Текст книги "Далекие странники (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 45 страниц)

Цао Вэйнин не считал своих новых друзей посторонними, поэтому затараторил, торопясь выложить все новости:

– Вы выбрали не лучший момент для отлучки. Вчера тут случился жуткий переполох! Как только Фэн Сяофэн заикнулся о Кристальной броне, всё пошло наперекосяк. Глава Гао и настоятель Ци Му насилу успокоили толпу. Но у многих остались подозрения. Первым выступил Юй Цюфэн, глава школы Хуашань. Он сказал, что герой Чжао мог присвоить фрагмент Брони, принадлежавший Чжан Юйсэню. Хуже того – глава Юй предположил, что его сын Юй Тяньцзе случайно узнал, что случилось с тем фрагментом, и за это был убит Чжао Цзином.

Цао Вэйнин наморщил лоб, припоминая последовательность событий, а затем продолжил рассказ таким монотонным голосом, словно отвечал вызубренный урок:

– Юй Цюфэн выглядел почти обезумевшим от горя. Он так стенал и рыдал, словно ждал общего собрания в Дунтине, чтобы оплакать сына. Эмэй, Кунтун, Цаншань и другие школы, состоящие в добрых отношениях с Хуашань, ожидаемо его поддержали. Они потребовали от Чжао Цзина разъяснения трагических событий, которые недавно случились в его владениях. Некоторые герои призывали к ответу самого Гао Чуна. От него хотели узнать, чем на самом деле является Кристальная броня и почему в цзянху внезапно объявились призраки? Фэн Сяофэн цеплял всех подряд, чем изрядно подлил масла в огонь. В итоге дело быстро дошло до драки.

Вэнь Кэсин и Чжоу Цзышу поражённо смотрели на Цао Вэйнина. Как так получилось, что этот недалёкий парнишка за один день начал складно говорить и увязывать воедино события?

Цао Вэйнин прочистил горло и разъяснил этот парадокс:

– Хорошо, что шишу потом растолковал мне, что к чему! Честно говоря, на вчерашнем собрании я не успел ничего понять – там такой гвалт стоял!

Теперь стало ясно, почему он рассказывал, будто читал по книге…

Чжоу Цзышу посмотрел на Чжан Чэнлина:

– Малой, ты знаешь нечто важное? Иначе зачем кому-то поджигать твою комнату и посылать за тобой скорпионов?

Чжан Чэнлин тупо уставился на шифу и отрицательно помотал головой. Чжоу Цзышу закатил глаза. Не в силах дольше лицезреть бестолковое лицо Чжан Чэнлина, он отвернулся от мальчишки и обратился к Цао Вэйнину с просьбой:

– Может ли Цао-сюн обеспокоиться благополучным возвращением ребёнка герою Чжао? Премного благодарен.

Не дожидаясь ответа, Чжоу Цзышу развернулся и направился прочь. Было очевидно, что творящийся вокруг хаос совершенно его не беспокоит.

Чжан Чэнлин проводил взглядом удаляющуюся худую фигуру и поджал губы, скрывая разочарование. В этот момент кто-то погладил его по голове. Мальчик поднял взгляд и увидел улыбающегося Вэнь Кэсина.

– Старший?

– Как думаешь, почему твой шифу вежлив и спокоен с другими людьми, но с тобой делается нетерпеливым и раздражительным?

Чжан Чэнлин уныло понурился и пробормотал:

– Наверное, потому что я слишком глупый…

Вэнь Кэсин рассмеялся:

– Нет, ты не настолько глуп, где-то на среднем уровне. Позволь объяснить: он не притворяется вежливым с тобой, так как хочет подружиться, но не может сказать об этом вслух. Видишь ли, твой шифу весьма застенчив.

– Правда? – неверяще захлопал ресницами Чжан Чэнлин.

От улыбки глаза Вэнь Кэсина превратились в изогнутые полумесяцы. Он посмотрел в спину Чжоу Цзышу и немного рассеянно пояснил:

– «Родители даровали ему жизнь, а я лучше всех знаю его душу».^[164] Боюсь, кроме меня, в мире нет ни единого человека, способного его понять. Так что можешь мне поверить.

Очевидные внутренние травмы, непревзойдённая маскировка, привычка заметать следы, мастерское кунг-фу и сверхъестественная осведомлённость о делах цзянху – всё указывало на Тяньчуан. Вэнь Кэсин не мог придумать другого объяснения.

Но тогда каким образом Чжоу Цзышу избежал чудовищного наказания гвоздями «семи отверстий на три осени»? Вэнь Кэсин бесчисленное множество раз задавался этим вопросом, и вдруг его осенило! Неважно, как именно Чжоу Цзышу избежал превращения в пускающего слюни калеку, важно, что он знал такой способ…

«Небеса! Я увязался за действительно важной птицей», – подумал Вэнь Кэсин.

Чжан Чэнлин ещё обмозговывал услышанное, когда Цао Вэйнин понял, что не может молчать.

– Знаете, прежде мне казалось, что двое мужчин вместе – это немного странно, – с предельной искренностью произнёс юноша. – Но теперь я убедился, что быть рядом с тем, кто понимает тебя с полуслова, – великое счастье. Не уверен, что даже бессмертные пары совершенствующихся знают друг друга лучше! Мужчина или женщина окажется родственной душой, никакой разницы в том нет. На эту тему есть одно стихотворение… – и он начал декламировать строки, покачивая головой в ритм:

«Спрошу я у мира, что за любовь, что связала

Жизнь и смерть диких птиц обещаньем?..

Озера Персиковых цветов бездонной пучины глубь 

– Не мера для чувства, с… с…».^[165]

Цао Вэйнин запнулся. Слова вертелись на языке, но, как он ни старался, вспомнить продолжение не смог. Смутившись, Цао Вэйнин попытался замять конфуз:

– В этом стихотворении господина Ду Фу заключён столь глубокий смысл, что его трудновато сходу понять. Такие строки определённо заслуживают, чтобы их красоту и содержание оценили без спешки.

Оба слушателя уставились на него как на полоумного.^[166] Повисшую тишину, грозившую превратиться в обоюдную неловкость, нарушил деликатный ответ Вэнь Кэсина:

– Школа меча Цинфэн воспитывает учеников поистине потрясающих боевых и литературных навыков. Это... поразительно.

Цао Вэйнин был чувствительным молодым человеком. Расценив слова Вэнь Кэсина как похвалу, юный мечник застенчиво улыбнулся и скромно потупил взор:

– О, вы слишком добры! Мой шифу считает, что для воинов улиня чтение бесполезно, поскольку мы не собираемся сдавать Императорские экзамены. Достаточно вызубрить пару-тройку стихотворений, а остальное время посвятить боевым искусствам. Сказать по правде, я посещал библиотеку нашей школы лишь пару раз, и моё знание поэзии весьма поверхностно.

Вэнь Кэсин подумал, что хотя бы одно слово – «поверхностно» – Цао Вэйнин подобрал наилучшим образом.

Вдвоём они отвели мальчика к Чжао Цзину. Тут же сбежались люди, и взволнованный глава Чжао засыпал Чжан Чэнлина примерно сотней вопросов. По беспристрастному наблюдению Вэнь Кэсина, хитрый лис действительно беспокоился за сына покойного друга. Поэтому Вэнь Кэсин решил, что может незаметно удалиться. Он почти дошёл до двери, когда затылком почувствовал пристальный взгляд.

Обернувшись, Вэнь Кэсин столкнулся с яростным блеском чьих-то глаз – так мог смотреть свирепый пёс, готовый вот-вот наброситься. Рядом с сердитым стариком в благоговении топтался Цао Вэйнин, значит, неприятной личностью был его шишу – никчёмный брат главы школы Цинфэн, известный старый склочник Мо Хуайкун.^[167]

Что-то сбивчиво объясняя учителю, Цао Вэйнин указал на своего нового друга, поэтому Мо Хуайкун и посмотрел на Вэнь Кэсина. От пронзительного взгляда обсидиановых глаз незнакомца по спине героя Мо пробежал неприятный холодок. Лицо этого человека показалось Мо Хуайкуну смутно знакомым, но он не мог сообразить, откуда. В безуспешных попытках освежить память он заметил, как губы Вэнь Кэсина изогнулись в кривой ухмылке. В тот момент Цао Вэйнин рассказывал о связи Вэнь Кэсина с другим мужчиной и глубине их взаимных чувств. Мо Хуайкун хмыкнул, подумав, что на самом деле в господине Вэне днём с огнём не отыщешь ни одной добродетели. Терпение Мо Хуайкуна внезапно иссякло, и он рявкнул на своего наивного шичжи:^[168]

– Когда уже ты заткнёшься?

Цао Вэйнин захлопнул рот, жалея, что не может его зашить.

– – – – -

Несколькими часами позже Чжоу Цзышу, наконец-то отыскав подходящую таверну и утолив голод, расслабленно потягивал вино, прислонившись к ограждению балкона. В это время какой-то человек подошёл к паре своих знакомых за соседним столом и шепнул им несколько слов. Те спешно расплатились и поднялись, не закончив обед. Чжоу Цзышу огляделся и с удивлением отметил, что таверна успела наполовину опустеть. Он придержал за руку одного из торопившихся к дверям посетителей:

– Что-то случилось?

– В поместье Гао изловили призрака и выставили на всеобщее обозрение! – объяснил тот.

Чжоу Цзышу сосредоточенно нахмурил лоб: Гао Чун поймал призрака, не выходя из дома?

За довольно короткое время Чжоу Цзышу успел натолкнуться на двух выходцев с горы Фэнъя. Без сомнения, призраки собирались и дальше будоражить цзянху, но что означал сегодняшний поворот событий?

Призраками становились из отчаяния и страха понести наказание за совершённые злодеяния. Для таких потерянных душ гора Фэнъя была единственной возможностью задержаться в бренном мире. Пойти на смертельный риск и пробраться в поместье Гао Чуна, где в данный момент роились герои со всего цзянху – какой самоубийца решился бы на подобное? И зачем понадобилась такая срочность?

Неужели Кристальная броня открывала путь к настолько чудесным секретам? Или, наоборот, тайна Брони была слишком ужасна? Поэтому Гао Чун провернул неуклюжий трюк и разыграл поимку призрака, чтобы отвлечь всеобщее внимание от неудобных вопросов?

Чжоу Цзышу так погрузился в размышления, что столкнулся с кем-то на выходе из дверей.

– Прошу прощения, – машинально пробормотал Чжоу Цзышу, прежде чем увидел, на кого по рассеянности налетел. Это был ученик Древнего Монаха с горы Чанмин.

У поражённого Чжоу Цзышу мелькнула нелепая мысль: «Бессмертный проголодался?».

– Ничего страшного, – ответил ученик Монаха, оправив свою накидку.

Чжоу Цзышу посчитал инцидент исчерпанным, и собрался восвояси, когда тот добавил:

– Я слышал о тебе от мальчишки из школы Цинфэн. Это ведь ты сопровождал сироту Чжана в Тайху? Уверен, тебе известно, кто я. Меня зовут Е Байи.^[169]

В отличие от Гао Чуна, ученик Древнего Монаха не был приверженцем долгих задушевных бесед. На совете героев Е Байи открывал рот, только если к нему обращались напрямую. Поэтому Чжоу Цзышу недоумевал, почему этот отрешённый человек, будто бы всегда пребывающий в дурном расположении духа, вдруг начал беседу. Чжоу Цзышу ответил любезными банальностями, которые, впрочем, были категорически проигнорированы – с каменным лицом Е Байи продолжил говорить, что хотел:

– У тебя вялое дыхание. И движения затруднены. Ты неизлечимо болен, но незаметно, чтобы это тебя огорчало. Странное дело.

Чжоу Цзышу подумал, что жизнь отшельника на безлюдной горе ради достижения бессмертия заставила этого парня слегка одичать и забыть об элементарном такте.

После некоторых раздумий Е Байи вновь обратился к нему:

– Как долго ты протянешь? Три года? Два?

Чжоу Цзышу не собирался обсуждать эту тему в дверях таверны с незнакомцем. Но ни кивок, ни покачивание головой не остановили бы неприятный допрос. Нацепив деревянную улыбку, Чжоу Цзышу попытался увильнуть:

– Проницательность Е-сюна достойна восхищения. Неудивительно…

Уловка могла сработать, если бы уши Е Байи не отсеивали любую праздную чепуху. Он бесцеремонно проигнорировал речь собеседника и нетерпеливо перебил:

– Даже бессмертные мастера не могут избежать пяти признаков угасания перед кончиной^[170] и терпят невыразимые страдания. Но ты беззаботно наслаждаешься земными удовольствиями. Кажется, времена изменились, и одна волна реки перегнала другую.^[171] С каких пор на Центральных равнинах появились такие необычные люди?

Договаривая последнюю фразу, ученик Древнего Монаха отвернулся и направился прочь. Про вежливое прощание он и не вспомнил, но, отойдя на добрый десяток шагов, вдруг остановился и крикнул через плечо:

– Если будет нечем себя занять, можешь как-нибудь угостить меня выпивкой, возражать не буду!

Последнее предложение Е Байи произнёс таким тоном, словно оказал великую честь. Чжоу Цзышу так и не нашёлся с ответом.

– – – – -

Зеваки плотным потоком стекались к поместью Гао, чтобы поглазеть на жуткого призрака, и Чжоу Цзышу легко влился в толпу.

Увы, смотреть было особенно не на что. Перед воротами поместья вооружённые до зубов стражники охраняли свирепого вида мужчину средних лет, связанного по рукам и ногам. Торс пленника был специально оголён, чтобы каждый желающий мог рассмотреть татуировку на пояснице: изображение маски призрака подтверждало «подлинность товара».

Чжоу Цзышу снова слишком глубоко погрузился в раздумья, поэтому вздрогнул от неожиданности, когда чья-то рука легла ему на плечо. Вэнь Кэсин появился из ниоткуда и очаровательно улыбнулся:

– Я искал тебя целую вечность! Где же ты прятался?

Вместо ответа Чжоу Цзышу указал на узника:

– Как думаешь, призрак настоящий?

– Хм? – Вэнь Кэсин глянул в указанном направлении и неодобрительно покачал головой. – После нанесения такой татуировки нельзя выбираться на солнечный свет и бродить среди обычных людей. Кто захочет подделывать подобное художество и создавать себе лишние проблемы? Разве что этот бедняга перешёл дорогу не тем людям, и его подставили в отместку, чтобы подвергнуть унизительной публичной казни.

Речь Вэнь Кэсина прозвучала легкомысленно и небрежно, но смысл в ней был. Однако Чжоу Цзышу знал о татуировке кое-что ещё. Для нанесения этой несмываемой метки использовался пигмент из сока растения под названием «трава преисподней», которое встречалось только на горе Фэнъя. Кроме того, не каждый попавший в Долину удостаивался заветной татуировки. Точно так же, как душа умершего могла быть уничтожена вместо того, чтобы перевоплотиться или обратиться призраком, любой, кто искал убежища на горе Фэнъя, мог быть банально убит. В по-людоедски жестокой Долине только сильнейшие, те, кто умел достойно защищаться и побеждать, получали возможность остаться в призрачном братстве и нанести на тело «маску призрака».

Пока Чжоу Цзышу рассматривал татуированного мужчину, прикидывая, мог ли тот пройти строгий отбор на горе Фэнъя, в толпе поднялся взволнованный ропот. От школы Хуашань поступило предложение сжечь негодяя заживо.

Чжоу Цзышу резко развернулся и широким шагом направился прочь.

Примечание к части

∾ «Родители даровали ему жизнь...» – вариация на основе строк из «Исторических записок» о мыслителе и политике времён «Вёсен и Осеней» Гуань Чжуне: «Пусть родители даровали мне жизнь, но Бао знает меня лучше всех». Бао Шуя – близкий друг Гуань Чжуна.

∾ «Спрошу я у мира…» – первые две строки – из стихотворения Юань Хаовэня «Могила диких гусей» (摸鱼儿·雁丘词). Третья и четвертая – из стихотворения Ли Бая «Подношение Ван Луню» (赠汪伦) в переводе Л. Эйдлина. Забытые Цао Вэйнином слова: «с каким Ван Лунь меня провожает в путь!».

∾ «Вэнь Кэсин с Чжан Чэнлином уставились на него как на полоумного» – 1. Первое стихотворение о влюблённых (гусь покончил с собой, разбившись о землю после смерти гусыни), второе – о дружбе (Ли Бо выразил благодарность Ван Луню за тёплый приём и вино). 2. Ни один стих не является трудным для понимания. 3. Стихотворения принадлежат разным авторам. 4. Ду Фу не является автором ни одного из стихов.

∾ Мо Хуайкун (莫怀空) – досл. «тот, кто с пустым сердцем». Пустота сердца (отсутствие страстей и желаний) – один из идеалов даосизма.

∾ Шичжи (师侄) – ученик брата по школе (племянник по школе).

∾ Е Байи – 叶白衣, досл. «листья белых одежд».

∾ Пять ухудшений, которые, проходят просветленные мастера перед смертью (天人五衰) – грязь на одежде, затрудненное дыхание, пот в области подмышек, неприятный запах, неспособность устойчиво сидеть.

∾ Последующая волна Янцзы всегда выше предыдущей (长江后浪推前浪) – идиома, употребляется в значении «новое поколение превосходит предыдущее».

Том 1. Глава 25. Белые одежды

Чжоу Цзышу интересовал Вэнь Кэсина гораздо сильнее, нежели судьба захваченного призрака. Поэтому Вэнь Кэсин тоже начал выбираться из толпы, отстав от Чжоу Цзышу буквально на пару шагов. И тут худая фигура впереди, подёрнувшись рябью, пропала с глаз.

Вэнь Кэсин застыл и обвёл взглядом зевак, не собираясь мириться с поражением, но Чжоу Цзышу растворился в море людей, как капля воды в океане. Озадаченный Вэнь Кэсин прищурился и снова посмотрел в сторону, где в последний раз мелькнул высокий зыбкий силуэт. Результат не изменился – этот непостижимый человек взял и растаял в воздухе!

Вэнь Кэсина охватили неприятные чувства, в которых он не хотел себе сознаваться – бессильный гнев и ощущение потери от того, что желаемое ускользало сквозь пальцы. Вэнь Кэсин мог вычислить личность Чжоу Цзышу, мог даже отгадать его мысли, но не мог остановить человека, способного исчезнуть, когда только пожелает.

Рыба, улизнувшая из сетей Тяньчуана, по праву могла считаться самым изворотливым угрём на свете.

– – – – -

Отделавшись от Вэнь Кэсина, Чжоу Цзышу направился в меняльную лавку.

Лучшая счётная контора в землях Дунтина и Цзяннани называлась просто: «Лавка Пинъаня». Процветающее учреждение не привлекало к себе лишнего внимания и благоразумно не вмешивалось в торговлю на других территориях. Казалось, владелец лавки охотно довольствовался своим сочным куском пирога.

Сверившись с вывеской, Чжоу Цзышу толкнул дверь и зашёл внутрь.

– Добро пожаловать, господин! – сразу поприветствовал его помощник приказчика. – Пожалуйста, проходите. Вы желаете обменять деньги или…

Посетитель обогнул его, не дав договорить, и прямиком направился к стойке.

– Я хочу попросить главного управляющего счётной палаты, господина Суна, об одолжении, – Чжоу Цзышу произносил слова тихо, со слабой улыбкой. – Могли бы вы связаться с ним?

Приказчик вздрогнул и поднял голову, чтобы хорошенько рассмотреть гостя, а затем осторожно спросил:

– С кем имею честь..?

Чжоу Цзышу ещё больше понизил голос:

– Я давний друг Седьмого Лорда,^[172] моя фамилия Чжоу.

Услышав о Седьмом Лорде, приказчик переменился в лице, вышел из-за стойки, провёл Чжоу Цзышу к столу и помог ему расположиться, сам продолжив стоять.

– Господин, извольте пока выпить чаю. Этот недостойный немедленно свяжется с главным управляющим Суном. Хотя, боюсь, его сейчас нет в Дунтине… Вы не против подождать несколько дней?

– Я не тороплюсь, – кивнул Чжоу Цзышу и любезно прибавил, – пожалуйста, садитесь.

Однако счетовод замахал руками, показывая, что не смеет.

– Господин Чжоу, по поводу цели вашего визита. Вы хотели бы обсудить её с главным управляющим лично, или этот никчёмный человек может чем-то помочь вам заранее?

После некоторых раздумий Чжоу Цзышу ответил:

– У меня не слишком важная цель. Вы когда-нибудь слышали о вещице под названием Кристальная броня?

Его вопрос застал приказчика врасплох.

– Этому… мне действительно кое-что известно. Господин говорит о броне, которая состоит из пяти многоцветных фрагментов?

– Именно, – кивнул Чжоу Цзышу.

Приказчик погрузился в глубокие раздумья. Через некоторое время он достал лист бумаги и вывел на нём иероглифы «Кристальная броня».

– Боюсь, знаний этого бесполезного человека будет недостаточно. Но если господин согласится подождать пару дней, этот слуга раздобудет больше информации.

Чжоу Цзышу внимательно пригляделся к лавочнику. Мужчина чуть старше тридцати лет обладал проницательным взглядом, говорил медленно и тщательно подбирал каждое слово. Хитрый лис хорошо вышколил своих лисят!

Старый друг покинул столицу много лет назад. Чжоу Цзышу не знал его возможностей в южных землях, но было ясно, что масштаб влияния не ограничивался банковским делом.

Допив чай, Чжоу Цзышу покинул меняльную лавку. Такой день стоило запомнить: бывший глава Тяньчуана впервые попросил сторонней помощи в сборе информации! Чжоу Цзышу и подумать не мог, что ради защиты маленького паршивца Чжан Чэнлина обратится с просьбой к этому человеку.

Вдобавок, Чжоу Цзышу понятия не имел, почему продолжает помогать мелкому сопляку. С самого начала это была дурацкая затея. Он встретил мальчишку совершенно случайно, так зачем было вешать на себя чужие проблемы – от скуки? С одной стороны, Чжоу Цзышу не имел никакого отношения к этому ребёнку с его бесконечными злоключениями. С другой стороны, в жизни неизбежно возникают ситуации, заставляющие поступать вопреки здравому смыслу и выгоде.

«Неужели это судьба?» – размышлял Чжоу Цзышу. Солнечный юг огромен. Чем, кроме провидения, можно было объяснить то, что он наткнулся именно на этого мальчика?

Наслаждаясь последним осенним теплом, Чжоу Цзышу неторопливо брёл по дороге и любовался живописными видами Дунтина, пока небо на западе не окрасилось багрянцем заката. Тогда, довольный прогулкой, он завернул в ближайшую таверну, заказал кувшин вина с закусками, и продолжил упиваться ощущением счастья. В прежней жизни Чжоу Цзышу ни разу не чувствовал себя так безмятежно. Обычно он либо сам по уши увязал в неотложных делах, либо планировал похоронить в неотложных делах кого-то другого.

В зале таверны девушка играла на цине. Нежный голос исполнительницы идеально дополнял приятную мелодию. Когда юная музыкантша закончила выступление, посетители таверны с обоих этажей дружно ей захлопали. Чжоу Цзышу разделил всеобщую признательность: красота девушки радовала глаз и ложилась бальзамом на сердце. В приступе благодарной щедрости он выудил большой кусок серебра и бросил на блюдо, с которым певица обходила гостей. Сперва девушка испуганно вздрогнула, а затем мило улыбнулась и поклонилась с тихой благодарностью. Настроение Чжоу Цзышу взлетело ещё выше.

Внезапно из ниоткуда появился человек в белом, занял место напротив и произнёс как ни в чем не бывало:

– Я пришёл, чтобы ты мог угостить меня вином.

Мечтательная улыбка начала потихоньку сползать с лица Чжоу Цзышу. Он немного напрягся, припоминая: «Неужели я успел наделать долгов, сам того не зная?».

Е Байи снисходительно сделал вид, что не заметил его недоумения. По мнению Е Байи, удовлетворение простых человеческих нужд в вине и пище было обычным делом, не требующим особых расшаркиваний. Раз уж он снизошёл до того, чтобы разделить с кем-то трапезу, само собой, этот кто-то должен был испытать искреннюю признательность и почтительный трепет. Поэтому Е Байи милостиво закрыл глаза на то, что простой смертный опешил от такой удачи.

Взяв ситуацию в свои руки, Е Байи перечислил подавальщику пугающее количество блюд и великодушно предложил Чжоу Цзышу:

– Заказывай всё что хочешь, не стоит робеть!

Чжоу Цзышу взметнул одну бровь, подумав: «Он действительно считает, что на моём лице написана робость?».

Похоже, ученик Древнего Монаха уселся за чужой стол с недоброй целью разорить случайного встречного. Заказанной еды хватило бы, чтобы накормить двух свиней. И прожорливые семейства этих двух свиней.

Видя, что Чжоу Цзышу не собирается дополнять заказ, Е Байи понимающе протянул:

– О, конечно. Твой недуг подавляет аппетит. Мой тебе совет: ешь, пока можешь. Сколько раз тебе осталось пообедать? Не так уж и много.

Настал черёд и второй брови Чжоу Цзышу взлететь вверх. Жаль, этот парень был учеником почтенного Древнего Монаха. В противном случае из него получилась бы отличная кукла для битья.^[173]

В этот момент к столу подошёл третий человек и демонстративно плюхнулся на стул рядом с Чжоу Цзышу. Не дожидаясь приглашения, вновь прибывший схватил палочки для еды и с наигранной улыбкой произнёс:

– А-Сюй, мне было интересно, почему ты исчез, не попрощавшись, – здесь Вэнь Кэсин сделал паузу и посмотрел на Е Байи. – И вот я вижу тебя с… другим мужчиной?

Остатки хорошего настроения, навеянного нежной песней и улыбкой юной девы, разлетелись в клочья. Чжоу Цзышу угрюмо прикинул, как сейчас было бы здорово встать и уйти со словами: «Прошу, вы двое, наслаждайтесь ужином! А мне, пожалуй, пора». Но прежде чем Чжоу Цзышу успел озвучить эту замечательную мысль, Вэнь Кэсин повернулся к нему и сквозь зубы процедил:

– Кто это?

– Это… – Чжоу Цзышу уже собирался сказать «случайный знакомый», но тут же себя одёрнул. Зачем было оправдываться? Тем более перед ним.

Захлопнув рот на полуслове, Чжоу Цзышу сердито нахмурился. Ученик Монаха, напротив, благосклонно кивнул Вэнь Кэсину и сообщил:

– Меня зовут Е Байи.

Вэнь Кэсин нацепил самую фальшивую улыбку из своего арсенала и вознамерился что-то ответить, но Е Байи его перебил:

– Кто ты, мне известно. Ты поджёг комнату наследника Чжана.

От этих невозмутимых слов рука Чжоу Цзышу с чашей вина застыла на полпути ко рту, а деланая улыбка Вэнь Кэсина пропала, как не было. Теперь Вэнь Кэсин смотрел на Е Байи мрачным немигающим взглядом, будто ученик Монаха уже был мертвецом. Леденящая кровь убийственная аура^[174] образовалась и уплотнилась вокруг Вэнь Кэсина в мгновение ока.

По спине Чжоу Цзышу пробежал озноб.

Подавальщик принёс заказ именно в этот неподходящий момент. Взглянув на лицо Вэнь Кэсина, парень испугался до полусмерти, затрясся и выронил поднос.

К счастью, ужин не пострадал – через долю секунды все блюда были в полной безопасности в руках господина в белых одеждах.

Зоркие глаза Чжоу Цзышу не смогли различить движения Е Байи, только размытое белое пятно. Неужели ученик Древного Монаха достиг таких высот в мастерстве? Означало ли это, что сам легендарный отшельник с горы Чанмин… Чжоу Цзышу бросило в холодный пот, когда он осознал, что информация, собранная Тяньчуаном о невероятном и загадочном Древнем Монахе, могла оказаться неполной.

Вэнь Кэсин не поменял направление взгляда, но его зрачки дрогнули и на миг расширились. Умерив немедленную жажду крови, Вэнь Кэсин заинтересованно рассматривал молодого человека в белом.

Сколько лет было ученику Монаха – около двадцати пяти? Нет. Его кожа выглядела юной, но поведение не соответствовало облику. Возможно, за тридцать? Снова нет…

При каждой попытке составить мнение об этом таинственном субъекте разум Вэнь Кэсина отдавался звенящей пустотой, такой же кристально чистой, как белоснежная ткань одеяний Е Байи. Если ученик Монаха не двигался, то выглядел восковой куклой. Бесстрастный, невосприимчивый к чужим эмоциям, он сидел на расстоянии вытянутой руки, но как будто находился в другой реальности.

Е Байи не обратил внимания на реакцию, которую вызвал своим последним заявлением, и всецело отдался поглощению блюд. С каждой опустевшей тарелкой лица Чжоу Цзышу и Вэнь Кэсина вытягивались всё сильнее – похоже, желудок их сотрапезника был бездонным. Настоящая рисовая кадка!^[175]

Е Байи молниеносно расправлялся с любым угощением. Выглядело это, как «ураган, пронёсшийся над столом». Ученик Древнего Монаха сохранял хладнокровие и приличные манеры, но при этом поглощал еду с таким аппетитом, словно голодал на протяжении восьми воплощений. Его палочки порхали над тарелками, опустошая их, как нашествие саранчи, не оставляя другим ни крошки.

Чжоу Цзышу недавно поужинал, а Вэнь Кэсин пришёл не за едой. Однако оба были впечатлены энтузиазмом нового знакомого и машинально взялись за палочки, дабы выяснить, что за божественные яства подают в этой таверне. Сражение за еду продолжалось до тех пор, пока на столе не выросла гора пустой посуды. Отодвинув последнюю тарелку, Е Байи удовлетворённо вытер рот и изогнул губы в довольной улыбке.

– Спасибо за угощение, – сказал он Чжоу Цзышу, встал с места и ушёл прочь.

Чжоу Цзышу задумался, каким невероятным человеком должен быть Древний Монах… просто потому, что может прокормить такого монстра.

– То, что этот Е Байи сказал ранее, – внезапно начал Вэнь Кэсин. – Я не собирался… – он замолчал, недоумевая, зачем вообще надумал объясняться, и со странным щемлением в груди покосился на Чжоу Цзышу.

Через мгновение ресницы Вэнь Кэсина опустились, он выдержал небольшую паузу, улыбнулся, словно насмехаясь над собой, покачал головой и вернулся к обычному легкомысленному тону:

– Ученик Древнего Монаха? Ха! Больше похож на гигантскую саранчу в белых одеждах.

Чжоу Цзышу потянулся к кувшину с вином и налил себе остатки. Он решил не упоминать о пожаре в поместье Гао. Вэнь Кэсин мог прихлопнуть Чжан Чэнлина так же легко, как раздавить муравья. Для убийства не надо было подгадывать момент, когда мальчишка уйдёт из комнаты, и затевать переполох с дымом и пламенем. Так что на покушение это хулиганство не тянуло. Скорее, Вэнь Кэсин знал что-то, пока неизвестное Чжоу Цзышу, и поджог выполнял роль предостережения.

Непонятно было другое: каким образом Е Байи прознал о виновнике пожара?

В этот момент Чжоу Цзышу отвлекла другая мысль… Какое-то время он сосредоточенно обшаривал карманы, а потом повернулся к Вэнь Кэсину с весьма занимательным выражением лица:

– Скажи… у тебя есть с собой деньги?

Вэнь Кэсин уставился на него в полнейшем замешательстве.

Конец первого тома.

Примечание к части

∾ 七爷 (Ци Е) – дословный перевод «седьмой господин». Это прозвище. Означенный человек был седьмым по рангу при императорском дворе, а также (!!! спойлер новеллы «Седьмой Лорд»!!!) воплотился в седьмой инкарнации.

∾ Му Жэнь Чжуан (木人樁) – досл. «деревянный человек-столб». Деревянный манекен, столб с поперечными «руками и ногами» – для отработки ударов и техник.

∾ Здесь и далее: «ауры» представляют собой не что-то магическое, а нечто вроде поля из ци (энергии). Вполне реальное, материальное для китайской традиции понятие.

∾ «Рисовая кадка» (飯桶) – ёмкость для хранения варёного риса, в переносном смысле выражение характеризует обжору, ни на что негодного человека.

Том 2. Глава 26. Седьмой Лорд

Том 2. Один оступается – другой подхватывает.

Пышная листва, зеленеющая круглый год, звонкое пение птиц, порхающих в густой тени ветвей, уходящая вдаль дуга горного хребта, похожая на изгиб женской спины. Это место жужжало, шелестело, переливалось, пело и дышало жизнью. Таков был Наньцзян.

Под столетним раскидистым деревом за небольшим столом подросток делал уроки. Несмотря на юный возраст, его сосредоточенность на задаче была превосходной. Прилежно склонив голову, мальчик не шевелился дольше двух часов и выглядел так, словно ничто не могло отвлечь его внимание.

С другой стороны стола стояло широкое кресло, в котором дремал человек, облачённый в одежды кроя Центральных равнин – длинный ханьфу с широкими рукавами. На коленях у него лежал раскрытый сборник классической поэзии. В ногах мужчины копошился маленький хорёк. На зверька никто не обращал внимания, поэтому от скуки он игрался с собственным хвостом.

На приближение стражника с письмом в руках ни подросток, ни взрослый не отреагировали. Стражник сделал поступь тише и остановился поблизости, молча наблюдая за ними.

Услышав лёгкий шум, мужчина в кресле приоткрыл «персиковые»^[176] глаза и осмотрелся. На вид ему было лет двадцать пять. Кроме исключительной красоты, этот человек обладал ясным взглядом, в котором всегда таилась лёгкая улыбка, добавлявшая ему привлекательности.

Маленький хорёк проворно запрыгнул к нему на руки, а затем перебрался на плечи, оплетя хвостом подбородок хозяина.

Стражник почтительно передал послание: