Текст книги "Ничья (СИ)"

Автор книги: mawka01

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 45 страниц)

Никогда не знаешь, какой припасла она сюрприз для тебя.

Прошло несколько недель с тех пор, как мы вернулись из Парижа. За это время все в некотором смысле изменилось, Юлька вызывает у меня подозрения и смятение, оттого, как она себя ведет. Я действительно не понимаю, что происходит, но все это кажется мне странным, она ведет себя, как настоящий лисенок, как хитрая лиса. Смотрит в упор, проводит рукой по плечу, а потом смеется, как ненормальная, будто дразнит меня. Мне не ясно, почему это происходит, непонятно почему я так реагирую. Создается впечатление, что мое воображение сыграло злую шутку с реальностью, но воображение тут не причем, она делает это сама, потому что ей так хочется. А чего конкретно она от меня добивается, я не знаю, да и вряд ли узнаю, как обычно это бывает. Прошло несколько мучительных недель после Парижа, и она заставляет меня чувствовать себя неуютно, сжиматься в комок, когда она вновь и вновь начинает играть со мной. Иногда это выглядит слишком вызывающе, но я все еще не могу позволить себе поговорить серьезно об этом, ведь если я начну разговаривать, то это значило бы то, что все заходит слишком далеко. Может, она сама прекратит это? Хотя я глубоко в этом сомневаюсь. Так или иначе, общаться мы стали хуже, если не считать глупых и ненужных ужимок, когда у нее прет гиперсексуальность из всех щелей. Мы стали хуже общаться, и это факт, она все еще спорила с Борисом по каким-то глобальным и мелким делам, и это выводило из себя не только ее, но и меня, и тем более Борю. Все катилось к черту, а она, извиваясь, как змея, под своими муками, продолжала издеваться надо мной, заводить плоть, заставляла закипать кровь, а потом смеялась, как сумасшедшая. Чувствуя, как наши самые искренние отношения на земле катятся к черту, она все же снизошла и в один из дней позвала меня на небольшую прогулку.

Мы ехали ко мне домой по ночной Москве, проезжая витрины магазинов, которые ярко светили, и при огромной скорости эти огоньки превращались в светящуюся пыль. Юлька включила негромко какой-то диск и время от времени о чем-то говорила, а я отвечала ей. За последнее время столько всего изменилось, что я едва ли могу представить, что ждет нас впереди, но еще больше я боюсь смотреть назад, в прошлое, цепляясь за нить надежды, что все будет так, как прежде. Но ничего не будет. Никогда, и ничего уж тут не поделаешь. В любом случае, сегодня она была веселой и доброй, все так же искренне улыбалась, как много лет назад. Время от времени она отворачивалась от дороги и смотрела на меня, улыбаясь и рассказывая что-то, а я все время поправляла ее и указывала на то, что нужно следить за дорогой, что еще больше смешило ее. Ласково перебирая все темы, она плавно подошла сама к той, которою я больше всего боялась весь вечер. Которую я больше всего боялась вообще. «Помнишь, мы с тобой сидели на крыше, провожая закат? Господи, как же давно это было, мы еще Ване звонили, и он что-то говорил нам. И мы смеялись. А помнишь Ванькину квартиру? Здорово в ней было. Ведь правда же здорово! Да, Ленок?», – говорила она, лучезарно улыбаясь, будто воспоминания ничуть не терзали ее сердце. «Правда», – шепчу в ответ ей я, боясь потонуть в бесконечных воспоминаниях. Она взяла меня за руку, гладя пальчиками мою ладонь, словно успокаивая меня. «Все же хорошо, милая», – уверяет меня она, – «А помнишь Токио Дом? Сколько же там было японцев, ты помнишь? С ума сойти можно, никогда не забуду тот концерт…». «Я помню», – бормочу я, отворачиваясь к окну. «А после концерта… мы…», – я сильно сжала ее руку и вспыхнула. Щеки залил алый румянец, внутри все заныло, а сердце подскочило к горлу. «Ленок, я так люблю тебя…», – шепчет она мне, гладя по ноге, внутри у меня все сжимается от напряжения и волнения. «Не говори мне это, пожалуйста», – молю я сквозь подходящие слезы обиды, зная, как не искренне это звучит, даже зазубрено, выучено для всех журналистов, папарацци, для всех, кроме меня! Она резко тормозит. Оказывается, мы уже у моего дома. «Мне пора», – говорю я, пытаясь открыть дверь, но она заперта, – «Юль, хватит дурачиться!». Она обижено смотрит на меня, как побитый щенок: «Не уходи, пожалуйста, побудь еще немного со мной», – ее рука плавно гладит мою ногу, скользя по икрам, коленке, бедру, заходя во внутреннюю часть ноги. «Ну, о чем ты хочешь поговорить?» – складываю руки я, поворачиваясь к ней. «Разве ты не знаешь?», – смеется она, как много лет назад, когда пыталась соблазнять меня, впрочем, ее навык совсем не пропал, скорее, отточился, стал более проникновенным, а ее прикосновения еще горячей, – «Пожалуйста, Ленок…», руки ползут выше по руке, поглаживая плечо, несколькими пальчиками она осторожно скользит по шее, заставляя меня мелко дрожать. «Юля, прекрати, что ты делаешь?», – легко отстраняюсь я от нее, вновь пытаясь открыть дверь, – «Зачем…? Зачем ты это все делаешь?». «Ты, наверное, подумаешь, что я полная идиотка, но я так хочу вспомнить каково это… я так скучаю по тебе… по твоим рукам, по твоим губам, по твоему телу…», – она уставилась на мои губы, повторяя эти слова, как зазубренную фразу, – «Неужели ты ни капельки не скучаешь по мне?». «Скучаю, но не в том смысле», – объясняю я ей, чувствуя ее горячие руки на своей груди, пытаюсь противостоять ей. Что-то слабо выходит. Нет, так нельзя, это все неправильно! Так не должно быть, во всяком случае, сейчас, она опять обманывает меня, пользуясь моей искренностью. «Это все неправильно», – говорю я Юльке, отпихивая ее руки, борясь с желанием опять прижать их к себе. Во мне борются два чувства: безумная любовь к ней, страсть, нежность и правильность, логичность. «Да ладно, а раньше для тебя это тоже неправильным было? Неужели ты и в правду так изменилась?» – в конце она заметно грустнеет, при этом охотно убирает мои руки на свою грудь, – «Или тебе это неприятно?». Странно, но под своей ладонью я чувствую, как колотится ее сердце. Пусть я не верю ее словам, ее мимике, – все это четко отрепетированная работа, но ее сердце – единственное, чему я могу доверять. В один момент она обхватывает мою шею, притягивая чуть ближе к себе, и сама поддается вперед. Ее руки перемешаются на мои щеки, она смотрит в мои глаза, ища там невыносимую боль от чего-то, щемящую нежность, преданность до последнего вздоха…

И находит все это…

Ненавижу себя за это! Ненавижу!

Она томно выдыхает мне в губы, обдавая мой рот жарким дыханием. Слышу, как она беззвучно кричит – поцелуй меня. Слышу, как колотится мое сердце. Слышу, как в ответ стучит ее. Чувствую, как внутри все сжимается, предательски сжимается, не давая мне сопротивляться ей. Черт возьми. Почему все так? Ее пальцы поглаживают мое лицо, она облизывает пересохшие от волнения губы и все еще пытливо смотрит на меня из-под челки. Чувствую затянувшуюся паузу, не встречая сопротивления, она придвигается еще ближе ко мне, так, что наши носы и лбы сталкиваются, ее губы замирают в миллиметре от моих губ. Затем мягко прикасаются к ним, якобы не требуя продолжения. И я, чувствуя самую садящую боль в сердце, в очередной раз, в очередной тысячный раз, отдаюсь ей, приоткрывая свои губы навстречу. И уже голоса протеста внутри себя я почти не слышу. Только ее влажные губы на моих губах, нежные, осторожные, будто все происходит в первый раз…

Или в последний…

Чувствую, что ее дыхание отпечатывается на моих губах чаще и прерывистей, но она все еще нежно сминает мои губы под своими. Затем неожиданно отстраняется от меня. Я растеряно наблюдая за ней, тяжело дыша, так же, как и она. И сама… я сама поддаюсь вперед, навстречу к ней! Она притягивает меня к себе за секунду, запуская язык в мой рот, тут же сталкиваясь с моим языком. Сердце вот-вот вылетит из груди. Что же я делаю? Юля ловко перебирается ко мне на колени, обняв меня одной рукой за шею, а другой – поглаживая мои волосы. Когда ее губы оставляют мои в покое, она целует меня в носик, щеки, подборок, не упуская ни миллиметра, затем спускается к шее, заставляя меня волноваться еще больше. Ее руки мягко опускаются на грудь, уверенно массируя ее. Затем они тянутся еще ниже, я было хотела что-то сказать, но она накрыла мой рот поцелуем, проникая рукой под юбку. Ее вдохи стали более хриплыми, а движения более резкими. Я вцепилась рукой в ее плечо, откидывая голову назад. «Не молчи, умоляю… пожалуйста, милая…», – извивалась она, доставляя мне наивысшее удовольствием. Сняв лямку топика, она оттянула лифчик вниз, касаясь языком соска. Когда она оторвалась, мои руки, не слушаясь меня саму, неловко потянулись к ней, обняли шею, чувствуя под собой напрягшуюся шею. Пальчики аккуратно скользят вверх, путаясь в волосах. Она сейчас так близко, что я не хочу ее отпускать. Жаркое, хриплое дыхание обдавало рот, заставляя сходить с ума. Я осторожно наклонилась к ней, мягко скользя языком вниз по шее, отпечатывая горячие, влажные губы на ее смуглой коже. Затем перешла чуть ниже, целуя раскрепощенные ключицы. И вот она уже сама руками наклоняет мою голову ниже, откидывается на бардачок, закусывая губу. Я приподнимаю ее футболку, едва касаясь кончиками пальцев плоского живота, заставляя ее дрожать, пальцы находят под тканью возбужденную до предела грудь. Язык присоединяется к рукам. Она тихонько постанывает, повторяя мне, как любит меня, как скучает, говорит мне: «Моя дорогая… моя сладкая, любимая девочка…». Мои ресницы плотно закрыты, только язык делает круги почета вокруг ее шоколадного соска, мягко прикусываю его. Сама она, постанывая от удовольствия, доставляла мне не меньшее блаженство, и когда девчонка сама задрожала, а ее рука, чувствуя под собой пульсирующую плоть, сделала еще несколько движений, из моей груди вырвался громкий продолжительный стон блаженства. Мягко обмякнув в моих объятиях, как маленький ребенок, она уткнулась носом мне в шею, обнимая меня. Я легонько гладила ее по голове, закрыв глаза, чтобы не заплакать. Она смотрит на меня самыми искренними глазами, растеряно целуя меня в уголок губ, и уже хочет что-то сказать, что не дает так ей покоя, но в этот момент сигналит соседская машина…

Окна машины запотели от нашего горячего дыхания, так что снаружи почти ничего не было видно, кроме силуэтов. Мы затихли, но через минуту настойчивый сигнал машины вновь раздался. Юля бережно помогла мне поправить лямки и, соскользнув с моих колен, вышла из машины, чтобы посмотреть, что там происходит.

– Что ты тут делаешь? – Слышу за приоткрытой дверью я голос девчонки, и на секунду мое сердце в ужасе замирает.

Я выхожу из машины, становясь позади Юли, и теперь вижу, что недалеко стоит Ваня. Волкова в замешательстве переводит взгляд с него на меня, в ее глазах какая-то непонятная паника.

– Я не смог дозвониться, Лен, что с твоим телефоном? – Как всегда вопросом на вопрос, отвечает он, глядя на меня.

– Черт! – Опускаю голову я. – Этой весной мне пришлось сменить номер.

Я нервно переминаюсь с ноги на ногу, взволнованная его появлением, тем более в такой момент. А что, если он все видел?

– Чего приехал? – Немного грубовато спрашивает Юля, осматривая его с ног до головы.

– Узнать, как вы, – пожимает плечами тот, прикрыв дверь своей машины, – давно не виделись.

– С каких пор ты интересуешься как у нас дела? – Не известно почему язвит она, ее злость вообще мне не понятна, но я слышу, как еле заметно дрожит ее голос. С чего это вдруг?

Все это настораживает меня.

– Мне всегда было небезразлично, тем более мне интересно узнать, уладились ли ваши конфликты, и как с Борисом?

– С чего ты взял, что у нас были конфликты? – Не сдает обороты девчонка, и в ту же секунду я замираю, ведь я сама пришла к Ване, сама рассказала ему все, но это до сих пор оставалось только между нами. Юля даже не догадывалась о том, что я была у него, что выложила ему все, как есть.

– Лена рассказала мне. – Спокойно говорит он, даже не подозревая о том, во что это может вылиться.

Она замолкает, едва не давясь воздухом, и, напуганная, поворачивается ко мне. В ее глазах стоит ужас, страх и много боли, будто я предала ее.

– Что? – Выдавливает она спустя минуту или больше. – Лен?

– Ты не сказала ей? – Все так же спокойно спрашивает Ваня, вводя меня в неловкое положение.

– Я не думала... – Начинаю говорить я, но она обрывает меня.

– Что происходит? – Ее высокие нотки в голосе еще больше пугают меня, поэтому я замолкаю. – Лен?!

– Я была у Вани, и мы разговаривали... – Слова даются с трудом, но я говорю. – И я рассказала про работу с Борей.

– Когда?

– Это было еще в том году. – Вступается Ваня

– Ясно, я поехала. – Резко разворачивается она и идет к водительской двери.

– Ты куда? – Удивленно спрашиваю я, не ожидая такого поворота, и нагнав ее, хватаю за руку. – Юль, ты чего? Что случилось? Мы просто разговаривали, что ты так реагируешь?

– Ничего, я же сказала, мне нужно домой. Увидимся позже.

– Волкова, да хватит тебе! – Хмурюсь я, видя, что она не шутит, она ведет себя со мной, как с незнакомым человеком, сухо и безразлично.

– Пока, хорошего дня. – Так же сухо, как и говорит, она целует меня в щеку и, сев в машину, резко уезжает.

Я стою, растеряно глядя на удаляющуюся машину, не зная, что делать, о чем думать. Ведь еще пятнадцать минут назад, она была со мной, она была моя – нежная, любящая, а где она сейчас? И так всю жизнь. Ее настроение меняется каждую минуту. И мне кажется, что я совсем не понимаю ее. Единственное, на что я продолжаю надеется, что ее сердце со мной.

– Ладно, пошли раз приехал. – Устало оборачиваюсь я к Ване, приглашая его зайти ко мне домой.

Он слабо улыбается и, закрыв дверь машины, проходит за мной. В квартире как всегда тихо и холодно, как всегда никого, ну а кто здесь может быть? Последним, кто здесь был – Юля, мы провели несколько дней у меня несколько месяцев назад, отдыхая от работы и ненужных людей. Хотя нет, просто отдыхая от людей. Смотрели фильмы, слушали музыку, заказывали всякие вкусности на дом, разговаривали обо всем на свете, и все было так, как всегда. Все было так, как всегда, но по-другому. Хотя даже на это я старалась не обращать внимание. Я зажгла в прихожей свет, проходя вперед, зажигая свет в зале и на кухне, будто предоставляла выбор Ване – куда пойти. Он выбрал кухню. Я поставила чайник, шарясь в холодильнике.

– Извини, я не подготовилась, у меня осталось немного фруктов и несколько позавчерашних кусочков торта. – Сказала я, оборачиваясь к нему лицом. – Хотя подожди, где-то у меня оставалось печенье, может открыть коробку конфет…

– Я не голоден, Ленок. – Довольно отозвался он, наблюдая за моей суетой. – Достаточно будет просто чаю.

– Ладно. – Я мирно села за стол напротив него, наблюдая за тем, как он играет со своими пальцами. – Зачем ты пришел?

– Поговорить. – Отвечает тот, все так же улыбаясь, и я вновь узнаю его старые привычки быть «простым» донельзя. И в ту секунду, словно я не я, внутри меня вспыхнула такая обида на него, за то, что вышло все именно так. Будто один он виноват во всем, и все, что сейчас происходило из-за него, и Юлька уехала из-за него, и все идет к черту из-за него. Почему все должно заканчиваться именно так? Почему все начиналось по-другому? Неужели ничего нельзя с этим сделать? От приступа негодования и разочарования, я вновь становлюсь слишком сентиментальной, и едва ли на мои глаза не накатывают слезы. Но в спасительную секунду вскипает чайник и я, подорвавшись с места, иду заваривать чай.

– О чем? – Устало спрашиваю я, стараясь не расстраиваться, ведь как такового повода у меня нет. – О чем поговорить, Вань?

Переспрашиваю я, слыша в ответ тишину. Не ушел ли он совсем? Нет, сидит. Я несу чай к столу и присаживаюсь вновь напротив него. Все это время он внимательно наблюдает за мной, растерянный, странный, постаревший. Губы снова дрожат, глаза заблестели. Он все видит, положил свою руку поверх моей и заулыбался.

– Ты совсем не изменилась, – начал говорить он, разглядывая моя веснушки, которые разошлись по всему лицу, наблюдая за наивными, трепетными губами, которые подрагивают от боли за все эти года, наблюдает за скулами, которые сузились оттого, что я сжимаю зубы, чтобы не расплакаться, – все так же близко принимаешь все к сердцу и на свой счет. А так нельзя, Ленок.

– Ты пришел меня этим попрекнуть? – Немного резко спросила я, отбрасывая прядь волос назад, которые легли в лицо. – Я не нуждаюсь в сострадании, спасибо.

– Я вижу, у тебя не все ладится с Юлей?

– Нет, с ней все в порядке. – Говорю я, разглядывая собственное отражение в кружке.

– А с тобой?

– А со мной, как всегда. Так зачем ты пришел? Что-то хотел?

– Поговорить. – Смеется тот, но я совсем не нахожу это смешным.

– Где-то я уже это слышала, можно подробней? Прости, у меня нет много времени на разговоры, за сегодня я ужасно устала и хочу спать, я не знала, что ты приедешь, нужно предупреждать о таких визитах…

– … Я же сказал – не дозвонился. Что у вас там с Юлей? – Спрашивает он, делая глоток, пристально наблюдая за мной, желая увидеть каждую мимику лица, каждое дрожание ресниц, каждую улыбку.

Но я ведь почти научилась контролировать свои эмоции…

Почти.

– В каком смысле? – Уточняю я, едва не давясь чаем.

– Хоть в каком-нибудь. – Кидает рукой он и смеется, отчего создается впечатление, что курить он так и не бросил, и теперь все вещи ему кажутся смешными, как это было всегда.

– Ничего особенного… – не очень разговорчива я, но меня можно было бы оправдать при желании это сделать, и, кажется, такое желание у него есть.

– Поете?

– Поем. Недавно клип вышел новый. – Ковыряюсь в куске торта я, чувствуя себя неловко оттого, что обсуждаю это с ним.

Сейчас, когда его уже нет рядом. Когда все, что мы делаем – делается впустую, скатывается вниз, вниз, в никуда…

– Слышал что-то, – нахмуривает брови тот, – ну, и как вам?

– Что как?

– С Ренским работается?

Он всегда обожал загонять людей в тупик, и его не самую лучшую привычку украла и Волкова, только и делая, что загоняя меня в тупик. Они бы сработались. Они уже сработались. Я сижу в полном замешательстве, не зная, что ответить. Правду или соврать? Соврать Ване, который впустил меня – малолетку в тот зал, выслушал, дал шанс и сказал: «Пой, ты будешь звездой!». Соврать тому, кто сделал из меня звезду, но тому, с кем уже давно все не так… С кем нет ничего. Пусть он не последний человек в моей жизни… Черт, это же Ваня, почему я должна обманывать его?

– Я так и думал. – Без всяких ответов на вопрос, говорит он, хмурясь пуще прежнего.

– Да нет, все нормально. – Пытаюсь переубедить его я, но видимо слишком неубедительно говорю.

Он пожимает плечами, мол, как знаешь и смеется. Ведь Ваня это Ваня – он знает все наперед, знает, что у меня на душе, знает, что я скажу, о чем думаю. Знает все, поэтому почти безразлично пожимает плечами и смеется.

– Ты все еще пишешь свой дневник? – Спрашивает он спустя какое-то время.

– Да… то есть нет, – встряхнула головой я, – сейчас нет. Понимаешь, я заметила странную вещь и мне страшно прикасаться теперь ко всему этому… Все так странно.

– Какую?

– Листки, они не мои…

– Что еще за листки? – Смеется тот, пряча лицо.

– Ну, вот что ты смеешься? Думаешь, я сумасшедшая?

– Нет. Листки из дневника?

– Да, то есть нет… То есть я не знаю, мне кажется, что это Юля… Это не мое, Вань…

– Что Юля? – Переспрашивает тот в привычной манере.

– Ее почерк, ее листки, я думаю… может это она подложила? – Несмело предлагаю я.

– Зачем ей это? – Уже серьезно спрашивает он. – Будто ты не знаешь Юлю, она никогда бы не сделала этого, она слишком гордая, ей не до этого, она никогда ничего не скажет…

– К чему ты это говоришь? – В замешательстве спрашиваю я, загнанная в тупик.

– Может быть, это вложил кто-то другой? Или… да мало ли что там такое…

– Зачем? Кому это надо? – Вскидываю брови я, удивляясь еще больше его словам.

– Тому, кому вы не безразличны, ведь такие есть? А может фанаты какие-нибудь, хотя какие там фанаты, у вас столько окружения… может, вы просто не замечаете… У вас же есть такие?

– Есть, но я не знаю…

– У тебя всегда есть время подумать, – снисходительно улыбается он, – мне пора.

Ваня привстал и, подойдя ко мне, поцеловав макушку, стал собираться.

– Куда ты?

– Мне нужно еще по делам…

– У тебя еще есть дела? – С издевкой спросила я, хотя это ничуть не задело его.

Ведь это Ваня.

– Еще бы. – В той же манере ответил он. – Не забывай, что Юля не простой человек, она не все может сказать напрямую, тебе не следует воспринимать все в штыки…

Затем закрывает за собой дверь, оставляя мне время подумать.

Время подумать представилось и, правда, его было много, даже слишком. Оставшееся лето и половина сентября никак не были забиты неотложными делами, да и просто делами. Поэтому, приходилось как-то занимать себя и много думать. Как когда-то, когда все казалось мне безнадежным, неуверенным, когда все таилось в ожидании того, чего собственно никто не ждал. Но тогда, по крайней мере, я была с Юлькой, мы всегда веселились, находили себе приключения, ездили отдыхать и часами проводили время у Вани в офисе. А сейчас – я одна, все по-другому, и как прежде уже никогда не будет. Все настолько изменилось, все настолько очевидно, что мне трудно в это поверить. Ведь не может же быть такого, что некогда два самых близких человека, теряют такую эмоциональную и духовную связь друг с другом, что встреч почти не остается помимо работы, которой тоже почти нет. Уже почти не вспоминаются старые шутки, общие вещи, мы вообще не вспоминаем о прошлом. Она ненавидит, когда я так делаю, а я ничего не могу поделать с собой. В конце июля мы еще раз столкнулись, чтобы отработать частный концерт, еще одна причина взять ее за руку. Хотя мы могли бы ничего не изображать, тупо стоя на сцене, если это можно назвать сценой, и без наших музыкантов. Все, что оставалось у нас – мы. Поэтому, единственным выходом было обращать внимание друг на друга, а не на пьяных гостей и веселье, которого в душе у меня совсем не осталось. И она на том выступлении держала меня за руку, иногда обнимала, а на песне «Полчаса» и вовсе соизволила прижаться ко мне своим телом, к моему – обезоруженному. Прижаться, обнять руками и двигаться в такт музыке. О нашей последней встрече с Ваней, о том, что произошло в машине, мы не вспоминали. Я чувствовала себя неловко из-за всего этого, я терзала себя мыслями о том – почему все так? Именно так, а не иначе? Почему ей ничего не стоит превратить лучшего друга в любовника, который разделит с ней постель? Но во мне она уверена, она пользуется моей безграничной любовью к ней, она знает, что я никогда не оставлю ее, что я буду так же преданно смотреть в ее глаза, чувствуя рабскую зависимость. Все это плохо. Для нее секс – это просто секс, и совсем неважно, что чувствую я, как я это переживаю. Хотя один раз она попыталась меня утешить, но это только больше расстроило и разозлило меня. И я поклялась больше никогда к этому не возвращаться. Никогда. Я много думала… и мне казалось, что я вот-вот свихнусь. Это так тяжело понимать, что все идет к распаду, к исступлению, тупику, туда, откуда нет выхода. Я знала это, понимала, видела, и ничего… Ничего не могла сделать! Ее, казалось, не тревожило это, ведь она пойдет дальше, она никогда не останавливается. А я… А обо мне она не думала, ей было некогда, вряд ли она думала вообще, только вскользь, мимолетно, когда делать было совсем нечего, а таких моментов почти не осталось.

В конце августа состоялась фотосессия, где мы представляли одежду Marc Jacobs, в начале сентября вышел новый журнал Time out, а почти через неделю состоялась премьера песни «You and I» на Love Radio. Чуть позже официально объявили о том, что название третьего альбома изменено на «Управление отбросами». 12 сентября состоялся концерт в Московском клубе Bacardi, и это единственное мероприятие за последние три месяца, которое меня порадовало.

… Как только началось интро, все судорожно завертели, закрутили камерами, чтобы не упустить момент нашего появления на сцене. Музыканты спокойно проигрывали мелодию «Веселых улыбок», так же весело улыбаясь ребятам, предугадывая, что концерт будет неплохой. Очень даже не плохой, драйвовый, ведь все так долго ждали нас. И снова агрессивно стучат барабаны, бас гитара, снова камеры вращаются по всей сцене. Мелодия почти замолкает, и из зала слышны выкрики. Сердце волнительно подкатывает к горлу, а эйфория заполняет тело. Юлька выходит на сцену, я выхожу следом за ней. И вот они – крики, визги, не такие сумасшедшие, как раньше, но еще более возбужденные, заскучавшие после долгого отсутствия нас. Я – в белом плаще, она – в черном, Войтинский умер бы от смеху, вспоминая свои слова: «Инь-янь?». Юлька начинает петь, переполненная такой же радостью, как и я – увидев всех этих поклонников, фанатов. Они лихорадочно подпевают нас, срывая голоса. Протягивают руки ближе к нам, улыбаются, поют – счастливы. «Я усложнила нашу жизнь, влюбившись в него. Я усложнила нашу жизнь и теперь теряю единственного друга. Не знаю, почему, но я должна была попробовать посмотреть на свою жизнь с другой стороны. Теперь я в растерянности, я не знаю, что делать», – берет она меня за руку, и я забываю о потустороннем мире, погружаясь в ту историю, которая у нас есть на сцене. Затем мы представляем нашу новую песню «You and I», под которую весь зал дружно аплодирует и поддерживает нас. Юлька берет у кого-то из рук фотоаппарат и фотографирует всех фанатов, затем отдает его и идет ко мне. Хотя нет, не ко мне. Она останавливается недалеко, отдавая себя залу, будто это ее первый сольник. «Каждую ночь нам так одиноко, каждую ночь я надеюсь лишь на свет, что излучаешь ты. Ведь ты веришь в то, что мы существуем, ты веришь в то, что у нас есть будущее. Дай мне сил, чтобы я смогла находиться рядом…», но ее ничуть это не волнует. Наши голоса, как обычно идеально звучат вместе, этого не отнять, но наши руки уже не находятся в такой близости, как раньше, будто ничего и никогда не было. Все неизменно идет к концу, к тому, чего я не жду. В конце барабаны становятся еще громче, еще агрессивней, что это сводит всех с ума. «Разве справедливо быть сожженными? Разве справедливо, что нам приходится так жить? Нами пожертвовали ради жизни, о которой мы не просили». Следующая песня «Friend or foe», зал охотно поет вместе с нами или мы поем вместе с ними? Всю эту песню мы предоставлены сами себе, и только в конце, она поворачивается ко мне на секунду, стоя прямо передо мной, глядя в мои глаза. «Слишком поздно, уже ничего не спасти. Ты отводишь взгляд, и мысленно пытаешься склеить разрушенное. Слова любви полностью потеряли свой смысл», – и вновь каждый сам. Только в конце она вновь подходит ко мне, положив руку на плечо, а затем, протягивая свою руку мне, в которую я вкладываю свою ладонь. Спускаемся вниз после окончания песни, скидываем плащики. В зале слышны выкрики типа: «Богини», «Охуенно», «220», – кто на что горазд, как называется. Юлька поправляет шапку и, подойдя к краю сцены, произносит: «Ну что, теперь, когда мы разделись для вас, где ваш экстаз, товарищи?». И зал с умилением, с остервенением взрывается новой волной криков. И снова танцы, движения из клипов, так громко поют фанаты, так громко играет музыка. На следующей песне, по крайней мере, в самом начале, все выглядело не менее глупо, чем дергания под «220». Мы шатались по сцене, не зная, чем занять себя, пока играл проигрыш. «Расскажи о том, что ты никогда не знала нежности и непорочности, ты все еще сомневаешься в нас..», – начинаю петь я, а она подхватывает слова: «Нет возможности всё вернуть. Смотрю на твое фото и понимаю – все уже в прошлом. Никогда в жизни не чувствовала себя столь одинокой. Покажи мне любовь». Она подходит ко мне только на припеве, пытаясь приобнять меня, но я не становлюсь к ней ближе. Она находит мою руку и берет в свою. «You play games I play tricks, girls and girls but you’re the one, like a game of pick up sticks played by fucking lunatics», – эти строки поклонники поют со мной, как ненормальные, находя их самыми любимыми. Только под конец песни, когда она сидит на ступеньках, вглядываясь мне в лицо и улыбаясь, я нахожу силы улыбнуться ей в ответ. Она протягивает мне руку, я помогаю ей встать, звучит последний припев. Она кому-то машет в толпе рукой, и я догадываюсь, кто это может быть. Следующая песня приводит в экстаз всех, она доставляет нам нереальное удовольствие даже оттого, что мы поем ее. «If they hurt you», – поет Юлька, слыша, как зал поет вместе с ней, поэтому протягивает микрофон, – «They hurt me too», – в три раза громче орут фанаты, у меня пробегают мурашки по телу. Оказывается, я соскучилась по этой энергетике. Юлька проходит мимо, обводя мою талию рукой. «Они не знают, они не видят, кто мы. Страх – наш враг. Обними крепче, обними меня…», «Раз, Два, Три!», – вместе с Юлькой кричат поклонники и поют дальше вместе с нами. «Ребята, сейчас будет новая песня», – объявляет Волкова, – «Можно мне на всякий случай текст?», «Это премьера», – вступаюсь я, делая глоток воды после такого треша. «Подождите секундочку, извиняюсь», – копошится девчонка, – «Нету текста?». «Волкова такая смешная, даже текст не смогла выучить», – беззлобно говорю я, делая очередной глоток воды. Юлька смеется сзади, оправдываясь: «Да я просто… мало ли… могу ошибиться. Ладно, я постараюсь» «Мы поможем», – выкрики из зала. «Парни, помогайте», – напоследок кричит она, и мы забираемся по лестнице вверх. Агрессивно и громко заиграли барабаны, заставляя зал еще громче кричать и петь. «Начать сначала мы вперед, а все назад – нам наплевать», все сходят с ума, свет бьет в лицо, барабаны по ушам, энергетикой пропитывается весь клуб, у всех сумасшедшие глаза. «Начать сначала, нас никто не остановим – им слабо. Начать сначала, ты же знаешь, начинать всегда легко». И после такой оглушительной песни приходит время лирики. Волкова предлагает всем расслабиться и заниматься любовью, впрочем, она в своем репертуаре, думает только об этом. «Самое главное – ни о чем, никогда не жалеть», – говорит она перед тем, как начинается мелодия, – «Можно нам какой-нибудь романтичный свет сделать?». Все не так, как должно быть. Все не так. На моем лице едва ли можно уловить сожаление о чем-либо, на нем только неподдельная грусть и усталость. Усталость от всего. А она улыбается, смеется. Она – не я. Я присаживаюсь, наблюдая за тем, как она поет, смотря на нее так, как всегда – преданно, немного завистливо от того, почему она такая, с сожалением, с грустью… Она приближается ко мне, и я уже надеюсь на то, что она подойдет ко мне, возьмет за руку, прижмет к себе, но нет… На полпути она разворачивается в обратную сторону. И так всегда, не добежав до цели, она останавливается. «Мы с тобой молчим ты и я вдвоем, дальше не хотим, больше не поем. Больше не поем брошенный куплет, ты и я вдвоем нас там больше нет». Она посылает воздушные поцелуи всем в зале, пока я хожу взад-вперед. А затем оборачивается ко мне и показывает подтянуть корсет. Я, назло ей, опускаю его ниже, провоцируя ее и поклонников, обнажая в красном кружевном лифчике белоснежную грудь. Зал волнительно и возбужденно загудел, и Волкова смущенно улыбнулась мне. Широко улыбаясь в ответ, я приковала к ней свой взгляд, нежный, любящий, соблазнительный, вскинула брови, и закусив губу, игриво закачала головой. Она засмеялась, и объявила о том, что мы практически все спели: «Сейчас прозвучит песня, она, безусловно, легендарная, сегодня, кстати, на нашем выступлении присутствует наш продюсер Иван Шаповалов, привет!», – она смеется и машет ему рукой, – «Мы очень рады тебя видеть. Собственно, эти песни… они связанны с тем временем, ну, вы сами, в общем, поймете… 8 лет спустя», – снова смеется, но как-то ностальгически. Неужели? Не могу поверить своим ушам?! Или мне кажется? Снова робкая улыбка трогает мои губы, а в голове мысли о прошлом, я иду к ней, спокойная, притихшая – ее, но она отходит назад. Повсюду сумасшедшая энергия, повсюду слышно, как поют фанаты, как бьют барабаны и играет свет на сцене. И во время проигрыша, сходя с ума, она берет меня за руку, мы поднимаемся на сцену, оглядывая зал. Падаю на колени от изнеможения, и устало выдыхаю в конце песни. А затем идет песня, в которой мы поем – куплеты, а ребята – припевы. Мы только и слышим громкий бас фанатов: «Нас не догонят!». Сил уже нет, а все равно поем, зажигаем, и поклонники отвечают нам тем же. Это безумно круто! Все в преддверии самой главной песни, и Волкова объявляет ее, как обычно, оригинально: «Песня без названия». Стоим в замешательстве, не решив, на каком языке петь. Весь зал дружно просит петь на русском, но мы поем на английском. Но, даже не смотря на это, они подпевают нам, зная все слова наизусть, правда, в припевах все равно выкрикивают: «мне нужна она». И вот, когда заканчивается припев после первого куплета и вот-вот должен начаться проигрыш, я струсила. Взяла и струсила, бывает же такое? Мои колени предательски подкосились, голос незаметно дрогнул и холодок, пробежавший по спине, запутался в локонах волос. Начинает играть проигрыш, сердце подпрыгивает к горлу, мы расходимся в разные стороны, не ожидая ничего. Ведь теперь все по-другому, и она больше не целует меня, она не обнимает меня… Черт, она даже не держит меня за руку, не смотрит в мои глаза. Нет ничего, тотально. И я чувствую это, даже не смотря на то, что в конечном итоге я сдаюсь. Иду несмело к ней, она – смело ко мне. Небрежно хватая меня за талию, вроде как танцует, прокружившись один небольшой полукруг. Улыбаюсь, глупо, безнадежно. Ничего нет, я чувствую это. Она делает то, что должна, что обязана, чтобы казаться всем моей любимой. «Они смотрят на меня, как на редкого зверя, но мне уже все равно. Я чувствую то же, что и она. Я могу притворяться, пытаться забыть, но я схожу с ума, это не выходит у меня из головы». «Daddy looking at me will I ever be free? Have I crossed the line?», – невыносимо громко поет зал. Последние аккорды, поднимаемся наверх, она обнимает меня. По старой привычке мы долго стоим и обнимаемся, держа в объятиях друг друга… А потом ‘You and I’ на бис… И пока, Bacardi!