Текст книги "Далекие странники (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 45 страниц)

Но ликование было недолгим. В следующий миг он понял, что угодил в собственную ловушку, и с тревогой покосился на Чжоу Цзышу.

«Как же выкручиваться дальше? – горестно размышлял Вэнь Кэсин. – Мне что теперь, каждый раз… придётся рыдать в три ручья? Не превратится ли тогда наша жизнь в бесконечную череду трагедий?».

Примечание к части

∾ «Как в строках о пенной чаше...» – из стихотворения «Приглашение Лю Шицзю», автор Бай Цзюйи (白居易), поэт эпохи Тан.

∾ «Вздымается тысяча гор...» – из стихотворения «Снег над рекой», автор Лю Цзунъюань (柳宗元), поэт и писатель эпохи Тан. Перевод В. Рогова.

∾ Лу Та – воспитанник Великого Шамана и Седьмого Лорда, будущий Великий Шаман Наньцзяна.

∾ Идиома (给个棒槌就当针): «принимать молот(ок) за иголку» в значении «принимать сказанное за чистую монету».

∾ Белизна кожи окупает прочие изъяны – идиома (冷遮百丑): белая кожа перекрывает сотню изъянов. Чаще относится к женской внешности.

∾ «Три чаши вина...» – из стихотворения «Одиноко пью под луной», автор Ли Бай (Ли Бо, 李白), поэт эпохи Тан.

∾ Идиома 城门失火，殃及池鱼 (пожар у городских ворот навлекает бедствие на рыбу во рву / в пруду) в значении «угодить в неприятности из-за близости к бедствию»

∾ Коснёшься киновари... – идиома 近朱者赤，近墨者黑 в значении «человек – продукт своего окружения».

∾ «Чёрный тигр валит с ног» – 黑虎掏心 (досл. «чёрный тигр вырывает сердце», реальная техника удара в грудь, в сленге – победный возглас по типу: «На тебе!», «Выкуси!»); «Хитрый трюк обезьяны» – 猴子偷桃 (досл. «обезьяна похищает персик», реальная техника, которая заключается в отвлечении противника одной рукой и сжимании его тестикул другой, используется в значении «схватить за яйца»), «Земля и небо меняются местами» 乾坤大翻滚 (вымышленная техника уся, обозначает, что кто-то или что-то кувыркается). Все эти названия используются для обозначения постельных утех.

Экстра 2. Возлюбленный, родной

Многочисленные охотники за удачей перевернули цзянху вверх дном в надежде отпереть заветный Арсенал. Но кто вообще видел ключ от Кристальной брони?

Вэнь Кэсин видел.

Он помнил, что легендарный ключ, породивший бесчисленные кровавые бури, выглядел как безделушка длиной с фалангу большого пальца.^[487] Изящный и невесомый, словно крыло цикады, этот ключ походил на диковинный цветок – вроде тех, что девушки плели из бисера и носили в волосах.

Проклятый цветок.

На уступе горы Фэнъя свирепые вихри трепали длинные одежды Вэнь Кэсина. Его ладонь превратилась в сплошной кровоподтёк. Призрак Висельника Сюэ Фан только что испустил дух от безжалостного удара, его труп был сброшен с утёса и сгинул в расщелине у подножия. Не один десяток лет люди дрались и погибали в этих местах. И в будущем ещё многие найдут здесь последний приют.

«Живым душам заказан вход на земли злобных призраков?

Хорошо. Я притворюсь живым и столкну мир призраков с миром людей, чтобы вы полюбовались друг на друга».

Когда Вэнь Кэсин разжал кулак, хрупкий ключ превратился в пыль на его ладони и осыпался в бездонные глубины скал под ногами.

– А-Сян, пойдём.

Посеяв ветер, он отстранённо наблюдал, как в цзянху разрастается буря. Три месяца Вэнь Кэсин странствовал в компании юной воспитанницы и отслеживал, как на игральную доску то тут, то там выступают новые фигуры. Он преодолел путь от густых лесов и бамбуковых рощ до жёлтых песков пустынного моря, утолил жажду растаявшим на солнце снегом, а потом вкусил изысканного вина из нежных рук первого красавца во всех цветочных домах и наполнил лёгкие терпким грушевым ароматом его духов.

Так всё и шло, пока в Цзяннани он не увидел оборванца, который грелся на солнце, привалившись к углу стены.

Бродяг было хоть отбавляй, но Вэнь Кэсин зацепился взглядом за проблеск света, который блуждал на дне глаз и путался в ресницах незнакомца. Это было как удар копьём в сердце, словно целый мир успел в один миг зародиться и рухнуть. Любовь и ненависть, накопленные поколениями, благодарность и месть, пронесённые с незапамятных времён – всё, что нестерпимо давило на грудь Вэнь Кэсина, сделалось чуть легче помимо его воли.

– «Все страдания растворятся в кувшине вина…»,^[488] – процитировал он неожиданно.

– А?

Гу Сян была бестолковой, ни черта не понимавшей девчонкой, которая и двух слов грамотно связать не умела. Не было смысла обсуждать с ней печальное прошлое или тревожное настоящее, поэтому Вэнь Кэсин привычно скрыл мысли за улыбкой и промолчал.

А-Сян вдруг опасно высунулась из окна и перегнулась через перила.

– Господин, вы только гляньте на того чудака! – звонко затараторила она. – Если он попрошайка, почему у него нет даже разбитой чашки для мелочи? Этот убогий всё утро сидит у дороги без дела и тупо улыбается. Может, у него с головой не в порядке? Как вы думаете?

Вэнь Кэсин ощутил укол досады, словно покров над его размышлениями тайком приподняли. Как будто безмозглая пигалица швырнула камень в зеркальную озёрную гладь, отчего во все стороны побежала мутная рябь. Тем не менее Вэнь Кэсин взял себя в руки и сдержанно пояснил:

– Он просто загорает.

Они с А-Сян сидели на балконе второго этажа. Внизу, как кипящий котёл, бурлила толпа. Но бездельник на другой стороне улицы вдруг поднял голову и прямо взглянул на Вэнь Кэсина. Если он расслышал разговор с такого расстояния, тогда… Вэнь Кэсин задумчиво погладил кончики палочек для еды – от его недавней расслабленности не осталось и следа. Определённо, этот человек был мастером боевых искусств.

В то время под поверхностью Цзяннани уже набухало яростное подводное течение, предвещавшее беспорядки. Среди участников игры хватало могучих героев, но все они были обласканы народной славой и съехались из известных орденов. Откуда же взялся подозрительный голодранец?

Вэнь Кэсин решил проследить за непонятной фигурой и пристроил к этому делу Гу Сян. К своему удивлению, он тем же вечером попал на блестящее представление в заброшенном, продуваемом всеми ветрами храме. Нищий явил редкие боевые навыки и завидную сообразительность – людей с такими способностями в цзянху можно было перечесть по пальцам одной руки.

Вэнь Кэсин и сам не понимал, почему так заинтересовался этой тёмной лошадкой: из разумной предосторожности или из праздного любопытства? Трудно не заскучать, пребывая на вершине в гордом одиночестве. Стоит встретить хоть кого-то необычного – и покоя не будет, пока не раскроешь его секрет. Вэнь Кэсин учитывал это, когда увязался за случайным встречным, но не мог и подумать, что минутное решение неразрывно свяжет их жизни.

Вэнь Кэсин преследовал таинственного незнакомца всю дорогу от разрушенного храма в безвестной глуши до озера Тайху. Опекаемого мальчишку, который только и умел, что лить слёзы, полагалось передать Чжао Цзину, Мечнику Цюшань – заклятому врагу Вэнь Кэсина.

Шутя и препираясь с проходимцем, продавшимся за лян серебра, Вэнь Кэсин время от времени задумывался: не подними он тину со дна застоявшегося болота под названием цзянху, мог бы Чжан Чэнлин до старости лодырничать в своём поместье? Пусть бы люди посмеивались за спиной героя Чжан Юйсэня – мол, от тигра родилась собачонка! – главное, что у бестолкового сына был бы отец. При живых родителях и семейном благополучии ворота дома надёжно защитили бы глупого мальчишку от обидной молвы.

В груди Вэнь Кэсина теснились демоны, стыд и насквозь промёрзшее сердце. Не смея выдать ни одно из своих запутанных чувств, он махнул рукой на последствия и прицепился к бродяге А-Сюю. Даже догадавшись о прошлом спутника, Вэнь Кэсин не мог его понять и всё глубже увязал в предположениях. Если в недавнем прошлом этот непостижимый человек обладал высоким статусом и пугающей властью, то как он понял, что пора уходить, не оглядываясь, и как выбрался сухим из воды? Можно ли после долгих лет кровопролития, похожих на кошмарный сон, сохранить живое сердце?

Когда они с А-Сюем угодили в пещеру-ловушку с «Жёлтым источником», Вэнь Кэсин не удержался от соблазна предложить ему осколок Кристальной брони, но натолкнулся на аккуратный отказ. Позже Вэнь Кэсин попытался обездвижить хитрого паршивца и нечаянно почувствовал шевеление вбитого в его тело гвоздя. Если поэты воспевают красоту, то воины – непобедимость и мощь. Ради чего понадобилось сковывать свои силы таким чуждым и вредоносным предметом? На вид А-Сюй был хилым и болезненным – и смотреть-то не на что! Но Вэнь Кэсин чувствовал, что образ этого невзрачного странника сразу и намертво отпечатался на мягкой изнанке его сердца.

Тем временем спектакль продолжался. В конце концов даже Ядовитые скорпионы не остались в стороне. Герои и подонки всех слоёв общества стремились разыграть каждый своё представление, пока маленькая сцена не переполнилась до краёв.

А Вэнь Кэсин отправился дальше с безвестным скитальцем, чтобы доставить Чжан Чэнлина к благородным семьям, поборникам «традиционных добродетелей». Доро́гой он наблюдал за попытками А-Сюя обучить подопечного боевым искусствам, и однажды не утерпел – так захотелось продемонстрировать собственное мастерство! Показав мальчишке пару простых связок, Вэнь Кэсин никак не ожидал, что А-Сюй по нескольким изменённым до неузнаваемости приёмам опознает технику меча Цюмин. Небо и земля столь безграничны, а цзянху столь обширен. Кто мог помнить о покойных родителях Вэнь Кэсина – случайных странниках, столь же мимолётных, как падающие звёзды?

А-Сюй помнил.

Внезапно, посреди бескрайнего мира, отыскался крохотный пятачок земли,^[489] чтобы вместе с кем-то посидеть у костра и вспомнить супружескую пару, которая для остальных людей ничего не значила. Сквозь шум ветра и стрекот цикад Вэнь Кэсин прислушивался к мягкому голосу собеседника:

– Ты не познаешь ни истинную любовь, ни искреннюю привязанность и рискуешь остаться в полном одиночестве, остерегаясь всех и каждого. Разве найдётся участь печальнее? Видишь ли, быть плохим человеком может оказаться слишком больно.

В тот момент у Вэнь Кэсина возник внезапный порыв излить пережитые страдания и выплеснуть груз обид перед нежданно обретённым наперсником. Но он не посмел, лишь вплёл несколько правдивых слов в одну из своих путаных, невразумительных историй, похожих на словоблудие Цинь Хуэя.^[490]

«Слишком больно, – мысленно повторял Вэнь Кэсин, – быть негодяем может оказаться слишком больно… Отчего мы не пересеклись десятью годами раньше, А-Сюй? Теперь я нечто среднее между человеком и призраком, а ты страдаешь от ран, и дни твои сочтены. Отчего этот мир устроен так, что дома рушатся, счастливые семьи разлучаются, а родственные души сокрушаются о запоздалой встрече?».

Время течёт, герои доходят до конца пути, красавицы теряют очарование... Насколько это сложно – следовать по жизни за велением сердца?

С тех пор разумом Вэнь Кэсина овладела неистовая, демоническая одержимость. Вновь и вновь он задавался вопросами: «Почему мне нельзя хоть раз поступить по собственному желанию? Почему нельзя оставить себе этого человека?».

Когда А-Сюй был тяжело ранен в поместье Марионеток, Вэнь Кэсин на мгновение потерял рассудок и едва не надавил на его точку цихай, чтобы лишить боевых искусств, но продлить жизнь. «Всего одно нажатие, – уговаривал себя Вэнь Кэсин, – ему будет больно только мгновение. Если я сейчас протяну руку и исполню задуманное, то потом смогу долго-долго держать А-Сюя в ладонях».

Но вся по каплям собранная за жизненный путь безжалостность Вэнь Кэсина была сломлена одной печальной фразой:

– Другие не понимают. И ты тоже?

«Как я могу не понимать?».

Ещё ни одно живое существо не забиралось в его душу так глубоко, как А-Сюй. Вэнь Кэсин уступал проклятому бродяге снова и снова. Уступал до тех пор, пока тот не врос в его сердце и не врезался в кости. В итоге малейшее неповиновение А-Сюю стало для Вэнь Кэсина невыносимым. Так он и начал ощущать себя человеком.

Так и начал…

Злодеи со всех сторон света роились в тот год, как карпы в реке, состязаясь в корыстности и двуличии. Куда реже попадались настоящие люди вроде Лун Цюэ. Но Вэнь Кэсин заперся от всех до весны в поместье Марионеток, и это было самое счастливое время в жизни. Вместе с А-Сюем и маленьким негодником Чэнлином они убивали только кур и овец, а потом тушили или варили мясо, запивая его деревенским вином.

Из-за травм А-Сюй быстро замерзал на зимнем холоде. Вэнь Кэсин грел у себя за пазухой его ледяные руки и чувствовал, как собственное застывшее сердце оттаивает под чужими ладонями. Всё это ударяло ему в голову хмелем.

А-Сюй был обладателем острого языка и невыносимо мягкого сердца.

А-Сюй был взрослым мужчиной, который боялся есть грецкие орехи.

А-Сюй был пьяницей, хлещущим без разбора и хорошее, и плохое вино.

А-Сюй был…

Подарком судьбы – родным человеком, верным другом… возлюбленным.

С наступлением весны им пришлось пробудиться от счастливого сна в поместье. Волнение в цзянху норовило выплеснуться через край. Кровавый пожар злобы и алчности, который Вэнь Кэсин сам же разжёг, разгорался не по дням, а по часам, и хребет Цинчжу пребывал в опасном смятении. Со всех сторон к горе Фэнъя стягивались вооружённые отряды, а главный противовес ещё не вернулся на своё место.

Хозяин Долины призраков.

Вэнь Кэсин был беззаботным болтуном лао Вэнем, которого не волновали чужие дрязги. И он же оставался владыкой горы Фэнъя в алой мантии, насквозь пропитанной кровью. Эти две личности, совершенно непохожие друг на друга, зажало в одном теле застарелой враждой. Как такое могло случиться?

В последней битве Вэнь Кэсин наконец-то сразил недругов – собственными руками, одного за другим. Но потерял свою маленькую девочку в пурпурном.

А-Сян...

«А-Сян, гэ-гэ отомстил за тебя. В следующей жизни постарайся родиться в хорошей семье! Пусть отец и мать защищают и поддерживают тебя, а братья и сёстры – лелеют и любят. Когда придёт время собирать десять ли приданого,^[491] ты сможешь снова выбрать «выдающегося учёного» Цао, и вы идеально подойдёте друг другу без этой отчаянной, несчастной любви, разрывающейся между добром и злом».

Вэнь Кэсин уже был с головы до ног в поту и крови, когда попался скорпионам. Глядя в пустое небо, он перебрал в памяти всё, что взял в уплату за свою безмерную ненависть, и ощутил неописуемое изнеможение.

«Моя обида утолена, – решил Вэнь Кэсин, – теперь можно умереть спокойно. Я просто… сдамся, что тут такого?»

Но один упрямый человек не отдал его смерти.

Когда между ним и скорпионами в облаке всполохов благородной стали Байи возник А-Сюй, чувства Вэнь Кэсина нельзя было передать словами.

Что за многолетняя обида? Какое ещё безмолвное страдание? При чём тут Кристальная броня? Вся эта труха была отброшена на задворки сознания. Он видел только своего бродягу.

Очарованный мгновением, Вэнь Кэсин пообещал себе с безумной решимостью: «Пока у него остаётся хоть капля нежности ко мне, каждый прожитый им день я буду рядом. Если он умрёт, я возьму в руки охапку сухой травы, обольюсь маслом и сгорю на том же месте. Смешаюсь с ним пеплом, и мы вместе станем землёй».

Пока ты хочешь того же, что и я, пока ты хочешь меня…

Позволь оставаться с тобой, пока наши волосы не побелеют от старости.

Примечание к части

∾ «Все страдания растворятся в кувшине вина…» – автор строк: Ван Чжэнь (王缜), династия Мин – политический деятель, министр по военным делам и домашнему хозяйству при императорах Чжу Хоучжао (朱厚照) (У-цзун (武宗)), годы правления 1505-1521, и Чжу Хоуцуне (朱厚熜) (Ши-цзун (世宗)), годы правления 1521-1567.

∾ Цинь Хуэй (秦桧) – 17.01.1090– 18.11.1155 гг. – министр правительства при династии Сун. Спорная историческая фигура, классический пример лживого политика, предателя. Удалил своих политических противников, используя контроль над Имперской цензурой. Худший его поступок – казнь по ложному обвинению национального героя генерала Юэ Фэя (ради подписания унизительного Шаосинского мирного договора с империей Цзинь). Когда правда открылась, на вопрос о преступлениях генерала Цинь Хуэй ответил: «Хотя неизвестно, есть ли что-то, что он сделал, чтобы предать династию, возможно, есть». Статуи Цинь Хуэя и его сторонников поставлены на колени перед гробницей Юэ Фэя, чтобы прохожие могли из века в век проклинать и осквернять их.

∾ Свадебная процессия длиной в десять ли (十里红妆) – досл. «десять ли красных нарядов», где 红妆 – красный женский наряд или роскошное платье в широком смысле. Красный цвет – цвет свадьбы. Длинные процессии, доставляющие приданое в новый дом невесты и, т.о., демонстрирующие богатство её семьи – старый обычай регионов Нинбо и Цзяннань. (Ли —около 400 м).

Экстра 3. Прошлая жизнь. Эта жизнь

После смерти некоторые люди, оглядываясь назад, не находят сожалений. Ничто не держит их в минувшей жизни, поэтому их три души и семь страстей обычно рассеиваются.^[492] С каждым шагом отдаляясь от земного мира и теряя счёт времени, эти люди следуют за Жнецом Душ по дороге к Жёлтому источнику, пока не достигают моста Найхэ. Там они выпивают чашу с супом забвения, и все воспоминания о прошлом исчезают как по щелчку пальцев.^[493]

В подземный мир попадает каждый – и тот, кто собирал добродетели, и тот, кто творил зло. Души, заслужившие нового воплощения, возвращаются на круг перерождений. Перед началом следующего цикла их самосознание стирается и становится чистым, как свежевыпавший снег.

Чтобы избежать лишних трудностей на дороге к Жёлтому источнику, люди стараются разрешить незавершённые дела и удовлетворить последние желания перед тем, как навсегда закроют глаза.

Если умерший был одержим навязчивой идеей, его беспокойная душа не отпускает прижизненные стремления, даже следуя за Жнецом. Неосознанно они продолжают искать славы или богатств, которых жаждали в бренном мире. Такие души приходят в себя, лишь омывшись в Жёлтом источнике. После паромщик поднимает их из вод реки и провожает к кругу перерождения.

Мёртвых не должны заботить дела живых.

Насколько длинен путь к Жёлтому источнику? Настолько, чтобы прошедшие его успели оставить мысли о минувшем.

Спускаясь к мосту, многие успевают забыть, кем они были. Но не всем удаётся стереть из памяти любовь. Даже пройдя четыре тысячи четыреста сорок четыре чжана^[494] и достигнув моста Найхэ, они продолжают оглядываться. Некоторые останавливаются здесь, чтобы дождаться своих возлюбленных. Иногда они ждут день или два, иногда одно или пару десятилетий, а иногда и целую жизнь…

– Самые настойчивые встречают тех, кого так мечтали видеть. Иногда желанная душа добирается до моста в беспамятстве и проходит мимо того, кто стремился к воссоединению. Случается и так, что души находят друг друга, когда один по-прежнему молод, а другой успел состариться. Они могли бы не узнать друг друга, но, несмотря ни на что, обнимаются со слезами на глазах… Вы двое, время пришло, пора отправляться дальше! – торопит Призрачный посланник и продолжает рассуждать: – В мире смертных часто клянутся в вечной любви.^[495] В лучшем случае, этим словам отмерен срок в несколько десятилетий – не более одного цикла перерождений. А после обещание превращается в «ты – это ты, я – это я». Ну не смешно ли?

Цао Вэйнин сидел на корточках перед мостом Найхэ и слушал бесконечную болтовню призрака – слуги богини Мэн-по. Тот утверждал, что раньше его звали Ху Цзя, и он был весьма сентиментальным человеком. Мэн-по молчаливо разливала по чашам суп забвения, Ху Цзя докучал ей разговорами, а мост постоянно преображался. Ширина Найхэ менялась всякий раз, когда очередная чаша супа стирала воспоминания и обращала прах к праху.

Ху Цзя трещал без умолку, но так и не дождался внимания со стороны Мэн-по. Поэтому он переместился ближе к Цао Вэйнину, чтобы завязать разговор.

– Парнишка, почему не пьёшь суп? Ждёшь кого-то?

Чувства смертных часто бывали поверхностны и нестойки, а их судьбы – посредственны и непримечательны. Редко кто доходил до Найхэ с ясным сознанием, поэтому даже вечный обитатель преисподней проявил любопытство и захотел перекинуться парой слов с необычным гостем.

– А? – Цао Вэйнин впервые разговаривал с Призрачным посланником и поразился подобной возможности. – Ах, всё верно, господин, вы…

Ху Цзя не собирался выслушивать чужую историю. Он отчаянно скучал и обрадовался возможности увлечь кого-то своей болтовнёй.

– Раньше на этом самом месте сидел другой, – перебил он Цао Вэйнина. – Он ждал человека из прошлой жизни. Целых триста лет.

– Триста… триста лет? – переспросил Цао Вэйнин срывающимся от потрясения голосом. – Кто может жить столь долго? Не ждал ли он, случайно, человека по фамилии Е?

– Тц… какая разница, разве все имена и фамилии не одинаковы? В этой жизни ты принадлежишь к императорскому роду, а в следующей станешь кем-то вроде «свиньи» или «собаки», кто знает.^[496]

Ху Цзя пренебрежительно махнул рукой, а затем указал на Камень трёх жизней.^[497]

– Твой предшественник сидел прямо под Камнем. После трёхсот лет ожидания он смог вернуться в то место и время, где впервые встретил нужного ему человека. И что дальше?

– А что дальше? – оживился Цао Вэйнин.

– Тот, кто ждал, выбрал другого, – фыркнул Ху Цзя.

Неожиданно Мэн-по обернулась к ним и бесстрастно произнесла:

– Посланник Ху, осторожнее со словами.

Ху Цзя издал что-то вроде «хех» и продолжил:

– Не бери в голову. Как у всех правителей и генералов, судьба этого человека особая, не мне рассуждать о ней. А ты кого ждёшь, парнишка?

– Свою жену, – выпалил Цао Вэйнин.

Ху Цзя совершенно не удивился ответу, лишь уточнил:

– Сколько лет было твоей жене, когда ты умер?

– Семнадцать, – честно ответил Цао Вэйнин.

– Семнадцать… Когда я умер, у меня дома тоже осталась жена семнадцати лет… Какая жалость! – покачал головой Ху Цзя.

Слишком много времени минуло, он уже и не помнил внешность своей молодой супруги. Немного поразмыслив, Ху Цзя обратился к Цао Вэйнину:

– Советую тебе не ждать. Она проживёт долгую жизнь, доберётся сюда старушкой лет восьмидесяти и не узнает мужчину из далёкой юности. Здесь было много таких, проведших годы в ожидании, чтобы в итоге испытать боль от разбитого сердца. Взгляни на вещи шире: выпив суп забвения, ты забудешь не только жену, но и всех наложниц.

Мэн-по снова подняла голову и бесцветно предупредила:

– Посланник Ху, осторожнее со словами.

Ху Цзя пристыженно захлопнул рот, но увидел широкую улыбку Цао Вэйнина:

– Будет здорово увидеть её старушкой, разве нет? Я надеюсь, что она даже не вспомнит моё лицо и пройдёт мимо, свободная от сожалений. Как только она взойдёт на мост, все мои тревоги мигом рассеются!

– Ты не расстроишься? – поразился Ху Цзя.

Цао Вэйнин непонимающе посмотрел на него:

– Из-за чего расстраиваться? Она мне жена, а не враг. Разве я не должен быть счастлив, если она будет счастлива?

Ху Цзя молчал какое-то время, а потом усмехнулся:

– У тебя поистине широкий взгляд на вещи.

– Думаете? – смущённо почесал голову Цао Вэйнин. – В минувшей жизни я не был силён ни в чём, кроме широты взглядов. Теперь меня беспокоит только одно… Я был убит моим шифу. Боюсь, моя жена не сможет с этим смириться и рискнёт всем, чтобы отомстить.

– Насколько непочтительный и безнравственный поступок нужно было совершить, чтобы шифу решил убить ученика? – с любопытством поинтересовался Ху Цзя.

– Хм, как бы это сказать… – пробормотал Цао Вэйнин. – Дело в противоборстве добра и зла. Когда все узнали, что моя жена – злобный призрак с горы Фэнъя, я настаивал на том, что останусь с ней. Это поставило под удар репутацию и положение шифу,^[498] поэтому он разгневался и убил меня.

Цао Вэйнин говорил спокойно, словно история не имела к нему отношения. Обычно люди не рассказывали о собственной смерти в подобном тоне. Заинтригованный Ху Цзя присел рядом на корточки и спросил:

– Ты не держишь обиду?

Цао Вэйнин указал на Жнеца, который вёл души:

– По пути сюда я слышал, как этот господин повторял: «Пепел к пеплу, прах к праху», – и почувствовал, что даже самые большие обиды не стоят того, чтобы брать их с собой. Я уже в загробном мире, зачем переживать о том, чего не изменить? Разве это не лишнее бремя?

Призрачный слуга богини Мэн-по оглянулся и увидел мрачного Хэй Учана,^[499] шествующего мимо. Тяжело вздохнув, Ху Цзя шепнул:

– Меньше его слушай! Наш Жнец преисподней повторяет одну и ту же фразу годами! Ни разу не сказал ничего нового…

Мэн-по перевела на него взгляд и в третий раз произнесла безо всякого выражения:

– Посланник Ху, осторожнее со словами.

Ху Цзя вздохнул, затем указал на богиню и шепнул Цао Вэйнину:

– Видишь, Мэн-по такая же! Я веками слоняюсь по мосту Найхэ туда-сюда, и единственная фраза, которую от неё слышу: «Посланник Ху, осторожнее со словами». Подземный мир такой тоскливый!

Цао Вэйнин с улыбкой слушал болтовню одинокого Призрачного посланника, а сам всё поглядывал на дорогу. Он пытался представить, как будет выглядеть А-Сян, когда придёт сюда старушкой. Она определённо останется энергичной тараторкой, острой на язык, и ещё…

Внезапно Цао Вэйнин вскочил. Его глаза округлились от удивления – он приметил вдалеке знакомую фигурку, следующую за Жнецом. Девушка взволнованно припрыгивала, засыпа́я угрюмого Жнеца вопросами, но тот непреклонно их игнорировал и лишь изредка, чуть более раздражённо, чем обычно, повторял неизменное:

– Пепел к пеплу, прах к праху.

Цао Вэйнин захотел крикнуть, но смог только еле слышно выдохнуть:

– А-Сян…

Гу Сян сбилась с шага, повернула в его сторону голову и замерла. Ошеломлённая, она застыла на месте с таким видом, словно вот-вот расплачется. Но в конце концов девушке удалось подавить рыдания, и на её лице расцвела радостная улыбка. Гу Сян подпрыгнула, как маленькая птичка, и бросилась к Цао Вэйнину, восклицая:

– Цао-дагэ, я знала, что ты дождёшься меня!

Цао Вэйнин крепко обнял девушку, как будто не видел её целый век, и вдруг сообразил: «А-Сян ничуть не изменилась и не стала бабушкой. Значит, она умерла молодой?»

Глубоко задумавшись, Цао Вэйнин не на шутку встревожился и в смятении не смог сдержать слёз. Капли влаги потекли по его щекам, срываясь в Жёлтый источник и вызывая рябь на воде, что поразило даже паромщика.

Ху Цзя закрыл рот, глядя на объятия влюблённых с отстранённой улыбкой.

Казалось, чтобы добраться до места встречи у подножия Найхэ, они пересекли целые миры.

Другой Призрачный посланник крикнул с моста:

– Вы двое, время пришло, пора отправляться!

Эти призраки, подобно маятнику в часах, придерживались из года в год одного и того же порядка.

Освободившись из объятий Цао Вэйнина, Гу Сян окинула грозным взглядом посланника на мосту и зло выплюнула:

– Куда торопишь?! Твою мать, ты что, души призываешь, или как?^[500]

Посланник на мосту остолбенел – вообще-то, он и в самом деле призывал души.

Ху Цзя расхохотался:

– Какая бойкая девчушка! Парнишка, у тебя и вправду свирепая жена.

Несмотря на слёзы, Цао Вэйнин был счастлив.

– Тут вы угадали, господин, – ответил он вежливо.

Ху Цзя встал, указывая на мост Найхэ:

– Хорошо. Вам пора отправляться, чтобы не пропустить момент вхождения в цикл перерождения. Промедлите хоть миг – и будущее воплощение изменится. Так можно вместо богатого аристократа стать бездомным нищим. Если связь ваших судеб крепка, вы встретитесь в следующей жизни.

Затем он повёл их по мосту Найхэ и остановился перед местом, где Мэн-по подавала суп забвения.

Гу Сян заколебалась, прежде чем спросить:

– Я всё забуду, если выпью это? Тётушка,^[501] можно мне не пить?

Мэн-по подняла на неё красивое бесстрастное^[502] лицо и молча покачала головой.

Ху Цзя пояснил:

– Маленькая госпожа, если откажешься от супа, в следующей жизни станешь лошадью или коровой. Лучше выпей!

Глаза Гу Сян покраснели. Несмотря на уговоры, она опустила голову и отказывалась двигаться с места. Ху Цзя не мог этого вынести и обратился к Мэн-по:

– Посмотри на них. Почему бы тебе не дать этим двоим шанс, а? Они и так многое пережили! В нашем мире мы можем ещё сотни или тысячи лет не увидеть возлюбленных, которые бы так радовались встрече, это действительно…

Мэн-по заговорила:

– Посланник Ху…

Ху Цзя быстро продолжил, перебив её:

– Да-да, осторожнее со словами, я буду, буду осторожен!

Мэн-по на мгновение заколебалась, а затем внезапно вынула из рукава две красные нити и протянула их на ладони. Гу Сян вздрогнула от удивления, в то время как Ху Цзя торопливо подсказал:

– Маленькая госпожа, скорее примите благоволение Мэн-по. Подобную милость невозможно заслужить даже за несколько перерождений! Возьмите нити и повяжите на запястьях, чтобы узнать друг друга в следующей жизни.

Поспешно забрав дары с ладони Мэн-по, Гу Сян неуклюже повязала красные нити себе и Цао Вэйнину. Только тогда они взялись за руки и выпили суп забвения, после чего вместе вступили в цикл перерождения.

Откуда-то издалека снова донёсся голос Жнеца:

– Пепел к пеплу, прах к праху.

Слышались и причитания Ху Цзя:

– «Спрошу я у мира, что за любовь»,^[503] что даже Мэн-по открыла глаза!

Мэн-по могла только раз за разом повторять:

– Посланник Ху, осторожнее со словами.

– – – – -

В Лояне, пятнадцать лет спустя, молодая госпожа из семьи Ли праздновала совершеннолетие.^[504] Названый брат землевладельца Ли, герой Сун, приехал на церемонию со своим единственным сыном. Первой причиной их визита было поздравление с днём рождения, второй – предложение о заключении брака детей.

Дочь господина Ли и сын героя Суна воспитывались вместе с пелёнок. Близкие сразу заметили одинаковые красные родимые пятна на их запястьях – у девочки на левом, а у мальчика на правом – верный знак того, что судьба связала детей ещё до рождения. Итак, семьи договорились о помолвке.

Зелёные сливы созревают в свой срок, дети оставляют игры в бамбуковых лошадок, но чувство, возникшее в детстве, связывает возлюбленных до конца дней. ^[505]

Примечание к части

∾ 三魂七魄 – досл. «Три хунь и семь по». Три эфирные и семь телесных душ. Подробнее https://bit.ly/3Ag65Qe

∾ Хуанцюань (黃泉), «Жёлтый источник» – загробный мир, преисподняя в китайской мифологии. Найхэ (奈何橋) – Мост Беспомощности должна пройти каждая душа перед реинкарнацией.

Богиня забывчивости Мэн-по (孟婆 – букв. «Тётушка Мэн»), готовит и подаёт душам суп забвения, чтобы они могли уйти на перерождение без бремени воспоминаний о прошлой жизни.

∾ 山盟海誓 досл. «клятвы [высокие] как горы и [глубокие как] океан». Идиома используется для обозначения клятв в вечной любви.

∾ Фамилия 朱 (Чжу – Zhū) идентична по звучанию слова «свинья» 猪 (Zhū), 勾 (Гоу-Gōu) – похоже на слово «собака» 狗 (Gǒu).

∾ Камень трёх жизней (三生石) – камень перед мостом Найхэ. Отношения людей предопределяются тремя жизнями: прошлой, настоящей и будущей. Если пара умерших вдвоём напишут на камне свои имена, в будущей жизни им суждено быть вместе, хотя они и не вспомнят друг друга из-за выпитого супа забвения.