Текст книги "Ничья (СИ)"

Автор книги: mawka01

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 45 страниц)

Мы сняли номер с Юлькой и отправились спать. Нужно было отдохнуть от всех, по-другому мы бы не выжили. Номер скромный, хочется отдохнуть от роскоши. Для роскоши не тот момент, ведь мы взяли третье место. Как те, кто номер один в мире могут быть третьими? Это не укладывается в моей голове.

– Эта долбанная херня меня бесит! – Ругается Юлька, выглядывая в окно нашего номера. – И эта долбанная Москва меня тоже бесит!

– Это просто невозможно… – Я схватилась за голову и плотно сомкнула ресницы, все еще не веря в происходящее. – Юлька, мы же первые!

– Мы третьи, Катина, эти сволочи… они… да я уверена, что что-то было не так!

– Так просто не могло было быть!

– По определению не могло! Что б их, суки…

– Что делать будем? – Спрашиваю я, хотя даже ответ меня не особенно интересует.

– Спать. – Коротко отвечает Волкова и, резко развернувшись, идет к кровати.

– Да, надо бы. – Соглашаюсь я.

Мы быстро раздеваемся и ложимся. За окном уже почти светло, а мы ложимся, но нам все равно. Просто хочется спать и ни о чем не думать. Она уверенно вкладывают свою руку в мою, и мы забываемся во сне. Теперь нам ничего не нужно. И нам уже почти все равно на это третье место. Черт их еще подерет! Я уверена!

А тема временем материал отсняли и запустили в эфир. Пусть народ смотрит и дрочит. Других вариантов у них нет.

Все начинает в привычном ритме после той безумной ночи. Мы третьи, но первые. Все говорят нам об этом. А на первый канал через какое-то время пришло письмо, о том, что мы первые и вся эта херня подставная. И зачем я вляпалась в это дерьмо? Юлька кричит, а я молчу. Так всю жизнь. Но разве что-то из этого может помочь? Да ничего подобного. И мы обе понимаем. А Ваня все смеется. Смеется и наверняка думает над новыми идеями и как нам покорить мир! Да он уже покорен.

Тут стали планировать крупнейший тур Show me love рассчитанный на япошек, которые просто сходят с ума. Эти миниатюрные, милые японочки сходят по нам с ума. Просто с ума-а-а сойти! Концерт в Tokyo Dome 130 тысяч человек и вокруг кричащие япошки, в юбочках и блузочках, как мы. Правда, если говорить на чистоту, мы отходим от этих юбочек и маечек, ведь возраст уже не тот. Не тот возраст, чтобы носить их, чтобы любить друг друга. Но это ничего. Ване это не мешало продолжать уговаривать нас целоваться, он был уверен, что все держится именно на этом. И временами мне казалось, что духовная наша связь с Юлькой его даже не интересует. А как бы мне хотелось знать, что он думает о нашей постельной жизни? Ведь прошло столько лет, а она так и не совратила меня. Почти. В любом случае мы полноценно ни разу не переспали. Поцелуи и всякие нежные прикосновения не в счет. А чтобы так, все правильно или точнее неправильно – такого не было. Вот что Шаповалов думает об этом? Может, он уверен в том, что каждый раз после концерта, приходя в номер, мы занимаемся диким, страстным сексом? Хотя сил у нас ни на что не хватает. С другой стороны – зачем ему думать об этом? Его задача все лишь заставлять нас целоваться. Хотя и это не кажется мне уже таким уж и запретным, нереальным. Мои губы – зеркальное отражение ее губ. И все уже так просто. И совсем ничего не значит.

Почти ничего не значит. Почти – это значит, что не все так просто. Прошло уже четыре года, с тех пор, как я впервые попробовала на вкус ее губы. Тогда от этого я не могла дышать, а мои колени предательски дрожали. Это было новое ощущение, запретное, это было, как искушение. Сейчас же – все иначе. Она может подойти и поцеловать меня просто так. Как тогда в номере. И мне становится грустно. Ужасно грустно. Иногда мне кажется… что я люблю ее.

А может только кажется…

Тогда почему мне так хреново? Почему я готова простить ей все, когда она целует меня. От этого становится страшно, я не хочу никому в этом признаваться. Наверное, это юношеский максимализм. Но почему такого не было раньше? Почему я злюсь, когда она с Пашей? Почему я готова зареветь, когда она целует его, и представляю себя на его месте! Наверное, потому что я плакса! У меня есть только один выход – выкинуть эти мысли из головы, и желательно Юльку из своего сердца. Но это невозможно. А как бы хотелось…

И я начинаю совсем в серьез задумываться над этим… И вообще, зачем мне все это нужно?

====== 43 ======

Это такое странное ощущение, когда у тебя есть все.

Когда ты охватываешь необъятное. В 2003 году мы получили свою вторую премию Международной ассоциации производителей фонограмм «IFPI Platinum Europe Award» за миллион проданных в Европе копий альбома «200 km/h in the Wrong Lane. Мы заняли второе место в национальном хит-параде Франции и первое место в чартах Великобритании. В октябре стали призёрами World Music Awards в номинациях «лучшая мировая поп-группа», «лучший мировой дуэт» и «лучшая танцевальная группа». Шаповалов тогда предложил во время церемонии вручить нам настоящие автоматы с холостыми патронами, которыми мы должны были «расстрелять» зал. В итоге как всегда все обломилось, организаторы выдали игрушечные автоматы. Но это же просто смешно! В результате мы отказались от участия и не получила призы. Ну и подумаешь! У нас их сто-олько! Мы отказались участвовать в борьбе за премию MTV Europe Music Awards в номинации Best Russian Act (лучший исполнитель России). Да ладно, зачем нам? В 2001 мы уже взяли эту премию, пусть и другие поучаствуют! Нам ведь не жалко! Нам никогда и ничего не жалко!

А потом началось приготовление к огромному шоу в Tokyo Dome, запланировано было все просто гениально. Дело оставалось за малым – репетировать. Продумать каждую мелочь. Но это мы умеем. И сто тридцать тысяч японцев будут пожирать нам своими глазами. Днями и ночами мы торчали на репетиционной базе, шоу обещало быть интересным.

Накануне вечером мы с Юлькой сидели у нас в номере и обсуждали предстоящий концерт. Давно пора было спать, но почему-то нас обеих мучила бессонница. Наверное, такое бывает, когда очень волнуешься. А как тут не волноваться? Когда ты выступаешь на самой крупной площадке Японии. Организаторы молодцы, так постарались.

– Лен, боишься завтрашнего дня? – Спрашивает Юлька, лежа на кровати и уставившись в потолок.

Она молчала на протяжении пяти или десяти минут, а тут вдруг заговорила.

– Волнуюсь, конечно, не без этого, но ведь у нас столько было этих выступлений, – протянула я и улыбнулась самой себе.

– Да я знаю, много, а тут прям что-то страшно! Мы никогда не выступали перед таким количеством народа!

– Дааа, представляешь сто тридцать тыщ!

– Не, не представляю! – Она тоже улыбается и поворачивается ко мне. – И все пришли к нам!

– Посмотреть на нас, послушать нас, – я тоже смотрю на девчонку и улыбаюсь в ответ.

– Нет! Ну, что ты? Они пришли посмотреть, как мы с тобой целуемся! Это ведь так важно! – Начинает ржать она.

Вообще-то Юлька права.

– Они стали такими же извращенками, как и мы! – Подхватываю ее смех я.

Как можно не смеяться, когда смеется она? У нее самый заразительный смех в мире! Уж я в этом уверена!

– Как Ваня! Это все Ваня, он виноват!

– Он молодец, если бы не он…, – начинаю было говорить я, но Волкова прерывает меня.

–Знаю-знаю, то нас бы не было! И не было бы ничего, и наших миллионов тоже, и Tokyo Dome не было бы, и сто тридцать тыщ японцев! Я знаю!

– И тебя бы не было, – грустно замечаю я.

– И тебя, – так же грустно вторит она.

– Как хорошо, что мы есть! Это так важно. – Я не сдерживаюсь и обнимаю ее.

Так мы и засыпаем, не произнеся ни слова.

К вечеру следующего дня все становится предельно ясно. Настолько все просто, что я схожу с ума. Всегда в нашей жизни было две ситуации: все очень сложно и все очень просто. Сейчас время как раз второго варианта. И я даже не знаю хорошо это или нет. Наверное, хорошо. Все предельно просто: 2003 год, наш пик популярности, все визжат, орут «Я сошла с ума», «Юля, Лена…», «Я вас люблю» и все это на ломаном русском. Этот год стал кульминацией чуть ли не всей нашей жизни, если не так, то столько эмоций я в любом случае не испытывала еще никогда, и редко когда испытывала потом. Почти никогда. За исключением и только.

В тот 2003 год я поняла, что начала влюбляться. Кажется, в тот 2003 год, у меня поехала крыша от нашей славы. А как она могла не поехать, когда вокруг тебя миллионы фанатов и все кричат: «Тату, тату!» А ты смотришь, смотришь на них с какой-то вышки и улыбаешься, и думаешь, что может быть лучше? Что может быть хуже? И никто бы не смог сопротивляться такой славе, и мы не исключения. Тогда мне казалось, что нам возможно все, что мы чуть ли не Боги. Я думала, что я и есть Бог, пока не поняла, что Бог внутри меня. Но это немного о другом, не то, о чем хотелось кричать.

Этот 2003 год разрушил все возможные стереотипы, и нам совсем унесло крыши. Совсем. Я и не могла думать о том, что мы зайдем настолько далеко. Моя мама была права, когда предупреждала меня о том, что я могу заиграться. И был прав Ваня, который шутливо говорил, что стерпится и слюбится. Стерпелось. И слюбилось. Да еще как. Нам совсем снесло крыши.

Тогда стоял обычный день, и мне казалось, что земля уходит из-под моих ног. Она смотрела на меня сегодня будто весь день и ни на секунду не отводила взгляд. Когда я спросила у нее, что случилось, она улыбнулась и покачала головой, что означало – все в порядке. Как могло было быть все в порядке, когда она так смотрела на меня? Так, когда бегают мурашки по коже. Или так надо? Не думаю. Но это совсем не важно, она не прекращала смотреть на меня. И с каждой минутой я чувствовала, что мое сердце уходит куда-то ниже. Ниже. Я слабо улыбнулась, глядя на нее. Тогда она подошла ко мне так близко, что расстояния между нами почти не осталось. Я снова удивленно кинула на нее взгляд и попятилась обратно. Она все еще молчала, но отставать не хотела и двинулась за мной. Через несколько секунд я почувствовала что-то твердое сзади. Это была кровать. Я засмеялась, ведь всегда, по всем законам жанра, когда человек пятится назад, он на что-то натыкается. Юлька усмехнулась тоже и мягко опустила меня на покрывало. Я не стала сопротивляться. Сама она замялась и еще минуты две стояла рядом, молча смотря на меня. Я вопросительно посмотрела на нее, совершенно не понимая, что происходит. И только я хотела спросить ее об этом… Только хотела…

Но было поздно. Она не дала мне собраться с мыслями и все обдумать. Почти не дала. Едва успев вздохнуть, ее губы мягко накрыли мои. Я чувствовала ее волнение, хотя так и не понимала в чем дело. Она неловко присела сверху меня, продолжая целовать. Я, к своему же удивлению, почему-то совсем не сопротивлялась. Совсем не хотела… Только совсем не понимала что происходит…

Это было еще тогда, в 2003, так скоро после нашего концерта.

А пока мы стояли за кулисами Tokyo Dome и с дрожью в теле ждали нашего выхода, который и так уже задерживали. Ни чего, ни чего, – уверяла я саму себя, – вот Киркорова два часа ждали, а у нас всего лишь полчаса задержка. И ничего кроме этого занятия мне не оставалось делать, так мамы уверяют детей в том, как Дед Мороз существует, а поэтом их детское сознание рушится и оказывается все наоборот. Стоит только появиться папе в новогоднюю ночь у ёлки и подложить туда какой-либо подарок. Всего-то, но так люди и разочаровываются. Но я почти не разочарована, хотя почти не считается, просто нужно немного подождать и выступление начнется. Вообще за свою недолгую, но довольно плодотворную жизнь я поняла – ждать, не всегда хорошо, но и не совсем плохо. Лучше ждать.

Но все же наше выступление началось, с опозданием или нет – уже никого не волновало, главное – оно началось. И только мы вышли на сцену, как тысячи японцев завопили во все горло. Завопили скорые машины на суетящихся трассах. И люди стали падать. Падать в обморок. Мы узнали об этом позже, но в тот момент, как мы вошли, они уже падали. Падали, так и не посмотрев наше выступление. Падали, падали, падали…

Концерт закончился довольно быстро, даже не смотря на то, что мы отыграли все по программе. Все, как задумывал Ваня, Ленчик, чертов менеджмент и все посторонние люди, даже незамысловатые гримеры и стилисты. Мы отыграли так, что я уверена в том, что Ленчику пришлось закрывать рот рукой, а Ване в срочном порядке подавать самокрутку, при этом довольно улыбаться. Дабы он не подумал о том, что вам что-то не понравилось. Не дай Бог, иначе пристал бы с расспросами и не дал вам уйти. Главное, чтобы на сегодня они оставили нас в покое. Мы отыграли этот концерт на всю катушку, посадили голоса, ноги неприятно ныли, а губы – приятно. Губы… Мы снова целовались. И я уже почти не замечаю этого. Это происходит не специально, а так, как будто это надо, будто мы занимались этим всю жизнь. Она просто целует меня, а я просто целую ее. И так, как всегда, все просто. И губы приятно ноют. Когда заиграла песня All the things she said Юлька, как обычно стала подходить ко мне. Как обычно я улыбнулась ей и тогда же, как обычно, я почувствовала несмелую, вязкую волну внизу живота. Как обычно она обняла меня, я ее тоже. Она коснулась губами моих губ, я ее тоже. Она приоткрыла свой рот, разрешая мне целовать ее, я сделала так же. Она всегда целовала меня. Не я ее. Она – меня. Этим мы различались. Она, как всегда, осторожно и бережно сминала мои губы под своими, как сминают лепестки гербер. Герберы – мои любимые цветы, и она знает об этом, и поэтому сминает мои губы так же, как сминают лепестки цветов.

И с тех пор я смутно помню что-то. Вряд ли она страстно любила меня, когда мне было восемнадцать, но тогда, по крайней мере, она мне не изменяла. Я не выглядела на свой возраст и мне гораздо меньше лет, чем было на самом деле, и во всем виноваты веснушки и рыжие кудри, от которых я позже с удовольствием избавилась. Точнее сказать избавилась от прошлого. Проще придумать способа я не смогла, проститься с прошлым, и Юлей был только один выход. И обо всем этом я думала уже, когда мне стукнуло двадцать четыре или около того. Я плохо разбираюсь во времени, мне кажется, что она – Вся Моя Жизнь. Тату – вся моя жизнь. Мне показалось так через некоторое время после концерта. Тогда мы выпили. Выпили больше, чем следует, выпили, как обычно. И как обычно все заканчивалось одним: «Лен, а я так тебя люблю!», «И я тебя люблю», «Я так хочу спать, пошли?» И без ответа на вопрос мы вырубались. Так было почти всегда, до того самого обычного дня, пока мы выпили больше, чем следует.

… Отрезвела я сразу после того, как почувствовала мягкую поверхность покрывала. Она была слишком холодная, и я поежилась. Какого-то черта было открыто окно, и я успела замерзнуть за это время. Юля села сверху, ее кожа просто горела, тогда я на секунду согрелась.

– Ты не могла бы закрыть окно? – Попросила я ее и едва заметно улыбнулась.

Она молча кивнула и стремительно закрыла его. Это не спасло меня от нее. От того, что предстояло. Трудно описать то ощущение, когда ты чувствуешь, что что-то становится неизбежным. Внутри все предвозбужденно ноет, тело потряхивает. И я так предательски и наивно понимаю, что что-то должно произойти. То, что было неизбежно все эти года. От этой мысли мне становится не по себе. И Юлька замечает это. Она не может не заметить, как бегают мои глаза из стороны в сторону, лишь бы не сталкиваться с ее глазами.

– Что с тобой? – Волнительно спрашивает она, пытаясь заглянуть мне в лицо, но я все так же отвожу его.

– Все хорошо, – как всегда прекрасно вру я.

– Я люблю тебя, – как всегда хреново врет она.

– Надеюсь, ты делаешь кофе лучше, чем врешь.

Но даже варить кофе она не умела, этим всегда занималась я или Кипер. Раньше. Пока она еще была в проекте, но об этом все предпочитают молчать. Все, даже я.

– Я люблю тебя, почему ты мне не веришь? – Спрашивает она и робко присаживается сверху меня снова.

– Я верю…, – опять вру я.

Я почти верю.

– Ты любишь меня, Лен?

Я молчу. На такие вопросы сейчас мне меньше всего хочется отвечать. Я ведь и правда люблю ее, а она говорить мне это так, словно рассказывает прогноз погоды. И я ничего не хочу говорить ей. Это слишком дорогие для меня слова, самые искренние.

– Почему ты молчишь? – Снова спрашивает она через некоторое время.

К моему горлу начинает подкатывать комок боли, и я вот-вот расплачусь.

– Малыш, я люблю тебя…, – говорит она мне, и я чувствую, что она отрезвела.

– Юля, я не тот человек, которому ты должна это говорить…

– Почему?

– Это все Ваня… – Пытаюсь оправдаться я за нее и себя.

– При чем тут Ваня? Я люблю тебя, ты слышишь!? – Она легонько, но настойчиво встряхивает меня за плечи. – Ты веришь мне?

– Не знаю, – честно отвечаю я.

Она крепко прижимается ко мне и обхватывает мою шею руками. Как же я люблю ее. Почему я не могу ей этого сказать? Почему я не могу поверить ей?

– Я поцелую тебя? – Спрашивает Волкова спустя несколько минут.

Молчу. Что мне говорить? Как мне этого хочется? Лучше молчать. Я отлипляю ее руки от себя и внимательно смотрю в ее глаза. Она так преданно смотрит на меня, что мне становится не по себе. Я сама хочу поцеловать ее.

И целую.

Не знаю, сколько я ждала этого, не знаю, как себе это представляла, но внутри меня все взбунтовалось. Ее губы оказались намного мягче и теплее, чем обычно. И я растворилась в ней. Без конца. Юля осторожно целовала мои губы, ни на секунду не останавливаясь. Когда я поняла, что поцелуй долго не прекращается, уже было все решено. С каждой минутой дыхание становилось все чаще, поцелуи более страстными, а сердце билось все сильнее. Она теснее прижалась ко мне и тут я отчетливо чувствовала, как она дрожит. Ее губы неистово целовали мои, а мои – ее. Никто из нас так и не решился запустить свой язык друг к другу. Теперь это было на замке. Однажды Ваня настучал нам по голове за эти дела, и с тех самых пор мы не позволяли нашим языкам сталкиваться. До этого дня, когда все то, что было неизбежно – случилось. Юлька легонько укусила меня за нижнюю губу и тут же провела по ней своим теплым, шершавым языком. Я уже не могла терпеть и осторожно коснулась ее языка. Нас, словно ударило током. Она шумно выдохнула и начала пуще прежнего целовать меня. Внизу живота разгорался пожар, такого не было никогда. Никогда, до этого дня. До этого дня ничего дальше не заходило. Почти никогда, но сейчас мы были настроены решительно. И совсем не из-за алкоголя или запретов Вани. Ведь запретный плод всегда сладок. Нет, просто так хотелось. Юлька начала действовать первой, а иначе быть и не могло. Как неопытная девственница может совратить ту, которая в свои 14 спала со взрослыми мужиками? Такого не могло быть по определению. Она оставила мою шею в покое и осторожно провела руками от груди к бедрам. Я хотела что-то было сказать, но она не дала мне это сделать и вновь припала своими губами к моим. Тем временем, ее руки плавно перебрались на мою грудь, хотя футболка все еще была на мне. Они бережно легли сверху и легонько сжали ее. На этом ее пытки не закончились, она осторожно нащупала соски и сжала между своими пальчиками. Она на секунду отстранилась и улыбнулась мне.

– Ты воруешь привычки, – все так же улыбаясь, говорит Юля.

– Какие? – Растеряно спрашиваю я, не понимая, о чем она говорит.

– Ты перестала носить лифчики! – Смеется девчонка, и я чувствую, что заливаюсь краской.

В ответ она молча целует меня, и я снова вспоминаю о пламени внизу живота. Ее руки уверенно блуждают по моему телу и тянутся ниже. Там, где все ноет и просит продолжения. Я неловко заерзала, безрезультатно пытаясь справиться с нахлынувшим возбуждением. Кто как ни Волкова знает, что я чувствую. Ведь она чувствовала то же самое все эти года, но сейчас это неизбежно. Так же неизбежно, как наша смерть и слава, свалившаяся на голову. Она берет мои руки и подносит к своей груди, я чувствую, что что-то внутри меня подкатывает к горлу. Кажется, это сердце, которое вот-вот выпрыгнет.

– Не бойся, – шепчет она мне, кладя мои руки к себе на грудь. – Это совсем не страшно…

Я, словно под гипнозом, обхватываю ее грудь ладонями, чувствуя, как бьется ее сердце. Чувствуя, как ее соски так же возбуждены, как мои. Ведь мое тело всего лишь отражение ее тела. И все так просто. И все так неизбежно. Я боязнено и неловко начинаю массировать ее грудь, сминать в своих руках. Стараюсь делать все так, как делала она мне. Это чертовски приятно. Я убеждаюсь в том, что ей это нравится, когда Юлька случайно и тихо застонала. Испугано, я отдернула свои руки и посмотрела на нее.

– Продолжай, пожалуйста, – севшим голосом, попросила она.

Я и продолжила. Более уверенно, более страстно, чувствуя, что с каждой секундой ее тело все больше начинает трястись. Юлька осторожно опустила руку вниз и медленно провела по моей внутренней стороне бедра. Меня слово ударило током, я легонько дернулась, а по моему телу пробежали тысячи мурашек. Я снова хотела что-то сказать, но она перебила мои мысли, перегнала.

– Если ты не хочешь, ничего не будет, – пообещала она, заранее зная ответ.

– Я…

– Боишься? – Спрашивает она и переводит взгляд на меня.

– Нет. – Почти вру я. – Немного…

– Ты хочешь? – Прямо спрашивает она, заранее зная ответ.

Я просто и тупо молчу, мне не по себе. Я никогда не разговаривала в подобных ситуациях.

– Скажи мне, я хочу слышать…

Ничего не хочу говорить, поэтому быстро целую ее в губы, нагло сталкиваясь с ее языком, но она почти тут же отрывается от меня, и не щадя ни минуты, стягивает с меня футболку. Ее губы уверенно переползают на шею, доставляя мне нереальное удовольствие, затем плавно перемещаются на ключицу и сползают ниже. Она на секунду замирает, колеблется, но я прерываю ее размышления, впиваясь пальцами в ее плечи. В ту же секунду ее губы волнительно обхватывают мой сосок, касаясь его языком. Я неожиданно для себя выгибаюсь от наслаждения. Воспользовавшись моментом, Юля медленно опустила меня на покрывало и сползла ниже, чтобы ей было удобней целовать мою грудь. Пока ее язык был занят с одной грудью, рука осторожно трогала другую. От нахлынувших эмоций, я зажмурилась и зажала себе рот. Это было так приятно, что я готова была кричать, вопить и просить ее не останавливаться. Теперь я мучила себя вопросом: «Почему это не произошло раньше?» Наверное, раньше я была не готова. Но если бы я только знала какого это, я бы не отказалась. Ни за что. Неожиданно я почувствовала, что ее губы оставили в покое мои соски, а влажная дорожка от языка потянулась вниз. Я инстинктивно сжала ноги и напряглась. Она улыбнулась и подняла голову.

– Не бойся, я пока ничего не делаю…

– Юль…, – я пыталась остановить ее руки, которые расстегивали мои джинсы.

– Если ты не хочешь, ничего не будет. Ты можешь остановить меня в любую секунду, – серьезно говорила она, заранее зная мой ответ.

И я почти смирилась. Откинулась назад и зажмурилась. Я только чувствовала и больше ничего. Мои джинсы уверенно слетели с ног, и я оказалась почти голая. Почти. Но это недоразумение Юлька смогла стремительно исправить. Я знала, что она была полна решительности и переполняющей ее нежности, и это хоть как-то подбадривало меня. Когда я оказалась совершенно голой, то поняла – пути назад нет. Его больше не будет.

Его не будет никогда. Потому что то, что неизбежно, должно случиться.

– Раздвинь ноги, – мягко сказала она, и я повиновалась ей. – Не волнуйся, – попросила она, и я повиновалась ей.

В одну секунду я почувствовала ее руки между своих ног. Я непроизвольно застонала и попыталась сдвинуть ноги, но она не дала мне это сделать. Юля поднялась выше ко мне и припала к моим губам, все еще скользя пальцами у меня между ног.

– Я так хочу тебя, – тихо сказала она, и я стала краснеть. – Позволь мне…

С каждой секундой, с каждой мили секундой, я отчетливо понимала, что на грани. Я безумно хотела ее – она меня. И все так просто. Пожар внизу живота стал просто невыносимым. И Юлька это чувствовала. Она стала медленно сползать вниз, и я снова закрыла глаза.

– Ты же хочешь меня? – Еще раз спрашивает она, прежде чем войти в меня.

И мне уже на всё все равно.

– Да, – на последнем выдохе выдавливаю я и чувствую ее внутри себя…

И все кончено.

И назад пути нет… Просто это рефлекс наш неправильный секс…

Мы лежи обе взмокшие и совершенно опустошенные. У нас нет сил даже разговаривать, у нее нет сил даже курить. Нет сил ни на что, даже на любовь.

– Почему это не случилось раньше? – Наконец, спрашивает Волкова, словно читая мои мысли.

– Не знаю. – Честно отвечаю я, все так же лежа с закрытыми глазами.

– Мне было хорошо с тобой. – Так же честно говорит она. – Я даже рада, что все так вышло…

– Да…, – протягиваю я.

Пора бы разлепить глаза. В комнате уже светло, наверное, мы проспали все, что только можно было.

Уже утро или день. Но вся ночь была только наша.

– Как думаешь, мы все проспали?

– Наверное. – Абсолютно безразлично отвечаю я.

– Концерт только завтра…

– Ничего…

Наступает тишина, но ненадолго.

– Я люблю тебя. – Тихо говорит она мне и, встав с кровати, куда-то уходит, не давая мне шанса ответить ей.

Может так нужно? Ей лучше знать. Но вскоре она появляется в комнате, в ее руках пачка сигарет. И она спокойно закуривает, открыв окно.

– Ты когда-нибудь бросишь курить? – Спрашиваю я ее.

– А ты? – Задает встречный вопрос она.

– Да.

– А я навряд ли. – Честно отвечает Юля.

– Ясно…

Выкурив последнюю сигарету, она подошла ко мне и легла рядом. Интересно, как теперь все будет? И что изменится после сегодняшней ночи? Наверное, все. Глупо дружить, когда любишь. Глупо «играть», когда давно уже заигрался. Да и как можно делать вид, что ничего не произошло, когда, находясь рядом с ней, я так хочу ее. Хочу быть рядом, хочу быть с ней всю свою жизнь.

Всю свою дурацкую, никчемную жизнь.

А пока она подсела ко мне и поцеловала меня. Во рту перемешался вкус сигарет и чего-то сладкого.

– Нам нужно выходить, – говорит она мне, вставая с постели, – Ваня должен ждать нас вечером в холе, нужно что-то обсудить.

– Хорошо. – Киваю я и собираюсь вставать с постели.

А в ногах все так ноет, все так напоминает о прошлой ночи. Я говорю об этом Юльке, но она лишь нежно улыбается мне в ответ, и я чувствую, что растекаюсь льдом по раскаленному асфальту.

И я знаю, что пути назад нет.

И снова все закрутилось, завертелось в привычном ритме. Новый год мы отмечали шумно, в своей компании, со своими приколами и недостатками, но все же вместе. И это был один из лучших Новых Годов за всю мою жизнь. И тогда я пожелала самой себе, чтобы это никогда не заканчивалось, никогда-никогда, чтобы все было хорошо, и я не проснулась, даже, если это сон. Такое реалистичный сон. Все эти долгие выходные мы с Юлькой провели вместе, все эти выходные мы не вылезали и кровати. Наверное, это и есть сумасшествие, когда тебе сносит голову. Нам снесло головы и требовалось много времени, чтобы прийти в норму. Ване мы сказали, что поедем к родителям и отдохнем, он поверил и разрешил. А почему бы и нет? Нам ведь можно. Тем более, что потом было запланированное реалети-шоу. Новое, очередное. Но нужно быть на плаву, поэтому хотим мы того или нет, приходилось соглашаться. К счастью, это оказалось очень хорошей идей. Ваня предложил снимать это реалети-шоу в прямом эфире, где любой бы фанат смог наблюдать за тем, как проходит запись второго альбома. Да-да, именно к этому мы и готовились. Главное, делать вид, что ничего не происходит. И после Нового Года должны были начаться съемки. И все должно было вернуться в нужное русло…

«Тату в Поднебесной», – такие афиши расклеили по всей матушке-Москве и каждый подросток, взрослый человек или бабушка любовались на «окрыленных» нас. По СТС без конца крутили рекламу, и, в общем-то, проект обещал быть удачным. И пока ничто не предвещало ничего плохого, ведь новогоднее, а точнее сказать, посленовогоднее настроение все еще зашкаливало. Записать второй альбом в прямом эфире – классная идея, показать группу с внутренней стороны – классная идея, предать и кинуть нас в прямом эфире – классная идея.

Все хорошее когда-нибудь заканчивается, все дерьмовое когда-нибудь начинается. В этом я убедилась, едва начались съемки. Нет, Ваня все-таки молодец, все это снималось почти в центре Москвы, в гостинице «Пекин», что находится недалеко от станции метро «Пушкинская», где много лет назад мы впервые провели нашу презентацию сингла «Я сошла с ума». Как давно это было. В какой-то обычной школе. А сейчас, спустя много лет, мы почти тут же, но выше. Намного выше. На вершине славы, на вершине гостиницы. Мы в Поднебесной. Все хорошее когда-нибудь заканчивается, я убедилась в этом, когда Юля пришла на съемки снова с Пашей. Она пришла с ним не просто, как с бывшим или настоящим, а как с самым любимым и желанным человеком. Они шли, держась за руки, и на лице Волковой сияла самая счастливая улыбка. Я сидела на диване и наблюдала за ними. Ваня, стоящий с музыкантами у аппаратуры, обернулся и громко усмехнулся.

– Явились, я уж думал, что вы никогда не помиритесь! – Сказал он и снова занялся своими делами.

Значит, все это время он был в курсе? В курсе того, что они просто были в ссоре? Господи, какая я дурра, потому что так наивно полагала, что они разошлись! Что они, мать его, кинули друг друга и Паша уехал в другую сторону мира. Я полная идиотка! Как я могла так подумать? А Юлька молодец, хорошо подобрала момент, чтобы переспать со мной, а потом привести за руку своего ненаглядного! Универсалка хренова, нимфоманка! Что только она не сделает ради того, чтобы удовлетворить себя! Все это меня ужасно бесит, но я не подаю и вида. Операторы начинают съемки, тогда я натягиваю самую фальшивую улыбку.

– Привет, – как ни в чем не бывало, подходит ко мне Юля и целует в щеку.

– Привет. – Сухо отвечаю я и целую ее в ответ.

Никто ведь не должен ничего подумать. У нас все просто замечательно, мы будем записывать второй альбом, мать его!

– Что у тебя с настроение? Что-то случилось? – Спрашивает она, присаживаясь рядом.

Я с раздражением наблюдаю за Пашей, который ходит, как собака за Волковой. Так и сейчас он стоит рядом с нами, затем опускается рядом с Юлей и приобнимает ее. Это совсем не смешно, это совсем выходит из-под контроля.

– У меня все отлично, разве что-то не так?

– Может, мы поговорим? – Предлагает она не понятно почему.

– Поговорим. – Киваю я.

– Только потом, хорошо?

– Потом? Ну, конечно, потом, – протягиваю я и начинаю смеяться. – А когда потом, Юлек? Ты же после съемок я так понимаю к Паше? Так, где мы поговорим? И когда, ты говоришь?

Я еле сдерживаю себя, чтобы не начать кричать, хотя уже видно, как меня все раздражает.

– Мы поговорим, только чуть позже, я только приехала!