Текст книги "Академия Надежды (СИ)"

Автор книги: Yabashiri

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 61 страниц)

И вот так, мало-помалу, даже не слишком чуткая к своему душевному состоянию Ритцу осознала значение слова любовь. И дело было вовсе не в поцелуях. Наверное, описать разницу между дружбой и любовью – всё равно, что пытаться объяснить, чем отличается горячее от холодного. Просто нужно почувствовать.

Как оказалось, у любви было нечто общее и с другим человеческим состоянием – зависимостью. Точнее, для Ритцу эти понятия были практически идентичны. Когда они с Мио ссорились, она не находила себе места и не могла спать, пока проблема не решится. Ей всё больше становилось мало своего собственного общества, да и все прочие увлечения, включая барабаны, стали менее приятными, менее яркими, чем самый простой разговор с Мио. Это пугало и доставляло немало неприятностей, но отказаться было невозможно. Эти качели, когда тебя бросает из холода в жар, были, как ни банально, настоящим наркотиком.

Они зависели друг от друга, но по-разному: Мио привыкла, что подруга помогает ей во многих вещах и всегда поддерживает, а Ритцу просто не могла жить без неё. И они любили друг друга, но тоже по-разному. Их дружба, выросшая в болезненную зависимость, была нерушимой снаружи, но столь хрупкой внутри. И Ритцу ни за что не могла бы сломать эту связь.

***

Ритцу так и застыла с открытым ртом. Мио, что до этого момента закрывалась ото всех своих эмоций, наконец поняла, что она только что сказала. И ей сразу же захотелось извиниться, взять свои слова назад. А вдруг она ошиблась, поспешила с выводами?

Только было уже слишком поздно. Она увидела это в глазах подруги. Трудно было понять, улыбается Ритцу или её губы дрожат по другой причине. Руки Мио дрожали ничуть не меньше.

– И это ты поняла? Насквозь меня видишь, да? – С болезненно горькой усмешкой произнесла Тайнака. В её янтарных глазах вспыхнул холодный огонь, какой басистка не раз видела в последние недели. С той лишь разницей, что сейчас эти языки пламени обратились против Мио. – Или это твой друг подсказал?

Акияма нахмурилась, чувствуя, как вновь отступает едва нахлынувшее сострадание к подруге. Почему она так цепляется к Комаэде? Неужели, всего внимания, которое она уделяла Ритцу с момента знакомства, оказалось недостаточно, и теперь та ревнует к первому за долгие годы новому другу?

– Оставь его в покое. Сейчас мы говорим о тебе, – отрезала Мио, спровоцировав новую усмешку.

– Хочешь поговорить обо мне? Давай.

Даже лёд внутри самой Мио поддавался тому холоду, с каким говорила её подруга. Это отрезвляло и пугало. Ритцу изменилась с того момента, как они оказались здесь, постепенно утратив всю ту жизнерадостность, которая всегда отличала её от других. Но трудно было поверить, что всё зайдёт так далеко. Казалось, будто перед ней сейчас стоит совершенно другой человек. Возможно, она никогда не знала настоящую Ритцу? Да и сама Мио, могла ли она назвать себя настоящей? Кто эта девушка, обладающая её внешностью, но способная вблизи осматривать окоченевшие трупы? Неужели, это она сейчас обвиняет самого близкого человека?

Стоило отступить и подумать.

– Если тебе есть что сказать, я тебя выслушаю, – уже куда более мягко ответила Акияма, но её слова потерялись в нагрянувшей буре. Ритцу и так не собиралась молчать.

– Если ты думаешь, что я способна убить кого-то, ты меня плохо знаешь. Даже ради тебя, великая и ужасная Акияма Мио, прости, у меня не поднялась рука. Жаль тебя разочаровывать, – теперь она уже не ухмылялась, и говорила медленно – в противовес своей обыкновенно живой и быстрой речи.

И Мио знала, что это правда. Она, наверное, чересчур сильно убедила себя в том, что Ритцу пойдёт ради неё на что угодно. Почему ей так хотелось поверить в эти слова? Закоренелый эгоцентризм? Излишняя привязанность и зависимость от другого человека? Скорее, всё сразу.

Если вновь вспомнить любимые детские сказки, то сейчас Мио была принцессой, ополчившейся на желающего спасти её рыцаря. И в развернувшуюся между ними дуэль остальные не спешили вмешиваться.

– Ты права, я не могу быть точно уверена в своих словах, – признала Мио, чувствуя определённое облегчение от того, что может сказать это. Её бросало из стороны в сторону: ещё минуту назад она знала, что Ритцу виновна, но сейчас готова была поверить во что угодно, лишь бы это оказалось неправдой. – Я хорошо тебя знаю. И я вижу, что ты что-то скрываешь. Почему ты просто не объяснишь мне? – С мольбой в голосе спросила она.

Её подруга прищурилась, прервав готовую уже сорваться с губ тираду. Даже этот малейший жест подтверждал опасения Мио; каждое движение Ритцу просто кричало, что наступившая сейчас тишина была лишь продолжением её молчания.

– Это трудно, – голос Тайнаки неожиданно дрогнул. – Ты думаешь, я не хочу признаваться в убийстве. Будь это так я бы потеряла свою жизнь, наверное, но это не страшно. Ну, страшно, но не настолько. – С каждой фразой Мио понимала всё меньше, но слушала, в надежде наконец-то разобраться. – Куда страшнее потерять тебя, и если я скажу всё как есть, случится именно это. Наверное, ты не понимаешь, но ты в любом случае не поймёшь. Я молчу не только ради себя и не только потому, что мне страшно.

Мио покосилась на Монокуму. Обычно в такие моменты он прерывал затянувшееся обсуждение, пытаясь оборвать Суд как можно скорее и подвести их к неверному решению. Но сейчас, кажется, даже он внимательно наблюдал за их разговором. Неужели, всё идёт по его задумке?

– Ты же говорила, что ничего не боишься. Разве я когда-нибудь отталкивала тебя и твои секреты? Если дело не в убийстве, то в чём? Зачем ты рушишь нашу дружбу своими секретами и ставишь себя под удар? – Торопливо говорила басистка, атакуя всё новыми вопросами. Наверное, ей не стоило так давить, но она знала, что так просто выйти из этой ситуации уже не получится.

– Рушу нашу дружбу?

Ритцу замолчала, будто её саму удивила эта фраза. В зале повисло томительное молчание, и Акияма ждала, что остальные скажут хоть слово, но даже Комаэда был непроницаем и выжидающе смотрел на барабанщицу.

– Я пойму тебя, – с уверенностью сказала Мио, чувствуя, что если речь не идёт о произошедшей сегодня трагедии, она готова принять всё, что взбрело в голову её подруге.

Ритцу смотрела так, словно не могла поверить в это.

– Неужели, я это и правда так хорошо скрываю? Ты куда внимательнее меня, но так и не заметила. Это странно, да, Мио? – Она начала откуда-то издалека, запутывая клубок ещё сильнее. – Я… я люблю тебя.

– Я то…

– Нет. Ты не понимаешь.

Девушку вновь обдало холодом, но уже не от слов подруги. Это чувство пришло откуда-то изнутри, как резко хлынувший дождь. Она хотела что-то сказать, но слова просто не шли. А Ритцу улыбалась, и эта улыбка была светлой, но пропитанной с трудом уловимой грустью.

– Я люблю тебя, как герои всех этих фильмов, которые мы смотрели. Как парни из нашего класса, которые носились за своими девушками. Как рыцарь принцессу. Понимаешь?

Она понимала.

Нет. Это невозможно было понять.

Мио застыла на месте, с ужасом осознавая, что у неё не получается даже дышать. Мир в этот момент сузился до размеров той низкой девушки, что стояла напротив неё. Её взгляд резал без ножа, и Акияма знала, что та готова принять любой её ответ. Но дать его было шагом, на который басистка не могла решиться.

И пусть весь остальной мир вмиг стал блеклым, она чувствовала себя слепым, что неожиданно обрёл зрение. Каждый их момент с Ритцу, все её фразы, малейшие прикосновения, когда подруга брала её за руку: всё это внезапно предстало под другим углом, обрело смысл, точно кто-то вывернул наизнанку привычное восприятие. И те грустные взгляды, тяжёлые вздохи, которые Мио не раз замечала. Стоило только спросить, в чём дело, как Ритцу вновь обретала прежнюю себя, и теперь, по кусочкам, та маска рушилась, открывая истинную девушку, всё это время скрывавшуюся в тени. Правда была острой, неприглядной, болезненной, и так оно и должно быть. Сладость – то, что свойственно лишь лжи.

Как будто Суд вершился не просто над убийцей, но над самой Ритцу, и эта улика стала решающей. Подумать только, что всё это время они с упорством искали истину, находили её и страдали. Стоили ли эти поиски того? Какая-то часть Мио отдала бы всё за то, чтобы вернуться назад на несколько минут. Пребывать в неведении и дальше, не желая разрываться на две части. Но это была её трусость. Та, что принесла немало боли её подруге, когда Акияма с поразительным упорством игнорировала все сигналы, немые крики о помощи и страдания, с которыми приходилось мириться Тайнаке.

И, возможно, храбрость Мио принесёт Ритцу ещё больше боли.

Она молчала. Колебалась. Понимала, что пути сейчас всего два. И если бы она точно знала, что готова дать положительный ответ, не было бы этой затянувшейся паузы, когда даже в воздухе чувствуется напряжение натянувшихся струной нервов Ритцу. Было бы куда проще дать и отрицательный ответ, ведь врать Мио не могла, но и этой решимости она в себе не чувствовала. Басистка оказалась где-то посередине, с признанием Ритцу осознав, что и сама не уверена в том, как определить свои чувства.

Да, она несомненно любила свою подругу. Но задуматься о природе этой любви, этой привязанности – ей никогда не приходило это в голову. Присутствие подруги, что всегда была рядом, её постоянная защита и неунывающий до недавних пор нрав воспринимались как должное. Сколько же фильмов о неразделённой любви они посмотрели, когда Мио хотелось немного грустной романтики? Сколько раз она всадила нож в сердце своей подруги, сама того не зная и не желая знать?

И кто же после этого настоящий убийца?

– Мио…

Губы Ритцу были сомкнуты, а руки крепко сжимали трибуну. Басистке потребовались целые мгновения, чтобы понять, что к ней обращался другой человек.

Это была Нанами. Девушка, примерно одного роста с Ритцу, смотрела прямо на Мио. Её взгляд был похожим на тот, что принадлежал Тайнаке. Совсем не так ещё недавно смотрела на окружающих геймер, и Акияма с непониманием чувствовала, как и в этом добром сердце просыпается странный, чужеродный лёд. И тут же вспомнились все разговоры о предательстве, все странности, окружающие Чиаки.

Взгляд Нанами тоже был острым, проникающим под кожу. Но какими-то остатками своего замутнённого сознания Мио поняла: почему-то это лезвие предназначалось не ей. И все эмоции, исходящие от Чиаки, тоже были направлены в сторону кого-то другого. Но вот кого?

– …я знаю, что это не моё дело, но я хочу сказать кое-что, – продолжила она, говоря уверенно, но в то же время будто бы не зная, стоит ли продолжать. – Ты не обязана делать выбор сейчас. Мы не выбираем кого любим. Невозможно заставить себя почувствовать это. Но с другой стороны, чтобы ощутить и осознать какие-то чувства в себе, необходимо время. Поспешный ответ сделает больно и тебе и Ритцу. Тем более… – она перевела взгляд в сторону Монокумы, и Мио внезапно осознала, кто был причиной бурлящих в Чиаки эмоций, – …мы собрались здесь, чтобы найти убийцу. Я не присутствовала при расследовании, но то, что ты сказала перед этим, навело меня на некоторые мысли. Ты ведь считаешь одежду Ритцу уликой, так?

Мио отрешённо кивнула. Слишком резким для неё был этот переход. Она не могла сосредоточиться на том, что ещё недавно занимало все её мысли. Теперь, куда бы она ни посмотрела, везде стояла смиренно молчащая Ритцу. Везде был её виноватый взгляд. Разве они могут вот так просто оставить эту тему? Этот разговор не стоило начинать. Не то время, не то место, когда они на волоске от смерти и окружены множеством других людей. И только Мио виновата в том, что давила на подругу и не оставила ей иного выхода.

– В таком случае, она не может быть единственной подозреваемой, – закончила Нанами.

Мио и Ритцу, что упорно не хотели смотреть друг на друга, удивлённо переглянулись. И басистка поняла: ослеплённая болью и недоверием к подруге, она загнала саму себя в угол. Она пыталась не обвинить Тайнаку в убийстве, а лишь вывести на свет все эти скрытые эмоции, которые стали чересчур заметны. А что теперь, когда причиной всех переживаний оказалось нечто совсем другое, что Мио до сих пор не могла принять? Нет, Ритцу не врёт, это точно.

Футболка… она ведь обвинила её из-за этой белой футболки. Меньше чем те, что носит Зоро.

И почему она вновь чувствует себя слепой? Ведь Ритцу – не единственный человек, подходящий под замеченную ей улику. Был и другой одноклассник, которого стоило подозревать. Тот находился так близко всё это время, что Акияма не видела ни одного доказательства, направленного в его сторону. Мог ли он специально запутать её, спровоцировав эту ссору с Ритцу, чтобы избежать наказания? Или же она опять запутала саму себя?

– Комаэда… – прошептала Мио, глядя на своего друга. Его лицо не отражало никаких эмоций, даже привычной улыбки. Он скользнул по ней взглядом без особого интереса.

Все вокруг вели себя так, будто их подменили. Акияма перестала понимать что происходит, и уверенная в себе девушка, пытавшаяся вести расследование, куда-то исчезла. Мио трусила, не решаясь открыто обвинить ещё одного человека.

Но красный рисунок на футболке Нагито в её расплывающихся от слёз глазах превратился в кровавое пятно.

Комментарий к Глава 20. Buried Alive by Love

И вот глава, которой я так боялась. Я знаю, многие из вас будут разочарованы. Сюжет практически не продвинулся. И я пишу про любовь в фанфике, где ей нет места. И любовь эта необычна.

Но тому много причин. Не думайте, что я дойду до описаний сцен секса и прочего. И это не бездумное облизывание любимой пары (хотя да, они мне очень нравятся). Смысл в другом. Я хочу показать все тёмные стороны людей, все мои мысли и наработки. И про такую зависимую любовь я многое могу сказать. Если перечитать прочие сцены с Ритцу, то можно увидеть, что всё к этому шло. Относительно того, насколько это далеко (?) от канона… всё это не просто так. Ближе к развязке фанфика вы поймёте, о чём я. Не ожидала, что на это уйдёт целая глава, я уже думала, что закончу суд, но и перегружать текст не хочется. Думаю, всем нужно переварить это.

Зато вы получили Джунко. И, кхм, Мукуро. Но тут я не виновата, у них реально странные отношения, посмотрите аниме. Джунко вообще любит всех, хотя эта любовь очень извращённая. Но и к ней мы вернёмся позже.

Надеюсь, вы сможете понять меня. По-другому этот фанфик не мог быть написан. Пришлось изрядно в себе покопаться, так что надеюсь, их эмоции вполне живые. В следующий раз наконец-то опустим занавес, убийца уже близок.

Спасибо, если продолжите меня читать.

========== Глава 21. Truth Bullet ==========

Я ненавижу талант.

С этой поистине отвратительной мыслью мне пришлось жить последние пару недель. Времени прошло мало, даже если сравнивать с обычным жизненным циклом человека, а уж в рамках Вселенной – и подавно. Но даже в столь малый срок эта идея оказала на меня пагубное влияние. Она разделила меня на две части целого. Создала внутренний конфликт и заставила разрываться между двумя противоположностями.

Вы когда-нибудь чувствовали настоящий страх? Это невероятное ощущение, от которого трудно избавиться. Да, существуют способы бороться с фобиями, но мало кто способен сказать, как преодолеть внезапно нахлынувшую панику. Особенно, если она преследует тебя на протяжении нескольких часов. И всё это время твои ноги толком не слушаются, становятся слабыми, готовыми вот-вот подкоситься и притянуть тебя к земле. Как и тяжесть в груди, нечто очень холодное, напоминающее о себе при каждом вздохе.

Мне было страшно не понимать, кто я на самом деле.

Бывало, что я действовал, повинуясь чему-то более глубокому, своей дремавшей внутри настоящей личности. Я восхищался окружающими меня талантливыми людьми и видел своё предназначение в том, чтобы помочь им. Стать, тем самым, маленьким камешком в фундаменте их будущего. Но иногда, забывая обо всём этом и следуя слепой мысли, заложенной в меня извне, я хотел сбежать. Я считал, немыслимо, будто талант лишь вредит людям. Отними его у сильных мира сего – и наступит всеобщее счастье. И счастья этого будет немного, но поровну у каждого: всем по заслугам, ничтожно малым, равным заслугам.

Какая глупость. Ты знала, как заставить меня ненавидеть себя ещё больше. И ты же оставила ключ ко мне настоящему, повесила его перед самым носом, провоцируя и проверяя меня. Прошёл ли я твоё испытание? Думаю, скоро я это узнаю.

В этом мире всего два типа людей. Можно было бы назвать их просто: талантливые… и все остальные. Но, пожалуй, стоит копнуть глубже. Второй тип людей ведёт ненастоящее существование. Это, можно сказать, люди-вещи. Для них важны социальные связи, окружающий мир, телесные блага и прочее. Они забывают о своём предназначении, забывают о своём сознании, живут в придуманной кем-то другим реальности. Это безликая деталь в одной огромной кое-как работающей машине. Когда твоё существование определяется чем-то извне, ты не существуешь. Вот так всё просто. Замени тебя на кого-то другого, случайного человека – ничего не изменится. Можно играть твоей личностью, добавлять и удалять какие-то элементы, даже стереть её, но всё это останется играми, социальным экспериментом. Это усреднённость. Это же отсутствие таланта. Это то, чего я желал – точнее, пытался желать. И вернувшись к своей изначальной личности, с прискорбием отношу себя именно к этой разновидности людей. Ведь даже в чём-то мудрое осознание моей природы не приблизило меня к истине, я по-прежнему отличаюсь от людей первого типа, и переход из моего состояния в другое невозможен. Ведь я живу не для себя.

Первый тип – это выход за пределы обыденности. Прорыв, отсутствие масок, индивидуальность и столь свойственный индивидуальности эгоцентризм. Человек, который живёт в себе и для себя, неподвластный окружению, принимающий свою личность, знающий её цену и конечность жизни. Да, это отличие, пожалуй, ключевое. Возможно, отсутствие страха перед смертью стоит приравнять к отдельному таланту. Человек смертен, и лишь приняв это, смирившись, он обретает власть над собой и своими мыслями.

Каждому из нас присуща свобода. Я бы даже сказал, что мы обречены быть свободными. Никто не может заставить нас принять тот или иной выбор, но лишь талантливые люди осознают это. Для иных же существует множество оправданий: пресловутый страх смерти, мнение общества и окружающих, модные тенденции. Но в конечном итоге человек формирует сам себя, и это лишь его выбор – строить личность самостоятельно или по чужим шаблонам.

И в этой же свободе и индивидуальности кроется последнее качество талантливого человека: одиночество. Невозможно найти того, кто по-настоящему поймёт тебя, как невозможно найти свою копию, пусть даже в этом мире шаблонных людей.

Мы одиноки, и нам нет извинений.

Хм. «Мы»? Нет, пожалуй, как бы я того ни хотел, мой путь ещё слишком далёк от настоящего таланта.

Я люблю талант.

Ты отняла у меня мои мысли и мою личность, и ты же вернула их мне, точно подарок. Скрыла всё это паролем, зная, что только два человека найдут что-то полезное за той дверью. И только эти два человека в итоге придут к тебе, своему учителю. Тебя это разочаровывает, правда? Подобная предсказуемость. Знаешь, я ведь и правда куда более счастлив, чем ты. Мой мир яркий, наполненный людьми сильнее и могущественнее меня, а твой – напротив – полон скуки, отчаяния. Ты считаешь, что эти понятия синонимичны. И я бы, наверное, согласился, но мне хочется обобщить. Отчаяние – не скука, отчаяние – человек. И это не ты, Величайшее Отчаяние, это каждый человек в принципе. Без людей в мире не было отчаяния, без них его и не будет. Мы – наше самое большое горе.

Ты проводишь свой эксперимент, заключив нас в эту темницу наших собственных мыслей. Ты ведь не возражаешь, если я присоединюсь к веселью? Знаешь же, что твоё отчаяние, за которое ты цепляешься, спасаясь от уныния, существует лишь пока жива надежда. И если твоя задача – склонить нас к отчаянию, должна быть и противоборствующая сила. Пожалуй, после двух убийств пришло время немного подтолкнуть моих друзей к чему-то. Провести свой собственный эксперимент. Если всё пройдёт удачно, я даже стану в их глазах, а может и в твоих, Величайшей Надеждой! И тогда, возможно, ты будешь гордиться мной. А затем попытаешься сломить, как и всех, кто думает тебе противостоять. Наверное, я слишком слаб для этого, но даже моя смерть оставит за собой отпечаток, даст возможность остальным сделать выводы и возвыситься над созданным тобой миром.

Я люблю надежду.

Мне всегда казалось, что надежда присуща только тем, кто несёт в себе определённый талант. И ты показала мне правду, заставила усомниться в способностях окружающих меня людей. Моих вынужденных одноклассников. И если ты права, они действительно заслуживают смерти. То, что может сломаться – сломается. А то, что сломано, можно перековать. Я хочу узнать, на что они способны, встанут ли они на мою сторону, сторону надежды, или же на твою. Дадут ли они помыкать собой или будут следовать собственным установкам? Ведь как я уже говорил, индивидуальность и независимость – ключ к настоящему существованию.

Именно поэтому, как ты знаешь, я сблизился с этой девушкой. Чтобы проверить, смогу ли я сломать её, как это любишь делать ты. И её подругу заодно – почему бы и нет? Я верю в них. Я верю, что они не сдадутся, даже когда узнают всю правду. Ведь в противном случае именно мне придётся взять на себя бремя надежды, а как ты понимаешь, поверить в них куда проще, чем мне, жалкому винтику в общем механизме, поверить в себя.

Именно поэтому передо мной сейчас стоит человек, в котором ещё живо чувство, что ты ненавидишь. Он готов умереть, но не по собственной глупости, не поддаваясь отчаянию, а лишь для того, чтобы дать надежду остальным. Разве это не прекрасно? И отвратительно, для тебя. Ты хорошо меня знаешь, бросая этот вызов. Ты понимаешь, что если мои ожидания не оправдаются, находиться рядом с бездушными картонками вместо людей будет для меня сущей пыткой. Таким образом, мы все оказываемся в выигрыше! Либо я покину общество слабаков, либо умру ради надежды Супер Талантов. А ты… ты получишь своё зрелище.

Именно поэтому, когда человек передо мной спрашивает, зачем я это делаю, мне остаётся лишь ответить:

– Я ненавижу отчаяние.

***

– Хорокеу!

– Женщина, я молчал!

– Ты громко думал.

Неудивительно, что Касуми вмешалась вновь: сноубордист наградил Комаэду таким взглядом, что Мио стало по-настоящему страшно. Как будто все только и ждали возможности переложить ответственность на другого. Именно это и смущало девушку, которая знала ещё по опыту предыдущих Судов, что человек, против которого первым делом решают ополчиться её одноклассники, в итоге оказывается невиновным.

С другой стороны, мысль о вмешательстве Комаэды высказала Нанами. И несмотря на своё странное поведение в последнее время, до этого все её предположения были безошибочны. Если бы не Чиаки, все предыдущие Суды наверняка закончились бы смертью невиновного. Остатки логики в урагане эмоций Мио просто кричали: нельзя игнорировать её слова. Привязанность к Ритцу твердила о том же. Только привязанность к Нагито была против.

Но ведь решать не ей одной? Смысл всех этих разборок – прийти к общему решению. Дело не в Нанами или Шикамару или даже Нагито, каждый из них вносит свой неоценимый вклад в долгий путь к правде. Ноутбук, игрушка Касуми и многое другое – улики, ставшие плодом совместной работы. И ни в коем случае нельзя выделять кого-то одного, как единоличного лидера, самого умного и проницательного. Поэтому и она, Мио, должна думать. Отринуть эмоции. Ведь, возможно, именно её усилие станет решающим.

Всему этому, в своей странной и загадочной манере, учил её Комаэда. Зачем же убийце создавать себе соперника? Зачем помогать, если он хочет предать их? Это ведь не могло быть очередной игрой счастливчика: если все узнают, что он стоял за двумя смертями, Нагито тоже ждёт смерть. Ведь таковы правила. Он что, положился на свою удачу даже в такой опасной ситуации? Нет, слишком рано переходить к выводам. Ничья вина ещё не доказана. Ни Ритцу, ни Комаэды. И сейчас её первостепенная задача в том, чтобы связать воедино все ниточки, тянущиеся от найденных ими улик.

– То есть футболка Комаэды тоже подходит, потому что красный рисунок может быть скрыт кровью, – подытожил Шикамару. – Логично. И если мои глаза мне не изменяют, у них с Ритцу примерно один размер. Который точно мал для Зоро.

– Ритцу мы уже выслушали… – подняла голову Мио, глядя на Комаэду. – Тебе ведь тоже есть, что сказать?

Разумеется, его первым ответом была улыбка.

– Я бы и сам пришёл к выводу, что эта одежда принадлежит кому-то из нас двоих, – поднял указательный палец Нагито. – Но тогда самый первый вопрос, который должен вас беспокоить – можете ли вы узнать, чья она? Если нет… – его голос резко стал ниже, будто кто-то исказил звук, – боюсь, эта теория никуда не ведёт.

– Что, признаваться не собираешься? – Проворчал Хоро-Хоро под неодобрительное шиканье Касуми. Но Мио и так знала, что всё придёт к этому. Нагито давно показал себя человеком, готовым поделиться информацией, но лишь в том случае, если ты сможешь дойти до каких-то фактов самостоятельно. И раз он задаёт этот вопрос, получается, все нужные улики находятся в их руках.

– Так, а кто-нибудь взял эту футболку с собой, чтобы мы могли её осмотреть? – Спросила Касуми, перекрикивая своего рядом стоящего друга. И буквально спустя секунду прямо в лицо сноубордиста прилетел скомканный кусок ткани. Комаэда приветливо помахал рукой:

– Отличный вопрос! Как хорошо, что я об этом позаботился, – добавил Нагито, игнорируя громко матерящегося Хоро-Хоро.

Касуми взяла футболку из рук одноклассника и показала её остальным. Ничего нового лично Мио не увидела: всё то же огромное пятно и надрез в месте ранения. Как же теперь понять, что скрывается за кровью? Ткань пропиталась ей так, что и на свет ничего не было видно. Бирки тоже никакой не оказалось. А что, если…

– Монокума, я хочу…

– Нет, стирать я её вам не дам, раньше нужно было, – хихикнул Медведь, и Акияма обречённо вздохнула. – На что вам дано время перед Судом, спрашивается? Рассказывать о своём детстве и страдать? Нет, дудки. Я могу помочь вам с транспортировкой улик, найденных в ходе расследования, но на этом моя добрая воля исчерпана!

Мио снова посмотрела на Комаэду, которого заявление директора ничуть не шокировало. Получается, снова всё идёт по его плану? Если в их распоряжении только улики, может, он думает, что в ходе расследования им попалось что-то, чем можно вывести с футболки кровь…

– Блин, это всё очень клёво, но уберите от меня эту тряпку, она ужасно пахнет! – Хоро-Хоро зажал нос, делая пару шагов в сторону.

– Что ты сказал? – Неожиданно пробормотала Мио, даже не глядя на сноубордиста. Она уже слышала эту фразу. Слово в слово.

«Ужасно пахнет…»

«Извини, этот отбеливатель ужасно пахнет.»

И теперь она поняла. Всё это время счастливчик был прав: только она, Мио, могла решить эту загадку. Только она видела в комнате Нагито вещь, которая станет ключом к поиску убийцы.

Дело не в их отношениях с Ритцу, а в отношениях с Комаэдой.

– Монокума, ты сказал, что можешь принести сюда найденные нами улики, так?

Директор почесал подбородок плюшевой лапой.

– Да? Вроде говорил что-то такое, хотя я не уверен…

Мио нахмурилась. Он с ней играл, и она это знала.

– В комнате у Комаэды был отбеливатель для красок, я видела его сегодня утром. Это очень важная улика, не мог бы ты его нам принести?

– Кого? Комаэду или отбеливатель?

– Отбеливатель!

Монокума потянулся куда-то за трон, и басистка готова была удивиться, что медведь принёс его заранее, но от этого зрелища её отвлёк знакомый голос.

– Подожди. Ты была у Комаэды в комнате?

И снова Ритцу. Смотрит так, что Акияме вновь не по себе. Без вины, без чувства страха, это что-то едкое, и Мио понимает, что происходит, вспоминая все их разговоры в последние несколько дней.

Тайнака ревнует.

– Я зашла, чтобы разбудить его утром, – призналась Мио, понимая, что сейчас происходит в голове её подруги. Та отказалась пойти на завтрак, в итоге на её месте оказался Комаэда. Такая глупость, но… любовь творит с людьми страшные вещи. И, наверное, эту ревность басистка могла понять. Ей не хотелось делать подруге больно, но врать сейчас, когда у них и так мало объективных фактов, было бы совершенно глупо.

А ведь она действительно стала воспринимать комнату Комаэды, как одну большую улику… И точно в подтверждение её мыслей Шикамару задал вопрос:

– Ты видела что-то ещё?

– Да, – кивнула басистка. Она решила, что стоит описать свои воспоминания как можно подробнее, учитывая то, что Комаэда сейчас находится под всеобщим подозрением. И если счастливчик действительно был в чём-то виноват, его комната могла скрывать нечто важное. – У него на полу был красивый ковёр – из комнаты искусств, по его словам. Мольберт с красками, отбеливатель для них, всё оттуда же. И… – наверное, это не самая важная информация, но всё же, – он рисовал девушку с длинными светлыми волосами, заплетёнными в хвосты.

– Так вот, куда ковёр пропал…

– …девушку со светлыми волосами? – Очень тихо переспросила Нанами. Мио не слышала ничего от своей одноклассницы с того момента, как она высказала догадку о причастности Комаэды. Что это на неё нашло? Басистке ничего не оставалось, как кивнуть.

– Я не знал, что ты интересуешься искусством, – с нарочитым удивлением протянул Комаэда. Нанами ответила ему серьёзным взглядом, и хотя Мио не понимала, в чём тут дело, нетрудно было догадаться по загадочному молчанию обоих, что их связывает какая-то тайна. Не в первый раз все говорят о какой-то девушке, но кто она? И почему Нанами так серьёзно к этому относится?

– Значит, ты… – Чиаки хотела сказать что-то ещё, но остановила себя. Подозрения Мио только усилились, но она не знала, что и думать. Может ли и Нанами быть как-то замешана в убийстве? Почему ведёт себя так странно? Вопросов явно было больше, чем ответов.

– Я всё помню.

– Всё?

– Абсолютно.

Их странный диалог заставил даже Ритцу отвлечься от переживаний, судя по тому, как она непонимающе смотрела то на одного, то на другого.

– Касуми, ты… я… мы… – театрально вздохнул Хоро-Хоро, пряча глаза. И тут же вскинул голову, дёрнув бровями: – Ледником вас потри, у меня тоже есть трагическая история, но я же не выпендриваюсь перед всем классом!

– Ты тоже бываешь драматичным, – со смехом заметила Касуми, наблюдавшая за всем его представлением. Парень густо покраснел и отвернулся, как и порядком смущённая Нанами.