Текст книги "Ничья (СИ)"

Автор книги: mawka01

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 45 страниц)

Мы вошли в клуб спокойно. Не как обычно – пробираясь через густую толпу фанатов, орущих что-то, что невозможно было разобрать. Через толпу фанатов, которые сделают все, что угодно, лишь бы потрогать тебя, выдрать клок волос на память. Они сделают что угодно… Но сейчас все было спокойно. И мы уверенно зашли внутрь. Здание было в самом разгаре подготовки. Носились какие-то люди туда-сюда, украшая помещение. Какие-то люди завозили выпивку для бара, какие-то продукты для буфета. Все было предусмотрено. Мы, проходя через все это, заметили и нашего горе-продюсера. Якобы продюсера. Стремительно подошли к нему и поздоровались.

– Привет, ну что? Все готово? – заверещала Волкова, осматриваясь по сторонам.

– Все в процессе. Давайте, Женя вас проводит в гримерку, вы там расположитесь и потом выходите на репетицию. Если хотите, перекусите, – Ренский добродушно улыбнулся, подталкивая Воеводину к нам.

Девушка, что-то рассказывая по пути, проводила нас в гримерку и дала на всякий случай ключ от нее.

– Как будете готовы – выходите к нам, будем репетировать. Музыканты уже здесь, – отозвалась она и упорхнула в неизвестном направлении, по привычке держа в руках кучу документации.

Такова уж Женина работа.

– Ну, как тебе? – спросила Волкова, закрыв зачем-то дверь.

Видимо, увидев мое удивление, она тут же пояснила.

– Не хочу, чтобы нас беспокоили, – спохватилась она и подошла к столику с напитками.

– Здание прикольно оформили, мне нравится. Ярко так! – улыбнулась я, уже тыря бутерброд, – Хочу есть, как скотина.

Волкова хрипло засмеялась и последовала моему примеру, съев пару бутербродов.

– Ну да, ничего так, – согласилась та, присаживаясь на стул, – Думаешь, много народу придет?

– Не знаю, во всяком случае, рекламу обеспечили нам хорошую, а там посмотрим.

– Да кому известны старушки «Тату»? Тем более без юбок, мокрых блузок и без главной фишки?

– Имеешь в виду поцелуй? – я почему-то снова засмеялась.

– А что еще? Что им еще надо этим извращенцам?

– Ой, кто бы говорил! – весело протянула я и закатила глаза, – Брось, нужно быть совсем слепыми, чтобы понять, что мы далеко не лесбиянки! Это же очевидно! Тем более что прошло уже два года…

– Два года… – повторила она и прикрыла глаза.

Ее мягкий, шерстяной затылок грустно улыбнулся мне.

Прошло уже два года… Целых два года. Любой бы мог позавидовать нашему отдыху. Любой артист. Но это слишком – по крайней мере для меня. За эти два года можно было бы провести сотни концертов, дать тысячи интервью и сказать, в конце концов, миллионы слов, можно было бы в десятки раз больше смеяться, было бы больше поводов плакать, злиться, да много бы чего могло быть. Если бы эти два года мы не страдали херней…

Именно этим!

Еще около двадцати минут мы копались в гримерке, а только затем вышли репетировать. Музыканты уже стояли на сцене и ждали нас, Борис стоял внизу, руководя процессом, а Женя все еще носилась с документацией в руках и говорила, что и как нужно поставить в зале. Такая уж у нее работа. День стремительно приближался к нашему выступлению. В зале становилось все больше и больше народа, все больше и больше людей. И мое сердце начинало биться с каждой секундой все быстрей и быстрей. Скоро все случится…

Мы должны были вот-вот начинать, едва закончив интервью на канале MTV. Мы должны был начинать, но Юлька почему-то стала мельтешить. Бегала около Митрофанова, отмахиваясь от камер. И главное, что ее затылок дал мне понять, что что-то не так. Мое сердце дало мне понять, что что-то не так. Я нигде не могла найти Бориса, каких-то знакомых лиц, и даже вездесущей Жени. Каждую минуту меня отрывали фанаты, прося сфотографироваться. Но я же не могу отказать? Нет, могу! Но не отказываю… Время поджимало, и я понимала, что нам нужно выходить на сцену. Поэтому, прекратив поиски кого-то, я вышла за сцену. Юля все еще разговаривала с Митрофановым.

– Нам нужно начинать, – несмело, но требовательно прервала ее я, – Музыканты ждут. Время… – я тыкнула пальцем в циферблат.

– Да-да, – наспех ответила она, отмахнувшись, – выходим сейчас.

– Удачи, девчонки, – Митрофанов поцеловал нас на удачу и подтолкнул на сцену.

Мы еще раз глубоко вздохнули и вышли на сцену. В глаза тут же ударил яркий свет, точно тебя опрашивали на каком-то допросе. Такое странное чувство, и что пугает меня, так это то, что то самое чувство невозможно передать словами. Коленки так дрожат, сердце бешено стучит, руки становятся влажными от волнения. Как и говорил нам Ваня: «Натягиваем улыбки, беремся за руки и помним, что у вас безумная любовь – все просто».

По моему позвоночнику пробежал холодок. Дежавю. Теперь я точно знала, что это такое и с чем это едят. Оказывается, все так просто. Дежавю, ха, бывает же такое? Только было одно но – Вани с нами, как известно, не было. И за окном был далеко не 2000 год, а 2005, и мы больше не изображали неземную любовь. Она вполне земная, семейная. Только я успела подумать о Ване, зацепиться за эту мысль тонкой нитью, как Юля неожиданно подошла ко мне и схватила за руку. Она быстро нагнулась к моему уху и тихо сказала:

– Ваня здесь!

Ваня? Здесь? Моему удивлению не было предела, глаза удивленно округлились, и даже казалось, что в них можно рассмотреть не только волнение, но и страх, радость. Можно было рассмотреть даже огонек возбуждения и скрытого восхищения. Я все еще безумно любила его, восхищалась его идеями, рассуждениями, его травой, но и ненавидела его. Я ненавидела его за то, что он кинул нас, оставил своих детей, но все еще продолжал набивать свои самокрутки травой. А что ему еще оставалось? Эти мысли путаницей валялись в моей голове, не давая шанса подумать о том, что сейчас мы на сцене, у нас новая жизнь, у нас презентация альбома, мы должны петь, мы в этом клубе «Гауди». Арена Москоу, это тебе не шутки. Ваня здесь – это то, что крутиться у меня в голове первую песню. Ваня здесь – боязненно-восхищенно шепчет мне Юлькин затылок. Ваня здесь, он смотрит на нас – тихо и гордо подсказывают мне Юлькины руки. Ваня здесь – и этим все сказано. Он стоит где-то в толпе, растворившись в ней, стоит среди фанатов и смотрит на нас снизу. Мы – наверху, на сцене. А он – внизу, смотрит на то, что вышло. На то, что он вылепил. И от этого ощущения у меня пробегает холодок по позвоночнику, зарываясь в глубине моего затылка, под волнами рыжих кудрей.

– Кто тебе сказал? – улыбаясь в зал, спрашиваю я у Юльки, чувствуя, что дрожит мое тело.

Зачем он пришел? Зачем, и правда? Решил посмотреть, что вышло из того, с чего мы начинали. А начинали мы с провальной «Поднебесной», угробив огромное состояние. Слава Богу, что не наше. В итоге – не получили ничего, Ваня – скурился, а мы – ушли от него. И никакого света в окне не было видно. А теперь он прямо-таки жаждет увидеть то, что вышло. Он уже знал, кто стал нашим новым продюсером, он уже знал, что люди схватят этот альбом. Он уже знал, что раскрученный бренд – это тебе не пустые слова. Но все же он здесь.

– Сказали, Лен. Сказали, – испуганно улыбнулась она, пока играл проигрыш.

– И что? Что нам теперь делать? – развела, как обычно, панику я.

– Петь, – философски заметила она и сделала шаг вперед, ближе к залу, улыбаясь им.

Вот, Ваня, посмотри – мы выросли, хоть и по привычке держимся за руку. Вот, Ваня, мы выросли, и нас еще любят, даже без твоей псевдо-любви! Видишь, Ваня, это не самая главная наша фишка. Дело и в текстах. Ты ведь был так помешан на них, даже не пытаясь объяснять нам смысл. Видишь, Ваня! Ты сам говорил, что совсем не важно кто и как их пишет, главное – смысл. И ты, как никто другой, понял бы наш новый альбом «Люди инвалиды», ты понял бы каждую строчку, каждую фразу, каждый эпитет. Ты понял бы намного больше, чем сами фанаты. И никому даром не нужен твой проклятый поцелуй, который в итоге не принес ничего хорошего. Сплошные разочарования, сплошные страдания! Твой проект не принес ничего кроме страдающих фанатов, кроме миллионов долларов, кроме несчастных нас! Черт бы тебя побрал, Ваня!

Когда начинается главная песня вечера, да и нашей карьеры – «Я сошла с ума», весь зал буквально взрывается аплодисментами и криками фанатов. Мы с Юлькой удовлетворенно улыбаемся, сцепляя руки в замок. Все так, как нужно. И почти все так же, как было раньше. Только теперь все проще и никто не диктует нам то, как нужно целоваться. Начинается проигрыш, и мое сердце сладко сжимается от ностальгии. Девчонка, видимо чувствуя это, подходит ко мне, берет за руку и крепко-крепко, нежно-нежно обнимает меня. Теперь я могу и правда обо всем забыть. Когда я отрываюсь от нее, я случайно натыкаюсь взглядом на двух девчонок, целующихся где-то у балконов. Это настолько мило, что я шепчу об этом Юльке. Одна из девчонок – светлая, другая – темная. Они стоят в тени балконов, держась за руки, и целуют друг друга. И я вновь вспоминаю о нашем прошлом… Отпеть все песни – совсем не казалось невыполнимой задачей, учитывая то, что наш экс продюсер наблюдал за нами из толпы. Это было даже проще, держась за руки, мы пели о том, что наболело. «Что не хватает тебе? Что ты прижалась ко мне?» – совсем не дурно, Ваню бы обязательно задела эта фраза, да и эта песня вообще. «Времени нет и не будет», – от этой фразы Шаповалов уж точно стал бы биться в экстазе, довольно улыбаясь, ведь это его фраза. Его и только. «И не жалея давай, ляжем с тобой под трамвай», – и это было бы отличным финишем, отличным поводом, чтобы упасть в обморок, чтобы его сердце защемило. Ведь сама концепция и состояла в этих словах: любовь искренняя, смелая, желание отдать жизнь за любимого человека. Лечь под трамвай. А еще Ваня бы был рад фразе «Каждой луже по своей луне», – он всегда считал, что каждому человеку свое место в жизни.

Каждому свое место в жизни.

Каждому – свое.

Выступив, мы скрылись за кулисами, но это было далеко не все, что ожидалось за этот вечер. В клубе все было в самом разгаре, народ танцевал, половина толпилась у бара. Мы поднялись в VIP зону и устроились у своего столика. Там уже сидел довольной Ренский, и с виду можно было подумать, что он так и подсчитывает свою прибыль за этот альбом. Заметив нас, он оживился и, не оттягивая ни минуты, открыл шампанское, после чего разлил его по бокалам.

– Ну, поздравляю нас, – произнес он, довольно щурясь.

– Спасибо, – удовлетворенно откликнулись мы, присаживаясь рядом.

– Ваня тут приехал, слышали?

– Уже сказали, – задумчиво протянула Юля, пристально наблюдая за Борисом, – Он тут?

– Нет, он внизу, мне сказали, что он вроде как собирался уходить, – сказал тот, подтягивая закуски ближе к себе.

– Ему тут нечего ловить, – слишком озлобленно сказала Волкова.

Наверное, она чувствовала обиду и горечь, потеряв его. И как продюсера, и как близкого человека. Теперь, все что у нее осталось от него – его фотография, под которой лежало ее фото. И все так просто…

И все так сложно…

В клубе все начинает затухать, люди потихоньку расходятся. Мы с Юлькой порядком выпили и теперь не знаем, чем заняться. Ренский куда-то деликатно слинял, кинув нас за нашим же столиком. Даже приставучий Митрофанов удалился около часа назад. Проходили какие-то фанаты, фоткались. Ваню мы так и не видели. Нужно было ехать домой и нам.

– Ты куда сейчас? – спрашивает Волкова, пьяно повиснув на мне.

– К себе, а ты? – также не совсем трезво бормочу я.

– Тоже. К тебе, – расплывается в улыбке она, – Ты же не против?

– Не, – смеюсь я, – Вызывай такси!

С горем пополам мы все же вызвали такси, оно приехало даже быстрее, чем ожидалось. Волкова быстро погрузилась в тёплый салон машины и втащила меня следом. Мы сидели на заднем сидении машины, водитель молча вез нас домой. За этот вечер я порядком устала. За этот вечер я порядком напилась. Да и не только я. Волкова бесцеремонно положила свою голову на мое плечо, а ее рука лежала у меня на коленке, то и дело перебираясь выше. Хотя, честно сказать, я не обратила на этого никакого внимания. Она всегда вульгарна в своих поступках. Тем более только потом я поняла ее маневр. Водитель все это время пялился на нас через зеркало. А Волкова специально дразнила его.

– Вы Тату что ли? – наконец не вытерпел он.

– Ага, – хрипло рассмеялась моя девочка и прикрыла глаза, – А что, не похожи?

– Похожи. Вот и спрашиваю, – кивнул мужчина, – А я думал, что вы не лесбиянки…

Я засмеялась с Юлькой вместе, накрыв ее руки своими руками. Мне все сейчас все равно. Он подумал, что мы не лесбиянки! Такой молодец!

– Ну, поздравляем тебя! – торжественно произнесла Волкова и скользнула рукой к моей груди.

Все приятно заныло, но я понимала, что она играется. И я играюсь на радость ей и на удивление водителя.

– Так, выходит, все-таки лесбиянки? – не мог уняться любопытный таксист.

– Не, – выпалила я, смотря на мою девочку, – Мы просто любим друг друга…

– Мы просто любим друг друга, – вторила моя девочка с полузакрытыми ресницами, глядя прямо мне в глаза.

Она мягко и почти невесомо коснулась моих губ, подтверждая свои слова. Мы просто любим друг друга. Это даже больше, чем любовь. Но мои мысли прервал тот факт, что мы приехали.

Попрощавшись и расплатившись, не оставив чаевых (да и вообще, оставляют ли их в такси? Тем более назойливым мужикам), мы с Волковой, сцепив руки, двинулись в сторону моего подъезда.

Так ему и надо, наблюдатель! Вот тебе и поделом!

Вози своих клиентов молча!

А у нас впереди была целая ночь…

====== 54 ======

Сложности возникли позднее, когда американизация проекта уже прошла успешно. Первый сингл All about us выстрелил бомбой, подобно той, которая в 2001 году превратила двух девочек в мировых звезд. Сняли клип и словно камень с души упал. «Это будет точно бомба», – тешили себя надеждой все люди, окружавшие нас. И мы не были исключением. Вроде бы дальнейший путь ясен – выпуск синглов, созданных исключительно «забугорными поп-творцами», гуру своего дела. Ну и все в этом роде. Все довольно просто, с одной стороны, но вот главная загвоздка – тех сил и средств, что были вложены в сингл «All about us» не получил трек «Люди Инвалиды». Хотя если рассматривать текстовые свойство двух песен, то, на мой взгляд, Люди Инвалиды ничуть не уступали синглу «All about us». Или другие думают иначе? Но факт оставался фактом. Эту песню написали люди, поднявшие Тату на тот уровень, на котором UM зарабатывал столько денег…

Та же ситуация случилась и с одноименным русскоязычным альбомом, который не получил практически никакой рекламы и раскрутки, в отличии от зарубежного Dangerous and Moving.

И что же мы имеем? Большинство русских слушателей прошли второй альбом стороной, поскольку одного сингла с альбома для раскрутки явно маловато, а синглы с англоязычного альбома просто гасли после All about us. В итоге – прежняя любовь российского рынка утеряна. Вот такие вот не самые оптимистичные итоги получились из всех работы, за все эти два года. И, по идее, по определению, это не должно было никого удивить, ведь практически никто не грезил повторить успех первого альбома, первых фишек и скандалов. Ведь такого не могло было повториться по определению. Но Борис твердо держал руку вперед (подобно Гитлеру) и говорил идти вперед, чуть ли не обещая, что вся бомба будет только впереди (подобно Ване).

И все, чего добился альбом Люди Инвалиды – это платиновый статус, который в большинстве своем был получен именем группы…

С зарубежным рынком получилась немного другая ситуация. Продакшн альбома сильный, но вот промо его не очень. Зализанные синглы, в отличие от синглов первого альбома, не вызывали «ВАУ!», у капризных иностранных слушателей, не преподносило ничего нового. Окупились ли затраты вложенные в запись альбомов? Как вы наверное догадались – нет! А всё из за не правильного подхода именитого лейбла, который не жалея своих средств, попытался создать из Русской Водки американский “Сrystal”.

Всего с альбома «Dangerous and Moving» было выпущено три сингла: «All about us», «Friend or Foe», «Gomenasai» и промо-сингл для радиостанций «Loves Me Not»; а для раскручивания альбома «Люди инвалиды» был подготовлен всего лишь единственный сингл, который был выпущен в ротацию «Люди инвалиды».

И пройдя сквозь огонь и воду, и даже медные трубы, результат вышел в общем-то не такой печальный, но и не такой поразительный, как хотелось бы. Сингл «All about us» попал в топ-10 большинства европейских чартов. Однако, следующий сингл «Friend or Foe» не смог повторить успеха, он был выпущен в Англии, где достиг только 48 позиции. Сингл был выпущен намного позднее запланированного, и причиной этому послужил Юлькин декретный отпуск. Так что лишь в январе-феврале 2006 состоялся релиз, хотя планировался на декабрь 2005. Но такова уж жизнь, и ничего тут не поделаешь.

В поддержку альбома «Dangerous and moving» было решено провести масштабный промо-тур. Мы должны были посетить такие страны как Япония, страны Южной Америки – Аргентину и Бразилию (куда мы отправимся первый раз). Это то, чего я так жду, что заставляется волноваться меня и улыбаться будущему. Волкова тоже безумно рада, ей бы только больше работать. И радоваться – она еще работает. Тату – еще живы, хоть и частично обезоружены, частично. А это в корне меняет дело. И пока есть силы идти вперед – мы идем.

Зима медленно опустилась на Москву в тот самый момент, когда ее никто не ждал. Даже Юлька. Ей всегда жарко, ей всегда горячо, поэтому она ждет зиму, как неприкаянная, а потом по-детски радуется первому снегу. Ну что уж тут делаешь? Это Юля, и все этим сказано. В один из таких, обычных, ничем не запоминающихся вечеров, мы сидим у меня дома и пересматриваем кассеты, присланные нам Борисом. На этих кассетах – мы, год 2000, может 2001. Я не могу сказать точно. Тем более, что у меня никогда не было хорошей памяти на даты. Иногда Ваня спрашивал меня что-то, а я отвечала ему как обычно кратко:

– Я не помню.

– Ну как ты не помнишь?

– Вот так, не помню и все. – Лениво объясняла я, считая это обычным делом.

– И как же ты запоминаешь что-то важное.

– Ты сам говорил, что все важное откладывается в голове.

– Не я – Ленчик. – Поправил он, хотя это не имело никакого значения.

– Не суть…

– И все же?

– Записываю в записную книгу. – Улыбаюсь я. – И все проблемы решены.

– Покажешь? – Хрипло рассмеялся он. – Книгу свою.

– Не, тебе не надо, не понравится…

– Ну и пусть. – Он отмахнулся и закрыл глаза, погружаясь в нирвану.

Было и было, а пока вокруг летает снег. Летает и летает. Холодный и белый. Ничего уж тут не поделаешь.

Юлька иногда смотрит на него и улыбается, а я дергаю ее, чтобы она не отвлекалась от видеозаписи. Неожиданно видео прерывается и начинается новое. 2004 где-то, наверное, где-то так. Помню то время, как сейчас, прекрасно помню тот день, который был всего лишь отражением других – таких же дней…

Кто-то (до сих пор я не поняла кто) решил нанять оператора, который бы бегал за нами 24 часа и снимал все. Обычно, таких людей нанимают, когда снимают какое-либо шоу, типа Анатомии или Поднебесной. Но шоу никакого не было. Нам наняли человека, кажется, его звали Андреем, он, вооружившись камерой, молча ходил везде за нами и снимал все, что с нами происходило. Причем слово ВСЕ, – было в прямом смысле слова. Как мы ели, пили, спали, переодевались, о чем мы разговаривали, и даже принимали ванную. Но, слава Богу, такое издевательство длилось всего лишь пару дней. Но на этой кассете был запечатлен только один день – отражение всех остальных дней. Андрей, взяв в руки свою аппаратуру, взвалив ее на свои белоснежные плечи, молча следовал с нами повсюду.

Запись началась с того, как мы прибыли на поезде в какой-то из городов. Мы вышли из вагона и нас тут же окружила толпа, из которой я узнала только Ленчика, который бережно обхватил нас руками и быстро повел к машине, пока толпа орущих фанатов не разорвала нас. Сзади раздавались сумасшедшие вопли, крики, все орали только одно – зазубренное слово: «Тату!». И так, пока мы шли от вагона поезда до машины, мы слышали в спину «Тату! Тату! Тату!».

Нас быстро затолкали в салон, и дверь с шумом захлопнулась. Водитель сорвался с места практически в ту же секунду. И над ухом у себя я услышала, как Волкова облегченно выдохнула. Вот мы и на месте. Странно, что эти ребята встречали нас, ведь время уже двенадцатый час ночи. Но следовало этого ожидать. Прибыв в номер, мы успели закинуть в рот по несколько бутербродов, наспех запив их чаем, и тут же лечь спать. И даже это Андрей тоже заснял.

– Ну, мы спать. – Недовольно протягивает Юлька, глядя на него. – Вырубай.

– Я жду, пока вы заснете. – Тихо произносит он, передвигая объектив на ее недовольное лицо.

Кажется, что у нее нет сил спорить с ним, и она, забыв про все, молча скидывает с себя одежду, оставаясь в одних трусах. Наверное, парниша изрядно завелся, глядя на мою идеальную девочку. Нельзя не завестись, глядя на ее тело. Только если для меня это обыденное дело, то для него это нечто святое, что ему никогда не светит. Она, нахмурив брови, забирается под одеяло. Я, также не думая ни о чем, следую ее примеру – и раздеваюсь. И остаюсь практически такой же нагой. И ложусь с ней, переплетая свои ноги с ее ногами . Так мы и засыпаем. А этот заведенный Андрей, предварительно выключив камеру, наверняка увлекся анонированием. Ну что тут поделать? Такова уж мужская похоть. И она в корне отличается от женской…

С горем пополам, заснув в час ночи, ровно в шесть – сказка заканчивается. Ровно тогда, когда стрелка часов останавливается на 6:00 утра, в нашу комнату с грохотом врываются человек двадцать. А ублаженный ночью оператор-Андрей, уже наготове стоит в углу комнаты, снимая все это копошение. Он довольно улыбается, будто рад, что мы никак не может продрать глаза. Нас буквально в прямом смысле слова вытаскивают за ноги с кровати, почти обнаженных, переплетенных друг с другом. И тут же подлетают какие-то люди, которые начинают нас гримировать, кто-то сует кофе прямо в лицо. А наши глаза – все еще закрыты. Черт бы их всех побрал! Господи, как же хочется спать! В итоге, разлепив глаза, склеенные ночной смолой, мы все же вливаем в себя чашку крепкого-крепкого кофе (про сахар люди как обычно не подумали), и тут же слышим бодрый голос фотографа: «Ну что? Начинаем фотосессию». Откуда взялась эта извращенская мода на фотосессии в шесть утра – я до сих пор не могу понять. Я до сих пор не могу понять, как мы тогда нашли в себе силы улыбаться, обниматься. В шесть-то часов утра – проспав всего пять. И то с горем пополам. А довольный Андрей все еще снимал нас, то, как мы позируем, и, наверное уже в то время, он уже приготовил свою подружку-руку, мы сами знаем для чего. Таковы уж мужчинки, ничего тут не поделаешь. Кое-как, отсняв фотосессию на кровати, нас отправили в ванну, продолжать начатое – вот это уж точно извращение. Ванна – расслабляет нас обеих, главное не заснуть прямо перед камерами. Мы быстро встаем с кровати и идем в ванную комнату.

– Ну что, и тут снимать будешь? – Недовольно шипит Волкова, и ее можно понять.

И я понимаю. А этот Андрей – нет. Упертый баран! Что с него взять, кроме анализов? Да и то… какие они получатся…

– Да ладно вам, – хохочет он, – под пеной ничего не будет видно.

Препираться опять же нет желания. Нет сил. Поэтому, забыв обо всем (как обычно и бывало), мы сбрасываем с себя последние вещи и шлепаем по мокрому полу в ванную. Он довольно улыбается нам в спину. Надо сказать Ване, чтобы он нашел более адекватного человека. А не этого…

Мы залезаем в ванную и опять улыбаемся в объективы фотоаппарата. Улыбаемся несколько часов, пока нам не сводит скулы, пока Юлькин целеустремленный подбородок не начинает подрагивать от раздражения. Но я сразу напоминаю ей слова Вани, и она, скрипя зубами, продолжает улыбаться, сидя в этой чертовой ванне, где все – видно! И этот Андрей похотливо улыбается, снимая крупные планы!

Едва закончилось это мучение – нас потащили на другую фотосессию, в каком-то здании Москвы, в каком-то обычном здании, где мы опять улыбались, где мы опять изображали неземную любовь. Как же хочется спать, как же я устала. С горем пополам – к семи вечера мы закончили, и тут же побежали на поезд, отправляясь в другой город. В какой – я не помню. Мне и не нужно это помнить. Вот так и проходили наши дни. Честно и откровенно. Это не так уж просто, как кажется на первый взгляд. И в то время, когда мы едем на вокзал в какой-то машине, слышу, как Волкова устало и тихо-тихо шепчет в пустоту:

– Господи, скорее бы в поезд. Тупо проспаться…

Я утвердительно бормочу ей в ответ. На большее меня не хватает…

Такое вот были веселые времена…

И эта кассета – всего лишь напоминание о нашей прошлой, суетной жизни. И это не может не радовать меня. Стоящие в вазе герберы, приветливо улыбаются мне, мои волосы упоительно переплетаются с узорами на стене, мое тело наполняется эйфорией и волнительной дрожью. Я сама не понимаю от чего… Неожиданно у меня начинает звонить телефон, на дисплее написано «Люся». Я с трудом пытаюсь вспомнить, кто это? Наконец, прокрутив последние несколько лет в голове, я вспоминаю – Люся с СТС, спонсор шоу «Тату в Поднебесной». Люся – блондинка, типичная блондинка, с которых списаны все барби. Непонятно откуда у такой девушки столько денег, но она оплатила всю аренду площадки и каждый день зависала с нами на 13 этаже Пекина, в то время, как мы пытались записать альбом «Люди инвалиды». Люся героически выстояла все самокрутки и все нападки со стороны своего кошелька. И, наверное, даже не пожалела всех тех денег, которые вложила в это шоу. Еще бы, ведь трава в Поднебесной всегда была первоклассной, трах с Шаповаловым всегда был первоклассным. И было всего много – одного и другого.

– Алло. – Я, наконец, выхожу из ступора, и говорю в трубку.

– Привет, Лен, это Люся. – Весело верещит она своим противным голосом.

А еще говорят, что она «поет», ну или, во всяком случае пытается петь. Сначала она донимала этим Ваню, затем пыталась достать Флая, но, похоже, оба знали, что это плевое дело. Люся – это Люся, пусть тратит свои миллионы на другие дела, а певица из нее, как из меня балерина. И даже ее миллионы не помогут. И даже уже прославленное имя Ваня Шаповалов.

– Да, привет! – Преувеличенно бодро, отвечаю я.

– Ну, как вы там поживаете? Я слышала – альбом выпустили? – Непонятно почему смеется она.

– Выпустили. – Подтверждаю я, – у тебя как дела? Чем занимаешься?

– Поднебесную закрыли только что…, – грустно произносит она. – Так что теперь ничем. Время от времени у меня на даче бываем, время от времени – у Вани.

– Да? Она до этого времени все еще существовала? – Искренне удивляюсь я.

Я думала, что после того, как мы вырвались из этого здания, шоу закрыли. По крайней мере, это было бы вполне логично – ведь кому интересно смотреть на обкуренных, вечно ржущих людей? Кому интересно смотреть на этих людей – без нас? Кому вообще интересно смотреть на нас? Поэтому, для меня Поднебесная закрылась раз и навсегда сразу после нашего ухода, там потускнели лампы, туда больше никто не заходил и помещение просто на просто запылилось, затихло. Затихло, как укрощенный зверь, и теперь – Поднебесная, это всего лишь воспоминания…

– Еще целых полтора года. – Устало говорит она, таким же притихшим голосом. – Если есть желание – заезжайте ко мне на дачу или к Ване.

– Да у нас, Люсь, работы вагон, тур вот-вот намечается, так что даже не знаю-ю-ю, – протягиваю я, не особо задумавшись над предложением.

Грустно – это да, но еще раз смотреть на все эти лица, прекрасно понимая их настрой, прекрасно не понимая, о чем идет речь – это Боже упаси! Ни за что! Но прямо сказать об этом я почему-то не решаюсь. Поэтому, единственный мой выход – сослаться на промо-тур, мягко, притихши. Может, пронесет.

– Ну ладно, звоните если что! – Уже более менее бодро говорит она, и на заднем плане я слышу, как какая-то толпа людей врывается к ней.

Но мне уже все равно.

Я кладу трубку и, ничего не говоря, погружаюсь в воспоминания о Поднебесной.

Там и правда было круто, и вряд ли кто-то поспорит с этим. По крайней мере – романтики уж точно не поспорят. А я как раз этот случай. Самое обыденное в поднебесной – мешок первоклассной травы, несколько диванов и потаенная в сумерках студия, когда уже прожектора не светят на тебя ярким светом, когда все притихнут. Так оно и было. И все самые забавные истории происходили как раз по «накуру», – как любил выражаться Ваня. Как раз с ним этих забавных историй было больше всего. А иначе – не могло и быть.

Однажды, приходит Ваня в гостиницу, зашел такой важный, а охранник на первом этаже смотрит на него и улыбается. Ну, Ваня, усмехнулся, подошел к нему и говорит:

– Чего лыбу давишь?

Охранник заулыбался пуще прежнего, едва сдерживая смех, а сам на Ванькины ноги косится.

– Вань, так у тебя ботинки разные! – Удивился тот и снова усмехнулся.

– Да? – Горе-продюсер покосился на ноги. – И правда, разные!

– А чего ты одинаковые не одел? – Еще больше удивился мужчина.

– Ну, ноги-то у меня разные! – Озадачено почесал голову Шаповалов. – А ты зачем одинаковые носишь?

– В смысле ноги у тебя разные?

– Одна – правая, другая – левая! – Засмеялся Ваня и снова посмотрел на свою обувь.

Все правильно, на одной ноге испачканный грязью белый кед, на другой черный ботинок. Ноги-то разные, все верно!

– И что? – Снова затупил охранник.

– Как что? Ноги разные и обувь разная! Вот – левая, – показывает он, – вот – правая. А если я одинаковые ботинки одену, как же я ноги различать буду?

Тут уж охранник не выдержал и засмеялся во весь голос, а Ваня со спокойной душой поехал на 13 этаж гостиницы.

Как-то, гуляя по студии, я неожиданно заметила огромную картину, на самом потолке Поднебесной. В общем-то, ничего примечательного на этой картине не наблюдалось. Дружба народа Китая и СССР, картина, как картина. Там мост изображен, с одной стороны моста – наш рабочий класс, мужичок с гармошкой, а с другой стороны – китайские девушки танцуют. И вот, в один из накуренных дней, в сумрачной студии Поднебесной, сидели заядлые курильщики на диванах и неожиданно кто-то сказал: «Во, приколись, там чел на потолке на Ваню Шаповалова похож!». И затем дикий ржач. Оказывается, кто-то распечатал голову Шаповалова, а затем как-то добрался до потолка и наклеил эту голову на одного из персонажей росписи. Причем размер и цвет так удачно совпали, что реально никто не понял в начале, что это такой прикол. «Ну, реально похож», – в ответ угорали, сидящие на диване, люди.

Много историй было связано с этим местом, но это никак не меняло дел. Прошлое – на то оно и прошлое, хотя иногда и приятно вспоминать. А пока в ближайшее время нам предстоял тур. Промо-тур, если быть точным, и ничего с этим не поделаешь.