Текст книги "Далекие странники (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 45 страниц)

Разве это не было странно?

Примечание к части

∾ «Восьмой день двенадцатого месяца пятьдесят третьего года» – древний китайский календарь делил время на 60-летние циклы. Для полноты даты не хватает указания года эпохи царствования.

∾ До прихода весны – Вэнь Кэсин имеет в виду Праздник весны (Новый год по лунному календарю). То есть он планирует остаться в Поместье марионеток примерно на 20 дней.

∾ «Ты – то же, что я, а я – то же, что ты» – строки из стихотворения поэтессы Гуань Даошэн (管道昇) о близости влюбленных. Следующая строка звучит так: «И с нами – большая любовь». В тексте и примечании используется перевод М. Басманова.

∾ «Положил ладонь ему на талию» – 禄山之爪, или «коготь Лушань» (в оригинале). Имеется в виду генерал Ань Лушань, который случайно поцарапал грудь Ян Гуйфэй. Это было большой проблемой, потому что они боялись, что император Сюань Цзун (муж Ян Гуйфэй) увидит эту отметину.

Том 2. Глава 53. Новогодний пир

Вэнь Кэсин не бросал слов на ветер. Взобравшись на валун, которым была запечатана гробница Лун Цюэ, он поклялся сложить для почтенного мастера самую пышную эпитафию, сколько бы времени это ни заняло. Сказано – сделано. Свет не видывал более роскошной могильной надписи.

Вэнь Кэсин трудился так скрупулезно, словно расшивал шёлк цветами. За день он вырезáл от силы десяток иероглифов, придирчиво изучая со всех сторон каждый штрих. Жизненно важно было выстроить слова по линейке, зарифмовать строки и довести начертание до идеала. Закончив очередной символ, Вэнь Кэсин закладывал руки за спину и подолгу любовался своим творением. Время от времени он одобрительно качал головой, словно читал шедевр Ли Бо^[359] или чувствовал себя новым воплощением Ду Фу.^[360]

На самом деле эпитафия давным-давно перестала быть таковой, потому что фантазия Вэнь Кэсина отклонилась в дебри на тысячу ли^[361] и бесповоротно заплутала. Если бы он составлял контракт на покупку осла, ни единый волос животного не был бы упомянут ни на одной из страниц. Даже снисходительный Чжан Чэнлин вынужден был признать: добрый господин Вэнь так увлёкся творчеством, что совсем позабыл о покойном дедушке Лун Цюэ.

Пока шла работа над эпитафией, Чжоу Цзышу быстро оправлялся от ран, нанесённых марионетками. Он с детства учился выживать в цзянху и с тех пор достаточно закалил тело и дух – где сядешь, там и слезешь. Через пару дней он уже вовсю бегал и прыгал, всё такой же гибкий и легкий. Зажатый между скал задний дворик отлично подходил для тренировок Чжан Чэнлина, и Чжоу Цзышу, не жалея сил, гонял своего юного ученика до седьмого пота. Наскакавшись по крышам и стенам, Чжан Чэнлин валился с ног от усталости, но безропотно терпел страдания. Лишь бы шифу не вспомнил, что пора продолжать путь.

Однако недели шли, а Чжоу Цзышу не спешил трогаться с насиженного места. Вероятно, ждал хорошей погоды. Зима выдалась такой студеной, что холод достиг Шучжуна, и люди брали пример с лесной живности, сберегая силы до тёплых дней. Так промелькнул праздник Двенадцатой Луны,^[362] а за ним малый Новый год.^[363] Всё это время с утра и до вечера поместье Марионеток ходило ходуном от шума и гама, хотя в огромном доме обитало всего трое жильцов.

Поначалу Вэнь Кэсин старался вести себя смирно и чаще прикусывать язык. Слишком свежа была в памяти та ночь, когда он баюкал в объятиях А-Сюя, сжавшегося в комок испепеляющей боли. Пролежав так до рассвета, Вэнь Кэсин зарёкся драться и спорить с этим несчастным. Он и раньше понимал, что «гвозди семи отверстий» созданы не для радости, но такие нечеловеческие пытки были всё-таки чересчур. Теперь сердце Вэнь Кэсина обмирало перед каждым закатом и обливалось кровью при одном взгляде на Чжоу Цзышу. В такие моменты Вэнь Кэсин начинал носиться с живым человеком, как с фарфоровой куклой. Даром, что эта кукла больше напоминала бесчувственную статую. До такой степени Чжоу Цзышу был безжалостен к себе и равнодушен к еженощной агонии.

Память у него была как у бабочки-однодневки. Стоило забрезжить рассвету, и жизнь начиналась заново. Весь день этот умирающий творил, что хотел, бранил и высмеивал других в свое удовольствие, и всё ему было как с гуся вода. Умывшись поутру, Чжоу Цзышу забывал ночные муки, и за завтраком так бодро орудовал палочками, что за ним было не угнаться. Ни подавленности, ни разбитости – и не скажешь, что он одной ногой в могиле! В результате Вэнь Кэсин вынужден был признать, что некоторые люди просто не созданы для неги, и баловать их себе дороже. Свинья и та была бы благодарнее.

Тем временем повседневные заботы не давали заскучать. Пока в поместье заправлял Лун Сяо, окрестные жители снабжали его всем необходимым раз в месяц. Болезненно подозрительный, зависимый от своих механизмов, Лун Сяо ни разу не появлялся на людях. Вместо него товар забирали марионетки. Теперь не помешало бы заново отладить этот процесс. Припасы заканчивались, а Новый год стоял на пороге.

Чжоу Цзышу и Вэнь Кэсин потратили полдня на то, чтобы пристроить к делу бесхозную прислугу. Все это время они ни на миг не прекращали словесное состязание и придумали для ржавой рухляди несметное количество прозвищ, одно другого обиднее. Но в итоге оба были посрамлены. Марионетки наотрез отказались подчиняться сомнительным проходимцам.

Кончилось тем, что Хозяин Долины самолично отправился на поиски пропитания. Поломав голову над картой округи, он отыскал под горой деревню и произвёл на тамошних обывателей неизгладимое впечатление. Крестьянам давно примелькались молчаливые марионетки. Но когда с неба спустился человек из плоти и крови, его приняли за дивное божество, случайно заглянувшее в их захолустье. «Божество» запаслось едой и отбыло в свои чертоги, продемонстрировав великолепный цингун, а озадаченные селяне ещё долго кланялись ему вслед. Таким образом, вопрос с провиантом был улажен, и обитатели поместья Марионеток окунулись в предновогоднюю суету.

Встреча Нового года всегда требовала основательной подготовки. Для простых людей это был главный праздник. Трудясь с утра до ночи, они отказывали себе в хорошей еде и одежде, но продолжали надеяться, что в следующем году будут сыты. Или хотя бы не умрут с голоду. Они надеялись, что год пройдет мирно, и вся семья от мала до велика вновь соберется за праздничным ужином. Они надеялись, надеялись и надеялись… Но из поколения в поколение жизнь этих людей была так тяжела, что разочарования копились как снежный ком. Нужда и горе давно въелись в их кости, и тревога всегда таилась в глубине глаз, даже если не была видна на лицах. Лишь на один день они могли оставить заботы за порогом. Повеселиться вдоволь, зажечь несколько шумных петард и поесть досыта. Не чувствовать себя одинокими и не думать о завтрашнем утре, когда придётся снова затянуть пояса. Они терпели долгие месяцы, чтобы дать себе эту крохотную поблажку. Нельзя было не созвать родных в Новый год, как бы плохо ни шли дела.

Повелитель горы Фэнъя не мог и представить, что будет готовить праздничный пир своими руками. Но он твердо вознамерился устроить достойное торжество, а Чжан Чэнлин и Чжоу Цзышу были равно бесполезны. Один ещё вчера был знатным наследником и теперь, несмотря на рвение, только мешал и путался под ногами. Другой не желал отказываться от господских замашек и всячески отлынивал от работы. В канун торжества Вэнь Кэсин разрывался между делами и только поэтому, не подумав, бросил Чжан Чэнлину:

– Эй, малец, быстренько зарежь того цыпленка и тащи сюда!

Чжан Чэнлин содрогнулся от макушки до пяток. Искоса глянув на свирепого петуха в дальнем углу двора, он трясущимся пальцем указал на себя, а потом на птицу.

– Я должен убить его, старший? Я верно понял?

– Боишься, что он первым тебя заклюет? – усмехнулся Вэнь Кэсин. – Давай шустрее! Курятину надо долго тушить, иначе вкус и аромат будут не те.

Чжан Чэнлин онемевшими руками взял тесак и на цыпочках пересёк двор, подкрадываясь к жертве. Собравшись с духом, он высоко поднял оружие над головой, стиснул зубы, зажмурил глаза, задержал дыхание – и рубанул, что было силы. Петух, разумеется, увернулся. Вытянув шею и угрожающе хлопая крыльями, он издал боевой клич в готовности драться насмерть. Чжан Чэнлин сделал ещё два шага на подгибающихся коленях и попытался схватить птицу. Но петух мигом раскусил его манёвр и кровожадно вонзил клюв в протянутую руку. Как он и рассчитывал, противник лишь притворялся смелым и отступил после первой крови. Почуяв слабину, петух ринулся в атаку. Тут уже стало не разобрать, кто жертва, а кто охотник. Чжан Чэнлин и его пернатый недруг носились кругами по двору, отчаянно кудахча и причитая.

Все это время Чжоу Цзышу сидел на корточках перед кухонной дверью, вертел в зубах соломинку и наслаждался представлением. Не выдержав, Вэнь Кэсин высунулся из кухни и легонько пнул его для пробуждения совести.

– Великий мастер меча, ты ведь не погнушаешься прекратить его страдания?

Чжоу Цзышу оглянулся, молча подняв бровь, когда отчаянный вопль Чжан Чэнлина, казалось, достиг подножья горы:

– Шифу-у-у! Спаси-и-и!

После этого благородный господин Чжоу всё-таки оторвал задницу и послушно выдвинулся на борьбу с цыплёнком. В конце концов, убивать птиц было не труднее, чем людей. На этот раз храбрый куриный воин встретил достойного противника и испустил дух, не успев кукарекнуть последнее слово. В следующее мгновение он уже был ощипан и выпотрошен – выяснилось, что выпускать кишки Чжоу Цзышу тоже умеет. Разделавшись с птицей и ополоснув руки, он меньше чем через минуту вернулся в состояние праздного покоя. Вэнь Кэсин оценил скорость работы, насмешливо отметив про себя, что господин Чжоу заткнёт за пояс любую хранительницу домашнего очага.

– Может, ты и огонь разведёшь? – поддразнил он, нарезая овощи.

Перед печью уныло пылилась марионетка, а значит, люди давно здесь не хозяйничали. Пока Чжоу Цзышу отодвигал с дороги бесполезное чучело, Вэнь Кэсин продолжал развлекать его беседой. Как бы ни был занят господин Вэнь, он никогда не упускал случая подтрунить над кем-нибудь.

– Мало того, что у Лун Сяо был дурной характер, так у него и вкус был дурной! Разве можно доверять приготовление еды бездушным механизмам? Пища обязана пройти через человеческие руки. Теплые чувства – важная составляющая хорошего блюда. Особенно, если чувства самые нежные. Такой вкус ни с чем не спутаешь.

Подмигнув Чжоу Цзышу, он игриво пообещал:

– Погоди до ночи, попробуешь и сам убедишься.

Чжоу Цзышу пропустил мимо ушей обычный поток вздора. Присев перед печью, он несколько минут всматривался в неё, как в заклятого врага, а потом неуверенно поднял щипцы для углей. Это громоздкое приспособление было рассчитано на марионеток и не подходило человеку. Но Чжоу Цзышу сосредоточенно возился с щипцами, перекладывая их из руки в руку и пытаясь разжать. Плита всё это время оставалась холодной. Заскучав в ожидании, Вэнь Кэсин не удержался от очередной шпильки:

– Долго ты будешь хлопать ресницами? – осведомился он через плечо. – Я дождусь огня или нет?

Чжоу Цзышу никогда не трудился растопником, но верно определил, что гореть пока нечему. Притащив дрова, он сложил их в печь и просунул следом голову, выясняя, осталось ли свободное место. Легче было сразу подбросить вторую охапку и больше об этом не вспоминать. Поэтому Чжоу Цзышу добавил столько поленьев, сколько удалось втиснуть, и лишь тогда поджег их. На свою беду. В мгновение ока его объяла клубящаяся чернота, и кухню заволокло мраком. Чжоу Цзышу проворно отскочил к дальней стене и замер в замешательстве, выставив перед собой щипцы. Вэнь Кэсин ахнул и метнулся к печи. Заходясь кашлем, он выгреб половину дров и обернулся.

– Ты что творишь?! Задумал спалить весь дом в честь праздника?

Чжоу Цзышу решительно взял себя в руки и начал доказывать с умным видом, что всему виной сырой воздух и гнилая древесина. Рассуждал он очень складно, но всё равно был с позором изгнан во двор следом за Чжан Чэнлином. Учителю и ученику осталось только сесть друг напротив друга и терпеливо дожидаться кормёжки – больше ничем они помочь не могли. Когда Вэнь Кэсин, наконец, вернулся к стряпне, по его лицу катились крупные слезы – то ли от едкого дыма, то ли от того, каких бестолковых спутников он себе подобрал. Спасать новогодний ужин пришлось в одиночку, и когда всё было готово, на небе уже горели звезды.

Хотя снаружи похолодало, а оконные решетки дребезжали под натиском северо-западного ветра, в доме непогода не ощущалась. От расставленных вокруг стола жаровен поднималось тепло, воздух казался сладким из-за подогретого вина. Чжан Чэнлин подтаскивал ароматные блюда одно за другим и очень боялся споткнуться, так как перед глазами висела лёгкая пелена – от дурманящих запахов или от восторга. Лишившись семьи и крова, мальчик боялся стать нищим бродягой и даже не мечтал встретить Новый год по всем правилам. Но, видимо, у богов были лучшие планы на Чжан Чэнлина. Усевшись на своё место, он поглядывал то на Чжоу Цзышу, то на Вэнь Кэсина и чувствовал, как тает тяжесть на сердце.

Чжоу Цзышу повеселел, едва зайдя в пропитанную винным благоуханием комнату. Первым делом он наполнил свою чашу и поднёс её к носу. Полуприкрыл глаза, наслаждаясь чистым и свежим запахом, и лишь после этого сделал неторопливый глоток. Домашнее вино из ближайшей деревни не отличалось изысканностью. Но дыхание этого вина бодрило, вкус таял на языке, и в холодную ночь оно согревало изнутри все тело сверху донизу.

В столице сейчас яблоку было негде упасть. По случаю Нового года комендантский час отменялся, и нарядная толпа заполняла улицы. Чжоу Цзышу помнил ночные ярмарки, и песни Лунной Девы над серебром реки, и изысканные нектары многолетней выдержки. Но в те дни вездесущий запах румян мешал разобрать аромат напитков, а груз обязанностей делал пресным всё, что попадало на язык. Лишь теперь у него появилось время для простых радостей.

Пока Чжоу Цзышу сидел, замерев над чашей, пара палочек подкладывала в его миску немного того, немного этого. Повернув голову, он окинул удивленным взглядом Вэнь Кэсина, который всегда любил отобрать чужое лакомство, а теперь с тихой заботой проносил лучшие куски мимо своего рта.

– Не забывай про еду, пьянчужка! – ласково улыбнулся Вэнь Кэсин, и Чжоу Цзышу почувствовал, что его легонько дернули за струну в сердце.

Вэнь Кэсин помолчал, размышляя о чем-то своём, и негромко прибавил:

– Кажется, это лучший Новый год из тех, что я помню.

Чжан Чэнлин по-прежнему не понимал толком, что собой представляет господин Вэнь, поэтому мог только растерянно моргать и слушать в оба уха.

– Последние несколько лет праздник был для меня поводом приструнить подхалимов и предателей, – задумчиво продолжил Вэнь Кэсин. – После этого мы с Гу Сян спокойно распивали на двоих чайник вина. Но о чём говорить с Гу Сян? Мы просто отмечали то, что прожили ещё год. Если не можешь веселиться с семьей, нет смысла устраивать торжество. Только тошнее делается, – заключил он, покачав головой.

В глазах Чжан Чэнлина старший Вэнь мгновенно приобрел ореол глубокой трагичности, и взгляд мальчика наполнился сочувствием. Растрогать Чжоу Цзышу было сложнее. Он бросил на Вэнь Кэсина колкий испытующий взгляд и усмехнулся:

– А как же все твои задушевные подруги? То есть друзья. Прости, я оговорился.

В шутку он спрашивал или нет, Вэнь Кэсин лишь безразлично пожал плечами:

– Один платит за то, чтобы не пить в одиночку. Другой раздаривает улыбки каждому встречному, но тело продаёт по лучшим ценам. Где же тут семья и где праздник? А-Сюй, ты напрасно унижаешь себя такими сравнениями, – предупредил он мягко. – Твоя ревность – плохая приправа к хорошему ужину.

У Чжоу Цзышу возникло острейшее желание опрокинуть свою чашу на голову господину Вэню, но рука не поднялась расплескать доброе вино. После тяжелых колебаний он все-таки вылил остатки выпивки себе в глотку, так ничего и не ответив.

Когда восхитительный ужин был съеден и разговоры пошли на убыль, Чжан Чэнлин поспешил на улицу с вязанкой петард. Через минуту двор наполнился треском и вспышками света. Алые искры взлетали ввысь, рассыпались в ночном небе и опадали огненным дождём. Глядя на такую красоту, Чжан Чэнлин вдруг рассмеялся по-детски звонко и безмятежно. Что бы ни случилось в этом году, холода уходили, уступая место весне.

Устроившись на ступенях крыльца, Чжоу Цзышу продолжал наслаждаться вином. Вэнь Кэсин присел рядом, выхватил из его руки чашу и лукаво усмехнулся. Отыскав на фарфоре место, которого Чжоу Цзышу касался губами, он с удовольствием допил вино с того же края и медленно слизнул последние капли, словно не мог насытиться вкусом. Чжоу Цзышу отвернулся, чувствуя, что уши начинают гореть. Тогда Вэнь Кэсин со смехом взял его замёрзшую руку и прижал к своей груди, отогревая ледяные пальцы. Про себя он подумал, что это определённо был лучший Новый год за всю треклятую жизнь.

Примечание к части

∾ Ли Бо (современное произношение Ли Бай) или Ли Тай-бо ( 李白; 李太白; 701-762/763 г.) – китайский поэт времен династии Тан.

∾ Ду Фу (杜甫; 712-770) – один из крупнейших поэтов Китая и выдающийся классик времен династии Тан.

∾ Ли – мера длины, примерно 0,5 км (в древности ок. 400 м).

∾ Лаба (腊八) – 8-й день двенадцатого месяца, день просветления Будды Шакьямуни. Традиционным праздничным угощением является каша Лабачжоу (腊八粥), которая связана с легендой о просветлении.

∾ Малый Новый год – 23/24-й день двенадцатого месяца, относится в контексте к 祭灶节 («праздник жертвоприношения кухонному богу»). В этот день принято убирать дом, подносить пищу и закрашивать рот изображения бога кухни подслащенной жидкостью.

Том 2. Глава 54. Пробуждение

Опустилась ночь.

Весна уже вступила в свои права, и при свете дня воздух наполнялся ароматами просыпающейся природы. Но после заката зима ещё напоминала о себе внезапными заморозками и тонким ледком на реках. У недавно оттаявшего ручья стоял человек в багряной одежде с кроваво-красным родимым пятном на пол-лица. Это был Сунь Дин, Скорбящий Призрак.

Сунь Дин внимательно осматривался вокруг. Одна его рука была отведена в сторону, согнутые пальцы на ней напоминали когтистую птичью лапу. В темноте бросалось в глаза неестественное сверкание ладони, которое никак не могло быть бликом лунного света на коже. Несколько теней отделились от окружающей темноты и бросились к нему. Сунь Дин мгновенно взвился в воздух и вступил в схватку с одетыми в чёрное людьми.

В десятке великих призраков Долины самыми могущественными считались Скорбящий Призрак, Призрак Висельника и Призрак Непостоянства.^[364] Это не означало, что остальные не представляли опасности. Просто указанная троица пустила корни в Долине раньше других. За долгие годы интриг, привлечения сторонников и уничтожения противников каждый из них стал влиятельной силой, которую не сбросишь со счетов.

Скорбящий Призрак не являлся непревзойдённым мастером кунг-фу, но его «ладонь ракшасы» была уникальна. В настоящее время в улине Центральных равнин больше никто не владел этой техникой. Поражённые «ладонью ракшасы» погибали, не сделав и трёх шагов. На трупе находили отличительный знак в виде ладони. Даже два знака – удар проходил насквозь, оставляя тёмные отметины на груди и спине. Это было действительно устрашающе.

Несмотря на внезапную ночную засаду, Сунь Дин ничуть не растерялся. Пара его смертоносных ладоней мелькала в воздухе, уничтожая противников, словно жуков. Атакующие явно переоценили свои возможности. Вскоре бой закончился: оставшиеся в живых в панике разбежались. Скорбящий Призрак не стал никого преследовать. Он подошёл к одному из трупов, лежавшему ничком, и задрал на нём рубаху. Увидев маску призрака, вытатуированную на пояснице мертвеца, Сунь Дин криво усмехнулся.

Через полчаса на месте действий появился ещё один человек. Он приблизился к Сунь Дину, наклонился, чтобы рассмотреть татуировку на трупе, и скупо спросил:

– Что произошло?

Скорбящий Призрак спрятал ладони в рукава, окинул прибывшего равнодушным взглядом и холодно отметил:

– Ты опоздал, лао Мэн.

Этот лао Мэн был ни кем иным, как помощником Гу Сян в ту ночь, когда Чжоу Цзышу и Вэнь Кэсин выбирались из пещеры-ловушки. Как и тогда, лао Мэн был одет в простую грубую одежду. При быстрой ходьбе он слегка прихрамывал на левую ногу, но это бросалось в глаза только внимательному наблюдателю. Открытое лицо лао Мэна могло показаться добрым и приветливым, если бы не омрачавшая его в данный момент угрюмость. Переднюю часть его тела закрывал длинный фартук, как у работников скотобойни. Следуя велению Вэнь Кэсина, лао Мэн всё-таки нарядился мясником.

Присев, он перевернул труп, сорвал с него маску коротко вздохнул и поднялся на ноги.

– Один из подчинённых Сюэ Фана! – покачал головой лао Мэн.

Заметив, что Сунь Дин с любопытством рассматривает мясницкий фартук, он сразу пресёк недомолвки:

– Хозяин Долины приказал мне так одеться. Сунь-сюн хочет высказаться по этому поводу?

– Хозяин Долины? – из уст Сунь Дина вырвался презрительный смешок. – Неужели этот неотёсанный юнец, который не произведёт на свет потомков, стоит того, чтобы так пресмыкаться? Ты того и гляди начнёшь заискивать перед ним, как ручная собачонка!

Лао Мэн бесстрастно выслушал желчные колкости. И также бесстрастно уточнил:

– Ты повторишь это в его присутствии?

Веко Сунь Дина дёрнулось от старых воспоминаний, и он недовольно фыркнул. Обдумав вопрос ещё раз, Скорбящий Призрак предпочёл вернуться к ночному нападению:

– Раз это слуга Сюэ Фана, тебе стоит доложить о нем Хозяину Долины. Пусть он узнает, что дерзость Сюэ Фана перешла все границы. Призрак Висельника нарушил закон Долины, уйдя без разрешения, а теперь пытается заставить меня молчать.

Лао Мэн нехотя признался:

– Я не могу связаться с господином. Уже давно…

– А что насчёт этой мелкой девицы, Пурпурного Призрака? – нетерпеливо перебил Сунь Дин.

Лао Мэн покачал головой в знак того, что и её не может найти, а затем спросил:

– Сунь-сюн, думаешь, Сюэ Фан и на этот раз так действует из-за Кристальной брони?

При упоминании Брони глаза Сунь Дина остро вспыхнули, но он быстро отвёл взгляд и невозмутимым тоном предупредил:

– Сюэ Фан весьма амбициозен. Если хочешь моего совета, тебе… и твоему Хозяину Долины нужно действовать крайне осторожно. В противном случае… хм‌…

Лао Мэн помолчал, а затем задал внезапный вопрос:

– Убийство Шэнь Шэня твоих рук дело?

Сунь Дин удивлённо приподнял бровь и слегка отстранился.

– Что я слышу? Ты пытаешься меня прощупать? – уточнил он, наигранно растягивая гласные.

Лао Мэн загадочно улыбнулся и легонько ткнул собеседника пальцем в грудь.

– Сунь-‌сюн‌, поговорим прямо, как здравомыслящие люди,^[365] – предложил он, понизив голос. – Нет смысла скрывать, что все хотят Кристальную броню. Помимо Сюэ Фана, наши менее влиятельные призрачные друзья тоже включились в игру. Призрак Сплетника, этот мелкий подлец, осмелился устроить западню в подземной пещере. Он поставил на кон свою жалкую жизнь, чтобы убить Хозяина Долины. Все понимают – тот, кто заполучит Кристальную броню, станет следующим повелителем горы Фэнъя… Если ты не стремишься к этому, почему продолжаешь преследовать ребёнка семьи Чжанов?

Сунь Дин поперхнулся воздухом. Прокашлявшись, он наконец выдавил из себя объяснение:

– Мне нужно, чтобы мальчишка подтвердил виновность Сюэ Фана.

Его собеседник воздержался от комментария и понимающе улыбнулся. Сунь Дин ненавидел эту улыбку лао Мэна. Как и улыбку его сумасшедшего господина, Вэнь Кэсина. Невозможно было определить, какие мысли таятся за таким выражением лица. Но, без сомнения, говорящему было, что скрывать.

–Призрак Непостоянства, – негодующе рыкнул Сунь Дин, – в какие игры ты играешь?

Лао Мэн покачал головой, продолжая улыбаться:

– Сунь-сюн, тебе не стоит беспокоиться о наследнике Чжанов. Он сейчас с Хозяином Долины. Если мальчишка вспомнит что-то важное, господин узнает первым. В данный момент, после смерти Шэнь Шэня и бесследного исчезновения двух фрагментов Брони из поместья Гао, я считаю, нам надо сначала схватить Сюэ Фана, а потом принять решение. Что скажешь?

Сузив глаза, Сунь Дин смерил свирепым взглядом дружелюбное лицо собеседника, неприязненно фыркнул напоследок, развернулся и пошёл прочь.

– – – – -

В это же время в поместье Марионеток, затерянном среди бесчисленных горных вершин Шучжуна, означенный Хозяин Долины Вэнь вёл нешуточную борьбу. За одеяло.

С наступлением весны погода теплела, больше не было нужды согревать друг друга ледяными ночами, и самые поэтичные оправдания из серии «давным-давно потрёпанное одеяло холодно, как железо»^[366] потеряли силу. Более того, Чжоу Цзышу специально поручил Чжан Чэнлину прибраться в комнате приставучего нахала по фамилии Вэнь. Это ничего не поменяло: каждый вечер Вэнь Кэсин упрямо пробирался в спальню Чжоу Цзышу. Поначалу он приносил с собой что-нибудь, чтобы укрыться. Но в последнее время мошенник беззастенчиво заявлялся с пустыми руками, претендуя и на место на чужой кровати, и на место под чужим одеялом.

Этот ветхий кусок хлопковой ткани превратился в бесценный трофей. Стороны перебрали все известные приёмы борьбы: от шаолиньской техники Цинна^[367] до бросков тайцзи. Наверное, они испробовали каждый стиль, подходящий для ближнего боя. В какой-то момент оба разгорячились так, что одеяло стало лишним. Следует признать, Чжоу Цзышу не был на пике формы. Поэтому после примерно ста обменов атаками он потерпел поражение.

Ужасно гордый собой Вэнь Кэсин одной рукой прижал к подушке чужое запястье, а другой рукой притянул к себе бóльшую половину одеяла. Сверкая радостной улыбкой, он позвал Чжоу Цзышу:

– Ложись поближе, А-Сюй! Я буду обнимать тебя, пока не заснёшь. Уверяю, ты нипочём не замёрзнешь!

Чжоу Цзышу захотелось сбросить наглеца с кровати. Он ответил на предложение пренебрежительным взглядом и усмехнулся:

– Во-первых, ты не надушен. Во-вторых, ты совсем не мягкий. Твоя грудь – это грёбаный ряд острых рёбер – всё равно что обниматься со спинкой кровати! Нет уж, большое спасибо.

Возмущённый подобной оценкой Вэнь Кэсин оскорблённо притянул ладонь Чжоу Цзышу к своей груди:

– Полная ерунда! Мои рёбра вовсе не выпирают. Если не веришь на слово – убедись сам!

Чжоу Цзышу пнул Вэнь Кэсина в голень и отнял руку, тряся ею, будто коснулся чего-то неприятного. Обняв отвоёванное одеяло, Вэнь Кэсин досадливо цокнул языком:

– Ну ты и странный! Я ведь не возражаю против твоих прикосновений, а ты этим пользуешься и тут же строишь из себя ханжу. Объяснить такое поведение можно…

Чжоу Цзышу отказывался слушать этот вздор. Раз он не мог пресечь ситуацию, то, по крайней мере, мог сбежать. В крайнем случае он готов был укрыться в комнате Чжан Чэнлина, приказав мальчишке перебраться спать на пол. С этими мыслями Чжоу Цзышу сел и набросил на плечи плащ.

Однако не успел он встать с кровати, как к его плечу под неестественным углом метнулась чужая рука, до того скрытая одеялом. Чжоу Цзышу ушёл от прикосновения, склонившись набок, но уже в следующий миг перестал чувствовать половину тела и упал. Прямиком в распростёртые объятия. Следом за ним на постель опустилась тыквенная семечка… оружие, которое его сразило. Дерзко улыбаясь, Вэнь Кэсин продолжил нести чушь, склонившись к самому уху Чжоу Цзышу:

– …Объяснить такое поведение можно тем, что человек чувствует стыд из-за тайных похотливых желаний. Видишь, ты уже бросаешься на меня! Разве я не прав?

Чжоу Цзышу растерял все слова. Он совершенно не мог вообразить причину, по которой кто-то, ложась спать, брал с собой семечки, чтобы использовать их в качестве метательного оружия.

Вэнь Кэсин выглядел довольным как кот, объевшийся сметаны. Догадавшись о ходе мыслей Чжоу Цзышу, он добавил:

– Грецкие орехи у меня тоже есть. Хочешь?

При упоминании грецких орехов по коже Чжоу Цзышу пробежали мурашки. Он изобразил широкую улыбку и, внутренне содрогаясь от собственной выходки, нарочито дерзко произнёс:

– Ты так настойчиво хочешь присутствовать при моём сне?^[368] Будешь обниматься до утра, или всё же решишься доставить мне удовольствие?

Глаза Вэнь Кэсина засияли. Он уложил Чжоу Цзышу на спину и провёл руками по кромке его нижних одежд, взволнованно повторяя:

– Я не мог просить о большем удовольствии. Я не мог желать большей привилегии…

Воздействие семечки на акупунктурную точку было лёгким. Вэнь Кэсин не хотел всерьёз и надолго обездвиживать Чжоу Цзышу, и тому удалось быстро избавиться от онемения, пока прикосновения становились всё более откровенными.

После побега из столицы Чжоу Цзышу‌ ни с кем не был близок. Как-то не было настроения. Во-первых, из-за гвоздей. Во-вторых, из-за бесконечной череды неприятностей. А сейчас дразнящие касания огненными искрами воспламенили его тело. Ситуация стремительно выходила из-под контроля. Чжоу Цзышу схватил запястье Вэнь Кэсина и выдохнул сквозь зубы:

– Хозяин Долины слишком добр… Но мне… придётся… изв… извиниться… за отказ.

– Забудь о лишней вежливости, – осклабился Вэнь Кэсин. – Но ты неправ, отказ от подарка является признаком неуважения.

Чжоу Цзышу выдавил натянутую улыбку:

– Боюсь, я недостоин столь драгоценного дара, ибо не смогу ответить тем же.^[369]

Положение грозило зайти в тупик, но тут из комнаты Чжан Чэнлина раздался громкий крик. Чжоу Цзышу мгновенно сосредоточился, оттолкнул Вэнь Кэсина, вскочил и сорвался с места, на ходу накидывая плащ. Вэнь Кэсин покачал головой, поднёс ладонь к лицу и, прикрыв глаза от наслаждения, глубоко вдохнул опьяняющий запах. Через мгновение он тоже поднялся с кровати и неторопливо проследовал из комнаты.

Чжан Чэнлину всего лишь приснился кошмар. Когда Чжоу Цзышу пинком распахнул дверь и вошёл, он увидел разметавшегося мальчишку с крепко зажмуренными глазами. Взмокший от пота, тот бил по воздуху кулаками и ногами, бормоча что-то невнятное. Чжоу Цзышу потряс Чжан Чэнлина, но тот не проснулся. Тогда Чжоу Цзышу взял запястье мальчика и направил тонкий поток ци. Тело Чжан Чэнлина ещё раз дёрнулось, затем он резко сел, выкрикнул:

– Не убивайте её! – и уставился невидящими глазами в черноту.

Постепенно на лице мальчика, измученного жуткими видениями, появилось выражение лёгкого замешательства. Взгляд Чжан Чэнлина блуждал, пока не остановился на Чжоу Цзышу.

– Шифу…

Чжоу Цзышу погладил его по голове и немного надавил на плечи, укладывая обратно.

– Засыпай.

После этого он сел рядом, прислонился к спинке кровати и закрыл глаза, скрестив руки на груди, словно собирался до рассвета охранять сон Чжан Чэнлина.

Мальчик долго молчал, а затем слегка потянул рукав учителя и тихонько проговорил: