Текст книги "Останови моё безумие (СИ)"
Автор книги: Nargiz Han
Жанры:
Современные любовные романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)
− Не спрашивай ни о чём, просто она теперь всё знает, − сказал я, проходя мимо друга прямо к его кабинету.
− Она знает и то, что время её дочери… − я предостерёг его, взмахивая вверх указательным пальцем.
− А вот этого не вздумай произносить при мне хотя бы ещё раз! Будь осторожен со своими словами! − Олег молча кивнул мне, изображая понимание и сел в своё кресло.
− Почему ты не предложил сделать Мире пересадку? − спросил прямо.
− Влад…
− Просто ответь мне, − настоял я.
− Всё не так просто, как ты думаешь, Влад. Нет никаких гарантий и…
− Хочешь сказать это не выход? − я был в непонятном мне возбуждении, пролистав в интернете сотню страниц, я не мог найти другого пути помочь Мире.
− Это выход. Выход, Влад, если, − он начал загибать пальцы на руках перечисляя бесконечные если.
− Если операция пройдёт успешно. Если донор подойдёт идеально. Если Мира не отторгнет пересаженное сердце. Если у неё не разовьётся обострение ТЭЛА. Если мы сможем найти донора вовремя. Это выход, Влад, выход на пять-семь лет.
− Ты не можешь знать это наверняка! − прокричал я.
− Не могу, Влад, но и ты не можешь, − спокойно ответил он, вставая. − У неё четвёртая отрицательная группа крови. Найди ей донора, и исключай по одному все встающие на твоём пути если, тогда у тебя есть шанс спасти Миру.
− Я спасу её, Олег. У меня нет другого выхода.
− Влад… Послушай меня, пожалуйста. Ты должен быть готов к…
− Я спасу её, Олег. − Вновь прервал я его бесполезные советы.
− Не сомневаюсь, − послышалось по ту сторону двери, когда я уже успел покинуть кабинет друга.
Около Миры никого не было. Она в одиночестве наблюдала за продвижением жидкости по трубке капельницы в вену.
− Привет? − глупо обозначил я своё присутствие.
− Как ты? − едва улыбнувшись, спросила она.
− С точки зрения медицины, − присел на край кровати, не утруждаясь перестановкой кресел.
− Не смешно, − но улыбка её стала шире и светлее.
− Знаю. У тебя всё в норме?
− Не знаю, − она пожала плечами, − мне отсюда не видно монитора этой громоздкой штуки. Мы снова рассмеялись вместе, я начал водить большим пальцем по середине её ладони.
− Мы уедем, как только тебе станет лучше, − прошептал, рассматривая скучный узор на простынях.
− Влад, ты должен быть готов к… − она не договорила фразу, которую Олег пытался сказать мне ранее, я наклонился и поцеловал её.
− Замолчи…
Снова шёпот, я не знал почему у меня не получается сказать что-то громче бормотания, но сейчас я закрыл глаза и говорил тихо-тихо. Наши ресницы сталкивались друг с другом, как острые мечи на поле боя, ласковое трепетание Мириных щекотало мои щёки. Что чувствовала она?
− Мы вернёмся через полгода, поняла? И запомни, мы не едем развлекаться, − снова её смех и мой облегчённый выдох. − Ты говорила с матерью?
− Нет, почти нет. Наверное, таким образом она оберегает меня от себя самой, но этот разговор всё равно состоится. − Я кивнул, отстраняясь.
− Она ушла?
− Нет, пошла встречать Лизу.
− Мне нужно кое-что уладить на работе. Ты не возражаешь, если я отлучусь ненадолго?
− Конечно, нет. О чём ты говоришь! Я же никуда не денусь отсюда, разве что меня переведут в другую палату.
− Хорошо. Тогда я постараюсь расправиться со всем поскорее. − Я поцеловал её в подставленную щёку и осторожно вышел из палаты.
Навстречу ко мне шли мать с дочерью − тётя Нина с Лизой: женщина при виде меня вздрогнула и поспешно отвела взгляд, а Лизка бросилась в мои объятия и рубашка мгновенно пропиталась её слезами.
− Влад! Как же это может быть правдой? Почему это происходит с нашей сестрёнкой? − плакала она, а я гладил её вздрагивающую спину.
− Не плачь так возле неё, ладно? Ей будет неприятно. − Лиза стала размазывать слёзы по щекам, а Нина Максимовна ожесточённо смотрела на меня всё время, пока я говорил.
− Ладно. Да. Хорошо. Ты прав, − глубоко вдохнув и выдохнув несколько раз, решительно проговорила Лиза, соглашаясь, а тётя Нина уже шла прочь от меня.
Мы распрощались, и я продолжил свой прерванный путь.
Первой, кого я встретил в приёмной, была Катя, ничего не оставалось, как только пригласить её в свой кабинет, проходя мимо, она намеренно подмигнула моей секретарше. Настя раскрыла рот от удивления, а я неодобрительно покачал головой.
− Присаживайся, − предложил, что ещё можно сказать, я не знал. − Хочешь выпить?
− Нет, спасибо, − отмахнулась она.
− А я бы не отказался.
− Я заметила, − вопросительно воззрился на неё. − В последнюю нашу встречу. Помнишь?
− Ах, ты о том вечере. − Я не стал вдаваться в объяснения и, подключив флэшку к компьютеру начал перебирать клавиатуру пальцами, просматривая скопившуюся документацию. − Ты что-то хотела? − мимолётно спросил я, у безмолвной девушки в кресле, а когда я посмотрел в её сторону, то заметил, как неотрывно она следит за мной. − Катя?
− А? Что?
− Ты что-то хотела?
− Нет. То есть да. Я пришла отдать приглашение на свадьбу, − и она извлекла из миниатюрной сумочки небольшой конвертик в виде сердца ярко-алого цвета.
− Двадцать пятого мая? Это на следующей неделе?
Она только коротко кивнула.
− Прости. У меня, наверное, не получится, − с сожалением признался, мысленно, уже заказывая билеты на самолёт, сразу же отметая эту мысль и обдумывая вариант с заказным рейсом.
− Снова твоя таинственная возлюбленная? − поджимая губы, спросила Катя, делая один шаг назад от моего стола.
− Что? Нет… да. Дело не в этом. Я улетаю… раньше. С сестрой…
− Ага. Ну, да ладно. Ничего, − она улыбнулась, не разжимая тонкой полоски губ, и сделала ещё один шаг в сторону выхода. − Передавай привет… сестре.
Я кивнул, когда она вышла.
− Павел Дмитриевич?
− Слушаю вас, Владислав Сергеевич.
− Можно устроить мне встречу с Демидовым?
− Конечно.
====== Глава 52 ======
МИРА.
Мы улетели через два дня после моей официальной выписки из больницы, но до этого я всё-таки успела поговорить с мамой о Владе, о нас с ним. Я так хотела, чтобы она поняла меня, но разве можно было понять то, что было между мной и братом? Я просила слишком многого.
− Проходи, − не отрываясь от белоснежного холста, попросила войти маму.
− Ты рисуешь? − спросила она, боязливо присаживаясь на кровать за моей спиной.
Я сложила ноги перед собой, обхватив колени руками и положив на них голову, я задумалась о своём, не отвечая на мамин вопрос.
− Знаешь, какая самая красивая картина для художника? И любимая?
− Какая же?
− Чистый лист, − я обернулась к матери и наконец, посмотрела ей в глаза.
− Да? А почему? − спросила она, плохо скрывая непонимание этого разговора со мной о моей привязанности к искусству.
− Потому что белоснежный холст, к которому не успела прикоснуться кисть художника, это ещё не начавшаяся история, ещё не начатая новая жизнь. Эта целая палитра красок, которая постепенно разукрасит эту жизнь, осторожно напишет свою историю, каждый раз новую, каждый раз неповторимую.
− Доченька… − срывающимся голосом пробормотала мама, прикрывая задрожавшие губы ладонью.
− У меня может больше никогда не быть этого чистого листа. Понимаешь?
− Не говори так, Мирочка. Всё должно наладиться. Мы обязательно вылечим тебя, − она начала всхлипывать и задыхаться.
Я отчаянно покачала головой. Моя мать смотрела на меня с прежней жалостью, в её материнском сердце не было презрения для собственной больной дочери, всё своё отвращение к открывшейся правде она выплеснула на брата.
− Даже если и так, − уступила я, перестав разрывать ей сердце другой правдой о считанных на пальцах месяцах моей жизни. − Я хотела поговорить с тобой о нас с братом.
Щёки её загорелись багрянцем, слёзы высохли, и она вытерла последние их следы, двумя руками смахнув со щёк.
− Ты не виновата, − уверенно заявила она, взойдя на путь заступничества моей поруганной чести. Я усмехнулась, получилось весьма невесело, мои руки по-прежнему удерживали колени, прижатыми высоко к груди.
− Здесь нет виноватых, мам. Никто не виноват в том, что мы с Владом полюбили друг друга сильнее, чем это было нам позволено. − Мама вздрогнула от моих слов, и я поняла, что Влад сказал ей то же самое.
− Сколько продолжается ваша связь? − выплюнула она мне этот вопрос, не смотря мне в лицо.
− Год, − без запинки ответила я. Мама задохнулась и распахнула глаза, пытаясь совладать с эмоциями.
− Он совратил тебя. − Она неверяще качала головой и потирала свои больные колени, отказываясь меня выслушать.
− Мам…
− Принудил.
− Мам…
− Я расскажу всё твоему отцу. − Она с нескрываемым ужасом посмотрела мне прямо в глаза.
− Не надо. Пожалуйста… Ради меня. Он, правда, не виноват. Если тебе непременно нужен виновник, вини меня.
− Что ты доченька! − она схватилась за мои руки. − Как же я могу тебя винить в чём-то?!
− Прекрати, мама, пожалуйста! Влад любит меня так, как никто и никогда не сможет полюбить. Ты даже не стараешься понять меня. Раз так, просто не говори отцу, хорошо?
Она снова задрожала от накативших слёз, отпустила меня и заплакала, уже не таясь.
− Недавно мы потеряли ребёнка, − я не знаю, зачем я сказала ей об этом, боль от потери сына до сих пор жгла меня изнутри и говорить об этом человеку, который видит в нас с Владом один лишь грех, было вдвойне мучительно, пусть этим человеком и была моя собственная мать.
− Не смотри на меня так, − осуждающе бросила я, опуская голову на колени. Даже не видя её, я знала, что ключевым в моём признании для неё была не потеря малыша, а само его греховное зачатие. − Влад подписал все бумаги согласия на аборт, чтобы спасти мне жизнь, − голос мой срывался, то повышаясь, то понижаясь.
− Где я могла так ошибиться? Что я сделала не так, что Господь наказывает меня таким образом. Почему разрешает моей дочери погрязнуть в грехе? − причитала она, раскачиваясь взад-вперёд на моей кровати.
− Не разрешает, − пробормотала я, неосознанно желая, чтобы мама меня услышала. − Поэтому отправляет меня в ад. Очень скоро я буду там, в искуплении.
− Боже, Мира! − воскликнула мама, в панике уставившись на меня.
− Это правда, мама. Я уйду. Твой Бог разлучает меня с моим братом. С моим возлюбленным братом. − Я смотрела на неё широко распахнутыми, не мигающими глазами, а потом первая покинула свою комнату, проходя в заполненную родными гостиную.
Она не рассказала отцу, но, не потому что приняла или поняла, а потому что поверила в мой… уход. Я благодарна ей хотя бы за то, что она решила не омрачать последние месяцы моей жизни. Я благодарна.
− О чём задумалась? − слышу Его голос и улыбаюсь, рассеивая в памяти последний, да, наверное, последний, разговор с матерью.
− Ни о чём? − словно предлагая ему варианты ответа, проговариваю вполголоса.
− Согласен, − улыбается Влад, щелкая меня по носу.
− Как тебе нравится в Швейцарии?
Я морщу нос.
− Вижу, что нравится, − смеётся, обнимая меня за плечи.
− Нравится, что ты рядом, − серьёзно говорю, смотря вверх на него.
− Мне тоже это нравится, − сжимает крепче, смотрит долго, улыбается шире, − то, что я рядом.
− А ещё здесь снег, много снега. Ты же знаешь, как я люблю…
− …его. Знаю, − нагло и в то же время вовремя прерывает меня. − Я улыбаюсь вместо того, чтобы сердиться и откидываю голову назад, позволяя ему вести меня, обнимать.
Не смотря на то, что Влад выполнил моё желание и увёз меня, к тому же в самое потрясающее на земле место, окружённое горами в белых шубках пушистого, но властного снега. С воздухом, который не требует вдоха, незаметно просачиваясь в лёгкие через каждую пору кожи. В дом на самой окраине, где мы можем ни от кого не скрываться и одновременно спрятаться от остального мира. Не смотря на все эти чудеса, сотворённые им для меня, он привёз меня сюда только потому, что продолжал верить в моё спасение, единственное, что волновало и занимало его мысли все эти дни напролёт, что мы успели провести в этом раю.
Я была обследована с небывалой в моей жизни до этого тщательностью, от банального общего анализа крови до биопсии сердца в одном из лучших институтов мировой трансплантологии Hospital Clinic. Но позже я поняла, что меня не собирались просто лечить, меня поставили в очередь для пересадки донорского сердца.
− Малыш, ни о чём не беспокойся. Просто доверься мне, − объяснил мне Влад, когда мы покинули институт и сели в арендованный им на время пребывания здесь чёрный автомобиль.
− А кому доверишься ты? − парировала я. Он лишь слабо усмехнулся, заводя двигатель.
В ответ я получила только это и тягучее, как карамельное желе молчание.
− Тебе, любовь моя, только тебе… − прошептал он после, когда мы уже подъезжали к нашему семейному гнёздышку.
Здесь всё было по-другому, и Влад был другим: он быстро обошёл автомобиль и открыл дверцу с моей стороны. Я недоумевающе смотрела на него, не в силах озвучить своё смятение.
− Обхвати мою шею руками, − мягко и покровительственно попросил, чуть нагибаясь ко мне. Я не понимала, зачем он это делает, пока не понимала, но сделала в точности, как мне было велено.
Сильные руки подняли меня над землёй и вытащили из машины, захлопнув дверцу ногой, а потом наши взгляды встретились, и ко мне пришло осознание.
Оно было прекрасным, как не застигнутая врасплох утренняя роса или цветок инжира, кочующий из одной легенды в другую, но остающийся недостижимой грёзой безумца. И горьким и щемящим душу, как те же капли живительной росы слизанной с куста крапивы, и те же плоды смоковницы, не отдающей своего дара, не опалив жестокосердными жгучими листьями просящие руки.
Глаза Влада свято верили, что каждый сохранённый мой шаг уменьшит мою усталость, день ото дня всё больше очерняющую круги под моими глазами, и он неустанно носил меня на руках. И каждый вдох, подаренный мне его поцелуем, не сделанный самостоятельным трудоёмким усилием, расслабит моё тело и подарит необходимое умиротворение и поэтому целовал меня по первому моему зову.
Я тоже начинала верить, не в себя, а в него. Верить, что мне всё чаще необходимо перемещаться на его руках, потому что желание чувствовать его чуть-чуть ближе становилось непреодолимым, верить, что мне нужен воздух только из его лёгких в мои, а не как иначе, потому что его поцелуи были единственным, что сливало нас воедино.
Я соглашалась на все существующие процедуры, которые были призваны помочь мне подготовиться к предстоящей операции. Ради него.
Но донора не было, вне зависимости моего смирения или неуклонной веры Влада.
Он ненадолго оставил меня одну, разрешая мне надеть пижаму самой, и я воспользовалась возможностью, чтобы заглянуть в запотевшее зеркало в ванной комнате. Мои волосы, аккуратно закутанные в полотенце, были полностью убраны вверх, а кожа на лице из-за этого чуть более натянутая и прозрачная, сейчас была чуть более синеватого оттенка, чем в последний раз, когда мне удалось поглядеть на своё отражение. Глаза казались чересчур большими на этом худом лице, глядящим на меня из зеркала, только похожим на меня, но, несомненно, невозможным принадлежать мне. Каряя радужка потемнела и словно отбрасывала тень на широкий белок, заставляя его отливать голубым, как застоялая вода в пруду. Щёки и вовсе утратили свою округлость, окончательно впали, выставляя напоказ не существовавшие у меня никогда скулы. И только губы ярким пятном выделялись на этом безобразном лице, сочно малиновые они выдавали не возбуждение и желание, охватывающие меня перед предстоящей совместной ночью с братом, а повышенную температуру и чрезмерную бледность кожи, на фоне которой, они алели мстительным огнём.
Я поспешно натянула хлопковую майку через голову и отвернулась от собственного отражения, уходя прочь из ванной, убегая от самой себя, бред, но кажется всё ещё смотрящей мне в спину.
Мои бесшумные шаги остались не замеченными для увлеченно беседующего по видеосвязи с каким-то мужчиной брата, и я застыла на месте, не прислушиваясь к разговору, а разглядывая лицо любимого, как только что кропотливо изучала собственное некрасивое отражение.
Губы брата медленно шевелились, произнося какие-то малозначимые для меня слова, но это было завораживающим мой взгляд явлением. Две идеально сотворённых друг для друга клубничные половинки то расходились, то сходились вновь, немного припухлые они вызывали во мне сладкие воспоминания и томительное желание прямо сейчас. Поэтому я, затаившись в углу спальни, неосвещённой ничем, кроме настольной лампы, перевела взгляд на глаза с греховно длинными ресницами, то и дело обмахивающие веером, некогда так сильно похожие на мои глаза. Его карие янтаря блестели в отблеске мерцающего света, изредка Влад опускал голову настолько, что лишал меня счастливой случайности любования мелких искорок своих глаз, сыплющихся на пол спальни, как ночные звезды, щедро одаривающие желаниями очевидцев. Волосы сбиты на лоб и рука время от времени убирает назойливые пряди вбок и мне нравится видеть его с отросшей и неухоженной стрижкой, чтобы пальцы мои могли беспрепятственно зарыться в шёлковых вихрах и насладиться неповторимым ощущением их покалывающей ладони мягкости. Я слежу за мельканием хмурых морщинок меж бровей и останавливаю желание обозначить своё присутствие стиранием этих бороздок своей дрожащей рукой. Но средоточие мыслей приводит лишь к тому, что я начинаю улавливать отголоски разговора и узнаю в мужском голосе собеседника Влада нашего отца.
− Но твой адвокат оставил мне копии всех тех бумаг, − простодушно говорит отец. − Сказал, что ваш сын, то есть ты Владик, подписал дарственную на меня и дом теперь принадлежит мне.
Я делаю неглубокий вдох, чтобы именно сейчас не прервать разговор отца с сыном, и услышать ответ Влада.
− Да, папа. Павел − мой юрист и поверенный, ты можешь обращаться к нему, если тебе будет что-то непонятно, или просто чтобы посоветоваться. − Губы Влада раздвигаются, демонстрируя искреннюю сыновнюю улыбку, и больше он ничего не поясняет.
− Но как же это, сынок? Разве это не твой дом? Мы с Ниной уже пожилые люди, куда ж нам такое богатство? − слышу добрый голос папы, и в груди перехватывает от простоты, которую несёт его душа.
− Ничего, как-нибудь привыкнете, − Влад почти смеётся в экран, но вот я улавливаю тот самый редкий блеск в его глазах, и мучительная догадка начинает терзать меня изнутри.
− Но зачем? Всё и так… − отец не успевает договорить, как Влад останавливает его на полуслове, прощаясь.
− Пока, пап. В следующий раз я попрошу сестрёнку, чтобы поговорила с вами, − прощание отца я не слышу, Влад захлопывает крышку ноутбука и смотрит прямо на меня.
Он не ответил на последний вопрос отца, но я хочу, чтобы он ответил мне, поэтому когда он протягивает ко мне руки, я бессловно иду к нему в объятия и моментально оказываюсь в кольце горячих ладоней, сжимающих мою талию.
− Ты долго, − укоризненно шепчет он мне в живот, губами водя по тонкой ткани топика.
− Смотрела на себя в зеркало, − говорю правду и зарываюсь пальцами в его волосы, оттягивая его голову назад.
− Ложись, я высушу твои волосы, − просит он, а сам уже спускает полотенце с моей головы и распускает влажные волосы по худым плечам.
− Сейчас я настолько безобразна, что меня одолевают мысли, какого чёрта ты делаешь рядом со мной, − повышаю голос и срываюсь на ругань.
− Удивительно, но я сам не знаю, ответа на твой вопрос. Ох, у меня появилось неосуществимое желание, − весело восклицает на мою нервозность и опрокидывает меня на кровать. − Если бы весь мир заполонили бы такие же безобразные существа, как ты, я превратился бы в неисправимого ловеласа.
− Ты всегда всё переводишь в шутку, − пытаясь изобразить недовольство, сказала я, но водя носом по его шее, вдыхать его аромат и скользить губами по гладкой коже одновременно получалось плохо. Поэтому сдавшись, я обхватила его руками и прошептала, словно смущаясь собственных слов. − Ну и поделом тебе, ты − мой.
− Это именно то, что я хотел от тебя услышать, − ответил он, принимаясь за сушку моих вымытых волос.
− Влад, а зачем ты подарил коттедж отцу? − выдерживая паузу в молчании, наконец, решаюсь заговорить в середине массажной процедуры.
− Просто захотелось сделать ему приятное, − бесстрастно ответил, но сделал это слишком поспешно, отмахиваясь от неприятной темы.
− Мне кажется, ты его скорее поразил, чем обрадовал, − продолжаю настойчиво, ритмично подаваясь к рукам Влада, вытягивающим мои пряди.
− Он свыкнется, и тётя Нина тоже, − ненамеренно холодно бросает он, отстраняясь от меня щитом, скорее защищающим меня от чего-то, чем Влада от меня.
− С чем, Влад? С чем они свыкнутся? − я выдёргиваю свои волосы из его рук, не задумываясь о возможной боли и сажусь напротив него. Осторожно притрагиваюсь к его щеке и смотрю, как его глаза мгновенно закрываются, словно в сговоре с ним, они хотят скрыть правду от меня. Неприятную для меня правду.
− Пообещай мне кое-что, − прошу слепо, до конца не обдумывая ни одно из следующих слов, которые собираюсь произнести.
Он беззвучно кивает, но лицо его искажается, он знает, о чём я буду умолять его, а я нет. Почему?
− Обещай, что ты продолжишь существовать в этом мире, даже если меня в нём уже не будет. − Получается на одном дыхании выговорить целую фразу, и неотрывно следящие за сомкнутыми глазами Влада мои глаза неожиданно встречают такое пронзительное неповиновение и отрицание.
Мы смотрим друг на друга, и Влад резко берёт меня за затылок, приближая моё лицо максимально близко к своему, его рука неуловимо, непонятно ласкает мои волосы, спутывая их, делает больно.
− Хочешь, чтобы я жил?
Грубо и жестоко спрашивает меня. Я не в силах ответить, но он дёргает мои волосы, и я вынуждена хотя бы кивнуть, его рука сразу же перемещается к моей шее.
− А ты представляешь, каково это? Как это − жить без тебя? Жить, зная, что тебя не будет рядом ни сегодня, ни завтра, никогда? Знаешь?
Он кричит мне свои вопросы в лицо, он впервые кричит на меня.
− Я могу простить тебе почти всё. Почти. Но не это. Не смогу простить тебе, если ты оставишь меня. Слышишь? Если тебя нет, то не будет и меня. Поняла?
− Влаад, − протяжно прошу его, надеясь на снисхождение, но он не перестаёт смотреть мне в глаза, ожидая ответа.
− Нет, Мира, нет. В этот раз всё будет по-моему. Или так, или никак. Только так.
− Ты должен быть где-нибудь, − я утыкаюсь ему в грудь и начинаю плакать от бессилия, впервые уверенная, что он не поддастся. − Ты должен быть, чтобы я ушла спокойно, − я продолжаю плакать, и мои руки бьют его по обеим сторонам в ту самую грудь, которая безмолвно выносит все мои страдания и все мои слёзы.
− Я буду, малышка, буду… Рядом с тобой. − Он говорит непреклонно, не принимая возражений и не внимая моим доводам.
− Ты ничего не понимаешь, Влад, ничего не понимаешь… − отчаянно шепчу я.
− И не хочу, малыш… не хочу. У тебя только один шанс сделать так, как хочешь ты. Только один. − Я на миг замираю, заставляя и слезы свои замереть, а Влад отрывает меня от своей груди и гладит моё лицо большими пальцами. − Выжить, любовь моя. Жить.
Комментарий к Глава 52 Спасибо Вам, мои родные) Всем! Всем, кто со мной)
====== Глава 53 ======
МИРА.
Я плотнее кутаюсь в меховую накидку и стараюсь дышать размереннее. Фуникулёр неспешно несет меня ввысь и, тем не менее, у меня на этот раз не возникает пьяного ощущения полета, в одиночестве это всего-навсего искусственное чувство падения, напрочь лишённое своей прелести, показываясь тебе неприглядной своей стороной − ненастоящего.
Кабина кажется мне огромной и пустой и тем острее чувство моего одиночества, потому что оно добровольное. Не знаю, как долго продлится моя спонтанная прогулка, тем более единственная и... последняя, но я по-настоящему нуждалась в этом кратковременном уединении. За непроницаемым стеклом кабины фуникулера проплывает застывший в белоснежной неподвижности зимний пейзаж непоколебимых земным устоям величественных гор.
Профессор Грабовский подробно объяснил мне сложившуюся ситуацию: у меня очень мало шансов дождаться донора, подходящего мне по группе крови, поэтому я должна решиться на операцию сейчас, когда родители восемнадцатилетней Аманды готовы подписать согласие на отключение своей дочери от аппарата искусственной вентиляции лёгких.
− Она идеально подходит вам в качестве донора сердца по всем показателям, за исключением группы крови, у умирающей (как и меня) девушки она первая. У неё имеется карточка донора, поэтому родители не будут возражать против пересадки. Эта хорошая возможность, − неоднократно повторил он, больше останавливаясь взглядом на брате, чем встречаясь глазами со мной. Видимо воля к моей жизни в глазах брата отражалась сильнее, чем в моих собственных.
Я отворачиваюсь к окну, снова обдумывая представший передо мной выбор. Я не боюсь, если вдруг рука хирурга дрогнет или прогнозы врачей не оправдаются и сердце не подойдёт мне единственно из-за этой маленькой заминки с группой крови. Я боюсь того, что знаю о Владе. О моём брате, который однажды попросил меня остановить это безумие между нами, а я не послушалась его тогда. Я ошиблась. Жестоко ошиблась.
− Похолодало, − встречает меня голос брата, он звучит ровно, без надтреснутой, срывающейся с октавы ноты, как и у меня, если вдруг я попытаюсь ответить, поэтому я лишь посылаю ему свою улыбку.
Мы молча бредём до дома, я впереди, Влад чуть позади меня. Мне неловко от того, что я не могу видеть его глаз в этот момент, тогда как он беспрепятственно следит за моей спиной. Я делаю мелкие шаги, стараясь идти медленнее, чтобы отдалить момент признания, час которого настал для меня, где-то внутри пришло осознание, что я готова, а может это просто уверенность в том, что больше не представится возможности, поведать ему о моей маленькой тайне.
Но отворяя входную дверь ключом, и впуская меня в натопленный бревенчатый дом, брат исключает всякую возможность разговора, он бессловно отводит меня в ванную комнату, открывает вентиль и заполняет ванну горячей водой, комната мгновенно окутывается в уютные объятия пара. Я не отрываясь слежу за ним и его действиями нахмуренным взглядом, силясь задать хоть какую-нибудь, пусть и ничего не значащую мелочь, но в горле образовался недвижный ком, точно снежные глыбы на верхушках гор, высящихся за нашими окнами.
Влад разливает несколько капель эфирного масла в воду, добавляет пены и наконец, оборачивается ко мне. Я как маленький нерадивый ребёнок стою, застыв в ожидании и брат молчаливо и без упрёка, самостоятельно принимается раздевать меня для принятия водных процедур. Его глаза сосредоточенно избегают моего неотступного взгляда, а я просто запоминаю его лицо, эти твёрдые безупречные черты.
Меня пошатывает от собственной беспомощности, но я стойко переношу пытку высвобождения из одежды, не обещающую закончиться неутолимой и обжигающей страстью, а простым принятием горячей ванны.
Вот она я, обнажённая и дрожащая взираю на своего брата, в глазах которого отсутствуют признаки похоти, только яркие всполохи нежности, заботы и ласки. Как у всякого предупредительного брата, но не возлюбленного.
− Я хочу, чтобы ты остался со мной, здесь, − дерзко заявляю я, продолжая сверлить его взглядом, терпеливо дожидаясь встречи с его глазами.
− Исключено, − отрицательно качает головой и начинает собирать с пола мои сбросанные вещи.
− Влад? − исторгаю из себя ужас.
− Ты замёрзла, Мира. Тебе нужно принять ванну и согреться, поэтому залезай в воду, и поскорее. − Влад невозмутимо обходит меня, намереваясь покинуть злосчастную ванную, в которой меня отвергли, как женщину, но позаботились как о сестре.
− Я никуда не полезу, если ты отказываешься быть рядом со мной, − категорично успеваю выпалить на одном дыхании. Не весть какая роковая женщина.
Влад застывает в полушаге от двери, его рука медленно отпускает дверную ручку, а кулак, сжимающий мои вещи разжимается, снова выбрасывая всю одежду на пол, но он по-прежнему не поворачивается ко мне, а просто опирается лбом об эту дверь, за которую ему так и не удалось вырваться.
− Я не железный, Мира. Я не ангел и не святой, − размеренно выговаривая слова, предостерегает он, держась от меня на расстоянии, в напряжении и растерянности.
Я отвечаю ему единственным словом, которое помню:
− Останься…
− Не могу… − рьяно качая головой в тон мне хрипит он, словно уговаривает себя. − Не могу. Я неосмотрительно касаюсь его обнажённой шеи, единственного участка кожи настолько же уязвимого, как и вся я. Влад вздрагивает, но держится на последних секундах, а я двигаю руку выше, запуская пальцы в густые волосы, сама придвигаюсь ближе, игнорируя зовущую теплоту воды и плотных рук пара, подступающих к лодыжкам. Моё вздрагивающее от холода тело прижимается к его влажной одежде, не ощущая согревающего тепла его кожи и горячего дыхания, но всё равно меня слишком жжёт вот так, а не как иначе.
− Ты согласишься на операцию? − выдыхает он, кажется, что он беспокоится об операции по пересадке мне донорского сердца гораздо чаще, чем я, а может просто никогда и не прекращает об этом думать.
− Ты останешься? − не унимаюсь я.
− Боже, Мира! − вскрикивает он возмущённо, и оборачивается.
− Останешься? − повторяю я, глядя ему в лицо, проникая вглубь его насыщенных шоколадных глаз.
Он не ухмыляется и не смеётся, как проделывал это со мной тысячу и один раз, его губы не дрожат в улыбке, наоборот, они сжаты в сплошную алую линию, и расчерчивают его красивое лицо надвое, а глаза серьёзны и опасны. Я играю с огнём, спрятанным в их неопознанной глубине.
Но он прикасается к моему лицу, мои щёки пламенеют под этими щекочущими, едва притрагивающимися к моим щекам пальцами его больших и сильных рук. Я закрываю глаза от наслаждения и мысленно прошу не останавливаться, слегка раскрывая губы.
Медленные и ласковые руки продолжают свой путь, не задерживаясь на моих зардевших щеках, и неторопливо касаются сомкнутых век, изгиба переносицы, опускаются к полураскрытым губам, задерживаются, замедляются ещё больше. Большие пальцы Влада смачивают мои горящие половинки губ моей собственной слюной, струйкой вытекающей из уголка и я всхлипываю. Он обхватывает мою шею обеими руками, перекрывая воздух, ощущая, как трепыхается маленькая жилка в клетке его пальцев, вздрагивает и продолжает безмолвное странствие по моему телу. Мои плечи сжимаются, когда руки опускаются на два выступа, а пальцы проваливаются в две ямки. Я стыжусь своей чрезмерной худобы и теперь, уже позабыв о недавних мольбах, неожиданно начинаю вырываться из исследующих меня рук, широко распахивая глаза с очередной, только уже немой просьбой разрешить спрятаться в менее требовательной воде.
− Тшш, − раздаётся его болезненный шёпот у мочки моего уха и вот я уже прижата к его стальному торсу и целиком взята в плен его объятий. − Ты хотела, чтобы я остался, − упрекает меня, накрепко впечатывая моё лицо в свою грудь.