Текст книги "Последнее убийство (Сборник)"

Автор книги: Агата Кристи

Соавторы: Эрл Стенли Гарднер,Айра Левин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц)

 Айра Левин
Поцелуй перед смертью

Часть 1. ДОРОТИ

 Глава 1

У него были такие прекрасные планы, такие прекрасные, а теперь она разрушила их. Его охватила ненависть, лицо исказилось, челюсти сжались до боли. Выхода он не видел.

А она тихо рыдала в темноте. Ее щека прижалась к его обнаженной груди, слезы и горячее дыхание обжигали грудь. Ему хотелось оттолкнуть ее.

Наконец лицо его разгладилось. Он обнял и погладил ее по спине. Спина была теплая или, скорее, это его рука была холодной, он знал, что все в нем сейчас было холодно. Под мышками было мокро от пота, а ноги дрожали, что происходило с ним всегда, когда он оказывался в трудном и запутанном положении. Он полежал, выжидая, пока спадет дрожь. Свободной рукой накинул на ее плечо одеяло.

– Слезы ни к чему хорошему не приведут,– мягко проговорил он.

Она послушно замолчала, продолжая судорожно всхлипывать, и вытерла глаза поношенным одеялом.

– Это уже давно,– сказала она.– Недели. Я не хотела говорить, пока сама не была уверена.

Его рука на ее спине стала теплее.

– Ошибки быть не может?—спросил он шепотом, хотя в доме никого не было.

– Нет.

– Сколько?

– Уже два месяца.– Она потерлась щекой об его грудь, и он понял, что она смотрит на него.– Что нам делать?

– Ты не сообщила врачу свое настоящее имя?

– Нет. Хотя он понял, что я лгу. Это было ужасно...

– Если твой отец узнает...

Она уткнулась губами в его грудь и снова повторила свой вопрос:

– Что нам делать?

Она ждала ответа.

Он немного сдвинулся, делая вид, что размышляет, и надеясь немного подбодрить ее. На самом деле он утомился под тяжестью ее тела.

– Послушай, Дорри,– проговорил он,– я знаю, ты хочешь, чтобы я па тебе немедленно женился, завтра же. И я хочу жениться на тебе. Больше всего на свете. Клянусь богом. —Он помолчал, осторожно подбирая слова. Она снова прижалась к нему всем телом, напряженно прислушиваясь.– Но если мы так поженимся, то не сможем даже вначале встретиться с твоим отцом. А когда через семь месяцев родится ребенок, ты сама знаешь, что он сделает.

– Он ничего не сможет сделать,– запротестовала она.– Мне уже больше восемнадцати. Что он сможет сделать?

– Я не говорю о запрете или о чем-то подобном.

– Так о чем же? Что ты имеешь в виду?

– Деньги,– ответил он.– Что он за человек, Дорри? Ты можешь рассказать о нем и о его принципах? Твоя мать совершила одну-единственную ошибку. Он узнал об этом восемь лет спустя и развелся с ней. Он разошелся с ней, не заботясь ни о тебе, ни о твоих сестрах, ни о слабом здоровье матери. Так что, по-твоему, он сделает для тебя? Он забудет даже о твоем существовании. Ты не получишь ни цента.

– Меня это не волнует,– с легкостью отозвалась она.– Ты думаешь, что меня это волнует?

– Но меня это волнует, Дорри,– Он снова мягко погладил ей спину.– Не ради меня самого. Клянусь богом, что не ради меня, а ради тебя. Что с тобой будет? Нам обоим придется бросить учебу: тебе – ради ребенка, мне – ради работы. А что буду делать я? Два курса– и нет диплома. Что я буду делать? Кем работать? Клерком? Или смазчиком на текстильной фабрике?

– Дело не в этом...

– В этом! Ты не знаешь, как много это значит. Тебе будет только девятнадцать лет, и ты не знаешь, что это значит – не иметь денег. А я знаю. Через год мы перегрызем друг другу глотки.

– Нет, нет!

– Все верно, мы так сильно любим друг друга, что никогда не ссорились. Но где мы жили? А где будем жить? В комнате, оклеенной газетами? Семь раз в неделю есть спагетти? Если я увижу, что ты живешь так по моей вине...– Он помолчал немного, а потом закончил:– Тогда я застрахуюсь и брошусь под машину.

Она снова зарыдала.

Он закрыл глаза и заговорил, пытаясь ее успокоить:

– Я все так хорошо обдумал. Летом я поеду в Нью-Йорк, и ты познакомишь меня с отцом. Я смог бы понравиться ему. Ты рассказала бы мне, что он любит, чем интересуется, что не любит.– Он помолчал и продолжил: – А после окончания университета мы могли бы пожениться. Или даже этим летом. Мы смогли бы вернуться сюда в сентябре на наши последние два года. Собственная квартира на территории университета...

Она приподняла голову.

– Что ты собираешься делать? – спросила она.– Почему ты говоришь такие слова?

– Я хочу показать тебе, как прекрасно, как чудесно все может быть.

– Понимаю. Ты думаешь, что я не понимаю этого? – Голос ее прервался от рыданий.– Но я беременна. Я уже два месяца беременна.– Наступило молчание. Где-то послышался шум тормозящей машины.– Ты пытаешься Выкрутиться? Удрать? Ты это пытаешься сделать?

– Нет! Боже мой, нет, Дорри!—Он схватил ее за плечи и прижал лицом к своему лицу,– Нет!

– Тогда что же ты со мной делаешь? Ты женишься на мне сейчас же! Выбора у нас нет.

– У нас есть выбор, Дорри,– сказал он.

Он почувствовал, что ее тело напряглось.

– Нет! – произнесла она ужасающим шепотом и покачала головой.

– Послушай, Дорри! – сказал он, продолжая обнимать ёе за плечи.– Операции не надо. Ничего подобного.– Он взял ее лицо в руки и легонько сдавил щеки,– Слушай! – Он подождал, пока ее дыхание станет более ровным.– Здесь есть парень, Герми Годсен, в университетском городке. Его дядя владеет аптеками на Тридцать четвертой улице и в университете. Герми продает лекарства. Он сможет дать какие-нибудь таблетки.

Он погладил ее рот. Она молчала.

– Понимаешь, малышка? Мы попробуем! Это так много значит!

– Таблетки,– повторила она, как будто услышала новое слово.

– Мы попробуем. Это может оказаться просто волшебством.

Она в замешательстве покачала головой:

– О боже, я не знаю...

Он обвил ее руками.

– Я люблю тебя, малышка. Я не позволю тебе ничего принимать, ничего такого, что может тебе повредить.

Она прижалась к нему, положив голову на плечо.

– Я не знаю... я не знаю...

– Это будет так чудесно! – пообещал он. Его руки ласкали ее.– Собственная квартирка, и не надо будет ждать, пока хозяйка уйдет в кино.

– Откуда... откуда ты знаешь, что они помогут? – наконец спросила она.– А что, если не помогут?

Он сдержал вздох.

– Если не помогут,– он поцеловал ее в лоб, в щеку и в уголок рта,– если они не помогут, мы немедленно поженимся и пошлем к черту твоего отца и «Кингшип Коппер Инкорпорейтед». Клянусь тебе, малышка.

Он знал, что ей нравится, когда он зовет ее малышкой. Когда он держал ее на руках и называл малышкой, он мог делать с ней практически «все. Он подумал об этом и решил, что надо как-то изменить ее отношение к отцу. Он целовал ее и говорил ласковые и нежные слова, а она оставалась холодной.

Потом они закурили сигарету. Дороти держала ее, Первую затяжку она дала ему, а потом затянулась сама. При каждой затяжке огонек сигареты освещал белокурые волосы и большие карие глаза.

Она повернула горячий конец сигареты к нему и стала рисовать в воздухе линии и круги.

– Я могу загипнотизировать тебя таким путем,– проговорила она. Потом медленно поднесла сигарету к его глазам. Рука ее дрожала.– Ты мой раб,– шептала она, приблизив губы к его уху.– Ты мой раб и полностью в моей власти! Ты должен повиноваться мне и выполнять все мои приказания! – Она говорила это серьезно, но он не смог сдержать улыбку.

Когда они докурили сигарету, он взглянул на светящийся циферблат часов. Потом стал водить циферблатом перед ее глазами и говорить нараспев:

– Ты должна одеться. Ты должна одеться, потому что уже двадцать минут одиннадцатого, а к одиннадцати ты должна быть у себя.

 Глава 2

Он родился в Менассете, в предместье Фалл-Ривер, Массачусетс. Он был единственным ребенком в семье. Отец работал смазчиком на фалл-риверской текстильной фабрике, а мать шила, когда не хватало денег. По происхождению они были англичанами с примесью французской крови, а жили по соседству с португальцами. Отец не находил это соседство беспокойным, а мать – находила. Она была глубоко несчастной женщиной, замуж вышла очень молодой и надеялась, что муж ее добьется в жизни большего, чем быть простым смазчиком.

Он рано начал сознавать, что красив. Гости, приходившие к ним по воскресеньям, расхваливали его золотистые волосы и голубые глаза, а отец стоял рядом и укоризненно качал головой. Родители часто спорили из-за денег, которые тратила мать, чтобы одеть его.

Мать никогда не одобряла его игр с соседскими детьми, и первые дни в школе он чувствовал себя очень плохо. Неожиданно он стал мишенью для насмешек большой группы мальчишек, которые издевались и зло шутили над ним, и он все время боялся, что его посадят в лужу на школьном дворе. Однажды, когда он не смог больше выносить издевательства, он ударил обидчика ногой. Последовавшая затем драка была короткой, но дикой. В конце концов он повалил зачинщика на спину, уселся на него верхом и стал бить головой о землю. Появление учителя прекратило драку. После этого все уладилось. А потом этот обидчик стал его другом.

Отметки в школе были хорошие, что доставляло радость матери и вызывало скупые похвалы отца. Отметки стали еще лучше, когда его посадили за парту с непривлекательной, но умной девочкой. Она привязалась к нему и за поцелуи в раздевалке не прятала от него свои записи на экзаменах.

Школьные дни были самыми счастливыми в его жизни. Девушки любили его за красоту и обаяние. Учителя – за вежливость и внимательность: он кивал головой, когда они объясняли важные вещи, и улыбался, когда они пытались шутить. А мальчишкам он демонстрировал свое безразличие и к девчонкам и к учителям, и этого было достаточно, чтобы они тоже любили его. Дома он занимался домом. Отец, наконец, признал его и стал относиться к нему с уважением.

Когда пришла пора назначать свидания девушкам, он стал выбирать их в лучшей части города. Родители его снова начали спорить из-за денег, которые тратились на его одежду. Горячилась одна мать, отец был слишком равнодушен, а мать заводила разговоры, что он должен жениться на дочери богача. Говорила она это шутливо, но было ясно, что для нее это не шутка.

В старшем классе он был старостой и получил третью премию за успеваемость. А в его аттестате отмечалось, что он отличный танцор и пользуется успехом и уважением у товарищей. По окончании учебы родители устроили вечеринку, на которой было много молодых людей из зажиточной части города.

Две недели спустя он был призван в армию.

Первые дни пребывания в учебном подразделении ои пытался уцепиться за лучи былой славы. Но потом реальная действительность грубо вторглась в его жизнь. Оскорбления, которым он подвергался в школе, казались невинными шалостями по сравнению с тем, что было в армии. Здесь он уже не мог ударить сержанта ботинком. Армия оболванивала людей, превращала их в идиотов. Здесь он вместе со всеми читал глупые комические книжки, и не только потому, что слепо следовал за другими, но и потому, что здесь нельзя было сосредоточиться на «Анне Карениной», которую он привез с собой. Он обзавелся друзьями, поил их пивом и изобретал фантастически непристойные истории из жизни офицеров. В душе он презрительно относился ко всему, чему его учили и чем он занимался.

Когда он отплыл из Сан-Франциско на корабле, то все время блевал за борт. Он был уверен, что не выживет.

На острове, частично занятом японцами, он стал сторониться своих товарищей. Мрачные, глухие джунгли ужасали его.

...Джунгли окружали его со всех сторон, он не знал, куда идти. Где-то хлопнул выстрел, пуля просвистела у его уха. Испуганная птица взметнулась в воздух. Он почувствовал, как к горлу подкатывает какой-то комок, и бросился в кусты. Он решил, что пришел час его смерти.

Шум крыльев незнакомой птицы нарушил тишину. Он поднял голову и заметил среди ветвей дерева какой-то блеск. Он понял, что там затаился снайпер... Очухался он под другим кустом и увидел, что сжимает в руке винтовку. Тело покрылось липкой испариной, ноги дрожали, и ему казалось, что джапы слышат, как под его ногами хрустят листья. Винтовка весила тонну.

Наконец он оказался в двадцати футах от дерева. Подняв голову, он разглядел притаившуюся фигуру. Он прицелился и выстрелил. Птицы разразились криком. Дерево оставалось неподвижным. Потом сверху упала винтовка, а за нею свалился маленький желтолицый человек, судорожно хватавшийся руками за воздух. Человек был обсыпан листьями и кричал что-то на певучем языке.

Направив винтовку на японца, он встал. Японец был испуган так же, как и он. На лице джапа выступил пот, а колени дрожали. Он с жалостью наблюдал за попыткой джапа подняться на ноги. Его собственные ноги уже гораздо тверже стояли на земле, дрожь прекратилась, винтовка казалась невесомой, В голосе джапа звучала мольба. Желтые пальцы судорожно сжимались.

Он медленно нажал на спусковой крючок. Отдача не пошатнула его. Он бессмысленно наблюдал, как на груди у джапа расплывается красное пятно. Маленький человечек плотно прижался к земле джунглей. Птицы продолжали кричать в воздухе.

Минуту или две он смотрел на убитого врага, затем повернулся и пошел прочь. Шаг его был легким и упругим, как будто он покидал сцену после получения аттестата.

В январе 1947 года его демобилизовали. Он получил «Бронзовую звезду» и «Пурпурное сердце», а на груди его был шрам от пули. Вернувшись домой, он узнал, что, пока он был за океаном, отец погиб в автомобильной катастрофе.

Ему предлагали несколько мест в Менассете, но он отказался, так как они его не устраивали. Страховые

деньги отца кончились, и мать снова взялась за шитье. Двухмесячное восхищение городом иссякло вместе с двадцатью долларами в неделю, которые платило федеральное правительство, и он решил уехать в Нью-Йорк. Мать протестовала, но ему был двадцать один год и он сам мог выбирать свой путь. Соседи удивлялись, что он не хочет идти в колледж, тем более что правительство оплачивало учебу. Однако он считал, что колледж будет лишней задержкой на пути к успеху, на который он определенно рассчитывал.

Первой работой в Нью-Йорке была работа в издательстве. Сам управляющий сулил ему завидную карьеру. Но больше чем на две недели его не хватило. Потом он работал в универмаге в отделе мужской одежды. Единственной причиной его ухода оттуда через месяц было то, что он мог покупать себе одежду только со скидкой в двадцать процентов.

В конце августа, после пятимесячного пребывания в Нью-Йорке, сменив шесть мест работы, он понял, что он один из многих, а успеха нет и в помине. Он сидел в меблированной комнате и занимался самоанализом. Он решил, что если не нашел то, что ему нужно, в первых шести случаях, то не найдет это и в следующих шести. Он взял лист бумаги и авторучку и составил объективный, как он считал, список своих качеств, возможностей и способностей.

В сентябре он поступил в драматическую школу, воспользовавшись законом о льготах для демобилизованных. Вначале преподаватели возлагали на него большие надежды: он был умен, красив, у него был хорошо поставленный голос, хотя в нем и слышался новоанглийский акцент. Он тоже вначале надеялся на многое. Потом понял, что быть актером не так-то просто, для этого надо много трудиться и учиться. «Посмотрите на эту фотографию и выразите эмоции, которые у вас возникают при виде ее»—эти упражнения казались ему смешными. Единственный предмет, который он одобрял,– это дикция. Слово «акцент», примененное по отношению к нему, казалось ему чудовищной ошибкой.

В декабре свой двадцать второй день рождения он отметил у привлекательной вдовы. Ей было под сорок, но у нее было много денег. Встретились они на углу Пятой авеню и Пятьдесят пятой улицы – вполне романтично, как они решили позже. В ожидании автобуса она поскользнулась на краю тротуара и упала прямо в его объятия. Она была смущена и растеряна. Он сделал несколько шутливых замечаний насчет возможности попасть под машину, а потом они отправились в бар, где выпили по два мартини, за которые он расплатился чеком. В последующие дни они посещали выставки и кино и обедали в ресторанах. Он снова расплачивался чеками, но уже не своими.

Их привязанность продолжалась несколько месяцев, и за это время он отвык от драматической школы и посвящал свое время ей, сопровождая по магазинам, куда она ходила только ради него. Сперва он испытывал нечто вроде смущения, видимо из-за разницы в возрасте, но вскоре это прошло. Однако эта связь его не удовлетворяла по двум причинам: во-первых, несмотря на то что у нее было очень привлекательно лицо, тело, к несчастью, не отличалось привлекательностью; во-вторых, и что гораздо важнее, он узнал от лифтера ее дома, что был одним из многих молодых людей, которые регулярно менялись. Он подумал, что и такое положение не имеет надежного будущего. Месяцев через пять, заметив, что она стала проявлять меньший интерес к тому, как он проводит свое свободное время, он заявил, что возвращается домой, так как его мать смертельно больна.

Домой он вернулся, с трудом расплатившись за свои костюмы и заложив часы. Он вернулся рано утром в июле, утешая себя, что вдова немолода, некрасива и непостоянна, а для брака это не подходит.

Потом он изменил свои планы. Он решил поступить в колледж. Летом он работал в галантерейном магазине. Хотя закон о льготах и давал ему возможность платить за обучение и как-то жить, он хотел жить очень хорошо. Он решил получить высшее образование.

Наконец он выбрал Университет Стоддарда в Блю Ривер, Айова, при котором было нечто вроде клуба для детей богатых родителей. Попасть туда было нетрудно, и он принялся за учебу.

В конце первого курса он познакомился с очаровательной девушкой, студенткой последнего курса. Ее отец, был вице-президентом какого-то международного концерна. Они вместе гуляли, ходили на лекции и вместе спали. В мае она сказала ему, что помолвлена, что ее парень вернулся домой и она надеется, что он не будет сильно переживать.

На втором курсе он познакомился с Дороти Кингшип.

 Глава 3

Он принес две таблетки, две сероватые таблетки, которые достал у Герми Годсена. Они стоили ему пять долларов.

В восемь часов он встретился с Дороти на их обычном месте, на скамейке в центре широкого сквера, между аптекой и «Файн Артс». Когда он появился там, Дороти уже ждала его. Ее руки лежали на коленях, на плечи небрежно было наброшено пальто, для защиты от апрельской прохлады. Уличный фонарь бросал на ее лицо тени.

Он сел рядом и поцеловал ее в щеку. Она нежно приветствовала его. Из окон домов на них падали прямоугольники света, из «Файн Артс» звучала музыка.

– Я получил их,– сказал он.

Мимо прошла парочка, но увидев, что скамейка занята, вернулась назад.

– Боже мой, все занято!—донесся до них девичий голос.

Он достал из кармана конверт и вложил его в руку Дороти. Ее пальцы нащупали две таблетки.

– Прими сразу обе,– объяснил он.– Ты почувствуешь небольшой жар и тошноту.

Она убрала конверт в карман пальто.

– Что в них?

– Хинин и что-то еще, я не знаю.– Он помолчал,– Они не повредят тебе.

Он заглянул ей в лицо и увидел, что она смотрит в сторону «Файн Артс». Он проследил за ее взглядом. Где-то вдали мерцал красный свет. Там находился радиотранслятор. Он стоял на вершине холма и возвышался над Блю Ривер. А у его подножия расположилось здание муниципалитета, где выдавались свидетельства о браке.

«Интересно,– подумал он,– смотрит ли она туда с намеком или ее просто привлекает красный свет в темноте».

Он взял ее руки в свои, они были холодные.

– Не беспокойся, Дорри. Все будет в порядке.

Несколько минут они сидели молча, а потом она предложила:

– Я бы хотела сходить сегодня в кино.

– Прости, но у меня сегодня большое домашнее задание по испанскому.

– Пойдем, я помогу тебе.

– Ты хочешь избаловать меня?

Они вернулись на территорию университетского городка. Возле невысокого современного здания женского общежития поцеловались перед расставанием.

– Увидимся завтра в аудитории,– проговорил он.

Она кивнула и снова поцеловала его. Ее била дрожь.

– Слушай, малышка, ничего ужасного в этом нет. Если они не помогут, мы поженимся. Выше голову. Любовь преодолевает все.

Она ждала от него большего.

– Я люблю тебя,– сказал он и поцеловал ее. Когда их губы разъединились, на ее губах была слабая усмешка.

– Спокойной ночи, малышка,– попрощался он.

Он вернулся в свою комнату, но заниматься испанским не смог. Сел за стол и, уронив голову на руки, задумался о таблетках. О боже! Они должны помочь! Они помогут!

Но Герми Годсен предупредил:

– Я не могу дать тебе письменной гарантии. Если у нее уже два месяца...

Он попытался не думать об этом, встал, подошел к бюро и открыл нижний ящик. Из-под пижамы он достал две брошюры в мягких переплетах.

С первой же встречи с Дороти он узнал, что она не только носит фамилию Кингшип, но и является дочерью президента медеплавильной компании «Кингшип Коппер». Он написал деловое письмо в Нью-Йорк, в контору компании. Отрекомендовавшись в качестве желающего приобрести акции компании (что не было неправдой), он просил прислать ему брошюры с описанием медеплавильной промышленности.

Две недели спустя, когда он читал «Ревекку», делая вид, что она ему нравится, потому что это была любимая книга Дороти, а она вязала ему носки, потому что это нравилось ее предыдущему приятелю и вязание стало символом ее привязанности, прибыли брошюры. Они были отлично изданы. «Техническая информация о меди Кингшипа и медных сплавах», «Медь Кингшипа – первая во время мира и во время войны» – так они назывались. В брошюрах было много фотографий: шахты и печи, концентраторы и конверторы. Он перечитывал их сотню раз, и знал в них каждую строчку, он читал их с задумчивой улыбкой, как читают письма любимой.

Ночью они выглядели не так привлекательно. «Открытая разработка в Ландерсе. Мичиган».

Что больше всего злило его, так это чувство ответственности за случившееся с Дороти. Он хотел только раз пригласить ее к себе в комнату, чтобы продемонстрировать свою платежеспособность. Это Дороти со своими полузакрытыми глазами и страстным, сиротским голодом, это она пожелала дальнейших встреч. Он ударил по столу. Черт бы ее побрал! Проклятье!

Он снова вспомнил о брошюрах, «о не стал их смотреть. Потом отшвырнул в сторону и скова опустил голову на руки. Если таблетки не помогут – бросить учебу? Удрать от нее? Это не поможет – она знает его менассетский адрес. Даже если она не станет искать его, то ее отец быстро это устроит. Конечно, Кингшип может доставить ему немало неприятностей. Он представил себе ее отца, и ему даже показалось, что он слышит голос Лео Кингшипа: «Посмотри на этого парня! Он не подходит тебе. Я чувствую, что мой родительский долг предупредить тебя...»

Что делать? А если он женится на ней? Тогда у них будет ребенок и они не получат от Кингшипа ни цента. В перспективе бедность с женой на шее и с ребенком. О боже1

Таблетки помогут. Они всегда помогают. Если они не помогут, то он не знает, что ему делать.

Книжечка со спичками была белого цвета и на ее обложке стояло: «Дороти Кингшип». Каждое рождество «Кингшип Коппер» дарила держателям акций, членам-исполнителям и друзьям такие спички. Ей пришлось четыре раза чиркнуть спичкой, чтобы закурить сигарету, а когда ей это удалось, то пламя слегка дрожало, как будто по комнате гулял ветер. Она «откинулась на спинку кресла, пытаясь расслабиться. Слез не было. Она смотрела в ванную, где на краю раковины лежал белый конверт и стоял стакан с водой...

Она закрыла глаза. Если бы можно было поговорить об этом с Эллен. А то обычные утренние разговоры: «...погода хорошая», «президент комитета за...», «ты читала новый роман Маркина?». Да, если бы она смогла поговорить об этом с Эллен...

Дороти было пять, а Эллен шесть лет, когда Лео Кингшип развелся с женой. Третьей сестре, Марион, было десять лет. Когда три девочки лишились матери, то

Марион переживала потерю наиболее тяжело. О причине развода и обвинениях отца она рассказала сестрам, когда те выросли. Она преувеличила жестокость отца. Прошли годы, она оставалась одинокой и отдаленной ог них.

Однако Дороти и Эллен были привязаны друг к другу. Они не видели ласки ни от отца, который платил им холодностью за холодность, ни от часто меняющихся гувернанток, которых он нанимал для них. Обе сестры посещали одну школу, занимались в одном клубе, вместе ходили на танцы, возвращались домой во время, указанное отцом. Куда шла Эллен, туда шла и Дороти.

Но когда Эллен поступила в колледж Колдуэлла и Дороти собиралась поступить туда же через год, Эллен воспротивилась этому. Дороти должна обрести уверенность в себе. Отец был согласен, он весьма ценил это качество в других людях. Попытка компромисса привела к тому, что Дороти поступила учиться в Стоддард, находившийся в сотне миль от Колдуэлла, с условием, что сестры будут видеться на уик-энд. Сначала визиты сестер друг к другу были регулярными, потом все реже, и наконец Дороти сурово заявила, что она вполне уверена в себе, и визиты прекратились. На прошлое Рождество они поспорили и поссорились. Началось все с пустяков. «Если тебе хочется надеть мою кофточку, то надо хоть сказать об этом!» После каникул девушки едва переписывались. Короткие, редкие письма.

Дороти удивленно посмотрела на телефон: он неожиданно попался ей на глаза. Она может позвонить Эллен... Но нет. А вдруг она получит резкий отпор? Она сунула сигарету в пепельницу. Кроме того, что это даст? Она примет эти таблетки. Если они помогут, то все будет хорошо. Если нет, то все кончится браком. Она подумала, что это будет просто чудесно, даже если отец и придет в ярость. Во всяком случае, ей не нужны его деньги.

Она подошла к двери, ведущей в холл, и заперла ее, чувствуя волнение от предстоящей процедуры.

В ванной она взяла конверт и высыпала на ладонь обе таблетки. Они были сероватого цвета. Чуть удлиненные, они матово блеснули желатиновым покрытием. Потом она бросила конверт в корзину.

«А что, если мне не принимать их?» – мелькнула мысль.

Они завтра поженятся! Вместо того чтобы ждать лета или окончания учебы,– а это еще два года,– они поженятся завтра же!» Но это будет нечестно. Она обещала, что попробует. А завтра...

Она сунула таблетки в рот и сделала большой глоток воды из стакана.