Текст книги "Останови моё безумие (СИ)"

Автор книги: Nargiz Han

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)

− Ты не пришёл, − шепчу я, встречая свою любовь в коридоре и силясь придать голосу обиженных ноток, но в нём просачивается лишь беспредельная радость от долгожданной встречи, произошедшей спустя целую вечность, которой мне казалась эта ночь.

− Так надо было, − извиняюще улыбается Влад, спешно проходя мимо меня на кухню, но по давно заведённой привычке целует меня в макушку, заставляя поддаться чуть ближе, чтобы хотя бы ненадолго соприкоснуться с его сильными руками.

− Доброе утро, − здоровается брат, занимая место за столом раньше меня.

Я, как и вчера застываю около сестры, кормящей маленькую Анж из бутылочки, забываю о том, что собиралась делать ранее и что мне делать с представленной моим глазам картиной. Лиза неотрывно следит за мирно сосущей питание дочкой и не обращает внимания на оцепеневшую меня. А я как заторможенная не могу сделать дальше и шага, чтобы хотя бы как это было вчера, улыбнуться невинной малышке, или отойти в сторону и сесть за стол.

− Толя, она засыпает, возьми её, − вполголоса, что совершенно несвойственно для моей громкоголосой сестры, шепчет Лиза.

− Хорошо, дорогая, − в ответ шепчет и Анатолий, поднимаясь из-за стола и забирая из рук сестры напоследок причмокнувшую ещё разочек из бутылочки с едой малышку. Я смотрю, как маленький комочек переходит в большие мужские ладони, и мне кажется, это я сама подставляю свои руки, чтобы принять его, но меня держит за руку иная ладонь, совсем не детская и я оборачиваюсь, вызволяясь из стен ступора.

− Всё в порядке, − шепчу я, но губы даже не смеют дрожать поддельной улыбкой, потому что не смеют врать Владу.

− Дети уже встали, − говорит отец, поспешно понижая тон, сталкиваясь в дверях с уносящим дочь в комнату другим отцом − Анатолием.

− Привет, пап, − здоровается с папой Лизка, чмокая того в щёчку, в груди начинает щемить от заведённого ими ритуала поцелуев в моё отсутствие. На миг меня посещает глупая мысль подойти к отцу и поцеловать его, как это сделала Лизка, но даже мне это кажется странным и ненастоящим.

− А где же мама? − спрашивает Лизка, присаживаясь за стол и наливая себе чай из фарфорового чайника.

− Твоя мама всю ночь промучилась с головной болью, только под утро, согласившись принять обезболивающее, поэтому я не стал её беспокоить. Она спит.

− Может нужно вызвать врача? − забеспокоившись, предлагаю я.

− Нет, дочка, не надо. Она поспит и ей станет легче. Просто вчера был очень насыщенный день: она переволновалась.

− Мне необходимо съездить в клинику, ты предупредишь её, когда она проснётся? Чтобы она снова не волновалась, хорошо?

− Конечно, милая, не беспокойся, − соглашается отец. − Сынок, я хотел поговорить с тобой о документах на дом, − без перехода добавляет отец, словно в другой раз ему ни за что не набраться смелости поговорить с Владом о правах собственности на дом.

Влад снисходительно улыбается, с наслаждением поглощая геркулесовую кашу, приготовленную явно не для него, потому что Лиза бросает подозрительно неодобрительные взгляды то на брата, то на стремительно пустеющую тарелку.

− Отец, это было так давно, что я уже не помню всех подробностей. Просто забудь, пап, это теперь ваш с Ниной Максимовной дом и ты не должен чувствовать себя так неуютно передо мной. Я думаю, мы можем закрыть эту тему, пока она не утомила нас окончательно. − Отец на всём протяжении объяснений Влада согласно кивает головой, но так и остаётся неудовлетворённым ответом сына, хотя и возразить ему что-либо не находится.

Завтрак продолжается в напряжённой обстановке недоговоренности, обещающей остаться таковой всё остальное время, и чувствует себя комфортно за столом только один человек − моя сестра.

− Как ты нашла меня? − не оборачиваясь, бросает в мою сторону, вздыхая и стряхивая белые снежинки с памятника, словно ведя с ними ожесточённую, но немую борьбу.

− Я была на фирме, − он не вздрагивает и никаким образом не выказывает передо мной своих истинных эмоций, но рука его долгое время бесплотно борющаяся с оседающими на мрамор снежинками застывает, признавая своё поражение. И этого достаточно. Достаточно для меня, чтобы понять.

− Бабуль, это моя сестра Мирослава, − нарушает Влад повисшее между нами молчание, поднимается с корточек и обходит меня со спины, приобнимая за талию. Его намокшее под вихрями снега пальто выглядит ещё темнее и тяжелее, только мелкие звёздочки снежинок, уцепившиеся за короткий ворс, всё больше приковывают взгляд, отвлекая глаза от суровой мрачности, окутывающей статную фигуру брата настолько, что кажется и одежда его пропитана этим мраком. − Я очень люблю её. Сильнее, чем это дозволено на нашей земле. Нас осудят, бабуль, непременно осудят, если узнают, поэтому, пожалуйста, не суди нас ты. Не суди.

− Влад? − прошу я, чувствуя подступающий к горлу ком от этого разговора брата с давно ушедшим в иной мир, но всегда, даже сейчас остающимся близким для него человеком. Но он словно не слышит меня, целует в макушку, впитывающих снежную влагу волос и продолжает говорить, неумолимо снижая надрывный голос до шёпота.

− Мира − это всё, что у меня есть. Она и есть всё. Всё, что мне надо. Простила бы ты меня, если была сейчас рядом? Приняла бы мою любовь к сестре?

Я накрываю его непривычно горячие холодной зимой декабря ладони, и пусть мои небольшие ладошки уже успели промёрзнуть, но Влад чувствует тепло от моих рук, именно то, которое ему необходимо сейчас. В сердце застревает колющее острие ножа, которое с каждым сделанным мной вдохом продвигается всё глубже, проделывая миллиметровые шажки прямо к центру, чтобы ранить точно в цель, неотвратимо. Эта боль скапливалась во мне так долго, что осознание не спешило приходить ко мне, настигнув меня именно здесь, среди сотен памятников, сотен крестов, сотен смятенных, ушедших душ. Одиночество, которое поселилось в душе моего возлюбленного брата, не полгода и не год назад, а с самого его рождения безвинного и беспомощного малыша. Одиночество, сопровождавшее его всю ту жизнь, которую он прожил до встречи со мной, до сих пор являлось к нему ночными кошмарами, и по сей день нависало за его плечами, грозя вторгнуться в его существование снова, если в нём не будет меня.

Вот, что значила я для Влада − любовь, спасение, воздух и…жизнь.

Он значил для меня гораздо большее и всё то же самое.

− Пойдём? − прошептала я ему на ухо, касаясь губами холодного лица. Он согласно кивнул и увлёк меня за ограду, не оглядываясь, но я оглянулась...

− Я позабочусь о нём, Варвара Владиславовна, − прошептала одними губами, долго не сумев оторвать глаз от скромной могилки с белоснежным мраморным памятником с надписью, выражавшей всю нерастраченную любовь покинутого внука:

«С любовью сына от внука…»

− Ты что-то сказала?

− Нет, любимый, ничего, − улыбнулась я, только крепче прижавшись к руке брата.

− Я виделась с Максом, − сложив ладошки на коленках, как провинившаяся перед взрослым учителем школьница признаюсь я. Влад молчит, почти не реагируя на моё заявление, только пальцы сильнее сжимают руль, а взгляд без надобности мечется в зеркало.

− И? − чуть позже озвучил он и свой долгожданный вопрос.

− И это не важно, если ты продал свою фирму? − вопрос срывается с губ раньше, чем я успеваю придумать более подходящее место для важного разговора с братом, чем салон автомобиля.

− Ничего существенного, − пожал плечами, скривил рот, отвёл глаза: перечисление его жестов начинало успокаивать меня каждый раз, как только я собиралась по-настоящему рассердиться на Влада.

− Тебе нужны были деньги на операцию, да? − тихонько спрашиваю, мысленно пытаясь уговорить брата взглянуть мне в глаза. Он не делает этого, а я не могу просто заставить.

− Нет.

− Ты мне лжешь, − раздражаюсь.

− Если не веришь, зачем спрашиваешь? − Он продолжает не смотреть на меня, но я не уверена, что он следит и за дорогой.

− Я не хотела, чтобы было так, − отчаянно мотаю головой, в то время, как мой голос начинает хрипеть.

− Не думай об этом. Это действительно не важно, − успокаивает меня, но сейчас я вижу на его лице подлинное спокойствие, он на самом деле не считает важным потерю своей фирмы.

− Как это может быть не важным, если ты отказался от собственного дела, бизнеса, который выстраивал годами. Ты любил свою работу, ты жил этим. Это было твоё всё! − сокрушаюсь я, − не смирившаяся с его невозмутимостью.

− Ты не слышала, о чём я говорил на кладбище? − спокойно говорит он, выруливая в сторону шоссе, ведущего в наш посёлок.

− При чём тут это? − я вскидываю вверх руки, и откидываюсь на подголовник.

− Моё всё − это ты. И живу я тобой, а не каким-то бизнесом, делом, партнёрами и деньгами. − Он бросает на меня короткий взгляд и улыбается, я готовлюсь к очередной гневной тираде, но замолкаю, капитулируя перед началом боя. Мягкие пальцы Влада гладят меня по щеке, и я непроизвольно зажмуриваю глаза, чтобы отогнать наваждение, но становится только хуже, я задаю самый ненавистный для меня вопрос:

− Что теперь будет? − это всего лишь мой шёпот, шелестящий слабее дуновение ветра, но мне отвечают, и в ответном голосе я слышу улыбку.

− Просто верь мне и в меня, малыш, и всё будет хорошо.

− Я вообще-то совсем не меркантильная особа, − пытаюсь сгладить всё шуткой, − но всё-таки? − Мы вместе начинаем хохотать над моей интонацией, не совсем удачно копирующей тех самых «меркантильных» особ в глубоком подпитии.

Влад, не отрывая взгляда от пустынной дороги, запутывает свободную руку в моих волосах, ненадолго даря мне ощущение сладостного массажа своими чудодейственными пальцами. При этом я продолжаю проказничать и томно шепчу:

− Умм, какое блаженство, всегда иметь под рукой профессионального массажиста, − я невольно подаюсь к его руке, не обращая никакого внимания на то, что мои волосы начинают приобретать отдалённое сочетание с настоящей ухоженностью.

− Всем привет! − весело приветствую родных, снова встречаясь в прихожей с Лизой.

− Тише, ты разбудишь мою маленькую Анж! − шипит на меня сестра.

− Прости, я не знала, что она спит, − извинилась я, уже не так остро отреагировав на маленький свёрток, который не сильно напоминал мне младенца.

«… После новогодних праздников, мы займёмся вопросом усыновления, − неожиданно напомнил брат о своём обещании, сделанном ещё в Женеве, теперь, перед самыми дверьми в наш дом, напоследок приобнимая меня за талию и водя разгорячёнными морозом губами по чувствительной коже за ухом…»

Я просто вспоминала теперь эти слова и, смотря на маленькую племянницу, убаюканную руками сестры, думала о будущем ребёнке, который у нас с Владом обязательно будет, а не о том несчастном малыше, который больно, горько и мучительно, но ушёл от нас в другой мир.

− А где мама с папой? − пробормотала я. Лиза состроила недовольную гримасу, возмущенная просто тем фактом, что я вообще разговариваю. Не получив ответа, я удалилась в свою комнату, решив присоединится к семье только за ужином.

Мама не спустилась, чтобы поужинать вместе с нами, а это был всего лишь совместный приём пищи после моего возвращения. Я не чувствовала голода и мысли, назойливо щекотавшие и так разыгравшиеся нервы не содействовали опустению моей тарелки.

− Значит, ходили выбирать новогодние подарки? − врывается в сознание Лизин голос.

− Нет. С чего ты взяла? − возмущенно заявляю я, желая поскорее прервать этот разговор, и вновь погрузится в неумолчное обдумывание собственных мыслей.

− Вообще-то завтра тридцать первое декабря, деточка, − не отстаёт сестра, но она так же напоминает и о том, что в последнее время никак не приходило мне в голову: ещё один год остался позади. Я переглядываюсь с братом, и мы оба чуть ли не смеёмся и не плачем от быстротечности времени.

− Не обязательно, чтобы твоя младшая сестра беспокоилась ещё и о новогодних подарках, − вступает отец в наши с Лизой пререкания и я почти рада, что мама с Анатолием отсутствуют за обеденным столом. В голосе отца проскальзывают почти позабытые мной нотки тревоги о моём здоровье, они кажутся мне вернувшимися из далёкого, а не ближайшего прошлого, но, тем не менее, я их по-прежнему помню. Улыбаюсь трогательности момента и собственной забывчивости.

− Как это не пришло мне в голову? − произношу я, не знаю, относительно чего высказываюсь на самом деле, своих блуждающих мыслей или же отвечаю отцу? Сестре?

− Мы подберём что-нибудь завтра, еще есть время, − примиряющее оглашает Влад, улыбка просачивается меж его губ.

− И так привезли нам всем кучу гостинцев из Швейцарии, так что не стоит тратиться ещё раз, − не соглашается отец на ещё одно совместное с братом отлучение из дома.

− Я хотела бы лечь сегодня чуть раньше, если никто не против, − ставлю точку в обсуждении предстоящего Нового года, и покидаю своё место за столом.

− Конечно-конечно, − провожает меня отец смятенным голосом из детства, Лиза фыркает, убеждённая, что я не слышу её возмущённых междометий, а Влад по-настоящему встревожено встречает мой усталый взгляд.

− Всё хорошо, − отвечаю только для него, и только глазами, которые больше никто не силится заметить и он поспешно кивает мне, прерывая наш немой разговор.

====== Глава 55 ======

МИРА.

Мне не удаётся уснуть уже вторую ночь − уже вторую ночь Влад не приходит пожелать мне спокойной ночи. Я почти смиряюсь с тем, что снова проворочаюсь без сна полночи, прежде чем провалюсь в туманное забытьё и подобно сомнамбуле расправлюсь с неповинными в моей бессоннице подушками и одеялом.

Сегодняшняя ночь так мало походит на предыдущую, ту, которая была полна мучительных ожиданий и надежд, что Влад тайно прокрадётся в мою спальню, и мы почти до утра будем нежиться в объятиях друг друга. Сегодня всё иначе. Я не прислушиваюсь к одинокому гуканью забредшей в наши окрестности совы, не вглядываюсь в даль за окном с раздёрнутыми шторами, не исповедуюсь безликой луне, не жду прихода своего полночника, а жду лишь спасительного сна.

Часы показывают полночь, и я вновь думаю о завтрашней ночи, загадочной ночи единственного свидания двух годов. Эти мысли не отвлекают меня от закрытой, но так и не запертой на ключ двери, и я не могу заставить себя перестать думать о слабых шорохах, иногда напоминающих мне о неслышных шагах брата. Я встаю с кровати, откинув согревающее моё тело одеяло прочь, встаю с намерением выпить немного воды и успокоить жжение в пересохшем горле, но понимаю, что иду совершенно в другом направлении.

Одна ступенька, вторая, третья − когда-то давно я сосчитала их все за раз, сейчас я сбиваюсь с привычного счёта, а лестница кажется мне бесконечной, ведущей меня в самые небеса. Я замираю перед дверью в его спальню, но стучать, по грозящему выдать меня дереву не решаюсь, легонько поворачивая мгновенно поддавшуюся мне ручку.

«Он не запер дверь», − проносится шальная мысль в мозгу, и я обрываю её, пока своевольница не завела меня в грёзные дебри.

− Мира? − удивление в его голосе помешано на долю страха и укора, но он не в силах не сделать шаг мне навстречу, поэтому очень скоро я уже ощущаю себя в его объятиях. − Что ты здесь делаешь? − прижимаясь губами к виску, спрашивает он.

− Я ненадолго. Мне совсем не спится без тебя, − жалуюсь я, уверенная, что меня не прогонят в холод одинокой кровати из тепла благородных рук.

− Девочка моя, ты вся дрожишь! − возмущается, подводя меня к своей кровати и сдёрнув с той шерстяное одеяло, обматывает меня им, как в кокон бабочки.

− Да, я замёрзла, − мгновенно соглашаюсь, не замечая, как голос предаёт меня и повинуется сердцу, моему, родному, только отсчитывающему пульс ради Влада. − Думаю у тебя наверху теплее, чем у меня в комнате.

− Не может быть?! − неверяще взирает на меня Влад. Я в подтверждение несколько раз мотаю головой. Он смиренно соглашается и отпускает мои плечи.

− Я собирался принять душ, − извещает он, неуверенно поглядывая в сторону ванной комнаты.

− Можешь не беспокоиться обо мне! − заверяю я, плотнее укутываясь в шерстяной ворс пледа. − Я немного согреюсь и пойду спать.

− Ты уверена? − в тоне его проскальзывают сомневающиеся интонации, но я не оставляю ему времени на раздумья и присаживаюсь на край кровати, полностью игнорируя его присутствие и занимаясь исключительно согреванием дрожащего тела. Слышу неторопливый вздох, не отрываю взгляда от пола, замечаю удаляющиеся босые ступни, свет из открытой ванной комнаты и тихое шуршание шпингалета. Неторопливый вздох, теперь он принадлежит мне.

«Что я делаю?» − спрашивает меня внутренний голос, но я слушаю только своё сердце. Кажется, вечность пролистывает страницы нашей жизни, пока струи воды в душе не затихают, окончив своё несуразное пение, а я не встречаю неторопливо шагнувшего в спальню брата, всё так же закутанная в шерстяное одеяло.

− Ты не ложилась? − выдыхает Влад при виде меня, а в глазах его умоляющее: «Почему ты не вернулась к себе?».

− Не смогла, − отвечаю я на оба его вопроса, и он делает шаг в мою сторону. Я совсем не смотрю на него, любуюсь мокрыми прядями с везучими каплями, ласкающими натянутую кожу его шеи, он невольно встряхивает волосами роняя капли на ворс ковра и, я сочувствую им, беззащитным, немым дождинкам. Моё одеяло выскальзывает из моих рук, укрывая маленьких свидетельниц.

− Ааах, − вырывается из горла брата полувздох, полукрик из отчаяния и восхищения. − Малыш… ты… за…мёрзнешь, − заставляет произнести себя, не в силах смотреть на меня открытую и нагую, но и отвести свой горящий, измученный мгновением взгляд не в состоянии.

− Знаю, − хриплю я, но, не разрешая рукам обхватить свои маленькие плечи. − Я хочу, чтобы ты согрел меня. − Я вижу смятение в его глазах, а новые капли уже наслаждаются ощущением его кожи, скатываясь по гусиной коже, облизывая трепыхающуюся жилку на шее, терпеливо заползая за воротник, и продолжая ласку его безволосой, почти мальчишески гладкой груди. Я отчаянно мотаю головой, а Влад против воли сокращает расстояние между нами. Этого мало, ничтожно мало, пропасть между нами по-прежнему непроходима, а шаги брата слишком неуверенны, микроскопичны, но я противоречу собственным желаниям, а может, потворствую им бесповоротно скоро.

− Ты ведь знаешь, что мы не должны этого делать? − хмуря брови серьёзно говорит брат, но губы его едва шевелятся, я брежу о том, что голос его доносится к моему сердцу прямо из его истосковавшейся души, не касаясь голосовых связок. Ответа нет, моих сил хватает лишь на слабый кивок, но руки взметаются вверх, призывая его к себе.

− Малыш, ты сумасшедшая! − это его последние внятные слова, прежде чем пасть в мои объятия.

«Я знаю, знаю, знаю!» − восторженно мычу я, но вновь это не голос, это поэзия моего сердца, стук которого отдаётся эхом в его груди.

Влад подхватывает меня на руки, а я как смущённая новобрачная отвожу взгляд, когда моя обнажённая грудь ударяется о тонкую ткань намокшей рубашки и слабое трение заставляет меня чувствовать себя действительно сумасшедшей. Мои руки едва удерживают массивную шею, пульсирующую под моими стремительно слабеющими пальцами.

Кровать податливо прогибается под двойным весом наших тел, а Влад только кладёт одно колено на жёсткий матрац. Его глаза неотрывно ищут мои собственные, но я как неуловимая жертва великодушного хищника, стремлюсь избежать неминуемого. И вот моё нагое тело уже ласкает холодный шёлк простыней, моя дрожь передаётся склонившемуся для начального поцелуя брату.

Он отводит прилипшие ко лбу волнующей испариной пряди и снова ищет мои сбегающие глаза, но когда встреча случается, я боюсь, что огонь, томящийся на дне моих расширенных зрачков, опалит его, забирая у меня красоту тигровых глаз, что взирают на меня с откровенной жадностью и обожанием. Ноздри высеченного носа широко раздуваются, и мой хищник вдыхает запах порочности, а капли с завитков каштановых волос опадают на вершинки моих грудей, распахивая мои глаза от тонких ощущений, от ласки даруемой моим возлюбленным, едва ли успевшим коснуться меня по-настоящему.

− Влаад… − раболепно выгибаясь навстречу, принимая и саркастическую улыбку и негромкий смех с благодарностью молю его о пощаде и большем, несоизмеримо большем.

Неуловимые пальцы пробегают по контурам моего тела, а я возмущённо мотаю головой, его тело по-прежнему остаётся для меня недосягаемым под слоем одежды. Мы совсем не говорим, но я слышу отчётливые слова, произнесённые не его губами, не моими:

− Сейчас, любовь моя, только ты и я… Только ты и я, никого больше…

Я выдерживаю ещё несколько секунд без его поцелуев, пока его проворные руки стаскивают с себя рубашку через голову, потому что на расстёгивание пуговиц у нас совершенно не остаётся времени, его и так слишком мало, чтобы насладиться друг другом.

Мы вместе справляемся со свободными штанами на резинке, я молю всех существующих богов, чтобы на нём не было белья, иначе уносящиеся прочь секунды грозят забрать у нас ещё один клочок драгоценного времени.

Одеяло безнадёжно покинуто на распростёртом ковре, а меня укрывает великолепное тело моего любимого, каждый его кусочек соединяется со мной, мы срастаемся в идеальный паззл, волшебный шёпот его губ, вычерчивающих слова на моей шее дарит мне неконтролируемую улыбку. Я задыхаюсь, выплёвывая каждый выдох из своих лёгких, я оттягиваю мокрые волосы брата, мокрыми становятся и мои пальцы…

Влад осторожно прикусывает меня за подбородок и начинает посасывать, поднимается к губам, отрывается от меня и смотрит, смотрит, смотрит…

− Хочу просто целовать тебя вот так… Всю жизнь… − это так сладостно, в груди сладостно, сладостно внизу живота, и ниже, ниже, ниже…

Наши языки напевают свою собственную, неведомую даже для нас песню, а руки хаотично ищут друг друга с зажмуренными от счастья глазами. Мои неумелые ладони блуждают по слеплённым Творцом плечам, его пальцы творят грехопадение с моими сосками.

− Не надо, Влад… Пожалуйста, пожалуйста… Только не это, − шепчу я. Сострадание пронизывает его взгляд, он склоняется над моей грудью зализывая разбуженные дула вулканов языком, остужая закипающие жерла губами, утопляя дыханием.

− Господи… Ты обрекаешь меня на вечность в аду! − хриплый и болезненный шёпот у мочки уха, которую настигает та же участь, что и мои измученные наслаждающей истомой соски.

Я обхватываю широкую спину ладонями, притягивая своего мучителя ещё ближе, чтобы дальность наших тел не знала миллиметра. Я немо прошу поцелуя.

− Шесть месяцев, Влад… Мы не были близки шесть месяцев, − цежу я сквозь зубы, потому что мой брат доводит моё тело до изнеможения. − Пожалуйста, любимый, пожалуйста…

Но он не внемлет моей мольбе, превращая меня в несчастную возлюбленную, в безумную, жаждущую продолжения пытки, совершаемой над ней казни, но не отпускаемой мечтами об избавлении.

Изморозь на холодных стёклах привносит в соитие наших тел и сплетение наших душ иней фата-морганы. Мне жарко… нестерпимо жарко.

Мои пальцы снова и снова забираются в невысыхающие пряди, кажущиеся чернее самой ночи за окном, мягче китайского шёлка под нашими телами, а я неустанно молю своего благодетеля и мучителя…

− Подари мне себя, хотя бы чуть-чуть…

− Ещё немного, девочка моя, ещё совсем… совсем немного…

А я своевольно спускаю ладонь к напряжённому бедру, желая добраться до горячей плоти брата, но моё хрупкое запястье захватывается раньше его могучими руками, меня выгибают сильнее, потому что теперь, я лишена возможности даже касаться его густых волос. Хныкающий звук срывается с моих распахнутых губ, оглашая моё поражение, а губы накрывает неистовым пламенем, вторгающегося вероломного, но такого пряного, такого сладкого рта Влада. Я мычу бессвязным клекотом, меня лишают дара говорить сумасшедшие поцелуи, обнажающие мою красоту.

Шершавый язык водит вверх-вниз по обоим моим шрамам, словно палочкой дирижера он настраивает свою мелодию на моих параллельных рубцах.

− Я сойду с ума… Влад. Ты не можешь допустить этого… Не можешь бросить меня в этот огонь! − восклицаю, отчаянно заметавшись по подушке, с захваченными в плен руками. Мои запястья путаются в собственных волосах, вместо желанных коротко-колючих прядей брата.

− Тшш… − шепчет он и когда с губ грозит сорваться очередной укоряющий его ласки возглас, я начинаю чувствовать это… Я начинаю чувствовать его…

Медленно… медленно. Забирая моё дыхание, забирая мою волю, сомнение и… Душу. Забирая мою душу.

Я чувствую его всего, целиком. Полностью во мне, полностью Мой!

− Даа! − вскрикиваю я, тут же оглушённая ладонью, смыкающейся на моих губах. Я плавлюсь и взрываюсь, плавлюсь и взрываюсь… Я тот самый вулкан, плюющий огнём и магмой…

Я сама магма!

− Мамочки... − хрипят мои непослушные губы, но я не могу остановить их, ни единую частичку себя не могу остановить. Я вся принадлежу и подчинена другим рукам, другому телу, другому существу…

− Тише, малыш… Прошу тебя, тише… − умудряется и успокоить и распалить меня ещё больше одним своим голосом, ещё одним движением вперёд, нежным захватом моего затылка в обе руки, поцелуем в висок.

Но он не останавливается, и я готова взорваться ещё раз, снова и снова.

− Господи! Сколько можно! − голос совсем немой, не мой голос, но когда моя спина выгибается дугой, а руки брата притягивают меня к своему потному телу, я опадаю на измятую кровать со всхлипом, с поцелуем на губах, с растекающимся внутри меня наслаждением Влада.

И вот она эта томная неподвижность, это недосказанное переплетение наших пальцев, его касание моего покрытого капельками блестящего пота лба своим, сохранившее молчание переглядывание взглядами и…

− Что это? Что это такое? − голос Лизы? Надрывной, полный паники и ужаса, а потом грохот… Грохот ударившейся о стену распахнутой двери. Рывком вскакивающий с постели брат, мой непонимающий взгляд в распахнутую пустоту ночи, короткая встреча с глазами Влада.

− Ты ни в чём не виновата… − лёгкое касание его пальцев к моей щеке… быстрое прикрытие моего нагого тела отвергнутым в самом начале, тем самым одеялом и спешное набрасывание на себя спутанных в комок ворохов одежды. Я едва приподнимаюсь на кровати, наблюдая за разворачивающейся перед моими глазами сценой и не могу верить происходящему. Я не верю…

− Господи боже мой! − проём двери, оставленный сестрой пустым на какое-то время, на время данное мне для осознания произошедшего, но потраченное в пустую заполнен ярким светом включенного по всему дому электричества, а ещё всеми его обитателями, кроме… Кроме маленькой Анж.

Возглас, только что услышанный мной вырван моим слухом из толпы, и неизвестно кому принадлежал на самом деле, я только замечаю растерянный взгляд матери едва ли почувствовавшей облегчение от раскрытия правды о нашем грехе. Лизку, мечущуюся взглядом от растрёпанного, но полностью одетого брата, заслоняющего мою фигуру на его кровати в его спальне и обмотанную в шерстяное одеяло. Анатолия, почему-то непременно встречающегося с моим взглядом и поэтому отводящего глаза с завидной регулярностью.

И…

Отец.

Отец со сжатыми в кулаки руками, с напряжённым лицом, раскрасневшийся, с распахнутым воротом пижамной рубашки в домашних тапочках с тёмным взглядом не отрывающихся от брата глаз.

− Отец, − негромко пробует объясниться Влад. Хотя даже я не в состоянии придумать вразумительное объяснение тому, что предстало глазам моего отца.

− Не смей! − вмиг обрывает папа не начатую речь сына. − Это так ты заботился о сестре всё это время! − громогласный крик потрясает воздух и я зажмуриваю глаза от страха. Слышны шаги, а я пытаюсь поднять свои свинцовые веки, но раздавшийся звук пощечины справляется с этой миссией лучше. Я вижу только склонившуюся вбок голову Влада и так не опустившуюся вниз занесённую для следующего удара ладонь отца.

− Папа, нет! − прошу я, закрывая рукой безобразно раскрытый рот, и ощущая набежавшие волны слёз.

Разъярённый взгляд отца направляется в мою сторону, и нет в нём жалости, нет сострадания.

− Это не её вина, − не глядя на отца, но касаясь его плеча, останавливает собравшегося образумить погрязшую во грехе дочь, твёрдым голосом, означающим только одно − Влад не поступится мной. Собой, может быть, но не мной. − Не трогай Миру.

Отец разворачивается и уходит прочь из вертепа греха и блуда, по пути бросив брату:

− Чтобы духу твоего не было в моём доме!

Я слышу мамин плач, вижу сухие панические глаза сестры, ушедшего вон Анатолия, и согбенную под гнётом нашего греха, нашей правды, удаляющуюся спину отца.

Дверь вновь захлопывается и я как есть бросаюсь к Владу:

− Не пущу! Не пущу тебя! − кричу, но только в его плечо, мои рыдания заглушает тонкая ткань рубашки, на самом деле их заглушают его руки. − Прости, прости меня. Я забыла закрыть эту чёртову дверь! Забыла!

− Тише, Мира. Ты не виновата. Ни в чём, слышишь, − Влад приглаживает мои волосы и целует в лоб. − Рано или поздно это должно было случиться. Мы оба знали это, девочка моя. Мы бы никогда не были к этому готовы, − он пытается улыбнуться мне, чтобы сделать легче для меня. Для меня, когда только что отец выгнал его из дома.

− Ты никуда не уйдёшь! Ты не можешь! Это твой дом! Это ведь твой дом! − я отрываюсь от сильного плеча и заглядываю в его глаза, лихорадочно ища в них боль, боль, которую ощущаю сама. Но она настолько глубоко, что мне становится ещё хуже и мои глаза разражаются новыми рыданиями.

− Уже нет, малыш, уже нет. − Он говорит это так спокойно, что мне хочется ударить его в грудь, где кровоточит его сердце, но на его губах снова улыбка, вымученная и фальшивая, и снова ради меня.

− Нет! Нет! Нет! − я мотаю головой, но Влад, бессловно отходит от меня и достаёт из шкафа ещё не разобранный после перелёта чемодан. Я вскакиваю следом, наскоро набрасывая на себя глупую пижаму и фланелевые штаны, приглаживаю кое-как растрепавшиеся волосы, и размазывая тыльной стороной ладоней беспомощные слёзы по щекам. − Всё. Я готова. Я пойду с тобой.

Влад замирает и оборачивается ко мне.

− Ты не можешь, малыш, − на его лице на этот раз искренняя, но теперь грустная улыбка. Он берёт моё лицо в свои ладони и целует в каждую щеку, долго-долго прижимаясь губами. − На улице ночь, декабрь и канун Нового года.

− Мне всё равно. Всё равно, понимаешь? − я затрясла головой, отчаянно отмахиваясь от его рук.

− Я заберу тебя первого января, хочешь? − Моё непрекращающееся мотание головой было ему ответом. − Иди сюда, − прошептал он, вздыхая. − Ну, хорошо, завтра. Завтра, Мира. Я не могу отобрать тебя у твоей семьи посреди ночи. Я не имею права заставить тебя выбирать между мной и… ими. А теперь иди, ты нужна им.

− Тебе я нужна больше, − как беспризорный щенок я ищу в его глазах поощрение, но теперь настает его очередь качать головой и отводить взгляд.