Текст книги "Самвэл"
Автор книги: Акоп Мелик-Акопян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)
– Самое безопасное место – под защитой твоего войска, – спокойно ответила Сатеник.
Ответ жены, мудрый и по-мужски решительный, поразил и обрадовал Мушега. В этом ответе видна была мужественная душа дочери мокской земли.
Эти слова не были сказаны ни сгоряча, ни наобум, они были глубоко продуманы. Когда муж обрисовал ей неутешительное положение дел, в уме Сатеник сразу же родилась эта мысль. Чтобы пояснить ее, она добавила:
– Ты говоришь, что Меружан и твой дядя постараются захватить семьи всех нахараров и, конечно, нашу семью тоже. Раз так, и мне и женам всех нахараров разумнее всего искать прибежища именно в стане наших войск. Мы возьмем наши колыбели, пойдем рядом с нашими мужьями и своими руками будем врачевать их раны...
Совет жены показался Мушегу как нельзя более уместным. Другого выхода не было. Так и следовало поступить. Нахарары должны были объединить все свои войска для борьбы с врагом, значит, их родовые замки – защита и прибежище их семей – остались бы без защиты. Между тем, враг приложит все усилия, чтобы захватить эти замки. А если нахарары будут защищать только свои замки, они раздробят свои силы, армянское войско окажется малочисленно, а границы страны – открыты для вторжения.
Однако теперь возникало другое неудобство. Мушег должен был выехать через два дня. Если он возьмет семью с собой, то этим обнаружит перед всеми свои намерения, которые стремился хоть па какое-то время скрыть. И потом, на нем ведь лежала обязанность позаботиться о безопасности семей дяди и двоюродных братьев; он не делал различия между ними и своей семьей.
Он снова обратился за советом к жене.
– У нас заведено, – подумав, сказала она, – каждый год присутствовать на всенародных празднествах в Шаапи-ване. Не раз случалось выезжать и задолго, за несколько месяцев до праздника. Там стоят войска царя, туда прибывал и он сам. В ожидании праздника мы вместе наслаждались красотою окрестных гор. Сейчас это паломничество – удобный предлог уехать отсюда. Ты можешь уехать через дна дня, как и решил, а мы по следуем за тобой через неделю.
– Прекрасная мысль! – восхитился Мушег. – Священный Шаапиван недалеко от Артагерса, а наше войско будет стоять там.
За дверью снова послышалось детское агуканье.
Муж и жена прервали свой разговор.
Няня внесла маленького Мушега и сказала, что он никак не хочет угомониться. Молодая княгиня взяла дитя на руки. Маленький человечек, самый большой предмет забот и беспокойства родителей, сам же и мешал им прийти к окончательному решению.
Сатеник отпустила няню.
Малыш высвободился из объятий матери, переполз в объятия отца и, поднявшись на пухлые ножки, протянул ручонки к его лицу – играл его бородкой, дергал за волосы, трогал губы.
– Да, дорогая, священный Шаапиван – это самое удобное место, – повторил Мушег. – Хорошо, что напомнила мне о нем. Там ты уже не найдешь нашего злосчастного государя, но непременно найдешь еще более злосчастную государыню. Твое присутствие смягчит ее горе. Там сейчас все царское войско, оно двинется оттуда на соединение с нашими войсками, которые будут сосредоточены в Артагерсе. Значит, все решено.
Едва он произнес эти слова, маленький Мушег чихнул дна раза подряд, и эта счастливая примета скрепила принятое решение.
XVIII ЮНЫЙ АРТАВАЗД
Уже совсем стемнело, а Самвел, который еще утром поехал провожать Саака и Месропа, все не возвращался. В зале одиноко сидел, дожидаясь своего питомца, старый Арбак, у дверей томился юный Юсик. Оба изнывали от беспокойства: князь запаздывал, чересчур запаздывал.
Старик несколько раз вставал, поправлял фитиль в светильнике, убавлял огонь, потом снова прибавлял, но этого оказалось недостаточно, чтобы занять его, и он начал от скуки пересчитывать копья и другое оружие, расставленные в зале. Дядька Самвела и прежде пересчитывал их, по крайней мере, раз сто, не меньше, и все-таки начал все с начала.
Юный Юсик время от времени входил в зал, говорил старику какую-нибудь чепуху, чтобы поддеть его, и снова выходил.
А князя все не было.
Юсик снова вошел в зал, остановился прямо напротив старика, подбоченился и со смешком в голосе спросил:
– Знаешь, что я видел под окнами?
– Что ж ты видел, чертенок? – хмуро спросил Арбак, вглядываясь в плутоватое лицо юноши.
– Стою, вижу, кто-то все ходит мимо меня туда-сюда. Я прижался к стене, он меня не заметил, постоял под окнами и ушел. Он все крутился у наших покоев и все озирался по сторонам... то туда посмотрит, то сюда. Подберется к окнам, постоит, послушает, потом отойдет, чтобы не заметили, потом опять подкрадется. Вот отошел он, а я сбегал на кухню, притащил полено покорявее и положил как раз там, где он пристраивался, когда в окно заглядывал. Пришел он снова, запнулся о полено да как грохнется прямо на камни! Что уж он там себе разбил, голову или нос, не знаю, только застонал, заохал – и захромал, откуда пришел,
– Кто был, не знаешь?
– Как не знать. Евнух Багос, княгинин любимчик.
– Этого прохвоста давно пора прикончить... прибить как собаку, – со злостью буркнул старик.
– Он свое получил, – отозвался юноша и снова вышел за дверь.
Арбак остался один. Его душил гнев – и это был праведный гнев. Целых полвека был старый воин свидетелем всего доброго и дурного, что совершалось в замке, радовался его радостям и печалился его печалями, но никогда у него не было так тяжело на сердце, как в эти дни. Он еще не совсем разобрался, что тут творится, но внутренний голос говорил ему, что дело нечисто. Соглядатаи матери обложили покои сына... сын что-то делает тайком от матери... по ночам какие-то люди входят в замок, выходят... все шепчутся, все таятся друг от друга... Что значат все эти предосторожности? Старик задавал себе эти вопросы, и его ясная и бесхитростная душа не находила ответа.
Он сидел нахмурившись и угрюмо размышлял обо всем этом, пока в прихожей не послышались громкие шаги. Дверь открылась, и вошел Самвел, а за ним двое оруженосцев, которые встали по обе стороны двери.
– Добрый вечер, дорогой Арбак, – весело воскликнул он, подошел к старику и положил руку ему на плечо. – Долго я заставил себя дожидаться?
Молодой князь был весел, и это немного разогнало мрачное настроение его старого дядьки. Арбак поднял голову.
– Что так припозднился?
– Не так-то легко расставаться с любимыми друзьями, высокочтимый Арбак. Ели-пили, обнимались, расставались – а потом снова вернулись обратно, снова принялись прощаться, потом еще и еще раз – так и прощались, пока солнце не село.
Он повернулся к дверям и жестом отпустил оруженосцев. Отвесив поклон, они ушли. Вошел Юсик и встал на страже у дверей.
– Теперь скажи, Арбак, был ты у моей матери? – спросил Самвел и устало прилег на диван.
– Как же, – отозвался старик. – Два раза был.
– Нет, три раза, – уточнил Юсик.
– Грешен, ошибся – три раза, – поправил себя старик, покосившись на юного слугу. – Раз утром, раз днем...
– И раз вечером, – со смехом докончил за него Самвел.
– Ну да, и раз вечером, – повторил старик, не понимая, что тут смешного.
Самвел был слегка навеселе, не то он никогда не позволил бы себе подшучивать над своим пестуном, которого очень уважал. Заметив, что старик огорчился, молодой князь сразу оставил свой шутливый тон и продолжал уже подчеркнуто серьезно.
– Значит, ты был у моей матери. Ну, рассказывай, какие приготовления сделаны к моему путешествию. Утром я должен выехать во что бы то ни стало.
– Княгиня как раз и хочет, чтобы ты завтра утром отбыл, – ответил старик, поднялся со своего места, подошел к тахте, на которую прилег Самвел, и уселся около нее на ковре, чтобы говорить, не повышая голоса. – У нее все готово. Пятьдесят юношей, все как один на серых конях, все в серебре – и кони и всадники – будут сопровождать тебя. Двадцать гнедых мулов, запряженные попарно, повезут палатки, припасы и одежду. Два белых мула повезут княжескую колесницу. Двадцать гнедых коней поведут за выездом. Роскошную сбрую для них княгиня выделила из своей сокровищницы. Кроме пятидесяти молодых телохранителей, тебя будут сопровождать семеро оруженосцев, семеро сокольничих, семеро псарей и два повара. Вина, другие напитки, сладости и фрукты, как положено, размещены в особых ларях. Не забыть бы сказать: в число телохранителей входит знаменосец, который понесет княжеский стяг, барабанщики и трубачи.
Арбак ни разу не запнулся, перечисляя все это, потому что заглядывал в клочок пергамента, который держал в руках. Когда он кончил, Самвел заметил:
– Великолепный выезд, но очень уж громоздок. Мне бы хотелось, чтобы свита была как можно легче и подвижнее.
– Княгиня желает, чтобы твой выезд не посрамил чести твоего отца и твоего имени, – отозвался старик тоном, в котором явственно ощущалось недовольство.
– А из моих людей кто включен в свиту?
– Никто. Это княгиня оставила на твое усмотрение. Кого захочешь, того и возьмешь с собой.
– А ты, дорогой Арбак, поедешь со мной?
– Когда это Арбак отпускал тебя одного? Да Арбак костьми ляжет на твоем пороге, – и он указал на порог опочивальни.
Юсик стоял у стены, и его блестящие глаза перебегали с лица молодого князя на старика Арбака. Он волновался и с нетерпением ждал, когда князь скажет, берет он его с собой или нет. Радости юного слуги не было границ, когда Самвел сказал Арбаку:
– Спасибо моей матери, что позволяет мне самому выбирать своих людей. Я возьму всех. Позаботься, дорогой Арбак, чтобы утром они были готовы.
– Я уже все сделал, – отозвался Арбак.
Тут Юсик выступил вперед и сказал, весь залившись краской:
– Могу ли я попросить моего князя?..
– Говори.
– Моего коня перековали, и он теперь хромает.
– Арбак распорядится выдать тебе коня из моих конюшен – любого, какого выберешь.
Юсик просиял.
Арбак встал.
– Ты куда? – спросил Самвел.
– Еще не все готово, пойду пригляжу.
– Спасибо, милый Арбак. Утром я должен выехать рано, как можно раньше.
Старик медленно и важно кивнул и вышел не оглядываясь.
После его ухода Самвел совсем развеселился. Приготовления, сделанные княгиней к его отъезду, оказались хоть и не совсем такими, как бы хотелось ему, но все же удачнее, чем он ожидал. Он не думал, что мать оставит на его усмотрение столь многое. Он заранее предугадывал пышность и торжественность, ни не ожидал, что мать позволит ему взять с собой своих людей, а их было больше, чем тех, кого отрядила с ним она.
Самвел ходил по комнате, энергично потирая руки, и что-то прикидывал и обдумывал. Юсик заметил, что его господин в хорошем расположении духа, и хотел обратиться к нему еще с одной просьбой. Но на этот раз юноша долго колебался и хотя обычно не лез за словом в карман, и язык у него был подвешен на диво ладно, на этот раз он словно прилип к гортани, В полном смущении Юсик, не поднимая головы, переминался с ноги на ногу и не раз уже чесал затылок. «Сказать?., не сказать?..» – теснилось у него в голове.
Взгляни Самвел хоть мельком на бедного юношу, он тут же уловил бы, в каком тот замешательстве. Но молодой князь был слишком захвачен приятными размышлениями и не обращал на Юсика никакого внимания.
Юный слуга кашлянул раз, потом другой. Это покашливание привлекло внимание Самвела. Он взглянул на растерянное лицо Юсика:
– Хочешь что-нибудь сообщить мне?
– Не знаю, как и сказать, господин мой... – пробормотал тот, не поднимая глаз.
– Как всегда говоришь, так и скажи, – рассмеялся Самвел. – Что ты мнешься?
Это придало духу юному слуге, и он чуть не плача сказал:
– Сегодня она весь день плакала...
– Кто плакал? Нвард?
– Да, господин.
– А в чем дело?
– Узнала, что я еду со своим господином.
– И горюет из-за этого?
– Нет, господин мой. Я обещал...
– Что обещал?
– Что как-раз на этих днях...
– Обвенчаетесь. Так, что ли?
– Да, господин мой.
– Так за чем дело стало? Хочешь остаться дома и жениться?
– Нет, господин мой. Мы даже еще не обручились.
Самвел на минуту задумался и потом успокоил верного слугу:
– Половину обещания можешь выполнить теперь же. Обручись сейчас же, а обвенчаетесь, когда вернемся. Не знаю, правда, когда вернемся... Но когда бы ни вернулись, непременно вас обвенчаю. Нвард прекрасная девушка, и в эти дни сослужила мне немалую службу. За это надо достойно наградить ее. Я велю Арбаку, чтобы все, что положено для обручения, выдали ей из моей сокровищницы.
Бедный юноша не знал, как выразить свою признательность. Со слезами на глазах он кинулся в ноги своему господину. Самвел поднял его.
– Встань. Нвард – хорошая девушка, а ты – превосходный слуга.
В это время дверь с треском распахнулась, и в комнату влетел юный князь Артавазд, двоюродный брат Самвела, сын Ваче Мамиконяна. Он обнял Самвела, прижался щекой к его щеке и воскликнул с воодушевлением:
– Ах, Самвел, представить себе не можешь, как я рад, как рад!.. Просто передать не могу!
– Чему это ты так обрадовался? – поинтересовался Самвел, с трудом высвободившись из пылких родственных объятий красивого юноши.
– Сядем, я все расскажу. Устал – мочи нет!
Оба сели. Юноша раскраснелся, как маков цвет. Видно было, что от самого своего дома он бежал, не переводя дыхания. Отдышавшись немного, Артавазд заговорил.
– Мне только сегодня сказали, что ты едешь встречать своего отца. Я сразу подумал: Самвел едет, а я что же? Тут же кинулся к Мушегу, поцеловал руку, кинулся в ноги – словом, вымолил согласие. Потом кинулся к твоей матери, ее тоже расцеловал с ног до головы – она тоже согласилась. Оставалась моя мама. Ну, ее поцелуями не очень-то убедишь. Одна надежда на язык. «Знаешь, – говорю, – Меружан возвращается, Ваган возвращается. С ними едут известные полководцы, приближенные персидского царя. Надо побывать среди них, показать себя. Там будут сыновья всех нахараров, а я чем хуже? Из лука стреляю – дай Бог каждому, копьем тоже владею не хуже других...» Словом, все сказал, что только мог. Сам знаешь, все матери честолюбивы, когда речь идет о сыновьях. Ей захотелось, чтобы ее сын отличился среди других нахарарских сыновей и удивил персов. Ничего все устроил, правда?
– Правда, – отозвался Самвел. – Только прилгнул больше, чем надо.
– Нет, ей-Богу, нет, не лгал я, – залился красной Артавазд. – Правда, прихвастнул лишнего. А что было делать? Тут хочется вырваться из дому, людей, посмотреть, себя показать, а они держат чуть не под замком, будто я девица на выданье. И же не маленький! Через год усы вырастут. Конечно, тогда все скажут, что я мужчина, а теперь?.. Сегодня глаз не сомкну, – перевел он разговор, – и ложиться не стану. Когда утром в дорогу, мне не спится. Все надо приготовить, за всем присмотреть...
Этот говорливый юноша, почти мальчик, с которым мы впервые встретились в саду князя Мушега, где он состязался в стрельбе из лука с юным Амазаспом, был полон жизни и огня и у него были все основания и полное право поехать с Самвелом. Самвела смущало другое: не помешает ли этот неопытный и простодушный отрок, не станет ли он обузой, не свяжет ли его по рукам и ногам... Поэтому Самвел колебался и медлил с ответом. Артавазд схватил его руки и поднес к своим губам.
– Все согласны, дорогой Самвел, ты один остался. Скажи скорее: ты согласен? Возьмешь меня?
Самвел все еще медлил с ответом. Тогда Артавазд добавил:
– Не согласишься – сам поеду!
Тут он, конечно, хватил через край, но Самвел хорошо знал его пылкий, безудержный нрав. Откажись Самвел взять его с собою, он, чего доброго, и впрямь, мог поехать сам.
«И потом – он может быть полезен», – мелькнуло у Самвела.
Он обнял юношу.
– Не горюй, Артавазд, ты будешь лучшим украшением моего отряда. Я без тебя шагу не сделаю. Иди готовься.
Артавазд вскочил и, забыв даже попрощаться, вылетел из зала. В прихожей его ждал слуга с факелом. Он обогнал слугу и понесся домой. Слуга шел следом, еле поспевая за своим господином.
Три дня прошло с той ночи, когда два гонца прибыли в замок Вогакан и привезли дурные вести из Тизбона.
Три дня спустя из замка Вогакан выехали два сына двух братьев.
Самвел – утром, торжественно, с пышной свитой.
Мушег – ночью, тайно, всего с двумя оруженосцами.
I ПРИРОДА АРМЕНИИ, УДЕЛЬНЫЕ КНЯЗЬЯ И ЦАРЬ
Армения – страна гор.
Бесконечные горные хребты и их многочисленные отроги изрезали всю поверхность страны, как бы накрыли ее огромной сетью. В тесных ячейках этой густой сети были стиснуты глубокие ущелья, сумрачные лощины и узкие долины. Каждое ущелье, лощина или долина представляли собой самостоятельную область, отделенную от остальных естественными границами.
Областей было столько, на сколько ячеек разделила страну горная сеть. Насколько изрезана была страна географически, настолько же раздроблена политически. Армения принадлежала к тем немногим странам, которые при небольшой территории распадаются на множество самостоятельных провинций.
Эти провинции были практически отрезаны друг от друга и почти не сообщались. Горы встали вокруг них неприступными крепостными стенами, ущелья пролегли непроходимыми рвами.
Очень нелегко приходилось человеку в борьбе с суровой природой.
Только исконный горец, рожденный и вскормленный горами, только он один, соперничая с горными козами, мог прокладывать себе дорогу сквозь это ужасающее буйство природы, по скалистым, горным кряжам, где под ногами бездонная пропасть, из которой едва доносится глухой рев горной реки, а над головой нависают скалы, постоянно готовые сорваться, обрушиться вниз и все похоронить под своими чудовищными обломками.
Местами путь преграждали сумрачные чащи непроходимых лесов. Люди, жившие в них, росли под сенью исполинских дерев и вместе с ними питались тем, что дает лес, и не подозревали о существовании иного мира за пределами своего густолиственного обиталища.
Входя в эти леса, путники страшились не столько диких зверей, сколько затаившихся в лесных чащобах людей.
В трудности передвижения, созданные горами и лесами, вносили свою лепту и реки. Они бурлили в своем глубоком каменном русле меж утесистых, обрывистых и высоких, как крепостные стены, берегов. Стиснутые скалами, они ревели, грохотали, рычали и в бешеной пене бились о недвижные, несокрушимые скалы, чтобы хоть немного раздвинуть их. Грозные пороги Аракса наводили ужас на каждого, кто к ним приближался.
Зажатые в тисках гор и ущелий, реки Армении были несудоходны. Они соглашались нести на себе суда, лишь вырвавшись из тесных объятий скал, когда вольно текли через луга и долины, мирно и неторопливо приближаясь к морю.
Пять великих патриархов армянских рек – Тигр, Евфрат, Кура, Араке и Фазис – не отличались кротостью и терпением, и человек был еще не в силах смирить их, скрепив арками мостов. Вот почему мост через Араке, сооруженный императором Августом, почитался истинным чудом, и Вергилий воспел его в стихах, а мост, сооруженный через ту же реку персидским царем Киром, считали делом рук богов. Древний мост близ города Арташата, называемый Таперакан, первоначально представлял собою цепь связанных между собой плотов, и пользоваться им можно было только тогда, когда на реке нет волнения.
Не меньше препон путешественнику ставила зима, долгая армянская зима.
Уже в октябре во многих местах, особенно гористых, глубокий снег покрывал долины, засыпал ущелья, заметал без следа все дороги, и всякое сообщение начисто прерывалось. Путники отправлялись в дорогу с длинными шестами в руках: если бы их застиг снежный обвал, верхушки шестов оказались бы снаружи, и посланные на помощь догадались бы, что под снегом есть люди. Эти шесты имели и другое преимущество: на них опирались, перепрыгивая через глубокие расщелины, а оказавшись под снегом, пробивали в нем отверстия, чтобы не задохнуться.
Снежные обвалы и лавины таили в себе угрозу не только для простых смертных, но даже и для государей.
Царь Санатрук в раннем детстве целых трое суток был вместе со своей няней погребен под снежным обвалом. Во время поисков их нашел белый пес спасателей и не отходил, пока не подоспела помощь. Царь Тиран Г был погребен под снежной лавиной, и тело его так и не нашли. Ксенофонт и его десятитысячный отряд, проходя через страну армян, обморозили руки и ноги, хотя зима была еще в самом начале. Он даже велел надеть на ноги коням теплые мешки и все же не смог уберечь их. В царствование Артавазда I армянская зима унесла 8000 воинов из легионов консула Антония, когда тот возвращался из персидского похода.
Поистине ужасны бури и метели в горах Армении. Свирепый ветер в ярости поднимает в воздух груды снега и застилает все вокруг густою ледяною пылью. В эти гибельные минуты все живое ищет спасительного укрытия. На больших дорогах в самых опасных местах строились особые постоялые дворы, чтобы караваны могли в них укрыться от разбушевавшейся стихии. Но когда свирепствовали снежные бури, караванам не всегда удавалось достичь спасительного прибежища. Не раз случалось, что их заносило снегом в считанных шагах от постоялого двора.
В горных районах Армении поселяне вместе со своим скотом почти полгода жили под снегом в темных, вырытых в земле жилищах. В этих подземных помещениях и хозяева и скот имели достаточный запас пищи. Но стоило зиме затянуться – голод и падеж скота становились неизбежны. Воду добывали, растапливая снег, но корму для скота добыть было неоткуда.
Весеннее солнце приносило с собой тепло, но вместе с ним и наводнения. Мутные потоки с шумом низвергались с гор и заливали низины; всякое сообщение затруднялось еще более. Но вот белые заснеженные долины у подножия гор постепенно чернели, а затем и покрывались дивным зеленым ковром. Прилетали ласточки, их щебету вторило блеяние новорожденных ягнят, и пастухи разбивали свои шатры на цветущей зелени горных пастбищ.
Наступало лето.
У подножии гор, в долинах, зрели гранаты, смоквы, оливки, янтарем отливали золотые виноградные грозди, словно золотые девичьи косы колыхались и клонились к земле литые колосья пшеницы. А там, на вершинах, по-прежнему белели на фоне небес снежные вершины, и вечная стужа застывала широкими плотными пластами снега в складках вечных гор.
Внизу, и долинах, летний зной и духота были еще мучительнее, чем зимняя стужа. Солнце палило, небеса, казалось, изливали пламя. Люди, которые привыкли находить прибежище от зимних холодов под землею, теперь спасались от безжалостного солнца, перегоняя свои стада в горы. Так каждый год совершалось своего рода переселение народа – от жары к прохладе, от холода к теплу. Но жители каждой провинции не выходили при этом за ее границы.
Эти суровые, столь различные, даже полярные природные условия выковали в своем горниле столь же суровые, резко очерченные характеры. Это и было причиною, что нравы, обычаи, жизненный уклад и вообще все общественное устройство армянского народа были во всех своих проявлениях следствием природных условий его страны.
Реки, большие озера, цепи гор и многочисленные их отроги разделили страну на множество мелких, отрезанных друг от друга природных зон, каждая из которых и стала самостоятельной политической единицей, отделенной естественными границами. При царе Трдате их было 620. При Аршаке II, правнуке Трдата, стало уже 900.
Каждая из этих областей была отдельным княжеством, и каждое княжество жило своей особой жизнью и по своим особым обычаям, которые развились в зависимости от местных условий.
Неподвижность, трудности общения, которые мы обрисовали выше, еще более усугубляли местные отличия. Жизнь менялась медленно, и так же медленно менялись обычаи. Следствием были замедление темпов просвещения и развития страны. Жители одной провинции плохо понимали жителей другой, хотя все они были армяне и, стало быть, братья. Различие интересов вызывало и различия в управлении. Каждая область имела свое особое управление, свои законы и традиции.
Каждая область представляла собой отдельное княжество, то есть нахарарство.
Сколько было областей, столько же было и нахарарств. Шли века, и в силу разных политических обстоятельств число их то увеличивалось, то уменьшалось. Князья, правившие на-харарствами, назывались нахарарами.
Каждый нахарар был полным хозяином своей страны. Его власть передавалась по наследству.
Нахарары находились в вассальной зависимости от царя Армении. Они вносили определенные суммы в царскую казну, обязаны были держать свое войско определенной численности и в случае войны с внешним врагом приходить на помощь царю, а в мирное время охранять рубежи страны. Каждый нахарар заботился о безопасности тех границ, которые примыкали к его княжеству.
Царь Арташес II впервые точно размежевал границы княжеств, поставил на границах владений межевые каменные столбы и занес размеры каждого наследственного владения в дворцовые книги, а царь Трдат Великий определил их обязанности по охране границ государства. Вообще нахарарства, расположенные близ границ Армении, были и обширнее и могущественнее, нежели те, которые расположены были в центре, или, как тогда говорили, в срединной стране. Некоторые из приграничных князей владели несколькими областями.
Многие из нахарарских домов обладали особыми привилегиями как в управлении государством, так и при дворе. Так, например, местоблюститель царя всегда избирался из рода Мурацанов, во время торжественной коронации венцевоз-лагателем был один из Багратуни, главным царским евнухом всегда был представитель дома Мардпетов, спарапет армянского войска всегда был из рода Мамиконянов. Были и другие нахарарские фамилии, привилегией которых были различные должности при дворе.
Каждое нахарарство, взятое само по себе, было самостоятельным государством. Княжил старший в роду, он назывался наапет или танутер, что собственно и означает «старший в роду». Остальные члены нахарарской фамилии пользовались лишь своей долею доходов или в денежной форме или натурой. На протяжении веков нахарарские роды становились, естественно, все многочисленнее, и вполне понятно, что доходов оказывалось недостаточно, чтобы удовлетворить всех. В таких случаях нахарары весьма нередко расширяли свои владения, отнимая земли у соседей. Кровавые междоусобные распри переходили из поколения в поколение, что часто приводило к уничтожению целых нахарарских родов. Так, после смерти царя Трдата нахарарские дома Бзнуни, Манавазян и Вордуни почти истребили друг друга в междоусобной войне.
Царь был по размерам своих земельных владений едва ли не самым крупным нахараром. Ему принадлежала вся Айра-ратская область – сердце страны.
Айрарат, будучи царской вотчиной, был неделим.
В Айрарате жили только царь и наследник престола. Другие члены царствующего дома не имели права селиться в Айрарате, для них отведены были отдельные области. Это было законом все время, пока царствовали Аршакиды.
Области Аштеанк, Агиовит и Арберани и все доходы с них предназначались членам царской фамилии. С течением времени число Аршакидов настолько возросло, что даже всех земель с их доходами оказалось недостаточно, поэтому они вечно сетовали, что земли мало, и выпрашивали у царя новые владения.
В истории Армении мы не найдем даже намека на то, чтобы члены царской фамилии несли какую-нибудь государственную службу. Не увидим мы их и на военной службе. Они были обречены на вечное безделие. Им выделялись обширные области и выплачивалось из царской казны щедрое денежное содержание, чтобы они проживали все эти богатства, занимались охотой и всевозможными развлечениями и не искали иной славы и иных занятий. Такова была политика, ограждавшая престол от их притязаний: при расслабляющей ум и волю бесцельной жизни в них погибали все высокие и доблестные устремления.
Итак, вотчиной царя был Айрарат, где он и жил в столице государства со своим наследником. Остальные члены царской фамилии не имели права селиться в Айрарате. Им отведены были отдельные провинции.
Только один из Аршакидов, племянник Аршака II по имени Гнел, осмелился поселиться в Айрарате (у подножия горы Арагац), чем возбудил в Аршаке подозрения и вскоре пал их жертвой.
С одной стороны, разрасталась царская фамилия, с другой – росло число нахарарств. Таким образом, большая часть земель Армении оказалась поделенной между ними, что истощало доходы в ущерб царской казне.
Царю принадлежала лишь одна провинция – Айрарат.
При таком государственном укладе, когда мерилом могущества была величина земельных владений и количество живущих на ней людей, вполне понятно, что объединенные силы нахараров могли не только оказывать давление на царя, но и постоянно держать в своих руках его судьбу. У каждого наха-рара было свое войско, и у некоторых оно было сильнее, чем У Царя.
С другой стороны, когда перед нами такое количество мало связанных друг с другом мелких княжеств, каждое из которых было замкнутым мирком, жило только своими интересами, имело издревле свою традиционную самостоятель– носхь– ясно, что из них не могло образоваться единое, сильное централизованное государство.
Последние из Аршакидов понимали, в чем их слабость, и, стремясь превратить государство в единое и сильное целое, начали мало-помалу сводить на нет власть феодалов.
Положение Армении, ее отношения с соседями и непре-кращающиеся столкновения с нахарарами привели царей на эту закономерную стезю.
Эта идея возникла у Аршакидов с того самого дня, как христианство проникло в Армению. Первым начал Трдат, который истребил сильный нахарарский род Слкуни и отобрал у него Тарон. Но великий царь, занятый великим делом религиозного преобразования Армении, не имел времени осуществить еще более сложное дело ее политического преобразования.
Три преемника Трдата Великого – Хосров II, Тиран II и Аршак II – продолжили начатое им дело. Сын Трдата Великого, Хосров II, не обладал ни богатырской статью своего отца, ни его непобедимой доблестью, но в уме ему отказать было нельзя. В отношения нахараров он проводил двойную политику, сочетая гонения с более политичными мерами. Он был откровенно жесток, когда повелел убить Бакура, бдешха Ахдзника, истребил весь его род, залил кровью его княжество и затем выселил оттуда его сына Хеша со множеством других пленных. Меры, на первый взгляд, более мягкие, были гораздо дальновиднее и могли стать куда более гибельными для нахараров, если бы Хосров царствовал долго, однако он оставался на престоле всего девять лет. Хосров замыслил привязать старших нахараров к царскому двору и посредством придворных увеселений расслабить и истощить их. С этой целью он издал указ, согласно которому нахарары, имевшие войско численностью от 1000 до 10000 воинов, обязаны были неотлучно находиться при царе и не покидать двора. Чтобы чем-то занять их, Хосров основал на берегах Аракса город Двин, перенес туда свой двор, а недалеко от города приказал засадить лесом всю обширную долину по течению реки Азат и назвал этот лес своим именем – Хосровакерт. В лесах он повелел развести диких зверей и птиц для охоты. Там же он построил роскошный дворец, который назывался Тикнуни, что значит «сераль». В роскоши и неге этого чудесного дворца, с его тенистыми рощами, неумолкающей музыкой и вечным ликованием, жил целый цветник красивых женщин. Там к услугам нахараров были любые удовольствия и развлечения. Там соблазны и придворная изнеженность преждевременно истощали их, убивали всякие честолюбивые, и властолюбивые стремления. Но это продолжалось недолго. Хосров умер, и вместе с ним умер его замысел.
