Текст книги "Академия Надежды (СИ)"

Автор книги: Yabashiri

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 61 страниц)

Если по румянцу на щеках подруги можно было делать какие-то выводы, она переживала то же самое.

Когда в её руках оказалась не только инициатива, но и лилового цвета кофта Мио, Тайнака впервые за утро с заметила, что та сменила строгую школьную форму на более простую одежду. Конечно, под кофтой вновь обнаружилась любимая подругой белая рубашка, на что Ритцу лишь усмехнулась себе под нос. Усмешка сошла на нет, когда барабанщице пришлось оценить количество пуговиц на рубашке и умение Мио туго завязывать алую ленту под воротником.

Стоило отдать должное Комаэде – благодаря общению с ним, Акияма здорово прибавила в самоуверенности. Нет, даже наглости – решила Ритцу, когда мир перед её глазами поплыл, гравитация взяла своё, и она лицезрела потолок комнаты. Девушка не знала, о чём думает её подруга, а сама вспоминала, как та смущённо отворачивалась в самые ответственные моменты мелодрам, оставляя Ритцу наблюдать душещипательные прощальные поцелуи в одиночестве. Одно не изменилось – Мио всё так же смотрела на неё сверху вниз.

И несмотря на обретённую уверенность, басистка всё так же замерла, склонившись над Ритцу, пока её губы шевелились в неопределённой фразе, которую барабанщица пыталась разгадать. Осознание того, что происходит за закрытыми дверями комнаты, накрыло их с головой, заставив Мио густо покраснеть, будто и не было всех этих решительных поцелуев, что она дарила опешившей подруге. Видя столь знакомую картину, Ритцу беззаботно улыбнулась. Она уже готова была предложить Мио остановиться, не желая сломать остатки скромности в ней, когда та наклонилась близко-близко, найдя в череде спутавшихся русых волос ухо подруги, и прошептала:

«Я люблю тебя».

Тайнака тут же выдохнула весь воздух, задержавшийся в лёгких на то длинное мгновение, что они провели в горизонтальном положении. Она закусила губу, осторожно положив руку на спину Мио – та замерла без движения, и только её спокойное дыхание говорило о том, что всё это происходит в реальности. В широко раскрытые глаза Тайнаки ударил свет от лампы под потолком, но она и не думала прищуриться. Когда голова барабанщицы пошла кругом, она вспомнила, что после резкого выдоха, оказывается, полагается дышать.

Едва отступило взорвавшееся в её голове фейерверками счастье, Ритцу открыла рот, чтобы прошептать ответную фразу-пароль, скрепляющую их связь. После буквы «Я», где-то в районе второй согласной, Мио прервала её, и оставшуюся часть послания Ритцу выдохнула в её губы.

Очнувшись на мгновение от исполнения своей самой заветной мечты, Тайнака перевела взгляд на зависшую под потолком камеру, внимательно наблюдающую за ними. По наитию, вновь не задумываясь о последствиях, Ритцу привстала на кровати. Мио проводила её удивлённым взглядом, кутаясь в остатки своей рубашки, пока барабанщица подходила ближе к записывающему устройству. Снять свою тёмную кофту и бросить её так, чтобы она повисла прямо на объективе – не самая большая глупость за сегодня, но самая полезная. Они обе затаили дыхание, ожидая появления Монокумы, но директор будто бы решил их не тревожить. В иное время Ритцу волновалась бы, что он просто выжидает нужного момента, но тёмные волосы подруги, лежавшие на кровати причудливым узором, и её смущённая улыбка, были слишком притягательны, чтобы думать о чём-то другом.

Ритцу оттянула ворот собственной футболки, тяжело выдыхая – давно комнаты так сильно отапливаются? – и вытерла скользнувшую по щеке капельку пота. Пришла очередь Мио узнать пользу занятий барабанами.

…

…

Вечность (и едва не закончившийся чем-то большим поход в душ) спустя они сидели на изрядно помятой кровати. Ритцу тяжело дышала, благодаря себя за все пропущенные в Академии занятия физкультурой. Она с неприкрытым интересом смотрела на покрасневшую не только в области лица Мио, ведь за последние минут двадцать та умудрилась преподнести ещё немало сюрпризов. Было ли это очередным влиянием Комаэды или её собственной дремавшей где-то внутри агрессией, но Ритцу всерьёз раздумывала забрать свою кофту, чтобы скрыть парочку приобретённых боевых ранений. И если на шее и ключицах у обеих застыли красные пятна, то именно Ритцу была гордым носителем следов, что оставили на её руках неожиданно сильные пальцы Мио.

Кажется, Акияма была смущена этим фактом не меньше, и уткнувшись в плечо подруги она пробормотала невнятные извинения. Ритцу лишь рассмеялась, перебирая её волосы.

– Зато теперь я знаю, что ты не такая скромница, какой пытаешься казаться! Кажется, кто-то в тайне от меня смотрел не только романти… Ай!

Она снова хихикнула, уже тише, приняв на лоб щелбан от подруги. Мио потребовалось ещё несколько минут, чтобы прийти в себя, и теперь она сидела возле Ритцу в одной рубашке, натянув воротник как можно выше.

– Этого никогда не было, – угрюмо добавила Акияма, ткнув Тайнаке пальцем в грудь. Та подняла руки вверх в невинном жесте, подумав, что ей бы всё равно никто не поверил.

– Да-да, я никому не расскажу, какая ты бываешь громкая, – насмешливо ответила она, ловко уворачиваясь от очередной попытки вбить что-то себе в голову. Ритцу перехватила руку Мио, пользуясь каким-никаком превосходством в силе, и снова повалила её на кровать. На этот раз без каких-то тайных намерений – просто потому, что может.

Странно, что только сейчас с тумбочки Мио на пол скользнула упавшая записка. Ритцу удивлённо проводила её взглядом: она-то думала, что это слова какой-нибудь песни, но затем рассмотрела стоявшую внизу листка подпись и впервые за утро похолодела.

«Комаэда Нагито».

Она тотчас же нагнулась за листком, едва не опрокинув пискнувшую от неожиданности Мио. Вновь приняв вертикальное положение, Ритцу несколько раз перевела взгляд то на басистку, то на скомканное в руке письмо. Видя, как скользнули к переносице брови барабанщицы, Мио выдохнула:

– Это не то, что ты думаешь.

Должного облегчения её слова не принесли. В голове у Ритцу одна за другой возникали теории: что это? Любовная записка? Или любовная записка? Или… любовная записка. Несмотря на то, чем они занимались последний час, Тайнака вновь почувствовала щемящие нотки ревности, и её взгляд замер на Акияме.

– Можно?..

– Можно.

Торопливо – чересчур торопливо – Ритцу развернула письмо.

«Боюсь, что это наш последний разговор, Акияма Мио. Если эта записка у тебя в руках, то я успешно покинул стены Академии. Не могу сказать, что чувствую облегчение, ведь мир снаружи совсем не таков, каким вы его представляете.

Знаю, что у тебя слишком много вопросов, и я верю, даже надеюсь, что ты сможешь найти все ответы сама. Для этого я оставлю небольшую подсказку, эдакий подарок с моей стороны, который я тебе обещал. Но об этом чуть позже.

Должен признаться, я удивлён. Я не ожидал, что общение с тобой будет настолько захватывающим! Я испытал истинное удовольствие, расследуя это дело вместе, и я надеюсь, что не одинок в своих суждениях. Тем не менее, я не могу помочь тебе выбраться из этой школы по следующим причинам.

Во-первых, и тут тебе стоит поверить мне на слово, ты не сможешь находиться в мире за пределами Академии Надежды. Во-вторых, в данный момент единственный способ покинуть Академию – совершить убийство, как я показал на своём примере. Не жду от тебя того же, хотя не скрою, что с удовольствием бы на это посмотрел. Твой ум может принести многое как стороне надежды, так и стороне отчаяния, поэтому будь аккуратна в пути, который выберешь.

Когда в этой игре останется меньше людей (вероятно, уже после моего ухода), Монокума наверняка даст вам крошечный шанс покинуть это место. Если ты захочешь – ты найдёшь его. Если ты прислушаешься ко мне – то даже найдя его, дважды подумаешь, стоит ли им пользоваться.

Что касается моих подарков, то всё, чем я могу поделиться – информация. Как ей распоряжаться, ты в состоянии решить сама, и я готов даже к тому, что получив это письмо, ты сожжёшь его, так и не просмотрев.

В игровой комнате на третьем этаже находится аркадный автомат, который раскрывает важные подробности биографии человека, стоявшего за этой игрой и управляющего Монокумой. Ты можешь заметить, что автомат показывает лишь вторую часть событий. Чтобы просмотреть первую, после прохождения нажми кнопку старт два раза и поверни ручку управления три раза против часовой стрелки.

Если ты отправишься в тайную дверь на третьем этаже (надеюсь, ты помнишь пароль от неё), то попадёшь в очень важное место. Там ты найдёшь компьютер, в который должна ввести следующую команду: „COUT ≪ NW.HELP.INTRODUCTION;“.

То, что ты найдёшь там, может показаться безумным и невероятным, но это настоящая правда об Академии Надежды. Это правда, которая и помогла мне принять решение о побеге из этого места.

И последнее. Если ты запомнишь из моего монолога только одну вещь, то помни следующее.

Не все твои эмоции принадлежат тебе.

– Комаэда Нагито. Величайшая Надежда»

Ритцу перечитала письмо раза три, прежде чем у неё в голове отложилось всё то, о чём писал Нагито. Отставив в сторону злость на счастливчика, который из всех людей выбрал именно её подругу для своих последних слов, она вернулась к тем строчкам, что вызвали у неё наибольшее количество вопросов.

Ей было интересно, когда это Комаэда выкрал момент, чтобы написать данную записку. Она знала, что после убийства они с Мио – и это не могло не злить – провели всё время расследования вместе, после чего отправились на Суд. Если же она написана заранее, то почему он с такой уверенностью говорит, что ему понравилось заниматься с ней расследованием? Ритцу не считала себя такой же умной, как Акияма, поэтому мотнула головой – слишком сложно для неё.

Не менее странно звучали неоднократные предупреждения о том, что мир снаружи как будто бы опасен. Ритцу вспомнила, как ещё совсем недавно они с Мио обедали в кафе, и угрожали им только набранные от фастфуда килограммы. Нагито всегда вёл себя так, будто бы знал больше всех остальных, и у него наверняка были на то основания – но что такого произошло там, снаружи? Обрушившийся на город метеорит? Тогда и Академию бы снесло. Неожиданная атомная война? Та же проблема. Ритцу чесала затылок, и по хмурому виду подруги понимала, что та сконфужена не меньше неё.

Одно точно – если они обследуют третий этаж, то смогут что-то понять. Сделав этот нехитрый вывод, Ритцу ещё раз обратилась к подруге:

– Подожди. Ты была в тех местах, о которых он говорит? – Мио отрицательно покачала головой. – Но почему? Ты пришла на четвёртый этаж, хотя все его, эм, подарки находятся на третьем.

Акияма замялась, и они вдвоём снова уставились на письмо, вспоминая мягко говоря экстравагантного парня.

– Мне нужен был отдых, и я не готова была следовать его советам, – объяснила басистка после небольшой паузы. – Что бы там ни было, я хотела встретить это на свежую голову, успокоившись после… после всего, – она запнулась, выразительно глядя на притихшую Ритцу. – Но если ты сходишь со мной, я не боюсь, что бы там ни было.

От этих слов в груди у Ритцу снова что-то расцвело, и она не сдержала ехидной улыбки.

– Прости, что не дала тебе отдохнуть.

– О, господи, ещё всей школе об этом расскажи…

– Я подумаю!

Мио села прямо перед ней, занеся руку для очередного щелбана. Ритцу зажмурилась, приготовившись к удару, но его не последовало – вместо этого Акияма наклонилась и, приподняв чёлку подруги рукой, поцеловала её в лоб.

Ритцу не краснела так сильно со времён… того, что было полчаса назад.

– Я знаю, что ты ревнуешь меня к Комаэде, – серьёзно сказала она, не отстраняясь. – Но ревность – это плохая сторона любви. Я никому в своей жизни не уделяла столько внимания, как тебе, поэтому не думай о том, что я провожу время с кем-то другим. Если ты волновалась, что у меня были к нему чувства, то… – она посмотрела на кофту Ритцу, всё ещё заслоняющую объектив камеры, и барабанщица поняла намёк. Тайнака кивнула, после чего украла у Мио ещё один быстрый поцелуй.

– Так вот… – начала вновь повеселевшая Ритцу. – Мне кажется, что «правда об Академии Надежды» звучит чуть более важно, чем история о мудаке, который нас здесь запер…

– Не выражайся, дурочка.

– Да ты сама обзываешься!

– Я тоже хотела начать с двери на третьем этаже, тем более, что… – Мио неожиданно замолкла, и Ритцу вопросительно вскинула брови. – Тебе ведь так и не рассказали про то видео.

– Какое видео?

Акияма вздохнула, отстраняясь, и потянулась за разбросанной по её комнате одеждой. Натягивая юбку, она начала объяснять:

– Помнишь машину, из которой Нами достала яд? – Ритцу кивнула. – Зоро достал оттуда флешку с изображением Монокумы. После недавней лекции мы все собрались в комнате на первом этаже, чтобы посмотреть записанное на неё видео. Если коротко, – она серьёзно посмотрела на барабанщицу, и та поёжилась, ожидая новых плохих новостей, – на нём был мальчик, представившийся программистом. Он сказал, что в подсобке кабинета физики на третьем этаже есть закрытая дверь, пароль от которой – имя предателя, работающего в сговоре с Монокумой.

– И… кто же это? – неуверенно спросила Тайнака. Логично было бы услышать имя Комаэды, но вряд ли Мио общалась бы с ним, будь это правдой.

– Чиаки Нанами, – выдохнула басистка, застёгивая свою кофту и поправляя волосы. – Мальчик на видео обещал, что за этой дверью скрывается выход, но мало кто из нас этому поверил. Я не знаю. Мы с Касуми и Комаэдой проголосовали за то, чтобы открыть дверь, остальные – нет. Как видишь, Комаэда всё-таки сходил туда в одиночку и нашёл что-то другое.

– Так, стоп, – замахала руками Ритцу. – Нанами? Предатель? Да быть того не может. Я говорила с ней незадолго до убийства, и она была слишком доброй и понимающей для того, кто помогает Монокуме. Это наверняка очередная подстава от главного злодея, тем более, Нанами всегда помогала нам с расследованиями и…

– Вот и я так думаю, – Мио пожала плечами, после чего воззрилась на внезапно замолкшую Ритцу. – Ты чего?

А Тайнака вспоминала упомянутый ей же разговор с Нанами и всё больше не понимала, что происходит. Она вспомнила и отошедшую на второй план игру с Мио тем же утром, когда они вдвоём исполнили песню, о которой кроме Ритцу и Нанами не должен был знать никто. Да и Нанами о ней не должна была знать, если хорошенько подумать.

– Мио, – серьёзно спросила она, – как называется песня, которую мы сыграли с тобой утром?

– Эм… «No, thank you»?

Ритцу помрачнела.

– И откуда ты это знаешь? И откуда знаешь слова и мелодию к песне, которую написала я?

Мио открыла было рот, чтобы ответить, но застыла, лишь подтвердив опасения Тайнаки. Прошла чуть ли ни минута, когда басистка, наконец, призналась:

– Я не знаю, Ритцу. Она просто была у меня в голове, будто мы её с тобой уже играли. Это очень странно. Тогда мне казалось, что я придумываю слова на ходу, но ведь это невозможно, если я действительно цитировала написанное тобой.

– Ага, – пробормотала Тайнака, массируя пальцем переносицу. – И знаешь, что самое интересное? Когда мы разговаривали с Нанами, я как раз не знала, какую бы подобрать мелодию. И она подсказала мне. И я почувствовала, что эта мелодия просто идеальна. Выражаясь твоими словами – будто бы я её уже играла.

Зрачки Мио расширились, и она посмотрела на Ритцу, будто бы не верила её словам. Тайнака и сама не знала, верить ли себе, особенно вспоминая таинственные слова из записки Комаэды.

«Не все твои эмоции принадлежат тебе».

– Мы точно должны поговорить с Нанами, – решила Акияма, направляясь к двери и щёлкая замком. – Когда разберёмся с тем, что нам оставил Комаэда. Возможно, что-то прояснится, если мы сходим в ту комнату. В любом случае, – она повернулась к Тайнаке, что как раз нагнала её у выхода, – спасибо, Ритцу.

– З-за что?

Акияма не ответила, ведь когда она открыла дверь, парочка музыкантов чуть ли ни нос к носу столкнулись с Касуми, Хоро-Хоро и Нанами, выходившими из комнаты девочки-геймера. В немой сцене каждый из них уставился на противоположную компанию. Ритцу заметила красные от слёз глаза Касуми, сжатые в ярости кулаки Хоро-Хоро и разбитую губу Нанами. И так как сама барабанщица оставила кофту в комнате Мио, ребятам тоже было, на что посмотреть.

– Вы подрались, что ли? – одновременно выкрикнули Ритцу и Хоро-Хоро. Ему в ответ Мио отрицательно покачала головой, а Ритцу с перепугу кивнула, и они вместе стыдливо переглянулись. Хоро-Хоро удивлённо приподнял бровь; Касуми понимающе ойкнула, наклонилась к сноубордисту и что-то шепнула ему на ухо. Теперь только Нанами не стояла красная от смущения.

– Я бы не назвала это дракой, но у нас произошёл небольшой конлфикт, – слабо улыбнулась Чиаки, разводя руками. Хоро-Хоро лишь фыркнул:

– Конфликт, твою мать.

– Вы должны пойти с нами, – высказалась Касуми, смерив сноубордиста взглядом, от которого он замолк. Теперь вновь настала очередь музыкантов переглядываться; Ритцу была уверена, что ничего важнее их планов быть не могло, и тем неожиданнее стали дальнейшие слова Касуми. – Мы идём в комнату на третьем этаже. Нанами хотела нам что-то показать.

– В смысле, в ту самую комнату? С паролем? – Мио нахмурилась, и Ритцу по привычке нашла её руку, чтобы ободряюще сжать. – Мы тоже идём туда.

– Комаэда рассказал тебе? – спокойно спросила Чиаки, заставив Тайнаку сомневаться, что они единственные, кто видел ту записку. Мио не оставалось ничего другого, кроме как кивнуть.

Они развернулись, направляясь в сторону лестницы и на ходу обмениваясь информацией. Мио рассказала про оставленную Комаэдой записку, хотя Хоро-Хоро с Касуми и отмалчивались по поводу упомянутого ими конфликта.

Несмотря на напряжённую обстановку, когда Мио отвернулась, чтобы ответить Касуми, и геймер со сноубордистом оказались спиной к Тайнаке, они, не сговариваясь, показали ей большой палец.

Ритцу пожалела, что провалиться под землю – всего-лишь фигура речи.

***

Ещё в детстве, окружённая книжными шкафами раза в три больше неё самой, Люси тратила немало свободного времени на чтение. С запыленных полок на неё смотрели истории о принцах и принцессах, описания алхимических рецептов и философские трактаты. Сказки с хорошим концом далеки от жизненных реалий, но в укромном мире маленького ребёнка в них содержалось меньше вымысла, чем в самом подробном учебнике по мета-физике.

Сборники сказок стали лишь началом, первыми шагами для девушки, научившейся ценить шероховатость бумаги и неровный почерк в иных рукописных трудах. Если верить комплиментам от служанок в поместье семьи, Хартфилия очень рано потянулась к знаниям, да таким, что не каждый взрослый способен через себя пропустить.

Например, взять философию. Спустя пять рукописей, споривших между собой, считается ли эта наука вообще наукой, Люси впредь избегала современных изысканий в данной области. Философы давних времён высказывали, порой, очевидные истины, и лишь со временем Люси проследила, как много столетий понадобилось людям, чтобы что-то стало очевидным.

С куда большим рвением волшебница садилась за биографию очередного успешного человека. Будь это маг, девушка с обложки глянцевого журнала или математик из прошлого столетия, не по годам прагматичная Хартфилия зачитывалась каждой строчкой. Что же объединяет всех этих людей? Есть ли какой-то единый рецепт денег и популярности, что они исхитрились найти?

Одна из служанок в её доме умела держаться загадочно, с несвойственным для прислуги пафосом – Люси сочла её человеком чуть более мудрым и образованным, чем остальные. На вопрос ребёнка – сможет ли она тоже стать великим человеком? – та женщина ответила утвердительно. Она же сообщила девочке, что недостаточно просто знакомиться с чужими биографиями – нужно уметь читать между строк.

Совет пришлось перефразировать, когда тем же вечером служанка нашла молодую Хартфилию с дряхлой книгой и самой большой лупой, что имелась в доме.

После тысяч прочитанных книг было бы ложью сказать, что Люси впервые сталкивалась с идеей отчаяния. Слово это ёмкое, многозначное, оттого каждый автор описывал им совершенно разные понятия, и если бы её спросили – что же это такое? – Люси не смогла бы ответить. Не менее новаторским было и то, как в Академии надежду противопоставляли отчаянию. Ни один нормальный человек – по авторитетному мнению Хартфилии – не поставил бы эти два слова рядом, и уж тем более не счёл бы их антонимами. Она могла бы долго придираться к лексике, но было поздно, и её с головой захватила сама концепция.

Надежда – сторона учеников, запертых в Академии. Отчаяние – сторона девушки, управляющей Монокумой.

Надежда – сторона Комаэды, хладнокровного убийцы, что приписал себе аналогичный титул. Отчаяние – сторона последних выживших учеников, что вкусили всю предложенную им боль и не нашли в себе сил сдаться.

Люси готова спорить с каждым, кто бездумно заявит, будто надежда – это добро, а отчаяние – зло.

Она не знала, к кому обращён только что прочитанный ею рассказ, и в пылу эгоцентризма едва не приписала эту историю себе. Она слишком хорошо видела, несмотря на минималистичную графику, пустой особняк, служанок и вечно занятого отца. Она не видела смышлёную младшую сестру, и это было единственным отличием между ней и Джунко. Один ребёнок в семье, ещё одна спина, за которой можно спрятаться и бежать вслед, так и не догнав. Одна переменная в уравнении её жизни, которой не хватило, чтобы она стала такой же.

Люси цеплялась зубами за каждую строчку немого монолога и не могла ответить самой себе, ищет ли она сходства или различия. В тишине, наступившей с окончанием игры, Люси обнаружила в себе желание пообщаться с Эношимой Джунко.

Рано было говорить, действительно ли эта девушка – та, кто запер их в Академии. До этого волшебница представляла себе некую организацию, проводящую опыты на людях, и определяла стоявшего за Монокумой человека, как квинтэссенцию зла. Теперь – язык не поворачивался назвать Джунко злой. И не важно, согласится ли с ней Шикамару. Пусть восприятие мира Эношимы искажено, пусть его сложно понять и ещё сложнее принять, но для неё вся суть отчаяния – эмоции, которые она с боем вырывает у жизни. Эти же эмоции она хочет дарить людям. Как человек, для которого слова «любовь» и «дружба» имеют определённый вес, Хартфилия не желала находить эмоции в собственной боли. Как человек, прошедший путь одиночества бок о бок с Джунко и свернувший на одной из развилок, она слишком хорошо её понимала.

Шикамару хмурился подобно Хартфилии, и по его лицу она так и не смогла определить, что же он думает по поводу прочитанного. Наверное, реакция большинства людей была бы той же, что у них сейчас – неуверенность, задумчивость. Даже злость, но и та проявлялась бы схожим образом. Когда одноклассник заметил, что его уже минуту разглядывают, то цокнул языком, запустив руку в собранный на затылке хвост, будто это помогало собраться с мыслями.

– Я давно уже думал, что мы здесь не просто потому, что какому-то психу захотелось поразвлечься, и теперь уверен ещё больше, – Нара говорил с длинными паузами, между которыми Хартфилия успевала кивать. – Школа пестрит подсказками, загадками, многие из которых подкидывают наши же одноклассники. Нас не хотят просто убить, нас не хотят просто сломать, но за нами пристально наблюдают, будто важен не результат, а сам процесс. Сможем ли мы своим умом дойти до того, что внушает Джунко через Монокуму, или останемся при своих убеждениях? Насколько на самом деле важна человеческая жизнь для простых граждан и для тренированных убийц? Это явно какой-то эксперимент, и я бы рискнул сказать, что мы предоставляем ей занятные результаты.

Люси улыбнулась осознанию того, что будь с ней Натцу, он не стал бы слушать попытки Хартфилии объяснить, что в этом рассказе заключено нечто большее, нежели кровавая история одной заблудшей души. Он и читать бы всё это не стал. Как бы она ни скучала по своему другу, волшебница находила отголоски тепла и привязанности в более рассудительном стратеге. Они успели поссориться, помириться, столкнуться в собственных убеждениях. Соперничество всегда помогало Натцу стать лучше себя настоящего, и в иной ситуации Люси нашла бы соперника в Шикамару.

– Я всегда испытывала злость по отношению к человеку, из-за которого мы здесь оказались, – начала она. – И я по-прежнему не могу простить Джунко за все смерти… за смерть Натцу. Поэтому мне странно думать, что во многом я понимаю её. Знаешь, – она не сдержала усмешки, – я выросла в похожих условиях, и если бы жизнь сложилась иначе, из меня могла бы получиться такая же запутавшаяся в себе девочка. Мне кажется, в её душе ещё остался какой-то свет, и если мы поговорим и попробуем понять друг друга, что-то изменится. К лучшему или худшему – я не знаю. Мне нужно подумать обо всём.

Хартфилия широко зевнула; её сознание работало на пределе, поддаваясь усталости и долгому отсутствию сна. Весь сегодняшний день, весь вчерашний день она провела на ногах. Информации было столько, что с ней явно нужно было переспать.

– Джунко показывает нам всё это не просто так, – Шикамару поднёс палец к подбородку, глядя в одну точку. – Она хочет, чтобы мы сделали выводы, вот только какие? Может статься, что это очередной мотив. Наверное, мы должны посовещаться с остальными и обследовать четвёртый этаж. И вот ещё что, – он сделал паузу, привлекая внимание Люси, что успела задуматься о чём-то своём. – Мне кажется, у нас есть лимит по времени.

Люси кивнула, прерывая его объяснения своими собственными.

– Да, я тоже так подумала. Вряд ли Джунко захочет смотреть, как мы живём здесь пару лет, никого не убивая и наслаждаясь жизнью. Если мы сможем продержаться какое-то время, не давая ей новых эмоций, то… есть два пути, верно? – она взглянула на одноклассника, ожидая одобрения, и тот медленно кивнул. – Либо мы пройдём её испытание, и она отпустит нас, как победителей, либо…

– Она избавится от нас, – закончил Нара, прикрывая глаза. – Я не слышал о лабораторных мышах, которых отпускали бы на волю, поэтому я скорее верю во второй вариант. И я бы совсем уже потерял надежду на побег отсюда, если бы не знал, что это именно то, чего от меня ждут, – он оглянулся на дверь и притих, точно прислушиваясь. – А раз Джунко делает всё, чтобы мы потеряли надежду на освобождение, я бы предположил, что выход всё-таки есть.

– Почему? – удивилась Хартфилия, потеряв нить его логики. Впрочем, едва задав вопрос, она и сама нашла для себя несколько вариантов. Хотя бы то, что будь это место настолько неприступным, Джунко не прибегала бы к угрозам и странным правилам, не открывала бы этажи школы постепенно, будто чего-то опасаясь.

– Я был однажды в тюрьме нашей деревни – мне сказали придумать, как оттуда выбраться, чтобы проверить надёжность системы охраны. Я потратил на это задание неделю, – пожаловался Нара, и Люси представила, как лень ему было этим заниматься, – но так и не нашёл ни единой лазейки. И тем не менее, находились люди, которые оттуда сбегали. Если мы не видим выхода сейчас, это не значит, что его нет. Человек ко всему приспосабливается, а мы не так уж много времени здесь провели, чтобы утверждать, будто знаем каждый уголок.

Нара закончил свою речь, и хотя Люси чувствовала, что они ещё многое могут поставить под сомнение, теперь и она слышала голоса, доносящиеся из коридора. Мио и Касуми горячо обсуждали что-то, но топот стоял не под стать двум девушкам. В небольшое окно игровой комнаты она с растущим удивлением заметила прошедших мимо одноклассников. Всех, до единого.

Шикамару находился ближе к двери, он же и открыл её, не дожидаясь реакции Люси. Хоро-Хоро выругался, что они уж больно резко выскочили откуда-то, а затем поинтересовался, чем это они в игровой комнате занимались.

– Встречный вопрос, – возразил Шикамару, – куда вы всей толпой направляетесь? Если хотите есть, то кафетерий внизу. Если пошли на четвёртый этаж, – он ткнул пальцем в потолок, – то тоже промахнулись.

– Не держи нас за идиотов, – побагровел Хоро-Хоро, и Люси с Касуми дружно прыснули. Сноубордист покосился на Касуми, и вопреки всяческой логике взгляд его смягчился. – Звёзды что ли сложились, что мы всех по дороге встречаем. Вот она, – он рывком головы указал на Чиаки, – покажет нам сейчас нечто охуительное.

В последний раз Люси видела Хоро-Хоро таким злым, когда тот обвинял Комаэду в убийстве. Она заметила, как сторонится всей группы Нанами, как удивительно спокойны Мио и Ритцу, как Касуми держится Хоро-Хоро, и сделала необходимые выводы. Они с Шикамару переглянулись.

– Вы идёте в сторону кабинета физики, – стратег не спрашивал, но утверждал, на что Хоро-Хоро яростно кивнул. После его воплей, тихий голос Нанами был едва заметен в наступившей тишине:

– Есть кое-что об Академии, что вы все должны знать, – она отвернулась, – но не обещаю, что вам это понравится.

Хоро-Хоро закатил глаза, и Касуми мягко положила ему руку на плечо. Компания продолжила движение вслед Чиаки, и Люси с Шикамару ничего не оставалось, как последовать за ними. Разумеется, она понимала, куда держит путь Нанами, и ловила себя на мысли, что хочет поговорить с девочкой-геймером наедине. С уходом Комаэды, она стала единственной, кто хоть что-то знал об Эношиме Джунко.

Следуя закономерностям всего, что происходило в Академии, за той дверью вполне могла предстать хозяйка Монокумы собственной персоной.

Они добрались до нужного места без приключений, если не считать загородившего дверь листа фанеры, который Нанами лично убрала с дороги. Она же и ввела пароль – все остальные расступились перед геймером, что складывала буквы на клавиатуре в собственное имя.

Слово «Чиаки» открыло им дверь.

Люси не строила ожиданий по поводу этой комнаты, потому что знала, что всё равно будет удивлена. Так и оказалось. Внутри было просторно и узко одновременно. Весь центр комнаты занимал большой круглый пьедестал с тусклой оранжевой подсветкой, живо напомнивший Хартфилии круг призыва. Стены были почти идеально белые, от них рябило в глазах, причём буквально: иногда волшебнице чудилось, будто по стене пробегает рябь, как от брошенного в воду камня. Нет, ей определённо нужно было поспать.

Помимо пьедестала они нашли компьютер, хотя тот больше походил на стол – такой же длинный и массивный, не чета аккуратному – Люси поморщилась – Монокумабуку. Много различных лампочек и индикаторов, в которых она ничего не понимала, и от того лишь сильнее хотела во всём этом разобраться. И как ни старалась Хартфилия оглядываться, но кроме этих двух находок в комнате не было вообще ничего.

– Ритцу, – басистка потянула подругу за руку, показывая пальцем в сторону компьютера. – Кажется, это то, о чём он писал в записке.