Текст книги "Ничья (СИ)"

Автор книги: mawka01

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 45 страниц)

За всё время в клубе мы так и не поговорили с Юлей наедине. Видимо, ей было не до этого. Но я не обижалась, мне действительно было хорошо, я развеялась. Она все время крутилась около Парвиза, который, казалось, не отпускал её от себя ни на минуту. Он смотрел на неё влюбленными глазами, нежно поглаживая округлившийся животик, и она так же влюблено смотрела на него. Они выглядели такими счастливыми! Я любовалась влюбленной парой во время медленного танца с Гошей. Только в конце песни я вновь столкнулась с Юлькой взглядом. И в моих безнадежных, отчего-то немного грустных, глазах стоял только один вопрос: «Почему?». Нет, в нём не было никакой конкретики, но она без слов поняла меня, и, опустив глаза, не ответила, уткнувшись дрожащим от интереса подбородком в плечо Парвиза. Пусть будет так... В конце вечеринки, когда первые лучи солнца уже пробивались сквозь облачное небо, я попрощалась с Юлей, собираясь домой. И на секунду, на сотую долю секунды, мне показалось, что и в её голубых глазах горит беззвучный вопрос: «Почему?»

Время гулянок сменилось работой. Начались съемки фильма «В поисках Тату», проходившие в Москве. Ребята, участвующие в процессе, уже освоились и чувствовали себя, как дома. Долгие съемочные дни тянулись, как ирис, но было даже интересно. Вокруг крутились новые интересные люди, которые даже при напряженной работе не давали унывать. В середине месяца был запланирован концерт в Казахстане, на который нас буквально вырвали со съёмочной площадки. Не то, чтобы мы отвыкли от концертов, но на сцене мне было как-то неуютно, хотя пение по-прежнему доставляло удовольствие. Это было, по крайней мере, странно. Странно по-прежнему стоять рядом с Юлькой на сцене, сжимая в руках микрофон, видя под сценой фанатов, у которых глаза по-прежнему горят, странно петь те же песни, в который вкладывается тот же смысл, и при этом не чувствовать практически ничего. Только грустную пустоту внутри, которая с каждым днем становится ощутимей. Может, это творческий кризис, и он скоро пройдет? Непременно пройдет, а пустота заполнится чем-то радостным и замечательным? Ведь в моей жизни таких моментов было предостаточно, и они до сих пор приключались, только реже. Но, возможно, в этом виновата я сама, возможно, я сама не давала им вырваться на свободу и заполнить странную пустоту внутри.

Концерт проходит, как обычно: то в плавном, то в энергичном ритме. Затем получаем цветы, поздравления, подарки, заряд энергии. А после, совершенно измотанные, уезжаем обратно, и моя пустота внутри никуда не исчезает...

К августу, когда стали снимать заключительные сцены фильма, Юлькин животик уже ясно давал о себе знать. Он аккуратно выпирал из-за, теперь уже свободных, кофточек, выставляя себя на всеобщее обозрение. Еще бы! На его месте я бы тоже ничуть не стеснялась, ведь Юля, моя Юля, даже беременной выглядела просто потрясающе, не смотря на то, что немного прибавила в объемах. Размер груди тоже набирал обороты, превращаясь в шикарные, пышные формы.

В середине августа состоялся тот самый планировавшийся концерт, на котором были отсняты заключительные эпизоды. Концерт прошел тихо, без особой шумихи и суеты, даже как-то по-семейному. Нас самым шикарным образом одели, накрасили и выпустили на сцену, где мы представили новые песни из третьего альбома. И уже тогда можно было видеть, как они отличаются от песен предыдущего, да и первого, альбома. Мы почти не держались за руки и не сталкивались взглядами, не специально – получалось само собой. Лишь на песне «You and I», которая и стала главным саундтреком фильма, мы, по старой привычке, взялись за руки, но, в основном, так задумывал режиссер. Новые песни фанаты, вроде бы, восприняли на ура, но некоторые версии не были окончательными и еще подлежали обработке, поэтому объективно оценить наш труд было трудно.

Третий альбом в корне отличался от предыдущего. Думаю, это и так можно было понять: все-таки, мы уже не две маленькие девочки-подростки, целующиеся на припеве ЯССУ. Но, когда фаны услышали новые песни, это стало еще очевиднее. Зная английский, можно было понять, о чём песни, отнюдь не позитивные. Они не рассказывали о нашей безумной любви друг к другу, как в первом альбоме, не были запретной, странной любовью-привязкой, чем-то очень родным, как во втором альбоме. Нет... Они были пропитаны какой-то безнадежностью, отречением друг от друга, и это было жутко странно. Даже для меня. Будто кто-то уже предвидел наш конец, будто так было суждено. В конце концов, на самой последней песне, как и было всегда, мы позволили себе расслабиться. Юлька приблизилась ко мне на проигрыше, обхватив шею руками, притягивая ближе, и я обняла её в ответ. Прижаться к ней было сложно: мешал ее животик, и я, немного расстроено, отстранилась. Она лишь добродушно улыбнулась, продолжая петь. А потом – прощание. В конце песни – снова объятия, крепкие, но, в тоже время, нежные, родные, теплые. Такие, каких было полно когда-то. Но ничего, значит, так надо...

В середине сентября вышел двд «t.A.T.u. TRUTH» с того самого концерта в Питере 2006 года, когда всё еще было по-другому. Хотя к этому выпуску наша команда не имела никакого отношения, всё равно, было дико приятно, что о нас не забыли. Работа не кипела так бурно, как раньше, но это не мешало нам думать о будущем альбоме, о гастролях, концертах, наших фанатах, о Юлькином малыше, который родится через пару месяцев. Парвиз с Юлей выглядели по-настоящему счастливыми, ожидая ребенка, и я радовалась за неё, искренне поддерживая её огромную любовь к этому прекрасному, заботливому мужчине, заботясь о её семейной жизни. Со временем меня перестали мучить ностальгические воспоминания и мечты о том, что когда-то она меня любила. Нам уже не 16, и всё уже не так, как раньше...

Второго октября (опять накануне моего дня рождения) начались съемки «Белого Плащика», проходившие не в самых лучших условиях – по сюжету и будущему названию альбома, снимались мы в канализации под ЛА. Холодно, сыро, ужасный запах. Даже мне становилось плохо, что уж говорить о беременной Юльке... Съемки кишели интересными событиями, да и сами по себе проходили очень круто. Снимались несколько дней подряд, с очень короткими перерывами на сон. Мой день рождения пришлось «отмечать» скромно и прямо на съемочной площадке. Задумали две версии клипа: обычная и без цензуры. Самым страшным и откровенным для меня стало, пожалуй, полное обнажение перед камерой. А когда-то я зарекалась никогда не появляться в кадре голой. Что называется, никогда не говори никогда... О нас не должны забывать. Группа Тату с самого создания жила скандалами. Юле в который раз пришлось обнажить грудь, снимаясь в душе перед «расстрелом». Кстати, в клипе я играла проститутку-инквизитора, а Юлька – жертвой жестокой политики и расстрела. Мы потом не раз заявляли непонятливым зрителям, что выступили в клипе против абортов, против убийств детей и людской жестокости. Но вряд ли нас все поняли. Разве творчество Тату когда-то было простым для восприятия?

На площадке, как я уже говорила, царил жуткий холод, отвратительный запах сырости и канализации (вот тебе и «Управление отбросами»), но всё это как раз соответствовало атмосфере, передаваемой в клипе. Мне по-настоящему было жаль беременную Юльку, которую заковывали в наручники, после которых на ее нежной коже оставались громадные синяки, держали на холоде в одной тонкой белой рубашке и заставляли работать наравне со всеми.

В день своего рождения я проснулась разбитой и с ужасной головной болью после предыдущего дня. Но даже это не испортило настроения. Меня поздравила вся съемочная команда, и конечно, Юля с Борисом. Вокруг была веселая, дружелюбная атмосфера. Мы проворно досняли оставшиеся эпизоды и поздравили друг друга с окончанием съемок. Почти через два месяца вышла премьера клипа на MTV, и за все это время в нашей жизни не произошло ничего интересного, о чем можно было бы рассказать. Декабрь оказался более насыщенным, чем все три месяца осени вместе взятые. Мы во второй раз появились в программе «Истории в деталях», где рассказали журналистам, жадным до сенсаций, новости группы, но, скорее, больше о личной жизни. Теперь люди лучше узнали Парвиза, Юлькину семью, планы на будущее и то, как изменилась её жизнь. Я, сидя на втором этаже ее шикарного особняка, рассказывала о планах группы, о том, как беременность повлияла на Волкову. В ту же программу вошли съемки фотосессии для мужского журнала MAXIM. Кажется, мы сотрудничали с ним не в первый раз. Всем хочется посмотреть на откровенных татушек в красивом нескромном белье, а, тем более, на беременную Юлю и её большой, круглый животик.

В последнее время меня снова мучили странные сны. В одном из них я приехала к Волковой поздно вечером. Она явно была чем-то обеспокоена, но, едва я перешагнула ее порог, беспокойство, застывшее на её губах, сменилось хитрой улыбкой. Я, кажется, начала понимать, к чему клонит девушка...

– Проходи. – Она широким жестом приглашает меня в гостиную. – Чего стоишь, как не родная?

Улыбка расплывается еще шире, едва я делаю первые несмелые шаги в сторону просторной комнаты.

– Садись. Я сейчас принесу что-нибудь выпить.

– А где Парвиз и Вика? – Никто так и не спустился вниз, как всегда бывало. – Почему они не спускаются? Я им надоела? – Тихий, заразительный смех раздается из кухни.

Юля возвращается с бутылкой шампанского и вазочкой фруктов.

– Нет! Они уехали к родителям. Мама и меня приглашала на ужин, но я сказала, что ты должна сегодня приехать. Я неловко пожала плечами, будто хотела выразить, как мне жаль, что из-за меня сорвался семейный ужин, но она тут же отмахнулась. Разлив вино по бокалам, Волкова первая произнесла тост. Залпом выпив содержимое, я стала рассказывать ей что-то незначительное, но речь стала сбиваться, едва я почувствовала приближающуюся к бедру руку. Но я, притворившись, что ничего не замечаю, продолжила говорить. Говорить, говорить, не слушая себя, просто чувствуя её прикосновение. Дойдя до ягодиц, она мягко, плавно повела ткань юбки вверх. Но даже на это я решила не обращать внимания, до тех пор, пока ее рука не оказалась у основания ног.

– Что ты делаешь? – Не выдержала я, испуганно отстраняясь.

– Разве ты не знаешь? – Юлины голубые глаза тут же встретились с моими. – Соблазняю тебя...

– Зачем? – Выдавливаю через силу, чувствуя, как её тонкий пальчик настойчиво упирается в меня.

– Потому что я хочу тебя...

Черт! Я села на кровати, тяжело дыша, жадно глотая воздух. Неужели так будет продолжаться и дальше? Ведь всё уже не то! Всё не так, как раньше! Юля лежала в роддоме со вторым ребенком, отцом которого был Парвиз, в то время, как я нервно дрожала в кровати, мучаясь этими непонятными снами. Почему прошлое не оставляет меня в покое? Единственное, что мне остается – бежать...

====== 68 ======

Мы сидели наедине за начисто убранным столом, расслабленные после плотного ужина и вина. В гостиной тускло горели несколько настенных ламп и камин, который потрескивал, негодуя, что я достаточно надолго задержалась здесь. В чужом доме, который стал мне родным за несколько прошедших лет. Но теперь мне казалось, что все здесь настроено крайне недружелюбно ко мне, или это моя мнительная натура вновь дала о себе знать? Дощечки почти догорели, поэтому она, лениво привстав, поплелась к камину, чтобы подложить еще немного дерева. Затем, мягким жестом руки пригласила меня к себе на диван. Я молча присела к ней, наблюдая, как свет от камина чудно играет у нее на лице. Она дружелюбно улыбнулась мне, всматриваясь в мое лицо, будто что-то хотела услышать от меня, или же сказать сама крайне важную вещь. За последнее время между нами, как мне казалось, было столько недосказанного, столько всего, о чем нужно было поговорить, но никто не решался затевать такой сложный разговор. Мы наслаждались тем, что было, стараясь забыть обо всех невзгодах и печалях. Мы предпочли жить во лжи…

– Ты так изменилась за последнее время, – тихо шепчет она мне, будто боится, что ее кто-то услышит, – боже, неужели это ты? Та Ленка, которую я знаю столько лет … Как же ты изменилась.

Гладит она мои волосы, нежно скользя взглядом по лицу, не пропуская ни единого миллиметра, тщетно стараясь уловить признаки моего изменения. Пальцы плавно переходят на контур лица, очерчивая его, затем двигаются в сторону подбородка, огибая его, стремятся к скулам, откуда соскальзывают на губы, едва затрагивая нижнюю. Зачем же ты это делаешь, Юлек?

– Зато ты совсем не изменилась. – Осмеливаюсь перебить ее я, и ее рука в ту же секунду неловко соскальзывает. – Спасибо за ужин!

– Было бы за что. – Улыбается она мне, и наступает неловкая пауза. Ее руки находят мои холодные пальцы и переплетаются с ними. Так, сидя по-турецки, на ее небольшом диване, который скорее походил на кресло, она вновь пробудила во мне застывшую на время тоску, навеяла воспоминания, от которых я старательно убегала. Зачем она это делала я не знала, и вряд ли бы догадалась, если бы не ее действия…

Она не дала мне собраться с мыслями, не дала времени, чтобы вдохнуть и приготовиться к чему-либо, она не оставила мне права выбора, не оставила ничего, в ту секунду ее губы едва коснулись моих, вспухли на моих губах, отпечатываясь на них жарким солнцем, весенним теплом, сладким медом, дыханием моря… Они совсем не были требовательны, они были неуклюжими, даже робкими. Такими, какими я их знала девять лет назад … И этого я испугалась больше всего. И едва не заплакала, но крепко зажмурив глаза, справилась с секундным наваждением. Что же ты делаешь, Юлек? И самое главное – для чего? Почему я не могу понять ее действия, ее мысли, ее поступки? Я не могу понять ее совсем, как бы я не хотела себе в этом сознаваться. Я просто чувствую ее губы на своих губах, которые так и застыли в нерешимости двинуться дальше. Где же твоя прыткость, где же твоя смелость, родная? Где дьявольский и похотливый огонек в твоих глазах? Смотря в них, мне еще больше хочется плакать, ведь в голубых глазах нет ничего, кроме самой откровенной, самой, что ни на есть смелой грусти, в них нет ничего, кроме сожаления, немного жалости и отчаяния, и кажется, в них столько любви … Столько, сколько я никогда не видела в своей жизни. Ты ли это, родная?

– Милая, я не могу успокоить Самира, он плачет, может, ему нужно покушать? – Как будто в тумане я слышу голос Парвиза, и в ту же секунду отпрыгиваю от Юли, сжавшись в комок.

– Я сейчас! – Подает голос она.

– Я… мне… извини… мне нужно идти… – Бормочу я, пытаясь собрать все мысли в голове, и уже встаю с дивана.

– Куда ты? – Парвиз остановился около Юли, мягко опустив руки на ее плечи. – Уже уходишь?

– Да, мне пора, спасибо еще раз за прекрасный ужин. – Развернувшись, я иду в коридор, чтобы одеться. Юля поспешно отправляет Парвиза наверх, а сама бежит за мной. Видя, как я надеваю пуховик, она обеспокоено думает о чем-то.

– На улице холодно, – вскоре замечает она, кинув взгляд в окно, – может, ты останешься?

– Нет, я не могу. – Мягко отстраняюсь я, в то время как она бережно поправляет мои волосы.

– Почему?

– Потому что у тебя есть своя семья, а у меня своя. – Все просто объясняю я, ища свою сумку.

– А разве я не твоя семья? – Безнадежно спрашивает Юля, протягивая мне ее.

– Не в этом деле. – На секунду я отрываю свой взгляд от пола и сталкиваюсь с ее глазами. – Я – не твоя семья.

Быстрый, неловкий поцелуй в щеку, и я ухожу из ее дома, мягко прикрыв дверь…

За прошедший февраль произошло столько всего, что начинающийся новый год уже казался мне перспективным и загруженным по полной программе. Мы дали множество интервью в журналы по поводу синглов альбома, фильма и других вещей, приняли участие в программе «Доброе утро, Россия», где очередной раз услышали глупую просьбу: «Тут за кадром поцелую требуют», съездили на «Love radio», где опять же был весь эфир. Одним словом – жизнь кипела в привычном ритме, и это не могло не радовать нас, ведь нам совсем не хотелось гаснуть, быть забытыми, уходящими, в нас еще полно энергии, нам есть, что рассказать и что показать. Почти в самом конце весны стали крутить рекламы про выступления, почти за месяц до самих концертов. Уже в конце марта мы уехали в Дубай, где был запланирован один из концертов. Мы приехали туда первый раз, с надеждой немного развеяться, посмотреть город, отдохнуть и не забивать голову условиями концерта. Одним из условий выступления было то, что мы не должны выражать никоим образом свои чувства, никаких объятий, никаких поцелуев и желательно даже без прикосновений. Все это могло вызвать волну недовольств в ОАЭ, где люди крайне негативно настроены к таким вещам. Хотя я едва ли могу поверить в то, что наши фанаты не привыкли ко всему этому, но ничего уж тут не поделаешь. Следующим утром, уже после концерта, когда мы давали интервью, нас спросили как раз на эту тему:

– Оговаривались ли с вами какие-либо правила поведения организаторами концерта, принимая во внимания ваш имидж двух влюбленных в друг друга девушек?

– Да, они как-то боятся внешних проявлений любви. Нельзя обниматься, целоваться. – Волкова изменилась в лице, изображая непонимание и смятение.

– Мы были удивлены, когда нам запретили обнимать друг друга на концерте. Сказали, ладно, за ручку подержаться можете. Запугали нас, бумаги заставили подписать какие-то. – Рассказывала я парню, сидящему напротив.

– Дело даже не в том, что устроители концерта нас запугали. Просто непонятно почему нельзя. Какая разница – мусульмане они или христиане. Есть понятие любви, есть понятие каких-то дружеских отношений между людьми, которые имеют внешние проявления – объятия, поцелуи. Почему нет?

– Странно, действительно. Ведь здесь, как и в других странах, люди создают семьи, рожают детей. Муж с женой ведь, наверняка, целуются друг с другом. – Я добродушно улыбнулась, глядя, как губы Юльки тоже расплываются в улыбке.

– И на концерт они ведь не приходят в парандже. Они же приходят с открытыми лицами, многие девушки были в коротких юбках, обтягивающих майках. Как это тогда расценивать? Это, получается, нормально.

Мы сидели в гримерке, ожидая выхода на сцену, и обсуждали предстоящее выступление. Юля все еще была недовольна тем, что нам ставили такие условия, а я тысячный раз объясняла то, что она итак уже знала – такая уж это страна. Во всяком случае, когда тебя постепенно забывают, а концерты резко сокращаются, уже ничто не кажется плохим. Хоть что-то. Это лучше, чем ничего. «Это не могло длиться вечность», – утешает Юля то ли себя, то ли меня, говоря о нашей нежности на сцене, о нашей искренности. «Это вообще не может длиться вечность», – срывается с моего языка та мысль, которая крутится в голове уже так долго. И она непонимающе поднимает на меня взгляд: «Что ты имеешь в виду?». Струсив, что она разгневается, я замялась, неловко дернула плечами и подскочила с места: «Мне кажется, нам пора идти». Неоднозначно вздохнув, она вышла за мной, поднимаясь по неуклюжей лестнице к сцене. Издалека я слышу, как ведущая заводит толпу: «Are you ready?», и в ответ упоенные визги, крики. Музыканты начали играть мелодию, фанаты выкрикивали: «Tatu…tatu…tatu», свистели какие-то свистки, заиграло интро D&M…

… Мы выходим на сцену, на несколько секунд скрепив руки, это ходит как-то по привычке, но через мгновение я остаюсь одна. Она остается одна, но ей легче, она – не я. Мы расходимся по разным краям сцены, всматриваясь в лица фанатов, которые не отображают ничего, кроме блаженного удовольствия и абсолютного счастья. Когда заканчивается музыка, и все замирает в ожидании песни, мы разворачиваемся и идем навстречу друг к другу. Первое вступление, голос дрогнул, но вряд ли кто-то услышал, затем вступилась и музыка. Весь концерт мы мучились от невозможности даже прикоснуться друг к другу, но Юля это Юля, она находила моменты, чтобы пройти мимо и якобы случайно провести рукой по талии или плечу. Все продолжается из песни в песню, ходим вокруг друг друга, боясь лишний раз взглянуть в глаза друг другу, а то потом захочется прикоснуться, а нам – нельзя. Так и на песне ‘Loves me not’ мы сталкиваемся взглядами, случайно, но надолго остаемся в глазах друг друга, боясь оборвать невидимую нить, которая нас объединяет. Пусть объединяет не так, как раньше, как тогда уже ни когда не будет, но все же мы связаны. На всю жизнь. И даже все мои несчастные попытки выкинуть ее из моей головы, спустя несколько лет, так и остались всего лишь попытками, и даже все ее попытки забыть меня, только более жестоким способом, тоже не оправдались. Мы никогда не смогли бы стереть друг друга из памяти, даже если сжечь все простыни, все гостиницы, разрушить все места, где мы бывали, перестать продавать те вина, которые мы пили, даже если сжечь все подарки от фанатов, от друг друга, и даже если решить выбросить самое дорогое, что у меня есть – кулон, мы все равно, в конечном итоге, не забудем друг друга. Ничего уж тут не поделаешь. Мы столкнулись глазами, боясь потерять друг друга из виду, но так и не решились подойти друг к другу, только в конце песни, я шагнула к ней первой, не смея противостоять тому чувству, что так тянет меня к ней, и она шагнула на встречу. Шагнула, протянула руки, обвивая мои плечи, не смея противостоять тому чувству, что так тянет ее ко мне. Нельзя же. Почти резко отстраняемся друг от друга, в один голос говоря: «Thank you». Но почему-то ничего не заканчивается, Юля вновь находит секунду, чтобы подойти ко мне так близко, что мое сердце пугливо начинает биться сильнее, она обнимает меня за шею, стараясь притянуть ближе к себе, но я едва заметно, едва слышно говорю ей: «Условия…», отталкивая ее. Она разочаровано уходит в другую сторону. Почему все всегда так сложно? Я задаюсь этим вопросом уже много лет…

… Когда нас заставляли обниматься, целоваться и играть во влюбленных овец, в двух влюбленных идиоток, псевдолесбиянок, почему тогда я тотально ничего не чувствовала? Почему мое сердце не подпрыгивало от желания прикоснуться к ней, вдохнуть аромат ее смуглой кожи, которая отдает персиковым гелем для душа, почему я так сладко не мечтала засыпать с ней, просыпаться, я не хотела так сильно быть с ней просто рядом, как сейчас? Почему все должно быть обязательно так сложно? Неужели все не может быть как у людей? Почему, чтобы осознать то, что тебе действительно нужно, должно пройти так много времени, почему я понимаю это, когда все мои желания уже невозможны? Я ничего не понимаю, да и вряд ли пойму… Мне хотелось так мало, мне хотелось самого банального, но даже это я уже не могла получить от нее.

Клип “220″ снимали 3 марта в специально построенных декорациях в студийном павильоне в маленьком городке Санта Кларита примерно в 50 км к северу от Лос-Анжелеса. Всё сделали за один длинный съёмочный день, который начался в 6.30 утра и закончился в полночь. До этого мы три дня по восемь часов репетировали хореографию (и не путать с танцами), для постановки которой был приглашён именитый голливудский хореограф Shotyme. Кстати, так получилось, что над “220″ трудились сразу несколько людей из команды клипа Гвен Стефани “The Sweet Escape” – уже упомянутый Shotyme, а также оператор и сет-дизайнер. Идея сэт-дизайна “220″ – сцены в стиле “ар-деко” – прорабатывалась около двух недель, а его строительство заняло ещё шесть дней. Режиссер клипа – Джеймс Кокс, уже работавший с нами над клипами “Белый плащик”, “Люди инвалиды” и “All About Us”. “220″ – не просто бессмысленная развлекаловка, а яркий образец постмодернизма, где смешивается и совмещается несовместимое, – рассказываем мы в одном из итервью. – Слова – трагические, музыка – легкий ретро поп-дэнс а ля 80-е, декорации в стиле арт-деко а ля 30-е и футуристическая хореография. Эти четыре вещи традиционно несовместимы, а мы совместили”.

А позже весной же мы дали еще один концерт в Санта-Барбаре, в том самом городе, который так известей в России по своему сериалу, но сериалом там и не пахло. Прилетев в США, в штат Калифорния, мы тут же заселились в гостиницу и, едва успев передохнуть и поспать еще пару часов, выехали на репетицию. А поздно вечером начался концерт, и снова все по одной и той же программе, из года в год ничего не меняется. Практически ничего. Нас уже не встречают по 25 тысяч человек, на наших концертах уже не падают в обмороки, и уже никто не режет вены, теперь все как-то утихло, но даже в этом я могу найти свои плюсы – все стало как-то по-семейному. Мне ведь всегда нравился покой, так что грех жаловаться. По привычке мы выходили на небольшую сцену, держась за руки, будто ничего так и не изменилось с тех самых пор, когда Ваня перед самым нашим первым выступлением сказал: «Юля, бери Лену за руку и не отпускай ее». Будто ничего не изменилось с тех пор, и даже нежные, полные заботы и любви взгляды, тоже остались. Она держалась рядом со мной, а я оставалась рядом с ней, мечтая о том, чтобы вновь тысячи людей сходили с ума, но такого никогда уже не будет. Ее привычки так и оставались привычками – проходить мимо, задевая меня рукой по плечу или талии, ее привычка во время проигрыша «Не верь, не бойся, не проси» подходить ко мне, притягивая к себе. И даже на этом концерте она не изменяла себе, она таки подошла во время проигрыша, и, закинув свои руки на мои плечи, обвила ими шею, притянула к себе, все это время улыбаясь мне, обняла, давая возможность вспомнить все наши концерты, когда она делала так. И я вспоминала. Посильнее обняв ее за талию, мы медленно раскачивались, не боясь упасть посреди сцены. А когда лирический момент заканчивался, и снова начинала играть музыка, мы отстранялись друг от друга, и с такими же довольными лицами, продолжали концерт. Она подходила ко мне с таким же лицом, беззлобно улыбаясь, на многих проигрышах, ведь это была наша едва ли не любимая часть всех песен, которая погружала в лирический лад. Она, пользуясь этим, непременно подходила ко мне и обнимала меня или брала за руку. Так и на этом концерте, на самой грустной и безнадежной песне «Не жалей», она подошла ко мне, тем не менее улыбаясь, и обняла меня, я обняла ее, и не контролируя себя, мы снова закружились в нелепом танце, забывая обо всем негативном. У нас не было причин сердиться друг на друга, обижаться, в нашей жизни все было стабильно и хорошо, и даже на такой песне, которая прямым текстом выражала незримый конец чего-то, у нас были силы улыбаться. Сил не осталось только под конец, когда едва борясь с желанием сомкнуть ресницы, мы ввалились полуживые в гостиничный номер. Я быстро первая метнулась в сторону ванной, оставляя Волкову позади себя с недовольным бормотанием. Струи прохладной воды более-менее привели меня в чувства, когда я вышла, она уже нетерпеливо ждала меня у двери. Обмотанная в полотенце, сонная, косметика частично стерлась, – она была похожа на взъерошенного ангела, и я улыбнулась ей, давая пройти внутрь. Тем временем побежала быстренько написать пару строчек в свой дневник, в который давненько не вносила новые заметки. Быстро вынув дневник из сумки, я села за стол, но совсем забыла, что не достала ручку. Дурацкая ситуация, когда не можешь найти самую распространенную вещь, в карманах и отделениях сумки не было ничего такого, чем бы я могла писать. Наконец, я заметила стоящую на столе подставку с ручкой. Отругав себя за неосмотрительность, я открыла дневник на нужной странице и уже начала было писать, как вдруг моя рука предательски дрогнула и скользнула вниз, оставляя длинную дорожку чернил. Я сидела, смотря в одну точку, иногда забывая дышать, сердце отчего-то подпрыгнуло к горлу, отзываясь в ушах, кровь прилила к лицу. Такого странного ощущения у меня еще никогда не было. Наконец, наклонившись, я подняла упавшие листочки, на которых было что-то написано. Не трудно догадаться, что это русский язык, и вроде бы похожий на мой почерк, но почему я не могла разобрать ни слова? И даже глядя в свои новые записи, я не могла понять ничего. Будто все слова вылетели у меня из головы.

– Ну, вот и я. – Послышался довольный голос Юльки позади меня.

Но я не обратила на нее никакого внимания, только тогда, когда она подошла чуть ближе, а ее ровное дыхание уже касалось моей макушки, я ожила.

– Что это? – Я встряхнула листами перед ее лицом, по-прежнему не оборачиваясь.

– Видимо, твои записи. – Предположила она, обходя меня со спины. – Что случилось, Ленок? – Присев передо мной на корточки, она обеспокоено заглянула мне в лицо.

– Но это не мой почерк! – Встрепенулась я, в очередной раз тщетно пытаясь понять, что происходит. – Ничего не понимаю…

Она на секунду вздрогнула, испугалась. Или сделала вид, что испугалась. Или мне показалось. Во всяком случае, Юля выпрямилась и уперлась рукой на стол.

– Ленок, у тебя фантазии через край, тебе нужен здоровый сон и еда, какой день ты нормально не ешь?

– Похож ведь на твой почерк… – Несмело начала я, осмеливаясь подумать, что это принадлежит ей.

Как я могу?

– Ничуть не похож. – Замечает она, глядя в рукописи.

– Да нет, взгляни же!

– Ленок, нет, – она снисходительно улыбнулась, – пойдем уже спать.

– Откуда это здесь? – Устало спрашиваю я, почему-то вкладывая листы обратно к себе.

– Понятия не имею. Ты ведь не думаешь, что это и впрямь я, еще скажи, что я пишу дневники! – Она усмехнулась, давая понять, что только овцы могут такое предположить.

Мы легли спать, но это событие еще долго тревожило меня, как бы она не пыталась меня успокоить.

Апрель был насыщен различной рекламой, начиная от премьеры сингла «220» на радио, заканчивая рекламой концертов. У нас состоялась несколько часовая конференция, так же мы весело провели время на Maxim party, где оторвались на полную катушку. Побывали на фотовыставке «Женщины против СПИДа», где мы принимали непосредственное участие. Огромная галерея была украшена десятками черно-белых картин. И все они были такими замечательными, что я могла с легкостью гордиться фотографом, что снимал нас, теперь и наши портреты украшали это помещение. Чуть раньше этого мероприятия мы дали интервью на радио и сходили на день рождения Сережи Лазарева.

Он проходил в огромном пафосном клубе, куда собрались десятки знаменитостей, и еще больше прессы и друзей. Юлька была в элегантном бело-синем свободном платье, волосы аккуратно уложены сзади, отказавшись от всяческих аксессуаров, она взяла с собой Парвиза, который выглядел совсем не хуже своей возлюбленной. Они казались такими счастливыми, и их счастье было настолько искренним, что я только могла радоваться за мою ненаглядную девочку. Она не отпускала его руку ни на секунду, целовала и обнимала его, как любящая жена, пусть они и не были женаты. Я видела такую сияющую на ее лице улыбку, которая отражалась в его глазах, реже – в моих, но все же отражалась. Я не обижалась на нее, давала насладиться каждой минутой с ним. Когда на сцену вышел сам виновник торжества, и заиграла медленная композиция, Юлька, подскочив с коленок Парвиза, ринулась ко мне и, хватая меня за руку, потащила танцевать. Выйдя на середину танцпола, который оказался в ту же секунду почему-то пустующим, она притянула меня к себе, обвивая руками талию. Раскачиваясь в темп музыке, я заметила, как два каких-то мужчины, видно, чтобы поддержать нас, тоже стали танцевать. Мы засмеялись, как ненормальные, не размыкая объятий. Мне было так спокойно с ней, что я совсем не хотела, чтобы Сережа перестал петь, но как только танцы закончились, она вновь поспешила к столику, где ее дожидался любимый. Присев к нему на коленки, она принялась кормить его тортом. Едва вилка приблизилась к его рту, и он открыл его, чтобы съесть кусочек, проворный язык Волковой приблизился к его губам, затем последовал трогательный поцелуй. Я отвернулась, смутившись от происходившего, но не подала виду, и просто сделала очередной глоток красного вина. В завершении торжества все гости оставляли свои пожелания на огромном плакате Сережи, там оставили свой след и мы с Волковой. Полуживые, совсем пьяные, все стали разъезжаться по домам.