Текст книги "Ничья (СИ)"

Автор книги: mawka01

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 45 страниц)

– Душ! Кто еще?

– Ничего подобного! Залезай и хватит ломаться! – Улыбается она и продолжает смотреть на меня.

– Может не надо? – Все еще сомневаюсь я.

– Я даю тебе минуту, чтобы раздеться иначе раздену себя сама! Поэтому выбирай, Катина!

– Вот достанешь любого! – Недовольно бормочу я, но все же начинаю раздеваться.

– Так-то лучше, – довольно кивает головой девчонка и помогает мне забраться в душ. – Грязнуличка моя, давай мочалку я тебя помою!

– Прекрати разговаривать со мной, как с ребенком. – Сержусь я.

– Извини, я только хотела тебя помыть…, – не понятно, почему резко притихает Юля.

– Ладно, извини! Не знаю, что со мной…

Девчонка молча берет мочалку и бережно намыливает мое тело. Мне становится так приятно, что я буквально размякаю в ее руках, и мне совсем уже ничего не хочется. Ничего, кроме того, чтобы она не переставала.

– Ну, что ты совсем с ног валишься? – Ласково спрашивает она меня.

– Мне так приятно, но я все еще хочу есть!

Волкова хрипло рассмеялась и отложила мочалку, продолжая растирать мое тело руками. Вообще, она отлично делает массаж и сейчас это больше всего мне нужно. Я устало опираюсь лбом о кабинку душа, облокачиваясь на него, а Юля стоит сзади и мягко сминает под собой мою кожу, переходя от шеи к тазу. Я блаженно начинаю мурлыкать, пока ее теплые руки массируют мое тело.

– Тебе нравится? – Я не вижу ее, но чувствую, что она улыбается.

– Очень, – из последних сил произношу я, – где ты этому научилась?

– Меня Паша научил, – притихает она, а ее руки становятся все жестче. – Из него бы вышел отличный массажист.

– Все нормально, Юлек, мне очень нравится… откуда ты знаешь куда надо зажимать? Все эти точки?

– Знаю, но есть и те точки, которые изучать необязательно…, – инстинктивно чувствую, что она улыбается.

– Почему? – Спрашиваю я все еще тихо.

– Ну, потому что…, – отвечает она и ее руки медленно скользят по моим бокам.

Она осторожно переходит на живот, тем самым обхватывая меня сзади. У нее такие горячие, мыльные руки… а мне так приятно. Я прикрываю глаза и накрываю ее руки своими. Но она не останавливается. Медленно пробирается выше, очерчивая форму груди. Осторожно, легко, словно боится испугать. Неожиданно она замирает и совсем не двигается. Я только чувствую ее теплое дыхание у себя на шее.

– Юлек?

Она молчит и рассеянно целует мой затылок. Ее руки все еще замерли у моей груди, и она молчит, и совсем не двигается.

– Что случилось?

– Ничего… я… извини…

Я, сквозь сомкнутые ресницы, улыбаюсь. Мои руки снова закрывают ее и неуверенно, робко помогают пробраться им к цели. Чувствую, как она начинает дрожать и пытается убрать свои руки, но я только сильнее прижимаю их к себе… Чувствую, как внизу живота разгорается пламя. Давно такого не было… Так давно… с тех пор, как на одном из концертов она продолжала меня поцеловать весь проигрыш. Ее язык ловко и уверенно жил у меня во рту, то и дело, делая круги почета вокруг моего языка. Ее руки прирастали к моему затылку, пытаясь быть ко мне еще ближе. Тогда я думала, что сойду с ума. Дрожа от нетерпения, я вела борьбу с ее языком, кусала ее губы…и я совсем забыла о том, что мы на сцене. Но в тот момент, когда ее губы оставили мои в полной растерянности, я забыла об этом желании… забыла до тех пор, пока ее руки, ее тонкие музыкальные пальцы аккуратно стали массировать мою грудь… Я выгнулась и случайно ударилась головой об дверку душа…

– Лен! Лен! С тобой все нормально? – Юлька трясла меня за плечи. – Извини, что я тебя так трухнула, что ты ударилась…

– Что? – Сдавлено переспросила я.

– Ты не отвечала мне, я думала ты уснула!

– Уснула?

– Ну а что тогда?

– А..ты уже смыла пену? – Так же рассеяно переспросила я.

– Еще минут десять назад! Мы тут уже полчаса торчим, пошли кушать! Я ужасно проголодалась…

– Так мы не…

– Что? – Непонимающе спросила Волкова.

– Ничего, забей… – Я молча открыла дверцу и вышла из душа…

====== 39 ======

Чтобы быть победителем, нужно быть мудрым. Это связанно между собой. Как говорил Ваня: «Я мудрый человек. Мудрость – знак гармонии. Я хочу дальше жить, чтобы передавать людям то, что я понимаю. Я даже чувствовал себя маленьким Богом, пока не понял, что Бог – энергия, внутри которой существую и я. Область коллективного бессознательного». Он был мудрым и никак иначе. Наверное, предвидя будущее, предвидя именно хорошее будущее или, попросту, решив рискнуть, он снова сказал нам собирать вещи. На этот раз целью было почти недостижимое – завоевание американского рынка. Здесь не встречают всех подряд, кто имеет смазливые лица или короткие юбки. Здесь ищут талантливых, и Ваня метнул взгляд в нужную сторону. Решено было ехать в Los-Angeles, готовить новое шоу и шокировать все больше и больше людей. Шаповалову все казалось мало, а власть это огромная сила, которой он хотел обладать. Он хотел обладать практически всем, только я почему-то так и не поддавалась на его личные провокации, но, по-моему, его это ничуть не огорчало. Ведь Волкова так старательно заменяла ему себя и меня, а он и не отказывался. Иногда, мне казалось, что он такой же, как и она. А она – нимфоманка. Когда-нибудь это доведет ее, но Ваня не жалуется, да как он вообще может? А я… я могла побыть в стороне, тем более, что на меня есть такая замена.

Единственное, к чему он нас приучил – к любви. Иногда это казалось словно должное, обязанное ему. Наша работа, которая совсем не вызывала чувств. Глупая привычка – целовать чужие губы и делать вид, что тебе хорошо. С годами мы научились имитировать практически все. И совсем и никого не волновал тот факт, что кто-то мог в кого-то влюбиться. Ведь такого не могло было случиться по определению. Но что-то мне подсказывало, что бесследно ничего не проходит. Разве могут пройти мимо тебя чужие губы, которые привыкли к твоим. Это больше, чем работа или привычка. Потому что иногда я думала, что эти губы созданы для моих губ, а мои губы всего лишь дополнение к сотням губам, которые трогают ее. И это не очень-то радовало. Как это могло меня радовать? Когда мое сердце предательски тоскливо сжималось во время одинокой прогулки по Лос-Анджелесу, в то время, как она была с ним.

А тем временем Ваня рассуждал о любви: «Самое сложное – любить другого. Потому что любить другого – значит отдавать больше, чем получать. Это противоестественно для человека, поэтому любовь – не инстинкт, а преодоление инстинкта. Лучше всего, когда ты сам источник любви. Тогда ты становишься самодостаточным и ничего не боишься. Результата любви может и не быть. Конечный результат любви лежит за пределами жизни. Единственный смысл жизни – переносить любовь. На способности любить построено все творчество. Когда любишь – выходишь на какую-то иную высоту, где легче находить рифмы всему происходящему. Научить человека любить – значит научить его не бояться, открыться людям и миру. Правда, когда откроешься, ты становишься уязвим для всех. Любая мелочь причиняет боль. Но те, кто до конца чувствует любовь, лишены страха. Любовь исключает страх. Любовь – единственное позитивное чувство. Мир запретов нужно поменять на мир любви».

Мы прибыли в Лос-Анджелес под вечер, когда город уже был украшен разноцветными фонарями, и светильниками, вырывающимися из окон небоскреба. В эти моменты я чувствовала себя романтиком, и это немного смущало меня, а Волковой давался очередной повод подколоть меня, ведь я такая сентиментальная. Куда же мне до нее? Мы медленно шли вдоль длинной улицы, разглядывая витрины магазинов и кафе, окидывая на ходу взглядом незнакомых прохожих. Что может быть лучше? Ты в чужом городе, среди чужих людей, теперь я могу чувствовать свободу и улыбаться своим мыслям. Только бы не думать о Юле и Ване. Это до сих пор не давало мне покоя…

====== 40 ======

Мы остановились в одной гостинице с Ваней, а по-другому быть и не могло.

И не должно было быть. Вечер, с непонятным для меня давлением, нещадно давил на мою голову, которую забивали ненужные мысли. Поймав на каком-то шоссе такси, мы доехали прямо до входа в гостиницу, где нас уже ожидали. Ваня, войдя внутрь, тут же подошел к какой-то женщине, и они активно стали что-то обсуждать. В то время как нас с Юлей отправили в наши номера. В наши. Не в один, а в разные. И все потому, что сегодня ночью должен был приехать этот Паша. Юлькин Паша. То ли бойфренд, то ли очередное развлечение, то ли повод, чтобы я ревновала. А мне все равно. Почти все равно. Шаповалов очередной раз раскошелился на шикарные апартаменты, но это было совсем не удивительно. В ближайшие дни у нас было запланировано выступление на одном из каналов. Как обычно мы должны были исполнять «All the things she said». Как обычно. Эта песня порядком надоела мне уже, да и не одной мне. Все мои мысли нарушали суетящиеся за окном машины и шум города. Это было так брезгливо противно, что я хотела заткнуть уши. Заткнуть уши ладонями, убежать и забыть о том, что вокруг все еще происходит какое-то копошение. Противное. Такое противное, что бегают мурашки по коже. Мне так неприятно, что я затыкаю ладонь руками, чтобы не стошнить от всего этого противного. Мне плохо, не знаю точно почему. Это замечает даже Юля, она обеспокоено смотрит на меня и убеждается в том, что у меня все нормально. И все нормально. Ваня сидит где-то внизу и что-то делает, что-то обсуждает. Как всегда.

Это достаточно просторный холл, где ярко горят лампы, освещая все черты лица, не давая ни малейшего шанса соврать, струсить. Ваня сидит, развалившись в кресле, и смотрит на мужчину, сидящего напротив него. Так проходит несколько минут, пока Шаповалов начинает говорить.

– Что мы хотим? – Задумчиво спрашивает он, будто разговаривает сам с собой. – Что мы хотим для пиара тату?

Мужчина напротив него предательски молчит. На его лице отражается мыслительный процесс. Конечно, ведь на такой вопрос можно ответить, но не сразу. И все это понимают. Просто нужно время.

– Что мы хотим? – Еще раз повторяет Ваня и сам обдумывает ответ.

Тот самый мужчина представитель из компании Universal, с которой мы заключили контракт.

– Шок. – Отвечает тот и снова в холле воцаряется молчание.

Слишком напряженное.

– Что ж, в таком случае нам нужно придумать акцию, с которой мы бы могли выступить на abc.

– Например, акция против войны, – предлагает тот, продолжая мысли Шаповалова, – как по-русски будет «Нет войне»?

Ваня улыбается, обдумывая идею. Тату против войны, а почему бы и нет?

– Х*й! – Смеется мужчина. – Х*й войне!

– Мы можем сделать майки с этой надписью?

– Да, напишем «Х*й Войне», – снова заливается смехом Ваня.

В голову всегда лезут гениальные идеи, главное от этого не сойти с ума.

– Отлично, давайте увидимся позже и реализуем нашу идею!

– Мы взорвем abc! – Обещает Шаповалов и пожимает руку мужчине. – Девочки все сделают, как нужно.

Мы всегда делали все, как нужно. Всегда. Когда даже стоило не слушаться, наплевать и уйти куда-нибудь подальше. Но разве Ванин талант обещать, мог оставить нам выбор? Мы верили в него с самой первой минуты, когда не знали о том, что он будет в жюри кастинга. Я уже тогда верила в него и мысленно клялась остаться с ним навсегда. И разве после всех этих лет, всех эти концертов, записей песен и прочих происшествий, я бы смогла покинуть его? Никогда. Он всегда обещал большее, чем выполнял, он умел найти подход к каждой из нас. Умел сделать стеклянные глаза, полные безразличия, а внутри знал, что на это мы попадемся и никогда не уйдем. Ваня знал, что мы отчетливо понимали то, кто нас вылепил, из чего нас вылепили. Кто протоптал нам эту дорогу и дал шанс быть не такими, как все. Не быть фанатами какой-то группы, а чтобы фанаты были у нас. Сотни. Тысячи. Миллионы. И я так чертовски любила этих фанатов, что уходить от Вани мне не хотелось. Тогда я думала, что если уйдем мы, уйдут и фанаты. За Ваней. Ваню любили, и иногда я всерьез задумывалась, кого любят больше. Нас или его? Его или нас?

Наступило утро. То утро, когда просыпаться мне совсем не хотелось. И дело было вовсе не в лени или желании поспать. Нет, я отлично выспалась и совсем не ленилась. А все потому, что в это долбанное утро, Юли не было рядом. Она была за стеной, в соседнем номере на свой чертовой двуспальной кровати по соседству с Пашей! И эта мысль не давала мне покоя, хотя сама не знаю почему. Мне было неприятно, омерзительно думать об этом, что она лежит с ним, а он с ней и они нежатся под теплым одеялом. Я натянула свой плед по уши, накрывая им все тело. Но разве можно уйти от проблем таким образом? Было бы все так просто.

Ваня позвонил нам чуть раньше и сообщил, что нужно обсудить предстоящую акцию и выступление на канале. В прочем, план как всегда обычный. И концепция одна и та же: шокировать какой-нибудь выходкой, посмотреть на Юлю так, чтобы у всех завибрировало между ног, поцеловать ее так, чтобы все обкончались и неутомимо орали: «Тату! Тату! Я Вас люблю-ю-ю! Лена! Юля! Я сошла с ума». Схема простая.

В начале одиннадцатого утра, в соседней комнате, я услышала, как орет Юлька. Ненавижу эти тонкие стены, можно слышать все, что угодно. Она заказывала себе в номер завтрак на ломанном английском языке. Прошло уже столько времени, а она так и не научилась прилично говорить на нем? Да и зачем? Зачем? Если у нее была я, такая смышленая, неплохо говорящая на английском. Она без остановки могла говорить на русском и в этих дурацких интервью не давала и слова мне вставить. Так пусть уж на английском буду говорить я. От меня есть хоть какая-то польза. Из-за этих мыслей мне становится все хуже. Нужно что-то с этим делать… Позже, не сейчас.

И все происходит в точности, как в моих мыслях. Тот же план. Сидит Ваня, я и Юля. Ваня рассказывает нам про новую акцию, он так и обозвал ее «Хуй войне». Волкова ржет, я смеюсь тоже. На самом деле это забавно и самое абсурдное то, что эти америкашки ничего не поймут. Разве что единицы. Ну что нам эти единицы?

– Ну, правда же круто? – Смеется Шаповалов вместе с нами. – Все будут в шоке, я уверен! А нам нужно просто провоцировать!

– Вот провоцировать мы умеем, – утвердительно кивает головой Юлька и косится на меня.

– Еще бы, мы сделаем их!

– Я не сомневаюсь, девочки! – Улыбается мужчина и заключает нас в свои объятия.

Концерты, интервью, выходы в клубы, концерты, интервью, напиться до безумия, концерты, шоу, концерты, интервью. У меня от всгео этого кружится голова и я не могу с этим ничего поделать. К сожалению. Почему на нас столько всего свалилось? Я не представляю, как мне жить, как нам жить. Я не справляюсь, чувствую, что из моего тела постепенно уходит вся энергия. Блеска в моих глазах почти нет. А мы на вершине славы. Мы популярны везде. Мы – известны во всем мире. А мне так плохо, что я хочу умереть. И все так странно завертелось в последнее время, что чаще всего я думаю о том, что я сплю. И вот-вот я проснусь и все будет хорошо. Будет хорошо… Я успокаиваю себя этой мыслью уже несколько недель. Или месяцев? Я путаюсь во времени и боюсь чего-то. Юля живет и улыбается, а мне нужно просто тешить себя надеждой. Ваня обещает, что у нас будет еще больше, чем есть сейчас. А разве так бывает? Еще больше? Когда весь чертов мир в твоих руках! И я вроде стараюсь дышать… Стараюсь, но силы покидают мое тело… Глаза закрываются и кажется, что я куда-то падаю.

Страшно…

====== 41 ======

Манский, он снимал это шоу, потом сказал хорошую вещь: «Известных людей снимать в принципе проще: ты опираешься на то, что уже знакомо зрителю, и только наполняешь это знание нюансами. Предположим, что народ думает о „Тату“? Что они лесбиянки. Ну, кто задумается, понимает, что они, скорее всего, не лесбиянки. Меня это вообще не интересовало, и не надо было задавать им этот вопрос. Достаточно было ввести мотив прерывания беременности – и все становилось ясно».

К тому времени и стали почти развеиваться мнения о том, что мы лесбиянки. Нет, все-таки что-то не то, думали бы многие и меня это не очень огорчало. Юлю, думаю, тоже. Да было разве сомнения в том, что мы натуралки, ну, или как минимум бисексуалки? Все началось с того, что Волкова привела своего парня на это шоу. Пусть Паша повертится тут несколько раз перед камерами, не намного он станет богаче. Разве что Юлька. Все туда-сюда бегают с камерами и что-то пытаются снимать, интересного всего много, особенно с нами.

И вот мы собрались очередной раз у Вани перед выступлением на телешоу The Tonight Show with Jay Leno. Выдал нам белые кофты, а сам взял черный маркер. С довольной, на все лицо, улыбкой, он по очереди стал писать на нас «Х*й войне». Если хочешь быть заметным – нужно выделяться.

«Ведь это наша такая особая работа такая провокация», – как бы сказала Волкова. Она бы всегда нашла, как прокомментировать самую острую ситуацию, язык у нее что надо. Во всех смыслах этого слова.

И вот началось это телешоу. Такое независимое, крутое, одно из ведущих. И вышли мы – в майках «Хуй войне». И заиграла наша фонограмма «All the things she said», закрутились в голове слова и все движения. Правда сейчас это было не так наиграно, как на нашем первом выступлении, все стало свободней, сохранялись лишь некоторые правила. Одним из таких правил являлся наш поцелуй в проигрыше. Наигранный, терпкий, как вино из погреба. Терпкий и горький поцелуй. Были поцелуи, когда мне хотелось оттолкнуть ее, а были, когда наоборот не хотелось выпускать из рук ее черный короткостриженный затылок. И это такое странное чувство, когда ты стоишь на концертной площадке, перед тобой крутятся камеры, внизу стоят тысячи фанатов и плачут от умиления, а ты сжимаешь в руках ее затылок, прикасаешься губами к ее губам и понимаешь, что готов отдать этому человеку всего себя, остаться с ним на всю жизнь.

Навсегда.

Я так ненавидела и в то же время любила размышлять над этим. Над тем, как Юлька ворвалась в мою жизнь, и без спроса перевернула в ней все с ног на голову. Не давай мне не единой возможности отдышаться после очередного наводнения, цунами, урагана, – всего, что она устраивала. Иногда мне и в правду казалось, что я смогу остаться с ней всю свою жизнь, терпеть ее, любить, уважать и заботиться о ней. Только было бы все так просто. Со временем я полюбила ее как никого и я не могла объяснить, что это за чувство. Его нельзя описать никакими словами и сколько бы я не пыталась – у меня так и не вышло. Сложно было думать о том, что думает она по этому поводу, а еще сложнее – было признаться ей. В этом и была моя слабость. Но я знала точно, что на все ее больные идеи и выдумки, я соглашалась. Это пугало…

Я так любила ее, а она…

– Давай сделаем их! – Закричала Волкова громко и по-русски.

Я в ответ улыбнулась ей и протянула ей руку, чтобы она помогла мне встать. Мы начинаем петь, Юлька улыбается и то и дело смотрит на меня, я улыбаюсь ей в ответ. Улыбаюсь нашим фанатам и надписям на майках, которые никто не понимает. Может даже это к лучшему. Сколько уже у нас было этих выступлений? Страшно себе представить. И все так любят эту песню, и я даже я люблю, но скорее ненавижу. Раньше все это казалось мне запретным, а сейчас все это лежит на руках. Все так просто и легко, что это пугает. Меня многое пугает, особенно то, что достается легко. Нам досталось это слишком легко.

И снова запретный проигрыш, запретные взгляды фанатов, жаждущих только одно. А что им еще надо? И они стали такими же развратными и ненасытными, как мы. Юлькина улыбка не сходи с лица, она подходит ко мне и обнимает за плечи. Я неловко кладу свои руки на ее талию, становясь чуть ближе. Сегодня все немного иначе. Немного. Ее запретные губы легко отпечатываются на моих, словно зеркальное отражение. Все так просто, но это только осложняет многое. Ее губы настойчивы, но мягки и я поддаюсь им без сопротивления.

Без малейшего сопротивления.

Реакция зрителей и самого телеканала никого не удивляет. Ни нас, ни Ваню. Все в шоке, все под током. Таков наш ход, наш план и он очередной раз срабатывает. Все, что мы придумываем – срабатывает. Это получается по определению.

Идут дни, а нас все еще снимают, готовят материал для этой программы. Мы даем какие-то интервью, в них рассказываем то, о чем не знают. Ведь главное добавить нюансов. И я рассказываю о том, что я православная, что я хожу в церковь. Юлька тоже православная, но не посещает такие места. И самый интересный казус в том, что на сцене мы – две лесбиянки. Такие нимфетки, которые любят парней. Любят парней, но друг друга. Абсурдность ситуации меня забавляет, вот тебе и нюансы. Ничего, ничего, главное, чтобы нас любили. Неважно как. Я даже не боюсь разочарования фанатов, разве что самую малость, но эту уже не важно.

Мы с Юлей христианки. Это так смешно и грешно смеяться над этим.

А Волкова рассказала о своем аборте. Так вышло, так было надо, – ее единственное оправдание. И все так просто…

Наступил очередной вечер, очередного суетящегося района Лос-Анджелеса. Я сидела у себя в комнате и о чем-то думала, как вдруг мои мысли прервал стук в дверь. Я обернулась и увидела входящую Юлю. Она обернулась по сторонам и убедилась, что никого из операторов нет. Время съемок закончилось, все продолжится лишь завтра утром. Она молча закрыла за собой дверь и подошла ко мне, склоняясь ближе. Я улыбнулась ей. Она улыбнулась мне в ответ. И мир снова рухнул. Все так же продолжая молчать, Волкова медленно приблизилась к моим губам и распахнула их своими губами. Это было настолько нагло и неожиданно, что я едва не задохнулась. Кровь почему-то прилила к лицу, и я поняла, что краснею. Оставив мои губы в покое, она отстранилась от меня.

– Привет, – поздоровалась девчонка, как ни в чем не бывало, и рухнула на стоящую рядом кровать.

– Привет. – Ответила я ей и совсем растерялась.

Не зная, куда деть глаза, я уставилась в окно.

– Ты чего пришла?

– Просто так. Соскучилась, – пояснила она, и вроде бы все встало на свои места.

Вроде бы.

– Я не очень понимаю твое настроение. – Честно призналась я и мельком взглянула на нее. – Что это было?

– Что это?

– Ты поцеловала меня…

– Поцеловала. – Утвердительно кивнула та.

– Не понимаю…, – снова удрученно вздохнула я.

– Чего ты не понимаешь, Ленок? – Она подошла ко мне и мягко прикоснулась пальцами к моим волосам, поглаживая их. – Что опять не так?

– У тебя ведь есть парень! Паша ведь в соседней комнате, а ты приходишь сюда и целуешь меня! – Совсем отчаянным голосом продолжаю я. Мне становится не то грустно, не то противно.

Не могу понять. Угнетающая обстановка вокруг и Юлька стоит рядом…

– Ты же знаешь, что я тебя люблю!

– Юля!

– Ну что Юля? – Взмахивает руками она. – Я просто соскучилась по тебе, просто захотела поцеловать!

– У тебя как всегда все просто! – Совсем тихо говорю я.

Затем встаю и выхожу с комнаты.

– Ну, куда ты пошла? – Спрашивает она меня вслед. – Ленок… чего ты?

– Извини, я очень устала, хочу побыть одна.

– Я пойду, оставайся. – Сдается она и нехотя уходит из комнаты, провожая меня самым грустным взглядом на свете. – Сладких снов, котёнок.

– До завтра. – Я мягко закрываю за ней дверь.

Закрываю глаза, закрываю руками лицо. Все так напрасно. Прошло столько лет с тех пор, как мы встретились в поезде, как прошел этот кастинг и мы оказались в одной лодке. В маленькой лодке посреди океана. Сколько времени прошло с нашего поцелуя и первого объятия? Мне страшно представить. Хочется не молчать об этом, но нет смысла. Зачем кричать, когда никто не слышит? Когда тебя не слышат для чего кричать? И если только подумать, сколько всего мы уже пережили, а сколько еще впереди… если об этом подумать, у меня, несомненно, закружится голова и я снова упаду в обморок, как в прошлый раз. Когда из моего тела уходила вся энергия. Хочется кричать о том, как мне сложно любить ее, как мне сложно все это переносить.

Давай, кричи, но тебя могут не понять. Никто из них не хочет ничего менять.

====== 42 ======

Снова и снова у Вани появляются больные идеи. Никто уже этому даже не удивляется. Едет он в машине и неожиданно говорит:

– А давайте за акцию «Х*й войне» нобелевскую премию получим?

Машина сотрясается от смеха и Шаповалов не исключение.

– А че? Ну реально же? Можно ведь выдвинуть эту идею. Тут важна не сама фраза, а концепция этой идеи. Мы ведь против войны. Не, ну а че? Давайте!

И все опять смеются. А что всем остается делать? Кажется, в этой компании редко бывают здравомыслящие люди и адекватные мысли. А вместо слов всегда – смех. Пусть смеются, буду жить дольше, – всегда думала я.

А потом Ваня уехал, опять кинув нас. Оставил с Пашей. Теперь я еще больше чувствовала себя одинокой, и ничего с этим не поделать. Юля все свободное время проводила именно с ним, а я – одна. Наедине с собой, вспоминая о том, как она вошла в мою комнату и поцеловала меня. Ей так захотелось. Как она вошла с мою жизнь и все разрушила в ней. Ей так захотелось. Была идея снять клип на песню Show me love, хотели снимать на Красной Площади, а тут Ваню задержали. Как всегда нарываемся на неприятности. И даже это уже не удивительно. Юлька переживает, мол, как так задержали? Ваню? Да Ваню задержать не могут, ведь Шаповалова знают все. Говорит ему:

– Ты им диск дай наш, откупись! Они же дебилы, диск возьмут, а тебя выпустят.

А Ваня смеется и говорит, что разговаривать по телефону ему больше не разрешают. Волкова злобно сопит и снова начинает кричать на него. А рядом сидящий Пашка ржет. Я переживаю не меньше, но все же надеюсь на лучшее, знаю, что его выпустят, это просто дело времени.

– Чего ржешь? – Юля начинает злиться на свое бойфренда, а я снисходительно улыбаюсь, глядя на нее.

– Ему разговаривать не разрешают, – жалуется мне девчонка, – ты представляешь? Вот что теперь делать? Нам надо позвонить…

– Успокойся! – Я едва удерживаю себя, чтобы не засмеяться, хотя это, в общем-то, не смешно. – Все будет нормально, его выпустят! Вот увидишь, просто подожди немного!

– И черт бы побрал этот клип! Паш, заткнись! – Срывается она и сбивает какие-то предметы с журнального стола.

– Ладно, пойду я, – чуть затихаю я, глядя на разъяренную Волкову. – Успокойся, в конце концов, выпей успокоительного! Истери-и-ичка, – улыбаюсь я, подкалывая ее.

И теперь спокойно ухожу, хотя все еще переживаю за нашего Ванечку.

Шаповалова выпустили, и теперь я была спокойна. А Юлька со спокойной душой продолжала целовать Пашу, неужели ей действительно нравилось это? Он совсем не для нее. Я все время оставалась в тени своего гостиничного номера и просто давала интервью для нашего готовящегося телешоу. Кроме этого мне ничего не оставалось делать. Ваня, сидя в Москве, тоже зря время не терял и давал такие же интервью нашим операторам. И самое главное, чтобы он не находился под травкой, потому что это могло бы многих опечалить. Именно тогда он бы случайно мог рассказать о двух лесбиянках-христианках, которых он придумал, вылепил. Рассказал бы нам Великий Ваня-наркоман, который имеет образование детского психиатра. И это было бы забавно. Эдакое сумасшедшее шоу, напичканное нюансами. И я даже знаю, что бы сказал Ваня: «Да вы знаете все ведь купились на эту дешевую утку! Ха, она и правда дешево мне обошлась! Стоило только обеспокоиться о костюмах, но вам же нравятся эти юбки и блузки? Не трудно было и придумать концепцию, как две девчонки, абсолютно гетеросексуальные, любят друг друга. И на это вы клюнули. И вы, и вы, и вы, и даже вы, – он бы показал на несчастного оператора. – И весь чертов мир вопил с ними строки из песни «Я сошла с ума», и весь мир скупал блузочки, юбочки...». И на этом пора бы было прервать его, но я была уверена, что оператор, с довольной ухмылкой, продолжил бы снимать его. Ведь все дело в нюансах.

Почти так все и было. Он сидел на подоконнике одного из гостиничных номеров, и безразлично пережевывал виноград, рассказывая о своих гениальных идеях. О том, как вообще создавался проект. Именно с тех минут, люди стали немного ближе к правде, да и вообще узнали что-то большее о нас. Ваня все же поведал историю о том, как добрый дядя Боря дал нам денег и словно Бог спустился с небес, дал нам шанс дышать. И так всегда с этими инвесторами!

– Ты знаешь, – Шаповалов почему-то обращался к оператору, – мы с Борисом были знакомы давно, я делал рекламу его компьютеров, а тут мы задумали кастинг. Лена Катина, она как раз выиграла его, должна была быть хедлайнером на телешоу в поддержку Югославии. Нас тогда с Войтинским очень затронула эта тема. Нужны были деньги, я к Ренскому и пошел, а он мне говорит мол, зачем тебе это? Давай я дам тебе денег, а ты сделаешь музыкальный проект. А я на него смотрю и не понимаю, шутит он или серьезно, ведь я никогда не занимался этим. И он дал, – Ваня засмеялся и уставился в окно. – Представляешь, дал денег?

Затем он долго молчал, что-то обдумывая. Оператор выключил камеру и тяжело вздохнул, а Ваня снова засмеялся. Только в его глазах почему-то была глубочайшая грусть. Он слез с подоконника и молча куда-то ушел.

Шло время, и с каждым днем было все больше и больше планов на будущее. Мы выступили на Евровидении, и после этого я ушла в затяжную депрессию. И какой черт меня дернул ввязаться в этот мир шоу-бизнеса? Где все так нечестно и куплено. Где тебя подставляют и ходят по головам. Вот Юлька так может, а я нет. Заняв третье место, мы ни к чему не пришли, раз все что к одной нервотрепке. И все так нечестно, несправедливо, что я только и могу кричать эти слова, но разве до этого есть кому-то дело? Совсем нет. И это все после того, как мы объездили эти страны с гастролями!? Эти страны, которые поставили нам ноль баллов? Так все странно. Вот тебе и гастроли. Поздравляем Тату, все с успехом провалилось! Ленчик был в ярости, Ваня подавлен, а мы… А с нами итак было все уже давно понятно. Неприятно? Слабо сказано. Трудно подобрать слова, что мы тогда испытывали. А какие-то придурки носились с камерами туда-сюда, снимали нас. А зачем нас снимать? А кто-то особенно одаренный пробовал даже сфотографироваться с нами. Хватило же ума… Только на что? И какого ума. И все как-то не так. Такое ощущение, что все рушится именно после того Евро. Буквально все. И так офигенно логично было закончить это чертово телешоу Манского именно этим третьим местом. Прервать нас таких униженных и оскорбленных, подавленных. Оставить в таком состоянии, позволив зажаться в угол и выть. На что он рассчитывал? Показать миру, что мы – ничто, или дать им шанс – пожалеть нас. Таких подавленных. Это оставалось загадкой. Это вы отлично придумали, ребята. «Тату доигрались!» Я представляю себе этот заголовок уже во всех свежих газетах. Теперь нужно где-нибудь засесть и не высовываться. А как иначе?