Текст книги "От маминой звездочки в государственные преступницы (СИ)"

Автор книги: Марфа В.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)

Дойдя до второго абзаца, почтальон замялся и сказал:

– А здесь та самая девушка пишет, чтобы кто-нибудь прочел вам письмо, ведь вы это сами сделать не можете.

– Спасибо тебе, спасибо огромное, никогда твоей доброты не забуду! – сказала Мария Ивановна, – Бедные мои детки, Соня с Алешенькой, зачем же вы так сделали? Лучше бы в деревню ко мне ехали и жили спокойно, дом большой, места бы хватило.

Письмо, отправленное мадам Пуф, тоже не оставило классную даму равнодушной. Анна Игоревна, прочитав письмо от Софии, слегка вздохнула, отложила письмо от своей бывшей воспитанницы и даже вытерла слезу, которая случайно скатилась по ее щеке.

И снова наступил новый день, с единственной разницей, что для Софии все дни слились в один бесконечный. Девушка сидела за столом, держала в руках книгу, однако, думала совершенно не о произведении.

«Не могу сейчас читать…» – думала София, – «Вчера так хорошо было, ни о чем не думала, письма написала, а сегодня опять все снова началось. Опять те же вопросы: тем ли путем шли и за то ли боролись? Да, шли тем путем, да, боролись верно. Но последнюю тень сомнения отогнать все равно не могу. Наверное, оно останется со мной на все эти месяцы. Правильно ли я прожила свою жизнь? Да, правильно. Да, могла бы начать борьбу и раньше, но так сложились обстоятельства. Все совершенно верно, до смерти матери была одна Соня, а в августе месяце на смену той Соне появилась другая. Грустно, что той, новой Соне, было отпущено всего два года. Ну что же поделать, ничего не поделаешь.»

Девушка отложила книгу, посмотрела вдаль. Окно камеры выходило на какую-то стену. София перевела взгляд чуть левее – другая стена.

«И вот в Шлиссельбурге так было бы. Так что все правильно, ничего страшного в смерти нет. Так, переход из одного состояния в другое… А вот по тебе, малютка, я скучать буду. Но ничего, тебя хорошие люди воспитают.»

София продолжила чтение.

Середина апреля. На улице начинается весна, ребенок у Сони уже активно толкается, а это означает то, что совсем скоро он родится и совсем скоро приговор приведут в исполнение.

«И все равно, я поступила правильно, что не писала никаких прошений. Заявление о том, что беременна – сделала, это мой гражданский долг, а писать всякие прошения, чтобы все равно через пару лет помереть от чахотки в Шлиссельбурге – это только себя не уважать».

Дверь камеры отворилась. В камеру вошел комендант крепости и другие люди, некоторых из которых София видела впервые.

«К чему все это?» – подумала девушка.

– София Львовна, высочайшая милость пришла, приговор вам изменен. Смертная казнь заменена вечной каторгой, – сказал он и вышел.

София была в полном шоке. Мысли мгновенно пролетели в голове:

«Значит, еще не все окончено. Надежда осталась. Хотя какая это надежда, так, отсрочка неминуемой гибели. Еще никто не покидал этот остров живым. Но мало ли, может, другие люди продолжат наше дело, все изменится, и я еще увижу свободу», – подумала девушка.

Наступила ночь, однако, София все равно не могла заснуть. В голове до сих пор звучал голос коменданта крепости. Параллельно с этим в голове вихрем проносились мысли:

«Как жить дальше? Что будет? Куда теперь? В Шлиссельбург? Надолго ли? Будет ли еще одна замена приговора или он уже окончательный? Как долго можно протянуть в крепости на Ладоге? Что делать? Чем заняться в крепости? Как не сойти с ума от этих четырех стен?»

Не найдя на эти вопросы ответа, София так и просидела до утра с пустым взглядом без сна.

Двадцатые числа апреля. Прошло несколько дней с того момента, как София узнала, что ее ожидает вечная каторга в Шлиссельбурге. Девушка немного привела в порядок мысли, освоилась с новым положением и решила попытать счастья, поперестукиваясь с кем-нибудь. По предположениям Софии, к ней за стенку кого-то подселили. Девушка надеялась, что этот кто-то – политический и что она сможет узнать какие-то новости с воли.

– Кто здесь? – простучала София в стену.

– Анна.

– За что попала?

– За разбой.

София огорчилась. Ведь поговорить толком с той самой Анной ей было не о чем. Вдруг она услышала ответный стук:

– А кто ты и за что попала?

– Политическая, – ответила София. Ей не очень хотелось дальше вести беседу.

– У политической имя и фамилия есть?

– София Собольникова.

Если бы София знала, как дальше разовьются события, она бы ни за что начала эту беседу. Начался конфликт сначала в перестукивании, которое становилось все громче, а потом уже и в словесной перепалке.

– Да как таких как ты вообще земля носит? Убийца проклятая!

– А ты думаешь, что сама лучше? Скольких людей ограбила? А сколько на тот свет отправила? А хозяин, у которого ты работала, разве в чем-то виноват, кроме того, что свое богатство от тебя не спрятал? Я, может быть, доброе дело сделала и пострадала без вины, в отличие от тебя, уголовницы.

– Да лучше быть пять раз уголовницей, чем убийцей.

Неизвестно, чем бы закончился эта перепалка, если бы в камеру не вошла охрана, которая заломила девушке руки за спину и повела куда-то по коридору.

«Куда? Почему? А этой поганке все с рук сойдет?» – в истерике думала София и пыталась вытереть слезы плечом.

– Куда вы меня ведете? – плача, спросила девушка.

– Куда ведем, куда ведем… Куда надо, туда и ведем. Разоралась на всю крепость, устроила базар. Чтобы сидела молча, приду – проверю.

Софию привели в карцер и закрыли за ней дверь. Девушка осталась в полутемном помещении и начала рыдать с новой силой.

«За что? Надолго? А ведь это та самая Анна во всем виновата, если бы не она – я бы не разоралась на всю крепость», – подумала девушка.

Тем временем, один из жандармов, бывший свидетелем всего произошедшего, сказал другому:

– Сейчас начальник придет – нам руки оборвет. Не положено беременную было из камеры куда-то тащить.

– А мы ее ненадолго. Сейчас успокоится, потом испугается, что надолго застряла. Вернется – будет сидеть тише тихого, а не шум поднимать. Начальник раньше вечера не вернется, успеем до его прихода обратно привести.

– А вдруг жалобу напишет? Нам потом влетит.

– Не напишет, по ней видно. Не паникуй раньше времени, хуже бабы разнылся.

Тем временем София действительно успела успокоиться и испугаться, что застряла надолго.

«На сколько меня сюда? День, пару дней, неделю? Мария Емельянова говорила, что за перестукивание можно надолго влипнуть. Страшно, вдруг ребеночку это повредит…» – подумала София, – «Хотя я все правильно сказала, эта Анна уголовница, мокрушница, а мнит себя почти невиновной».

Девушка еще ненадолго задумалась:

«Да, возможно, доброе дело я не сделала, и не сказать, чтобы без вины пострадала, но все равно, это ж надо такой непробиваемой быть, я всего-навсего просто поговорить хотела, узнать, что нового в мире творится…»

Через пару часов дверь открылась и все те же жандармы повели Софию обратно в камеру.

– Ну что, успокоилась? – усмехнулся один из них, – Сразу бы так. Или на радостях от того, что на Ладогу поедешь, крышу снесло?

София решила промолчать, хотя в голове крутились возможные варианты, как ответить жандарму.

«Повезло», – подумала девушка, – «Все обошлось, и малютка, вроде, недовольства не показывает. Постучать бы этой поганке в стенку, что ее нахальство не знает границ, да связываться неохота», – решила София и начала чтение.

22 апреля. Слегка оправившись от шока предыдущих дней, София решила выяснить, кто именно сидит во второй соседней камере. Девушка начала тихонько стучать.

Однако, сразу же открылось оконце в двери и София от неожиданности выронила ложку, которой стучала.

– Мало вчерашнего показалось? Еще раз захотелось? А что, посидишь недельку на хлебе и воде, подумаешь о бренности бытия.

– Я беременна на последнем месяце, поэтому нарушать правила даже вам не положено, – ответила София.

– Для начала вспомни, кто ты такая и за что сюда попала, – услышала девушка, – Да никто против не будет, можешь даже не сомневаться.

На всякий случай София решила пока притихнуть.

«Мало ли что у него в голове», – подумала София, – «Может, на понт берет, а может – и правду говорит. Подожду до смены караула».

Когда караул сменился, девушка решила постучать в стену соседней камеры.

«Свои! Политические! Пусть не Народная воля, но не уголовники», – радостно подумала девушка.

– Что нового на свободе? – простучала София с замиранием сердца.

– Планы ваши не оправдались, революции нет и не будет точно, новый Александр окончательно закрутил гайки, – услышала она в ответ.

– Что с Леоновым и Емельяновой?

– Первый погиб в Шлиссельбурге, вторая отбывает вечную каторгу в Петропавловской крепости.

После этого разговора София долго не могла прийти в себя – сердце ее не подвело, Алексея точно больше нет в живых.

«Бедный мой Алешенька», – заплакала София, – «Не повезло тебе, в отличие от нас с Емельяновой».

На следующий день девушка хотела, было, еще немного поперестукиваться – возможно, она узнала бы еще что-то новое, но комендатура спохватилась и переселила этого заключенного в соседнюю камеру, а за стенку Софии подселила еще одного уголовника.

«Ну хоть что-то узнать успела, а то вообще сиди без информации», – подумала девушка, – «Ладно хоть этот уголовник просто отказался со мной перестукиваться, а не повторилось то, что было позавчера».

Больше перестукиваться София не решилась.

«Во-первых, мне уже сидеть не так долго осталось, скоро уже рожать да отправляться туда, откуда еще никто не вернулся, на этот проклятый остров. А во-вторых, просто страшно, чем закончится дело на этот раз. Еще не хватало, чтобы те недавние события повторились еще раз. Не хочется на скандал нарываться».

23 апреля. София как обычно сидела за книгой, как вдруг открылась дверь камеры.

«В чем дело?» – подумала она.

– На прогулку, – услышала девушка.

«Надо же, больше двух месяцев просидела безвылазно, а тут на тебе, прогулка», – подумала София.

Девушка втайне надеялась, что встретит в тюремном дворике кого-нибудь из политических и перебросится с ними парой слов. Однако, лица были совершенно незнакомыми, народу немного, а с кем-либо заговаривать первой София не хотела.

Девушка ходила туда-сюда по внутреннему дворику, периодически смотрела на жандармов, которые вроде и были погружены в свои мысли, но в любой момент были готовы вернуться к реальности.

«Нет, побег князя Кропоткина мне не повторить», – подумала София, – «Поэтому остается просто гулять».

Вдруг к девушке подошла одна из прогуливающихся арестанток.

– София? – спросила она.

– Да, – недоуменно ответила девушка и подумала, – «Кто же это и что хочет сказать?»

– Привет от Анны, – сказала она и плюнула в девушку, но промахнулась.

В этот момент разум Софии будто отключился. Если и небеременная она совершала необдуманные поступки, то сейчас их вероятность повышалась в разы. Девушка подошла к Анне и толкнула ее в грудь. Завязалась драка, которая сопровождалась взаимными упреками, как вдруг один из жандармов вернулся в реальность из своих мыслей и крикнул остальным:

– Чего спите?

Жандармы оттащили Софию от Анны, а потом поволокли ее обратно в здание тюрьмы.

– Куда? Зачем? Почему? – спросила София, однако, не услышала на свои вопросы ответа. На первом этаже ее завели в какое-то помещение, и сквозь стены девушка услышала голоса жандармов:

– И куда ее теперь?

– Начальник сказал, перевести в угловую камеру, чтобы не было соседей, и офицера приставить, чтобы периодически в глазок наблюдал и смотрел за этой буйной, а то мало ли чего учудит еще.

Дверь открылась, и к Софии снова вошел жандарм.

– Ну что, пошли. Сама пойдешь или снова под руки тянуть?

Девушка молча пошла вслед за жандармом.

Тем временем, начальник караула высказывал недовольство своим подчиненным:

– Совсем с ума посходили. Собольникову с Яковлевой в одно время на прогулку отправили. Да и вообще, какие ей прогулки, пусть лучше книжки читает, устроили тут самоуправство, сидела бы дальше себе в камере спокойно. Родит сейчас у вас раньше срока, что делать будете? Чтобы больше из камеры никуда, ни под каким предлогом не выводили. Все вопросы решать через меня, ясно?

София же в это время сидела в другой камере и думала:

– Малютка, ну ты уж прости свою непутевую мамку, тебе, поди, тоже досталось от Анны с жандармами? Ты потерпи маленько, меньше месяца осталось, а потом тебя Бирюковы заберут. Ты не представляешь, как мне жалко будет с тобой расставаться. Зато смотри, здесь хотя бы света больше и деревья немного видно, есть на что смотреть. Уже неплохо.

Открылась дверь и в камеру вошел жандарм, притащив девушке все ее вещи и постель.

– На, держи. Счастливая, повезло тебе, вмешаться вовремя успели. Чтобы не вздумала мне родить раньше срока, ясно?

На следующий день София проснулась со смешанными чувствами. С одной стороны, она была рада, что оказалась здесь, в этой угловой камере, без соседей и оставшиеся дни до рождения ребенка проведет в полном покое. А с другой стороны, девушка была в полном шоке от того, сколько всего с ней произошло меньше, чем за неделю.

«Кошмар какой-то, я за это время столько пережила, наверное, со времен Смольного такого не было. И то, даже в институте столько всего сразу, наверное, не происходило, хоть какой-то перерыв между событиями был….»

София погрузилась в воспоминания. Институт никогда у нее не ассоциировался с чем-то добрым и светлым, но в этот момент девушка начала вспоминать хорошими словами, наверное, всех, кто был там.

«Ведь не только минусы были, и хорошее тоже встречалось», – вспоминала София, – «Мадам Муратова, добрый и хороший человек, обе Марии, Емельянова и Гуляева, баба Нюра, в конце концов. Не только ругались мы с ней, были и какие-то положительные моменты… Мадам Скобелева, добрейшей души человек, второй любимый мною человек после Муратовой. Эмилиана Елагина, интересно, где она сейчас, на Сахалине не пойми за что или еще в дороге?»

София посмотрела в окно, пытаясь угадать, где именно сейчас находится Мария Емельянова, но ничего даже предположить не могла.

«Наверняка она где-то рядом, может быть, даже в этом корпусе, или в соседнем. Но увидеть ее уже не дано, не получится. Хотя жаль, хоть какая-то родственная душа в этих застенках…»

Мысли Софии переключились обратно на институт.

«Но все равно, вернуться я бы туда не хотела. Конечно, здесь ничуть не лучше, но и там – не сказка. Не понимаю, почему некоторые девочки так рвались туда? Те, у кого есть родители и все вообще хорошо…»

Девушка вспомнила, как в декабре, в ожидании ареста, она много вышивала.

«Вот бы сейчас что-нибудь вышить», – размечталась девушка, – «Конечно, здесь никто не разрешит, но мне бы хотелось что-нибудь еще сделать как память ребеночку, ясно же, что вряд ли в ближайшие годы его увижу…»

Немного помечтав, София вернулась к реальности.

«Сейчас не мечтать надо, а думать, как бы сбежать. Потому что из крепости уже не сбежишь, а отправят меня туда уже совсем скоро… Хотя из Петропавловской никому, кроме Кропоткина, тоже сбежать не удавалось. Да, безвыходная ситуация, но все равно, никаких прошений писать не буду, нет смысла унижаться, все равно никто на поселение не отправит», – решила она.

Девушка посмотрела в окно – погода была хорошая, солнечная.

«Вот бы сейчас на прогулку», – подумала София и вспомнила вчерашние события, – «Хотя нет, лучше не надо… Вот если бы меня одну погулять отправили, это было бы совершенно другое дело».

25 апреля. С самого утра Софию охватило какое-то беспокойство. Девушке не сиделось спокойно на месте, начатая книга была отложена в сторону. София не могла сидеть на одном месте, постоянно ходила по камере, а в голове крутилась мысль:

«Как с кем-нибудь переговорить? Тишина просто убивает, не могу уже это выносить больше.»

Девушка никак не могла поверить в то, что она действительно сидит в угловой камере, а рядом с ней нет никаких соседей.

«А, может быть, жандармы приврали? Чтобы я сидела спокойно. Может, соседи есть? Надо это выяснить».

Девушка подошла к стенке и начала тихонько стучать.

– По голове себе постучи, – раздался голос жандарма, – Успокойся ты уже, наконец. Ты сейчас в угловой камере, а соседей нет и не может быть. Лучше книжки читай.

Чтобы не провоцировать конфликт, София присела на табурет и постаралась успокоиться, но у нее это не получилось. Девушка снова начала стучать, правда, уже в другую стену. Открылась форточка двери:

– Слушай, ты что, совсем русского языка не понимаешь? Сейчас, как и положено по инструкции, зайду внутрь и буду сидеть там, тебя сторожить. Оно тебе надо?

Решив, что ей это не надо, София решила притихнуть.

«Совсем крыша едет», – подумала девушка, – «А прошло всего три месяца. Что же будет дальше? Только в Кащенко остается дорога».

После смены караула, София решила постучать по водосточной трубе, возможно, кто-нибудь из такой же угловой камеры выше или ниже этажом смог бы ответить девушке. Такая мысль пришла Софии, пока она ждала все это время.

– Есть здесь кто живой? – простучала девушка.

– Есть, – раздался ответ.

От счастья, София была готова прыгать до потолка. Краткий разговор был несущественным, не принес никакой новой информации, но девушка наконец-то могла с кем-то пообщаться.

«Теперь легче будет», – подумала София, – «Каждый день хоть понемногу смогу хоть с кем-то говорить»,

26 апреля. Софии действительно стало легче находиться в стенах Петропавловской крепости – когда наступала смена тех жандармов, которые закрывали глаза на перестукивание, девушка сразу начинала стучать по водосточной трубе. Однако, это счастье длилось недолго и уже 30 апреля девушка с изумлением узнала, что ее собеседник едет в Забайкалье, поэтому все разговоры прекращаются.

«Как же жаль», – подумала София, – «Очень хороший был собеседник, даже ни разу не спросил, с кем перестукивается, а теперь сиди снова в тишине…»

Однако, спустя некоторое время настроение Софии улучшилось: она вспомнила, что скоро родится ребенок.

«Значит, должны в больницу перевести. А там и врачи, и медсестры, и другие больные. Будет, с кем переговорить, да и ждать недолго осталось. Так что с ума пока сойти не должна. А вот что будет в Шлиссельбурге… Даже не представляю. Ладно, не будем о грустном, проблемы надо решать по мере их возникновения».

27 апреля.

С утра София проснулась с хорошим настроением и вчерашней мыслью – написать письмо мадам Пуф – и развлечься, и поиронизировать, и нескучно провести время.

Девушка начала думать, что бы ей написать, как вспомнила, что сначала нужно получить на это письмо разрешение. К счастью, ей это без проблем удалось, и вскоре София сидела за столом, доедала вчерашние гостинцы и писала письмо в «любимый-прелюбимый» Смольный.

«Здравствуйте, Анна Игоревна! Это снова Собольникова София Львовна. И снова я передаю вам привет из сердца столицы нашей необъятной Родины – из Петропавловской крепости. С берегов этого чудесного острова открывается замечательный живописный вид на столицу и реку Неву, правда, я ничего этого не вижу, ни реки, ни города, ничего, кроме пары деревьев и крепостных стен. Хотя сами понимаете, весьма странно, если бы меня поселили в лучшую гостиницу с видом на столицу – надо все-таки не забывать, кто я такая, как частенько любят напоминать мне жандармы.

Вынуждена вас огорчить – та информация, которую я писала в прошлом письме, слегка устарела и более не актуальна. Приговор изменен и вместо высшей меры я поеду в Шлиссельбург отбывать пожизненное заключение. Так что вы не волнуйтесь, все равно письмо это явно последнее, из крепости на Ладоге еще никому писать не разрешали. Поэтому, маленько придя в себя от шока, вызванного последними новостями, я решила написать вам, дорогая Анна Игоревна, письмо, чтобы и вы посидели если не недельку, то хоть пару часов в том же шоке, что и я совсем недавно. Скажу честно, мне было бы очень интересно увидеть вашу реакцию, но, к сожалению, этого мне уже не дано узнать.

Хотя, вы не волнуйтесь. Совсем скоро я помру от чахотки, как это там делают многие, и обязательно прилечу в виде иной материи в Смольный. Буду пугать всех своим присутствием, а заодно и узнаю, как там обстоят дела на самом деле. Интересно же, все-таки, почти полтора года я была арестанткой этого института, жаль, окончить его не довелось.

Кстати, должна сказать, что обстановка крепости хоть и отличается от обстановки Смольного института, но не разнится уж слишком сильно. Так же поговорить не с кем, те же жандармы в коридорах, возле моей двери персональный офицер стоит, чтобы следить, чтобы я не отчудила чего-нибудь. Что называется, найдите десять отличий между моим сегодняшним положением и учебой в элитном учебном заведении. Раньше был филер, сейчас офицер – невелика разница.

А в заключение своего письма я хотела бы добавить стандартные строчки. Передаю всем привет: и вам, и девочкам, и мадам Муратовой с Гуляевой, и всем остальным, если кого-то забыла. Ну можете, кстати, мадам начальнице привет от меня передать, если язык повернется такое сказать.

Всех обнимаю, целую, люблю. Ну если не всех, то через одного точно.»

София еще раз перечитала письмо и осталась вполне довольна его содержанием.

«Да, жаль, конечно, что я не увижу реакции бабы Ани на этот текст, равно как на предыдущий, но все равно, хоть какое-то развлечение в моем невеселом положении», – подумала девушка. София уже не узнала то, что на это письмо классная дама отреагировала более равнодушно, чем на первое, хотя в глубине души тоже попереживала на тему, где она упустила Софию.

28 апреля.

София с самого утра вспоминала о своем прошлом: матери, отце, Ване, Алексее. Всех их не было уже в живых. Это только расстраивало девушку, хотя, казалось, она уже смирилась с этой утратой.

«Из вас всех в живых осталась только Соня…» – думала девушка, – «Интересно, надолго ли? А то, может быть, при родах помру, про Гельфман же рассказывали товарищи по кружку…»

Эти размышления прервал звук открывающейся двери.

«Что им от меня надо?» – подумала девушка.

В камеру вошел жандарм с чернильницей и листом бумаги.

– Значит так, – начал он, – Скоро ты из крепости убудешь, так что если есть желание – можешь прошение о помиловании написать. А вдруг повезет и отправишься не в вверх по Неве, а на Сахалин, например.

– Не считаю нужным, – ответила София и подумала:

«Все равно это прошение не удовлетворят, зато унижаться только. Да и на Сахалине тоже не сказка, хотя, может, несколько получше, чем на Ладоге. И вообще, вся эта переписка – дурной тон, как говорили товарищи из Петербурга. Толку ноль, зато опозоришься на всю столицу, видите ли, не хочет Сонечка в Шлиссельбург, одумалась, решила попросить о милости. Знаем мы эту царскую милость, рассказывал Алексей, с примерами и конкретными людьми…»

– Упрямая, однако, – сказал жандарм, – Тебе уже повезло один раз, когда высшую меру вечной каторгой заменили, а второй раз может не повезти. Пиши, потом жалеть будешь.

«Где-то мы это уже слышали», – подумала София, вспоминая прошлую весну и то, как она не хотела ничего писать, узнав о том, что ей дали 5 лет каторги, и ответила:

– Я свое решение не переменю, писать ничего не буду.

«Тоже спорный вопрос, кому повезло, мне или Алексею»,– подумала София.

– Как хочешь. Начальник дал разрешение на еще несколько писем, можешь хоть близким написать. Ну или, если передумаешь, прошение на Высочайшее имя пиши, – сказал жандарм и вышел.

Немного подумав, София решила написать письма матери Алексея и Бирюковым.

«Здравствуйте, мама! Это Соня. Пишу вам снова. Ситуация немного изменилась, приговор был смягчен, так что я поеду к черту на рога, а именно, на Ладожское озеро, отбывать вечную каторгу. Письмо это последнее, совсем скоро всю переписку запретят, и я не смогу вам ничего написать. Поэтому шлю вам свой привет и наилучшие пожелания».

Письмо Бирюковым было аналогичным, только более сдержанным в выражениях. София попросила Георгия Сергеевича с женой позаботиться о ее детях и вырастить их достойными людьми.

Оба письма дошли до своих адресатов, старушка-мать была очень растрогана письмом и сожалела, что больше не сможет увидеть свою практически дочь, а Бирюковы вздохнули, что все вышло именно так и они отдали Софию в Смольный и тем самым подтолкнули ее ко всему тому, что произошло.

Закончив письма, София снова погрузилась в воспоминания. Вот они с Иваном катаются на коньках, вот идут, держась за руки, по парку.

– Ну что, написала? – вернул в реальность девушку голос жандарма.

– Да, вот письма, – ответила София.

– А прошение?

– Я своего мнения не изменю, писать не буду, – стояла на своем девушка.

Жандарм забрал письма и ушел, а София снова погрузилась в воспоминания.

29 апреля София почувствовала вдруг странные ощущения в организме.

«Сегодня?» – пронеслось в голове девушки, – «Так вроде рановато еще».

София подошла к двери и постучала:

– Мне бы к доктору, рожу сейчас.

После этой реплики открылась дверь и жандарм повел Софию к врачу.

– Ну что, ложная тревога, – сказал девушке врач, – Показалось вам, еще рано.

В сопровождении жандарма, тяжелой походкой София медленно пошла обратно, в камеру.

«Показалось, значит…» – подумала она, – «А вдруг это уже первый звоночек, вроде, привет тебе, Сонечка, от твоей головы, поехала крыша и на прощание платочком машет?»

Эта мысль совершенно не понравилась девушке, поэтому она решила выбросить ее из головы подальше.

«Все нормально, говорят же, что такое иногда бывает. Ну повернулся малютка как-то не так, а я сразу подумала о другом», – решила девушка.

Вдруг вдали в конце коридора София увидела открытую дверь. Мысли в голове спутались, чувства взяли верх над разумом и, со всей силы толкнув в грудь жандарма, девушка побежала к выходу. Тот слегка оторопел и только спустя пару минут бросился ее преследовать.

София выбежала во внешний двор тюрьмы.

«Куда теперь дальше?» – пронеслось в голове девушки. Увидев в стороне запертую дверь, София смекнула – наверное, ей туда.

– Смотри, по ногам ей стреляй, на поражение нельзя, – услышала София и вдруг вспомнила, что охрана вооружена.

«А вдруг в малютку попадут?» – вдруг подумала девушка, – «Нет, нельзя, такой шанс выпадает раз в жизни».

София подбежала к двери и со всей силы навалилась на нее. Неплотно закрытая дверь поддалась сразу.

Оказавшись на открытом пространстве, София растерялась – девушку привезли в крепость уже по темноте, и дорогу она не знала – тюремная карета не имела окон. Решив, что надо где-то спрятаться и переждать, София побежала в сторону Васильевской куртины, однако, сил оставалось все меньше и меньше, а еще надо было как-то перебираться через Неву.

– Остановись и сдавайся, – услышала девушка реплику одного из солдат, поднятых по тревоге. Поняв, что дело весьма серьезно, София прибавила скорость.

«Сейчас точно помру», – подумала она, – «Зато хотя бы на полусвободе».

Раздались несколько выстрелов. Пули пролетели мимо, однако, одна слегка зацепила кожу ноги. От неожиданности София остановилась. Вскоре к ней уже подбежали солдаты, повалили на землю, заломили руки за спину и повели обратно.

«Что же вы делаете, изверги, я беременная», – думала София по дороге в бастион. Девушке хотелось хоть вполглаза посмотреть на окружающий пейзаж и голубое небо, однако, в полусогнутом состоянии это было сделать проблематично.

«Что же теперь будет?» – не на шутку испугавшись, подумала София, очутившись уже в бастионе в полуподвальном помещении и в наручниках.

По предположениям девушки, прошло уже больше часа. За это время к ней пришел доктор, осмотрел небольшую ранку, наложил повязку.

– Что же ты так, о ребеночке не подумала, – недовольно сказал он, – А если бы на поражение стреляли? Не успели бы прокесарить, и сама бы померла, и малютку на тот свет отправила.

Доктор ушел, а Софии действительно стало плохо от мысли, что все могло произойти именно таким образом. Проревев полчаса, девушка с трудом успокоилась.

Тем временем, начальник охраны устроил разнос своим подчиненным.

– Это что такое? Почему порядка нет никакого? Двери нарастопашку, калитка легко выбивается силами женщины, у половины караула ружья не заряжены? Значит, кто хочет выходи и беги? Скоро никого у вас не останется, если будете и дальше продолжать в том же духе. Тогда сами пойдете занимать пустые места в освободившихся камерах.

Закончив свою речь, полную критики, начальник сказал:

– Значит, вашу поднадзорную к вечеру вернуть обратно в камеру, по коридорам водить только в наручниках, да и вообще, никуда чтобы не выводили, все вопросы решать на месте. Надеюсь, все понятно.

До вечера София успела раз восемь поплакать и успокоиться. Девушка не знала, что ей ждать, поэтому находилась в постоянном ожидании, прислушивалась к шагам – не идут ли за ней. Наконец, дверь открылась. София увидела двух жандармов.

– Чего пялишься, пошли, – сказал один из них.

Девушку привели обратно в камеру. Закрылась дверь.

«Неужели наручники не снимут?» – подумала она, – «И куда мне жаловаться тогда?»

Пока София размышляла на тему, что же ей делать, открылась форточка двери, и раздался голос:

– Руки.

Не поняв, что имеется в виду, София пропустила эту реплику мимо ушей.

– Руки в форточку выставь, или не хочешь браслеты снимать? – услышала девушка насмешливый голос, – Ну не хочешь и не надо, нам же спокойнее.

«А не судьба сразу сказать все понятно?» – подумала София и выставила руки в форточку.

30 апреля.

София плохо спала всю ночь. Ей снились кошмары, половина из которых заканчивалась смертью девушки. Проснувшись утром, София решила взять в библиотеке несколько новых книг. Каково же было удивление девушки, когда ей в этом было отказано.

– Все, начиталась. Не положено больше. Скажу даже так – пришла команда те книги, что уже взяты, обратно забрать, – сказал жандарм.

София расстроилась – так бы она хотя бы по пятому разу прочла ненавистного Пушкина или надоевшего Державина, а так осталась вообще наедине сама с собой.

– Ничего-ничего, привыкай, в Шлиссельбурге ничего, кроме Библии, не дадут читать, – сказал жандарм, – Набегалась вчера, на всю оставшуюся жизнь должно впечатлений хватить.

Решив, что раз с книгами не получилось – можно попробовать разнообразить свой день иначе, София попросила разрешения сходить к врачу, чтобы тот посмотрел ее ногу. Однако, и в этом девушке было отказано.

– Доктор сказал, что нет ничего страшного, повязку менять не надо, так что несколько дней можно ничего не трогать, – сказал жандарм, – Не прошел номер, сиди спокойно.

Огорченная София украдкой постучала тому самому соседу сверху. Однако, тот простучал, что его переводят в Забайкалье, поэтому больше они не смогут общаться. Окончательно расстроившись, София легла на кровать и уставилась в потолок.