Текст книги "Истинное зло (ЛП)"

Автор книги: Oceanbreeze7

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц)

Во рту Тома было скользко и холодно.

– Я и есть монстр.

Крина впервые нахмурилась.

– Это тот ярлык, который ты теперь ассоциируешь с собой? Монстр?

Она казалась разочарованной или расстроенной чем-то, чего Том не мог понять.

– В этом мире у нас нет настоящих монстров. У нас есть понятия и необъяснимые явления, которые мы приписываем чудовищам. Убийство не делает из тебя монстра, Том Риддл.

Том вздрогнул. Он чувствовал себя опустошенным, как будто что-то выпотрошило его внутренности, как тыкву в Хэллоуин.

– Вы понятия не имеете, что я сделал и что еще сделаю.

Крина издала тихий звук, легкий невесомый вздох.

– Как это лениво, дискредитировать твое будущее и веру, какая она бы у тебя ни была, из-за такой мелочи, как стечение обстоятельств.

– Оставьте мою веру в покое.

– Могу себе представить, – резко бросила она, глубоко врезавшись в него взглядом, словно оголенная проволока в бедро. – Что ты сделал все возможное в своей жизни, чтобы убедить других, что ты именно такой демон, каким хотел бы быть. Возможно, тогда, как ты полагаешь, есть причина, по которой все покинули тебя.

***

– Сюда идет ведьма-медик, – лениво проговорила Крина, наконец-то достаточно расслабившись после некоторого прогресса в психоанализе Тома. – Она ждет снаружи. Она проведет полное медицинское обследование. Тебе нужно обновить бесчисленное множество прививок.

Никотин было единственным, что успокаивало его, когда он пытался подавить желание наброситься.

– Я так и предполагал.

– Еще раз повторяю, тебя не существует в мире документации, – спокойно сообщила Крина – Все медицинские записи связаны с моими собственными диагностическими отчетами и документами. Я буду знать обо всех результатах, но, конечно, никто другой не будет иметь законной возможности ознакомиться с ними.

– Сомневаюсь, что вы сообщили бы об этом Дамблдору, даже если бы я умирал, – сказал Том сухо и горько. Он сделал глубокий вдох, от которого перед глазами все поплыло.

– Ты совершенно прав, – Крина улыбнулась, слегка скривив губы. – Я бы не стала. Он вызывает у меня головную боль и еще больше бумажной волокиты. Ты бы предпочел, чтобы я осталась на время твоего обследования, или просто отправить сову позднее со всеми результатами, которые мы должны проработать?

– Отправьте сову, – резко ответил Том. – А еще лучше купите мне сову.

– Я бы опасалась, что ты убьешь ее назло, – промурлыкала Крина.

– Разве психологи не должны привязываться к своим пациентам?

Крина тонко улыбнулась, едва заметно выражая свое одобрения.

– Ты совершенно прав. Я принимаю только конкретных клиентов с качествами, которые нахожу интересными. Я не могу не чувствовать себя привязанным к ним. Я знаю тебя совсем недолго, но уже очень привязалась. Неужели это делает меня дурой, Том?

Он громко усмехнулся.

– Да. Ты всегда глуп, если испытаешь чувства к кому-то.

Крина улыбнулась, морщинки в уголках ее глаз сморщились.

– Я сказала, что у меня появилась привязанность. Почему идея привязанности приравнивается к нежным чувствам? Это то, во что ты веришь? Что быть очарованным умом другого в конечном счете приведет к дружбе, любви или семье?

Том слегка оскалил зубы.

– Я этого не говорил.

– Не говорил, – согласилась она. – Сомневаюсь, что ты хоть раз в жизни позволял себе привязываться. Или, по крайней мере, не к кому-то живому.

Том не дрогнул, но по легкой ухмылке на лице, она поняла, что в любом случае выиграла этот спор.

– Я буду на связи, – Крина улыбнулась, собирая свои бокалы и полупустую бутылку. Она оставила его с полупустой пачкой сигарет и маггловской зажигалкой.

– Постарайся больше никому не навредить, – заговорила Крина тихим протяжным голосом. – Причинение вреда самому себе-это в пределах моей зарплаты. На других это не распространяется.

Она прошла мимо него, щелкнув каблуками. Как только дверь закрылась, Том схватил ближайшую подушку и с воплем швырнул ее через всю комнату.

Он схватил наполовину стлевшую сигарету, отчаянно закуривая ее, вдыхая с такой силой, что фильтр обжег ему пальцы. Он задыхался от дыма, когда дверь открылась и в комнату ввалилась толстая ведьма.

Она бросила взгляд на дым, прежде чем ее глаза тревожно расширились. Она поспешно закрыла дверь и дрожащими пальцами достала волшебную палочку.

– О боже, это Драконья оспа? – она поспешно подошла, широко раскрыв глаза от дыма.

– Нет, – Том заскрежетал зубами, переворачивая обожженный конец сигареты, чтобы потушить ее о диван. Сигарета удовлетворенно зашипела. – Это маггловское.

– Ох, – Ведьма вздохнула в замешательстве, но, к счастью, больше не обратила на это внимание. – Ну, мы здесь для полной проверки документов, Мистер Риддл! Могу я задать вам несколько основных медицинских вопросов, прежде чем мы начнем осмотр?

Том все равно не мог спорить, поэтому кивнул.

– Вы когда-нибудь раньше лежали в больнице? – бодро спросила она. У Тома чуть не задергался глаз.

– Из-за маггловской болезни, – он стиснул зубы. – Скарлатина.

Она встревоженно моргнула и сделала запись.

– У вас есть какие-нибудь хронические заболевания, такие как астма?

Том демонстративно не смотрел на сигареты, все еще лежавшие рядом.

Вопросы продолжались, продолжались и продолжались по различным темам, на которые Том либо не мог ответить, либо они были очень простыми. Дата его последнего визита к стоматологу (которого Том никогда не посещал), любая травма в младенчестве была за пределами его знаний. Весь раздел, посвященный семейному анамнезу, был ему совершенно чужд.

Это было раздражающе и унизительно, особенно с явно скрытой инфекцией нескольких болезней, которые он узнал по названию: холера, лямблии. Медиведьма выглядела особенно озабоченной, когда ей удалось вытащить полдюжины насекомых из раздражительной чесотки.

– Так, – пискнула она, слегка позеленев. – В тебе 5 футов и 7 дюймов, то есть 170 сантиметров. Немного…о, совсем немного, дорогой. Ты весишь 101 фунт, или 45,8 килограмм. Это индекс массы тела 15,9, что немного маловато для вашего возраста.

Том закатил глаза и небрежно проигнорировал встревоженное бормотание женщины. Он снова включился только тогда, когда она проявила явное беспокойство по поводу различных недостатков питательных веществ.

О, это будет восхитительно, когда она заставит его раздеться.

В конце концов время пришло, и она слегка покраснела от беспокойства. К тому времени, как он был вынужден снять рубашку, она уже успела обратить внимание на несколько вещей, которые выглядели неправильно. Впадины его ключиц, то, как выступали ребра. Рубцы от любительских зелий, которые ему не удалось залечить коммерческими зельями. Маленькие порезы все еще были покрыты струпьями, маленькие отметины все еще кровоточили.

– Ох, – прошептала она в ужасе, и ее лицо брезгливо исказилось еще сильнее. – Милый Мерлин.

Ах, тогда она обратила внимание на его спину.

Она не прикасалась, и он испытал дикое ликование, когда ее глаза слишком долго задержались на грубой татуировке ручной иглой на его предплечье, защищавшая от мелких болезней и недомоганий; удары от плети и кровоточащие раны, и большие фиолетовые синяки, симметричные на его талии.

– И зелья для сна без сновидений тоже, – заговорил Том почти мурлыкающим тоном, бодрым в том смысле, что медиведьма, вероятно, завтра возьмет отпуск, – По крайней мере, на месяц.

– Хорошо, – хрипло согласилась она, быстро моргая, и начала быстро записывать.

Том и не подозревал, в каком жалком мире он живёт, с какими жалкими людьми. Ему уже странным болезненным образом не хватало интеллигентной компании Крины Димитриу

***

Глупо было оставаться в общественной комнате, но он не мог находиться в душной пелене пыли, в которой был вынужден переносить психиатрический сеанс.

Это слово уже казалось ему тошнотворным и отвратительным. Душевная болезнь – так называлось безумие, которое посылало людей из окопов на верную смерть. Он видел их воочию, как люди кричали и хватались за свои черепа, глядя на демонов, которых никто не видел. Том считал их жалкими, но что-то в Крине все изменило. Кто-то умный не стал бы тратить свое время на бессмысленных шутов, на тех, у кого нет надежды. Кто-то вроде нее не стал бы тратить жизнь на обсуждение и допрос тех, кого уже поглотило безумие.

Но он не мог себе представить, что ему нужно что-то вроде исцеления разума. Он не нуждался в смирительной рубашке, электричестве и разрезании мозга пополам, как он слышал, делали немцы. Быть другим означало бы его смерть, быть другим означало бы нужду в святой воде.

Он вздрогнул от этой мысли, поэтому побежал в гостиную, где было больше солнечного света, и свернулся калачиком в кресле, настолько маленьком и скромном, насколько это было возможно. Дневник лежал у него на коленях, нераскрытый, но в какой-то мере успокаивающий. Потрескавшаяся обложка была грязной в одном углу, он должен был найти где-нибудь масло, чтобы смягчить ее и починить как можно лучше.

Дверь открылась. Самая младшая из рыжеволосых вошла вместе с более старшей, Гермионой, которую он помнил.

Младшая замерла, затем уставилась на него с безмолвной злостью.

– О, отлично, – злобно прорычала младшая девочка, выкручивая руки, как будто собираясь вытащить палочку. Левая рука Тома, исцеленная от ожогов, вспыхнула фантомной болью.

– Я не буду сидеть в одной комнате с монстром! – закричала она яростно.

Гермиона попыталась утихомирить ее или как-то сдержать. Том отвел взгляд, вместо этого уставившись на картины на стенах. Он смутно помнил их по описаниям, которые дал ему Орион.

– Уберите от меня эту чертову книгу! – закричала девушка, указывая на дневник на коленях Тома. Том почувствовал, как у него разболелась голова.

– Тогда дай мне что-нибудь получше почитать! – раздраженно огрызнулся он. Кожа была гладкой и мягкой в его руке, что помогало ему успокоиться.

Гермиона пристально посмотрела на него и слегка усмехнулась.

– У меня есть только Шекспир, и я сомневаюсь, что у тебя хватит терпения наслаждаться классической литературой.

У Тома выдался довольно напряженный день. Он прошел через бесчисленные испытания, но терпеть глупость агрессоров было уже слишком. Том судорожно вдохнул и медленно выдохнул. Он успокоился и посмотрел с синтетическим холодом, с легкой ухмылкой, которая злобно изогнулась по краям.

Младшая девочка, Джинни, побледнела и мгновенно выскочила из комнаты. Гермиона замерла, не в силах поверить в то, что увидела.

– Я бы не оценил классику, – коротко и холодно отрезал он. Слова, казалось, повисли в воздухе, и ухмылка Тома стала еще более злобной. Он прокрутил в памяти те ночи в приюте, когда от скуки читал книги при свете фонаря.

– Завтра, и завтра, и завтра, – Том вздрогнул, слова мягко перекатывались, когда он вспоминал строки драматурга на старой испачканной бумаге. – Крадутся мелким шагом, день за днем, К последней букве вписанного срока.

Гермиона уставилась на него, прежний ужас начал пузыриться, превращаясь во что-то любопытное и сдержанное.

–… Макбет? – тихо догадалась она.

Улыбка Тома была такой же острой, как и прежде.

– Я нахожу трагедии более привлекательными. Романтика – его напрасные усилия.

Гермиона вздрогнула.

– Люди утверждают, что «Ромео и Джульетта» – его лучшая работа.

– Как жаль, – безжалостно проговорил Том, – Что люди склонны быть идиотами себе во вред.

– Нельзя винить людей вообще! – голос Гермионы перешел в пронзительный визг. – Это … это фанатизм!

Выражение лица Тома не дрогнуло.

– Если ты хочешь поспорить о литературе, я советую тебе почитать. Какими бы знаниями ты ни обладала сейчас, они ничтожны. Философия, а потом возвращайся ко мне.

Гермиона вспыхнула уродливым красным румянцем, от которого Том пришел в дикий восторг. Ее глаза наполнились искрами и слегка увлажнились, она шмыгнула носом от оскорбления, а затем вылетела из комнаты. Дверь со щелчком захлопнулась за ней, задребезжав. Где-то в глубине дома закричал портрет.

Том снова посмотрел на книгу, лежавшую у него на коленях, и открыл дневник на случайной странице. Паучьи каракули его собственного почерка насмехались над ним, а слова-еще больше. Он помнил каждую запись, каждое мгновение, когда писал в темноте или при свете, пробивавшемся сквозь минометную пыль и дым. Ошибка его памяти, что он изо всех сил пытался вспомнить такие простые тривиальные вещи.

Он снова закрыл книгу и провел пальцем по маленьким трещинкам вдоль корешка и обложки. Его бедро горело, и он был очень голоден.

***

Он был отчасти удивлен, что его вообще пригласили на ужин в тот вечер. С его (болезненной) встречей с Криной ранее, испугангого медика, который передал ему рецепты зелий для восполнения питательных веществ, увеличения веса и сна без сновидений, а затем он ещё набросился на Гермиону и Джинни (так ее звали), это было чудо, что он получил пищу.

Он изо всех сил старался не обращать на них внимания, прекрасно понимая, что Сириус Блэк сидит рядом с ним за столом в качестве его надзирателя. Он чувствовал запах готовящейся пищи, густой запах дрожжей, который сопровождал свежий хлеб. У него уже текли слюнки, чтобы откусить кусочек, но у него было достаточно ума, чтобы понять, что употребление пищи в этот момент будет только раздражать его нежный желудок.

Он, вероятно, мог бы попробовать немного хлеба, потому что запах дразнил его.

– Нет! – крикнула Джинни из кухни. – Я отказываюсь! Я не собираюсь ужинать с этим чудовищем!

– Джинни Уизли! – ее мать, в свою очередь, закричала в ответ – Не называй его так!

– Держу пари, он хочет убить всех! – закричала Джинни, и от ее голоса задребезжали стаканы с водой, стоявшие на столе. – Держу пари, он хочет перебить всех магглов!

Том вздохнул и начертил знаки на столе. Он знал, что это ничего не даст, но было полезно держать свой ум острым для того, что ему нужно будет вырезать в конечном итоге.

– Я не хочу. Если это вообще имеет значение.

– Скорее всего, нет, – утешил Сириус с легким раздражением. – Ты действительно её травмировал. Или сделаешь это в будущем. Черт возьми, это сбивает с толку.

Том почувствовал небольшую волну раздражения, потому что это выводило его из себя. О, это было совсем незначительное неудобство для Тома – оказаться в мире, где у него и для него ничего не было.

Еда была накрыта на столе, и со всех сторон в Тома стреляли кинжалами взглядов. Он проигнорировал их, по крайней мере, такое он привык получать в приюте. Он был готов к тому, что из-под него вырвут ковер, что они будут издеваться и смеяться над тем, как “ты действительно думал, что будешь есть сегодня? Иди в свою комнату!”

Он прогибался вперед, слегка скрючившись над пустой тарелкой. Сириус наблюдал за ним, его глаза гнетуще и тяжело смотрели в спину Тома. Желудок Тома заурчал, мучительно сжавшись, хотя он знал, что не должен слушать его мучительные позывы.

– Ну … – миссис Уизли вздрогнула и улыбнулась, хотя улыбка была отчасти вымученной. Глаза Тома были прикованы к хлебу перед ним, сосредоточенные с целеустремленным намерением хищника. – Я так счастлива, что мы снова вместе!

Джинни фыркнула, она сидела довольно далеко. Ну, хотя бы вне досягаемости ножом для масла.

– Разве наш местный монстр не должен что-нибудь сказать?

Разве наш отмеченный дьяволом не должен что-нибудь сказать?

Глаза Тома не отрывались от стола, когда хорошо знакомое благословение пронизывало его мысли. Сейчас это было невозможно забыть, потому что он был вынужден говорить за всех вслух за каждым приемом пищи. То, как они избили бы его, если бы он отказывался говорить, даже когда он был ребёнком.

Том открыл рот и изрыгнул благословения с привкусом кислоты.

– Благословим Господа за щедрость, которую он дал, он в моем теле отталкивает прикосновение сатаны, что сгниет мою плоть и делает меня нечистым, благословим того, кто высечет свой знак на моей коже и избавит меня от зла самовосхваления, аминь.

«Аминь». Эхом отозвались дети в приюте.

Том рванулся вперед и вцепился в хлеб, как волк в тушу.

***

Он слышал новости о Дюнкерке* из газет, которые валялись по улицам.

*Дюнке́ркская эвакуация – операция в ходе Французской кампании Второй мировой войны по эвакуации морем английских, французских и бельгийских частей, блокированных у города Дюнкерк немецкими войсками после Дюнкеркской битвы.

Солдаты возвращались домой, их кормили чаем и печеньем, а Том тем временем выискивал кусочки сыра. Лондонские крысы, утопающие в сале и пыли.

Палочка, которую он держал в руке, была не самой лучшей, но она была совместима с его ядром в изрядной степени. Он рылся в комнате забытых вещей, проверяя различные палочки, чтобы определить, какая будет подходить лучше. Он знал, что под взглядом профессора Дамблдора, наблюдающего за ним, его, скорее всего, проверят на недавнее использование магии в его зарегистрированной в министерстве палочке. Гораздо безопаснее иметь вторую палочку, пусть и не идеальную.

Эта заставило его тело покрыться мурашками, зудя, как плющ и оспа на коже. Она не заставила его истекать кровью или взрываться, так что он посчитал это победой.

Войска возвращались, и он знал, что они будут рыскать по Лондону в поисках клочков фамильярности, которые они оставили. Они были дураками, вернувшимися сюда, чтобы добавить к гноящейся выгребной яме гнили и загрязнения, которой была Темза.

В зданиях валялись трупы, прошлой ночью вспыхнул пожар, и дым и пепел были такими густыми, что Том задыхался даже находясь за много километров. Он знал, что многие, должно быть, сгорели, изнемогая от боли.

Эта защита все еще действовала над Лондоном, и ответная реакция на любую магию, применяемую в городе, была отрицательной. Это было сдерживающим фактором для дальнейшего терроризма, но в этот момент Том едва сводил концы с концами. Его последняя рубашка загорелась от одного неожиданного взрыва, брюки уцелели только от быстрого перекатывания по штукатурке, покрывавшей улицы. Его сумка была чудесным образом в порядке, но он не продержится долго без какой-либо одежды ночью.

Он всегда мог попытаться ограбить магазин, но без оружия, он знал, что это не приведет к хорошему результату. Ему нужно было обыскать мертвых; если повезет, он мог найти на трупах талоны на еду или одежду.

Он вытащил позаимствованную палочку и положил ее рядом с медикаментами, которые уже были подготовлены. Держа палочку в правой руке, он глубоко вдохнул и попытался успокоить нервы.

Он произнес заклинание, чувствуя, как гул абсолютного удовольствия проходит по его нервам от использования темной выровненной магии. Это было сильно влияющее проклятие, ищущее свежих мертвецов для отбора инфери. Сейчас он не собирался оживлять тела, но проклятие мало заботило намерение, кроме того, на что оно было способно. Том выдохнул с восторженным хрипом, почти впадая в транс от блаженства, исходящего от этого. Он уже давно не мог расслабиться.

А потом защита обрушилась на него, словно сапог на маленького ребенка.

Том поперхнулся, палочка выпала из его руки. Его кости затрещали, позвоночник затрещал, и он согнулся, корчась на земле. Жалкий хрип, когда у него перехватило дыхание. Его глаза закрылись, и он поник, позволяя себе страдать, пока защита давила на него, разрывая кожу с явным неудовольствием.

Оно исчезло, и липкая теплая кровь потекла из ран на боку. Большие порезы, содранные участки кожи. Том не обращал внимания на ужасные следы архаичной магии, которую применяло министерство. Они все были напуганы, особенно после того, как Гриндевальд неистовствовал ранее. Том потянулся за марлей и бинтами и попытался собрать свою плоть воедино.

Краем глаза он заметил пурпурный оттенок, которым были пропитаны стены. Светящийся фиолетовый, который передавал его глазам лишь очертания мертвого тела. Он мог видеть около четырех в поле зрения, спрятанных в маленьких шкафах разбомбленных домов. Вероятно, они пытались найти убежище в свои последние минуты. Теперь они давали Тому шанс выжить.

Он с трудом поднялся на ноги, не обращая внимания на скулеж маленького зверька, который сорвался с его губ, когда его торс запульсировал от боли и снова закровоточил.

Может быть, если ему повезет, один из трупов окажется поблизости с бинтами. У него кончалась вода.

========== Mea culpa* ==========

Комментарий к Mea culpa*

*Mea culpa (с лат. – «моя вина»), mea maxima culpa («моя величайшая вина»)– формула покаяния и исповеди в религиозном обряде католиков с XI века. Выражение происходит от первой фразы покаянной молитвы Confiteor, которая читается в Римско-католической церкви в начале мессы:

Исповедую … что я много согрешил мыслью, словом и делом: моя вина, моя вина, моя величайшая вина.

О главе:

Воспоминания о том, что мы сделали, преследуют нас во сне.

Примечания от автора:

Внимание, в этой главе подразумевается темное содержание. Введение более темных тем, которые я пытаюсь использовать в этой работе. Они будут неуклонно увеличиваться и становиться все более явными по мере развития истории.

Милостивый Господь мой, я благодарю тебя за то, что ты сохранил меня сегодня

И за то, что ниспослал мне так много благословений и милостей.

Я возобновляю свою преданность тебе и прошу прощения за

Все мои грехи.

***

В старые времена, до рассвета медицины и эпохи вечной славы, мысли бессознательного разума интерпретировались как слово Божье. Сны и незрячие отрывки были произнесены и записаны, и оттого пророчество о бессмертной земле сбылось. Люди разливали по бутылкам кровь умерших во сне женщин; продавали эликсиры, о которых попрошайничали жалкие плебеи. Ребенок с невинными глазами отрезал бы им большие пальцы и, как ягненок, спросил, подойдёт ли товар.

Однажды Том задумался, что толку от кошмаров в этом мире. Конечно, если Бог заговорит с ними во сне, то кошмаров больше не будет. Были ли сны и ночные кошмары прикосновением дьявола или признаком того, что грех погрузился так глубоко в тебя, что даже посланник начал гнить? Голова Тома была полна мокриц, которые грызли её изнутри и вытряхивали наружу кусочки раздробленной кости.

Он подумал, что его грехи настолько отвратительны, что он будет мучиться каждую ночь за свои поступки. Теперь он знал, что это проклятие было вне времени, что его мучения были за то, чего он еще не сделал. Том не верил в Бога, но иногда, сквозь туман звездного света и монстров, грызущих его пальцы ног, он задавался вопросом, не ошибся ли он.

***

Том кричал по ночам, просыпаясь тяжело дыша, со вспышками перед глазами чего-то, чего он не мог вспомнить. Левое колено пульсировало; вероятно, он бился или брыкался во сне, отчего оно болело.

Ночная рубашка прилипла к телу, мокрая от пота. Его волосы были всклокочены, как нечесаная шерсть. Глаза дикие, как у волка, руки скрючены и согнуты, как дерево пастушьего посоха.

Том еще не совсем проснулся, его разум был затуманен дымкой и гудел от наполовину сформировавшихся страхов. Его губы слегка шевелились, мышечная память повторяла слова извинений снова и снова. Бормоча невнятные слова, он медленно приходил в себя.

Обои напротив него облезли, скрутились, клей затвердел пузырями и комками. Он расплавился в тех местах, заставляя бумагу сворачиваться вниз, как язык любопытной жабы. Половицы были странно вывернуты, гвозди торчали вверх, как кнопки. Его столик опрокинулся, простыни на кровати превратились в тонкие ленты. Дверная ручка исчезла, а вокруг ее основания виднелась кучка затвердевшего расплавленного металла.

Дверь распахнулась, раскачиваясь на кривобоких петлях. Теперь, когда замок напоминал кусок льда, ей ничто не мешало.

– Парень! – рявкнул Сириус, его палочка была поднята и светилась. Он не потянулся к выключателю. Том взглянул вверх и нисколько не удивился, увидев, что лампочка разбилась.

– Что. – попытался огрызнуться Том, но дрожь в его голосе была слишком явной, чтобы скрыть её за самообладанием.

Сириус Блэк направился к нему в тусклом свете, осторожно обходя стекло и разбросанные по полу гвозди.

– Здесь настоящая мышеловка, не так ли? – пробормотал Сириус себе под нос, едва не наступив на один длинный гвоздь, который ускользнул от его взгляда. Том не сводил глаз с холмиков одеяла, скрывавшего его ноги. Его бедро пульсировало, что было плохим знаком.

Сириус, наконец, подошел ближе, как раз в тот момент, когда учащенное дыхание Тома стало лишь слегка прерывистым. Мужчина нахмурился, потом тихо вздохнул, явно заметив, как одежда Тома прилипла к его спине.

– Пошли, – успокоил его Сириус, указывая большим пальцем на открытую дверь, – Там есть немного бугристый диван, на котором ты можешь поспать сегодня. Не думаю, что у тебя есть другая одежда для сна, я что-нибудь найду.

Том ничего не сказал, но, перекинув ноги с кровати, зашипел, инстинктивно сгибаясь. Вдоль его левой штанины виднелись маленькие красные пятна.

– Ушибся, да? – тихо пробормотал Сириус, успокаивая, и осторожно опустился на кровать рядом со все еще выздоравливающим подростком. Сириус схватил одну из длинных полосок того, что когда-то было простыней Тома, и удвоил ее до нужного размера.

Том поморщился, стягивая вниз пижамные штаны, наконец-то добравшись до источника проблемы. Там было что-то, что напомнило Сириусу подвязку из его более диких дней, за исключением того, что эта была сделана из металла и густых сплетенных волос. Металлические шипы были направлены внутрь, как маленькие когти, впивающиеся в мясо бедра Тома. Редкие волосы и густые черные струпья, похожие на панцирь жуков. Кожа его ноги была сероватой и полупрозрачной, пятна рубцов указывали на повседневную непринужденность этой ужасной сцены.

– Похоже, твоя магия исцелила тебя, – Сириус поморщился, придвигая палочку поближе для осмотра. – Твой выброс порвал твою кожу сильнее, чем эта … штука.

– Власяница, – отрезал Том, просовывая свои длинные тонкие пальцы под металлические зубья, чтобы ослабить струпья. Не заботясь о благодати, он вытащил зубья из бедра только для того, чтобы вонзить их глубже с другой стороны. Кровь снова закапала вниз, оставляя неутешительные следы, словно слезы. Том не выказал ни малейшего признака того, что это причиняет ему боль, или, возможно, он просто научился не обращать на нее внимания.

Сириус ничего не сказал, даже когда Том расстегнул защелку ремня, снимая каждый металлический зуб со своего бедра по одному, как снимают наклейку с новой метлы. Его нога выглядела так, словно ее обглодало какое-то голодное существо.

Не заботясь об этом, он плотно закрепил его (Сириус побледнел) на другом бедре и подтянул брюки, как будто пятна крови и кровоточащие раны ничего для него не значили. Может, и не значили.

Том поднялся на ноги, ступая пальцами ног по половицам. Глаза остекленели и устали, темные круги преследовали его даже наяву.

– Пойдем, – мягко пробормотал Сириус, направляя его по безопасному проходу через комнату. Гвозди, когда Том приблизился, с грохотом отлетели от него. Осколки стелка растаяли в трещинах между досками.

Дверь распахнулась на скрипучих кособоких петлях. Гобелены на стенах были разорваны в клочья, свет вспыхнул, но стал бесполезным. Кажется, огонь горел только в одном разбитом фонаре. Только в комнате Тома была расплавленна дверная ручка и гвозди.

Дом медленно просыпался, в нем царила суматоха. Был ранний час, солнце еще не взошло. Том последовал за Сириусом, тихо позволив отвести себя в единственную гостиную, где стоял большой бархатный диван. Он выглядел бугристым, но манящим к себе.

– Мне придется обыскать весь первый этаж. Я думаю, ты изорвал почти все одеяла в доме, – признался Сириус, стараясь говорить тихо, так как Том все еще был измотан.

Шкафы и двери открывались, голоса звучали приглушенно, но все громче и громче. Том подтянул одно колено к груди, прижимаясь лбом в надежде, что это давление успокоит пульсацию и вращение мира.

Сириус вскоре вернулся с толстым фланелевым одеялом, перекинутым через руку. Том приоткрыл один глаз, чтобы осмотреть его – по бокам виднелись тонкие ленточки разрывов, похожие на следы от кошачьих когтей.

– Остальные не спят, ты действительно весь дом поставил на уши, – мягко проинформировал его Сириус. Различия в его характере были поразительны. Том ничего не сказал, но свернулся чуть плотнее, когда одеяло успокаивающе накрыло его бока и спину.

У него кружилась голова, вспыхивали видения, которые он никак не мог вспомнить. Его желудок сжимался и бурлил в злосчастном порыве рвоты, тело горело от пота и головокружения под веками.

Дверь распахнулась, послышалось громкое бормотание. Том едва сдержался, чтобы не заскулить от досады.

– Ты! – закричал кто-то, пронзительно и мучительно. Быстрые шаги, и Сириус шагнул вперед, чтобы успокоить нападавшего.

– Не волнуйся, Джинни, – мягко прошептал Сириус, бережно держа девочку за плечи. – Джинни, все в порядке. У меня все под контролем.

Дверь была открыта, и еще больше людей хлынуло внутрь, словно горный сток. Вклиниваясь в трещины булыжника. Том не открывал глаз и старался не обращать внимания на шепот, который постоянно преследовал его.

– Что случилось?! – спросила Гермиона, голосом хриплым от сна, но очень обеспокоенным. Она поколебалась мгновение, прежде чем броситься обнимать младшую Уизли, успокаивая ее и удерживая одним движением.

– Бродяга? – спросил Гарри, проскальзывая в дверной проем, Рон следовал за ним, – Бродяга, что это за разрывы?

– Ничего особенного, – успокоил их Сириус, тщетно пытаясь вывести из комнаты. – Просто какой-то неожиданный случайный стихийный выброс.

– Что? – тупо спросил Рон, выглядя совершенно ошарашенным. – Джин ничего не сделала!

– Только теперь все мои одеяла разорваны к чертовой матери! – закричала Джинни, ее голос был на октаву выше порога Тома.

Он тихо застонал, еще сильнее уткнувшись лицом в колени. Так он успокаивал боль в глазах и притягивал взгляды других к своему маленькому телу.

– Ох, – Гарри быстро моргнул, прежде чем сочувственно поморщился. – Да, это было бы… плохо.

Сириус раздраженно вздохнул и снова попытался вывести группу.

– Держу пари, ты сделал это нарочно! – выплюнула Джинни, извиваясь в объятиях Гермионы. – Мне чертовски нравилось это одеяло!

Рука Тома сжалась, когда он медленно выпрямил голову, слегка переместив тело так, чтобы одеяло упало с него.

– Я пытаюсь, – выплюнул Том ядовитым голосом, – Хоть немного поспать.

– Это ты нас разбудил, – язвительно пробормотал Рон. Все еще достаточно громко, чтобы Том повернул голову.

Том устал от всего этого.

– Убирайтесь, – рявкнул он, сверкая глазами. Он рывком заставил себя подняться на ноги, земля слегка покачивалась, пока его зрение приспосабливалось. – Убирайтесь.

Джинни выпятила подбородок.

– Заставь меня, ублюдок.