Текст книги "Останови моё безумие (СИ)"

Автор книги: Nargiz Han

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)

В доме происходило что-то странное, вся семья оставалась прежней, никого не затронула моя одержимость, отец спокойно пролистывал газеты каждое утро, Лиза тщательно собиралась на свою работу, всё такая же сверх меры говорливая, Нина Максимовна обсуждала новое блюдо с Татьяной Львовной, советуясь относительно приправ и специй, и только со мной было что-то не так, всё по-другому. Я не чувствовал, что я в порядке, или? Неужели со стороны я выглядел так же, как они? Неужели моё лицо смеет улыбаться без неё, мои глаза смотреть вокруг, не замечая, что её нет рядом? Боже, я сходил с ума.

И только заходя к ней в палату, я улыбался по-настоящему, ком в груди исчезал на время, проводимое с Мирой, я имел возможность слушать её и рассказывать ей о чём-то, наедине, специально навещая её в отличное от визита родителей время. И она тоже радовалась – искренне, восхищённо, по-детски.

Но сейчас, всё было просто невыносимо! Прошли эти две злосчастные недели, казавшиеся мне адом и раем одновременно. Я был безнадежно не прав, рай у меня забрали, а ад творился сейчас, …сейчас, когда Миру увели на операцию. Ад продолжается три часа ожидания, и меня совершенно не успокаивает, что операция не сложная, как уверял меня Олег, что не должно быть осложнений и всё под контролем, я сгорал от осознания, что ОНА там, а я здесь.

Отец и тётя Нина тоже очень сильно переживали – это было видно, но они были друг у друга, папа обнял тётю Нину и говорил ей что-то успокаивающее, при этом она положила голову к нему на плечо и отстранённо кивала на его слова. Лиза тоже нервничала, она молчала, некрасиво серьёзная в это момент, ходила до конца коридора и обратно. А я? Я был холоден, избегая всех мыслей, я пытался не думать вообще, ни о чём, помня, что жду, но, не позволяя себе даже задуматься, чего именно или кого.

Сколько прошло времени? Кто мне может сказать, сколько ещё прошло времени, до того, как свет над операционной погас и Олег, наконец, пришёл, чтобы сообщить мне, да, именно мне, потому что, я в этот момент, весь обратился в слух, из последних сил сдерживая себя то ли от того, чтобы вбежать в реанимационную палату, то ли от того, чтобы рухнуть безжизненным телом на ламинированный пол больницы.

– Операция прошла успешно, Мира на какое-то время останется в реанимационной, под наблюдением. – Мои глаза загорелись помимо моей воли, но Олег остановил моё неконтролируемое желание увидеть сестру немедленно. – Предупреждая ваши попытки прорваться внутрь, – это чудовище пыталось шутить, – к ней нельзя, она всё ещё под наркозом и ей лучше отдохнуть.

Он и вправду никого не пустил к Мире, заверив, что завтра, мы обязательно к ней попадём всем своим малочисленным скопом, «он шутил во всё время, что мне хотелось убить его самым изощрённым на то способом. Единственное, что нам было разрешено – это увидеть Миру, через толстое стекло реанимационной палаты. Так далеко, что я могу разглядеть пролегшие под её глазами тёмные круги, кислородную маску, прибор жизнеобеспечения, прикреплённый к её пальчику слабой руки, простынь, прикрывающую её хрупкое тело, детали, которые для меня не значат ничего и одновременно так много.

Прошёл час – три тысячи шестьсот мгновений, удивительно, как быстро я научился отсчитывать секунды. Мы все вместе возвращались домой, в молчании, без тяжёлых вздохов, не радостные, но и не огорчённые, причин не было никаких, родители держались за руки на заднем сидении, обмениваясь понимающими взглядами, Лиза сидела рядом со мной, отвернувшись к окну, хмурая, сосредоточенная, разочарованная? А я? Я не приходил в себя, выполнял определённые функции, сейчас, вёз свою семью домой – чётко поставленная задача, которую я должен реализовать, не задумываясь, так правильней, так легче.

Неожиданно быстро мы доехали до пункта назначения, домом, это пустое здание мне называть не хотелось, и оно не будет мне домом, пока в нём снова не появится Мира. Ничего не мог с собой поделать, не было никакой возможности находиться внутри. Всё стало рутиной.

Татьяна Львовна, оказывается, ждала нашего возвращения, эта женщина очень быстро привязалась к моей сестре, более чистой любовью, чем я.

– Как Мирочка? Как прошла операция? Что сказал врач? Когда можно будет её навестить? – забросала вопросами нас моя бесхитростная домработница.

– Татьяна Львовна, успокойтесь, операция прошла успешно, так говорит врач, – Нина Максимовна пожала плечами на последнем высказывании, – нас к ней не пустили – Мира должна отойти от наркоза, мы поедем к ней завтра. Идёмте Танечка, – я смотрел, как мама Миры обнимает за плечи мою немолодую домработницу и уводит её на кухню, – если вы пожелаете, мы возьмём вас завтра с собой, когда поедем к нашей девочке. – Они окончательно скрылись в проёме кухни, я перевёл взгляд на отца, он тоже следил за их уходом, потом посмотрел в мою сторону, я стоял в растерянности, будто выпадал из окружающей реальности, отец коротко улыбнулся мне и ушёл наверх. Лиза? Она, наверное, ушла к себе задолго до того, как я начал прослеживать передвижения окружающих. Я простоял на том же месте в прихожей ещё какое-то время. Сколько? Это неважно, главное, чтобы оно шло, не останавливаясь до наступления завтра, когда я смогу, наконец, увидеть Миру, я скучал.

Мы поужинали, Нина Максимовна настояла, чтобы моя домработница осталась и поужинала вместе с нами, я не возражал, зачем? Они говорили о Мире, о её детстве, я не хотел этого слушать, так моя боль росла быстрее, я скучал больше, словно тысячи иголок вонзались в мои глазницы, вынуждая веки сомкнуться и увидеть её. Так ничего и, не попробовав из содержимого моей тарелки, я даже не знал, что было приготовлено на ужин, я раньше всех отправился спать, ссылаясь на усталость. Получив долгожданное уединение, я совсем потерялся, оказывается в обществе каких-то людей, даже если тебя ни на минуту не оставляет твоё одиночество, ты более защищён от собственных разочарований.

Стоя под струями ледяной воды, абсолютно отрешённый от испытываемого физического дискомфорта, я пытался считать количество капель, медленно стекающих по гладкой стенке – бесполезное занятие для нормального человека и очень действенное успокоительное для безумца, вроде меня. Руками опёрся об эту стену, в бессилии опуская голову, струйки воды, сползающие с моего подбородка, пытались ласкать мою, покрывшуюся мурашками кожу, зря, меня ничего не волновало. Сколько часов я провёл в душе? Не знаю. Странный отсчёт времени ведётся в моей голове.

Полночь. Я всё ещё бодрствую, но не спускаюсь вниз, не надо вдруг, домашние ещё не спят, хотя я слышал, как захлопывалась входная дверь – Татьяна Львовна ушла к себе домой, дверь родительской спальни закрылась около часа назад, Лизка ушла к себе ещё раньше. Надо попытаться уснуть.

Час ночи. Как медленно движется эта маленькая стрелка – секундная? Что я делаю? Я всё ещё не сплю? Дом погружён в темноту, тишина, будто заволакивающий туман, погрузила весь дом в уютную дрему. Мне не спится, завтра я увижу свою девочку.

Знаю, что творю форменную глупость, но ничего не могу с собой поделать, я очнулся только, когда уже выехал из посёлка, как прошли последние полчаса моей жизни, я не в состоянии вспомнить. Ну и пусть. Я знаю, куда направляюсь, просто должен её увидеть, не могу больше…

– Время посещений закончено, – заявляет мне дежурная медсестра, глупая, конечно закончено, какие могут быть посещения в два часа ночи, только меня это не остановит. – Тем более ваша сестра находится в реанимации, – не пытаюсь с ней спорить.

– Позовите, пожалуйста, дежурного врача, – уговариваю её, нервно приглаживая влажные от снега волосы.

– Что случилось? – слышу знакомый голос за спиной и оборачиваюсь. Передо мной стоит Олег, не ожидал его здесь увидеть, как впрочем, и он меня.

– Влад? – а вот и то самое, обещанное удивление в его сонных глазах. – Что ты здесь делаешь?

– Олег, можно мне к Мире, – не задумываясь, что моя просьба довольно странна, я всё же не сдерживаюсь.

– Что?

– Мне нужно к Мире, Олег, пожалуйста, позволь мне её увидеть. – Я запретил умоляющим ноткам прорваться через твёрдость своего голоса, этого нельзя было делать, Олег, конечно же, не понимает, что со мной происходит, но ему безусловно вся ситуация кажется из ряда вон. Плевать. Только бы её увидеть, сейчас, в следующую секунду.

– Хорошо. – Ответ оказывается для меня неожиданным, но я справляюсь с эмоциями отлично, по крайней мере, мне так кажется. Мы, молча, направляемся по коридору в сторону реанимационной палаты сестры, я молчу, потому что мне нечего сказать, все мысли улетучились, я в какой-то лихорадочной эйфории. Олег останавливается у массивной двери, я жду от него врачебного «только недолго», но он только открывает мне дверь, а затем, также молча, уходит. Я прохожу в палату, осторожно прикрывая дверь, наверное, молниеносно оказываюсь в непосредственной близости к ней. Наконец-то. Вот я уже присаживаюсь на стул, пододвинув его на максимально близкое расстояние к кровати. Мира спит. Наверняка это от лекарств. Неподалёку противно попискивает какой-то аппарат, несколько проводов проходят через её руку, она кажется мне бледной, так и есть, но не менее прекрасной. Я болен. Болен и знаю об этом, но мне хорошо. Хорошо, вот так, просто рядом с ней, просто знать, что с ней, по-настоящему всё в порядке, что увижу её и завтра, что смогу быть рядом, просто рядом с ней. Осторожно беру её хрупкую ручку в свою большую ладонь – тёплая. Её лицо остаётся безмятежным – она всё ещё спит. Любимая моя. Никого нет, мы вдвоём, я смелею и подношу руку к губам, предварительно ощупав их, нет, не холодные, можно. Прижимаюсь к руке губами, надолго замирая в поцелуе, тихо шепчу то, что никогда не смогу сказать вслух:

– Прости, … прости, … прости, что так сильно люблю тебя. – Солёная капля самовольно гладит меня по щеке, её никто не увидит, даже тот, кто остался незамеченным для меня…

====== Глава 17 ======

МИРА.

Операция, хирургическое вмешательство, внедрение донорского ксеноклапана – в моём случае, это слова-синонимы. Даже наедине с собой, я никогда не думала об этом, не думала, что у меня есть шанс на нормальную, полноценную жизнь, а сейчас, проснувшись после операции, всё ещё одна, медсестра, дежурившая у моей постели не в счёт, я чувствую радость, ту самую, о которой я так много размышляла раньше, только размышляла, а теперь, … теперь я могу её чувствовать. Странно, на больничной кровати, нашпигованная иглами, капельницами и проводами с дискомфортом в грудине и свистящей метелью за окном я наконец-то окунулась в лето – такое тёплое, такое долгожданное и необыкновенно прекрасное, … первое в моей жизни…

Такой блаженной меня навестили мои родители, через стекло я увидела также Влада, и Лизку, а ещё Татьяну Львовну, приход которой меня растрогал особенно сильно. Мама сдерживала слёзы, я видела, папа держался молодцом, пытаясь пошутить, но я не совсем разбирала, о чём они мне говорили, оказывается, уши заложило, и в голове была каша, но я не волновалась, всё равно была очень счастливой. Чем окончился визит родственников, я не запомнила, по-моему, в середине рассказа мамы уснула и следующие несколько дней проходили одинаково и были похожими друг на друга. Зато через неделю я была молодцом, когда меня перевели в обычную палату. Настроение, за это время, летело по нарастающей, поэтому свою семью в полном составе я встречала в необычно возбуждённом состоянии. Родители уже несколько раз недолго навещали меня в реанимации, а вот Лизка с Владом не были ни разу, и честно говоря, я по ним ужасно скучала.

ВЛАД.

Прошла неделя. Неделя, изменившая всё, я вру себе, ночь, та ночь изменила всё. Я потерял себя, желание увидеть Миру и побыть с ней пару минут пересилило всё, я чуть не разрушил то малое, что у меня есть, едва ли не потерял её. Той ночью, я совершил самое желанное – я произнёс вслух, что люблю её, признался ей, признался самому себе. И это признание стало точкой отсчёта, точкой не возврата.

На тот момент мой здравый смысл отключился, я плюнул на всё и всех, когда пришёл в больницу поздней ночью, чтобы увидеться с сестрой, нет, увидеться со своей любимой. И меня не волновало, что подумают об этом другие, я до сих пор не думал об этом, не важно, всё не важно, кроме одного – Мира, что подумает Мира, когда узнает? Осознание её возможной потери, пусть лишь в качестве сестры решило абсолютно всё. Той ночью я уехал из больницы мёртвым, … я поехал к Кате. Я подлец, сволочь, эгоист, но Катя ничего не сказала, да и я не пришёл за словами, мне не требовалось утешение или осуждение, я осуждал себя сам. Я не пил, я оставался трезвым, когда изменял Ей, … когда ласкал тело другой, нелюбимой, чужой девушки, я был трезв, … когда целовал ту, другую, я был трезв, …когда заставлял кричать эту, ненужную мне женщину от удовольствия, я был трезв, … когда принёс той, другой, блаженство и презирая себя получил его от другой, я был трезв. … Я был трезв, когда ненавидел себя….

Утром, когда Катя в полуобнажённом виде, закутанная в простынь, направлялась в ванную, я сказал ей маленькую правду после мучительной ночи лжи:

– Я не люблю тебя. – Чего я ждал? Презрения?

Катя обернулась и с улыбкой на губах, которые я так отчаянно терзал поцелуями этой ночью, ответила:

– Я тоже, – она пожала плечами, – но ведь это ничего не меняет, – и ушла. Это мне подходило, Катя мне подходила. Всегда.

С той ночи каждый вечер, возвращаясь с фирмы, я ехал к Кате, на большой скорости, не зацикливаясь на дороге, чтобы не свернуть в другую сторону, чтобы не помчаться к Ней. Я – брат, только брат, я привык повторять это, как мантру, бесчисленное количество раз, чтобы поверить самому, чтобы не сорваться. Каждая следующая ночь была похожа на предыдущую, и каждая была пыткой… с другой, … не с Ней, …без Неё.

МИРА.

Я люблю Влада. Да, я поняла это. Поняла, когда меня забирали на операцию и видя его глаза – полные веры в меня и моё будущее. Поняла, когда ночью, после операции видела его во сне, чувствовала, будто наяву, как он нежно дотрагивается до моей слабой руки и тревожно заглядывает в глаза. Поняла, что люблю. Люблю, не как брата, но и добрую извратную половину населения мне обрадовать нечем. Потому что я просто не знаю как надо любить брата, у меня его никогда не было, до недавнего времени. Логично предположить, что это, то же самое что любить Лизу, и всё объясняется именно этой несхожестью в моём запутанном чувстве, я не люблю Влада также как люблю Лизу, или же как люблю маму и отца. Люблю не по-родственному – это не плавное, мягкое, совсем ненавязчивое чувство, и пусть я выражусь совершенно непонятно даже для себя самой, но любовь к Владу – скрипучая, это скребущее, почти неудобное ощущение. Но, тем не менее, я точно знаю, что люблю его, как хозяин любит своего питомца – собаку, неудачное получилось сравнение, но более точной альтернативы мне не приходит в голову. Это несемейное ощущение, а новое, ещё непривычное, но уже очень важное, быстро завоевавшее твоё внимание, когда тебе непременно хочется быть рядом, и ты испытываешь неподдельную беспричинную радость, именно радость, теперь я это знаю, охватывает меня в присутствии Влада, столь же, беспричинная, что и при появлении излюбленного питомца. Осознание его принадлежности тебе, увеличивает эту радость во стократ, но при этом, тебе не требуется его постоянного присутствия, нет проникновения в его мысли, потому что у тебя просто нет доступа в них, но ты можешь поделиться с ним своими, находя отклик, при этом ограничиваясь безмолвным согласием, с надеждой на понимание и полной несостоятельностью помочь. Да, Влад откликается на любую информацию обо мне и от меня, не пререкаясь, не отговаривая, не осуждая, оставляя мне самой размышлять о правильности принятых решений, и его полная отдача неоднократно доказывает, что моему моральному состоянию отказано в помощи с его стороны. Не суть, это всё равно любовь, странно непонятная, не сестринская, не настоящая, но она есть, я чувствую её, чувствую её, когда он рядом, и когда его нет. Не могу разобраться в ней, в своих чувствах, в себе, но это ничего не меняет, он близкий мне человек, слишком дорог, слишком необходим. Именно эта необходимость в нём переросла в эту странную неопознанную любовь, зависимость от его присутствия в моей жизни, зависимость от его постоянного зримого и незримого участия в ней, возможно, он всегда слишком близко, всегда слишком рядом, но теперь этого уже не изменить, я уже завишу от него, как бы я не хотела обратного. Иногда мне кажется, что это я – милый глупый щенок, а он – мой хозяин, и тогда это сравнение не кажется неуместным, оно правильное, я смиренно внимаю к нему, взахлёб смотрю в его глаза, не противоречу и не отталкиваю, принимаю заботу и ласку, не в силах ничего предложить взамен, кроме беспредельной преданности.

Вот и сейчас, смотрю на него, и тепло перетекает в моё тело через один единственный взгляд, да он снова молчит, но мне достаточно этого взгляда, чтобы понять и любить.

====== Глава 18 ======

МИРА.

Через три дня Новый год, а Олег Юрьевич – мой врач, кстати, оказавшийся очень приятным человеком, не собирается меня выписывать. Как это понимать? Впервые я с нетерпением жду какого-то праздника, а мне заявляют, что я должна буду провести его в больничной палате, в пижаме и с капельницей. Совсем удручённая, я глядела в потолок, когда в палате появился мой брат.

– Чего грустим? – излишне весело поинтересовался он, присаживаясь по привычке на краю кровати. Я одарила его недовольным взглядом. Конечно же, он не виноват, что мне придётся провести в этой палате ещё как минимум дней десять, наоборот, я ему благодарна за то, что он настоял на операции и, в конце концов, убедил меня, что всё будет хорошо, поэтому я не собиралась его огорчать, просто не привыкла ещё.

– Ничего, пустяки, – я даже попыталась улыбнуться. Влад тем временем взял мою ладошку в свои большие руки и начал выводить на ней ему одному понятные узоры, я увлеклась этим процессом, так старательно, брат вычерчивал эти надписи на моей руке, на миг, выпадая из реальности и полностью уходя в себя, он очень внимательно отнёсся к этому занятию. Большим пальцем, вырисовывая круги в середине моей ладони, а указательным пальцем водил по всей длине моих пальцев, мне это нравилось, я уже забыла, что до прихода Влада безнадёжно печалилась.

– Щекотно, – против воли срывается с губ, и мне врезается в память почти идентичная ситуация с совершенно другим исходом, когда Влад обнимает меня в этой самой палате успокаивая, но после моих глупых «отпусти» и «задушишь ведь» мрачнеет и отстраняется, я корила себя тогда, и сейчас испугалась, что буду корить себя снова. Но в этот раз он лишь улыбается ещё лукавее, но не прекращает рисовать.

– Ты не ответила, – напоминает мне о своём недавнем вопросе.

– Просто… – откидывая голову на подушке и устремляя взгляд в окно, не решаюсь договорить.

– Ты же знаешь, … что можешь сказать мне, – я слышу, как его голос становится серьёзнее, – можешь сказать мне, абсолютно всё, – чувствую, как рисование прекратилось и Влад переплетает наши пальцы, мне хорошо и я, прикрывая веки, блаженно мычу:

– Угхму… – наверное, мне делают какое-то успокоительное. Влад молчит, а я почти засыпаю, пока он не высвобождает свою руку. Что? Что такое? Что случилось?

– Поспи. Ты ещё очень слаба. Тебе нужно отдохнуть. – Я не спорю с ним – не хочу с ним спорить. Снова закрываю глаза и чувствую, как он целует меня в макушку, поэтому я улыбаюсь, когда он уходит.

ВЛАД.

Я уже больше часа сидел в кабинете друга и уговаривал его отпустить Миру на праздники домой. Олег не соглашался. Он в последнее время вёл себя как-то странно, надеюсь это никак не связано с моим ночным визитом в больницу.

– Влад, это неприемлемо, ты же знаешь, что у Миры всё очень серьёзно и ей требуется особый уход и тщательное наблюдение, в конце концов, постоянный постельный режим, – объяснял он мне очевидные вещи.

– Ну, ты только послушай Олег…

– Нет, это ты послушай, – неожиданно грозно заговорил мой… друг? – Я не могу отпустить твою сестру раньше, чем через неделю и это не обсуждается. Я не вижу смысла в нашем разговоре, похоже, здоровье твоей сестры волнует меня больше, чем тебя…

Что он только что сказал? Что только что произнёс, этот чёртов Гиппократ? Здоровье Миры волнует его больше, чем меня?

– Да, что, чёрт возьми, ты знаешь? – вскакивая со стула и перегибаясь через письменный стол к этому смертнику, срываясь, закричал я. – Ты не в состоянии понять насколько это важно для неё, – я закипал всё сильнее. Как он смеет думать, что Мира не важна для меня! – Тебе не представить, каково это торчать в твоей грёбаной больнице на праздники, которых в твоей жизни и так никогда не было! Мне плевать Олег, слышишь, плевать, я всё равно заберу её, Мира не будет дышать этим воздухом в Новогоднюю ночь, и с ней ничего не случиться, об этом я позабочусь лучше тебя, будь уверен! – Я вышел из кабинета Олега, громко хлопая дверьми, на меня оборачивались, но меня это не волновало, я шёл в палату к сестре.

Я не мог понять, что за представление сейчас устроил мой друг, мы буквально вчера говорили с ним о Мире, я зашёл к нему сразу после того, как поговорил с сестрой и, хотя она мне ничего не рассказала, я и сам знал причину её грусти, поэтому попросил Олега отпустить Миру на праздники домой всего лишь на сутки. И ведь, всё было нормально, … всё было нормально, до сегодняшнего дня. Что изменилось?

Господи, на что я могу пойти ради этой счастливой улыбки? Ответ более чем очевиден – на всё. Мира была счастлива, её прекрасные губы были такими манящими в этот момент, что я разрешил себе хотя бы немного полюбоваться, это же ничего, совсем маленькая слабость, но ведь, я могу себе её позволить?

Я забрал Миру из больницы в тот же день, дома соврал, пришлось, сказал, что Олег разрешил провести Мире праздники с семьёй. Все так радовались, что в доме сразу стало теплее, моё личное солнышко слишком расточительно, Боже я не готов делиться своей девочкой даже с родными мне людьми.

Всё прошло.… Сейчас мы едем в моей машине по магазинам, вместе, вдвоём, только вдвоём и, она улыбается. Покупку новогодних подарков от меня предназначенных членам моей семьи я доверил своей секретарше Насте – ненавижу выбирать подарки, просто не умею, никогда этим не занимался, да и некому было их дарить, а сейчас…, сейчас всё по-другому, с Мирой всё по-другому. Сначала мы ходили по ювелирным отделам, подбирая браслет для Лизки и серёжки для Нины Максимовны, я помогал, как мог, но толку от меня было маловато, я совершенно не смотрел на украшения, самое прекрасное из украшений было рядом со мной. Я ловил каждый жест, каждый взгляд, мимолётное прикосновение и чарующую улыбку, я дышал вместе с ней и забывал о воздухе вовсе, когда она спрашивала меня о чём-то.

– Да, – соглашался я, выходя из положения односложными ответами.

– Влад, ну посоветуй же что-нибудь, я ничего в этом не понимаю, – и вправду пора было уже что-нибудь выбрать, а то мы и так ходим уже довольно долго, Мира устанет.

– Так, давай возьмём для Лизки вот этот кулон с сапфирами, а тёти Нине рубиновые серёжки, уверяю тебя, всем всё понравится. – Мира задумалась ненадолго, но потом согласилась, я вздохнул с облегчением, осталось только выбрать подарок для отца, насчёт себя я предупредил сестру заранее – мне ничего не нужно… подарок, о котором я мечтаю больше всего на свете уже рядом, но никогда не будет моим.

Теперь мы обследовали магазины мужской одежды, сначала Мира вознамерилась купить одеколон, затем передумала, скорее всего, его подарит Лизка, дела с подарком галстука обстояли ещё хуже – отец их не носит, я, видя метания своей девочки, посоветовал ей купить отцу выходную рубашку. И вот мы остановили свой выбор на тёмно-фиолетовом экземпляре, консультант, безошибочно распознавшая во мне Калнышева Владислава, была более, чем обходительна. Но Миру что-то не устраивало, она никак не могла определиться, я чувствовал, что вот-вот она совсем расстроится, несомненно, она делала это впервые – выбирала подарки своим родным, и это было для неё очень важно.

– Ну, хочешь, я примерю её, а ты посмотришь со стороны, – предложил я на автомате.

– Было бы здорово, – как же быстро она воодушевилась этой идеей.

Я прошёл в примерочную с рубашкой, сестра и девушка-консультант остались ждать меня в зале. Проблем с переодеванием у меня не возникло, я посмотрелся в зеркало, рубашка была хорошей, по крайней мере, на мне она смотрелась превосходно. Я усмехнулся своим мыслям – вряд ли сестра оценит, что ткань обтягивает моё тело.

– Ну как? – показался я на суд своей зрительнице.

Мира очень тщательно рассмотрела на мне все «изъяны» и осталась довольна их отсутствию. Консультант просто не смолкала, восхищаясь продаваемым товаром, по большей части останавливаясь на моей фигуре. Мира даже не обратила на это внимания. А чего ты хотел? Ревности?

Я вернулся в примерочную, возвращённый в свои неправильные мысли, от которых мне удавалось убегать последние дни. Медленнее, чем делал это в первый раз, расстегнул пуговицы и скинул с себя рубашку, остановился, закрывая глаза и рукой опираясь о противоположную стену.

– Слушай, Влад! – Мира появилась из ниоткуда. Что она здесь делает? – Тебе так идёт эта рубашка, и девушка тоже так сказала, – продолжала она как в порядке вещей, находясь в таком тесном пространстве со мной, «так близко от меня», я уже не слушал её, моя грудь стала вздыматься чаще «она заметит» – тёмным вихрем проносилось в голове. Мира не переставала о чём-то говорить, я не сопротивлялся, естественно я нависал над этой хрупкой девочкой так невинно заглядывающей в мои глаза, «огонь» – она должна была видеть, как в них разгорается пламя. Я всё ещё был без рубашки, её это не смущало, а меня? Я был так близко, так желанно близко от моей девочки и сделал неосторожный шаг к ней – ещё ближе. Мира выставила обе руки вперёд, инстинктивно, чтобы сохранить равновесие, меня обдало раскалённой лавой, держась из последних сил, не издал стона наслаждения – её руки касались моей кожи, но я вздрогнул, волна успела накрыть меня, и я не сдержался, страх сменил тягучее пюре наслаждения и муки и я отрезвел. Потерять её сейчас, в эту минуту, в этот короткий миг счастья было жестоко…

– Руки холодные, – через стекло в ушах до меня донёсся спокойный голос сестрёнки. Она уже не касалась меня, складывая свои ладошки вместе в попытке согреть их своим дыханием. Глупая! Не осознавая, что творю, беру её руки в свои ладони и прижимаю к своим щекам. Боже! Как же хочется закрыть глаза, чтобы полностью отдаться ощущению её прикосновений, плюнуть на весь мир и признаться. Но делаю совершенно иное, надеваю на себя притворную улыбку и:

– Мы купим эту рубашку мне, а отцу возьмём точно такую же, только бордовую, – это всё на что меня хватило. После этого Мира обрадованная моим согласием, спешит меня покинуть, напоследок ещё раз заглядывая за ширму, чтобы пошутить:

– Хочешь, я попрошу консультанта помочь тебе с переодеванием, – она снова задёргивает занавес, и я слышу её детский смех, который раздаётся в моих ушах музыкой.

МИРА.

С помощью Влада я смогла приобрести достойные подарки для своих родных, к тому же мы прекрасно провели время вдвоём прогуливаясь по магазинам. Какие глупости я навыдумывала себе о странной любви к брату, сравнивая его с домашним питомцем, наверное, мне вкололи что-то с галлюциногенным побочным эффектом, потому что нормальный человек не может не заметить какой потрясающий у меня старший брат.

Как ни странно, я совсем не устала, уже завтра будет Новогодняя ночь и я была в предвкушении, твёрдо уверенная, что в этом году чудо обязательно случится. Вечером, за ужином, родные в приподнятом настроении, но стойко сохраняющие спокойствие, не допытываясь у меня относительно своих новогодних подарков. Мы смеялись, все вместе по искреннему, никто никого не жалея, родители отметили, что мы с Владом начали неплохо ладить друг с другом, на что мы с братом переглянулись, отмечая давность сего события. После чего все снова хохотали и принимались обсуждать всякую ерунду.

Видимо, я решила, что мои родные посиделками сегодня не отделаются, предложила во что-нибудь сыграть. И не смогла придумать ничего лучше, как поиграть в прятки, в игру, которой было лишено моё детство. Моё заявление приняли по-разному: Лизка начала пыхтеть и ворчать, что мы взрослые и адекватные люди, родители начали сетовать на мороз на улице, а Влад нахмурился. И только я собиралась оставить эту затею «повеселиться втроём», как Влад принёс мою дублёнку, наставляя, что если только я разрешу им мне поддаваться. Теперь была моя очередь хмуриться, ведь я ещё никогда в жизни не чувствовала себя настолько здоровой, но мне всё же пришлось согласиться, потому что на других условиях брат с сестрой играть не собирались.

Мы втроём отправились во двор, щедро разукрашенный декабрьским морозом, белоснежными хлопьями снега и ароматнейшим воздухом, с таким трудом, поступающим в мои лёгкие, но как невесомо срывающимся с моих губ бесцветным паром.

– Так, мы будем играть или ты предпочитаешь вернуться в дом? – насмешливо поддел меня Влад, проходя мимо меня, остановившейся для запечатления в своей памяти этих белоснежных совершенных кружев, так умело сотканных зимней рукодельницей. В опускающихся сумерках белый снег светился серебряными переливами и внушал некую таинственность в окружающую меня красоту. Я усмехнулась брату и обошла его, ускоряя шаг.

Игра началась. Все негласно решили, что и водящей мне быть необязательно, потому что это было бы совсем неинтересно, если они начали бы мне поддаваться. И на это условие мне тоже пришлось согласиться. Но через какой-то час, настроение у всех било через край, я не замечала, что мне идут на уступки, самозабвенно отдаваясь детской игре, которая казалась мне вдвойне приятней, потому что я играла в неё впервые, Лизка визжала и хихикала одинаково громко, безразлично догоняли ли её или гналась ли она за нами. Влад оставался самым спокойным и рассудительным из нас троих, казалось, он выстраивает определённую стратегию, таким странным огнём загорались иногда его глаза. Первым водил Влад, затем Лизка, потом два раза подряд Влад и снова Лизка, мы играли уже очень долго, но никто не собирался прекращать игру.

Вот я притаилась в своём тайнике, на заднем дворе сразу за гаражом, сижу тихо, пытаюсь выровнять сбившееся дыхание и по возможности не издавать ни звука. Надо сказать уже довольно долго сижу, минут пятнадцать, но, похоже, находить меня не собираются, поэтому я осторожно выглядываю за угол, в надежде высмотреть в сгустившихся сумерках и в слабом свете прожекторов, Влад специально не полностью осветил двор, утверждая, что так нам будет интересней ловить друг друга, чей-нибудь силуэт. Я почти вскрикиваю от страха, когда сзади кто-то неожиданно пытается меня обнять, но крик застревает в горле, горячая ладонь только что выдернутая из перчатки накрывает мой рот, и из него вырывается только мычание. Я разворачиваюсь в руках своего «похитителя» и натыкаюсь на горящий взгляд своих карих глаз – Влад. Он не даёт мне пошевелиться, крепко обхватывая меня за талию, но его улыбающееся лицо внушает мне спокойствие. Он осторожно отрывает свою ладонь от моего лица, и теперь я могу говорить: