Текст книги "Ничья (СИ)"

Автор книги: mawka01

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 45 страниц)

– Да успокойся ты, Лен, ничего! Я же просто прикалываюсь, а ты так на полном серьезе все воспринимаешь. Относись ко всему проще.

– Хороший совет. – Фыркнула я, старательно отводя взгляд от ее груди. – Можешь одеваться, кстати…

– Сейчас, только карты вот сложу и…

Неожиданно дверь распахнулась, и к нам влетел какой-то паренек, вероятно из рабочего персонала. Юлька тут же прикрылась одеялом.

– Пошел на х*й отсюда! – Заорала она на бедного мальчишку. – Стучать надо, недоумок! Как вас тут таких еще держат?

– И-извините, мне просто сказали передать, что машина за вами уже приехала. – Заикаясь, произнес он, смотря в пол.

– А позвонить нельзя что ли? – Тоже не на шутку разозлилась я.

– Так у вас что-то с телефоном!

Я взглянула на телефон – трубка и правда почему-то не лежала на нем. Мобильные были разряжены. Ну и ладно.

– Пошел вот отсюда! Скажи спасибо, что мы на тебя не нажалуемся. – Крикнула Волкова ему в спину.

Быстро собравшись, мы вышли вниз, машина и правда стояла у входа в гостиницу. Мы тут же сели в нее и выехали к аэропорту. На месте нас встретили музыканты и Борис, который все катался с нами, непонятно зачем. Он, заметив нас, заулыбался, что насторожило меня.

– Добрый вечер. – Поздоровался он.

– Привет.

– Ну как отель? Развлекаетесь? – Весело спросил он.

– В смысле? – Спросила я, начиная заводиться с полуоборота.

– Да мне тут уже передали с ресепшена, как вы там Бог знает чем занимаетесь.

– Что значит «Бог знает чем»? – Вскипела Волкова, и я подумала, что кому-то сейчас не повезет..

– Мне в подробностях рассказать?

– Нет. – Прервала его я. – Этот кретин тебе что-то сказал? Придурок, вот недоумок, правда что! Мы просто…

– Переодевались! – Вставила Юля, и я улыбнулась ее сообразительности. – Что тут такого?

– Он сказал, что вы едва не накинулись друг на друга…

– У парня больная фантазия. – Парировала моя девочка. – Разве мы можем? Мы же не лесбиянки-и-и! Правда, Ленок?

– Правда! – Подтвердила я, мысленно обхватывая Волкову за ее смышленую голову. – Больше слушай их, Борь!

Он ничего не ответил, только улыбнулся, мол: «Да делайте вы что хотите».

====== 58 ======

С наступлением нового альбома – наступило новое время. Изменилось – все. И все об этом знали, почти обо всем. Если раньше, мы изображали неземную любовь на сцене, а сойдя с нее вновь становились подругами, то сейчас было совсем по-другому. Мы не играли в любовь, только по привычке держались за руки, а едва сходили со сцены – я чувствовала неожиданный прилив нежности к моей Юльке. Но на всю жизнь я запомнила единственную фразу, которая никак не выходила из моей головы. Я не помню, кто об этом заикнулся, кто посмел об этом сказать, перевернув мою жизнь с ног на голову, но такой подлец нашелся! И это даже не из книг, не из тех пыльных книг, что лежат у меня дома на таких же пыльных полках, эта фраза с тех страниц, что были небрежно завернуты Ленчиком, или где покоились разноцветные стикеры Кипер! И черт бы побрал этого человека, который заикнулся об этом. Не помню где, когда, при каких обстоятельствах! И лучше бы я была пьяна, была в любом другом состоянии, – лишь бы не запомнить это! Но эта фраза почему-то так настойчиво въелась в мою голову, что избавиться от нее не представлялось возможным, как бы я не старалась. И почему именно эти слова? Почему? Я никак не могла понять!

«Никогда нельзя быть уверенным, что тебя не предадут», – сказал мне кто-то и когда-то.

Единственное, что я помню – это было в 2005 или в 2006, после одного из выступлений. Это я помню точно и ясно, как будто это было минуту назад. И помнила бы я лицо этого негодяя… Черт бы его побрал, он(или она, что не имело значения) заставил меня задуматься об этом. Задуматься… И с тех пор эта мысль практически не покидала мою голову. Это было сказано не просто так, а явным намеком. С явным ожиданием предательства! Как я ненавижу эти загадки, ребусы, которые так и не научилась разгадывать! Я ненавижу, когда мне говорят вроде бы простые слова, но их смысл стоит все равно оценивать, блуждая в своих мыслях! Так и та фраза, она явно была сказана не просто так. И надо было думать о ней каждую секунду. Только бы разгадать тайну…

Теперь – на одну тайну у меня стало больше. Даже на две! С недавнего времени, я просто и тупо поняла – кулона на моей шее нет. Но Юлька как будто этого не замечает. Или она попросту забыла о нем. Я искала его во всех потаенных местах, но так и не нашла. Странное дело. Кулон, как будто, сам, по своему желанию то взбирался на мою шею, то трусливо и самым предательским способом сбегал! Ну и пусть…

В тот день у нас было не слишком много дел, как в другие дни. Утром – интервью для немецкого телевидения, днем – небольшая фотосессия, а после еще одна, для какого-то модного здешнего журнала, а вечером всего лишь какая-то деловая встреча. Сам факт – чтобы мы были и не более того. После всего рабочего дня, мы с Юлькой остановились в гостинице. Как обычно. Она предложила принять ванну. Давненько я не слышала от нее подобных предложений. Ванна с Волковой – фантастика из прошлой жизни, в которой мы еще почти не знали друг друга. Я не знала о ее маленькой родинке около груди и на внутренней стороне руки, выше локтя. Она не знала о моих родинках на левом боку их целых две. Ну и черт с ними. И я даже не препиралась, не отказывалась от такого предложения. Мы слишком устали. Она включила воду и позвала меня, говоря о том, что зачем дожидаться пока вода наберется? И я согласилась с ней. Мы быстро скинули с себя одежду и залезли внутрь. Я легла к краю и прикрыла глаза. В тот же момент он ловко проскользнула между моих колен и легла сверху. Ее волосы набили мой рот. Я помогла ей подползти ко мне, чтобы было удобней лежать. Мои руки покоились на крае ванной, она положила свои сверху. Так мы и лежали, нежась в горячей ванне.

– Ты не видела мой кулон? – Спросила я, спустя какое-то время, нарушив все умиротворение.

– Тот, что я дарила тебе на День Рождение? – Решила уточнить девчонка.

– Да, тот самый. Представляешь, висел у меня на шее и на тебе – пропал! – Возмутилась я.

– Странное дело, – засмеялась она, но почувствовав затылком мое негодование, смягчилась, – правда, странное! Понятия не имею, где он может быть!

– Странности происходят. – Протянула я, и решила на этом закрыть тему. – Тебе ничего это не напоминает?

– Что твой кулон исчез?

– Не, я про ванну! – Улыбнулась я. – А то я тут вспомнила…

– На твой тот самый День Рождение мы лежали так же, только у тебя кулон на шее был. – Прочитала она мои мысли.

Читать мои мысли – ее фетиш. Она всегда увлекалась этим, и ее так втянуло, что она могла безошибочно говорить за меня то, что я хотела сказать в следующую секунду. Такая вот, моя девочка.

– Но его сейчас нет?

– Сейчас его…, – она решила убедиться в том, что он не висит на мне, поэтому ощупала мою шею. – Все правильно, не висит. Куда ты дела его?

– Я же говорю – он сам пропал.

Она засмеялась и вновь откинулась на меня. Странная какая-то Юлька сегодня.

– С тех пор почти ничего не изменилось, – заливаясь смехом, сообщает она мне.

– Ну да, конечно! Прошло столько лет, вокруг поменялось все, и мы даже сейчас не в Москве, а ты говоришь – ничего!

– Совсем ничего не поменялась! – Уверяет она меня. – Ты все так же боишься посмотреть на меня, и у тебя все та же мягкая грудь.

Теперь и я смеюсь вместе с ней.

– Ну, Волкова, ты как обычно! На счет груди еще может быть, а вот на счет того, что я боюсь… шутница! Я теперь не боюсь, не только смотреть, но и трогать! Так что не нарывайся мне тут, юмористка! Ну, даешь!

– Боюсь-боюсь! – Завопила она и я обхватила ее шею руками. – Катина, сама ты юмористка! Я просто люблю тебя провоцировать!

– Ты всегда это любила, – усмехаюсь я совсем беззлобно, – просто признайся, что тебе это доставляет удовольствие.

– Провоцировать? Конечно, а еще больше, когда ты таким провокациям поддаешься, – беззлобно смеется та. – Тебе ведь тоже?

– А то ты не знаешь?!

– Знаю. – Улыбается она и перемещает мои руки на ее живот. – Я ребеночка хочу…

– Еще одного? – Через минуту стопора, спрашиваю я.

Честно говоря, я не ожидала от Юльки такого. Нет, конечно, любая женщина хочет детей, но наша карьера итак очень затормозила из-за ее декрета.

– Да. Но не сейчас, чуть позже…

– Дети – это хорошо. – Утвердительно киваю я. – Дети – это, как говорили все великие, цветы жизни.

– Ты хочешь малыша себе?

– Хочу, конечно! Когда-нибудь. – Улыбаюсь я, и эта мысль заставляет меня грустить. – Не знаю как ты, а я уже вырубаюсь. Пошли спать?

– Да, поздно уже, выходим. – Она первая вскакивает с меня, затем помогает вылезти мне.

Мы вытираемся и идем в комнату, оставляя влажные следы от ступней.

Волкова куда-то убегает, тем временем просит меня расстелить постель. Она скрывается за дверью нашей комнаты, и я слышу, как в коридоре что-то происходит. Она явно что-то ищет. Может, мой кулон? Или романтические свечи? Ведь провести так ночь – совсем не плохая идея. Провести не эротическую ночь, сминая тела друг друга, а романтический вечер в объятиях друг друга, рассказывая всякие забавные истории, вспоминания с прошедших концертах, вспоминая о самых забавных фанатах, о том, что о нас когда-то писали. Это было бы и правда здорово – устроить вечер воспоминаний. И она почти читает мои мысли.Юлька возвращается в комнату, держа в руках фотоальбом. Я поняла это тогда, когда она, сев рядом со мной на кровать, раскрыла его.

– Что это? – Спросила я первое, что пришло мне в голову.

– Фотоальбом. – Улыбается она, рассматривая фотографии. – Обычный фотоальбом.

– Откуда он у тебя? – Продолжаю свой расспрос я, присаживаясь ближе. – Фотки такие древние…

– Да какая-то фанатка после концерта подарила, со словами: «Прошло столько лет, а вы не меняетесь», видишь, даже народ так говорит!

Я ничего не ответила, только потрепала ее по волосам и продолжила смотреть фотографии. Сколько же их было… И с концертов, и с интервью, и фотосессии, и промо для альбома, и даже какие-то совершенно левые фотки, чуть ли не с походов в магазин за хлебом. Вот как раз не корми фанатов тем самым хлебом – так дай сфотографировать. Видно, оно того стоило. Фотосессия на кровати – наигранная, но такая нежная. Нежная всего лишь для фото. Это ведь так легко позировать, не чувствуя ничего. Гораздо сложнее было потом, когда очередной раз нас фотографировали, и она трогала меня за грудь – я начинала заводиться. Разве я могла такое допустить? Фото с ванной, – их чуть больше, чем предыдущих. Сидят две маленькие девочки в обнимку в скудно-пенной ванне, совсем не робко, – совсем дерзко, будто делают так всегда. И это было не трудно. Еще какие-то фотографии для Японии, обычные, просто в обнимку. Просто – это просто, и никаких усилий мы не прилагаем. И еще одна фотосессия в гостиничном номере, в постели. Так наигранно, так нежно. И ничего не вызывает у нас сложности, потому что такие фотографии – везде, и мы так привыкли позировать для них. Ведь всем нужно одно и то же. Несколько фоток поместили в костюмах с песни «Клоуны», вот это и очень мило! Так мило, что при желании можно расплакаться, но мы понимаем, что никакой искренней любви там никогда не было. Да, мы были хорошими подругами, и в какой-то момент нам может быть чего-то и хотелось попробовать, но любви там не было. Дальше какие-то полураздетые фотографии: Юля руками прикрывает мою грудь, я прикрываю Юлькину. Мы прижимаемся друг к другу обнаженными телами. И даже в тот момент меня не било током. Не то, что сейчас. И дальше ряд однотипных фотографий: юбочки, блузки, дерзкие соски Юли, натянутые улыбки, обжимания, зажимания в углу, раздевания друг друга, соблазнения друг друга, томные взгляды, полуоткрытые губы, полузакрытые глаза, нескончаемая любовь, нескончаемая нежность…

– Мне на секунду захотелось даже в это поверить. – Тихо сказала она, закрывая альбом.

– Хотеть не вредно.

– Не вредно. – Вторит Волкова. – Что было, то было…

– Да, а вообще я хочу спать.

Она не сопротивляется, не просит поговорить меня с нею. Наверное, тоже хочет. Поэтому, выключает свет и ложится рядом, откладывая фотоальбом. Я молча пододвигаюсь к ней, плотно примкнув к ее телу. Мне холодно, а она бы могла согреть меня при желании. Закинув на ее талию свою руку, я закрываю глаза. Теперь можно спать.

– Сладких снов, – бормочу ей я, зарывшись в ее приятно веющие волосы.

– Добрых снов. – Бормочет она мне в ответ, накрыв мою руку.

Мне снится теперь не она. Мне снится Ваня. Странный сон…

– Ваня, зачем все так произошло? Ведь все могло бы быть иначе. По-другому. Зачем ты нас предал? Зачем бросил нас в самый трудный момент?”

– Это еще спорный вопрос кто кого бросил...

– Зачем ты так? Ты же знаешь, мы всегда тебя любили и поддерживали.

– Мне стало это не интересно.

– Но почему? Почему, Ваня? Мы плохо играли?

– Нет...

– Так что?

– Нет, хорошо играли. Даже слишком хорошо. Вы рады тому, что у вас есть?

– Зачем?

– Так рады? Вы теперь любите друг друга?

– Мы никогда не любили друг друга, и ты об этом знаешь.

– Не ври хотя бы себе…

– Ваня, перестань... зачем все так?

– Вы пропадете без меня?

– Я не знаю, но она мне уже не верит. Она кричит, говорит, что у нас ничего не получится!

– Ты всегда могла ее успокоить. И сейчас успокой!

– Она не верит в Бориса!

– И правильно, я тоже не верю.

– Она говорит, что у нас ничего не выйдет, что никто не запомнит нас за наши мысли.

– Правильно. Никто не запомнит. Успокой ее, только ты можешь сделать это…

– Я не могу, Ваня, она снова подсела на иглу.

– Какого черта?

– Это все из-за тебя! Из-за тебя! Зачем ты так с нами?

– Не реви! Что ты, как не знаю кто...

– Зачем? Зачем? Зачем? Заче-е-ем?

– Ты всегда была плаксой! Возьми себя в руки!

– Ваня, ей плохо! И мне плохо! Один ты радуешься?

– Я не радуюсь, но так, надо! Черт возьми, вы сами все порвали!

– Ты виноват во всем! Ты ничего не хотел делать! Ты, ты, ты! Только ты!

– Не ори! Выпей воды.

– Убери! Мне ничего не нужно!

– Как знаешь.

– Что теперь делать? Ваня, я боюсь.

– Я не знаю, что делать. Вы сами по себе.

– Я боюсь...боюсь.

– Я тоже боюсь.

– А ты чего?

– Что будет дальше...

– А что будет дальше?

– Ничего.

– Вообще ничего? Так не бывает.

– Бывает. Тотально пусто…

– Займешься кем-нибудь еще?

– Не знаю.

– А что? Что тогда?

– Не знаю.

– Вань... мне кажется...

– Что?

– Не перебивай меня! Что это конец!

– Не ной, прорветесь...

– Как?

– С ней прорветесь.

– Ну да, она тебе всегда нравилась больше, чем я.

– Не неси чепухи, Лена!

– Скажешь не так?

– Нет!

– А ты все так же врешь...!

– Я никогда вам не врал!

– И сейчас врешь!

– Все нормально?

– И ты еще смеешь спрашивать? Нет! Не нормально!

– Прекрати, езжай домой и выспись.

– Не хочу.

– Ты плохо выглядишь.

– Мне все равно!

– Езжай домой, она там одна загнется.

– Ничего, подождет. Так что теперь? Куда ты?

– Я?

– Ну да, ты!

– Не знаю.

– Вань…

– М?

– Куда?

– Пойду я…

– Вань, может не надо?

– Поздно, Ленок.

– Уверен?

– Да.

– Так что? Куда?

– В вечность.

«В вечность, в вечность…», – эхом повторяется у меня в голове, кажется, я просыпаюсь. Кажется – совсем не точное понятие. Я опять подскакиваю с кровати, одержимая своими страхами и навязчивыми идеями. Этот сон отличается от других, теперь он хотя бы не про Юльку. Теперь он про Ваню. И он заметно отличается от реальности. По крайней мере действия, происходящие во сне, – никак не могли происходит сейчас. Ваня заметно постарел, совсем перестал улыбаться, его голос не был таким прокуренным, как раньше, но пространственность в его мыслях все еще оставалось. Это единственный признак, по которому я поняла, что он – Ваня. Тот самый наш экс-продюсер, как любят писать в глянцевых журналах. Это определенно он, и я не могу его ни с кем спутать. Во сне мы сидели на каком-то диване, обстановку вокруг было трудно разглядеть, но я бы могла догадаться по нескольким силуэтам мебели, что это…

… Это похоже на наш старый офис, в котором мы не были Бог знает сколько. Интересно, что там сейчас? Вдруг там проходят такие же кастинги с Войтинским и Ваней, как 7 лет назад. Ведь может же быть такое? Нет, наверное, нет. Похоже, что мы сидим с Ваней именно в той самой комнате, где мы просидели столько лет, обсуждая новые демо-записи, тексты песен, где мы обсуждали наш имидж, финансовые стороны проекта, новые эпатажные выходки, где мы обсуждали даже то, как нам целоваться, как бегать по сцене, как мы мечтали о том, что станем знаменитыми, когда-нибудь, как Бритни или Майкл. Мечтали, мечтали, в той самой маленькой комнате за чашкой чая, поедая торт, на который небогатый, в то время, Ваня раскошелился. И все это казалось нам сказкой. Невероятной, несбыточной мечтой, которую придумывают только ради того, чтобы потешить свое самолюбие, чтобы Ваня мог почувствовать себя гением. Хотя он и в правду был гениален. Но сон… это будто продолжение всех мечтаний, точнее возвращение к реальности. И вот прошло столько лет – мы сидим у него, и говорим уже о том, что все изменилось. Что наша с Юлькой слава, как у Майкла, как у Мадонны и Бритни – прошла, и она уже ни во что не верит, он уже ни во что не верит. А я…. А себя я не понимаю. Знаю, что мне плохо. Но к чему приснился этот сон? Этого понять мне не суждено, наверное, никогда.

И это еще одна загадка, которую мне не удастся разгадать, как и предыдущие загадки про, веющий тайной, кулон, про его исчезновение и про загадочную пророческую фразу: «Никогда нельзя быть уверенным, что тебя не предадут» от какого-то негодяя, который заставил поселиться эту мысль у меня в голове на всю жизнь. На всю жизнь!

Тем временем я обернулась, рядом со мной по-прежнему спала Юля. Все, как раньше. Все, как всегда. Она, в отличие от меня, не была такой буйной, – напротив, выглядела притихшей и спокойной. Это и помогло мне успокоиться. Это всего лишь сон, где Ваня уходит в бесконечности. Символично. Даже слишком. Гении уходят в бесконечность, их запоминает время, такие живут вечно. Вечно в вечности. Так и он. И никак иначе. Может, теперь я стала чуть ближе к этой разгадке? Кто бы знал…

Утро выдалось самым обычным – будничным. Сегодня я успела проснуться даже раньше Юльки. Поэтому, я быстренько заказала завтрак нам в номер, и стала дожидаться пока моя девочка наконец-таки соизволит проснуться. К счастью, долго ждать не пришлось, и она проснулась практически мгновенно после того, как в номер занесли ароматный завтрак. Нет ничего лучше, чем проснуться от запаха свежего кофе. Но на подносе ее так же ожидал фруктовый салат и несколько пирожных. Она сладко потянулась и приподнялась.

– Завтрак в постель? – Сонно улыбается она мне, осматривая поднос.

– Да, надо бы подкрепиться, скоро уже вылетаем.

– Ты балуешь меня! Одни сладости, – протянула она, глотая слюни. – Давай, неси его уже сюда скорее.

Я присела рядом с ней на кровать, отдавая поднос. Она, в знак благодарности, быстро чмокнула меня в краешек губ.

Быстро расправившись с едой, мы собрались и покинули номер. Едва мы прибыли в аэропорт, Борис накинулся на нас. Что ему опять от нас надо? Странно ведет себя как-то в последнее время, какая муха его укусила? Он не дает нам даже сообразить что к чему и небрежно сует в руки какой-то журнал. Шапка журнала так и пестрит, так и бросается в глаза ядовито-красный цвет, шрифт почти на всю обложку. Стараются, молодцы, что б их... На заголовке нехитрое название статьи: «Тату заигрались в любовь».

– Что это? – Раздраженно спрашивает Юлька, крутя в руках журнал. – Че за херня?

– Да вот, почитайте в самолете!

– Не поняла? Мы же не давали интервью, точнее в них и слова не было про нашу любовь!

– Почитайте потом. – Борис как всегда неумолим.

Плюнув на пререкания с ним (это всегда бесполезно), мы погрузились в самолет. Волкова достала журнал, и ехидно взглянув на меня сказала:

– Ну что? Давай почитаем, что там про нас пишут, давненько не читала ничего про себя…

«Тату заигрались в любовь. На днях солистки известного провокационного поп-дуэта «t.A.T.u.» были замечены в одной из гостиниц Италии. Как утверждает рабочий персонал отеля, девушки вели себя вызывающе, постоянно ходили, держась за руки, обнимались, нежно нашептывая друг другу что-то на ухо. А когда к ним вошли в номер, их застали голыми , сидящими на кровати. Ничуть не растерявшись, одна из них – Юля Волкова, покрыла матом рабочий персонал, даже не подумав прикрыться. В то время, ее вторая половинка – Лена Катина, сидевшая рядом с девушкой, довольно улыбалась своей подруге. Напомним, после разрыва с продюсером группы Иваном Шаповаловым, обе девушки категорично и самоотверженно отрицали свою любовь друг к другу, полагаясь на такое понятие, как «юношеский максимализм». Но сейчас обе выросли, и ни о каком интересе говорить нельзя, неужели татушки заигрались в придуманную любовь?»

– Нда-а-а, – протянула я, потирая виски, которые отчаянно пульсировали. – Ну, что скажешь?

– Идиоты! – Усмехнулась Юлька. – Что тут сказать? Писать сказки таким надо, и непонятно кто такую статью накатал! Сломанный телефон. Переврут еще сто раз!

– А чего еще от них ожидать? – Пожала плечами я.

– Ну, мы им устроим… раз мы заигрались…! – Она зло и в то же время хитро взглянула на меня, и я тут же прочитала ее мысли.

– Резонно! – Подмигнула я ей.

Полет на самолете такое утомительное дело, особенно если ты летишь из Италии в Японию. Не лучший-то вариант, я вам скажу. Но в жизни артиста так бывает, особенно в нашей жизни. И ничего с этим не поделаешь. Эта наша жизнь летать туда-сюда из Токио в Мадрид, затем в Амстердам и в Мюнхен, ну а потом можно залететь даже в Аргентину, а после нее в старушку-Украину, например, в Киев. Почему бы и нет? И никто не скажет: «Не, это неудобно. Черт с ним». Ведь такого не может быть по определению. Изрядно устав лететь, мы начали страдать дурью, при этом мы даже успели выспаться. Юлька, дурной головы человек, захотев в туалет, как и предполагают все девушки, тащит меня с собой. Иначе нельзя – потеряется, испугается, да и компанию составить надо.

– Пошли, чего сидишь? – Тянет она меня с собой, а я только оглядываюсь по сторонам.

С каких пор я сделаю так? Мне тотально наплевать. И я подчиняюсь ей, встаю и иду следом за короткостриженым черным, тотально черным, затылком. Вижу, как она улыбается мне. Нет, не вижу, а чувствую. Мы заходим в маленькую, узкую кабинку туалета. К слову сказать, я всегда ненавидела туалеты в самолетах, они такие неудобные, не понимаю, как тут люди могли заниматься сексом? А они занимались, я-то знаю, и это не моя больная, извращенная фантазия. Меня так увлекает тот факт, что Юлька умудрилась захватить меня собой сюда, что я забываю обо всем на свете.

– Ненавижу толчки в самолетах. – Пыхтит Волкова, – и как тут люди еще умудряются заниматься любовью?

– Я сейчас о том же подумала. – Расплываюсь в улыбке я. – Действительно, как? По-моему, крайне неудобно…

– …да, только если это не две телки. Так-то еще сносно!

– Волкова-Волкова! – Заливаюсь смехом я, все еще отвернувшись от нее, ожидая, как она закончит свои дела.

– Да блин, не смешно, слушай, помоги мне…

– В чем? В сексе? – Все еще не могу остановиться я.

– Да нет же, погоди, я тебе говорила, что нужно выкинуть эти джинсы?

– Мне? Нет. Что там?

– Ширинка… заклинила… блин, не пойду же я та-а-ак! – Протягивает она. – Помоги мне…

– Ну что тут у тебя? – Развернувшись, вижу, что Юлька улыбается, и начинаю лыбиться сама. – Сейчас попробую что-нибудь сделать.

Я сажусь на корточки перед ней, как раз оказываясь напротив злосчастной ширинки. Руками ловко хватаюсь за замок, и пытаюсь потянуть его вверх, но он не хочет меня слушаться. Я ковыряюсь с ним почти три минуты. Волкова тупо начинает ржать, затем обхватывает мою макушку руками, чуть сжимая мои волосы в своих руках.

– О да, детка… – Притворно протягивает она. – Да-да, мне нравится, продолжай, не останавливайся…

– Волкова! – Я чуть не поперхнулась от волны смеха, которая накрыла меня. – Ах ты, несносная девчонка! – Я легонько шлепаю ее по заднице, затем продолжаю ковыряться с ширинкой.

– Была б я мужиком…

– И что? – Я сижу, пытаясь застегнуть ее штаны (хотя сама уже давно поняла, что это бесполезно), и тупо улыбаюсь.

– Изнасиловала бы!

– Это мой детский страх – быть изнасилованной, – честно признаюсь я.

– Нежно… я бы сделала это нежно! – Успокаивает она меня и вновь обхватывает мою голову.

В этот самый момент дверь открывается и на пороге появляется Борис. Нужно было видеть его лицо в тот самый момент. Цвет его кожи менялся каждую секунду, начиная от розоватого, заканчивая голубым. Представляю, какую интересную картину он увидел. Волкова застыла с идиотской улыбкой , обхватывая мои волосы, я, сидящая на корточках, у ее ширинки, обернулась на него с не менее дурацким выражением лица. Лица – ублаженных, – как сказала бы Кипер, которая как раз была специалистом по мимике. Я знала, что в эту секунду хотела спросить Юля: «Какого хрена ты не закрыла дверь, Ленок?». Я знала, что в эту секунду хотел спросить Ренский: «Какого хрена вы тут творите, Ленок?». Но я, стараясь сохранять самообладание, беспардонно встала, обернулась к Боре и заявила:

– Ну что ты на нас смотришь, как на преступниц? У нее всего лишь заклинила молния на джинсах!

– Я так и понял… – Промямлил он, не привыкший, по всей видимости, к таким картинам, с нами в главной роли.

– А твоя статья – полное говно. – Вставила свое слово Волкова.

– Она не моя.

– Да похер, она – говно. – Еще раз повторилась моя девочка. – Пошли, Лен.

Из кабинки мы вышли абсолютно серьезными, но едва сели на свои места – нас прорвало от смеха.

– Ты видела его лицо? – Гоготала Волкова, прикрывая рот. – Видела? Я боялась, что он упадет от неожиданности.

– Нельзя так людей шокировать!

– Нельзя, он сам себя шокировал! – Верещала она, хватаясь за край моего свитера. – Теперь он подумает, что это правда.

– Боря умный, он не подумает…

– А по-моему уже подумал! Нет, ну надо же. В такой-то момент подловить, это нужно быть мастером!

– Он успокоится. – Улыбнулась я ей. – Вот увидишь, просто, он не Ваня, и не привык такое наблюдать.

– Мы бы ему еще не такое показали. – Присвистывает она и начинает мечтать…

Мне остается только наблюдать за ее спокойным, беззаботным выражением лица, прикрытыми ресницами, за губами, уголки которых потянулись вверх. Мечтает все, фантазерка…

====== 59 ======

Иногда я искренне не понимаю – зачем мне все это?

И я молчу, долго и упорно молчу, обдумывая ответ на свой вопрос. Ответ самой же себе. Я стараюсь найти оправдания, причины, для чего все это мне нужно. Я ищу их часами, днями, неделями, месяцами, но сейчас прошли уже года. А ответа у меня так и не появилось. Наверное, только обреченность может сойти за оправдание моего молчания. Оправдываться перед самой собой – такая глупость.

Иногда я не понимаю – зачем я здесь?

Я спрашиваю себя об этом, сидя на каких-то переговорах во Франции, где ничего не понимаю из их речи. Я спрашиваю себя об этом во время того, как после аэропорта в Германии мы едем в какой-то русский ресторан. Я спрашиваю себя об этом во время выступления на какой-то премии, которая мне даром не нужна. Я совсем не понимаю – зачем я здесь?

Прошло столько лет, а ничего не изменилось. Изменилось – все.

Она никогда не любила меня и вряд ли бы полюбила, если бы не 2006 год. Если бы не ностальгия. Ностальгия – именно та причина, которую я привязываю к ней, когда она ведет себя так, будто любит меня. И «будто» – это самое точное определение, которое я могла бы дать ей. «Знаешь, я теряю свободу, когда теряю тебя», – сказала как-то я ей, совсем по глупости, забыв об осторожности и о том, что любить сильней от этого она меня не станет. Всему свое время и место в жизни.

Странно, а я ведь и вправду соскучилась. Разве такое могло случиться? Наверное, да. Это ведь я, а я – не ты. Ты никогда не жила прошлым, бесспорно держась за Ванькину фразу, бесспорно держась за его привычки, и ты, собственно как и он, жила только настоящим. Было ли это хорошо – судить не мне, но единственное, что не давало мне покоя, так это то, что ты никогда и ни о чем не думала, то, что было в прошлом, и ты никогда бы не смогла скучать. Такие глупые и банальные вещи ужасно расстраивали меня.

Вряд ли она могла любить меня, даже когда-нибудь, временами, пусть совсем недолго, но любить. Хотя смогла бы, если бы захотела. Но видимо, это было не в ее правилах, не в ее желаниях и стремлениях. Любила ее я, и это было более чем очевидно. Ведь если судить по определению Вани, любить – это отдавать больше, чем принимать. А разве я хоть раз в жизни брала у нее больше, чем отдавала?

Но еще больше меня удивляет то, что она со мной.

До сих пор. Это говорит о многом. Меня удивляет то, что она по-прежнему обнимает меня, может она просто хочет чувствовать себя любимой? Кто, как не я может проявить это. Странно, что она еще со мной, и совсем не странно, что я с ней. Прошло уже больше полугода с тех пор, как начался наш промо-тур заграницей. Теперь концерты начались и в России с Украиной. Наконец-таки мы увидим и наших, родных фанатов. Зарубеж – это хорошо, но важно не забывать и о том, где тебя изначально полюбили, где хватались за края твоих юбок и пускали слюни на мокрые блузки.

Концерты – это всего лишь формальности, нюансы в наших отношениях, где позволено практически все. Концерты – это всего лишь предлог быть к ней ближе, чувствовать ее любовь, ее привязку к себе, ее зависимость от себя, чувствовать себя нужной, чувствовать себя любимой. И хотя бы на это время я становилась абсолютно счастливой. Я любила ее и вне сцены, как и она меня, любила душой, и никакой физиологии в этом не было. И не могло было быть, после всего урагана наших отношений за эти 7 лет, после смятых простыней и тел друг друга, после изучения родинок и подсчетов веснушек, после теплого, мирного утреннего дыхания в шею, после наших посиделок на крыше Ваниного дома, после того, как мы выглянули из часов Поднебесной, после чаепития у нее, у меня, где угодно, после того, как мы искренне полюбили друг друга, привыкли к присутствию друг друга в жизни.

«Знаешь, а я ведь и вправду могла бы влюбиться в нее, если еще не сделала этого. Но и в это меня угораздило вляпаться. Странно, что до сих пор я не могу никому в этом признаться, разве что тебе – мой дорогой дневник. По крайней мере, я перестала врать себе и слепо уверять себя в том, что это пройдет, что это самовнушение, что это всего лишь привычка, что это, в конце концов, приказ Вани – любить ее. Но все ведь не так? Да кто теперь меня поймет? Кроме тебя, да меня. Ты-то понятно – промолчишь, тебе вообще все равно. Себе я перестала врать, хотя не думаю, что смогу понять саму же себя, но это не так важно, главное – я перестала врать себе. А остальные? А какое остальным дело? Они не поймут меня, в этом я полностью и абсолютно уверена. Рассказать об этом родителям, поделиться переживаниями? Чтобы мама схватилась за сердце и со слезами на глазах смотрела на меня? Чтобы она повторила свою старую опаску «Смотри не заиграйся», в итоге она сказала бы одно – «Вы все равно не можете быть вместе», и она бы была права. Черт возьми! Вот хрень, она и правда была бы права, но это ведь можно было бы тоже отнести к нюансам? Сказать об этом Боре? А какое ему дело? Кто он вообще такой? Он даже не Ваня, да и я не доверяю ему больше, чем Ване. Боря – это Боря, человек считающий деньги и никогда не веривший в историю двух лесбиянок. Помню его старые высказывания про нас с Юлькой, когда мы только начинали петь: «Ну что? Как дела у вас? Все еще лесбиянитесь? Ну что ж, главное, чтобы прибыльно было. Все на продажу, людей не ебет, что у вас там, на душе!», и он был прав. Вот хрень! Но даже это я могла бы отнести к нюансам при огромном желании, непременно смогла бы. И, в конце концов, сказать об этом Юльке? Эта мысль, в отличие от остальных, заставляет меня мелко трястись, волноваться, эта мысль заставляет меня перечеркнуть все. А я так боюсь всего нового, я боюсь оставлять прошлое, менять все вокруг. Ведь даже если бы я сказала, в любом случае все бы поменялось. Ответила бы она мне взаимностью или нет, – все бы поменялось. Сказать Юльке об этом не представлялось возможным, это было за гранью реальности, за гранью моего понимания и моей смелости. Сказать ей означало бы отдаться ей без остатка, и так и остаться ее тайной поклонницей, которая восхищенно наблюдает за своей любимицей, ловит ее фразы губами, ее дыхание несмелым подбородком, ее руки своей шеей. И больше всего моя шея боится ее рук, тех, которым ничего не стоит передавить все дыхательные пути, пережать мое белоснежное горло и спокойно, с ледяным взглядом, дать мне умереть. Сложить лапки и умереть. Не думаю, что она смогла бы понять меня, искренне понять. Даже несмотря на то, что я – всего лишь отражение ее. Потому что это всего лишь метафора, – как сказал бы Ваня. Жаль, что он не видит меня сейчас, жаль, что он не читает мои мысли. Вот хрень! А может… может и вправду рассказать все ему? Ему – не так сложно, и я знаю, что он поймет. Меня волнует лишь одно – от его травы соображает он туго. Это единственное, что меня напрягает. Черт! Черт бы побрал мои мысли! Я так и никогда не смогу рассказать ей обо всем. Она не поняла бы меня. И она бы никогда не смогла полюбить меня так же, как я ее! Она идет…»