Текст книги "Останови моё безумие (СИ)"

Автор книги: Nargiz Han

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)

− Прости, что у нас этого не будет, Мира, прости, что у тебя этого не будет. Но я люблю тебя сильнее, сильнее, чем подсказывает совесть, и сильнее, чем затопляет рассудок, понимаешь?

Она закивала в моё плечо и позволила маленькой слезинке скатиться по моей груди. Стыдясь того, что жалеет, жалеет о том же, о чём жалел и я, о том, что не могу назвать её своей женой, не могу поцеловать при друзьях под одобрительные окрики, и попросить руки у родителей. Не могу застегнуть молнию ЕЁ подвенечного платья.

− Тшш, любимая, тшш, − «прости сестра, прости».

====== Глава 36 ======

МИРА.

Когда небо уже долгих несколько дней затянуто тучами, беспросветно затянуто. И нет дождя, нет снега, нет зимы. Никаких контуров облаков. И вдруг. Вдруг ты находишь маленькое, совсем неприметное облачко с чёткими очертаниями, неровными, рваными. Оно будто неподвижное, статическое, мёртвое, но его края мягкие, обмакнутые в свет, в белоснежный свет. Это надежда. Призрачная, неизвестная. Но это надежда.

Это облако как будто сразу становится больше, весомее, тяжелее своих старших братьев, тесно прижатое к их бокам, оно превращается в особенный талисман. И не сжать его в руках, не подвесить на шею, только смотреть, только читать…

Свои дни рождения я помню очень хорошо: они до безобразия похожи один на другой: без настоящих друзей с приглашёнными малознакомыми соседскими ребятами и взрослыми тётеньками, которые совершенно не занимали моим вниманием. Одиночество, вот что всегда было и оставалось со мной. Теперь же обретя любовь, пусть и запретную, я боюсь всё того же: зыбкости обладания самим этим счастьем − любить и быть любимой Владом.

У меня есть сердце, оно бьётся. Бьётся прямо сейчас в широкую грудь брата, мой утешительный приз, мой бесценный подарок на двадцатилетие, которое так некстати случилось за три дня до приезда в столицу к брату.

− Она ждёт ребёнка, − между тем не прерываю я поток слов рвущийся из меня наружу, неспешно проливая трусливые слёзки в мужское сильное плечо, которое будто создано, высечено поддержать меня, не оставить.

− Кто? − невинно спрашивает Влад. Мы так долго не говорили, что он теряет нить разговора, сквозь его пальцы просачиваются лишь мои волосы, и только они кажутся мне на своём месте, хотя и я сама по-прежнему остаюсь в его объятиях.

− Сестра, − говорю я, усмехаясь, ни в коем случае не насмехаясь над братом. − Лиза мне звонила, − добавляю безотносительно к предыдущей фразе.

− Значит, ты скоро станешь тётей, а я дядей. − Он не хочет меня утешать из-за только услышанного, но невольно уже крепче прижимает к себе, это происходит у него спонтанно, на подсознательном уровне, выработанным рефлексом.

− Это хорошо? − спрашиваю, чуть повысив голос, пытаясь придать ему хоть каких ноток оптимизма.

− Хорошо. А ты любишь детей? − Влад разворачивает к себе моё лицо и смотрит в глаза, немного улыбаясь, немного успокаиваясь, что тема свадьбы осталась позади. Хотя не до конца уверенный и в нынешней теме нашего предрассветного разговора ещё более тонкой коварного льда на игривой речке моего города.

− Не знаю, − и это самый честный ответ, который я могу ему дать. Мне вдруг кажется, что я так мало знаю о нём самом, и спрашиваю его о том же. − А ты?

Влад неожиданно широко улыбается, и я предполагаю в его счастливой гримасе ответ на свой вопрос, но оказывается это естественная реакция его тела на мой живой интерес, на перемену моего настроения по шкале Рихтера вверх. Сейчас мы совсем не похожи друг на друга, вовсе, мы − единое существо. Влад откликается на любую мою эмоцию, я же живу его чувствами. Поэтому непременно начинаю улыбаться в ответ, под его задумчивое:

− Наверное, да, − и он целует меня в лоб, не по-братски, а по-отечески.

− Я была бы тебе потрясающей дочерью, − восторженно заявляю.

Влад откидывает голову на подушку и томно вздыхает.

− Нет, − безапелляционно заявляет он. − Такого бы я точно не пережил. − Он пристально смотрит в мои глаза, − Ты обречена быть моей любовью.

«Лишь» звучит непреклонно и жестко, я слышу в этом коротком слове свою безоговорочную принадлежность ему − своему брату.

Дни протянулись бесконечно одинаковыми, но насыщенными и каждый из них прекрасней предыдущего. Мы с Владом не ссорились, не настораживались, не страшились. Полностью отданные во власть этой таинственной магии нашего единения, без упреков и запретов мы целыми днями засиживались на тёплой печи, подобравшись в объятиях друг к другу. Мы млели от исходившего от печи тепла и от тепла, расточавшегося нашими телами.

Мы делились друг с другом горячими поцелуями, обжигающими губы блинами, делились одним на двоих свитером и телом одним на двоих в особенные часы полного нашего слияния. Именно таким оказалось счастье быть вместе безбоязненно. Иногда Влад подолгу разглядывал мои глаза и лицо, но на вопрос из моих улыбающихся губ:

− Что?

Неизменно отвечал поцелуем в щёку с одновременным, просто синхронным поглаживанием большого пальца обделенной поцелуем щеки, а в ушко тихим и щекотным:

− Ничего.

Больше я не терзалась посторонними мыслями, благодарная самой себе за эту небольшую передышку.

Сердце моё по-прежнему билось, и спустя две недели, окончание которых ознаменовало наш отъезд и наше расставание с моим, теперь нашим домом ничего не изменило.

ВЛАД.

Самые потрясающие в моей жизни две недели, две недели на которые я выменял бы всю оставшуюся жизнь закончились. Это означало только одно − возвращение в реальность, возвращение в ночные встречи, скрытые ото всех поцелуи, сладкие до невозможности, но безнадёжно редкие, постоянные оглядки по сторонам в общественных местах. В конце концов возвращение на пресловутую работу и удручающие рабочую продуктивность непрекращающиеся перезванивания друг другу, под прикрытием образа тайного поклонника в её и тайной поклонницы в моём случае.

Всё наладилось и я почти забыл о том разговоре, оставляя эту недоговорённость между нами на суд времени, неумолимого и беспощадного.

С самого начала эта идея казалась мне не такой глупой, как представляется сейчас. С самого начала у меня и вовсе не было в мыслях отслеживать передвижения Миры, но сидя за рулём своего автомобиля в ожидании смены цвета на светофоре, я делаю именно это − мысленно и физически следую за сестрой. А ведь по приезде в столицу меня ничего больше не настораживало, и даже затаённая мысль об определении ночного абонента не потрошила мозг своей навязчивостью.

На следующий день после нашего возвращения вечером в восемнадцать часов тридцать две минуты я приехал в художественную студию сестры, долго ещё оставаясь в машине, нервничая и волнуясь как четырнадцатилетний влюблённый мальчишка, коим не переставал себя ощущать с момента захвата меня этим невероятным чувством любви к сестре. Но на этот раз волнение моё имело иной характер, я был не уверен, что смогу держаться так же естественно с окружением сестры, после бесстрашных наших каникул, оттого всячески оттягивал неминуемую встречу с Ингой и Ларисой, и даже эпатажного Иржи видеть меня не прельщало. Пытаясь настроить себя на нужную волну я гипнотизировал взглядом немигающие цифры электронного табло часов, словно окаменев застывшие в одной комбинации, поэтому безнадёжно выдохнув, я наконец покинул автомобиль, захлопнув дверцу и не оглядываясь.

− Здравствуйте, Владислав Сергеевич, − хмуро поприветствовал меня парень с синим ирокезом и в потёртом джинсовом жилете. Очевидно у Иржи было дурное настроение, что не могло меня не порадовать, потому что не заострило внимание парня на мне и он благополучно прошёл мимо.

− Привет, − запоздало ответил я, уже покинувшему коридор студии парню.

− Влад? − удивилась Инга, поднявшись из-за стола. − Что ты здесь делаешь? − был следующий её вопрос.

− Здравствуй Инга. Я тоже рад тебя видеть, − укорил женщину в не гостеприимстве, протягивая к ней руки. Она поспешно приблизилась ко мне и так же быстро схватилась за обе моих ладони.

− А Миры нет. Если конечно ты не приехал сюда только чтобы повидать свою старую подругу.

Голос обещал дрогнуть, но налепляя на лицо хорошо замаскированную усмешку, я сумел выдать дежурную шутку:

− Кто сказал тебе, что ты старая?! − вот так, а еще нужно округлить глаза и сделать их больше, тогда всё будет выглядеть вполне приличным и безобидным.

− Брось, Владик, у тебя отвратительное чувство юмора. − Инга наконец выпустила мои руки и вернулась на своё потрепанное кресло. − А Миры и правда нет. Она уехала недавно. Ты забыл предупредить её, что заедешь? − не унималась эта благословенная Богом женщина, возвращая меня к тревожным мыслям о сестре.

Мои попытки отойти от темы сестры возобновились и взгляд невольно обратился к тому самому потёртому кожаному креслу.

− Ты в курсе, что оно − старое? − усмехнулся я, располагаясь на новом, по крайней мере, выглядящим новым диване.

− Эта тавтология, Владик. И как ты успел убедиться мы прекрасно с ним ладим, − Инга издевательски растянула губы.

− Ладно, хорошо, сдаюсь. − Я поднял руки в воздух и попытался улыбнуться, что вышло само по себе смешно, брови мои непроизвольно нахмурились: «Она поехала домой?»

− Она уехала с этим, как его, Олегом, − ответила на мой мысленный вопрос Инга. И я был благодарен сестре своего вице-президента за то, что она освободила меня от заикающихся вопросов. − Он ведь её врач, да?

− Да, − ответил, ещё более хмурясь.

− С Мирой всё в порядке, Влад? Она, ведь, не заболела?

− Да-да, Инга, всё в порядке. Олег просто наш друг. Наш общий друг.

− Фуух, ты меня успокоил. Видишь ли, твоя сестра весь день была такая вялая и рассеянная. Я начала всерьёз беспокоится за неё, когда этот интеллигентно прилизанный докторишка, − Инга сморщила нос при озвучивании своего нелицеприятного отзыва об Олеге обоснованного исключительно его профессией, которую эта женщина не жаловала из-за болезни Миры, − вдруг появился в нашей обители искусства.

Я молчаливо выслушивал жалобы Инессы Леонидовны, прокручивая разные варианты развития событий с участием Олега и ни один из них не казался мне радужным или сколько-нибудь обнадёживающим для меня.

− Правда, он не вёл себя как врач скорой помощи, скорее как по уши влюблённый в твою сестру галантный кавалер: поцелуйчики в обе щеки на людях, то есть при мне, невесомые объятия и убирания выбившихся прядей за ушко твоей сестрёнки, её лёгкий румянец и беглый взгляд в мою сторону из-под опущенных ресниц. Ааах, я тоже когда-то была молодой, − я услышал вздох и понял, что с выдачей информации Инна закончила. Язык у меня во рту вёл себя престранным образом, словно его атаковали сразу тысячи пчёл разом и теперь он в неадекватном и нерабочем состоянии, а значит, я не умею больше говорить. Тем не менее, из меня вырвалось против моей воли, и совсем уж противоестественно, учитывая болезненность процесса говорения в данную минуту:

− Кто сказал тебе, что ты старая?

− На этот раз повторившаяся фраза была произнесена отрешённо, без намёка на шутку, неприятно серьёзно, и если бы передо мной была не Инна, то даже обидно. Я уже встал с дивана, инертно как-то и направился к выходной двери, когда за спиной послышался вздох Инны, непонятно что означавший, и как не прискорбно, ничего не значащий для меня.

Я поехал в клинику к Олегу, потому что «друг» давеча в телефонном разговоре со мной сетовал на сегодняшнюю загруженность и нудное копошение в отчётных бумагах. Я поверил. Хотя теперь верю и в то, что ночным слушателем Миры был квалифицированный кардиолог.

Это хуже того, о чём я смел задумываться, перспектива неожиданной любви Миры к другому парню, к кому бы то ни было оказывается не настолько ужасной, как перспектива рецидива её болезни. Не на секунду не смешанный рассказом Инны о выходках «прилизанного докторишки», я предполагал влюблённость Олега в Миру, в то время как не мог предположить обратного.

Мира любила меня.

Только в той ночной темноте, в той зимней тиши, ОНА просила о встречи, ОНА хотела свидания и это знание, это украдкой приобретённое знание не давало мне успокоиться на этой мысли полностью. Хотя та другая, была ещё ужасней − я не хотел, чтобы сестра проходила через свою болезнь заново, не хотел, чтобы вновь страдала от своей беспомощности и слабости. Не желал, чтобы чуралась взглядов знакомых и родных ей людей, страшась заподозрить их в презренной жалости. Боялся потерять более крепкую связь с ней, чем наша любовь, боялся потерять её доверие. Нерушимое между нами доверие.

Наверное я приехал вовремя, или опоздал − прояснить это для меня могла только моя возлюбленная сестра, но она не собиралась этого делать. Мира заметила меня сразу, как только мой внедорожник заехал в раскрытые для ожидающего сестру такси ворота. Она обернулась и наши взгляды встретились в лобовом стекле моего автомобиля. Тем не менее, она не задумываясь осуществила своё намерение поцеловать Олега, пусть в щеку, пусть едва прикасаясь своими губами, ключевое слово − поцеловать. Олег обратился в мою сторону позднее, после сердечного прощания с Мирой, его рука торжественно взметнулась вверх, не салютуя мне, а предупреждая и так осведомлённую о моём присутствии сестру. Мира как ни в чем не бывало, направилась к вызванному такси, игнорируя моё появление, я не выдержал и наконец покинул тяжеловесный автомобиль, сильно хлопая дверью.

Рука сама задержалась на запястье сестры, пальцы самопроизвольно сжались на нём чуть сильнее, Миру отбросило дальше от раскрытой задней дверцы такси, ближе ко мне на мою грудь.

− Поговорим? − глаза мои несомненно блестели не тем огнём, каким бы мне хотелось смотреть на неё, какой и Мира хотела бы видеть в моём взгляде.

− Дома. − С вызовом бросила она, подняв голову и устремляя тем же самым огнём полыхающие бусины.

− Привет, Влад, − вклинился слабо улыбающийся «друг».

− Ну, привет.

− Олег, мы уже уезжаем, − твёрдо для меня и ласково для Олега сказала Мира, всё ещё находясь в моих стальных объятиях.

− Молодые люди! У меня вообще-то счётчик. − К нашему трио добавился ещё один − тенор таксиста.

Я отпустил Миру и захлопнул дверь такси, обошёл машину и вручил автомобилисту несколько купюр.

− Можете ехать, девушка передумала, − мне даже удалось дружественно похлопать недоумевающего мужика по плечу. Он пожал плечами засовывая деньги в карман широких брюк и ретировался сначала за руль жёлтого транспорта, а затем и с подъездной дорожки клиники.

− Поехали домой, Влад, − после отбытия таксиста первой заговорила сестра.

− Хорошо. Подожди меня в машине. − Разводя руками категорично предложил я.

Как не удивительно, но Мира послушалась с первого раза, только перед исполнением моей просьбы угрожающе посмотрела не на меня, на Олега и приторно улыбнулась брату.

− Пошли? − сказал я, обращаясь к «другу».

На этот раз Олег развёл руками и указал в сторону входа в клинику, предлагая для личной беседы свой кабинет.

За прошедшие месяцы в кабинете главврача кардиологической клиники заметно убавилось свободного места на некогда абсолютно пустых стенах − теперь здесь красовалась не одна картина моей сестры. В такой окружающей меня обстановке, я меньше всего мог быть расположен к дружественной беседе.

− Это тебе она звонила ночью? − как только услышал звук закрывающейся за моей спиной двери спросил неспешно располагающегося на своём рабочем месте кардиолога.

Он даже не потрудился выразить непонимание, некую, способную отвлечь меня, задумчивость на лице и в жестах, просто так:

− Да, − удивительно коротких две буковки.

Выдохнул:

− Зачем?

− Не помню. Может не спалось? − предположил Олег, скорее ища подсказки у меня, чем в своём мозгу.

− Издеваешься? − я тоже хмыкнул, присаживаясь в неудобном кресле, (не вовремя подумалось, что оно ортопедическое).

− Влад, я и правда не помню. Так получилось. Ничего у меня нет с твоей сестрой, − правдиво изъяснился Олег, тем не менее не обходя мимо темы наших с Мирой отношений, намеренно подчеркнув, что она по-прежнему моя сестра, о чём я и сам не забывал не на мгновение.

− Олег, что с ней? − если Мира не влюблена в него, то следующее объяснение её визита пугало меня ещё сильнее. Поэтому вместо вздоха облегчения не обманутого любовника, я рывком поднялся с кресла, наваливаясь на стол обеими руками, как встревожившийся не на шутку брат.

− Влад… Ничего. Мы просто провели стандартное ЭКГ и взяли кое-какие анализы. Мы проверяем Миру каждые полгода, ты же и сам знаешь. − Олег безобидно пожал плечами, успокаивая меня, возможно?

− Почему тогда без меня?

− Влад, успокойся. Просто Мира не захотела, чтобы ты снова нервничал и переживал зря, как делаешь это при каждом рядовом обследовании сестры. Вот и всё. − Он снова пожал плечами, прокручивая в руках обыкновенную шариковую ручку, это начинало раздражать и порядочно отвлекало.

− Хорошо. Ладно. Допустим. − Я снова опустился в кресло, проведя по лицу рукой и на минуту закрывая глаза.

− Олег. С ней всё хорошо, да?

Олег молчал. Недолго. Я открыл глаза и посмотрел прямо на него, ощущая как внутри снова распускает лепестки тревога. Олег перестал теребить ручку и тоже смотрел в моё лицо.

− Влад ты действительно любишь её. − В первый раз друг проговорил эту фразу не в качестве вопроса, но при этом улыбался как-то грустно и не отводил от меня глаз.

− Да, Олег, да. Просто скажи мне правду, а то я сойду с ума.

Олег засмеялся, смех его был менее естественным, чем та же печальная улыбка.

− Всё в порядке, Влад. Она в порядке. Иди уже, Мира порядочно заждалась тебя в машине. − Олег первым поднялся со своего кресла (уверен такого же неудобного, как и для посетителей, в данном случае для меня) и прямолинейно указывал на дверь. − У меня и правда много работы, Влад. Так что я буду рад, если ты не задержишься дольше. − Он повторил мой жест с похлопыванием спины, что я не так давно проделал с таксистом.

Мне стало немного легче, но облегчение это было несколько поверхностным и глубоко внутри мне было жаль.

− И никаких предписаний? Может, Мире нужно больше отдыхать?

− Уверен, ты со всем справишься. − Ещё одно выпроваживающее меня похлопывание по плечу и я уже за пределами кабинета Олега.

− Хорошо, Олег. Надеюсь… − я не договорил, ни того, что хотел сказать Олегу в этот момент, ни того, что на самом деле промелькнуло в моих мыслях нечто лишающее покоя мою паранойю. Мира стояла возле регистрации, поджидая меня, и снова наши взгляды встретились: она растопила лёд в глубине моих − тревожно-карих, я послал в её − безупречно ореховые тень своего раскаяния. Она улыбнулась.

− Пока, Олег?

− Пока.

Я порывисто обнял Миру, не разрешая ей сделать и шага навстречу и она ответила на моё скромное объятие.

− Прости, я просто беспокоился. Очень. − Тихо вырвалось из меня.

− Знаю.

− Тётя Таня, останьтесь, − облокотившись о косяк двери в кухню, в домашних брюках и лёгком свитере, я надеялся, что выгляжу для собственной пожилой домработницы не так угрожающе. Впрочем, в первый раз за всё время работы этой доброй женщины у меня я озвучил приглашение поужинать вместе с нами.

Мне, безусловно, нравилось проводить время исключительно наедине с Мирой, и сегодняшний вечер обещал быть именно таким, учитывая, что родители после устроенного для нас вчера вечера встречи, сегодня отправились по гостям, заметно привыкнув проводить свободное время в окружении своих сверстников. Но ещё я знал, как тепло сестра относится к Татьяне Львовне, а та в свою очередь горячо ценит дружбу с моей замечательной сестрой.

− Не то мы с Мирой совсем заскучаем. Ну же, поужинаете с нами? − проявил я ещё большую настойчивость.

Сметливая женщина с тусклыми голубыми глазами одарила меня вопрошающей улыбкой сильно сомневаясь в правдивости моих слов относительно скуки в компании Миры, нервный холодок прошёл по моей спине при мыслях об очевидности наших с сестрой отношений, но мысль эта, так же быстро покинула свой пост, как и появилась. Эта добрая старушка, стоящая сейчас напротив меня и обтирающая влажные руки об кухонное полотенце не могла подозревать моего ангела во грехе, пусть даже на мой счёт такой уверенности у неё и не возникало.

− Неудобно как-то, Владислав Сергеевич, − замялась тётя Таня, совсем потупив взор, как молоденькая девчушка (бесспорно, какой и она была когда-то), затем и вовсе опустила смущённый взгляд в пол.

− Возражения не принимаются, Татьяна Львовна, иначе сестра до завтрашнего дня будет на меня дуться, − я тепло улыбнулся домработнице через плечо, покидая её, чтобы присоединится к Мире в гостиной.

Встретив меня неизменной улыбкой на пороге гостиной, Мира потребовала от меня немедленного поцелуя, я удивился такой напористости с её стороны, не забывая о присутствии в доме посторонних глаз, отступил вглубь комнаты, чтобы исполнить желание любимой. А когда, наконец, мои губы приблизились к её сахарным устам (и никакого пафоса в моих словах, только лишь уменьшенная правда), она нагло ухмыльнулась, подтягиваясь ко мне на цыпочках и прошептав на ушко:

− Ночью, тебе придётся вымаливать моё прощение за свою патологическую ревность. − И я получил всего лишь недопоцелуй в щёку за одну шестнадцатую секунды до того, как Татьяна Львовна вошла в гостиную со своим фирменным яблочным пирогом.

====== Глава 37 ======

ВЛАД.

Ожидание… Какое жестокое наказание можно придумать для мечущегося в неведении человека – ожидание. Терпение на исходе, глаза лихорадочно пытаются зацепиться за какой-нибудь предмет, чтобы сосредоточиться и забыться на несколько мучительных мгновений – невыносимого ожидания. Ничем не примечательный кабинет первоклассного кардиохирурга, письменный стол, рабочее кресло, кресла для посетителей, диван из белой кожи, неброский бар с алкогольными изысками для особо приближённого круга посетителей. Совершенно белоснежные стены, слишком пустых сейчас и не скрытых картинами сестры участков − их слишком много. Широкое окно, напрочь скрытое жалюзями, всё это недолго пользуется моим беспокойным вниманием. Взгляд снова мечется на стены – картины, много картин, красивых (с недавних пор стал разбираться в искусстве), и не очень, от банального натюрморта до совершенно потрясающего глаз сюжета, но всё-таки мой глаз нашёл долгожданный образ, на котором поспешил закончить своё путешествие. Эту картину Мира подарила Олегу около года назад, чистокровный карабаир с развевающейся по ветру, дуновение которого определённо можно почувствовать кожей, если проследить за полётом этого скакуна, гривой, топот копыт, непременно услышанный наблюдателем этого шедевра. «Свобода» – сказала Мира, когда заметила, с каким восхищением я разглядывал эту картину, «Я хотела изобразить свободу», – и ведь ей это удалось, я всегда поражался, как точно она воспроизводит свои мысли при помощи своего дара. Как же талантлива моя девочка!

«Лишь бы всё обошлось», – мысли снова вернули меня к ней. Моё ожидание затянулось, а ведь рядом отец с Ниной Максимовной − безмолвные сопроводители моей тишины ожидания. Медсестра сказала, что Олег попросил подождать нас в кабинете, пока не закончится осмотр моей сестры. Она, как и прежде, тянула до последнего, скрывая от меня своё недомогание, и если бы я не вздумал зайти к ней в ванную сегодняшним утром, то скрывала бы до сих пор. А ведь это было вчера − это маленькое недоразумение, которое было списано сестрой на мои шальные нервы и хроническую ревность. Глупец! Я послушался этого предателя Олега, поверил, что с Мирой действительно всё в порядке. А сегодня, вопреки всем их уверениям, я нахожу Миру на кафельном полу в ванной комнате в неестественной позе, без сознания, со слабым пульсом и почти бездыханную. Я почти кричал от отчаяния и боли, боли, что могу её потерять.

И так и не пришла в себя, даже в больнице не пришла в сознание. До сих пор мои руки тяжелеют от ощущения её невесомого тела в них, от всхлипываний тёти Нины позади нас, и бесплотных успокоений отца (которые я не мог слушать), мои торопливые шаги, раздающиеся эхом по коридору больницы. Неодолимое желание превратить лицо Олега в сплошное месиво за вчерашнюю ложь, приведшую к обмороку Миры, который можно было предотвратить, которого могло бы не быть.

Уже увозя сестру на каталке, Олег обернулся, чтобы бросить мне свой сочувствующий и сожалеющий взгляд. К чёрту его! Пусть спасёт мою сестру, мою Мирославу.

Дверь, эта злополучная дверь, наконец, открывается, и все трое присутствующих в кабинете подскакивают на месте, вошедшим оказывается всего лишь медсестра и она смотрит прямо перед собой, обходя встречаться взглядами с родителями. Только спустя несколько секунд я начинаю понимать, что девушка смотрит на меня, пока безмолвно, но уже в следующее мгновение, после проглатывания нескольких заранее заготовленных фраз, она умудряется выговорить:

− Владислав Сергеевич, вас просят подойти к регистратуре для оформления документов. − Не дожидаясь от меня ответа, чтобы не дождаться так же и вопросов, на которые у неё не найдётся вразумительных пояснений для нас, медсестра поспешно удаляется.

− Пойду, заполню их анкеты, − говорю я, после ухода медсестры во вдруг образовавшейся из ниоткуда тишине. Голос мой хриплый и неестественный, так бывает, когда не хватает воздуха в лёгких, или некоторое обезвоживание в горле, а ещё, когда твой любимый человек в нескольких метрах от тебя, без сознания, а ты рядом, но безжалостно оторванный от неё, в полной и мучительной неизвестности.

Оба родителя молчаливо кивают мне в напутствие, и я захлопываю за собой стеклянную дверь.

Сразу за дверью из кабинета, меня останавливает сильная мужская рука, чуть выше локтя впиваясь в меня стальными пятью пальцами − Олег. Я знаю, откуда взялась эта немощь и слабость во всём моём теле, но думаю совершенно о другом:

− Что с ней? – упавшим голосом спрашиваю, предполагая наихудшее в том, что меня вызвали из кабинета, чтобы сообщить о состоянии сестры.

− Мира в порядке. − Слишком коротко, чтобы быть полноценным ответом и удовлетворить моё расщеплённое сознание. Я не думаю, пока не думаю, просто хватаю главного врача этой хвалёной клиники за грудки, собирая на себе потрясённые взгляды проходящего мимо медперсонала и посетителей из класса городской элиты.

− Вчера ты убеждал меня этими же словами! − пытаюсь не повышать голос, потому что не так далеко, всего лишь за стеклянной дверью находятся мои родители, волнения за дочь которых, по силе равны моим собственным переживаниям за сестру.

− Она пришла в сознание и хочет поговорить с тобой, прежде чем к ней пустят родителей. Поговори с ней, Влад.

Я отпустил «друга» и он, выдержав мой взгляд, открыл дверь своего кабинета, налепляя на лицо дежурную улыбку, предназначавшуюся сейчас для моих родителей.

− Я провожу вас до палаты вашей сестры, − послышалось за моей спиной. Я обернулся, узнавая в медсестре ту самую девушку, настаивавшую на заполнении документов в регистратуре. Что оказалось лишь предлогом для того, чтобы безболезненно для престарелых родственников пациентки вызволить меня из кабинета главврача.

− Хорошо, − соглашаюсь я и в молчании следую за обретшей расторопность девушкой.

− Палата двести два, пожалуйста, − выговаривает она, когда мы, наконец, доходим до конца коридора на втором этаже. Эта не та палата, в которой лежала Мира после операции в прошлом году, но внутри всё оказывается до безобразия таким же холодным, и вызывающим неуютное чувство дежа-вю.

Медсестра самостоятельно закрывает дверь и уходит в обратном направлении, а я ещё пару мгновений сканирую закрытую дверь, не решаясь взглянуть на сестру в больничной обстановке, до боли в моей груди привычной для неё.

− Владик! − оборачивается ко мне, вся измождённая и побледневшая за эти проклятые пару часов возвращения её в обитель болезни. Меня настораживает её уменьшительно-ласкательное обращение, чего раньше она не делает категорически, потому что не приемлет моё имя иначе, чем «Влад». Я подхожу к кровати, какой-то отчужденный и неродной, словно попал к незнакомке или к просто приятельнице, к нелюбимой. Тем не менее я присаживаюсь на край одеяла, которое Мира тут же нервно оттягивает и меня коробит это лихорадочное движение, я засматриваюсь на белоснежную поверхность пододеяльника.

После её восклицания моего имени, безнадёжно испорченного его уменьшением, в палате повисает тишина, наверное, впервые за всё наше уединённое время столь гнетущая и безобразная. И хуже этого не бывает. Хотя… Мира нарушает молчание, между строк которого проносятся мои беспорядочные отвлечённые от самого главного мысли.

− Владик… − вновь зовёт меня, будто хочет вернуть сюда в запечатанные стены больницы.

− Не называй меня так, − мне кажется, я грубо отдёргиваю её, хмуря брови, на самом деле из горла вырывается полушёпот, сиплый и приглушённый, будто у меня распухли гланды, и воздух не поступает в горящие лёгкие.

− Хорошо, не буду, − примирительно отвечает она. В сравнении со мной её голос выходит даже бодрым и обыкновенным, таким, как и был всегда. Нет. Есть. Есть всегда.

И эта маленькая поправка, небольшая ремарка возвращает меня к ней и причине её нахождения здесь, в этих стенах, в этой палате. Я смотрю на сестру с обидой и болью, исполнённый упрёка и отчаяния. Смотрю долго и мучительно, долго, мучительно.

Зарываюсь лицом в её живот, чтобы прекратить это, прекратить смотреть на неё так. Чтобы спрятаться от неё, спрятать полные слёз беспомощные глаза. Она не отталкивает меня, и я благодарен ей за передышку. Благодарен за ласковую руку, которая гладит мои волосы, пропуская их между пальцев, за молчание, которое она стойко выносит, за то, что такая сильная, такая храбрая. И я действительно успокаиваюсь: на меня не нападает недавнее оцепенение, которым я пытался занавеситься от теплоты её рук и взгляда, чтобы держаться и не показывать ей своей слабости. Казалось так легко побыть некоторое время дальним, ненужным родственником на приеме в больнице у сводной сестры, так легко…

Если бы… Если бы эта сестра не была самым дорогим и самым важным в твоём мире человеком, если бы сама мысль о её боли не делала настолько больно тебе. И если бы я не любил её. Эта последняя и самая кощунственная мысль просто не имела права на существование в моей голове: я не мог не любить Миру. Не мог.

Поэтому пусть мои слёзы орошают её больничное одеяние, пусть она видит и чувствует мою беспомощность воочию, чем это предательское оцепенение, чем это искусственное безразличие.

− Мира. Мира, Мира, Мира. Господи, Мира! Что с тобой? − я поднимаю голову и замечаю, что жадно обхватываю сестру руками, комкая одеяло, чтобы удерживать её за талию. − Скажи мне, скажи, что? − я перебегаю взглядом по её бледному лицу в поисках ответа, который я уверен, не услышу от неё и ещё крепче (если это вообще возможно) вцепляюсь в её плоть через толстый слой одеяла. − Пожалуйста…