Текст книги "Самвэл"

Автор книги: Акоп Мелик-Акопян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

В стане горцев возникло некоторое тревожное оживление. Даже сторожевые псы угрожающе зарычали.

Примерно через полчаса появились дозорные. Они волокли за собой на аркане человека со связанными за спиною руками. Лицо его было в кровоподтеках.

– Лазутчика ведем! – закричали дозорные.

– Сжечь его! – откликнулись от костра.

Пленник молчал, словно воды в рот набрал. Он спокойно смотрел и на дозорных и на воинов у костра. Бесстрастное лицо его выражало хладнокровие уверенного в себе человека.

– Сжечь, конечно, сжечь! – в один голос повторили собравшиеся.

Кое-кто начал подбрасывать в костер поленья. Только тогда пленник заговорил. Он спокойно произнес:

– Вы что же, посмеете сжечь меня без приказа княжны Рштуни?

Горцы переглянулись. Он продолжал:

– Может, я вовсе ни в чем не виноват...

– Не виноват? Что же ты тогда делал ночью около нашего стана? – посыпались вопросы.

– Вам это знать незачем.. Отведите меня к княжне, на ее суд.

– Княжну нельзя беспокоить. Она спит.

– Потерпите тогда до утра, пока проснется.

– Да кто ты такой? Откуда? Звать тебя как?

– Вам я ничего не скажу.

Шум и крики долетели до белого шатра. Полог отодвинулся и снова опустился. Все посмотрели в ту сторону.

– Княжна еще не спит, – послышались голоса.

Через несколько минут пожилая женщина из числа служанок княжны подошла к костру и спросила, в чем дело. Ей объяснили, и она ушла, но вскоре вернулась и сказала, что княжна велит привести лазутчика к ней. Так и не развязав пленника, его потащили к шатру княжны.

Белый шатер представлял собою легкий передвижной дворец со всеми подобающими удобствами. Он состоял из нескольких частей, разделяемых отдельным пологом. Каждая часть предназначалась для определенных служанок княжны, соответственно их рангу и обязанностям. В одном отделении жили ее прислужницы, в другом – нянюшки и наставницы. В третьем отделении была ее опочивальня, четвертое было предназначено для приема посетителей.

Княжна еще не спала, хотя было уже далеко за полночь. Она была одна в опочивальне и не раздеваясь сидела на тахте. Потрескивая, горел медный светильник в форме фантастической сказочной птицы, подвешенный к столбу на тонкой цепочке, и его тусклый свет озарял бледное лицо молодой девушки. Она была грустна; печальнее не мог быть и сам ангел печали. Золотые волосы, главное украшение рштунийских дев, мягкими волнами окутывали ее стройную фигуру. В глазах светилась глубокая печаль. Что же так смутило нежную душу этого прелестного существа, созданного для счастья, для вечной радости? Она была погружена в раздумье... именно эти думы и лишили ее сна и покоя. Она думала о гибели родовых замков, о пропавшей матери, которую любила со всем пылом дочерней любви, думала о своем несчастном отце, который устремился навстречу грозным опасностям, чтобы спасти любимую жену. И наконец, она думала о Самвеле, от которого давно уже не было никаких известий. Чем объяснить его молчание? Стоило подумать об этом, и ее бросало в дрожь, особенно при мысли, что виновником всех трагических событий был не кто инои, как отец Самвела – отец человека, которого она так любила, любовь которого единственно и могла сделать ее счастливой и довольной. А он... Самвел?., так же ли неизменны его чувства? И как он относится к делам своего отца?.. Эти вопросы теснились в голове, доводя до безумия несчастную княжну, и она, раздираемая сомнениями и колебаниями, не находила никакого облегчения, никакого утешения своему истерзанному сердцу. Если Самвел останется верен любимой девушке, а значит, и ее роду, он должен пойти против воли отца, который ненавидит князей Рштуни. Он должен будет все потерять, всего лишиться, чтобы добиться руки любимой девушки. Но пойдет ли он на такую жертву, на такую огромную жертв у, которая разрушит его счастье, а может быть, и всю его будущность?.. И смеет ли она принять такую непомерную жертву и лишить первенца рода Мамиконянов отцовского наследства? Может ли одна ее любовь возместить эти огромные потери несчастному юноше, высокие добродетели которого дают ему право на вечное счастье?..

Княжна была погружена в эти горькие раздумья, когда переполох в стане воинов привлек ее внимание.

В минуту уединения грустные мысли и чувства могли овладевать ее сердцем, но если требовали обстоятельства, княжна умела взять себя в руки и проявить хладнокровие и осмотрительность, подобающие ее званию и положению. Когда пленника подвели к шатру, она встала и кликнула прислужниц. Они толпою пошли в спальню, готовые сопровождать свою госпожу в зал для приемов. Она покрыла голову легкой черной тканью, ибо была в трауре по матери, и вышла.

В зале стояло роскошное кресло, напоминающее трон. Княжна села. Прислужницы встали по обе стороны от нее. Чуть поодаль встали приближенные советники. Она приказала зажечь факелы и поднять полог шатра. Горцы, толпою стоявшие перед шатром, все как один склонились в поклонах.

Пленника вывели вперед.

– Кто ты такой? – спросила княжна.

– Если светлейшая княжна Рштунийская желает узнать, кто я, пусть прикажет развязать мне руки.

Горцы посмотрели на незнакомца с подозрением, удивляясь его дерзости. «Уж не собирается ли он посягнуть на жизнь княжны?» – думали они.

– Развяжите ему руки, – велела княжна.

– Язык-то у него не связан, княжна, пусть говорит, если есть что сказать в оправдание, – заметил один из приближенных.

– Развязать его! – повторила княжна.

Приказ исполнили.

Пленник сунул руку за пазуху, вынул какую-то небольшую вещь, завернутую в кусок шелка, и поднял сверток над головой.

– Вот! В этом свертке мой ответ. Пусть светлейшая княжна соблаговолит развернуть и посмотреть.

Один из приближенных княжны подошел, взял сверток и подал княжне. Со смешанным чувством радостного волнения и надежды она развернула шелковую ткань. Внутри был перстень. Эта красивая вещица была ей хорошо знакома и дорога. Она снова завернула перстень в ту же материю и спрятала на груди.

– Этот человек не соглядатай, а добрый вестник. Зря вы его так мучали. Оставьте нас наедине, вы все свободны.

Удивленная толпа разошлась, незнакомца ввели в шатер и полог задернули. Княжна сделала знак приближенным удалиться. Она и незнакомец остались с глазу на глаз.

– Как тебя зовут? – спросила она.

– Малхас.

– Где сейчас князь?

– Расположился со своими людьми у Ахтамарской пристани.

«Значит, он приехал увидеться со мной... А вместо меня нашел руины наших замков... – горько подумала она. – Значит, он знает, что случилось».

– Сколько с ним воинов?

– Человек пятьдесят, не больше.

– Что так мало?

– Не знаю, княжна.

– А зачем он послал тебя?

– Послал, чтобы я разыскал светлейшую княжну Рштуни и дал знать своему господину, где она.

Княжна задумалась. Самвел, ее любимый, радость ее жизни, хочет увидеться с нею. Но сколь желанно было это свидание, столь же оно было и опасно. Где встретиться? Самой ли поехать к нему или назначить время, чтобы он приехал к ней? Но можно ли пригласить его в свою армию, не подстерегает ли его здесь неожиданная опасность? Как пригласить в свой стан сына того, кто обратил в руины замки князей Рштуни и увез в плен княгиню? Княжна хорошо знала, как разъярены ее люди, как злы они на Мамиконянов и на всех таронцев вообще. Что сказать им тогда? Как успокоить?..

Княжна колебалась в нерешительности, и ее прекрасное лицо выражало нетерпение. Она пыталась найти выход, но выдержка и благоразумие изменили ей.

Малхас восхищенно смотрел на нее и радовался, что его князя любит такая прекрасная и такая умная девушка.

Княжна встала, подошла к выходу, отодвинула полог и взглянула на небо. До рассвета было еще далеко. Надо было воспользоваться ночной темнотою. Она решила, что сама поедет к Самвелу, но встретится с ним не в стане Мамиконянов, а где-нибудь в другом месте.

Она снова села в кресло и обратилась к Малхасу.

– Тебе знакомы наши места?

– Да, княжна.

– Где Манакерт, знаешь?

– Знаю, княжна. С этой скалы Маначихр сбросил в озеро семерых дьяконов святого Акопа Мцбинского.

Знаешь родник у подножия Манакерта?

– Знаю, «Источник слез». Он родился из слез святого Акопа Мцбинского, когда его дьяконов сбросили со скалы. Там еще есть грушевое дерево, женщины вешают на него яркие лоскутки, чтобы исцелиться от лихорадки.

– Хорошо. За какое время доберешься до князя?

– Если снова не схватит, до зари доберусь.

– Тебя не схватит. Скажешь князю, чтобы ждал меня у «Источника слез».

Она дала Малхасу свой шелковый платок.

– Привяжешь к концу своего копья, и ни один рштуниец тебя не тронет.

Потом позвала одного из приближенных.

– Проводи этого человека. Пусть ему вернут оружие и снарядят в дорогу.

Малхас опустился на колени, приложился к краю одежды княжны и вышел из шатра.

Княжна осталась одна. Она была счастлива. Снова достала перстень и глядела на него с радостью и умилением. Она была в таком опьянении восторга, что прижала его к губам, и слезы радости брызнули из ее очей. Эта немая безделушка доносила до нее голос ее единственного, ее бесценного возлюбленного; эта холодная, бесстрастная вещица доносила горячее дыхание его уст, и княжна сливалась душою со своим обожаемым ангелом...

Она велела позвать начальника охраны.

– Прикажи седлать коней и вызови десять телохранителей сопровождать меня.

– Прямо сейчас? – изумился тот.

– Прямо сейчас, сию минуту.

III «ИСТОЧНИК СЛЕЗ»

Солнце уже взошло, но в ущелье, где находился «Источник слез», было еще совсем темно: первые лучи дневного светила окрасили нежно-розовым светом лишь выси гор. В воздухе разливалась острая бодрящая прохлада, напоенная свежим ароматом пышной листвы и травы.

Все безмолвствовало вокруг. Молчал и лес, раскинувшийся до самого берега озера. Слышалась лишь грустная мелодия струй заветного родника, нарушавших эту глубокую тишину своими горестными вздохами. Она звенела в тишине, как горькая жалоба страждущего сердца. Родник, возникший из слез скорбящего католикоса, струил слезы и сейчас...

У родника стояла княжна Рштуни.

Озабоченные взоры княжны были обращены на воды родника, которые чистым серебристым потоком изливались из расщелины скалы, сбегали вниз, обнимая и покрывая лобзаньями пестрые камушки на своем пути и уносились дальше, грустно шепча берегам: «Прощайте, мы больше не увидимся»...

Попрощаться пришла сюда и возлюбленная Самвела.

Княжна была вооружена. Она была первым ребенком у родителей и заменяла им и сына и дочку, поэтому ей дали мужское воспитание, хотя рштунийские девушки и так не уступали в храбрости мужчинам. Она была в золоченом шлеме, в стальном панцире и держала в правой руке легкое копье. В этом вооружении дева гор напоминала Афину Палладу, которая посетила источник слез окаменевшей Ниобеи.

Недалеко от родника в чаще деревьев щипали траву лошади. Около них можно было заметить и лежавших на травке людей. Это были телохранители княжны.

Она стояла у родника с сильно бьющимся сердцем, словно олицетворение нетерпения, и с тоской и тревогой глядела в ту сторону, откуда должен был появиться Самвел. Она знала, что страна охвачена волнением, знала, что за каждым камнем, за каждым деревом в ее родных горах устроены засады. Она знала и упорство и безоглядную отвагу Самвела. Все, что угодно, могло с ним случиться... любые опасности подстерегали его на пути. И ради кого – ради нее! Эта мысль радовала, переполняла немыслимым блаженством ее сердце, но не менее и ужасала, когда она думала, что Самвел может пасть жертвою своего чувства.

Вдали показались два всадника. Еще один человек бежал впереди как вестник-скороход. Княжна просияла. Те несколько минут, которые должны были пройти, пока всадники подъедут ближе и выяснится, кто они, – эти минуты показались ей вечностью.

Они пришпорили коней. Люди княжны, отдыхавшие в тени деревьев, вскочили, натянули луки и прицелились в пришельцев. Один окликнул их, задав вопрос, который обычно задают незнакомые люди, встретив друг друга на дороге: «Враг или друг?»

– «Друг», – отозвались те.

Княжна все еще неподвижно стояла у родника.

Теперь всадники неслись во весь опор, хотя на каменистой горной дороге кони каждую секунду могли споткнуться и сорваться в бездну вместе с седоками. Когда они были уже совсем близко, княжна бросилась навстречу. Один из всадников соскочил с копя и обнял ее.

– Ах, Ашхен! – воскликнул он. – Чем утешить тебя?..

– Тем, что ты в моих объятьях!

Всю дорогу Самвел терзался, думая как встретится с Ашхен, чем и как может он облегчить ее страдания после трагических событий, обрушившихся на ее дом. Он приготовил немало слов, которыми собирался утешить ее скорбящее сердце, но все они оказались не нужны, когда он услышал ответ Ашхен. В объятиях любимой девушки все было забыто.

Недалеко от «Источника слез», на зеленой траве, под густолиственной сенью благоуханных пихт разостлали ковер. Самвел и Ашхен сели на этот ковер. Спутники князя, Юсик и Малхас, присоединились к людям княжны.

И Самвел и Ашхен молчали. Это было молчание, вызванное сильным душевным волнением. Они не отрывали глаз друг от друга и, казалось, не находили слов, чтобы выразить свои чувства. Самвел первым прервал молчание:

– Я так несчастен, дорогая Ашхен! Нам выпала удача встретиться после столь долгой разлуки, и вот, вместо того, чтобы наслаждаться сладостным обаянием любви, вкушать бесконечное блаженство, которым дарит влюбленного близость любимой девушки – я вынужден говорить с тобой о предметах горестных и скорбных. Оба мы оплакиваем свои утраты: ты потеряла мать, и потерял отца. Твоя мать пропала, ибо была образцом добродетели, а мой отец пропал для меня, ибо он злодей. Вступив на твою землю, я прошел сквозь огонь и пепел. Я видел в развалинах родовые замки твоих предков. Я не знаю, куда деваться от стыда, от позора, как подумаю, что все это – дело рук моего отца... человека, который должен стать и твоим отцом...

– Зачем все эти слова, Самвел? – прервала княжна. – Ты оправдываешься, словно преступник. Да и скорее умру, чем сколько-нибудь усомнюсь в тебе!

– Ас моей стороны было бы преступлением подыскивать себе оправдания: я знаю, сколь ты добра, сколь выше ты простых смертных. Я знаю, что в беспредельности твоей любви, словно во всеочищающем пламени, сама собою исчезает, сгорает любая моя вина. Но совесть моя неспокойна, Ашхен... Я ведь заранее знал о надвигающейся опасности, я видел, как зловещая туча наползает на твою родную землю. Я поспешил предупредить и тебя и твоего отца. Но беда дошла до вас раньше, чем мое письмо...

– Такова, видно, воля Божья, – твердо ответила княжна. – Оставим это. Лучше скажи, зачем ты здесь и куда поедешь отсюда?

Вопрос был поставлен прямо. Самвел растерялся: он не знал, что ответить. После минутного замешательства он повторил:

– Зачем я здесь... куда поеду отсюда... Это очень не-веселая история, дорогая Ашхен, мне трудно ответить сразу. Я должен сначала приподнять завесу над трагическими событиями, которые происходят и еще произойдут на нашей обращенной в руины земле. И тогда ты сама поймешь, зачем я приехал сюда и куда думаю ехать дальше.

В глуши родных гор Ашхен имела лишь очень туманное представление о том, что делается в остальной Армении. Хотя до нее и доходили горестные слухи, они были столь неопределенны и зыбки, что ей трудно было составить ясное представление о том, чего добиваются злодеи, которые повергли страну в смуту. Самвел начал рассказывать, что произошло в Армении и что происходит сейчас. С горечью поведал он об отступничестве своего отца и Меружана Арцруни, раскрыл княжне злокозненные планы этих предателей и взятую ими на себя позорную обязанность уничтожить христианство и утвердить в Армении персидскую веру. Рассказал об их подлых намерениях свергнуть царскую власть Аршакидов и основать в Армении новое царство под верховной властью Персии. Рассказал о торжественном обещании, данном отступниками персидскому царю Шапуху и об их походе па Армению во главе персидских войск, чтобы исполнить его повеления. Описал их варварства, их жестокость в достижении этих целей. Одним словом, рассказал все, что знал и что предугадывал в будущем.

Княжна слушала с глубоким возмущением. В ее горящем взоре можно было прочесть боль и гнев чуткого сердца. Краски не раз сменяли друг друга на ее прекрасном лице, прежде чем Самвел кончил свое печальное повествование.

– Что же собираются противопоставить этому армянские нахарары? – спросила она встревоженно.

– Некоторые перешли в сторону отступников. А те, кто остался верен армянскому царю и христианской вере, поклялись или умереть или избавить родину от грозящей гибели.

Потом он рассказал о приготовлениях верных долгу нахараров, о провозглашении Мушега спарапетом, о призыве армянской царицы Парандзем к борьбе против общего врага и обо всем остальном. Свой рассказ он закончил словами:

– А теперь я скажу тебе, милая Ашхен, зачем я здесь и куда поеду отсюда. Предо мной две святыни, самые дорогие для меня. Одна – это моя родина, которой грозит опасность, другая – моя любимая, которой тоже грозит опасность. Обе равно святы для меня, обе равно бесценны Обе зовут меня. Я долго терзался, думая, на чей зов отозваться. Ради обеих я готов жертвовать собою, но мне трудно решить, кому из вас принести жертву в первую очередь. И вот я поверяю тебе свои самые пламенные желания, свои самые горячие стремления. Укажи мне, каким путем идти!

– Спасать родину! – воодушевленно воскликнула княжна. – Ты будешь недостоин меня, Самвел, если твоя кровь не вольется в тот общий поток, который народ готов пролить за отчизну! И я не буду достойна тебя, если не сделаю того же...

– Ты?! – воскликнул Самвел, и печальное лицо его осветилось радостью. – Дай же мне обнять тебя, мой ангел, ангел мести и праведного гнева!

Они кинулись друг другу в объятья.

– Все блага мира не могли бы столь обрадовать меня, как эти слова из твоих уст, дорогая Ашхен! Эти слова наполняют меня высокой гордостью, ибо я удостоился любви отважнейшей и достойнейшей девы Армении.

– Я буду сражаться за родину, обязательно буду! – воскликнула княжна с еще большим жаром. – Моя мать исчезла бесследно, отец отправился искать ее. Бог весть, вернется ли он. Наши горцы в большом волнении, я еле сдерживаю их ярость – они так любили мою мать. Часть войск я оставлю защищать нашу страну, а часть возьму с собой и присоединюсь к армии, которая собирается вокруг царицы Парандзем. Пусть среди доблестных военачальников армянской царицы будет и девушка. Это ее обрадует...

Теперь Самвел высказал свое одобрение намерениям княжны не только из-за их героического характера, но и по деловым соображениям: он объяснил ей необходимость этого шага.

– Если бы ты не решила и не сказала сама, тогда я все равно попросил бы тебя поступить именно так, дорогая Ашхен. Мой отец и Меружан Арцруни получили от Шапуха особый приказ о женах и детях армянских нахараров: брать их всюду под стражу и держать в разных крепостях под строгим надзором, пока их мужья не сдадутся. И твою мать похитили с этой же целью. Ты чудом избегла той же участи. Если бы ты не уехала с отцом на охоту, если бы в ночь нападения на замок ты была дома, я бы тебя потерял: тебя тоже увезли бы. Армянским нахарарам известен приказ Шапуха, поэтому многие спешат укрыться со своими семьями в стане войск царицы.

Последние слова, видимо, задели самолюбие княжны, и она веско сказала:

– Я не собираюсь искать в стане армянской царицы убежища или спасения, Самвел. Я иду, чтобы влить небольшое войско Рштуника во всеармянское войско. Если бы надо было прятаться и спасать свою шкуру, то и в наших горах нашлось бы немало неприступных мест. Какие распоряжения получили от Шапуха твой отец и Меружан Арцруни, я не знала, и узнала об этом только сейчас, от тебя. Но одно я знаю точно: если бы враги подошли к нашим замкам с суши, то не только не взяли бы их, но и отступники и персы, которых они привели с собой, погибли бы в наших горах. Так оно и случилось, но не со всеми...

И княжна рассказала о нападении врага, подробности которых не мог знать Самвел. Сказала, что в ночь набега ни ее, ни се отца не было в замке, они уехали на охоту и благодаря этому не попали в руки врага. В крепости оставалась только княгиня Рштуни с небольшой охраной. Враг напал с двух сторон сразу, разделив для этого войско на две части: часть двигалась по суше, часть – по воде. Эти последние захватили остров и, не встретив сильного сопротивления, сумели взять крепость приступом. Те, что шли сушею, почти все погибли в теснинах гор, среди скал и ущелий, и лишь немногим удалось спастись бегством под защиту крепостных стен Вана.

Только теперь Самвелу стали понятны те следы военных приготовлений, которые на каждом шагу встречались по пути и не могли не привлечь его внимания. Он обнял княжну:

– Я верю в ваши грозные горы, верю в ваши темные леса, верю и в отвагу ваших горцев, дорогая Ашхен – потому что испытал все это на себе.

– Как? – спросила княжна и высвободилась из его объятий.

– Я ступил на землю Рштуника с отрядом в 300 всадников, а сейчас у меня осталось всего 43 человека.

Княжна побледнела.

– Можно ли быть таким неосторожным, Самвел! – растерянно проговорила она. – Отчего ты не предупредил меня о своем приезде? Зачем было терять людей?..

– Я ведь говорил, что послал тебе письмо, но оно не дошло. Но оставим это, – перевел он разговор. – Сорока трех воинов более чем достаточно, чтобы сопровождать меня туда, куда я еду.

Последние слова он произнес таким тоном, что княжна не могла не задать вопроса:

– А куда ты едешь?

– К отцу...

– Ты все-таки называешь его отцом, Самвел? – воскликнула княжна и отвернулась, полная гнева.

– Да, Ашхен. Я все-таки люблю его. И должен увидеться с ним, обязательно должен. Я все еще не теряю надежды, что мои мольбы и слезы заставят его сойти с пути зла. А если это не удастся... тогда...

– Что тогда?

– Не спрашивай, Ашхен... молю тебя... не спрашивай! Княжну охватило беспокойство: она не ждала такого ответа и еще менее могла предположить, что на свете существуют вещи, которые Самвел знает – и скрывает от нее. Она не делала разницы между своим сердцем и сердцем Самвела, между своими мыслями и его мыслями. Что же заставляет его таиться? И перед кем – перед нею!

– Я не стану спрашивать, что ты собираешься делать, – сказала она опечалено. – Одно скажу: за твоими словами мне чудится что-то мрачное...

Самвел ответил с усмешкой, которая взволновала ее еще больше:

– Если в моих словах и есть какой-то скрытый смысл, дорогая, можешь бьггь уверена, что в нем нет ничего мрачного, он как нельзя более прост и ясен... Пока могу сказать только одно: я никогда не совершу ничего злого или бесчестного. А встреча с отцом не только очень важна для меня – она просто необходима...

– Это пустая трата времени, Самвел... Ты говоришь, что не теряешь надежды мольбами и слезами заставить его сойти с пути зла. Но почему ты не думаешь, что и он будет стараться перетянуть тебя на свою сторону? Я не сомневаюсь, что как только ты предстанешь перед ним, он сразу же предложит тебе перейти на его сторону и помогать ему. Ты, конечно, отвергнешь кто предложение. Тогда, чтобы ты не стал помехой на его пути, он схватит тебя, бросит в темницу, и ты уже не сможешь выполнить те свои планы, которые много важнее.

– Он не будет так безжалостен.

– Будет, и еще не так! Кто не пощадил мою мать – свою родственницу одной с ним крови, тот не пощадит и родного сына!

«Тогда и я его не пощажу», – мелькнуло у Самвела. Обратившись к княжне, он сказал:

– Будь уверена в моем благоразумии, дорогая, я не доведу до того, чтобы меня бросили в темницу.

Княжна все еще не успокаивалась.

– А что думает твоя мать? – спросила она.

– Она во всем согласна с отцом. Ты ведь знаешь ее честолюбие, ты знаешь и ее ненависть ко всем Аршакидам. Шапух посулил ее брату армянскую корону, если тот осуществит замыслы персов, и эти посулы, с которыми моя мать связывает большие надежды, совсем вскружили ей голову. Она сейчас готова на все: и принять персидскую веру, и бороться за уничтожение христианства, одним словом, предпринять любые шаги – лишь бы ее брат стал армянским царем.

– А что посулил Шапух твоему отцу?

– Сделать его спарапетом Армении.

– Твоя мать знает что ты едешь встретиться с отцом?

– Конечно, знает. Она же сама снарядила меня в дорогу, да еще с такой пышностью и торжественностью, которые только царям подстать. Она сама отправила со мной свиту, отряд всадников, которые нашли свою смерть в ваших лесах. И я рад, что избавился от них. Они были для меня несносной обузой? Спасибо вашим горцам, что облегчили мое бремя.

Солнце уже заливало все вокруг теплом своих лучей, день давно вступил в свои права, а они все говорили и не могли наговориться. Что делать княжне, было решено. Что делать Самвелу – в этом окончательного согласия пока не было. Ашхен не сомневалась в его искренности, знала как он благороден и честен. Но она боялась за его жизнь, с которой так неразрывно была связана и ее собственная. Планы молодого князя представлялись ей крайне опасными, хотя она и была вполне уверена в уме и отваге Самвела. Она не стала отговаривать любимого юношу от его намерений и только спросила:

– Когда ты вернешься?

– Этого сказать не могу, дорогая: я ведь и сам не знаю, когда и где найду отца. Но надеюсь вернуться скоро.

– И где мы встретимся?

– Здесь. Я снова приеду к тебе, и мы вместе двинемся к царице.

– Очень бы хотелось дождаться тебя, Самвел – если бы точно знать, когда ты вернешься. Но я решила на этой же неделе отправиться к царице. Там и встретимся, если Бог даст увидеться еще раз...

При последних словах голос ее дрогнул.

Растроганный Самвел взял руку княжны в свои ладони.

– Решено, – сказал он со скрытым волнением. – Мы встретимся в ставке царицы. И я верю, что тогда ты сможешь коснуться поцелуем моего лба и сказать: «Ты достоин меня» – и это будет самой лучшей наградой за то опасное дело, на которое подвинут я любовью к родине. Итак, мы обо всем условились.

Я не стану тебя задерживать – твои горцы с нетерпением ждут тебя. Обними же меня, любимая, и дай мне свой поцелуй и свое благословение. Всевышний услышит голос невинных уст. Я иду В стан врагов, и моя дорога – путь гибели или славы. Твой поцелуй воодушевит и окрылит меня, а твое благословение отведет от меня любую беду. Обними же меня, Ашхен!..

Они обнялись. Безмолвные слезы долго струились из их очей, но не в силах были погасить пламя любящих сердец. Грудь их вздымалась от подавленных рыданий, и «Источник слез» тоскливым напевом своих струй вторил стенаниям влюбленной четы.

IV АМАЗАСПУИ

Ваган же имел сводную сестру из рода Мамиконянов, сестру Вардана, по имени Амазаспуи, и была она женою Гарегина, владетеля княжества Рштуник... Беззаконные Ваган и Меружан отдали приказ начальнику крепости (цитадели Вана) мучать ее, если они не примет маздеизма... И когда не согласилась Амазаспуи принять маздеизм, отвели ее на высокую башню... и раздели донага и повесили за ноги, вниз головою, с этой высоты, и так она погибла...

Фавстос Бюзанд

Луна плыла но небосводу, торопясь к вершинам Сипана, погруженным в густую, унылую тьму, и трудно было понять, что прогневало царицу ночи, почему она так спешит покинуть эти живописные места, где каждую ночь перед нею встают столь чарующие картины. Внизу беспокойно вздымало ввысь свои волны озеро Ван. Оно было охвачено волнением, словно влюбленный, которого ждет разлука с любимой. В неукротимой страсти влеклось оно к бледным лучам жестокой владычицы небес, трепетно обнимало их и, осыпая лобзаньями, молило грустным шепотом струй: «Не уходите, не покидайте меня во мраке».

Но луна уходила и покидала его...

На восточном берегу ее лучи еще озаряли высокие башни и зубчатые крепостные стены древнего города. В призрачном лунном свете он походил на бессмертную волшебницу: за плечами уже немало веков, но это ей не помеха, она все еще сохраняет красоту и очарование. Некогда именно здесь, в этом городе, в его воздушных чертогах и висячих садах вкушала любовь молодого армянского царя самая прославленная волшебница подлунного мира – царица Семирамида ¹.

Это был город Ван.

Луна зашла за вершины Сипана и оставила за собою непроглядный мрак. Не стало видно ни прекрасного города, ни блеска озерных струй. Слышен был лишь глухой рокот волн, звучащий в ночной тишине, словно скорбные рыдания.

Лунный свет заменило другое освещение.

Там, где скрылся было во тьме город, замелькало в воздухе несчетное множество огненных шаров. Казалось, будто весь небосвод охватило пламя необъятного пожара, звезды воспламеняются от него и падают одна за другой на землю. Но огненные шары летели не сверху, а снизу и, описывая в воздухе дугу, снова падали вниз. В буйном неистовстве вершило свой торжественный обряд пламя – адское пламя.

Поток пламени, похожий на огненный град, продолжал изливаться на землю. Он становился все сильнее, все плотнее.

'Семирамида (ассирийское Шаммурамат, армянское Шамирам) – царица Ассирии в конце IX века до н. э. Вела завоевательные войны в Мидии и Армении. Образ Семирамиды, мудрой, сладострастной, жестокой властительницы, чье имя связано с одним из семи чудес света – «висячими садами» – не раз встречается в европейском искусстве. В исторической памяти и летописях армян образ ее значительно менее величествен, что, по-видимому, ближе к истине. Благодаря Мовсесу Хоренаци и его «Истории Армении» (кн. I. гл. ХУ-ХУШ) до нас дошли легенды о любви Шамирам к молодому армянскому царю Ара, о том, как она звала его в Ниневию разделить с нею и ложе и власть над могучей Ассирийской державой. Ара не захотел изменить своей стране (которую поглотила бы могущественная Ассирия) и своей семье и погиб в битве с войсками Шамирам, хотя она и приказала не убивать его. После тщетных попыток оживить с помощью богов умершего возлюбленного, Шамирам оплакала его и предала земле, а место это отныне стало называться Араратом. Недалеко от Еревана до сих пор существует канал, построенный Шамирам.

Время от времени окрестности оглашали глухие отзвуки многоголосых криков. Эти вопли, словно всплеск ярости, взрывались громче после особенно бурных огненных извержений, подобно тому, как вопль разъяренного неба становится слышен после ужасного удара молнии.

Ван был в кольце осады.

Этот огонь, это пламя, эта полыхающая стихия изливались именно на город. Его окружили разъяренные горцы Рштуника и пришедшие на помощь соседям горцы Сасуна. Они осадили Ван, как некогда греки – злосчастную Трою. Ревностный эллин сражался за честь прекрасной Елены, которую недостойный соблазнитель похитил из гостеприимно открытого ему дома царственного супруга. А рштунийцы сражались за свою любимую госпожу, которую безжалостно похитил ее сводный брат.