страшно. Каждую минуту разъяренный скакун мог сбросить дерзкого наездника. Но всадник словно слился с ним в одно нерасторжимое целое и держался в седле столь свободно и смело, что это казалось просто невероятным.
Когда конь совсем разгорячился, юноша заставил его описывать головокружительные круги по взгорью. Конь несся во весь опор, а всадник тем временем с удивительной быстротой делал обороты вокруг коня и снова оказывался в седле; он походил на веретено, вращающееся вокруг своего стержня. Примеру Артавазда последовало несколько персидских юношей. Их умение и мастерство тоже вызвали всеобщий интерес, но все померкло перед тем, что проделывал юный Артавазд, особенно когда он приступил к поистине невероятным упражнениям с копьем. На полном скаку юноша метал его в цель, и всякий раз оно без промаха вонзалось прямо в намеченную точку. Артавазд с быстротою молнии подлетал к копью, вырывал его и метал снова. А если случалось, что копье, поразив цель, не оставалось торчать в мишени, а падало на землю, он, не теряя ни минуты, подлетал к ней на полном скаку и, не вынимая нога из стремян, наклонялся и поднимал упавшее оружие.
Иногда он пускался в погоню за персидскими сверстниками, а те делали вид, что спасаются от него бегством. Тогда юный герой словно вырастал, увеличивался на глазах, с грозным видом налетал на них, словно орел, и его соперникам очень редко удавалось отразить щитами удары его копья, хотя он не стремился поразить их на самом деле. Когда же в бегство обращался он сам, соперники не подпевали даже за пылью, поднятой его конем.
Юноши показывали и другие воинские упражнения, пока со всех сторон не загремели дружные крики одобрения: «Да здравствует Артавазд! Долгой жизни тебе, Артавазд!» Разгоряченный и раскрасневшийся, он подъехал к зрителям. Его блестящие глаза сияли детским восторгом.
– Своей редкостной ловкостью ты затмил всех наших юношей, Артавазд, – сказал персидский полководец Карен. – Слава победы по праву принадлежит тебе.
Артавазду не чуждо было порога невинное хвастовство, стремление покрасоваться, но на сей раз он и сам понимал свое превосходство и потому держался очень скромно.
– О нет, – ответил он, – мне кажется, ваши юноши просто щадили меня: я ведь гость.
– Наоборот, они боролись с тобою в полную силу; просто ты защищался с поразительной отвагой. Отныне твой лоб осенила звезда будущего героя.
– Как Самвелова коня, – со смехом подхватил юный весельчак.
– Шутки в сторону, из тебя будет толк, – пророческим тоном сказал Меружан: – Обязательно будет.
Юный герой стал предметом разговоров, и довольно надолго, пока всадники не достигли берегов Аракса. В тех местах они были покрыты красноватым илом. На рыхлой и плодородной почве росли самые разнообразные кустарники; густые заросли зеленой лентой окаймляли и украшали живописные берега реки. Вода тоже имела красноватый оттенок; пробивая себе путь среди красных скал и дробясь об их каменную грудь, она приобрела тот же цвет, что и они.
Но здесь течение Аракса было плавно и бесшумно и оставляло впечатление полной неподвижности: казалось, вода стоит на месте. Посредине реки, подобно дивному оазису, виднелся Княжий остров, на котором и должна была состояться охота.
Остров был ближе к левому берегу и отделялся от него лишь узкой протокой. Во время охоты через нее перебрасывали временный дощатый мост и перебирались на остров; на остальное время мост убирали. В тот день мост был уже готов. Один его конец, тот, что со стороны суши, опирался на вросший в землю утес, другой – на искусственную земляную насыпь. Под мостом быстро мчались воды реки, в этом месте довольно глубокой. Мост был длинен, но очень узок, так что по нему мог проехать лишь один всадник, и прошло довольно много времени, пока на остров перебрался весь отряд.
Еще до рассвета на красивом зеленом пригорке были разбиты шатры, предназначенные для отдыха охотников. Повара Меружана развели костры и хлопотали над завтраком. Обед должны были готовить позже, уже из охотничьей добычи.
Когда всадники подъехали к шатрам, все спешились, чтобы немного отдохнуть, подкрепиться и потом начать охоту. Юный Артавазд не стал дожидаться, пока подадут завтрак; он схватил кусок хлеба с сыром и кинулся осматривать остров. Самвел остался с отцом. Арбак вместе с другими людьми Самвела уселся на траве возле шатров. Меружан взял под руку персидского полководца Карена, и они прогуливались недалеко от шатров, горячо обсуждая что-то.
Остров был достаточно велик и имел овальную форму. Он был вытянут вдоль течения реки и зажат между двумя ее рукавами. Там никто не жил, хотя кое-где и виднелись шалаши, ныне пустые, в которых прежде жили сторожа.
Как прекрасен был этот волшебный остров в своей дикой, нетронутой красе! Сколько любви и сколько слез довелось ему повидать на своем веку! Сюда наезжал некогда владетель Сюника с толпами своих наложниц и музыкантов. Звучала музыка, плясали танцовщицы, лилось в серебряные кубки вино, ночи пролетали в веселых, беззаботных и шумных пирах. И даже стыдливые и непорочные нимфы Аракса не могли подавить в себе зависти, видя, сколь пылко и неистощимо умеет человек наслаждаться любовью и женской красотой.
О да, он был прекрасен, этот волшебный остров! Высокие стройные тростники, колеблемые легким дыханьем зефира, покачивали белыми, похожими на кисточки головками, издавая таинственный шорох, похожий на сладостный шепот. Чуткая серна, вытянув длинную гибкую шею, с особым удовольствием обрывала сочные побеги тростника. Она сразу же исчезала, едва заслышав подозрительные шаги. А там, в сыром полумраке тростников, ворочался с боку на бок свирепый вепрь, и на своем холодном, илистом ложе спесиво презирал жгучие стрелы жаркого солнца. Пугливый заяц, озираясь и припадая к земле, мелькал порою среди мягкого шелка травы, а взволнованная косуля растерянно глядела вниз с вершины мшистого утеса, пытаясь понять, кто же такие эти новые для нее гости.
Зеленый наряд острова был на диво пышен и богат. Из свежей, сочной зелени выглядывали блестящие головки кувшинок, которые в других местах украшают собою одни лишь болота. Кое-где над травами поднималась на высоком стебле с длинными, похожими на острые клинки листьями, дикая лилия, источая благоухающие волны нежного аромата, а рядом с нею пунцовая роза с томной улыбкою расправляла бархатный пурпур своих роскошных лепестков. То там, то тут кустарники и невысокие деревья тянулись вверх и переплетались столь пышно и неистово, что в нескольких шагах человека было уже не видно. Проехать верхом там было невозможно: на каждом шагу тропинки, и так едва заметные, совсем терялись в густом переплетении зарослей. Аегче было идти пешком.
Покончив с завтраком, охотники взяли оружие и приготовились начать охоту. Загонщики и собаки уже давно были в зарослях и шаг за шагом прочесывали их, выслеживая зверя.
Охотники разделились на несколько небольших отрядов и разошлись в разные концы острова. Юный Артавазд присоединился к отряду Меружана, а Самвел – к отряду отца. Арбак и слуги Самвела последовали за своим господином. Персидские военачальники обособились от остальных и образовали свои самостоятельные отряды.
Самвел молча шел впереди, держа наготове длинное тяжелое копье. Его смуглое лицо всегда приобретало медный оттенок, когда он волновался. Таким бывало оно в пылу сражений, таким бывало и в радостном опьянении охотой. Но теперь, в эти минуты, в юношеском сердце кипело не упоение битвы и не упоение охоты; его обуревали совсем другие чувства...
– Будь осторожен, Самвел! – заметил отец, и в голосе его выразилось все умиление, вся теплота родительской любви. – Особенно если встретишь вепря: они здесь очень свирепы.
– Мне бы хотелось встретиться с тиграми, встретиться с львами, отец, – горько отозвался Самвел. – Увы, здесь не водятся ни те, ни другие. Пусть бы хоть из вод Аракса вынырнуло какое-нибудь страшное чудовище и обрушило на меня всю свою ярость!
Самвел не любил рисоваться – отец это знал. Что же тогда породило столь странную игру воображения? За завтраком он пил очень мало – отец это отметил. Значит, и не вино разгорячило воображение юноши... Все же отец спросил:
– Быть может, ты хотел бы проявить таким путем свою храбрость, Самвел? Но ведь твоя храбрость не нуждается в таких доказательствах.
– Нет, отец. Я не честолюбив и не тщеславен. Но я жажду схватки... смертельной схватки...
Отец опечалился. «Он ищет смерти в схватке... Чем же так омрачена светлая, цветущая жизнь любимого сына, что она стала ему в тягость?»
Эти мысли начали ужасать его.
Разговор отца и сына прервали звуки рога; это был сигнал одного из загонщиков. Самвел бросился в ту сторону. За ним последовали юный Юсик, исполнявший обязанности оруженосца, и еще несколько слуг.
Из густой чащи ивовых зарослей выскочило не чудовище, о котором мечтал Самвел, а всего лишь огромный олень с тяжелыми, ветвистыми рогами. Он спокойно осмотрелся, откинул голову, прижал рога к спине и попробовал было спастись бегством. Собаки сразу же окружили его, однако ни одна из них не осмеливалась подступить к нему слишком близко: острые рога служили оленю не только как щит, но и как копье, и стоило ему повернуть голову в какую-нибудь сторону, как собаки тут же шарахались прочь всей стаей. В это время подоспел Самвел. Олень яростно бросился на него и, несомненно, вспорол бы живот своему смелому сопернику, если бы юноша метким ударом копья не поразил его в правую лопатку. Рана, однако, оказалась не смертельной. Собаки снова окружили его, и Самвел повторил удар. На этот раз он попал в заднюю ногу. Олень, движимый не страхом перед ударом, а скорее страхом перед неожиданностью, прорвал цепь собак и обратился в бегство. Никто из слуг не сумел преградить ему путь. Самвел кинулся за оленем. Быстрое животное, спасаясь от преследования, мчалось как ветер, но и Самвел не уступал ему в беге. Быстро бегать он приучился с детства, это было одной из главных составных частей его физического воспитания. Князь-отец и его спутники с нетерпением ждали, чем кончится погоня. Олень несся, едва касаясь земли длинными, гибкими ногами. Самвел неустанно осыпал его стрелами. Они попадали в оленя, но лишь повисали на его теле, словно легкие перья, и раненый олень все так же мчался вперед, хотя за ним и стлался кровавый след. Слуги Самвела выбились из сил: они с разных сторон бросились с собаками наперерез упорному животному, стараясь отрезать его от реки, чтобы он не кинулся в воду и не переплыл на другой берег. За Самвелом следовал, только его оруженосец, верный Юсик.
– Давай аркан! – крикнул Самвел. – Не то этот бессовестный совсем загонял меня.
Юсик подал ему длинный кожаный аркан. Самвел намотал один конец на левую руку, а все остальное сложил кольцами и на бегу ловко накинул на голову оленя. Аркан опутал ветвистые рога и скользнул на шею. Теперь нужна была только сила, чтобы удержать разъяренное животное, иначе оно поволокло бы за собою дерзкого смельчака. Но Самвел нашел в себе достаточно силы, чтобы смирить его. Олень запутался в умело брошенном аркане, словно муха в паутине. Тут подоспел Юсик и уже нацелился было, чтобы добить оленя ударом копья, но Самвел остановил его.
– Не тронь, я хочу показать его отцу живым.
Отец увидел добычу, и его сердце наполнилось беспредельной радостью. Рядом с князем стоял в это время полководец Карен.
– Ну, как это тебе показалось? – спросил князь персидского вельможу.
– Удивительно, клянусь лучезарным Ормуздом, просто удивительно! – воскликнул пораженный перс. – Ведь охота на оленя куда труднее, чем на льва или тигра: олень быстроног, он спасается бегством, а лев или тигр считают бегство позором, они вступают в схватку, и тут уж все просто: или победишь ты, или победят тебя.
Самвел подтащил оленя к отцу.
– Я свое дело сделал, – сказал он, отирая пот. – Мяса на обед у нас теперь достаточно.
– Неужели ты не будешь продолжать охоту? – удивился отец.
– Хотелось бы немного отдохнуть, этот негодник порядком измотал меня.
Тем временем подоспели слуги и унесли оленя. Самвел и князь-отец направились к шатрам. Юсик последовал за своим господином, а полководец Карен отправился взглянуть как обстоят дела у других охотников.
Когда они поравнялись с шатрами, Мамиконян-старший указал на один из них:
– Войдем сюда, это наш шатер.
– Я лучше немного поброжу по острову, полюбуюсь его красотой, – отозвался Самвел. – Шатры надоели мне до-смерти. Просто грех сидеть в шатре, когда перед тобой ясное небо, шелковая мурава и дивные берега Аракса.
Отец заметил, что сын все еще уныл и подавлен. Что его так тревожит? Ведь все эти приготовления предназначались только для Самвела, чтобы занять, чтобы развлечь его! А он словно даже сторонится этого, он ищет одиночества, глухих безлюдных мест, чтобы говорить со своим сердцем, чтобы советоваться со своей душой... Отец не дал ему уйти одному, хотя Самвел явно стремился остаться в одиночестве. Он взял сына за руку, и они вместе направились в ту сторону, где заросли были пореже.
Издали доносились звуки охотничьих рогов и разноголосые крики. Отец и сын медленно шли но мягкой траве и пестрым цветам, которые многоцветным ковром расстилалась у них под ногами. Оба молчали, пока не дошли до берега.
Там густо разрослись плакучие ивы. Благодатная тень манила к себе путника, и отец с сыном сели под деревьями. Как прекрасен был этот маленький тенистый рай! Под сенью ив царила бодрящая прохлада, хотя жаркие лучи полуденного солнца уже обжигали землю.
Между отцом и сыном все длилось натянутое молчание. Оба хотели объясниться, но не знали, как начать, хотя им многое нужно было сказать друг другу: они впервые оказались вдвоем, в таком уединении, и каждый хотел раскрыть другому свое сердце. Отец мечтал поделиться с сыном всеми своими замыслами, рассказать, что он намерен предпринять для будущего Самвела, как думает устроить его судьбу. Он хотел поделиться с сыном и своими политическими замыслами, которые касались судеб Армении. А сын не хотел новых объяснений: он давно уже все понял. Сын лишь хотел объявить отцу, что все, что тот уже совершил, и все, что он намерен совершить далее, неотвратимо ведет к несомненной и бесповоротной гибели отчизны, а он, Самвел, не хочет славы, обретенной на развалинах родной страны.
Пока отец и сын пребывали в этом томительном, ежеминутно чреватом взрывом молчании, на другом конце острова творил чудеса юный Артавазд. Его охотничья свора выгнала из камышей разъяренного вепря. Поблескивая острыми, белыми как снег, клыками, зверь со страшным ревом кидался на собак, и те сразу же бросались врассыпную, словно мыши от кошки.
В этой стороне острова все охотники были верхом: местность давала для этого достаточный простор, и только вдоль самой кромки берега росли густые камыши, откуда и выгнали вепря. Он всячески старался вновь вернуться в свое темное убежище, в заросли, но цепь персидских юношей преградила ему путь, и стоило вепрю приблизиться, они копьями отгоняли его обратно. Право на поединок было предоставлено юному Артавазду, который выразил желание схватиться с опасным зверем один на один.
– Держись подальше, Артавазд, нельзя же так! – окликнул его Меружан, с живым интересом следивший за борьбой юноши.
– Пустое, —отозвался тот с обычной самоуверенностью. – Я раз в Бзнунийских лесах с медведем справился, а это что!
Меружан поверил, но все-таки велел персидским юношам помочь Артавазду.
– Нет, ради Бога, не надо! – взмолился юный смельчак. – Прикажи, чтобы мне не мешали самому с ним справиться. Он мой! Я сам нашел его в камышах!
Меружан велел не вмешиваться. Тем временем Артавазд обратился к старому Арбаку:
– Дай мне твоего коня, милый Арбак, мой слишком робок и не подходит к зверю вплотную, а твой стар и опытен, как и ты, и потому не из пугливых.
Старик спешился, проворчав:
– Если б не твой язык, – не сносить бы тебе головы.
Юноша не обратил внимания на насмешливое замечание
старика и в мгновение ока взлетел в седло, а своего коня оставил Арбаку. Тем временем вепрь, потряхивая большими ушами, метался в западне, как в клетке, всячески пытаясь вырваться и убежать, но со всех сторон наталкивался на персидских юношей и их копья. Артавазд начал преследовать вепря. А тот, словно живое олицетворение ужаса, время от времени поворачивался и, обратив к коню тупорылую морду с оскаленными клыками, кидался на него, но Артавазд всякий раз успевал первым нанести сильный удар копьем. Однако видя, что они не приносят особого успеха, он начал сердиться и совсем рассвирепел, когда услышал, что персидские юноши принялись подшучивать над ним.
– Дорогой Арбак, – обратился он к старику с новой просьбой, – ради Бога, дай мне скорее твое копье! Мое легкое и тонкое, как бы не сломалось.
– Дать можно, милый Артавазд, – добродушно улыбнулся старик, – да только рук-то своих я тебе одолжить не могу.
Меружан пояснил насмешливый намек старика.
– Чтобы был толк от копья Арбака, надо иметь его сильные руки, Артавазд.
– Ну, и я не из мелких зверей, – отрезал Артавазд, твердо и уверенно взглянув в лицо Меружану.
Уверенность юноши на сей раз пришлась по душе Арбаку, и он очень охотно обменялся копьем.
Копье и впрямь было велико, да и тяжеловато для совсем еще юного Артавазда, но тот умел обращаться с ним, особенно верхом: он добавил к силе неокрепших рук огромную силу своего коня. Не теряя времени, Артавазд зажал древко копья под мышкой правой руки и, опустив его к земле, погнал коня во весь опор прямо на вепря. Мощного напора мчавшегося вихрем могучего скакуна оказалось достаточно, чтобы придать такую силу удара, что копье, впившись в бок вепря, пронзило его насквозь.
– Так проткнуть зверя не трудно! – засмеялись персидские юноши. – Вот вытащить копье – тут и впрямь нужна удаль.
Артавазд круто повернул коня и, конечно же, сразу вырвал копье, а огромный вепрь остался неподвижно лежать на земле.
Со всех сторон послышались крики одобрения, Артавазд оставил добычу, которую слуги сразу уволокли прочь, а сам подъехал к зрителям. Его сияющее лицо выражало радость. Он вернул Арбаку его коня и копье и шепнул на ухо:
– Спасибо за доброту, дорогой Арбак, а то эти персидские молокососы засмеяли бы меня.
Охота шла своим чередом, а Самвел и его отец все сидели на берегу. Самвел молча смотрел на багровые воды Аракса, легкими всплесками набегавшие на песчаные берега острова, и они казались ему потоками крови. Отец тем временем рассказывал сыну о своих планах и намерениях, естественно, лишь в той мере, в какой мог их ему доверить. Говорил, что после того, как они «с Божьей помощью» доставят пленных армян и евреев в Тизбон и ему выпадет счастье еще раз удостоиться милостей и благоволения царя Шапуха, они с Меружаном снова вернутся в Армению. Говорил, какие именно преобразования намерен он произвести в армянских войсках, когда станет спарапетом Армении. Рассказывал о замыслах Меружана, о том, как тот думает перестроить по-новому государство, царем которого станет. Крайне резко и желчно князь-отец говорил о «злодеяниях» и «безнравственности» Аршакидов и, воодушевленный успехами Меружана, выражал глубокую радость, что они избавятся, наконец, от невыносимого гнета этой династии и Армения обретет мир и счастье под мощною дланью Меружана. Сын слушал молча; слова отца словно ядовитые стрелы вонзались в его скорбное сердце.
