Текст книги "От маминой звездочки в государственные преступницы (СИ)"

Автор книги: Марфа В.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 34 страниц)

Осторожно встав с кровати, София накинула на плечи платок и медленно пошла в сторону коридора.

– Голова не кружится? – спросила сестра милосердия.

– К счастью, нет, – ответила София, – Но сил вообще никаких. Только посидеть смогу, ходить по двору не получится.

– И не надо по двору ходить, – сказала сестра милосердия.

Постепенно София дошла до лавочки во дворе и села на нее.

– Я буду время от времени за вами приглядывать, как только надоест – пойдем обратно в палату, – услышала девушка.

София согласно кивнула и начала смотреть по сторонам. Основной контингент больных госпиталя составляли солдаты. София смотрела на них, на улицу, по которой периодически ходили люди и ездили экипажи и ни о чем не думала.

Но такое состояние не продлилось долго, девушке снова стало тяжело и снова начала болеть душа.

«Вот что мне дальше делать? Как жить? И по-старому жить не могу и не хочу и по-новому не могу и не знаю, как», – подумала София.

Вдалеке девушка увидела курящих солдат и в голову Софии пришла неожиданная мысль.

– Товарищ, закурить не найдется? – спросила девушка того самого солдата, когда он проходил мимо Софии.

– Барышня, вроде, а курит, – сказал он.

– Да вот знаете, на войне, сестрой милосердия такого насмотрелась, что закуришь тут, – соврала София.

“А что, ведь идет самая настоящая война с царизмом, только вот проигрываем мы пока”, – подумала девушка.

– Только махорка есть, устроит? – услышала София в ответ.

– Устроит, – ответила девушка. До этого момента София никогда не курила махорку, только папиросы, но не раз видела, как крутят самокрутки и решила, что сможет сделать это самостоятельно.

Видя, как неумело девушка крутит «козью ножку», солдат не смог сдержать смеха.

– Вот сразу видно, барышня, видать, папиросы до этого только курила? – сказал он, – Давай, помогу тебе.

Быстро сделав все, что было необходимо и вручив Софии самокрутку, он сказал:

– Это крепче, чем папиросы, сразу предупреждаю.

– Спасибо, – поблагодарила София, – Да мне не впервой, пробовала такое. Хотя да, ты прав, до этого я, в основном, папиросы курила, да где их взять сейчас.

Солдат дал прикурить Софии и ушел. Девушка сделала одну затяжку, вторую, третью… В голове начало кружиться. Докурив самокрутку до конца и затушив окурок, София поняла, что совершила ошибку, но что-то делать уже было поздно. Девушка упала с лавочки на землю.

Сестра милосердия увидела, что София лежит на земле. Немало испугавшись, она сразу позвала профессора Козлова.

– Нашатырь принесите, – сказал он медсестре.

Солдат, давший Софии самокрутку, снова проходил мимо лавочки. Увидев Софию без сознания, он немало удивился.

– Что с ней? – спросил он.

Узнав, в чем дело, и выслушав монолог Козлова о том, что раздавать самокрутки чужим людям – еще большее преступление, нежели курить самому, солдат спросил:

– А что с ней?

– Да голова закружилась, в обморок упала, – сказал Козлов, чтобы не волновать солдата, – Все, ничего страшного, иди отсюда.

Успокоенный солдат ушел, а Софию вскоре перенесли в кабинет врача.

Приводили девушку в сознание долго. София не реагировала ни на нашатырь, ни на нюхательные соли, ни на какие-то болевые раздражители. Наконец, с помощью лекарств Софию удалось привести в чувство.

Когда девушка открыла глаза, Козлов спросил ее:

– Что помнишь из последних событий?

София пересказала все то, что произошло.

– Я вот не понимаю, неужели так помереть хочется? – сказал профессор, – Тяжелое ранение, обострившаяся чахотка, до этого явно махорку никогда не курила, сейчас вообще ничего курить нельзя, а она эксперименты ставит.

– Очень сильно хотелось папиросу, не могла с собой совладать, – сказала София.

– Чтобы больше такого не повторяла, – сказал Козлов, – Вполне могли не успеть спасти. Надеюсь, все понятно?

– Все понятно, – ответила София.

Весь остаток дня с Софией просидела сестра милосердия.

– А зачем вы сидите со мной? – удивленно спросила девушка.

– А вдруг вам плохо станет? – ответила медсестра, – До вечера посижу, мало ли что.

Весь день София провела будто в полусне. Девушка уже жалела, что решила покурить и немало переживала из-за этого.

– Мадемуазель, вы что так волнуетесь? – спросила сестра милосердия Софию.

– Не знаю, тревожность напала, страшно от мысли, что могло быть, – ответила девушка.

Медсестра решила на всякий случай позвать профессора Козлова.

– Накапайте ей успокоительного, пусть спит, – сказал Козлов.

– Не надо, – начала чуть ли ни плакать София, – А вдруг я засну и не проснусь уже?

– Хорошо, просто холодной воды попейте, – сказал профессор, вывел сестру милосердия из палаты и сказал, – Накапайте успокоительного, но больной не говорите, что это. И, на всякий случай, проследите за ней, мало ли, какая реакция будет.

Когда медсестра принесла Софии успокоительное, девушка сразу не догадалась, что это. И только, когда ее начало клонить в сон, девушка догадалась, что ее обманули.

– Здорово вы меня обдурили, – сказала София.

Вскоре девушка заснула.

София спала недолго. Вскоре девушка проснулась.

– Легче стало? – услышала она вопрос медсестры.

– Кажется, да, – ответила София.

– Я пошла к себе, если что – стучите в стену, я вернусь.

«Да что может случиться, ничего не случится, вроде сейчас все нормально», – подумала София и снова заснула.

Дальнейшие дни пролетали как один миг. София выходила в больничный дворик, недолго там сидела, уходила обратно в палату. Девушке было тяжеловато ходить, поэтому она много спала. Сон не восстанавливал силы Софии, поэтому она немало расстраивалась и переживала по этому поводу.

«Точно, сдохну скоро», – подумала София, – «Такими темпами уже можно высказывать пожелания, в каком платье меня хоронить, раз лечение совсем не помогает».

Параллельно с этим девушку нередко мучили мысли о том, правильно ли она поступила.

«Может, надо было за границу сразу после взрыва бежать?» – думала София, – «Да нет, вряд ли. Я бы там, как и прошлый раз, жить бы не смогла. По Родине бы тосковала. Да и вряд ли смогла уехать, я же после покушения на N пыталась эмигрировать, не получилось, на границе паспорта внимательно проверяли, меня бы явно вычислили».

Кроме того, Софию нередко посещали мысли о том, как они с Александром могли так ошибиться, и что было бы, если бы они не ошиблись каретой.

«А вдруг бы тоже без толку все произошло?» – думала девушка, – «А вдруг тоже толку от этого не было никакого? Как же я уже запуталась, не знаю, что правильно, что неправильно, и вообще, как дальше жить».

Через несколько дней после обморока София встретила во дворе госпиталя того самого солдата, который угостил ее самокруткой.

– Ну что, как дела? – спросил он Софию, – Как себя чувствуете?

– С непривычки упала после вашего гостинца, – улыбнулась София, – Но все уже хорошо, обошлось. Но, наверное, курить больше не буду, нельзя мне, легкие слабые.

Немного поболтав, София вернулась к себе в палату.

Иногда девушка спрашивала Козлова, скоро ли ее выпишут, но каждый раз девушка получала один и тот же ответ, мол, надо ждать, пока закроются раны, а этого все не происходит, что нужно иметь терпение. Поняв, что никто не знает, когда это произойдет, София перестала задавать подобные вопросы.

1 июня София, как обычно, сидела во дворе госпиталя. Вдруг она увидела донельзя знакомый силуэт, который прошел по улице.

«Неужели Елагина?» – подумала София и, несмотря на то, что была только в сорочке, вскочила и выбежала на улицу.

«Елагина!» – очень хотелось крикнуть Софии, но она понимала, что это может быть очень глупо, мало ли, вдруг Эмилиана находится на нелегальном положении.

– Мадемуазель! – крикнула София. Девушке хотелось догнать Эми, но она понимала, что не может быстро идти и вряд ли догонит подругу.

«Поняла или нет, что это ей?» – подумала девушка и крикнула уже на немецком, – Fräulein erinnern Smolny? Vixen schnell nicht ausgeführt werden kann, warten.*

Но и кричать Софии было тяжело, поэтому девушка начала задыхаться. София подошла к забору госпиталя, оперлась на него обеими руками и, тяжело дыша, закрыла глаза.

«Сейчас если в обморок снова упаду, надеюсь, кто-нибудь из прохожих догадается, что раз я раздета, в одной сорочке, то, значит, из госпиталя, и отнесет меня обратно», – подумала София.

Но девушке повезло, в обморок София не упала. Девушка, понимая, что у нее пропали последние силы, села на землю, закрыла глаза и, тяжело дыша, обхватила голову руками и попыталась усилием воли снизить пульс до более нормального уровня.

«Идиотка, зачем так кричать было», – подумала София, – «И поделом мне, сама виновата».

* Фройляйн, помните Смольный? Мегера быстро бежать не может, подождите.

Когда Эмилиана обернулась, София чуть было не задохнулась от счастья. Скоро Эмилиана вела Софию к воротам госпиталя и девушка вдруг начала плакать. Периодически плач прерывался кашлем. Вдруг София будто очнулась:

– Ты это, не обнимай меня, я чахоточная. Обострилась, зараза, после того, как меня расстреливать водили. Ты только представь, все уже, к стенке поставили, выстрел, а корсет спас. Но ранение тяжелое, никак не заживает, пули, в основном, в корсет попали, а вот одна навылет прошла. Кажется, даже легкое задето. И дышать тяжело, и сил никаких нет, и чахотка для полного счастья… Вот выбираю, в каком платье хоронить меня скоро будут. Потому что да, 8 мая все обошлось, но, видать, это отсрочка была на неопределенный период времени, сдохну я скоро…

София вытерла слезы и продолжила:

– Нельзя плакать, а то еще хуже сейчас будет. Я не так давно лежала, вспоминала прошлые дни, думала, что было бы очень хорошо тебя хоть увидеть, а то практически с выпускного не виделись. Ты как освободилась-то, я ж без сознания тогда была, после родов.

Более-менее приведя пульс в норму и наладив дыхание, София продолжила:

– А чем ты сейчас занимаешься? Куда подалась? У меня же трагедия теперь, не знаю, как жить дальше… И по-старому не могу жить, и по-новому не знаю как… По-старому я не могу без Алеши, без Саши… А по-новому я вообще одна осталась, как березка в поле. Так мало того, что одна, так еще и больная березка, – София задумалась, – Да чего я размечталась, все гораздо проще, подохну я скоро и даже не придется думать, как дальше жить. Хоть одна проблема решена будет.

Услышав то, как подруга ее успокаивает, девушка ответила:

– Очень хочется верить, что все будет благополучно, все-таки, сам профессор меня курирует. Но все равно, сомнений слишком много, мучат они меня периодически. Хочется верить, что и чахотка пройдет, и раны закроются, но вот не всегда получается. Пытаюсь забыть все, что было, да как такое забудешь… Ни дом предварительного заключения на Шпалерной, ни Петропавловку, ни Таганку, уже не забыть, наверное.

Девушка вздохнула, снова вспомнив Таганку, и добавила:

– Хорошо, Эми, раз ты на нелегальном положении, обещаю забыть Эмилиану Елагину, она же Анненкова. Врангель я никогда и не знала. Если что, то найти меня можно у Емельяновых или у Бирюковых. Либо в родительском доме. Либо на кладбище, – София засмеялась и сказала, – Хотя нет, шучу, последний вариант, наверное, отпадает. Рановато еще.

Прошло около месяца. Ко второй недели июня Софию наконец-то выписали из госпиталя. Раны более-менее затянулись, а лечить чахотку, по мнению профессора Козлова, нужно было не в Москве, а в том же Крыму или за границей. За пару дней до выписки к Софии приходил Геннадий, принес новое платье, взамен испорченного.

– Как мне дальше жить? – вдруг спросила девушка Геннадия.

– Если хочешь – иди к нам в семью работать гувернанткой, – предложил он.

– Да никогда, – ответила София, – Если уж на то пошло, то со своими детьми я должна заниматься, а не с чужими. Жить мне есть где, да, родительский дом Бирюковы сдают, даже счет в банке открыли и деньги туда перечисляют, вроде как моим детям на будущее, а вот особняк Емельяновых пустует.

– Соня, в чем проблема? Идешь в полицию, снова получаешь паспорт на имя Софии Собольниковой, как-нибудь решаешь вопрос с родительским домом и живи себе дальше, как жила.

– Ага, придумал тоже, – ответила девушка, – Да, приговор в исполнение приводили, мне повезло, однако, я совершенно не хочу снова под надзор полиции попадать, филера приставят наверняка, будет мне на нервы действовать. Да ну его, лучше сделаю себе поддельный паспорт и буду жить на нелегальном положении.

София попрощалась с Геннадием, вышла из госпиталя и пошла делать себе новый паспорт. Вскоре став обладательницей документа на имя Лучниковой Арины Игнатьевны, девушка пошла обустраиваться в особняке Емельяновых.

«Предопределена судьба у жильцов этого дома, как ты ни крути, но и здесь мистика», – подумала девушка, – «Все, кто здесь жил, умерли. А я теперь не знаю, как дальше жить. То ли мирной жизнью, то ли прежней…»

На следующий день, оформив себе поддельный аттестат из малоизвестной школы Осташковского района – честно получать аттестат и снова сдавать экзамены девушке не хотелось, София устроилась на работу в Московский университет на кафедру химии – знаний было предостаточно, некоторых молодых преподавателей можно было учить, не говоря уже о студентах.

На работу Софию взяли легко. Заведующий кафедрой задал девушке несколько нелегких вопросов, на которые София дала блестящие ответы, и предложил ей выходить на работу с сентября. Обрадованная София пошла в особняк Емельяновых, где она снова обосновалась, в той самой комнате, где раньше жили и Алексей, и Александр, поплакала немного над своими ныне погибшими дорогими ей людьми и решила спокойно ждать начала учебного года.

«Надеюсь, Эми была права и я не помру от чахотки так уж быстро», – подумала София, – «Мамочка моя бедная прожила ведь столько лет, периодически болея, может, и мне повезет»

У девушки было достаточно денег, чтобы дожить до сентября, не работая, на крайний случай оставался нетронутым родительский счет в банке. София же решила пока не работать – надо было восстанавливать силы.

В один из дней июня София заносила в Московский университет оставшиеся документы.

– Справку еще надо о политической благонадежности, – сказал профессор Иваницкий.

– А без нее никак? – замялась София, – Я тут уже давно, лет пять назад, по глупости с одной компанией всего один день пообщалась, в тот же день нас в полицию возили, за разговоры о том, нужен ли царь России, я не уверена, дадут ли мне ее.

– Мадемуазель Лучникова, подождите пару минут в коридоре, – сказал профессор Софии.

Девушка вышла в коридор. Сквозь закрытую дверь было слышно, как профессор советовался с коллегой.

– Да я практически уверен, революционерка это, то ли бывшая, то ли действующая, – говорил Иваницкий, – Да сто процентов вероятности. Раз она так засмущалась, когда речь о справке зашла, то иначе быть и не может. Ну и посудите вы сами, откуда у молодой барышни, которая окончила какую-то школу в захолустье, могут быть такие познания по химии? Я уверен на сто процентов, и аттестат у нее поддельный, и фамилия ненастоящая, и вообще, такое чувство, что я ее где-то уже видел. Может, в газете предполагаемый портрет ее печатали, может, еще при каких-то обстоятельствах, не помню уже. Так что, коллега, будем закрывать на все глаза и брать ее на работу без справки?

– Будем, – раздался второй голос, – Преподавателей у нас не хватает, девушка предмет знает, единственное, чего я боюсь, не будет ли она с минутками пропаганды здесь выступать? Можно подумать, нам своих пропагандистов мало.

– Этот вопрос просто решается, понаблюдаем, если начнет не те речи говорить – сразу предложим на выход пройти, – сказал Иваницкий, открыл дверь в коридор и сказал, – Мадемуазель, входите.

София вошла в помещение кафедры.

– Мы согласны вас без этого свидетельства взять на работу. Уже приказ о приеме напечатали, распишитесь вот здесь, – сказал Иваницкий.

София потянулась за ручкой, как вдруг рукав платья оголил запястье.

– Мадемуазель, а что у вас с руками? – изумился профессор.

– Несчастный случай на фабрике, производственная травма, машинное масло попало в рану, шрам никак не сходит, – ответила София.

– Хорошо, распишитесь вот здесь, – сказал профессор.

София расписалась в приказе и вышла. Девушка решила чуть задержаться у двери, чтобы послушать, что о ней будут говорить дальше.

– Ну вот и доказательство моих слов, – сказал Иваницкий, – Она на каторге побывала, видел руку? Но ты внимания на этом не акцентируй, у каждого из нас свой скелет в шкафу есть.

«Хотя бы люди адекватные попались», – подумала София и пошла домой.

Перед входом в университет София вдруг увидела знакомое лицо – того солдата, который ее в госпитале угостил самокруткой.

– Добрый день, барышня, – сказал он, – Помните меня?

– Помню, – ответила София, – Как ваше здоровье?

– Более-менее, – ответил он, – Мы с вами до сих пор не знакомы, давайте исправим эту неловкость. Меня зовут Василий.

– С… Арина Игнатьевна Лучникова, – София не сразу вспомнила свое новое имя, – Просто меня обычно солнышком называют, вот я и чуть ли ни сказала «солнышко». А вы на войне ранены были? Солдат?

– Как же вы официально, прямо по имени-отчеству, – ответил Василий, – Нет, я не солдат, просто был не очень удачный у нас опыт на кафедре, установка взорвалась, что-то вроде контузии было, лечился в госпитале. А вы, получается, прямо на войне были?

– Мне совершенно не хочется вспоминать, из-за чего я попала в госпиталь, уж простите, – ответила София, – Вы, наверное, технику безопасности не соблюдали? Зря… В следующий раз я вам все сама покажу, как нужно работать в лаборатории, чтобы самому не пострадать. Я ведь на вашу кафедру, кстати, устроилась.

– Да вы что, – сказал Василий, – Странно получается, медсестра, с выдающимися знаниями по химии, иначе бы вас никто не взял сюда на работу. Скажите честно, вы ведь не на войне были ранены?

– На войне с самодержавием, – не подумав, сказала София.

– В каком смысле? – удивился Василий. Вдруг он понял, что вопросы становятся все откровеннее, и сказал, – Хотя да, понимаю, вопросы уж слишком личные.

«Да скоро уже все всю правду узнают, нечего будет скрывать», – подумала София и сказала, – Я вижу по вашим глазам, вы хотите продолжить знакомство. Я тоже не против. Так, может быть, мы это сделаем в более подходящей атмосфере? Приглашайте меня к себе домой, посидим, поговорим искренне, продолжения банкета я не обещаю, но рассказать все о себе готова.

– Да вы что говорите, Арина Игнатьевна, – изумился Василий, – Вы что, думаете, что я вот так сразу вас в постель затащить готов? Я приличный человек, без венчания и думать об этом не желаю.

– Рановато вы о венчании говорите, – сказала София, – Мы еще друг о друге ничего не знаем, может, не стоит торопить события.

– Хорошо, – ответил Василий, – Записывайте адрес.

Вечером София шла по назначенному адресу. Девушка была готова ответить на все вопросы о себе, в принципе, если бы Василий предложил ей, могла бы и продолжить вечер более занимательно, нежели за беседой, но решила, что сама проявлять инициативу не будет. Молодой человек ей понравился, и София не хотела его спугнуть своей настойчивостью.

Разговор шел легко и непринужденно. К середине вечера София уже объявила, что она – София Львовна Собольникова, а еще рассказала, из-за чего она попала в госпиталь.

– Можете всем рассказывать, кто я такая, плевать, – ответила София, – Второй раз расстреливать не поведут, а что касается работы, выгонят – пусть выгоняют, плевать.

Василий сидел в полном шоке и не знал, о чем можно говорить дальше.

– Как вам погода, Арина Игнатьевна? – наконец, выдавил он.

– Хорошая, – ответила София, – Не хотите ли даму до дома проводить? Или единственное, куда вы согласны меня проводить, так это в полицию?

– Вы уже собираетесь? – сказал Василий, – Может, еще чаю попьем, о чем-нибудь другом поговорим?

– С удовольствием, – ответила София.

Через пару часов, вернувшись домой, София думала о том, что Василий – очень приятный собеседник, что было бы неплохо с ним и дальше продолжать отношения, а тот факт, что он решил никому не говорить то, что узнал недавно, характеризует его очень положительно.

«Вот бы замуж мне выйти», – начала мечтать София, – «Белое платье, фата, венчание… Он явно в церковь захочет пойти да и мне бы тоже этого очень хотелось… Но, учитывая тот факт, что он вообще без прошлого, в свои 25 лет не был еще женат, а я разведенка с тремя прицепами и судимая по политическим и по уголовной статье, он имеет полное право послать меня далеко-далеко… Такое чувство, что это такой же светлый человек, каким был мой Ваня, и, возможно, если бы ни все это, я была бы ему неплохой парой».

========== Невеселое лето ==========

11 июня София наконец-то решила, что ей нужно открыться некоторым людям, чтобы они могли знать правду. Для начала девушка решила сходить к Бирюковым, которые считали ее умершей и явно переживали по этому поводу.

Мария Викторовна сидела у окна и читала книгу. Вдруг она случайно бросила взгляд в окно и сказала:

– Соня идет, видать, душа так и не успокоилась, будет теперь к нам ходить, – сказала она, – Надо было все-таки сходить в церковь, договориться о заочном отпевании.

Георгий Сергеевич выглянул в окно, но никого уже не увидел – София вошла во двор. Вдруг раздался звонок в дверь, и уже ему пришлось заволноваться – кто пришел?

– Это Соня пришла, – сказала девушка.

– Мадемуазель, ваши шутки неуместны, Соня нам как дочь была, – ответил Георгий Сергеевич.

– Откройте дверь, поговорим, – сказала девушка.

Георгий Сергеевич открыл дверь. На пороге стояла София.

– Да, я понимаю, вы удивились, но, может быть, разрешите в дом пройти? – сказала девушка.

София вошла в дом. Девушка увидела, что Мария Викторовна, заметив ее, перекрестилась.

– Да я это, Соня, – сказала девушка, – Мария Викторовна, если вы не верите, руку потрогайте, она теплая.

Мария Викторовна потрогала руку девушки, но все равно, никак не могла поверить в происходящее.

– Ну хотите, я платье сейчас сниму, ранение свое покажу, – предложила девушка, – Да и вот, смотрите, руки со шрамами на запястьях, – София задрала рукав платья и показала свою особую примету.

– Не надо, Сонечка, я верю, – сказала Мария Викторовна и заплакала, – Вот знаешь, когда ты в Неве тонула, при родах умирала, какая-то надежда у меня еще была, а в этот раз я окончательно поверила, что ты умерла.

– Соня, ты бы рассказала, что произошло на самом деле? – сказал Георгий Сергеевич, – Мне в части сказали, что все прошло без заминок, потом даже могилу твою показали.

«Все как с моим бедным тятенькой», – подумала девушка, – «Повторяет Соня полностью судьбу отца, детки бы не повторили Сонину судьбу».

– Как я уже позже все поняла, дело в том, что я была в корсете. Большинство пуль попало в пластину, а одна попала туда, где пластины не было, и прошла навылет, недалеко от сердца. Врач замечает слабый пульс, потом военный меня перетаскивает в какую-то кладовку, перевязывает, дает спирт и отправляет на все четыре стороны. Я на автомате иду в лазарет Смольного, откуда местный врач меня перевозит в госпиталь. Там операция, три недели в палате, потом я вышла оттуда. Первый день, как я ходила по городу и как меня отвезли в госпиталь, практически не помню, все чисто интуитивно в памяти восстановила.

– Повезло… – сказал Георгий Сергеевич, – Соня, поедешь на свою «могилу» смотреть?

– Поеду, – сказала девушка.

София с Георгием Сергеевичем и его женой ехала на кладбище. Настроение у нее было не очень хорошее.

«А скоро я помру от чахотки и уже все будет по-настоящему», – подумала девушка, – «Врач из госпиталя говорил, что моя ситуация уже практически не лечится, только поддерживать можно, чтобы не было хуже».

– Соня, ты чего такая грустная? – спросил девушку Георгий Сергеевич, – Раз так все получилось, значит, жить долго будешь.

– Тятенька тоже прям так долго прожил, – сказала девушка, – Да не знаю, чувствую себя не очень хорошо, чему радоваться?

– Соня, а где ты сейчас живешь? – спросила Мария Викторовна девушку, – К нам переезжай, дом практически пустой.

– В особняке Емельяновых я живу, – ответила София, – Нормальный дом, главное, никому в голову не придет, что я там живу. А за заботу спасибо, наверное, перееду снова к вам.

«Я даже не знаю, как мне дальше жить, ни по-старому жить не могу и не знаю, как жить, ни по-новому», – подумала девушка.

Вскоре коляска подъехала к кладбищу. София посмотрела на свою «могилу».

«08.05.1868 – 08.05.1891. Ровно двадцать три года», – подумала девушка, прочитав табличку на кресте.

– Знаете, я бы хотела быть с вами откровенна, – сказала София, – Я паспорт в полиции делать себе не стала, не вижу смысла. Так что если вас не пугает этот факт – могу переехать обратно.

– Соня, это исключительно твое дело, а не наше, – ответил Георгий Сергеевич, – Ты могла этого не говорить, а я твой паспорт не проверял. Все, забудь Собольникову, не существует ее больше. Поехали к Емельяновым за вещами да вернемся обратно.

Забрав скромные пожитки, которые уместились в руках Софии, девушка села обратно в коляску и все поехали обратно домой.

Через несколько дней после того, как София обосновалась у Бирюковых, Мария Викторовна решила поговорить с девушкой. София отнеслась к этому факту совершенно равнодушно: Бирюковы имеют полное право спрашивать ее обо всем, о чем посчитают нужным, диктовать какие-то свои условия, в конце концов, как некстати вспомнилась Софии реплика мадам Пуф, как она надеялась, девушку бы ни одна более-менее приличная семья на порог бы не пустила.

«Так это Анютка говорила еще раньше, в выпускном классе, а сейчас, после того момента, еще столько произошло, что удивительно, что они согласились меня к себе снова забрать», – подумала София.

Девушку немало огорчало то, что дети считали ее какой-то гостьей или дальней родственницей, называли Бирюковых родителями.

– Пусть пока называют вас как хотят, – однажды сказала София, – Кто знает, может, я помру скоро, зачем травмировать их лишний раз?

Пятилетняя Юля и четырехлетний Федя были довольно активными и общительными детьми, иногда подходили к Софии с предложениями поиграть с ними.

– Тетя, будем играть в прятки? – предложила как-то Юля Софии.

– Доча, играйте без меня, не могу, плохо себя чувствую, – ответила как-то девушка.

– Я у мамы доченька, а тебе я Юля, – ответила Юля.

– Конечно, ты у мамы доченька, – ответила София и, когда дети ушли, начала плакать.

– Соня, пошли пока к нам в комнату, поговорим, – сказала девушке Мария Викторовна.

София встала с кресла и пошла вслед за хозяйкой. В комнате супругов, Мария Викторовна закрыла дверь и сказала Софии:

– Соня, ты же еще весной знала, чем дело кончится. Даже фразу на эмоциях сказала, что-то вроде «зачем детям переживать, когда мамку к стенке поставят». Выходит, понимала все. Так вот, и зачем тогда ты все это затеяла? Почему не остановилась?

София, услышав совершенно неожиданный вопрос, растерялась и не знала, что ответить. Девушка понимала, что спрашивать ее будут не о том, как она себя чувствует, но подобного вопроса не ожидала.

– Соня, ты ответь уже, Мария Викторовна очень хочет ответ знать, много передумала на эту тему, – сказал девушке Георгий Сергеевич, – Это все останется навсегда между нами, никому ничего не скажем.

– Да если бы и сказали, ничего страшного, – начала София, – Я думала, что так лучше будет, что все получится, что не будет этого суда, в обществе произойдут долгожданные изменения. А вышло все совершенно иначе.

– А сейчас что ты думаешь? На эту тему? – уточнила Мария Викторовна.

– А теперь я решила, что так как помру скоро, то бесполезно что-то продолжать, – ответила София, – Отказалась я уже от всех своих идей, как от неосуществимых.

Девушка заплакала.

– Помру ведь скоро, это совершенно точно. Я же по моей бедной мамочке помню, это предпоследняя стадия, следующая – это уже лечь и больше не вставать. Длится совсем недолго, мама померла быстро, долго не мучилась.

– Соня, не плачь, – сказала Мария Викторовна, – Зачем о грустном говорить, вчера ведь врач приходил, лекарства тебе купили, не сразу улучшение наступает, надо подождать.

– К мамочке тоже врач приходил, и что? – заплакала София.

Георгий Сергеевич тихо шепнул жене:

– Хватит мучить человека, отведи ее уже к себе, пусть спать ложится. У нее, видать, температура снова поднимается.

София, потихоньку дойдя до постели, разделась и легла. Девушка снова начала вспоминать госпиталь, солдата, который оказался не солдатом, а преподавателем университета, неожиданную встречу с Эми, то, как она потом возвращалась в палату в грязной сорочке, потому что сидела на земле, то, как сестра милосердия ее ругала за то, что она переутомилась на прогулке, как она говорила медсестре, что не решила, в каком платье ее хоронить, а она снова начала говорить о том, что такие мысли недопустимы…

– Мария Викторовна, я тут подумала, хоронить меня лучше в том, синем платье, которое на шнуровке, – вдруг сказала девушка, – Оно безразмерное, как раз, болтаться не будет, а то я совсем похудела.

– Соня, раз ты еще можешь о платьях думать, значит, не все так плохо, – ответила Мария Викторовна, – Все, ложись, спи, отдыхай, сон лечит. Завтра еще раз врача позовем.

– А толку от этого врача, – сказала София, – Никакого. К моей бедной мамочке врач чуть ли ни раз в неделю приходил, никакого толку от этого нет.

– Все, спи, давай, – сказала Мария Викторовна и вышла из комнаты Софии.

Наступившее лето не слишком радовало Софию. Она была в полной прострации, как дальше жить, потому что не хотела ни начинать новую жизнь, ни продолжать старую.

«Смольный мне вообще всю жизнь поломал», – подумала девушка, – «Сейчас была бы учительницей, а теперь я не пойми кто с непонятным будущим. Вот кто знает, может, меня из университета выгонят как бывшую политическую, Василий что-то тоже больше общаться со мной не хочет, да это и объяснимо. В шоке, видать, находится после моего признания, кто я такая»

– Соня, представь, будто не было этих шести лет, – предложил как-то девушке Георгий Сергеевич, – Представь, будто я тебя с Тверской улицы забрал не в Смольный, а сюда привез.

София прислушалась к этой версии и, хотя забыть эти годы было невозможно, решила углубиться в педагогику, как она когда-то хотела.

«Только не в школу, как я когда-то хотела, а на кафедру химии Московского университета», – подумала София, – «Да, я университет не оканчивала, кстати, на следующий год, если доживу, можно будет попробовать поступить. Хотя в некоторых областях знаний у меня столько, что некоторых преподавателей могу учить».

Девушку огорчало то, что кроме тяжело заживающего ранения, у нее сильно обострилась чахотка. Врач, которого однажды пригласили к Софии, когда та уж слишком плохо себя чувствовала, после осмотра тихо шепнул Бирюковым, что он до сих пор понять не может, как девушка до сих пор ходит и ведет более-менее нормальный образ жизни.