Текст книги "Далекие странники (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 45 страниц)

– Полное имя  – Чжоу Сюй, не так ли? «Сюй», как в «ивовом пухе» из строки «Тело подобно плывущему облаку, сердце подобно ивовому пуху на ветру».^[281] И у него есть брат по имени Чжоу Юнь.^[282] Что касается того, как он выглядит… Ну, я не могу точно сказать из-за его пристрастия к маскировке. Хотя неважно, как часто он меняет лица, в конечном итоге всё заканчивается жалким обликом с нездоровым желтовато-зелёным оттенком кожи и непривлекательными чертами лица. Я прав?

Седьмой Лорд капельку схитрил, так как не мог быть уверен, какой псевдоним использовал Чжоу Цзышу: «Юнь» или «Сюй». Но, учитывая размах фантазии этого человека, его склонность к полуобману и приверженность привычкам, наиболее вероятными были эти два имени. Так и оказалось.

– Что? У Чжоу Сюя ещё и брат есть? – протянула Гу Сян то ли с удивлением, то ли с сомнением.

Чжоу Цзышу оставался для неё загадкой. Кроме слов Вэнь Кэсина о том, что этот бродяга мог в прошлом командовать Тяньчуаном, Гу Сян ничего не припомнила: откуда пришёл Чжоу Сюй, куда собирался, к какой школе или клану принадлежал. Уж тем более, она слыхом не слыхивала ни о каком брате.

Гу Сян решила, что пора изменить тактику. Двое людей, избавившие её и Чжан Чэнлина от Ядовитых скорпионов, были достаточно сильны. Девушка не была уверена насчёт Седьмого Лорда, но тот, что в чёрном, несомненно, являлся одним из самых могущественных людей, каких Гу Сян доводилось встречать. По меньшей мере, он был на одном уровне с её господином. Как ни крути, выходило, что Седьмой Лорд и его спутник могли раздавить её с Чжан Чэнлином, как двух жуков. А раз так, у Седьмого Лорда не было причин лгать. Поэтому Гу Сян ему поверила.

Седьмой Лорд увидел, что его блеф подействовал на двух маленьких беглецов, опустил взгляд на мерцающее пламя костра и улыбнулся.

Так и получилось, что наутро Гу Сян и Чжан Чэнлин ушли с новыми знакомыми. Осторожно, стараясь не привлекать внимания, Седьмой Лорд привёл их в меняльную лавку Пинъаня. Похожий на маньтоу владелец лавки и его приказчик встретили пришедших с большим почтением. Оба уважительно называли Седьмого Лорда «господином», а человека в чёрном – «Великим Шаманом». Как только гости разместились за столом в отдельной комнате, Седьмой Лорд распорядился подать чай и закуски, а после завтрака с энтузиазмом предложил Великому Шаману скоротать время за вэйци.

Солнце приближалось к зениту, когда в двери чуть ли не бегом влетел Пинъань:

– Господин Чжоу отыскался и уже здесь!

Седьмой Лорд отбросил партию, встал, убрал бледные руки в рукава и радостно улыбнулся:

– Встреча со старым другом вдали от дома – одно из четырёх величайших благословений жизни. Пинъань, поторопись и пригласи его!

Примечание к части

∾ «Чжоу» и «Тан» – каламбур: Гу Сян на самом деле говорит «каша» (粥), омофон «чжоу» и «суп» (汤), «тан».

∾ «Тело подобно плывущему облаку, сердце подобно ивовому пуху на ветру» – вольное изложение строки из стихотворения Сюй Цзайсы (XIII–XIV вв.) «Весенние чувства» (春情) о чувствах девушки после разлуки с любимым.

∾ Юнь (雲) – облако, туча.

Том 2. Глава 41. Отчаяние

Примечание к части

Всех с наступающим Рождеством!

Во время предыдущих визитов Чжоу Цзышу прямиком входил в меняльную лавку. Но сегодня приказчик пригласил их с Вэнь Кэсином сесть в зале ожидания и первым делом налил обоим чай. Пока Вэнь Кэсин глазел на окружающую обстановку, словно деревенщина, впервые оказавшийся в городе, приказчик вежливо отступил на шаг и произнёс с немного нервной улыбкой:

– Прошу, подождите немного, господин Чжоу. Седьмой Лорд уже здесь, господин Сун пошёл сообщить ему о вашем прибытии.

От приближения встречи со старым другом у Чжоу Цзышу кольнуло сердце, и его захлестнуло потоком смешанных чувств.

– Эй, разве нам не пообещали вернуть Гу Сян и Чжан Чэнлина? – беспардонно напомнил Вэнь Кэсин. – Почему нельзя просто привести этих глупых детей? К чему это «сообщить о нашем прибытии»? Мы словно в княжеский дом попали!

Чжоу Цзышу промолчал, но в очередной раз отметил чудесную способность Вэнь Кэсина угадывать истинное положение вещей.

Спустя время, проворно передвигая ногами, к ним вышел Пинъань.

– Глава Чжоу, мой господин и Великий Шаман ожидают вас.

Вэнь Кэсин встрепенулся от удивления и озадаченно подумал: «Неужели речь о невероятно таинственном Великом Шамане из Наньцзяна?». Мир боевых искусств Центральных равнин с каждым днём становился всё непредсказумее!

Не успев обдумать ситуацию, Вэнь Кэсин поспешил за Чжоу Цзышу во внутренний зал. За старой деревянной дверью их взору открылся дворик с рядами цветущего османтуса.^[283] На ходу вдыхая нежный аромат, они прошли к дому.

Едва Пинъянь отодвинул дверную перегородку, изнутри хлынул поток тёплого воздуха. Вэнь Кэсин заглянул в комнату и обнаружил там, помимо Гу Сян и Чжан Чэнлина, двоих мужчин. Его взгляд невольно столкнулся со взглядом человека в чёрном. Через мгновение они просто кивнули друг другу и отвели глаза, как бы вежливо уступая.

Вэнь Кэсин сосредоточил внимание на втором незнакомце, предположив, что это и есть Седьмой Лорд, о котором говорил приказчик. В этот момент у Вэнь Кэсина вырвался восхищённый вздох. Он считал, что повидал немало красавцев, но ни один не сравнился бы с этим мужчиной. Взгляд Седьмого Лорда казался слегка легкомысленным, но благородный облик и поза уравновешивали это и подчёркивали его обаяние. Выражение «великолепный, точно орхидея и яшма»^[284] было написано специально для этого человека, излучавшего беспечное спокойствие.

– Седьмой Лорд, Великий Шаман, – с лёгким поклоном произнёс Чжоу Цзышу.

Седьмой Лорд, сияя улыбкой, сделал ему знак выпрямиться и, заглянув в лицо, меланхолично заметил:

– После стольких лет разлуки, Цзышу, мне довольно увидеть, в каком виде ты являешься посторонним людям, чтобы отдать должное твоему вкусу – он стал ещё более… специфическим.

– Боюсь, только Цзюсяо хватало ума прятаться за ликом прекрасной девы!^[285] – рассмеялся Чжоу Цзышу, стягивая маску.

Гибель Лян Цзюсяо – его шиди, павшего в битве за столицу много лет назад, была болью всей жизни Чжоу Цзышу. Долгое время он не смел даже упоминать об этой потере – с тех пор столько воды утекло, что давняя явь почти превратилась в сон. Но встреча со старым другом словно вернула Чжоу Цзышу на берега реки Ванъюэ. События прошлого вмиг пронеслись перед его глазами, и имя Цзюсяо само сорвалось с языка. Не было ничего страшного в том, чтобы говорить о нём вслух. Просто Чжоу Цзышу не покидало ощущение, будто из его груди что-то вырвали, оставив зияющую дыру.

Улыбка застыла на лице Седьмого Лорда. Он вздохнул, ещё раз оглядел Чжоу Цзышу, и нахмурился:

– Отчего ты так исхудал?

Чжоу Цзышу опустил глаза с лёгкой усмешкой:

– Длинная история! Вероятно, дело в том, что я… старею.

Как ценитель мужской красоты, Вэнь Кэсин сначала восхищался бесподобным Седьмым Лордом, но теперь почувствовал раздражение. Чтобы уговорить Чжоу Цзышу ненадолго снять маску, Вэнь Кэсину пришлось очень долго и назойливо его упрашивать. Если бы не случайная стычка с Юй Цюфэном и его шавками, Чжоу Цзышу мог и дальше преспокойно скрывать лицо. Но вдруг ниоткуда появился человек, который мало что знал настоящее имя этого упрямца, так ещё и сумел парой незначащих фраз прервать бесконечный маскарад! Вэнь Кэсин чувствовал, как в нём закипает праведный гнев перед лицом несправедливости.

Тем временем Пинъань пригласил гостей к столу и подал чай.

– Всё ли спокойно в столице? – поинтересовался Седьмой Лорд.

Откинувшись на спинку стула, Чжоу Цзышу полностью расслабился и повёл негромкий рассказ:

– Одни покидают дворец, чтобы командовать войсками, другие возвращаются на высокие должности. Молодой хоу^[286] Хэ Юньсин женился на принцессе Цзинаня. Они уехали далеко на северо-запад. Думаю, обосновались там окончательно. Император… тоже в добром здравии. В этом году небеса подарили ему сына, но мне пришлось уехать чуть раньше, и я не смог посетить празднование в честь первой луны Третьего принца...^[287]

Разговор шёл неторопливо: один задавал вопросы, другой отвечал. Великий Шаман молча слушал в стороне и не вмешивался. Из курильницы тонкой ниткой поднимался мягкий дым благовоний. Время словно замедлило ход.

Вэнь Кэсин чувствовал, что вокруг двоих беседующих мужчин витает особая атмосфера. Ему ещё не доводилось видеть такого Чжоу Цзышу: спокойного, безмятежно попивающего чай и болтающего без умолку. Они с Седьмым Лордом вели себя как закадычные друзья, которые не виделись сотни лет. Ни тот, ни другой не выражал ликования от долгожданной встречи и говорили они о бессмысленных, пустых, как вода, предметах, но чувствовалось, что их сердца связаны взаимопониманием, превосходящим обмен словами.

Вэнь Кэсин уже находил Седьмого Лорда неприятным для глаз. В мыслях он недоумевал: «И откуда только взялся этот смазливый красавчик? Седьмой Лорд! И не представился как следует! Явно, он не может быть порядочным человеком». В конце концов переполненный негодованием Вэнь Кэсин сорвал с себя маску и поманил пальцем вытаращившихся на него Гу Сян и Чжан Чэнлина:

– Ну-ка, пойдите сюда, негодники.

Сразу же взгляды всех остальных обратились на него. Слабый след ностальгии ещё не развеялся с лица Седьмого Лорда, когда он спросил Чжоу Цзышу:

– А это?..

– Друг… из цзянху… – начал тот, чуть поколебавшись.

Не успел Чжоу Цзышу договорить, как Вэнь Кэсин схватил со стола его руку и прижал к своему сердцу:

– Друг из цзянху? – проскулил он, моляще заглядывая в глаза Чжоу Цзышу. – Раньше ты говорил по-другому! А-Сюй, неужели, наигравшись вдоволь, ты намерен меня бросить?

Вне всякого сомнения, в этот раз выражение лица Седьмого Лорда было совершенно искренним и весьма изумлённым. Даже Великий Шаман, хранивший неизменную отстранённость, резко замер, а взгляд его матово-чёрных глаз заметался, пока не вспыхнул коротким блеском, остановившись на ладони Чжоу Цзышу, прижатой к груди его спутника.

Чжоу Цзышу невозмутимо протянул другую руку и щёлкнул по локтевому нерву Вэнь Кэсина, возвращая себе свободу движений. Затем, как всегда спокойный и собранный, Чжоу Цзышу снова взял свою чашку и закончил мысль:

– Его зовут Вэнь Кэсин. Сумасшедший идиот. Часто несёт вздор. Седьмой Лорд, прошу, не поймите неправильно.

Седьмой Лорд молчал, не отводя от них взгляда.

– Пинъань, для чего тебе глаза? – произнёс он медленно. – Не видишь, что чаша господина Чжоу пуста? Поторопись и наполни её!

Будто очнувшись ото сна, Чжоу Цзышу поставил пустую чашку на стол и бросил испепеляющий взгляд на Вэнь Кэсина. Последний стерпел этот выпад, приняв убийственное намерение как знак внимания, и даже выдал в ответ глупейшую, раздражающую до зубовного скрежета улыбку.

Продолжая мутить воду, Седьмой Лорд легонько вздохнул:

– Вспоминая богатство и цветение прежних лет, невольно замечаешь, что деревья и убранство могут не меняться веками. Но люди меняются стремительно.^[288] Как-то преобразились воды реки Ванъюэ, отражавшие резные балконы цветочных домов, ступени которых были засыпаны самыми дорогими румянами?^[289] В годину смуты, Цзышу, мы стояли на оборонительной башне и, глядя на столицу, поклялись друг другу: если доживём до мирных дней, то не отставим кубки, пока не захмелеем. Ожидание в Наньцзяне было столь долгим и утомительным, что вино остыло, а старый друг так и не соизволил навестить меня!

В этот миг озорной огонёк вспыхнул в персиковых глазах. Седьмой Лорд сменил тон и явно намеренно упомянул:

– Цзышу, ты не сдержал слово, но я-то своё держу! Я запомнил твою просьбу найти в Наньцзяне стройную красавицу с самой тонкой талией и даже присмотрел тебе нескольких невест на выбор, хотя теперь не уверен, что…

Великий Шаман мягко прокашлялся, и на его отчуждённом лице появился намёк на усмешку. Поняв, что больше не может здесь оставаться, Чжоу Цзышу быстро поднялся и сложил руки для прощания:

– Что же это мы! Седьмой Лорд только прибыл в Дунтин и, должно быть, устал после дальней дороги. Не смеем вас более тревожить…

– Да вовсе мы и не устали, – заверил Седьмой Лорд.

Одновременно с ним Вэнь Кэсин воскликнул:

–Что?! А-Сюй, ты действительно просил себе невесту?

В комнате воцарилась мёртвая тишина. Все присутствующие смотрели друг на друга и не могли произнести ни слова. Только совершенно незнакомая с чувством такта Гу Сян погладила Чжан Чэнлина по голове и пожаловалась:

– Вот что значит: «Тоскуя о ком-то ночь напролёт, я дрыхну весной, не заметив, что утро настало»!^[290] Малыш Чэнлин, боюсь, нам придётся спасать Цао-дагэ вдвоём. Эти люди слишком заняты ревностью друг к другу, нельзя на них рассчитывать.

– Юной деве не о чем беспокоиться, – улыбнулся Седьмой Лорд. – Если твой Цао-дагэ – ученик школы меча Цинфэн, похитители не рискнут обращаться с ним чересчур жестоко. Начав действовать без подготовки, вы только усугубите его положение… Цзышу, ты пробыл здесь так недолго, а уже спешишь откланяться! Посиди ещё немного. Достигнув мудрости, наши предки сокрушались о том, что им не с кем вспомнить золотые дни молодости, перебирая струны памяти на инкрустированной арфе.^[291] Мы с тобой чудом свиделись и ещё не наполнили чаши вином в память о невозвратном прошлом. Почему ты так торопишься с уходом?

Вэнь Кэсин заметил, что этот любитель изъясняться высоким слогом перескакивает с темы на тему, связывая несвязуемое. Для себя он уже определил Седьмого Лорда как ненадёжного, неприятного глазу человека и был готов подписаться под словами:«красноречие ведёт к двуличию, достоинство – в простоте».^[292] Каким бы красавцем ни был Седьмой Лорд, он городил столько чуши, что это становилось невыносимым. Утягивая за собой Чжоу Цзышу, Вэнь Кэсин поспешно подхватил:

– Верно-верно, не будем мешать вашему отдыху! У нас ещё остались кое-какие дела.

Но тут внезапно оживился Великий Шаман. Покачав головой, он отложил камень вэйци, который до этого крутил в пальцах, и поднялся с места:

– Глава Чжоу, ваше лицо кажется мне несколько бледным и осунувшимся. Могу я проверить ваш пульс?

Чжоу Цзышу замер, а Вэнь Кэсин сильнее стиснул его руку.

Игривое настроение Седьмого Лорда тут же развеялось, и он помрачнел:

– В чем дело, У Си?

– Я должен разобраться, чтобы сказать точно, – ответил Великий Шаман. – Простите мою прямоту, глава Чжоу, но вы похожи на человека на пороге смерти. Что именно с вами произошло?

При этих словах показное веселье Вэнь Кэсина вмиг исчезло. С серьёзным лицом он медленно отпустил Чжоу Цзышу.

– Неужели Хэлянь И отказался пощадить даже тебя? – поразился Седьмой Лорд.

Он произнёс настоящее имя императора^[293] с удивительной беспечностью, но никто не обратил внимания на нарушение табу. Все, кто был и не был в курсе дела, воззрились на Чжоу Цзышу.

Чжоу Цзышу вложил своё запястье в ладонь Великого Шамана и слегка улыбнулся Седьмому Лорду:

– Вам ведь не хуже меня известно, что это за место и что он за человек?

Великий Шаман долго оценивал его пульс, постепенно мрачнея. Наконец он убрал свои чуткие пальцы с запястья Чжоу Цзышу и коротко вздохнул:

– Я слышал, что в Тяньчуане применяют наказание гвоздями под названием «Семь отверстий на три осени»…

– Верно, – кивнул Чжоу Цзышу.

– Вы вбивали гвозди по одному каждые три месяца, чтобы они понемногу врастали в плоть, – продолжил Великий Шаман. – Меридианы увядали постепенно, позволяя вашему телу приспособиться к угасанию. Всё ради того, чтобы не потерять разум и сохранить немного внутренних сил, не так ли?

У Седьмого Лорда задёргался глаз. Тем не менее, Чжоу Цзышу продолжил улыбаться:

– Великий Шаман весьма проницателен.

Пропустив похвалу мимо ушей, Шаман начал медленно расхаживать по комнате, сцепив за спиной руки. Вэнь Кэсина охватила внезапная паника. Он открыл было рот, чтобы спросить о чём-то, но не смог издать ни звука.

На помощь пришёл Седьмой Лорд:

– У Си,^[294] ты знаешь выход?

Великий Шаман надолго задумался, а потом медленно покачал головой:

– Глава Чжоу, при вбивании семи гвоздей одновременно ваш рассудок помутился бы. Но я смог бы извлечь гвозди, и полноценное лечение вернуло бы вас к жизни. Теперь же… Стоит удалить гвозди, и ваши иссохшие меридианы разрушатся, не выдержав прилива внутренней силы. Тогда вас не спасут даже небожители.

Е Байи сказал то же самое. Чжоу Цзышу махнул рукой, давая понять, что больше не намерен слушать про гвозди и меридианы. Он сам не знал, зачем подал запястье Великому Шаману. В тот момент, когда Шаман заинтересовался его пульсом, в душе Чжоу Цзышу вдруг вспыхнула тайная надежда. То ли из-за всех этих людей, не дающих ему покоя, то ли из-за череды неприятностей, с которыми Чжоу Цзышу столкнулся в цзянху, он вновь почувствовал вкус жизни. Теперь вердикт Великого Шамана наполнил его сердце такой гнетущей тоской, что Чжоу Цзышу с трудом выдавил улыбку:

– Вам стоило сказать мне раньше, что умеете извлекать гвозди! Я бы придумал более надёжный метод, чтобы ни одна рыба не ускользнула из сети Тяньчуана.

Чёрные глаза Великого Шамана смотрели на него не мигая. Глубоко погружённый в размышления о возможном решении, он ничего не ответил. Чжоу Цзышу кивнул Седьмому Лорду:

– Давайте прощаться. Мы навестим вас в другой день.

Он уже направился к двери, когда услышал голос Великого Шамана:

– Стойте! Если только…

Прежде чем Чжоу Цзышу успел среагировать, Вэнь Кэсин остановил его за руку, железной хваткой удержав на месте. Повернувшись, он на редкость почтительно спросил:

– О чём подумал Великий Шаман?

– Глава Чжоу, – немного поколебавшись, начал У Си, – я могу быть наполовину уверен, что спасу вас, если вы согласитесь пожертвовать боевыми способностями.

Как только Чжоу Цзышу услышал, чем придётся пожертвовать, на его бледном лице появилась странная улыбка, и он жестом остановил дальнейшее обсуждение.

– Отказавшись от кунг-фу, я… потеряю последнее. Буду ли я по-прежнему собой? Если нет, зачем продолжать жить?

Он вырвался из хватки Вэнь Кэсина, развернулся и ушёл.

Великий Шаман плотно сжал губы, так и не продолжив речь. В итоге его невысказанные слова растворились в еле заметном вздохе.

Примечание к части

∾ «Тоскуя о ком-то ночь напролёт…» – «Весною я сплю, не заметив, что утро настало, <...> Прошедшею ночью шумели ветер и ливень», строки из стиха Мэн Хаожаня (689-740) «Весеннее утро» (пер. В.М. Алексеева), Гу Сян добавила отсебятины.

∾ «Перебирая струны памяти…» – «锦瑟», стихотворение Ли Шаньинь ( 813–858 гг.) о ностальгии.

∾ Красноречие ведёт к двуличию, достоинство – в простоте – « 雅积大伪，俗积厚德», идиома переведена буквально.

∾ В древнем Китае запрещалось использовать иероглифы из имени императора и произносить его вслух.

∾ У Си – У (乌) – тёмный/ вороний; Си (溪) – ручей/ источник.

Том 2. Глава 42. Большой переполох

Чжан Чэнлин в задумчивости плёлся за двумя мужчинами, размышляя о том, что без маски шифу стал немного другим человеком. Гнетущая атмосфера действовала на всех, включая болтливую Гу Сян: она не издавала ни звука и старалась казаться незаметной.

Обычно Чжоу Цзышу и Вэнь Кэсин безостановочно подначивали друг друга, а при необходимости выпустить пар эти подначки перерастали в дружеские стычки. Сейчас же оба шли, молча уставившись под ноги, будто их не интересовало ничего, кроме дороги. В отличие от Вэнь Кэсина Чжоу Цзышу не стал снова надевать маску, так как его настоящее лицо никогда не мелькало в Дунтине.

Ощущение давящего камня за рёбрами мешало Чжоу Цзышу дышать полной грудью – Великий Шаман своими словами словно нанёс ему сокрушительный удар под дых. Потеря боевых способностей в обмен на половинчатый шанс… Легче оставить надежду на спасение и спокойно умереть, когда придёт срок!

В истории улиня бесчисленное множество людей погибло в борьбе за обладание секретными техниками боевых искусств. Чжоу Цзышу достиг успехов в кунг-фу иначе – через десятилетия напряженной практики в лютый зимний мороз и нестерпимое летнее пекло. Благодаря вдумчивым размышлениям и упорным тренировкам, он проложил собственный уникальный путь в боевых искусствах. Это были уже не просто способности или навыки, через кунг-фу проросла сама его суть, его душа. Для Чжоу Цзышу не было разницы – потерять боевые искусства или душу. Проще было покинуть Тяньчуан бесчувственным калекой – блаженное неведение проще вынести!

Естественно, Великий Шаман это понимал. Вот почему в конце концов он вздохнул и отказался от уговоров. Даже если не принимать в расчёт самолюбие, которое неминуемо пострадает от потери боевых способностей, жизнь с разбитой душой^[295] превращалась в пустое существование, одолженное у смерти.^[296] Чжоу Цзышу хотел жить. Но не в многолетней вялой агонии.

Не в силах удержаться, он запел во весь голос:

– «И я спешил, боясь, что не успею,Что мне отпущено немного лет.Магнолию срывал я на рассвете,Сбирал у вод по вечерам туман.Стремительно текут светила в небе,И осенью сменяется весна.Цветы, деревья, травы увядают,И дни красавца князя сочтены».^[297]

Голос Чжоу Цзышу срывался на хрип, с каждым словом печаль и страх уступали место ярости и пылкой гордости. Долгое время он прятал эту врождённую гордость глубоко в сердце. Тысячи ли дорог, пройденных вдоль рек, озёр и населённых долин, она ворочалась в груди, а теперь, наконец, вырвалась из горла.

Мрачное тяжёлое небо давило. Насколько хватало глаз, в окаймлении мёртвых деревьев вилась поросшая сорной травой одинокая грунтовая тропа. Промозглый северо-западный ветер дул, не прекращая, шумя сухими ветками, завывая горным духом в камнях. Как будто тысячелетние скалы зло смеялись над мимолётностью человеческой жизни. Ветер раздувал одежды и широкие рукава Чжоу Цзышу словно паруса, подгоняя вперёд. Длинные пряди волос на его висках разлетелись и хлестали по щекам, как кнуты.

Вэнь Кэсин смотрел на легко различимые под тканью очертания худой до истощения фигуры. Исполненный тоски, он закрыл глаза и прогнал слишком чёткий образ, чтобы сконцентрироваться на жгучей боли в сердце. Порыв ледяного ветра ударил Чжоу Цзышу в горло, оборвав отчаянную песню. Он согнулся в удушающем приступе кашля, тонкая багровая линия прочертила по краю прозрачных губ жуткое подобие кроваво-красной улыбки.

Вэнь Кэсин снова открыл глаза и взглянул в пасмурное небо, которое грозило упасть им на головы. Холодная крупинка опустилась на щёку – в Дунтине пошёл первый снег.

Почему героям была уготована смерть? Почему красоте полагалось истаять?

Вэнь Кэсина пронзила вспышка невыразимого словами негодования не только на себя, но и на других. Его захлестнула сила сопротивления, способная разделить своей мощью три мира. Он до дрожи в пальцах жаждал призвать к ответу небеса…

Что такое естественный порядок вещей?^[298] Почему человек обязан подчиняться его законам и страдать только потому, что живёт?

Гу Сян встрепенулась, внезапно почувствовав на себе взгляд Вэнь Кэсина.

– А-Сян, тебе нравится этот глупый мальчишка, Цао Вэйнин? – спросил он с улыбкой.

– Господин… – Гу Сян пришла в замешательство от неожиданного вопроса и не смогла подобрать слова.

– Ты считаешь его хорошим человеком?

Испытующий взгляд Вэнь Кэсина словно пытался проникнуть в душу. Задумавшись над ответом, Гу Сян ощутила прилив необычного волнения. Она вспомнила слова Цао Вэйнина: «Что, если ты ошиблась, что, если… Я беспокоюсь, что ты будешь сильно переживать…». Вспомнила, как он из последних сил обнажил меч, защищая её от двух ненормальных стариков, прикрывая путь к отступлению: «Забирай Чэнлина и уходи. Сейчас же!». Гу Сян осознала, что никто и никогда раньше в опасной ситуации не говорил ей спасаться первой. Не понимая, почему глаза защипало от навернувшихся слез, она потупилась и кивнула:

– Цао-дагэ очень хороший. Он знает, как разговаривать с людьми. И он образован…

Вэнь Кэсин беззвучно рассмеялся:

– Уверен, он единственный человек, который мог произнести что-то вроде «Я дрыхну весной, не заметив, что утро настало»!

Уловив сарказм, Гу Сян встала грудью на защиту поэзии:

– Ну и что же? Поговорка гласит: «Весна утомляет, лето навевает дремоту, осень изнуряет, зимняя спячка длится до весны».^[299] Весной всех одолевает сонливость, так что нежелание рано просыпаться вполне нормально! На мой взгляд, Цао-дагэ попал в точку. Уж точно это звучит разумнее, чем фразочки книжных червей про «аромат хризантем в лютый мороз»!

Вэнь Кэсин посмотрел на её залитые румянцем щёки и неожиданно кивнул:

– Тогда всё в порядке. Пошли спасать Цао Вэйнина.

Предложение застигло Гу Сян врасплох:

– А? Разве Седьмой Лорд не объяснил, что без подготовки…

Вэнь Кэсин не дал ей договорить.

– Если я желаю кого-то спасти, то спасу. Если желаю убить, убью. Я намерен делать именно то, что желаю. Посмотрим, кто, чёрт возьми, осмелится встать у меня на пути! Этот жалкий смазливый болтун ничего не знает, так что хватит пустых разговоров… А-Сюй! Ты с нами?

– Я бы не посмел отказаться, – улыбнулся Чжоу Цзышу.

Уголки губ Вэнь Кэсина приподнялись, но брови остались нахмуренными. Это создавало убийственно мрачное впечатление.

– Хорошо, – решил он. – А-Сян, просто иди и спаси, кого хочешь. Разумеется, я с тобой. Устроим им большой переполох.

– – – – -

Цао Вэйнин выглядел весьма плачевно. Перепачканный грязью, словно илистый прыгун,^[300] в одежде, превратившейся в рваные тряпки, и с подбитым заплывшим глазом. Оружие у него отобрали, руки связали за спиной. Цао Вэйнин постоянно спотыкался и падал из-за пинков и толчков. Фэн Сяофэн отпускал в его сторону не самые нежные ругательства, но, как ни странно, в душе молодой человек чувствовал умиротворение.

Доро́гой он размышлял над собственной очевидной бесполезностью. «Живи с мечом, умри с мечом, защищай справедливость и истребляй зло» – таков был девиз его школы. Теперь меч был сломан, а самого Цао Вэйнина приписали к сомнительной шайке. Но это его мало тревожило. Цао Вэйнин не рвался в великие герои – из тех, что вызывают всеобщее уважение и способны сотрясти улинь одним ударом ноги. Цао Вэйнин считал, что достаточно иметь чистую, свободную от сожалений совесть. Он собственными глазами видел, как Чжоу-сюн совершал добрые дела; видел маленькую хрупкую Гу Сян, готовую защитить Чжан Чэнлина ценой собственной жизни. А почтенные праведные герои цзянху, наоборот, довели их всех до горького отчаяния.

Что есть добро, а что зло? Способность сохранять непредвзятость суждений была величайшей силой Цао Вэйнина.

Школа меча Цинфэн научила его отличать праведность от порока, но не научила стремлению к славе и отстаиванию личных интересов. Что же было делать Цао Вэйнину, если ему говорили, что он свернул со светлого пути и пал, позорно поддавшись злу? Цао Вэйнина огорчало осуждение окружающих. Но как бы ему ни было грустно, он не находил ни единой ошибки в своих поступках. «Что ж, если люди меня не одобряют, я забуду об этом! – немного наивно говорил он себе. – У каждого свой путь, мы просто не должны мешать друг другу. Разве что… Полагаю, я подвёл шифу и шишу».

Должно быть, Ивовый Дедушка сломал ему ребро: при вдохе грудь Цао Вэйнина горела от боли, а голова кружилась от нехватки воздуха. Его привели в заброшенную хижину, но молодой человек даже не огляделся. Приняв позу для медитации, он сразу занялся восстановлением ци, поскольку перед побегом требовалось пополнить силы. Цао Вэйнин собирался улизнуть при первой возможности. Ведь Гу Сян осталась защищать Чжан Чэнлина в одиночку, и на них могли снова напасть Ядовитые скорпионы! Если это случится до того, как А-Сян отыщет Чжоу-сюна и Вэнь-сюна, кто ей поможет?

Цао Вэйнин не мог сказать, сколько прошло времени, прежде чем снаружи раздался шум и знакомый голос взревел:

– Чушь собачья! С каких пор школа меча Цинфэн воспитывает злодеев? Это вы, старые демоны, не выглядите порядочными людьми! Что Ивовый демон, что Персиковый – оба рёхнутые!

Цао Вэйнин оживился. Дверь в маленькую хижину распахнулась, впустив группу людей. Сощурившись от яркого света, ученик школы меча Цинфэн посмотрел на вошедших, и у него перехватило дыхание. Как он и опасался, бушевавшим человеком оказался его шишу, Мо Хуайкун. «О нет, шишу придёт в ярость!», – угадал Цао Вэйнин.

Мо Хуайкун в самом деле был разъярён, а увидев незавидное состояние Цао Вейнина, зарычал от бешенства. Без малейшего почтения к старику, хлёстким движением рукава он откинул Ивового Дедушку так, что тот с размаху приземлился на задницу. Персиковая Бабушка завопила:

– Мо Хуайкун, ты в своём уме?!

Мо Хуайкун не стал церемониться и рявкнул в ответ:

– Это мой шичжи!^[301] И судить его поступки будет мой шисюн, глава школы меча Цинфэн! Кем вы, старые пни, себя возомнили? Думаете, мы станем слушать ваш никчёмный лай о том, как следует поступать?

Цао Вэйнин мысленно одобрил эти слова и обрадовался, что, несмотря на ужасный характер, шишу принял его сторону. Однако следом Мо Хуайкун произнёс:

– Прежде чем бить собаку, узнай, кто её хозяин!

И сердце Цао Вэйнина вновь умылось слезами.

Неожиданно встрял Фэн Сяофэн. Дёрнув за руку Гаошань-ну, глаза которого были туго забинтованы, он указал на Мо Хуайкуна и завизжал:

– Какая замечательная школа меча Цинфэн! Почему бы вам не поинтересоваться, что за добрые дела творил ваш драгоценный шичжи? Маленькая ведьма, с которой он прохлаждался, ослепила А-Шаня ядом! Если её не приведут ко мне, клянусь, я вырву глаза мальчишке Цао!

Мо Хуайкун собирался что-то ответить, когда сбоку раздался ледяной голос:

– Юная девушка, которая использует такой жестокий трюк… Наверняка, она из призраков. Считаю, нам необходимо выяснить, каким образом молодой господин Цао оказался заодно с этой сомнительной личностью.

Мо Хуайкун проглотил слова, которые собирался произнести до того, как его перебили. Теперь он пожирал Цао Вэйнина злобным взглядом. Последний несколько раз собирался с духом, прежде чем жалобно взмолиться:

– Шишу!

– Не смей так ко мне обращаться, – отрезал Мо Хуайкун пугающе холодным тоном.

Он подошёл и сгрёб Цао Вэйнина за грудки:

– О ком они говорят? Отвечай!

– Это… А… А-Сян! Но А-Сян не из плохих людей, шишу! А-Сян, она… А-Сян...

Персиковая Бабушка осклабилась:

– Ха! А-Сян? Называешь её ласковым прозвищем, до чего мило!

Чтобы вернуть разговор в нужное ему русло, Юй Цюфэн, который так и стоял в углу комнаты, поспешил вмешаться:

– Понятно, молодой господин пал жертвой женских чар. Если школа меча Цинфэн готова искупить вину и начать наше общение с чистого листа, мы можем простить вас. Мы ведь не банда жалких ограниченных разб...

– Я хочу выдавить мелкой твари глаза! – заорал Фэн Сяофэн, прежде чем Юй Цюфэн успел закончить фразу.

Непонятно, намеренно или нет, Дух Земли в момент разрушил почву, которую великий мастер Хуашань старательно готовил. Заскрежетав зубами от разочарования, Юй Цюфэн испытал жгучее желание втоптать карлика в землю.