Текст книги "От маминой звездочки в государственные преступницы (СИ)"

Автор книги: Марфа В.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

Увидев комнату, которая когда-то была кладовкой, а, по-видимому, незадолго до приезда Софии туда перетащили кровать и тумбочку, девушка вообще обрадовалась.

«Отдельные хоромы», – подумала София, – «Не буду никого хоть видеть, буду жить здесь одна, спокойно. Хотела Анютка сделать мне хуже, а сама, не понимая этого, только лучше мне сделала».

Обосновавшись в этой каморке, София успокоилась и легла в постель.

В ближайшие дни девушка узнала, что и Елагиной пришла амнистия, а отец, немало разозленный поступками своей дочери, снова отправил ее доучиваться в Смольный.

«Надо будет на днях с Эми амнистию хоть отпраздновать», – подумала София.

«Да, в мире с Анюткой жить, наверное, невозможно. И простить то, что она сделала, просто невозможно. И даже забыть это нельзя. А вдруг бы амнистия не пришла и я бы до сих пор была в застенках?» – думала София.

В один из дней, так и не сумев заснуть от обиды, София вдруг встала с постели и пошла в дортуар выпускного класса будить Катерину Никонову, главную хулиганку класса.

Прокрутившись с боку на бок в постели без сна немало времени, София решила разбудить Катерину Никонову, чтобы с ней немного переговорить.

– Катя, просыпайся, – сказала шепотом София.

– Совсем с ума сошла? Тебе чего надо? Сейчас на шум баба Аня придет, – услышала она в ответ.

– А ты не шуми. Давай немного поговорим.

Девицы прошли в умывальную.

– Так чего же тебе понадобилось посреди ночи? – спросила Софию Катюшка.

– Кать, я же правильно все помню, ты нашу немку не любишь?

– И что из этого? Будить теперь меня только ради того, чтобы это спросить? – недовольно ответила Катюшка.

– Кать, ну ты же понимаешь, к чему я. Ты же эксперт во всяких шалостях, гадостях, посоветуй мне немного, помоги хотя бы советом. Я никак не могу свою обиду забыть. На Анечку нашу дорогую.

– А кто же мне в прошлом году говорил, что я сама виновата, когда я стояла в углу в коридоре, когда меня Пуф наказала? Кстати, учти, вероятность того, что она тебя вычислит, очень высока. Так что готовься к тому, что запрет она тебя где-нибудь в кладовке, – пошутила Катерина, – Ну или что-нибудь еще придумает.

– Катюха, ты уж прости меня, за прошлый год, сказала не подумав, – ответила София, – И помоги мне, пожалуйста, а то идей ноль.

– Так ты что, прямо сейчас собралась действовать? – удивилась Катерина.

– А когда же еще? Сейчас самое время. Так поможешь мне?

– Ладно, помогу. Ты что хотела бы сделать?

– В том то и проблема, что не знаю. Гадость хочу сделать бабе Нюре. Из головы не выходит она у меня. Ложусь спать – и только об этом и думаю.

– Может быть, углем ручку двери намазать? Утром она будет открывать дверь и испачкается, – предложила Катерина.

– Можно. Только хочется еще что-нибудь сделать. Чтобы меня хотя бы отпустило, а то ты не представляешь, насколько мне плохо, – сказала София, начала вспоминать месяцы, проведенные за решеткой, и заплакала.

– Тише, тише, ты сейчас всех разбудишь, – начала успокаивать девушку Катерина, – И тогда точно ничего не сможем для Пуф сделать. Давай тогда дверь ей заклеим? Я знаю, где клей найти.

– Хорошо, – ответила София, – Катюша, спасибо тебе огромное, я не представляю, что делала бы без тебя. Сейчас пойду и все сделаю, как мы обсудили. Не волнуйся, если что – про тебя ни слова ни скажу, буду молчать как рыба.

– Сонь, ты чего? – удивилась Катерина, – А меня с собой разве взять не хочешь? А то вдруг не справишься?

Катерина и София тихонько вышли из дортуара в коридор.

– Смотри, ты сейчас идешь в кочегарку за углем, я – на чердак за клеем. Сильно не шуми. Встречаемся в вестибюле, пойдем немке гадость делать, – сказала Катерина.

Спустя минут десять выпускницы встретились в вестибюле.

– Значит так, шуметь по минимуму, если что – друг друга не выдавать, хорошо? – сказала Катерина. София с готовностью с ней согласилась.

Девицы пошли к комнате мадам Пуф. Осторожно приоткрыв дверь в комнату, Катерина намазала ручку со стороны комнаты углем, однако, выронила его. Уголек покатился вглубь комнаты, однако, не разбудил немку. А, может быть, она что-то услышала, но ничего не поняла.

– Пронесло, – шепотом сказала Катерина и все так же тихо закрыла дверь, – Сонь, давай клей.

София осторожно передала компаньонке банку с клеем. Катя аккуратно полила дверной стык клеем, не забыв замочную скважину, и сказала Софии:

– Теперь все. Завтра с утра будет весело.

– А зачем тянуть до завтрашнего утра? У меня тут одна идейка появилась, надо будет только чуть-чуть подождать, пока клей высохнет.

Спустя минут десять София сказала подруге:

– Итак, представление начинается. Если боишься – лучше отойди подальше, а то мало ли что… Надеюсь, клей нас не подведет.

София начала стучать в дверь мадам Пуф, а потом крикнула, постаравшись максимально изменить голос:

– Бандиты! Убивают! Помогите!

После чего девушка подбежала к Катерине, схватила ее за руку и сказала:

– Бежим, а то, не ровен час, кто-нибудь нас заметит. Надеюсь, кроме немки никто не проснулся.

Девицы прибежали в дортуар. Немного отдышавшись, Катерина сказала Софии:

– Дура ты, Соня, и шутки у тебя дурные. Я так еще ни над кем не шутила. Максимум – могла беззлобно водой облить. А ты сразу – «Убивают, бандиты!» Вдруг человека до сердечного приступа довела?

– Слушай, ты же сама согласилась мне помогать, так что не ной и не шуми. Нормальные у меня шутки. Зато хоть посмеялась и хоть маленько меня отпустило. Главное, чтобы никто не догадался, что это мы сегодня ночью так развлекались.

София зажгла свечу в умывальной. Посмотрев на себя и подругу, девушка с трудом сдержала изумление:

– Катя, смотри, на кого мы похожи! Обе, как черти, перемазались в клею и в угле. Так ладно – сами перемазались, еще и ночнушки испачкали. Надо сейчас срочно отстирывать все, а потом только спать ложиться. Иначе завтра с утра пожалеем, что все это затеяли.

София открыла кран с водой и начала застирывать пятна.

В один из первых приемных дней после того, как София снова вернулась в институт, девушку ждало неожиданное известие: к ней посетители.

«Кто же это?» – подумала она, – «Я вообще никого не жду».

София пошла в вестибюль вслед за пепиньеркой. Увидев, что к ней пришли жандармы, девушке стало дурно, начало темнеть в глазах, закружилась голова.

«Вот их я тем более не ждала», – подумала София, – «Опять забирают, что ли? А за что?»

– Не волнуйтесь так, мадемуазель, вас никто не собирается арестовывать. Просто бумагу одну подпишите.

Собравшись с духом, София начала чтение. В документе гласилось, что Собольникова София Львовна, она же Кожемякина Софья Ивановна, ввиду амнистии освобождается от тюремного заключения, однако, должна отправиться в Архангельскую губернию на поселение.

«Да, доучилась…» – подумала София, – «В институте плохо, однако, ехать не пойми куда не лучше».

– Однако, София Львовна, вот другой документ. По Высочайшему повелению вам разрешается сначала окончить учебу и только потом ехать на поселение. Распишитесь вот здесь, что вы все прочли и обязуетесь никуда не выходить из стен института, каникулы проводить здесь же, а если вдруг по каким-то обстоятельствам непреодолимой силы вам нужно будет куда-то выехать – вы сразу поставите в известность об этом полицию.

София была уже готова подписать документ, как вдруг в ее голове всплыли строчки из амнистии: «По моему приказу амнистировать Софию Собольникову по делу цареубийства от 10 декабря 1886 года, освободить от дальнейшего преследования на территории Российской империи.»

– Подождите секундочку, – сказала девушка, – Какая еще может быть ссылка, если в амнистии черным по белому написано «освободить от дальнейшего преследования на территории Российской империи.»

– Ишь, умная какая, – услышала девушка, – А про свою вторую судимость забыла? Да, повезло тебе по политической статье, однако, по уголовной пойдешь в полной мере. Да, полгода ты отсидела, но теперь должна будешь выйти на поселение. Неужели думала, что осужденной позволят по Москве разгуливать?

– Ах ты ж, Пустозвончик, жизнь мне отравляешь, – сказала София, – Сейчас еще весь Смольный об этом эпизоде узнает, вообще от стыда сгореть можно будет. Только забывать маленько начала.

– Ты не ворчи, как старая бабка, а подписывай скорее, чтобы внимание к себе не привлекать, раз так стесняешься. – услышала София, – Странная ты какая-то, одного стесняешься, второе – как великое достижение выставляешь.

«В общем, Петропавловка номер два. И что я выгадываю?» – подумала София, ставя свою подпись на документе о том, что она со всем ознакомлена, – «Сейчас наверняка снова филера приставят, ох, как же мне надоели они, слов нет».

После того, как жандармы получили подпись от Софии, что она действительно находится в институте и не нарушала предписанный режим, выходив за пределы института, жандармы пошли к классной даме.

– Знаешь, я не понимаю, а смысл нам к ней идти? – сказал один жандарм другому? – Все равно, даже если что-то и было, она предпочтет промолчать хотя бы ради того, чтобы не портить о себе мнение. Скажет «Все хорошо, не волнуйтесь» и уйдем мы обратно.

– Нам сказано, побеседовать с классной дамой, значит, будем беседовать, – ответил его напарник, – Да и, кстати, она нашу поднадзорную не сильно любит, так что вполне может рассказать что-нибудь интересное, если такое было.

Вскоре жандармы подошли к мадам Пуф.

– Здравствуйте, мадам, – сказал один из них, – Как вам, наверное, известно, одна девица из вашего класса, мадемуазель Собольникова, до окончания учебного года находится под надзором полиции. Так вот, мы пришли узнать, каково поведение нашей поднадзорной, все ли нормально, не выходила ли она в город.

– Соответствует ли ее поведение образу благородной девицы, – сказал второй и не смог сдержать смех. Почувствовав легкий толчок в бок, жандарм замолчал и добавил, – Ну она же в институте благородных девиц находится, будущая дочь Отечества.

– Или, может быть, ей пора из института в Архангельскую губернию ехать, не дожидаясь выпускного? – добавил первый.

Услышав реакцию мадам Пуф, жандарм удивленно сказал:

– Мадам, ну вы что, прямо как маленький ребенок, «я уже больше не могу», меня уже тоже преступники достали, причем, больше половины из них за годы работы я в лицо знаю, однако, работаю же как-то, – на минуту задумавшись, он продолжил, – Тогда разрешите еще раз с вашей воспитанницей переговорить, скажем ей, что такими темпами она вполне может учебу не закончить.

Мадам Пуф была не против, поэтому жандармы снова пошли к Софии.

– Мадемуазель Собольникова, нам тут ваша классная дама сказала, что ваше поведение и образ благородной девицы разнятся очень сильно, – сказал один из них.

– Так я не против, пожалуйста, пусть меня отчисляют, – сказала София, – Вообще не горю желанием в этом заведении находиться.

– А вы вообще в курсе, что если вас отчислят, то в ссылку вы поедете сразу же?

– Да в курсе, – ответила София, но руки девушки слегка выдавали волнение, – Не вижу смысла в дополнение к ссылке еще и здесь мучиться. Раньше поеду – раньше вернусь.

– Блефуете, – сказал жандарм, – Так, может быть, прямо сейчас мы вас заберем? Сначала в участок, потом через пару дней оформим все документы, и с чистой совестью поедете на Север.

– Дело ваше, мне все равно, – сказала София. Руки девица убрала в карманы, чтобы не выдавать своего волнения.

– Ладно, София Львовна, не сегодня, – сказал один из жандармов, – Заболтались мы с вами, а обойти еще не один адрес надо. До встречи через неделю.

– Ну что теперь делать будем? – сказал один жандарм другому, уже выйдя из института.

– А что делать, скажем, что есть небольшие конфликты, что вполне естественно и что поднадзорная в город не выходила и режим не нарушала. А насчет «могу», «не могу», пусть сами между собой разбираются. Охрана из Петропавловки тоже на Собольникову сильно жаловалась, говорили, что такое несчастье на их голову нечасто сваливается.

София, вернувшись в дортуар, долго не могла прийти в себя. Девушку трясло, причем она никак не могла понять, отчего это. От страха, от обиды, от волнения или от чего-то другого.

«Да что же это за такое», – подумала София, – «Выбирать не из чего. И в институте оставаться не хочу, и на Север на поселение, на неопределенный срок не хочу. Хотя, может быть, там и проще будет. Во всяком случае, сама себе хозяйка. Страшно только в неизвестность ехать. Ах ты ж, баба Аня, настучала на меня. И перед последним арестом, и сегодня. Никогда этого тебе не забуду»

– Катенька, – обратилась София к однокласснице, – Скучаешь?

– Можно и так сказать, – ответила девица.

– У меня тут одна идейка есть, я думаю, она тебе по вкусу придется, – сказала София, – В общем, Катюша, у меня такая идея, – сказала София, – Жандарм, что со мной беседовал, случайно папиросы в институте оставил, я потом подобрала. В общем, можно сейчас эти папиросы поджечь и вместо свечей в подсвечники поставить. Разумеется, не в нашем дортуаре, а в коридоре, например, в вестибюле, селюльке.

– Оригинально, – сказала Катерина, – А смысл какой? Просто, похулиганить?

– Ну да, можно и так сказать. Просто говорят, что баба Нюра наша табачный дым не переносит, можно ее позлить, – ответила девушка, – Ну сама понимаешь, у меня зуб на нее.

– Замечание тебе, поди, сделала сегодня, вот ты и завелась снова, – предположила Катерина, – Ну а что, идея неплохая, пошли.

София, у которой до сих пор сигареты были в кармане платья, шла чуть впереди, а за ней шла Катерина.

– С чего начнем? – спросила Катерина.

– Давай сначала с селюльки, – ответила София, – Ну правила такие же, если кто-то один попадется, другого не выдавать.

Катерина согласилась с этим.

Девицы принялись за работу. Зажженные свечи тушились и вынимались из подсвечников, а на их место втыкались и поджигались сигареты. Вскоре в селюльке было нечем дышать.

– Вот Анютка обомлеет, увидев эту картину. Сигареты в подсвечниках, – сказала София, – Да даже если и не увидит, будет весьма интересно.

– Да, будет интересно, – ответила Катерина, – Сонь, а как тебе в голову пришла идея папиросы забрать, что жандарм оставил?

– Не знаю, чисто машинально, решила, что в хозяйстве сгодятся, – ответила София, – Хорошо, что никто не заметил.

Девицы пошли в вестибюль и повторили там все то же самое, после чего направились в коридор. Вскоре по всему институту было нечем дышать.

– Ну что, Кать, надо в дортуар возвращаться, – сказала София, – Вот только один недостаток, провоняли мы этим табачным дымом насквозь, как бы Анютка нас не вычислила.

– Да знаешь, Сонь, она бы и без этого нас вычислила, как мне кажется, – ответила Катерина, на ходу выбрасывая вниз с лестницы скомканную пачку от папирос, – Ну ты головой подумай, кто еще, кроме нас двоих, этим заниматься будет.

– Мало ли, может, кофейницы балуются, – ответила София и засмеялась, – Да, мы с тобой недалеко от кофейниц ушли. Ну, может быть, шуточки более изобретательные.

«Даже если меня сейчас и отчислят – ничего страшного. Значит, на Север поеду. Это же не за цареубийство ссылка, там бы долго разрешение не давали на выезд, а обычное мелкое уголовное дело, «бытовуха», так сказать. Фаина с поселения за полгода вышла, возможно, и меня там долго держать не будут. Ну, может быть, чуть дольше подержат, вроде, биография плохая, но не вечность же», – тем временем думала София. Девушка даже не догадывалась, что жандармы просто пугают ее, пытаясь призвать к должному поведению. Нарушение высочайшей воли вряд ли входило в их планы, поэтому вероятность того, что Софию забрали бы в ссылку раньше окончания института, была практически равна нулю.

За разговорами София и Катерина незаметно вошли в дортуар. Там запаха табака практически не было заметно.

– Если что, будем делать удивленное лицо, – сказала Катюшка, – Будто не знаем мы, баба Нюра, кто такими глупостями недавно страдал.

– Видно будет, – ответила София, – Как ты думаешь, как скоро она к нам придет?

– Сплюнь. Не придет она, все обойдется, – предположила Катерина.

========== И снова Смольный ==========

В следующий приемный день Софии, как и в прошлый раз, сказали, что к ней пришли посетители. Девушка нехотя пошла в вестибюль вслед за дежурной. Там ее уже ждали жандармы. София расписалась в том, что не выходила за пределы института и хотела как можно быстрее покинуть их общество, как вдруг услышала обращение к ней:

– Ну что же, София Львовна, вы не можете никак успокоиться? Классная дама на вас снова жалуется.

В этот момент щеки Софии вспыхнули.

«Опять, баба Нюра накапала им на мозги, какая же Софьюшка нехорошая», – подумала девушка, – «Да сколько уже можно, невыносимо мне здесь оставаться».

– Знаете, – вдруг обратилась она к жандармам, – Поехали в участок. Не могу уже больше здесь оставаться. Оформляйте документы, и поеду с чистой совестью в Неноксу или куда там меня отправить хотели. Сколько можно удовольствие растягивать, надо отделаться от всего побыстрее да и все.

– Уверены? – удивленно сказал жандарм, – Жалеть потом не будете, что институт не окончили? Раньше, чем лет через пять, в крупные города не вернетесь. Может быть, не стоит торопить события?

– Стоит, – твердо ответила София, – Или пойдемте вместе с вами, или сейчас сама пешочком дойду, тут не так далеко, дорогу сама найду.

– Ну хорошо, пойдемте, – ответил жандарм.

Вместе с жандармами София пришла в участок.

– Вот, Петр Васильевич, привели мадемуазель Собольникову. Говорит, что хочет прямо сейчас ехать на поселение.

– Совершенно верно, я хочу прямо сейчас поехать на поселение. Не вижу смысла тянуть кота за хвост, – ответила София.

– Отведите ее в камеру, пусть посидит, подумает, а то, поди, уже все успеть забыла, прелести участка, – сказал Петр Васильевич.

Софию увели в одну из одиночных камер. Тем временем, Петр Васильевич обратился к жандармам:

– Я надеюсь, вы понимаете, что сверху было дано распоряжение, чтобы она сначала свою учебу закончила? Не знаю, конечно, зачем, но было прямое указание. Так что зря вы ее сюда привели. Ну разве что попугать если.

– А что же теперь делать? – удивленно сказал жандарм.

– Подождите немного, скоро она остынет и явно попросит вернуть ее обратно.

Тем временем, София успела остыть и немного пожалеть, что поторопила события.

«Но все равно, просить вернуть меня в институт не буду. Пусть все будет, как будет, не мне решать», – подумала девушка.

Жандармы ждали уже немало времени, но заветного стука с просьбой отвести ее к следователю из камеры Софии не было слышно.

– Так что, на ночь пусть остается? – спросил один из жандармов.

– Нет, приводите обратно, – сказал Петр Васильевич.

София снова оказалась в кабинете.

– Ну что надумали, София Львовна, может быть, решение свое поменяли, – услышала она.

– Нет, я своих решений не меняю.

– Тогда документ пишите. «Прошу разрешить мне поехать в ссылку до окончания института».

– Этого я тоже писать не буду.

– Знаете. София Львовна, вы только людей от дела отвлекаете. В общем, все, аттракцион окончен, сейчас возвращайтесь в институт и учитесь там до конца года.

– Все с вами понятно, – сказала София, – Это еще одна из частей вашего плана, продержать меня почти год в Смольном, под благовидным предлогом, а на самом деле, чтобы причинить дополнительные неудобства. И прекрасно я понимаю, что не из-за какого-то мелкого уголовного дела вы так поступаете, а все потому, что амнистия по первому процессу пришла, сделать ничего нельзя, а очень хочется.

– Выбирайте выражения, мадемуазель Собольникова, – услышала девушка, – Всего хорошего.

Софию жандармы снова вернули в институт. Девушка была очень зла. И на мадам Пуф – за то, что она в который раз сдала ее полиции, на этот раз рассказав о ее поведении в институте, и на жандармов, которые не могут отправить ее на Север раньше срока.

«Может быть, это и к лучшему, но меня ситуация очень сильно напрягает», – подумала София.

Тем временем, вдали уже виднелся Смольный. Жандармы отвели Софию к мадам Пуф и сдали на руки со словами:

– Все, мадам, теперь ваша очередь с ней мучиться нянькаться.

– Ну что, Анна Игоревна, сдали вы меня уже в который раз, – сказала София, когда жандармы ушли, – Рассказали в деталях о моем поведении. Но вот незадача, меня даже на Север отправлять раньше срока не хотят. Говорят, сиди в Смольном и не выпендривайся. Так что не отчисляют меня никак отсюда, как бы вам этого не хотелось. Да и я бы с удовольствием освободилась из этого гадюшника, который почему-то называется институтом благородных девиц. Это же насколько благородно, забыв о престиже заведения пытаться сдать свою же воспитанницу полиции. С кого же бедным девицам пример брать, как не с классной дамы. Ума не приложу, что бы мне такое сделать, чтобы отчислили побыстрее.

Прошло немногим больше месяца с момента побега Софии. Девушка уже забыла и разговор с мадам Гуляевой и мадам Пуф, события в полиции, однако, одно обстоятельство напомнило девушке о том, что не все так просто.

«Регулы пропали. Все, как опытный человек с огромной долей вероятности могу сказать, что скоро родится еще одна будущая сирота», – подумала София, – «Как же я теперь после окончания института с младенцем буду прятаться?»

В этот момент в голове девушки пронеслась одна страшная мысль: можно заварить и выпить травку и все, проблема решена. Однако, София сразу вспомнила рассказы Эмилианы про то, как женщина в госпитале умирала от кровотечения как раз по этой причине.

«Нет так нельзя. Во-первых, можно самой умереть, в практике Эми таких случаев было немало. Во-вторых, травку надо в городе брать. В аптеке, или у цыган, но явно не в институте. Да и, в-третьих, это грех большой, нельзя. И без того нагрешила немало. Ладно, дал Бог зайку, даст и лужайку. Не только от нас в этой жизни что-то зависит», – подумала София.

Однако одно воспоминание сильно мучило девушку и не давало ей жить спокойно. София жалела, что изменила памяти Алексея и согласилась на предложение Сергея.

«Все равно же амнистия потом пришла», – думала девушка, – «Ну подумаешь, на месяц бы дольше посидела в крепости, даже если бы и в Шлиссельбург успели отправить, то вернули бы обратно. Зато не опустилась бы так низко. Но я же не знала, что амнистия будет, а отправляться за решетку так надолго, ясно дело, совершенно не хотелось, вот и поступила так».

Мысли на эту тему никак не отпускали девушку и все повторялись в голове снова и снова.

«Ладно, Геннадий, доктор наш, тут все нормально. Взаимные чувства, ну пусть не в браке, но хотя бы все более-менее пристойно. Но Сергей… И еще же один эпизод был».

София вдруг вспомнила один случай, который всячески вытесняла из своей памяти и пыталась забыть. Однажды ночью девушка, будучи в расстроенных чувствах после недавнего эпизода с Сергеем, никак не могла заснуть. София лежала, плакала и называла себя падшей женщиной. Девушка подошла к окну, открыла его и долго смотрела в него, наслаждаясь свежим ночным воздухом, который манил ее к себе. София вспомнила, как на первом году обучения она частенько вылазила в окно. Не в силах противостоять соблазну, София накинула на себя шаль и осторожно спустилась в сад.

«Поймают жандармы – значит, так мне и надо», – подумала девушка и вышла за пределы института.

За забором дышать Софии стало гораздо легче. Девушка смотрела на ночное небо и вспоминала счастливые эпизоды своей жизни. Но ни один из них не был даже отдаленно связан со Смольным. Это расстроило девушку еще больше.

Размышления Софии прервал голос жандарма.

– Камелия? – спросил он и засмеялся.

София испуганно молчала, девушка не знала, как реагировать. Еще двадцать минут назад она думала, что если заберут жандармы – значит, так ей и надо, а сейчас очень жалела о своем необдуманном поступке с побегом.

– Да шучу я, расслабься, – сказал жандарм, – По тебе видно, никакая ты не камелия. Не дотягиваешь уровнем до нее. Работаешь?

«За проститутку меня принял», – подумала София, – «А что, я и есть проститутка, после того случая с Сергеем».

– Да, – ответила она.

– Билет с собой?

– Дома забыла.

– Тогда скидочку делай.

На полутемной улице было не заметно лицо девушки, поэтому жандарм не понял, кого он принял за девицу легкого поведения, иначе бы привел ее в участок и получил бы повышение по службе. Так что совсем скоро София в совершенно убитых чувствах возвращалась в институт, зажимая в руке совершенно ненужные ей деньги.

Осторожно вернувшись в дортуар, София, незамеченная, легла в постель, но заснуть не могла. Девушка никак не могла простить себе этот эпизод.

«Не могла Пуф войти в дортуар и поймать меня, когда я вылазила в окошко», – подумала девушка, – «Вечно она приходит, когда не надо, а когда надо – не приходит. А теперь я точно порочная женщина. Нельзя мне сбегать из института, никогда, ни при каких обстоятельствах».

Со временем София загнала этот эпизод в самые дальние уголки своей памяти и старалась больше никогда не вспоминать его.

Окончив воспоминания, София чуть не плакала.

«Даже не знаю, кто отец ребенка. Что я ему или ей скажу, когда он родится? Что мать сама не знает, от кого он? Что есть целых три кандидата на роль отца?» – думала девушка, – «Может быть, потом что-нибудь придумаю, а сейчас даже не знаю, что и делать».

Немного успокоившись, девушка решила обратно загнать этот случай вглубь своей памяти и не вспоминать больше никогда.

– Соня, принимай гостя, – услышала София и сразу поняла – это Эмилиана.

– Всегда рада гостям, – улыбнулась она, – Проходи, садись. Обстановка скромнее, чем у вас, но зато отдельная спальня. Прямо как в богатом доме.

Девушка засмеялась.

– Пришла к тебе фокусы показывать, – услышала София и удивленно спросила, – Эми, а что это?

– Ее Величество Наливка. Ну, у тебя здесь и пусто. Ни кола,ни двора,ни стола,ни стула. Это ничего страшного,будем по-восточному чаевничать. И, кстати, рюмок тоже нет. Будем пить из кружек, свою я принесла, а у тебя есть, – сказала Эмилиана.

– Да, у меня обстановка скромненькая, зато все мое, – улыбнулась девушка, – Не то, что в дортуаре. Казарма, не иначе. Кстати, можно и не по-восточному садиться, плюхайся на кровать, немка не придет, не должна. Она этот уголок двадцатой дорогой обходит, а будить меня пепиньерка приходит, – София засмеялась, – И комната у меня отдельная, охрану, как принцессе Датской в прошлом году чуть было не приставили, в общем, на особом положении я тут сижу.

София села на кровать.

– Я бы хотела вместо чучела тетради свои спалить, да не время еще. Вот окончу учебу, и перед поездкой в Архангельск все сожгу к чертовой матери. Откуда ты папиросы берешь? Приносит кто-то или иначе появляются?

Девушка достала из тумбочки кружку и сказала:

– Да будем праздновать, обязательно. Это я что-то растерялась, задумалась. Бывает со мной такое в последнее время.

Девушка взяла в руки кружку:

– Да, за здоровье Анютки и за ее прекрасную мысль отселить меня. И как она так удачно придумала? Сказать честно, я была уверена, что за тот монолог мне попадет, а вон как все обернулось. Вместо проблем личную комнату получила.

София задумалась, потом взяла в руки бутылку и плеснула еще понемногу в кружки.

– Ну а теперь второй тост. За чудесное освобождение и за амнистию, – сказала девушка, выпила содержимое кружки и добавила, – Эми, как хорошо, что амнистия пришла. Я же была в полной уверенности в том, что на ближайшие пятнадцать лет в Шлиссельбург поеду, уже настраиваться начала. А тут раз, как обухом по голове, амнистия.

Девушка взяла в руку сигарету, закурила.

– У меня же летом дебют чахотки был… Так плохо было, я почти все время, что была у матери Алексея в деревне, проболела. Лежала с температурой, с бредом, встать не могла, помирала уже. Чудом все обратно ушло. Геннадий, доктор наш, сказал, что это заключение в Петропавловке на меня так повлияло. У меня же мама болела чахоткой, видать, в детстве от нее заразилась, а после крепости все так вылезло.

Докурив, София продолжила:

– Однако, не померла, надежда еще есть. Ну что, третий тост теперь? За тех, кто не дожил до амнистии. За Марию Михайловну, Алешеньку и остальных.

Услышав то, как отзывается о событиях 10 декабря Эми, как хвалит ее, София удивилась.

– Эмилиана Николаевна, а не хватит ли нам праздновать? – сказала она. Потом подумала и добавила, – Да нет, не хватит, когда еще будет такая возможность, тихо и спокойно посидеть в Смольном, поговорить.

– Да, Эми, может вышли бы мы, а может, и нет, – сказала девушка, – Я со своей наследственностью могла бы и не дожить, здоровье не то.

После четвертого и пятого тоста, София ответила на реплику Эмилианы:

– Ну как сказать, наливочка вроде и слабенькая, а все равно пьянит. Да где же бы ты коньяк взяла, мы же в институте благородных девиц находимся, по сути, в тюрьме, хорошо, что наливка нашлась.

Разлив остатки наливки по кружкам, София сказала:

– Да, Эми, за наше женское счастье. Чтобы еще встретились на нашем пути достойные люди, чтобы можно было замуж выйти и деток родить.

Поставив на пол пустую бутылку, девушка сказала:

– В принципе, спирт есть в лазарете, это я точно знаю. В дальнем шкафчике, на второй полке. Своими глазами видела. Ну или на кухне можно что-нибудь поискать, там чего только нет. Тебя как, взяло или ни в одном глазу? У меня, конечно, слегка перед глазами поплыло, но не сказать, чтобы сильно. Можно и по институту прогуляться.

– А почему ты должна поехать в Архангельск? – услышала София.

– Ну как же, разве ж ты забыла, что мадемуазель Собольникова, которая на самом деле уже незнамо сколько времени не мадемуазель, а распутная женщина, не только политическая, но и уголовница. За эпизод с Аленушкой в Петропавловке я поеду, жандармы не так давно обрадовали. Вот же как получается, амнистия пришла, а они, зная все это, из уголовной статьи хотят как можно больше выжать, чтобы жизнь медом не казалась. Так что поедет Соня в ссылку на Белое море, к волнам и чайкам, на неопределенный период времени.

Девушка вздохнула:

– Меня ведь психиатр перед судом не осматривал, заключения своего не давал, а я явно не в себе была. Суд так быстро провели, я глазом моргнуть не успела. Не возили меня туда, а пока я свои шесть суток в карцере сидела, уже и приговор состряпали. Полгода заключения. Это уже потом в Москве выяснилось, что к тем самыми шести месяцам потом еще и высылка подальше от приличных людей полагается, не все так просто. Обжаловать бы все это, по хорошему, да поздно уже, наверное, ничего не докажешь. Я ведь сейчас, к счастью, в полном рассудке, скажут, и тогда такой же была. Сразу надо было все делать. А Аленушке, видать, высокопоставленные родственники помогли все быстро сделать. Хорошо еще судья адекватный попался, полгода всего дал, а не пять лет, как имел полное право. Так что Смольный – не последний этап моих мучений перед тем, как я полностью свободной стану.