Текст книги "Ничья (СИ)"

Автор книги: mawka01

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 45 страниц)

Юля забеременела, и отцом ее будущего ребенка стал Парвиз. Он совсем не похож на Пашу, Парвиз – едва ли не полная его противоположность: смуглый, брюнет, нежный и любящий, настоящий восточный мужчина. И с Ван Даммом познакомиться не хотел. Надо же! Может, Юля, наконец-таки, нашла свою судьбу? Помню, между фразами и шутками, когда мы всей командой ржали, она сказала: «Я уже её потеряла...» Не особо уловив смысл, я не обратила на её слова должного внимание. Да и нужно ли было? Совсем необязательно, учитывая, что она носит в животе будущего ребенка, а рядом, возможно, её будущий муж. И всё так просто. И всё так сложно.

Парвиз всегда был добр ко мне, всегда безупречно вежлив, я же, в свою очередь, тоже не испытывала к нему неприязни, ни капли ненависти, как это было с Пашей. Я улыбалась Юлькиному жениху, смеялась вместе с ним, обнимала и целовала при встрече. Он нравился мне, потому что он любил мою Юлю. Как я могла не радоваться за неё? Ведь, возможно, у неё всё наладится. Она создаст семью, и всё, наконец, будет хорошо.

Если вы хотите быть счастливыми, нужно просто попытаться. Ведь на деле все не так сложно, как описывают в научных и психологических книжках умные дяденьки с докторскими степенями, уча вас жить. Просто будьте счастливы, захотите этого всем сердцем!

Темы наших отношений мы больше не касались. Мы вообще друг друга не касались...

Мы совсем не думали о «нас», решив поддержать гей-парад, проходивший в Москве, в мае, как обычно. То, что мы увидели, было настолько отвратительным, настолько бесчеловечным, что, кроме вселяющего ужаса и страха, ничего не вызывало. Нет, мы хорошо знали, как сильна гомофобия в России, но чтобы настолько! Волкова материлась на каждом шагу, наблюдая, как избивают ни в чем неповинных людей. Простые русские работяги, здоровенные бритоголовые скинхеды и просто «неравнодушные» колотили своих же соотечественников! Людей, которые всего лишь любят! Любовь не бывает неправильной, но может очень грустно закончиться...

Этому нас учили на психологии. Ограничений не существует. Рамки ставим мы, общество, мораль, да много чего... Абсурдно делить людей на хороших и плохих. «Человек не может быть гетеро-, би– или гомосексуален. Он либо сексуален, либо нет». Так говорила Мадонна, ярая защитница гей-общества, и я на все сто с ней согласна. А всё, что мы увидели в тот день: сотню несчастных геев и кучку натуралов, пришедших их поддержать, сгибавшихся под гневом и ударами нетерпимых моралистов, под криками «Сдохните!» от богобоязненных христиан с плакатами и святой водой. Какие-то ненормальная старуха выплеснула бутылку воды Юле в лицо, а я похолодела, думая, что это – кислота... И я уже сомневалась, что хочу причислять себя к русским, к христианам. Журналисты, демонстранты, милиция, которая, вместо того, чтобы защищать несчастных, помогала их избивать или стояла равнодушно, множество «верующих»... В общем, мы еле убрались оттуда, запихнув в свой «Мерс» Митрофанова и еще пару приехавших на парад иностранцев. Посещать подобные мероприятия с того момента мы зареклись...

Ладно, чёрт со всем этим, ведь все незримо, но медленно, рушилось. Я не знаю, догадывался ли кто-нибудь об этом, ведь о таком предпочитают молчать. Обстановка в команде Тату становилась всё напряженней, безразличней, всё пессимистичней. Начали вспыхивать опасные ссоры между Юлей и Борисом, возникавшие совершенно на пустом месте, эдакое самобичевание, основной темой которого был наш новый альбом, его содержимое, синглы. Всё это настолько обостряло обстановку, что я с трудом сдерживалась, чтобы не встать, закрыть уши руками, крепко зажмуриться и выйти вон. Я ненавидела все это, терпеть не могла, поэтому глубокими одинокими ночами, мучаясь от бессонницы, тихо плакала от безысходности. Я обычный человек. Моё сердце бьется тем, что я вижу перед собой, а не тем, что от меня требует весь мир. И когда вновь и вновь, изо дня в день, солнце всходило над серой Москвой, я разлепляла бессонные, заплаканные глаза и думала над тем, что все рушится, и этому не остановиться... Я слышала какие-то намекающие короткие гудки в голове, будто предупреждающие – наше время пришло. Пришло время уйти.

Я вспоминала всё то, что мы уже пережили. Сколько было лжи, сколько пошлости, разврата, от которого меня до сих пор тошнит! Неужели так и должно было быть? И закончиться именно так? Люди лгут не для того, чтобы с чем-то бороться, а для того, чтобы к чему-то стремиться. В мире без лжи не бывает перемен... Да, мы врали всем, но не себе. Мы жили в том выдуманном мире по-настоящему. Пусть паршиво, но жили! Просто жили, как могли, и у каждого из нас останется память. Память о том, что было. И, как бы отвратительно там ни было, – это были наши жизни. Почему всё рушится? Почему? Я не могу понять, не могу объяснить себе. Неужели мы это заслужили? Я не могу ни с кем этим поделиться, я не могу понять, должны ли мы уйти? Даже если кажется, что в жизни ничего не меняется, она все равно течет, и всё постепенно проходит. Так же незримо, как сменяются времена года, меняются и наши чувства. И моя душа рвется на части, не имея ни малейшего шанса обрести покой. Да и что есть душа? Увидишь ли её, вскрыв грудную клетку? Если раскроишь череп? Будет ли она там, внутри? Или душа – это всего лишь метафора? Почему всё в мире такое сложное? Неужели нельзя жить проще, понятнее, счастливее? Но реальность жестока, а жизнь – не компьютерная игра. Нельзя сохраниться и переиграть её заново...

Одиночество ранит куда сильнее, чем физическая боль. Так почему я здесь совсем одна? Брожу по комнате туда-сюда, не могу найти себе места? За окном начался ливень, раскаты грома время от времени пугали меня, а в комнате резко потемнело. Пощелкав выключателем, я пришла к неутешительному выводу: вырубили свет. Хотя даже в этом я нашла свои плюсы – наконец-таки нашелся повод растопить камин и воспользоваться ароматическими свечами, которые уже который год без надобности валяются в шкафу. Я обставила пахучими ими все вокруг, чтобы хоть как-то создать видимость уюта, камин тоже разгорелся, и теперь к шуму дождя за окном и раскатам грома присоединилось потрескивание дощечек и щепок. Только одно не давало покоя – почему я здесь одна? Сижу, думая, чем себя занять, думая, почему всё так изменилось? Ведь всего несколько лет назад у нас не были ни одной свободной минутки подумать, как всё вокруг быстро меняется, подумать о том, что у нас не было детства. Ноги сами привели туда, где лежало всё некогда запретное. Руки сами схватили старый альбом с фотографиями, который годы собирала мама, а некоторые фото добавила я. И я несмело открыла первую страницу, готовая удерживать слезы, которые обязательно заблестели бы в глазах. То, чего я действительно боюсь – так это исчезновения из памяти некогда близких и дорогих людей. Да... Люди приходят и уходят, а совместные фото остаются в альбомах на долгую память, если ты, конечно, сможешь хоть что-то забыть. Там, где жила моя надежда и вера в светлое будущее, не осталось ничего. Почему всё настолько обречено? Почему я думаю, что все обречено, ведь ничего, практически, не изменилось? Практически...

Сижу, разглядывая фотографии почти шестилетней давности. Вглядываюсь долго, упорно, стараясь не упустить ни малейшей детали. Хочу, чтобы они крепко засели в моей памяти и навсегда остались со мной. Вот фотка, кажется, 2001 года. Мы с Юлькой совсем крошки, такие маленькие, но желающие выглядеть уверенными, многое понимающими в жизни. Но разве мы могли тогда что-то понимать? Тогда, не ступив дерзко и уверенно в новый, взрослый, мир, не завоевав его? Внизу подпись: Кремль, «Бабий бунт». Ах да, одно из многочисленных поставленных выступлений. Как же мы волновались тогда, вы и представить не можете! Каждый поворот, каждый взгляд, каждое движение четко репетировались. Одно неверное движение уже считалось почти провалом.

Я до сих пор хорошо помню, как звучали тогда наши голоса: чистые, высокие и звонкие, еще цепляющие без малейшего сопротивления. Иногда они раздавались поверх фонограммы, ведь нам хотелось по-настоящему петь, зажигать. В перерывах между песнями и словами мы с Волковой орали, бегали, носились туда-сюда, провоцировали зрителей, две юные, полные подростковой энергии и гиперсексуальности, девчонки.

А вот это фото сделано в 2002-м. Тогда у нас их было полно – популярность бешено набирала обороты. Идея проста: раздеваетесь до трусов, залезаете в ванную. «Ха! Будто мы постоянно вместе моемся?» – Истерически ржала тогда Волкова, ловко стягивая с себя майку. Разговоров типа «хочу-не хочу» не возникало: Ваня был для нас таким огромным авторитетом, что все его идеи схватывались на лету и воплощались, ведь он, наш сумасшедший гений Ваня, знал, что нужно нам, что нужно извращенному миру. Поджав колени, мы неохотно позировали на камеру, устав от улыбок и объектив. Пены в тот раз добавили только для видимости, «якобы она есть», но это никого уже не смутило, разве что самую малость. Та фотография, которая в альбоме была самой умиротворенной и настоящей из всех других: мы сидели, прижав колени к подбородку и обведя их руками, моя рыжеватая голова покоилась у Юльки на плече, взгляды устремлены куда-то в сторону. И она, как всегда, смугленькая, темная, а я – кремово-белая, на плечах, как и на лице, раскинулись веснушки, непослушные рыжие волосы чуть сбились на лицо. И наши черты лица ещё такие детские, невинные, что я невольно улыбаюсь, разглядывая нас. Побитая коленка Юльки сильно бросается в глаза. Она всегда умудрялась где-то грохнуться, поэтому разбитые локти и колени не были редкостью. Как маленькие дети постоянно подают, так и падала Юля, всегда шустрая и неуклюжая. Но я любила ее такой...

Еще одна фотография, тоже с фотосессии, она особенно нравится моей маме. Фото сделано в поддержку первого англоязычного альбома в Лос-Анджелесе, и на ней мы с Юлькой в «символах Тату»: тяжелых ботинках, юбочках, блузочках, галстучках, но такие живые. Это главное. А потом идут фотографии с концертов во времена первого тура по СНГ. Их я просматриваю наспех, стараясь не зацикливаться. Зачем? Всё тогда было сверхнаиграно, даже вспоминать не хочется.

Дольше и тщательнее всего рассматриваю фотографии из личного архива, сделанные не именитыми фотографами, а нами, папами и мамами, знакомыми и друзьями. На них не было постановок, нелепых, фальшивых взглядов, на них только самые искренние эмоции. Юлька хохочет, держась за меня, чтобы не упасть, я и Волкова с умными лицами читаем какие-то тексты, мы у меня дома, мы у неё дома, мы готовим ужин, поочередно фоткая друг друга, мы в нашей старой квартире, мы с Ваней и Кипер, мы с Галояном. Вот Юлька лезет на крышу дома, вот я играю на фортепиано, мы гуляем где-то в парке, а здесь – катаемся с Ваней по ночной Москве. Сколько же приятных моментов? Не сосчитать... Почему так важно помнить всё это? Наверное, потому, что старые фото – единственное, напоминающее о счастливом прошлом...

Чем больше я накручиваю себя, тем меньше это оказывается правдой. Ведь, по сути, ничего и не случилось, и вряд ли случилось бы, если бы не моя бурная фантазия. Благо, Юле удалось прервать мой бред и потоки сумасшедших идей. Благо, что успела, иначе страшно представить, что могло бы произойти. Но ничего не случилось. Ничего не происходило. Неизменным оставался только тот факт, что она беременна. Ничего уж тут не поделаешь. Всё шло свои чередом, время не спешило и не отставало. Это я накручивала себя, придумывая несуществующие вещи, придумывая то, чего никогда не было. Но с этим пришла пора смириться, ведь еще недавно, улетая в Лос-Анджелес, сидя в аэропорту, Юля притянула меня к себе, обвивая руками талию, а я натолкнулась на ее плечи. Она вовсе не собиралась меня отпускать, зная, как хреново я себя чувствовала в тот день. И не отпустила. Я всё придумала: ничто не рушится, ничего не меняется, мы с ней как были подругами, так и остались. По крайней мере, всё так, как должно быть.

А к концу июня вышла наша первая песня с третьего альбома. Медленная, лирическая и очень цепляющая композиция «Не жалей». Она, как никогда, соответствовала моим мыслям и переживаниям, всем чувствами, бушевавшим внутри. Поэтому первое живое выступление вышло пусть и волнительным, но самым искренним и цепляющим. В тот день мы выступили на «Звуковой дорожке», и тем, кто пришел, посчастливилось первыми услышать наш дебют.

– Я волнуюсь ужасно! – Дрожит мой голос в микрофон, но при этом умудряюсь улыбаться и даже трусливо посмеиваться.

– Ну чё, если ошибемся, мы вам микрофоны в зал протянем! – Издевается Волкова, пропуская мимо ушей рев фанов: «Юль, русская? Песня русская? Юля-я-я!»

– Песня, кстати, не сложная, так что... – Я взмахиваю рукой, подбадривая народ. – Учите!

Начинаются первые аккорды, льется красивая музыка, накрывающая меня с головой. Я всегда была на стороне лирики и романтики, это как раз то, что мне нужно. Немного не привычно видеть людей, которые не поют с нами, не подпевают, но, по крайней мере, они довольно улыбаются, а их руки синхронно парят в воздухе. И я вновь теряюсь во взглядах зрителей. Они такие... искренние, такие же, как и песня. Мы отдаем им свою душу, они взамен – свою. Во время проигрыша, одного из самых лирических и трогательных, фанаты, пользуясь моментом, начинают громко кричать, визжать, одобряя песню. Думаю, поэтому, едва закончилось выступление, Волкова спросила:

– Как вам песня? Понравилась?

И все дружно кричат: «Да-а-а!», протягивая окончание, как дети в школе.

– Ну ничего, доделаем, будет еще лучше! – Улыбаюсь, радуясь успешному выступлению.

Мои глаза сталкиваются с взглядом Бориса, стоящего внизу. Сложив руки на груди, наш продюсер довольно улыбается. Рядом с ним стоит такая же счастливая Оля. И я вижу, как они рады за нас с Юлькой, замечаю в их глазах надежду, желание помочь, желание сделать что-то еще лучше прежнего и не останавливаться на достигнутом. Так или иначе, мы не остановились, руки не опускались, потому что впереди ждало еще много чего. Ничто не стоит на месте, поэтому мы шагаем дальше, и совсем не важно, что ждет нас там, впереди: победа или поражение, радость или грусть, ненависть или разочарование, счастье или успех. Мы живы – наверное, это главное.

Мы стали встречаться все реже, и общими местами времяпровождения остались только работа, наши репетиции и, иногда, заседания в офисе. Теперь большую часть времени Юля отдавала Парвизу и семье, а я радовала за нее, искренне желая счастья с любимым человеком. Разве можно желать чего-то другого, кроме как, чтобы твой родной, самый близкий, человек обрел счастье? Я знала, как она старалась быть счастливой, и она это заслужила. Отчаянно борясь со сном, я все еще пыталась смотреть на дорогу, пока мы подъезжали к татушному офису, собираясь обсудить готовящийся к выходу альбом.

Меня разбудил шум открывающейся двери. Тут же распахнув глаза, я обратила взгляд на вошедшего. Юля. Привычные короткие волосы, как всегда аккуратно и тщательно уложенные, легкая куртка поверх белой майки, темно-серые джинсы, кеды. Самая обычная Юля. Она приветливо улыбнулась мне и, подойдя ближе, поцеловала в щеку.

– Бори еще нет? – Спросила она, усаживаясь рядом со мной и попутно открывая заготовленную бутылку минералки. – Пить хочу ужасно!

– Он вышел на минутку, сейчас вернется. – Я снова прикрыла глаза, сонно откинувшись на спинку кресла.

Через пару минут явился Ренский. Вежливо поздоровавшись с Юлей, он опустился в кресло напротив, и ближайшие полтора часа мы втроем обсуждали некоторые вопросы касательно работы группы, ближайших мероприятий и концертов. На текущий месяц был запланирован концерт в Казахстане и съемки фильма, которые должны были проходить в Москве. Не зря же мы таскались по всем этим клубам, расписывая иностранцам жизнь столицы! Совсем не зря, у них еще есть шанс не раз переписать сценарий. Помню, как Роланд поражался, глядя на танцующих прямо на барных стойках молодых девушек в одежде, едва прикрывающей тело. Кругом море алкоголя, а самые проворные и дерзкие посетители, рискуя, запирались в туалетах, нюхая кокс, а потом выходили оттуда, расслабленные, с белой пудрой под носом, которую так и не удосужились стряхнуть. Таких на танцполе замечали сразу: дергаясь, как ненормальные, по три-четыре часа подряд, они умудрялись устоять на ногах и даже пить всё новые и новые коктейли. Именно о такой столичной жизни непременно нужно было рассказать в фильме. Отличная возможность показать, чем живет русская молодежь. Ну и, конечно же, главной загвоздкой сего творения стала любовь, сопливая и романтичная. Без юмора тоже не обошлось, но, с точки зрения жанра, фильм был, скорее драмой и мелодрама с вкраплениями триллера. Так вот, центром рассказа оказались две девушки, правда, любовная линия задевает еще и других героев картины. Любовь движет миром, как говорится.

Помимо съемок, в середине июля решено было отснять концерт – он частично должен был войти в фильм. В этом есть свои плюсы – это поможет разбавить рутинную съемку, и мы снова будем петь! Обговаривалась последняя доработка песни «Белый плащик», и в перспективе, – клип осенью. Кстати, сама песня получилась неожиданной. Текст нашли там, откуда помощи совсем не ждали – на родном татушном форуме. Наткнулись на стихи некой Маши Максаковой, немного подправили текст, и вуаля – новый сингл готов. Вот так и рождаются многие хиты.

Сидя за разговорами, мы незаметно скоротали время, и, когда уже собрались расходиться по домам, попрощавшись с Борисом, и вышли на улицу, я неожиданно заметила – темнеет. Неужели мы просидели в офисе всего лишь полтора часа? Кажется, прошло часа три, не меньше...

– Ну что, до встречи! – Я встряхнула непослушными волосами, прилипшими к лицу от сильного ветра, и уже собиралась поцеловать Юльку на прощание. Волкова лишь рассеянно улыбнулась и отстранилась.

– Может, посидим где-нибудь? – Предложила она, вздернув плечами, после чего усмехнулась и заметила. – Как в старые добрые времена.

– Ты разве никуда не спешишь? – Беспокойство тут же сменилось счастливой улыбкой.

– Нет. – Она вновь дернула плечами, поправляя прядь смолянистых волос, сбивающихся на лицо. – А ты?

– Я абсолютно свободна.

– Тогда поехали. – Юля неловко подтолкнула меня к своему белому Мерседесу, села за руль и нажала на газ. Куда мы ехали, мне, собственно, было уже не важно.

Она затормозила у какого-то шикарного на вид ресторана. Швейцар, узнав в нас группу Тату, растянулся в улыбке и гостеприимно распахнул двери. Нас проводили к свободному столику и предложили меню. Спустя пять минут мы сделали заказ.

– Вкусы меняются? – Лукаво усмехнулась Юлька, разливая по бокалам вино. Мне – полный, себе – четверть. Она ведь беременна... – Никогда бы не подумала, что ты перейдешь на полусухое!

– Лет пять назад я сама бы не подумала. – Улыбнулась ей в ответ. – А вообще, я не отказалась бы от виски.

– Можем выпить виски в другой раз. – Предложила она снисходительно и произнесла тост. – Ну что, за нас!

Я молча чокнулась с ней, маленькими глотками выпивая крепкую красную жидкость.

– Давно мы так с тобой не сидели... – Заметила Юля ностальгически, когда молчание растянулось на несколько минут, а блюда еще не принесли. – Нужно исправляться.

– Ты права, – я неоднозначно хмыкнула, чувствуя какую-то странную скованность, – не помню, когда мы последний сидели в ресторане.

– С Борисом, – девушка усмехнулась, озираясь в поисках официантки, – Помнишь, мы обсуждали второй сингл. И, кстати, я не очень довольна...

– Юль! – Я прервала её на полуслове. – Давай хотя бы сейчас отвлечемся от работы и не будем говорить о Ренском!

– Прости, ты права. – Она виновато улыбнулась, протягивая мне еще один наполненный бокал. – За нашу личную жизнь.

– Хороший тост. – Мы снова чокнулись. – Как, кстати, дела у тебя с Парвизом? Сто лет его не видела.

– Всё по-старому, все отлично. Лучше расскажи, как у тебя там? – Волкова хитро прищурилась и наклонилась вперед, будто ей предстояло услышать величайшую тайну.

– У меня все тихо. – Пожала плечами, будто меня это совсем не волновано, затем опустила взгляд в пустой бокал, крутя его в руках.

– А знаешь, что говорят? – Она пододвинулась еще ближе, облокачиваясь на стол, и я на секунду испугалась, что сейчас что-нибудь разобьется.

– Что? – Ее тон был таким секретным, что я не могла сдержать улыбки. Я подняла голову и столкнулась с волковскими ярко-голубыми глазами, в которых поблескивали лукавые хитринки.

– Говорят, что затишье обычно бывает перед бурей! – Прошептала Юля, хитро приподняв брови.

– Да ну тебя! – Я легонько оттолкнула её, вернув в исходное положение. – Скажешь тоже! Так говоришь, будто я сексуально озабоченная!

– Да ладно тебе, это нормально!

– Быть сексуально озабоченной? – Моя брови тоже удивленно поползли вверх, и я впилась в неё взглядом.

– Нет, я имею в виду, после того, как у тебя долгое время не было отношений, буря эмоций обеспечена! А может, и ураган секса! – Юлька добродушно рассмеялась, роясь в сумочке. – Просто не извращай смысл, я, вообще-то, серьезно!

– Ладно, я поняла тебя. – Вздохнула я и улыбнулась в ответ. – Почему вы с Парвизом никак не поженитесь?

– Не знаю, – Юля неоднозначно пожимает плечами, выуживая из сумки то, что давно искала. Хочешь? – Протягивает мне пачку сигарет.

– Нет, не сегодня, спасибо. – Мягко отстраняю ее руку я, на секунду касаясь холодных пальцев, но они тут же проскальзывают мимо. – И тебе нельзя, даже не думай! Ты же не куришь, правда?

Безразлично хмыкнув, она зажимает тонкую сигарету в зубах.

– Всего одна затяжка…

Щелчок зажигалки, затягивается. Глубоко, как обычно, и я вновь боюсь, что она задохнется, боюсь за её будущего ребенка. А она довольно щурится, глядя на меня сквозь сгусток дыма.

– Неужели вы не разговаривали о замужестве? – Я искренне не понимаю Юлю. Уже второй ребеночек на подходе, а мужа нет, и вроде бы, любовь, она счастлива, но ведь Вике и будущему ребенку нужен папа!

– В планах есть, но серьезно мы об этом не разговаривали. – Волкова дает понять, что не очень-то настроена общаться на эту тему, и я замолкаю.

Вскоре официантка принесла наш заказ. Юля, потушив почти целую сигарету в пепельнице, тоже принялась за еду. За ужином мы, время от времени, разговаривали, пили вино и много смеялись. Такой счастливой я уже давно себя не чувствовала! Как же, всё-таки, здорово быть настоящими подругами, делиться секретами, планами и разговаривать обо всем на свете! Когда вечер подошел к концу, мы попросили счет.

– Я заплачу. – Волкова заметила, что я ищу в сумке кошелёк.

– Нет! – Резко вздернув голову, спохватилась я.

– Почему нет? – Юля мягко улыбнулась, пытаясь схватить меня за руку. – Ленок?

– Мы же не на свидании. – Улыбаюсь в ответ, доставая деньги.

– И что? – Её брови удивленно ползут вверх. – Я ведь тебя сюда пригласила...

– Нам платили одинаково, так что давай каждый заплатит сам за себя.

– Как хочешь. – Она устало вздохнула и отсчитала свою половину суммы. – Поехали, отвезу тебя домой. Мы сели в машину и рванули к моему дому, дорогу к которому она знала, как свои пять пальцев. Благо, что ночью машин в Москве убавляется, и Юльке ничего не мешало набирать хорошую скорость. Мы снова болтали о чем-то незначительном, перебирая самые различные темы, начиная с музыки, заканчивая политикой, хотя совсем в ней не разбирались. Так, за быстротечными разговорами, я и не заметила, как мы приехали. Машина мягко затормозила аккурат возле моего подъезда, и тут Юля обернулась ко мне лицом. Мне так не хотелось уходить! Хотелось просто побыть рядом с ней, болтать о всяких глупостях, просто так, как раньше, но я понимала, что нужно идти. И все же, я, цепляясь за тонкую нить надежды, несмело предложила:

– Не хочешь остаться у меня? – Пристально вглядываясь в черты её лица, трудноразличимые в тёмном салоне.

– Знаешь... Я совсем забыла, что обещала Парвизу семейный просмотр фильма. – Юля виновато улыбнулась, отводя взгляд.

– Зайдешь хотя бы на чай? – После минутного молчания я всё еще не оставляла надежды.

– Ленок, я бы с радостью, но он меня уже заждался – пять пропущенных.

– Но... Это не займет много времени. – Я сама уже не замечала, сколько обиды звучит в голосе.

– Прости, давай как-нибудь в другой раз? – Она легонько коснулась рукой моей ладони, и я вздрогнула от неожиданности.

– Конечно, как скажешь. – Произнесла я невозмутимым тоном, стараясь, чтобы лицо не менялось, и уже собиралась рванула ручку двери, как вдруг она схватила меня за запястье.

Я вопросительно обернулась и увидела самые грустные глаза на свете, переполненные болью и собственной немощностью что-то сделать. Видимо, и вправду не могла остаться. Юля сама потянулась ко мне, мягко коснувшись губами виска.

– Спасибо за вечер. И прости, что так вышло…

– Ничего… – Моя рука мягко выскользнула из её, и я вылетела из машины, быстро шагая в подъезд. Только бы не обернуться...

А Волкова наблюдала, как я захожу внутрь. Спиной я ощущала взгляд её глаз, которые вот-вот расплачутся.

Смутно помню дни, что были дальше. Они были серыми, скучными и непримечательными. С Юлей за всю прошедшую неделю мы ни разу не встретились, даже не созванивались. Когда Борис вызывал меня в офис, она была занята, когда приезжала она – не было меня. И все так просто. Видимо, у нее имелись дела куда важнее, чем общение со мной. Но нет, я ее не осуждала её, не злилась, просто не могла этого делать, по определению. Разве можно обижаться на самого родного и дорого человека за земле? Ведь Юлька столько всего сделала для меня, а главное – научила любить, и я бесконечно благодарная ей за это.

Ровно через неделю послышался звонок мобильного, совсем не вовремя – я только-только провалилась в сон.

– Алло! Ленка, ты меня слышишь? – Раздался ее громкий, звонкий голос.

– Слышу, – более-менее бодро ответила я, – Привет!

Я была рада слышать её, даже не смотря на то, что она разбудила меня и, вообще, позвонила не вовремя. Я украдкой взглянула на часы. Почти полночь. Юля всегда отлично выбирала время для звонка, ничего не скажешь!

– Как насчет предложения потусить? Сто лет тебя не видела! Выйди хоть в люди, а то, небось, сидишь днями дома, света белого не видишь! – Она заливисто засмеялась, и я беззвучно улыбнулась в ответ.

– Может, лучше сходим в кино? – Слабо попыталась противостоять ей, все еще надеясь избежать шумного заведения с литрами выпивки, от которой так кружится голова.

– Брось! Тебе нужно развеяться! Ты бы меня еще в библиотеку пригласила. – Подкалывает она, и я бы обиделась, клянусь, обиделась, если бы так сильно не любила её, не относилась так тепло к этой несносной девчонке, которой обидеть – раз плюнуть.

– Пойдем, Ленок!

– Господи, за что ты свалилась на мою голову? – Тихо просипела я, но она услышала и рассмеялась. – Чего смеешься? Когда идти думаешь? – Смирилась я, просто желая увидеться.

– Сегодня!

– Сегодня? – От неожиданности я даже соскользнула с кровати, опустив босые ноги на пол.

– Ну да, сегодня! – Повторила она, смеясь. – Приезжай, будет круто!

– Юля, время почти двенадцать! – Бормочу устало, не имея ни малейшего желания куда-то ехать. – Я уже спать, вообще-то легла, а ты тут со своим звонком, как обычно, вовремя! Ничего не скажешь!

– Я пришлю за тобой кого-нибудь. Приезжай, без тебя скучно! – Говорит чуть тише, заслонив трубку рукой. – Пожалуйста! Неужели ты не хочешь встретиться?

– Я хочу, но...

– Тогда одевайся. Через сорок минут за тобой кто-нибудь заедет на моей тачке. – Её тон не терпит пререканий.

– А сама почему не заедешь? – Поинтересовалась я.

– А я уже выпила! – Звонко хохочет Волкова, затем разговаривает с кем-то, но я ничего не слышу. – За тобой заедет мой друг. Не волнуйся – он трезвый! – Снова громкий смех. – Ну, мою машину ты знаешь. Все, Ленок, целую, жду!

В трубке повисли короткие гудки, не дававшие возможности одуматься, прийти в себя и что-нибудь ответить. Ну да ладно. Вяло расхаживая по квартире, начинаю одеваться, краситься, одним словом – приводить себя в божеский вид. Когда всё было готово, я выглянула в окно – Юлькина машина уже ждала меня. Быстро накинув кожаную куртку, я выбежала из квартиры. Сев на переднее сидение, я обернулась к Юлькиному другу за рулем и протянула руку.

– Лена. – Я с благодарностью посмотрела на парня. Улыбка мягко тронула губы. – Спасибо, что заехал.

– Георгий, – он почти невесомо коснулся моей руки, легонько сжимая в своей, но потом смешно затряс головой, – в смысле, Гоша.

– Очень приятно! – Не сдержала смеха я, вспомнив старый советский фильм «Москва слезам не верит». – Ну что, поехали?

Он что-то утвердительно промычал, и машина тронулась. Во время езды мы почти не разговаривали, только изредка перекидывались незначительными фразами. Гоша спросил, как мы познакомились с Юлей, в ответ рассказал историю своего знакомства, немного поговорили о его работе, пробках в Москве, о том, какое хорошее лето, и на этом разговор прервался.

– Ну, вот мы и приехали. – Торжественно произнес парень и, вылетев из машины, открыл дверь и подал мне руку.

Да, не вымерли еще джентльмены на Руси. Я, улыбнувшись, еще раз поблагодарила Гошу, и мы зашли внутрь. По ушам тут же ударила громкая электронная музыка, в нос просочился терпкий запах алкоголя и людских разгоряченных тел. Что ж, клуб как клуб, надо смириться. Минуя толпы людей, я уже издалека заметила до боли знакомый, беспробудно черный, волковский затылок, и уже представила взмокшую от зажигательных танцев челку. Я не ошиблась – это была Юля. Но, подойдя ближе, я заметила силуэт человека, прижимающегося к ней, обнимающего. Мне тут же захотелось подойти и сказать, что так нельзя, что дома ее ждет Парвиз, что он любит ее, а она любит его. Но, присмотревшись, я застыла, как вкопанная – это и был Парвиз. И тогда, в ту самую секунду, когда я готова была послать всё к чертовой матери, развернуться и уйти прочь, её глаза встретились с моими. Её глаза, затуманенные, пьяные, озорные, тут же немного поутихли, примирились с моими глазами. Она пошла ко мне навстречу, стараясь не выпустить из поля зрения, как раньше, когда мы пели на сцене и расходились в разные стороны.

Юля подлетела ко мне, обняла рукой талию и притянула к себе, радостно целуя в щеку. Через секунду подошел Парвиз, мы тоже поцеловались, здороваясь, и решили немного посидеть за столиком, заказанным на её имя. Помимо Юли, Парвиза, меня и Гоши, с нами тусили еще несколько её друзей, имен которых я не знала. Пусть, мне все равно. Первая стопка пошла хорошо, а я ведь и не собиралась пить. Стало веселее, разговоры – смешней и продолжительней. Вскоре все мы плавно перебрались на танцпол.