Текст книги "Сто тысяч миль (СИ)"
Автор книги: Sabrielle
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 45 страниц)
Я взял одного из котят, маленького и рыжего, и протянул ей. Кошка-мать тут же напряглась, рассматривая нас жёлтыми глазами с вытянутым зрачком, и предупреждающе мяукнула. Кларк уставилась на меня с опаской.
– Она тебя не съест. И он тоже. Гарантирую.
Упрямица всё равно не взяла котёнка у меня из рук, только решилась дотронуться до пушистой мордочки и спинки, аккуратно поглаживая пальцами. А затем отпрянула.
– Серьёзно? Ты не боялась гончую, а котёнка боишься?
– Верните его матери, – серьёзно глядя на меня, потребовала она. – Возможно, у животных это развито не так сильно, но мне так будет спокойнее.
Я вернул маленький комок шерсти в коробку, где его тут же принялась вылизывать кошка.
– Скучаешь по ней? По своей матери? – догадался я.
– Очень, – Кларк ответила полушёпотом, будто не могла справиться с эмоциями. – Она осталась там, наверху, и даже не знает, что со мной.
– Можно было подумать об этом до того, как нарушать закон, – пожал плечами я, отказываясь ей соболезновать. Сама виновата в том, что здесь оказалась.
– В следующий раз подумаю, прежде чем делиться чем-то личным, – огрызнулась и отвернулась она.
Я и не думал извиняться. Возможно, для налаживания контактов Анье следовало выбрать кого-то более деликатного? Кларк теперь демонстративно избегала смотреть на меня и тем более даже не думала заговаривать, но со временем так увлеклась происходящим на центральных улицах, что и думать забыла о своей обиде. Под ногами скрипели местами отполированные камни брусчатки, по ним проносились повозки и велосипедисты, звеня в звонки. Мимо проплывали торговые лавки, двух-четырёхэтажные постройки, каждая украшенная на свой манер: росписью на стене, резной дверью, цветущими петуниями в глиняных горшочках. Величественно проходили матери, вокруг них бегали дети, а вдалеке уже слышался хор сотен голосов Народного собрания.
– Что это? – Кларк, наконец, обратила на меня свой обеспокоенный взор.
– Горожане. Они каждые полгода собираются на главной площади для перевыборов своих представителей в городских советах, – объяснил я. – Каждую неделю происходят слушания по вопросам правонарушений. Дополнительное собрание назначают, если необходимо обсудить вопросы внешней политики или отчаянной экономической ситуации. Сегодня день выборов советников-хозяйственников и промышленников, так что относительно тихо, – её глаза с удивлением расширились от определения «тихо». – Да, когда горожане выбирают глав районов, военных командиров или матерей в совет, то начинается полнейший кавардак. Тебе бы не захотелось это видеть.
Она собиралась с мыслями несколько секунд, прежде чем спросить:
– А сколько их… этих ваших горожан?
– Наберётся тысяч пятнадцать с детьми и стариками.
– Ясно, – её голос звучал ровно, но фигура напряглась, а плечи ссутулились. Видимо, ожидала меньшего. И напряглась. – Значит, вы решили воспроизвести у себя полисную систему Древней Греции? Города-государства, самообеспечение, советы, участие граждан в судьбе полиса. Вы – будто Афины из времён до нашей эры.
– Неплохо, – усмехнулся я. – Ставлю «отлично» за знание древней истории.
– Вы ведь знаете, чем они закончили, – голубые глаза смотрели на меня с вызовом. – Полнейшим крахом.
Её самоуверенность порой выходила за все возможные пределы. Была здесь от силы неделю и что, знала уже всё лучше целой коллегии учёных?
– Зато ты, видимо, не знаешь, почему они так закончили. Наша демократия лишена двойных стандартов: мы не приемлем рабства, женщины равны мужчинам, а выходцы из других городов получают равные права, проработав на благо нашего города пять лет. А ещё у наших Афин нет Спарты, с которой хотелось бы бороться.
– Это пока, – продолжала гнуть свою линию она. – Полисы уже доказали свою несостоятельность в качестве государств из-за невозможности манёвров и роста вширь.
– А нам и не нужно расти, нам просто нужно выжить. За стенами – хищники, а внутри бесплодно не меньше половины населения. А ты – про войны и мировое господство. Это не книжка по истории и не роман, Кларк, это – реальность.
Она надолго замолчала, не найдясь с ответом, пока в паузе вновь отдался эхом хор сотен голосов. Я бы отдал всё, только бы узнать, что творилось в этот миг в её светловолосой голове.
– Как это устроено у вас? Неужто принципиально иначе? Поделись опытом, зазнайка, – попытался я сменить тон беседы, но она помрачнела ещё сильнее.
– Ничего интересного. Административные вопросы решает Совет из самых компетентных людей в своей сфере. Преступлений достаточно мало, потому что их сложно совершать при куче свидетелей, – она вздохнула. – Кстати… Что вы делаете с преступниками?
Животрепещущий, должно быть, для неё вопрос.
– Зависит от тяжести преступления. Чаще всего изгоняем из города навсегда. Клеймим, чтобы нарушителя не приняли в других Кланах. И там делают то же самое.
– И что? Что потом делают изгнанные?
– Вроде бы предпринимали попытки построить своё бандитское царство. Но, кажется, рождённые разрушать строить не способны. Обитают где-то в пустошах, наперегонки с хищниками пытаясь отомстить. И во многом они намного хуже зверей в удовлетворении своих потребностей. Те хотят просто выжить, не осознавая масштаба ущерба, а эти – осознают и разрушают ради мгновенной иллюзорной выгоды. Нет кодекса и чести тоже нет.
– А что, если кого-то обвинили несправедливо? Неужели невозможна ошибка?
– А у вас всё было идеально честно? Вот только не нужно врать, – я не дал ей вставить и слова. – Ты, как и я, понимаешь, что это – необходимое зло для очистки общества. Со своей стороны советы обеспечили максимальную прозрачность судов благодаря участию в них горожан и постоянным перевыборам судей. Но спасти всех никогда нельзя. Нужно выбирать меньшее зло.
– Зло в принципе нельзя выбирать, – не согласилась она.
– Это я слышу от преступницы, которую изгнал сюда собственный народ? – усмехнулся я.
Кларк, кажется, не смутилась. Отрицательно мотнула головой:
– Это вы слышите от человека, который мечтает о лучшем будущем.
– Раз так, неумение идти на компромиссы – это ужасное качество для человека твоего ума.
– А человек вашего ума должен понимать, что нужно лучше формулировать законы. Правила и протоколы не подразумевают компромиссов и уступок. Они не для этого созданы, и это правильно.
– Гибкость – это залог выживания, каким бы диким тебе это не казалось. Никогда не думала, что если по правилам играешь ты одна, очень легко проиграть?
С той прогулки подобные споры стали неотъемлемой частью нашего общения. Потому что, кажется, соревнования в остроумии были тем, что больше всего на свете нравилось нам обоим. Она рассказывала про порядки станции «Ковчег», я – про порядки нашего Клана. В чём-то они были похожи, в чём-то – отличались в корне, но каждый из нас в долгу не оставался никогда.
– Только водоросли, соя и несколько видов овощей и фруктов всю жизнь? Серьёзно? Теперь ясно, почему вы все такие дохлые. Ты же до сих пор еле переставляешь ноги, неженка.
– Меня специально тренировали, – обиделась Кларк.
– Если только действовать на нервы, – заключил я.
– Но вас в этом превзойти воистину сложно.
– Я в этом уже не уверен.
Закатив глаза, Кларк зашагала вперёд, опережая меня. Её уверенно расправленные плечи демонстрировали полное нежелание продолжать перепалку. Несмотря на это, она осталась в полном восторге от нашей торговой аллеи. Не могла перестать разглядывать тканые накидки, вязанные шапки и шарфы, что не слишком пользовались спросом в самый разгар лета, но всё равно дополняли прилавки. Особенное внимание вызвал прилавок с украшениями, видимо, на их этой станции с такими простыми безделушками было туго. Кларк долго вертела в руках брошь в форме многолепесткового цветка, серединка его сияла лазуритом, так похожим на цвет её глаз, а сами лепестки были ажурными, вырезанными из тонкого листа металла.
– Все девчонки любят безделушки, даже космические девчонки, – не удержался я от подколки.
– Мой интерес исключительно исследовательский, – смутившись, буркнула она и положила брошь обратно на прилавок. – У меня в любом случае нет средств, чтобы её купить.
– Тогда почему мы всё ещё здесь стоим? – я поднял бровь.
– Вас ждала, – Кларк вздёрнула подбородок, крутанулась и пошагала по улице с ровной спиной.
Я усмехнулся: так часто видел в ней эту напускную гордость, что это уже даже казалось милым. Затем повернулся к продавщице украшений и вопросительно глянул на неё. Она назвала цену, поняв всё без слов, и спустя пару мгновений у меня в руках уже была брошь. Я с лёгкостью разглядел в толпе золотую шевелюру Кларк – она остановилась у очередной витрины, разглядывая посуду и домашнюю утварь – и нагнал в несколько шагов.
– Я думала, что состарюсь прежде, чем дождусь, – хмыкнула она.
– Я думал, что за подарки принято благодарить, а не вредничать.
– Подарки?
– Вроде того, у тебя же нет своих средств.
Я протянул ей брошь, наблюдая за эмоциями на её лице, сменяющими друг друга, от недоумения до отрицательного покачивания головой.
– Мне это не нужно. Оставьте себе.
– Она же тебе понравилась.
– Но это не значило, что я хотела, чтобы мне кто-то её купил.
– Возможно, именно поэтому я это и сделал? – а затем не дожидаясь её ответа, положил брошь в карман её шаровар.
На следующий день, сопровождая её на заседание Совета матерей, на сарафане я так и не увидел цветок с лазуритом. Но по её полуубыке при встрече я понял, что мог поставить себе твёрдый зачёт за налаживание контактов, несмотря на странное начало. Мы стали выбираться на прогулки чаще, а уходили всё дальше. Кларк постепенно адаптировалась, переставая спотыкаться через три шага, а её походка из шаткой стала почти грациозной. От летних лучей бледная кожа приобрела более человеческий оттенок. Я рассказывал ей про чередование культур в полях и водяные мельницы, которые перемалывают зерно и служат генераторами одновременно. Она рассказывала мне про полупроводники, транзисторы и принцип работы компьютера, об информационной революции двадцать первого века. Я рассказывал ей про долгий путь наших фермеров к азотным удобрениям из аммиака, а она, смеясь, называла его процессом Габера-Боша, который знала уже в десять лет. Затем мы переходили на налоги, экономику и эквиваленты денег. И в любой теме ей было что добавить и непременно хотелось оставить последнее слово за собой. Увлекаясь беседой, Кларк будто сияла, оказавшись в родной стихии. Лишь иногда она внезапно грустнела, отводя взгляд, но потом тут же возвращалась к прежнему непринуждённому настроению настолько быстро, что я сомневался: не привиделось ли мне это всё?
Знакомить её с особенностями нашей кухни после привычного ей скучного космического рациона оказалось отдельным видом развлечения. То, как она настороженно глядела на неизвестное блюдо, рассматривала его поближе, оценивала так, будто в каждом могла быть смертельная отрава. Потом жмурилась, пытаясь обмануть себя, что ела что-то привычное. Когда вкус нравился, то с искренним восторгом глядела на еду, спеша распробовать ещё. Я не подавал виду, но внутри искренне веселился, наблюдая за ней.
– Эта штука была просто потрясающая, никогда не пробовала ничего подобного! – Кларк впорхнула в комнату не подавленной, а почти счастливой, и что-то внутри тоже отозвалось на её радость. Так необычно ёкнуло, что я только тряхнул головой.
– «Эта штука» называется леденцом или карамелькой если что, – напомнил я.
– А можно мне ещё несколько?
– Тебе точно не восемь? – усмехнулся я.
– Смотря как считать, – улыбнулась она в ответ.
Её глаза, отражая робкие огни масляных ламп, таили в себе галактики и созвездия в далёком космосе. Как было отвести взгляд? Каждый раз, когда глядел в них, казалось, смотрел во что-то новое, неизведанное, будто первооткрыватель огромного мира, который всё это время прятался по соседству. Это завораживающее очарование стало моей гравитацией. Я шагнул вперёд, наклонился ближе, борясь с навязчивым желанием дотронуться до её щеки. Кларк вдруг застыла. В её взгляде появилось замешательство. Может, это был интерес?
Я всё же прикоснулся к её лицу. Нежно провёл пальцами вдоль скулы по нежной, будто фарфоровой коже. Не мог не сделать этого, ведь к ней тянуло, будто магнитом. Её прежняя улыбка потухла, она резко выдохнула и посерьёзнела. Всё это длилось считанные мгновения. Не в силах больше оставаться на расстоянии, я обхватил пальцами её подбородок, потянул к себе и, наконец, коснулся губ.
Невероятно. Потрясающе. Боги. Она пахла маслом миндаля, что так сегодня понравилось ей на рынке. Её губы оказались такими горячими и мягкими, что перед глазами рассыпались искры, когда я представил, какова наощупь бархатная кожа под её одеждой, каково её касаться, как звучит её удовольствие. Восхитительна, она была восхитительна, пусть даже не пошевелилась, не вздохнула, не попыталась ответить. Просто касаться её вот так, целовать – это ощущалось чем-то неземным, как и вся она, с невесомостью во всём теле, с вакуумом – в лёгких, в мыслях, в голове.
Её оцепенение вдруг спало. Но вместо того, чтобы ответить на ласку, как я желал, Кларк вдруг попыталась оттолкнуть, царапаясь и неловко пытаясь ударить. Это сбило с толку, потому что… разве не об этом мы оба думали? Не этого хотели? Потому что… казалось невозможным оторваться от эйфории, только к ней прикоснувшись. Я даже не представлял. Не мог даже догадываться, как внутри всё перевернётся от одного только поцелуя.
Но её тихое яростное сопротивление отрезвило, словно ушат ледяной воды.
Что я делал? Какого чёрта? Она… не хотела? Ей… не нравилось? Да? Боги, да. Почему тогда я до сих пор прижимал её к себе, не желая переставать целовать? Проклятье… я никогда не был настолько близок к тому, чтобы потерять голову. Да что там, я потерял её ещё в тот момент, когда засмотрелся в её глаза.
Стоило моим рукам разжаться, она отскочила на другой конец комнаты. Порывисто вдохнула, вытерла губы рукой и смотрела на меня брезгливо. Испуганно. С отвращением. Будто я только что предал её. Я отвернулся. Горький стыд и терпкое чувство вины остались на языке вместо вкуса такого желанного поцелуя.
Я тут же ушёл, ничего не сказав. Эхо привычно обвила руки вокруг шеи, радуясь моему возвращению, я ответил на её объятия, впиваясь в губы. Я сдирал с неё платье, касался обнажённой кожи, представлял, что не она, а Кларк стонет мне в губы то ли от удовольствия, то ли от отчаяния. Одной этой картины мне хватало, чтобы напрочь снесло крышу. Что-то пошло не так. Что-то сломалось.
Мне наконец-то сняли повязку с руки, и на послеполуденной тренировке я едва не разнёс пару соломенных манекенов. Пот лился градом, а я всё разминал травмированную руку, сжимая зубы от боли.
– Эй, братец! – я услышал голос Тави, но даже не обернулся, продолжая циклично повторять набор приёмов. Вниз. Вверх. Дугу рукой. – Белл, я с тобой вообще-то говорю. Да что с тобой такое!
Я по-прежнему не реагировал, не настроенный на общение в принципе. Боковым зрением заметил, как Октавия схватила одну из тренировочных палок и подскочила слева. Я вовремя поставил блок, отбивая первый удар, как она тут же атаковала снова, едва не зацепив мои рёбра. От напряжения в травмированной руке пот вступил вдвое сильнее, но я смог атаковать. У неё было преимущество – Тави и вполовину не была так измотана, как я. Но я рискнул. Сестра тут же воспользовалась брешью в защите и зарядила мне локтём под дых, почти сбивая с ног. Мы замерли на несколько секунд, напряжённо уставившись друг на друга и тяжело дыша.
– Успокоился? Что с тобой, Белл?
– Ничего, – нахмурился я. – Случилось что-то срочное?
– Да, – закивала она. – Я соскучилась. Не могу поймать тебя уже который день.
– Я занимаюсь важным поручением от главы совета матерей, – ничуть не соврал я.
– С каких пор? – усмехнулась сестра.
Мы сели с ней в тени огромного дуба, она рассказывала мне о том, что Линкольн всерьёз намерен никогда больше не выпускать её из поля зрения, а потому предложил жить в его доме. Тави ещё размышляла, но лёд уже тронулся. Неужто они взаправду перестанут сверлить друг друга взглядами и наконец помирятся? Я был бы рад.
– Я позавчера утром заходила повидаться с Кларк, – вдруг заявила сестра. – Мы с ней долго разговаривали, она вроде как почти привыкла к нашему городу.
Я напрягся, заслышав про инопланетянку-сладкоежку. И про то, что она могла бы сказать Тави, пусть всё пошло совсем наперекосяк только вчера вечером.
– Ты уже знаешь про их… кхм… крайне странные порядки? Про девочек… И отношения.
– Ты о чём? – нахмурился я, припоминая всё, что Кларк мне рассказывала. Девочки и отношения… Ничего похожего.
– Я заметила, что она очень напряжена в присутствии наших мужчин. Задала ей вопрос. И она рассказала мне. Рассказала, что у них не принято жить вместе мужчинами и женщинам. И спать друг с другом тоже считается ужасным. У них не принято вообще иметь отношения с человеком другого пола, Белл! Это считается отвратительным! Считается потаканием своей низменной сущности, так она это выразила, – Октавия смотрела на меня широко распахнутыми глазами, недоумевая, как это понимать в качестве правила, а не исключения. – Но как это, с девушкой-то… Как так можно жить, Белл?
Я уставился на сестру, искренне опешив. Отвратительны? Отношения с противоположным полом? Что за чёрт?
Но факты сходились в голове против воли. Вот почему Кларк сразу стала доверять не воинам, а Тави. Вот почему так боялась моих людей. Вот почему я увидел в её глазах отвращение. Она рассказала мне про их распорядок уроков и приёмы пищи, но об этой совершенно незначительной детали предпочла умолчать. Твою же налево. Невыносимая девчонка!
– А как же этот её Уэллс? – нахмурился я. – Они же друг от друга отлипнуть не могли.
– Вот и я спросила то же самое. Но она сказала, что он – её друг детства, а на станции её ждёт девушка. О боги, Белл, это очень странно.
– Не то слово, – сквозь зубы процедил я. – Очень странно, чтоб её за зад скорпионы укусили.
Тави внезапно повеселела:
– Она что, тебе нравится? – а затем и вовсе засмеялась во весь голос: – Может, и ко мне её ревнуешь, а, братец?
На тренировочном поле в тот день всё-таки стало на два чучела меньше.
========== Глава 7. Кларк ==========
– Кларк? – в тишине ночи послышался сквозь вентиляцию вкрадчивый голос Аарона, а я просто лежала, уставившись в темноту, не в силах вымолвить и слова.
Всего было так много. Слишком много для одной меня.
Я закрыла ладонями лицо и зажмурилась. В памяти снова всплыл образ Беллами, сгребающего меня в охапку, а затем… затем вытворяющего отвратительные вещи. Это… это было… Нет. Не стоило быть с ним милой. Ошибка. Чёртова ошибка! Почему я вообще позволила этому случиться? Боги. Когда отступили первая настороженность и неловкость, болтать с ним стало так интересно, что хотелось говорить часы напролёт. Мы обменивались колкостями, препирались, шутили, и это было так, будто мы знали друг друга уже тысячу лет. Я даже позволила себе думать, что мы могли бы подружиться. Не с Аньей, не с кем-то ещё. С ним.
Было даже обидно осознавать, что у него были какие-то другие мотивы. Что всё это время он планировал… что? Я не знала. Когда Беллами пришёл на следующий день, то постучался, заглядывая с нечитаемым выражением лица. Я рефлекторно от него отшатнулась.
Он нахмурился и вместо приветствия быстро проговорил:
– Извини. Я не имел права позволять себе лишнего. Такого больше не повторится. Обещаю.
– Допустим, – тяжело сглотнула я, не зная, верить или нет.
– Почему не рассказала мне про ваши странные обычаи?
– Это бы что-то изменило?
– Скорее всего, – кратко ответил Беллами и сразу сменил тему, будто спеша поскорее отсюда сбежать: – Нас уже ждут Советы. Пора идти.
Мы больше не гуляли. Я не просила, он не предлагал. Брошь задвинула в дальний ящик – при взгляде на неё вспоминала его горящий взгляд в тот вечер. Дни напролёт я писала материалы для Нико, много думала и тайком говорила с Аароном, когда за дверью не было слышно патрули.
Я не была настолько наивной, чтобы всерьёз поверить, что наше с горцем соседство – случайность. Сперва думала, что Аарон – шпион-землянин, поселенный по соседству, чтобы втереться в доверие и выведать тайны, которые я решила не сообщать сразу. Легко было бы воспользоваться моим незнанием настоящих горцев. Притвориться одним из них. Потому я не стала отклоняться от официальной версии. Рассказала уже готовую историю про космос, «Ковчег» и трагическую судьбу сотни заключённых. Но Аарон не торопился обвинять меня во лжи, как это сделали земляне, не выдыхал поражённо.
Он терпеливо дослушал до конца и усмехнулся:
– Я и не думал, что у вас там всё настолько туго.
Сходу я даже не нашлась, что на это ответить. Не поняла его спокойного сожаления. Не поверила, не осознала. До этого момента он почти ничего о себе не рассказывал, кроме того, что родился и вырос в подземном бункере, который земляне называют Горой. Очевидно, по тем же причинам, что и я: настоящий горец счёл бы меня шпионкой землян, а ненастоящий – повторял бы эту модель поведения и старался поменьше врать. Но тут его будто прорвало. Тайна взаимной ненависти горцев и землян немного приоткрылась. Мифическая «Гора» превратилась в военный бункер «Маунт Уэзэр». В их архивах хранилась вся информация о космической программе прошлого, крупнейшим проектом которой было строительство «Ковчега». И это открытие натолкнуло меня на неприятную мысль. Если в «Маунт Уэзэр» знали про «Ковчег», то неужели на «Ковчеге» могли позабыть про такое удобное средство выживания? Если бывшим заключённым, на чьи жизни всем плевать, Советники могли ничего и не сказать, то почему утаили от нас, добровольцев?
Когда Аарон вновь и вновь называл детали, которые никак не мог знать ни один землянин, я переживала все стадии принятия ещё раз. Всё думала: может, они затеяли какую-то дурацкую игру? Устроили постановку с напускным недоверием советников, а их истинный объём знаний демонстрировал именно Аарон? Но я не находила столь сложной схеме ни единого обоснования. А мой сосед продолжал кратко и тихо отвечать на вопросы в тишине ночи, когда в коридоре за дверью затихали шаги.
Да, они живут внутри уже больше трёхсот лет. Да, вынуждены выходить на поверхность, чтобы обновить на своих фермах разнообразие овощей и зерновых культур. Да, живыми возвращаются единицы, потому что земляне не оставляют шансов предавшим их горцам, большинство пропадает без вести, их судьба неизвестна родным, которые ждут и надеются. Нет, семьи традиционные. Да, рождаемость контролируется противозачаточными средствами, принудительными абортами и лимитом количества детей на семью.
– Горец… Аарон. Скажи, – напряжённо сглотнула я. – Земляне говорили мне про вирус. Говорили, что симптомы проявляются через две-три недели. Но ты здесь уже больше. Ты не болен. Они тоже. У них… У них есть лекарство? Потому что мои две недели на земле вот-вот подойдут к концу. И две недели всех моих людей тоже.
Его молчание сводило с ума.
– Мне жаль, но земляне не солгали тебе, – наконец, выдохнул он. – Вирус действительно существует. А у землян действительно есть противоядие – это их естественный иммунитет, передающийся детям с молоком матерей. Но ты уже не в том возрасте. Все, кто не смог адаптироваться, уже умерли, Кларк.
– Но… Значит, у нас нет шансов? А как же ты? – почти задыхаясь, воскликнула я.
– Тш-ш-ш. Не шуми. Обещаешь?
– Обещаю. Только говори. Прошу тебя.
– В нашем бункере, само собой, неоткуда было взяться иммунитету. Вирус пришёл к нам с первым же вернувшимся солдатом. Благодаря обязательному карантину после выхода на поверхность почти никто не пострадал, но проблема вакцины и лекарства стояла очень остро. Нам нужны были ресурсы с поверхности. Восемь исследователей несколько лет бились над этой проблемой. Шестеро из них умерли, не дождавшись препарата, а ещё двое испытали на себе экспериментальную версию. Оба из них прожили ещё несколько десятков лет.
– У вас есть лекарство, – с безумным облегчением прошептала я. – Для вакцинации уже поздно, а вот для лекарства – в самый раз.
Аарон усмехнулся:
– Ага. Только есть проблема. Незначительная такая проблема. Мы заперты здесь в сотне миль от бункера, а наше правительство не факт, что решится вам помочь. Скорее всего нет.
Я с сожалением поняла, куда он клонит.
– Что я могу им предложить?
– Союз. «Маунт Уэзэр» поможет вам только если вы поможете «Маунт Уэзэр». Откажитесь от альянса с землянами. Заключите союз только с нами.
– Это безумие, – возмутилась я. – В вашей бесконечной войне нет никакого смысла. Это прекрасный повод объединиться, а не продолжать войну.
– Ты думаешь, земляне поселили тебя сюда, чтобы только подружиться, а? – в его голосе вдруг зазвучала сталь. – Они изучают тебя. Хотят понять, что ты знаешь, чтобы потом использовать твои знания. Все ваши знания использовать для того, чтобы уничтожить нас, Кларк. Они же поголовно мечтают о «Маунт Уэзэр». Там безопасное убежище, лаборатории, техника, антибиотики, компьютеры, да всё, чего нет у них! Однажды они поставят вам ультиматум: либо помогайте захватить бункер, либо умрите. И что тогда ты выберешь? А?
– Поэтому ты решил помочь мне сделать этот выбор, – мрачно заключила я. – Решил опередить их с ультиматумом, да, Аарон?
– У меня вообще нет никакого выбора, так что твоё положение я счёл бы за благодать, – без намёка на чувство вины ответил он.
И что я должна была со всем этим делать?
С информацией от Аарона необходимость вернуться в наш лагерь возросла в сотни раз. Я не имела права в одиночку принимать решения о союзах и давать обещания от лица всей экспедиции – это полностью противоречило Протоколу.
– Ты пойдёшь со мной в наш лагерь?
– Твои люди настолько тебе не доверяют? – иронично осведомился он.
И перспектива того, что до этого нам ещё нужно сбежать, его совершенно не смущала. Ну, конечно, не у него внутри тикал обратный отсчёт.
– На самом деле, твоё появление выглядело бы на порядок эффектнее.
– Твоё в бункере тоже, Кларк. Возможно, там бы тебя даже могли вылечить в качестве залога наших добрососедских отношений.
– Нет. Мне это не нужно, – сразу же отмела предложение я. – Но сбежать я тебе помогу. Это будет моим залогом.
Поход в бункер в одиночку слишком напоминал ловушку. А если я и вылечусь одна, все из Сотни сочтут меня предательницей. И будут абсолютно правы.
В свете масляной лампы я рассматривала свои зарисовки. После наших прогулок с Беллами я зарисовывала город квартал за кварталом, нанося на бумагу извилистые проулки и широкие улицы. Дополняла их тем, что запомнила во время приезда в город. В итоге немного жёлтые листы при правильной компоновке из случайных каракуль превращались в настоящую карту. При побеге нужно было каким-то образом пересечь все три кольца стен, и если между вторым и третьим кольцом всегда кипела жизнь, то пробраться за самое первое казалось крайне сложной задачей. Скорее всего, выйти будет немного проще, чем войти – вряд ли было много безумцев, стремящихся к хищникам. Но почти все из землян безошибочно признают во мне чужачку. А уж если со мной будет Аарон, и кто-то обнаружит нашу пропажу раньше времени…
Но земляне были даже слишком, запредельно самонадеянны. Я попросила у них бумагу и чернила, а они никогда не пересчитывали листы. Не обыскивали мою комнату, хотя я прятала свою карту не настолько талантливо, чтобы её невозможно было найти. Не задумывались, что я стану что-то утаивать – ведь смысл мне был? Не следили за мной в медицинском крыле и в подобии лабораторий, что у них получилось соорудить. Не трудились осмотреть карманы и обыскать, не припрятала ли я чего в их порой чрезмерно свободной одежде. Они, видимо, не понимали, зачем. Что способна сделать одна девчонка без оружия и друзей в их многотысячном городе, кроме как подчиняться и жить, дозировано выдавая им тайны технологий забытого будущего?
Но на стороне девчонки были все достижения науки и техники двадцать второго века. И это было не так уж и мало, как могло бы показаться на первый взгляд. У них была наполовину заполненная таблица Менделеева, будто её писал двоечник пятого года обучения, когда у меня в голове она хранилась в деталях вплоть до атомной массы и валентности каждого элемента. У них на производствах был оксид железа и алюминиевый порошок, безобидные по отдельности. А у меня – знание, что при наличии магниевой стружки в нужной пропорции эти два ингредиента превращаются в адское пламя, которое в принципе невозможно потушить. Пламя, которое с лёгкостью режет сталь, титан и чугун при температуре свыше двух тысяч градусов. Дверь моей темницы не казалась больше такой же неприступной, а земляне – такими уж умными.
И чем больше я записывала свои знания, тем больше думала, что земляне никогда и не думали отпускать меня обратно. В лучшем случае они собирались вытащить максимально много до тех пор, как меня погубит вирус, и на этом все, ведь лекарства у них не было. Возможно, действительно собирались заставить участвовать в этой дурацкой войне за бункер на абсолютно неправильной стороне, кто знал? Именно поэтому в своих записях для них я ограничивалась только медицинским справочником болезней и лекарственных средств, а также краткими знаниями в селекции, в какой я и вполовину не знала столько, сколько в медицине. Рассказать им про термитную смесь, которую я собиралась использовать при побеге – подписать смертный приговор и нам, и горцам. При достаточном количестве и качестве ингредиентов этой штуки могут не выдержать даже стены бункера, пережившего ядерный апокалипсис.
Анье нравилось беседовать со мной – так мне подумалось по её многоразовым визитам. Отвечать ей так же дерзко, как и Беллами, у меня редко хватало смелости, она всем своим видом излучала спокойную уверенность и мудрость. Потому чаще всего я успевала прикусить язык до тех пор, как говорила что-то необдуманное. Но не в этот раз, наэлектризованная беспокойством и переживаниями.
– Я хотела бы рассказать обо всём, что увидела здесь, своим людям.
Я решила хотя бы попытаться уговорить их на это, но Анья только усмехнулась:
– Что именно ты хотела бы им поведать, Кларк?
– Что новая земная цивилизация превзошла все мои ожидания, – честно ответила я. – Но нам по-прежнему нужно лекарство или хотя бы какое-то средство, которое не позволит умереть раньше времени.
– И это всё? Больше ничего?
Я отрывисто вздохнула. Разумеется. И правда надеялись, что я вытащу хоть что-то из горца и сразу же расскажу. Нет уж. Чёрта с два.
– Я уже говорила, что у нас нет намерений с вами воевать. И вы прекрасно знаете, где найти наш лагерь. Если не хотите отпускать, то позвольте хотя бы поговорить. Каждая секунда стоит жизней!
