Текст книги "Бестиарий Грейвза (СИ)"
Автор книги: Pathologist
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)
Но из всех правил бывают исключения. Ведь в этих прогнозах не было тощей, нескладной и слишком восторженной Тины Голдштейн со значком аврора.
Через год Голдштейн стала одной из главных головных проблем. Она не следовала правилам, не соблюдала субординацию, была слишком эмоциональна. Поэтому сомнение в верности его выбора, озвученное Уоллесом, но которое поддерживали остальные авроры, было вполне оправдано. И тем не менее, Тина стала их коллегой.
Грейвз и сам не мог с уверенностью сказать, почему решил подписать приказ о принятии её на работу под своё крыло. Однако годы спустя он со страхом понимал, что стоило ему тогда проявить чуть больше рационализма, и он бы жил и дальше той же серой, подчинённой строгому порядку и тяжёлым мыслям жизнью, в которой не было бы яркой, живой искры, заставлявшей его мечтать и радоваться. В его жизни не было бы Тины.
И в этот момент, вдыхая полные лёгкие пахнущего раскалённой магией воздуха, он с невероятной ясностью понял, что спокойно прожил бы эту однообразную жизнь, лишённую радости, если бы она не появилась перед ним с остальными стажёрами. И умер бы спокойно, без сожалений и печали. Но она появилась. И он оставил её рядом с собой. И теперь лишиться её значило бы умереть вместе с ней – медленно, мучительно и жестоко. Осталась бы лишь оболочка – бесчувственная, пустая и существующая только потому, что он пока ещё нужен волшебникам Америки.
Одним заклятьем тот маг едва не убил их обоих.
– Какого драного низзла, Тина?! – орал он, расплёскивая вокруг горячий, душивший его страх.
Она стояла перед ним – бледная, оглушённая. Так же как и он, она не верила, что всё ещё жива. Но тонкие девичьи плечи, которые Грейвз сжал слишком сильно, не рассчитав силы, были тёплыми и слегка подрагивающими – живыми. Ему показалось, что от накрывшей в этот момент волны облегчения обмякли все мышцы, превратившись в бессильное желе. Колени задрожали, но Грейвз тут же взял себя в руки – расклеиваться было не в его правилах.
– Ты понимаешь, что чуть не погибла? – спросил он её куда громче, чем рассчитывал, тряся Тину в попытках выгнать из карих глаз затравленное удивление.
Но она не реагировала.
В этот момент в сердце закралось абсурдное опасение – что, если это невиданная Грейвзом магия? Да, её тело здесь. Да, она всё ещё дышит. Но есть на свете твари, которых зовут дементорами. Они оставляют своих жертв именно такими – дышащими, но мёртвыми. Кто знает, какие знания привёз из-за океана Грин-де-Вальд? Почему Тина не реагировала на то, что всегда и во всём хладнокровный босс кричит на неё?
Единственное верное решение пришло само – он даже не стал его обдумывать, повинуясь воле инстинкта. Жива она или уже нет, он больше не мог скрывать своих желаний ни от себя, ни от неё.
Он поцеловал её.
Её губы оставались холодными и безвольными. Тело, которое он отчаянно сжимал, не желая отдавать смерти, было словно изваяно из камня – напряжённое и не реагирующее на его порыв. Грейвз в отчаянии зажмурился. На секунду он поверил, что её больше нет в этом теле. Что Тина так никогда и не узнает, что все эти годы страшный начальник, которого она боялась даже сильнее, чем мадам Президент, на самом деле любил её.
Сердце уже пропустило удар, готовое оборваться и сорваться вниз, навстречу отчаянию и боли, когда губы, с которых он ловил обрывки дыхания, ответили на его поцелуй. И сердце забилось ещё чаще, кружа голову счастьем. Грейвз осторожно отстранился, всё ещё не веря в происходящее – она жива, она ответила на поцелуй! – и взглянул в глаза Тины, наполненные удивлением, недоверием и осторожным счастьем. Наполненные жизнью.
И тут Джинджер, о существовании которой Грейвз успел начисто забыть, подала голос из-под лестницы, нервно рассмеявшись. Маленькая мерзавка заманила их в ловушку. Из-за неё Тина чуть не погибла. Признаться, он не ждал такой грязной игры от своего агента. Грейвз не подал виду, но злость, бурлящая в нём в этот момент, велела ему схватить ребёнка за шкирку и тащить на суд Ковена – и пусть мудрые ведьмы решат судьбу негодяйки. Но втягивать во всё это Тину он не желал.
– Увидимся вечером, – шепнул он ей, радостный и немного испуганный оттого, что она теперь знает то, о чём он так долго молчал. Теперь он беззащитен перед ней.
И готов ко всему, что она с ним сделает.
***
Джинджер не врала – легилименция подтверждала каждое её слово.
– Они мне не доверяют. Устроили проверку на вшивость – велели заманить тебя в ловушку. Брали на слабо. Всё-таки директор магической безопасности не самая беззащитная цель. Теперь, надеюсь, Гнарлак отстанет от меня и я смогу добыть для тебя полезную информацию.
– Постарайся, Джинджер, – хмуро сдвинув брови процедил Грейвз. – Пока что ты меня только подводишь.
***
22 апреля, 1926 г.
Грейвз мог с точностью до минуты сказать, когда именно это произошло.
В полдень, в один из безмятежных обеденных перерывов, они с Тиной аппарировали в одно очень красивое и укромное место на Лонг-Айленде, на берегу залива. Здесь весна ощущалась намного явственнее, чем в каменном сердце Манхэттена. Солнце разбивалось на тысячи блестящих осколков о водную поверхность, слепя и заставляя Тину щуриться. На её губах блуждала рассеянная, счастливая улыбка, а короткие волнистые волосы трепал тёплый бриз. А он смотрел на неё и думал, что она невероятно красива.
Она кормила его сочными, сладкими виноградинками с рук, а Грейвз рассказывал о забавных и не очень случаях, которые пережили он и Канг во времена напарничества. Тина была замечательной слушательницей, одной из тех, которым невольно выдаёшь то, о чём ни с кем никогда ранее не говорил. Сочувствующей, не осуждающей, внимательной.
Неудивительно, что он упустил момент, когда их уединение было нарушено. Кто-то аппарировал за ними следом, не выдав своего присутствия, какое-то время наблюдал за их спокойной, счастливой беседой, затем аппарировал прочь. И этим кем-то мог быть лишь один человек, который знал о любимых укромных местах Грейвза.
Вечером суетливая бумажная мышка велела ему явиться в кабинет мадам Президент. Незамедлительно.
Ему не понравился взгляд секретарши Линор – оценивающий и осуждающий. Телохранители-близнецы окинули его синхронными, скучающими взглядами. Он распахнул двери без стука. Пушистые ковры скрадывали звуки тяжёлых шагов. Марево фимиама душило, заползая в лёгкие без спроса, перша в горле и оставляя на кончике языка отвратительный древесно-сладкий привкус.
– Вы хотели меня видеть, мадам Президент? – спросил он зычным голосом, цепким и профессиональным взглядом окидывая обстановку и облик Пиквери, стараясь выяснить причину столь неожиданного и настораживающего вызова.
– Присаживайся, Персиваль, – лениво кивнула она на пыточное, чересчур мягкое кресло напротив. Глаза Серафины были полуприкрыты, она вальяжно раскинулась в своём роскошном сиденье, будто отдыхала, притомившись за день. Длинные смуглые пальцы обхватывали бокал, наполненный янтарной жидкостью со сладковатым ароматом. – Будешь? – кивнула она в сторону графина, наполненного тем же напитком, внимательно глядя на Грейвза. Несмотря на обманчивую расслабленность образа Пиквери, острый взгляд тёмных глаз, едва ощутимая напряжённость и скованность её тела и выдержанная в дубе медовуха, которую мадам Президент доставала лишь в очень особых случаях, заставили насторожиться ещё сильнее.
– Воздержусь, – нахмурился Грейвз, усаживаясь в кресло. – Что случилось?
– Я настаиваю! – нахмурилась в ответ Серафина, игнорируя его вопрос. Слегка заплетающийся язык свидетельствовал о том, что бокал алкоголя в её руках был далеко не первым.
Грейвз молча откупорил графин и наполнил ещё один бокал, затем отсалютовал и сделал глоток. Кислая сладость напитка смешалась с горькой сладостью фимиама на его языке, создавая тошнотворный в своей приторности букет вкусов.
– Мы празднуем! – возвестила Серафина, салютуя бокалом в ответ. – Сегодня я узнала, что мой друг наконец-то счастлив!
Долю секунды Грейвз был растерян, не в силах понять о чём именно говорит Пиквери. Пока не осознал – о тайном месте на чистом безлюдном пляже берега залива кроме него знала лишь Серафина. Они частенько навещали его в первые годы работы в МАКУСА, чтобы расслабиться и пообщаться. Вскоре эта традиция сошла на нет, потому что оба были слишком заняты, строя свои карьеры. Грейвз вспоминал о нём очень редко, когда напряжение на работе становилось совсем невыносимым. Очевидно, в полном одиночестве так же поступала и Пиквери. И сегодня они оба оказались там. Но на этот раз Грейвз был не один.
– Но вот только мне сообщить об этом он отчего-то не спешил, – с лёгкой горечью в нетрезвом голосе заключила она, одним глотком опустошая половину бокала. Грейвз последовал её примеру.
Когда-то давно, всё на том же берегу, ещё совсем юная, но невероятно амбициозная Серафина Пиквери, тогда ещё всего лишь помощница заместителя главы отдела по международному магическому взаимодействию, расслабленно пила всё ту же медовуху из бокала, наколдованного Грейвзом. Её густые, тогда ещё каштановые кудри трепал лёгкий летний бриз, а заходящее солнце золотило смуглую кожу. Она щурилась, наблюдая как яркий жёлтый диск краснеет, утопая в искрящихся водах залива, а Грейвз смотрел на неё, думая, что она невероятно красива.
– Ты же знаешь, я не создана для отношений, – рассуждала она, слизывая сладкие янтарные капли с пухлых губ. – Я люблю детей, романтику и прочее, но не каждый день. Если есть сладкое ежедневно – оно быстро надоедает, и ты просто не можешь больше им наслаждаться. Каждая новая порция становится настоящим мучением. Мне это вовсе не надо. Возможность стать первым президентом, чьи родители – не-маги, я люблю больше.
Грейвз смотрел на её гладкие тёмные плечи, облепленные бледными песчинками, и сожалел. У неё должны были быть красивые дети. Такие же яркие, как сама Серафина. Жаль, что он их никогда не увидит.
– А вот тебе нужен кто-то, Персиваль, – посмотрела она на него. Последние солнечные лучи будто остались в её взгляде, согревая его. – Ты не из тех, кто сможет быть одинок. Тебе нужен кто-то, кого ты сможешь делать счастливым. Кто сможет сделать счастливым тебя.
Она уже тогда знала его лучше остальных. Разумеется, она была права. Он не был рождён для того, чтобы остаться одиноким.
– Пообещай, что когда ты найдёшь кого-то, я узнаю об этом первой, – улыбнулась Серафина. Солнечные зайчики плескались в её глазах, как в темнеющих водах океана. – Я буду счастлива навещать твоих детей. Ты же знаешь – я люблю детей…
–…но не каждый день, – закончили они фразу вместе и рассмеялись.
– Я обещал сообщить тебе об этом первой, – усмехнулся Грейвз, расслабляясь. – И ты узнала об этом первой. Пусть и не совсем так, как я хотел.
– А как ты хотел? – неожиданно трезво спросила Пиквери, глядя на него чётким, пытливым взглядом, в котором читалось лукавство.
И Грейвз промолчал. Он ещё не загадывал так далеко. Видит Морриган, они с Тиной встречались от силы месяца три, о таких серьёзных вещах он не задумывался. Ему было хорошо, хорошо было Тине. Их обоих устраивал этот тайный служебный роман.
– Или это просто, – пожала плечом Серафина, с почти незаметным презрением скривив губу, – развлечение?
Очень давно они не говорили на такие личные темы. Очень давно их главным предметом для обсуждений было всё – международные отношения, преступность внутри страны, оппозиция, ведьмы из Ковена, не-маги, – всё, кроме того, что касалось их самих. Казалось, они дано уже не знают друг друга. Теперь они чужие. Уже очень давно. И Грейвзу очень не нравился тон, который приняла беседа.
– Может и развлечение, – ответил он ей. Голос его был ровен и спокоен, но в нём сквозил вызов.
«Не лезь не в своё дело», – предупредил он её. И она его услышала. Но не отступила.
– Этот роман не достоин того, чтобы о нём знали? – Голова в изящном, расшитом золотой нитью тюрбане склонилась к плечу. Ему не уйти от ответа.
И он отступил. Бороться с мадам Президент всегда было самоубийственным мероприятием.
– Я не знаю, – признался Грейвз, глядя как мягкий волшебный свет играл на поверхности янтарной жидкости в бокале. – Так далеко я ещё не заглядывал.
– А Голдштейн? – негромко спросила Серафина, не сводя с него тяжёлого взгляда.
Вопрос обескуражил.
– Не знаю, – качнул головой Грейвз. – К чему тебе всё это? – Раздражение подняло свою уродливую голову внезапно, в одно мгновение. – С чего тебя так волнуют мои отношения с Тиной? Мы взрослые люди, разберёмся и без твоего вмешательства.
Смех Серафины был так же неожиданен, как его вспышка гнева. Отсмеявшись, она аккуратно утёрла слезинку с уголка глаза, стараясь не размазать макияж, и заявила:
– Может быть, ты и взрослый, в чём я сильно сомневаюсь, – сквозь утихающий приступ веселья произнесла она, – но Тина Голдштейн совершенно определённо всё ещё очень романтичная юная особа, несмотря на профессию. В том, что те преступники, которых она сажает за решётку – законченные подонки, она уверена и не питает к ним иллюзий. Но я была двадцатилетней и знаю, что больнее всех ранят не враги, а те, кому мы доверяем. Те, кого подпускаем слишком близко.
Гнетущую тишину разбавлял лишь треск горящих в камине поленьев. Было невыносимо жарко.
– Больно ей сделаешь ты, если поймёшь, что эти отношения для тебя не больше, чем забава. Она верит тебе. – Голос Серафины был полон горечи и уже давно бесполезного яда. – Ради всех двадцатилетних глупышек прошу тебя, Персиваль, не соверши ошибки. Не испорти карьеру подающего надежды аврора. Если все поймут, что она твоя любовница, её успехи будут приписываться вашим отношениям, а не её труду. Тину Голдштейн не будут уважать. Она может стать будущей главой внутренней безопасности. Или же просто любовницей шефа. Решать тебе.
Он поставил пустой бокал на поверхность столешницы из тёмного дерева и вышел прочь. Ему вслед мерцали отражавшие пламя огня драгоценные камни-глаза пресс-папье в виде рогатого змея.
А Грейвз думал, что когда-то давно упустил момент и человека, которые сделали из его серьёзной, но жизнерадостной подруги хладнокровную и расчётливую карьеристку.
***
03 мая, 1926 г.
Его затянул водоворот из света и звуков. Всё кружилось и металось, не желая принимать чётких очертаний – возможно, он просто не помнил деталей. Единственным определённым во всей этой мешанине был звонкий, взволнованный детский голос.
– Я подбираюсь всё ближе – вчера Гнарлак вызвал меня к себе и рассказал, что ему не нужны все дети-волшебники, а всего лишь один. И искать его приказал среди немагов. Завтра я постараюсь подслушать его разговор с тем волшебником.
– Хорошо, – ответили губы Грейвза холодным, безразличным тоном, не подчиняясь его воле. – Жду результатов.
Этот раз был последним, когда директор Грейвз встречался с информатором Джинджер.
***
05 мая, 1926 г.
Они шли по уже по-летнему зелёному Центральному парку. Две напряжённые фигуры в тёмных костюмах, засунув руки в карманы пиджаков. Рядом, но порознь.
– Я не понимаю, – тихо, едва слышно, с еле уловимыми жалобными нотками протянула Тина, не глядя ему в лицо.
Грейвз искоса бросил на неё внимательный взгляд. Она понурила голову, считая взглядом кирпичики кладки мостовой, губы её были слегка надуты, как у расстроенного ребёнка, а пряди коротких каштановых волос лезли в лицо, но она не торопилась поправлять их, погружённая в свои невесёлые мысли.
Он обдумывал слова Серафины неделями. «Отступи, если это не серьёзно» – попросила она его в тот день. Больше они не возвращались к этому разговору, делая вид, что его вовсе не было, но Грейвз не мог просто забыть.
«Серьёзно ли?» – спрашивал он себя изо дня в день.
Поначалу он вовсе не задавался такими вопросами, просто наслаждаясь этими особенными моментами с ней, живя одним днём. Казалось, Тина также не строила долгосрочных планов, довольствуясь украдкой переплетёнными пальцами в переполненной кабине лифта, изредка брошенными многозначительными взглядами при коллегах, жаркими поцелуями в кабинете шефа, когда она шла «сдавать отчёты», да долгими ночами в гостиницах. Казалось, тайная связь её вполне устраивала и она и не думала о чём-то большем.
Но Серафина уверяла, что на самом деле всё совсем не так. Кому лучше знать женщину, как не другой женщине?
Вопросом, серьёзны ли их отношения для него, он задавался недолго. Грейвз был уже не столь молод, чтобы тратить время, силы и чувства на что-то однодневное, эфемерное, как летний бриз с залива. Для него их с Тиной отношения были очень серьёзны.
А для Тины? Что для неё было важнее: карьера, или сомнительная связь с мужчиной, который старше её почти вдвое? Все эти недели он мучился этим вопросом, наблюдая за девушкой.
Она рвалась в рейды, уходила с головой в планирование операций, зарывалась в дела с головой так сильно, что Куинни приходилось почти силком уводить её домой по вечерам. Серафина права, со временем из неё вышел бы великолепный, уважаемый аврор. Если он всё не испортит.
И он принял решение. Оно было сложным, болезненным, но кто-то должен был его сделать. Он сообщил Тине о том, что им необходимо расстаться.
Он остановился, притянул девушку к себе и обнял, зарываясь носом в её мягкие, нагретые полуденным солнцем волосы, напоследок наслаждаясь их ароматом, теплом хрупких плеч под его пальцами, её настороженным редким дыханием на своей коже.
– Со временем ты всё поймёшь сама, – так же тихо ответил он Тине нелепой фразой, словно родитель – ребёнку, задающему неудобные вопросы.
Её ответный взгляд был обиженно-горьким, отчаянно-злобным, а в уголках глаз накипали тяжёлые слёзы. Она оттолкнула его от себя слишком резко, аппарировав прежде, чем они сорвались вниз по щекам.
***
21 мая, 1926 г.
Меньше недели ему потребовалось для того, чтобы он осознал, что совершил ошибку, стараясь не совершить ошибку. Какая ирония.
Видеть её каждый день оказалось мукой, сродни Круцио. Кто-кто, а Грейвз разбирался в боли – не раз испытывал на своей шкуре. Тина вела себя подчёркнуто вежливо, прочертив между ними чёткие границы. Безличные приветствия, холодные прощания, сухие, торопливые отчёты – это всё, чего он мог добиться от неё. Не раз Грейвз предпринимал попытки поговорить с Тиной, извиниться и попросить её не принимать всё близко к сердцу – какие её годы, она ещё не раз и не два влюбится и расстанется. Но она успешно избегала его общества.
А такая простая вещь, как предоставить возможность самой Тине решать, что для неё важнее – карьера или отношения, пришла к нему в голову лишь к вечеру пятого дня после болезненного разговора. В конце концов, она не ребёнок и не раз принимала более сложные решения. Но начальственная привычка делать выбор за других въелась в его натуру столь глубоко, что когда пришло время перестать быть в чём-то единственным ответственным, он не смог перешагнуть через неё.
Это был очень важный и сложный урок в его жизни, который он выучил слишком поздно. Не во всех делах его слово было единственно верным и конечным. Чтобы узнать, чего хочет человек, иногда нужно просто спросить.
Необходимо было как-то исправить ситуацию и поговорить с Тиной. Объяснить мотивы такого неожиданного для неё разрыва и спросить, чего она желает, с замиранием сердца малодушно надеясь, что он для неё окажется важнее полной опасностей и событий жизни главы Аврората, до которой она могла бы дослужиться. И он решил, что пойдёт ва-банк, сделав ей предложение выйти за него замуж – всё, или ничего. Начищенное мистером Шепардом фамильное обручальное кольцо миссис Пандоры Грейвз блестело как новенькое, покоясь в ящичке стола в ожидании завтрашнего для, когда Тина или согласится быть с ним, или сама положит конец их отношениям.
Именно о предстоящем разговоре с ней размышлял Грейвз, пересекая антиаппарационную границу, окружавшую особняк Суитуотеров. Вечер каждой пятницы сопровождался чтением книг – Имельда Суитуотер уже очень плохо видела, но страсть к литературе горела в ней не угасая. Мягкие морщинистые пальцы наощупь перебирали петли колючей пряжи на спицах, когда она плела очередную пару носков или свитер, внимательно вслушиваясь в спокойную, немного сонную и монотонную речь Грейвза. Её супруг, Гордон Суитуотер чаще всего засыпал в самом начале вечера чтений в глубоком кресле-качалке у камина, просыпаясь лишь тогда, когда аврор замолкал, закрывая книгу.
Он пересёк границу антиаппарационного барьера и сделал два шага в направлении к крыльцу особняка, выкрашенного некогда в белую, а нынче серую облупившуюся краску. Целых два шага, прежде чем осознал, что барьера здесь никогда не было.
Палочка оказалась в его руке в то же мгновение, а сам Грейвз внимательно огляделся и даже отчего-то настороженно принюхался, словно большой сторожевой пёс, учуявший чужаков на своей территории. Гоменум Ревелио наткнулось на магический блок, мешая ему обнаружить местоположение противников. Медленно, крадучись, шаг за шагом он подошёл к полуприкрытой входной двери. Кто бы ни ждал его за ней, они уже были в курсе его прибытия. Петли двери тоненько скрипнули, когда аврор толкнул её, выставив перед собой палочку в ожидании нападения. И оно не заставило себя долго ждать.
Противников оказалось намного больше, чем Грейвз смог бы одолеть, они атаковали со всех сторон. На мгновение аврор ослеп от десятков вспышек магии, которые сумел отразить. Две с половиной минуты он мог отражать этот напор и, на самом деле, это было очень долго.
И в какой-то момент палочка выпорхнула из его руки, вырванная чужой магией, падая на старые скрипучие половицы и с сиротливым стуком откатываясь к ногам волшебника, который смог победить одного из самых сильных авроров Америки. Геллерта, Грин-де-Вальда, чьё лицо презрительно ухмылялось почти с каждого плаката «Разыскивается», подтверждая слова «вооружён палочкой и очень опасен». Теперь даже двумя палочками.
Где-то в глубине дома тоскливо и одиноко мяукал низзл мистер Тибблз, оплакивая смерть своих хозяев.
***
23 мая, 1926 г.
Несколько следующих дней Грейвз помнил очень смутно.
Его тело стало болью.
Болели мышцы от постоянного напряжения, скручиваемые в тугие жгуты приступами Круциатусов. Суставы ломило от неудобного положения – тело связали по ногам и рукам. Болели даже кости, непонятно от чего. Горло саднило – он всё же сорвался на крики, сам не заметив когда. Во рту ощущался металлический привкус крови – кажется, он прикусил язык, стараясь заглушить боль от заклинаний.
Скрип половиц под тяжёлыми шагами, шорох одежд и задумчивый, мягкий голос вырвали его сознание из тягучей, муторно-серой, но спасительной бездны, в которой не было боли.
– Персиваль Грейвз, директор внутренней безопасности МАКУСА, аврор, ставший легендой при жизни, – протянул голос немного вяло, без интереса. С едва ощутимым налётом разочарования.
Грейвз лежал на полу, уткнувшись лицом в приятно прохладный пол, остужавший горящие нервы. Он постарался сделать вдох, но вместо этого натужно раскашлялся, сплёвывая кровь вперемешку с желчью. Рёбра нещадно болели, мешая дышать, а тело тряслось мелкой, предательской дрожью.
– Наслышан о вас. Жаль, что нам пришлось встретиться при подобных обстоятельствах, – продолжил голос с лёгкой насмешкой.
Аврор открыл глаза, стараясь разглядеть говорившего, но очертания его фигуры плыли, оставаясь тёмными и светлыми кляксами.
– Геллерт Грин-де-Вальд, – почти неслышно прохрипел Грейвз, назвав имя оппонента наугад, вспомнив лицо обезоружившего его мага, – самый разыскиваемый преступник в Европе и Америке. Не могу сказать, что рад встрече.
Полумёртвое ехидство в тоне было наказано новым приступом боли, заставившем выгнуться его тело неестественной, изломанной дугой.
– …мы изловили вашего шпиона, – продолжал меланхолично вещать вкрадчивый голос. Часть его слов Грейвз не понимал, слыша лишь шум крови в ушах и отвратительный писк мигрени, вызванной многочисленными Круцио. – Отчего-то не ожидал от вас столь грязной и умной игры – подослать ребёнка. Однако вы привлёкли моё внимание. В чём-то мы с вами похожи – готовы использовать даже детей, лишь бы достичь своей цели.
– Что… с… девочкой? – прохрипел Грейвз, самые худшие опасения которого подтвердились. Когда Джинджер не вышла на связь несколько недель назад, он всё же надеялся, что она боялась выдать себя, или же ей просто надоело играть в секретных агентов и она снова сбежала, как поступала уже не раз.
– Это должно беспокоить вас в последнюю очередь, – без интереса в голосе ответил Грин-де-Вальд. Грейвз слышал ровные ритмичные стуки каблуков по дереву и дрожь под щекой – мучитель расхаживал по комнате. Спокойно, лениво.
Затем ушёл, будто внезапно потеряв интерес к пленнику.
Так продолжалось не раз. Он приходил и пытал его Круцио, словно развлекаясь, словно заскучавший хозяин, без интереса игравший с любимым псом.
– Должен сказать, что ваша страна – одна из моих самых любимых. Только тут волшебное сообщество почти полностью разделяет мои взгляды на магглов. Они ограничены, слабы, но вместе с тем очень опасны. Собравшись вместе, они способны причинить волшебникам большой вред. Они глупы – им не понять магию. Поэтому они её боятся. Боятся и ненавидят нас. И им никогда нас не понять. Они всегда будут для нас опасны. Всем волшебникам ясно – чтобы мы могли жить спокойно и свободно, не боясь каждую секунду, что можем раскрыть им свою магию, от них следует избавиться. Но, к сожалению, не все ещё готовы пойти на это. Ваше же сообщество ближе к этому, чем все остальные. Знали бы вы, мистер Грейвз, сколько магов откликнулись на мой призыв о помощи. Они везде. Думаете, отчего сваренные вашими зельеварами сыворотки правды не вытягивали из пойманных вами волшебников информацию, в которой вы нуждались? Потому что они на моей стороне. А как я узнал, где вы живёте и чем обычно занимаетесь, чтобы поймать, когда вы наиболее уязвимы? Потому что верные мне люди даже у вас под носом, в сердце ваших владений – в Аврорате. Вы проиграли эту игру, толком не начав.
– Ох, этот фанатизм, – сквозь боль рассмеялся Грейвз. Он был бессилен. Палочки при нём не было, силу, чтобы творить беспалочковую магию, отняла боль. Точнее, его попытки сопротивляться ей. И Грейвз с кристальной ясностью осознавал – живым ему отсюда уже не выбраться. Оставалась лишь бессмысленная бравада. Единственное, чем он теперь мог уязвить врага – слова. – Сколько же таких безумцев я перевидал за все эти годы, мистер Грин-де-Вальд. За всеми этими красивыми словами о свободе и всеобщем благе, которое можно достичь лишь через убийства и разрушения, скрывается одно глупое, примитивное желание взобраться повыше на трон. – Слишком длинную для его нынешнего состояния речь прервал приступ кашля. Грин-де-Вальд терпеливо молчал, ожидая продолжения. – Но ты не продумал одного – вот взберёшься на него – и что дальше? Неужели всё станет хорошо и мирно? Нет, для таких как ты цель – не создание утопии. Твоя цель – бороться. Неважно с кем, неважно против чего. Все эти благородные речи лишь красивая обёртка, чтобы оправдывать больную жестокость, которая живёт в тебе. Ты придумаешь нового врага – и снова, и снова, пока не останется никого. Волшебники этого не допустят. Тех, кто понимает, что борьба – не выход, намного больше. Они не позволят тебе взобраться на этот трон.
Раздались оглушительные, одинокие хлопки аплодисментов мучителя, прозвучавшие издёвкой в тяжёлой, сырой тишине.
– Вы сдались и готовы умереть? – деланно-участливо спросил его Грин-де-Вальд, оставив пламенную речь Грейвза без ответа – Зря. Вначале вы меня не интересовали. В вашей стране кроме союзников, мне нужно кое-что очень важное. Оружие. И мои люди искали его очень долго и, к сожалению, абсолютно безрезультатно. Но мне хватало помощников – и в МАКУСА, и на улицах. А потом попалась ваша маленькая протеже. Надо признать, хитрости и увёртливости ей не занимать. Но дети есть дети – я легко вытянул из неё правду. Шантажировать маленькую девочку? Ай-яй-яй, господин директор, – издевательски-нравоучительно покачал головой волшебник. – Но признаю, ваш ход меня впечатлил. Ведь мне тоже нужен ребёнок. Очень необычный ребёнок. И раз мои помощники не способны его найти, мне нужен игрок покрупнее, в высших эшелонах власти этой страны. И вы так удобно напомнили о своём существовании, подослав ко мне девочку. Теперь и вы мой человек, Персиваль Грейвз.
Собрав остатки сил, аврор натужно и хрипло – словно лай старого пса, – рассмеялся в лицо тюремщику.
– Я скорее умру, чем позволю тебе достичь цели, – сплюнул он кровь под ноги Грин-де-Вальду. Тот лишь приподнял белёсые брови, достал из кармана белый, аккуратно выглаженный платок и тщательно протёр попавшие на ботинки брызги.
– Непременно, – ответил он, – но не сегодня.
И улыбнулся.
***
С 24 мая по 02 июня, 1926 г.
Однако Грин-де-Вальд не бросал слов на ветер. Ему удалось сломать сопротивление Грейвза. Обессиленный пытками и зельями, в понедельник утром главный аврор пришёл на своё рабочее место. Переполненная в этот час кабина лифта не была чем-то необычным – все торопились в свои отделы. Но прижатая к Грейвзу в тесной толпе людей Тина была не очень довольна этим фактом.
– Доброе утро, сэр, – глядя мимо него, немного отстранённо поздоровалась она.
– Доброе, – ровным голосом ответил ей аврор.
Сыворотка правды извлекла из волшебника его слабое место, слегка надавив на которое Грин-де-Вальд сумел наложить на Грейвза такое прочное Империо, что буквально каждое его словно и жест были продиктованы преступником.
– Подчинись мне, или Порпентину ждёт участь похуже, чем твоя, – улыбаясь, словно предвкушающий сытную трапезу хищник, улыбался Грин-де-Вальд. – Ты мне нужен, поэтому мне нельзя поиграться с тобой так, как мне бы хотелось. А она – нет. И ты представить себе не можешь, как я желаю испытать на ком-либо парочку особо тёмных заклинаний…
Грейвз, почти сведённый с ума непрерывными пытками, почти вживую слышал крики боли и плач Тины. И видел довольное, восторженное лицо тёмного мага, которому доставляло удовольствие пытать его Голдштейн.
Разум играл с ним дурные шутки. Грейвз сдался.
– Разорви с ней все отношения, отврати её от себя так сильно как сможешь – нам ведь не нужно, чтобы она поняла, что тобой кто-то управляет, верно? – задал риторический вопрос преступник. И аврор разыграл ту самую отвратительную сценку, предварительно не раз отрепетировав её перед зеркалом.
– Не скрою, наши «отношения» были для меня довольно приятны, но ты стала излишне навязчивой. Они никогда не были для меня чем-то настоящим и серьёзным. Я просто развлекался, – говорил спокойным голосом Грейвз, видя как недоверие в тёплых карих глазах сменяется яркой и острой болью, заставлявшей его сердце обливаться кровью.
