Текст книги "От маминой звездочки в государственные преступницы (СИ)"

Автор книги: Марфа В.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

– Мама, давайте я обед приготовлю, а вы сядьте отдохнуть, – однажды сказала София.

– Сонечка, ты же гостья в нашем доме, нельзя так делать. Ляг, полежи, отдохни. Я представляю, что ты пережила и в крепости, и когда из-под конвоя сбегала, и пока до деревни дошла. Больше недели пешком шла, босиком, нездоровая, полуголодная. Мне до сих пор на твои руки тяжело смотреть.

– Не волнуйтесь вы так, мама, все нормально. Я уже давным-давно отдохнула и в норму пришла.

– Нет, я не могу, чтобы ты сейчас что-то делала. Я же помню тебя прошлым летом, красивая молодая женщина. А сейчас что, особенно когда ты только пришла… Покойников в гроб краше кладут. Отдыхай, не думай ни о чем.

Конечно, Софии было очень приятна эта забота, которая напоминала ей те далекие и счастливые времена, когда вся семья была в сборе, однако, девушка понимала, что остаться надолго она здесь не может.

«Прямо как моя мама, похожа очень. Однако, до зимы надо найти себе что-то», – думала она, – «Ох, вот как ни тяжело это осознавать, но, похоже, придется в Смольный возвращаться. Под чужим именем. Там будет и крыша над головой, и питание, и более-менее спокойная жизнь».

21 июля.

София решила выйти из дома, чтобы немного погулять по саду. После встречи с Фаиной, девушка, в основном, гуляла в глубине огорода. Среди яблонь и кустов вишни девушку было бы не видно а, на самый крайний случай, можно было бы присесть на землю, чтобы стать совсем незаметной. За прошедшие дни ранки на руках успели покрыться корочкой, нога тоже начала заживать, поэтому девушка могла не бояться того, что занесет инфекцию. Погуляв по огороду, София планировала вернуться обратно в дом. Однако, голоса вдалеке заставили ее насторожиться. Девушка прислушалась и поняла: в палисаднике обсуждают именно ее.

– Ивановна, ты вот неграмотная, газеты не читаешь, а мне тут что рассказали… Твоя невестка сбежала во время этапа и в Неве утонула.

– Да ты что, – удивилась Мария Ивановна.

– Давно уже, кстати, наверное, месяц назад, – сказала вторая соседка, – Ох, Ивановна, жалко мне так тебя, с сыном такое несчастье, с невесткой тоже не повезло. Ну ты не переживай, с остальными детьми все хорошо будет. Главное, в столицу их не отпускай, чтобы не о том думать не начали.

– Да не отпущу я их никуда, пусть в деревне живут, – сказала Мария Ивановна.

Постепенно разговор перешел на тему урожая. София перестала прислушиваться и прошла в дом.

«Опасно в деревне находиться», – подумала она, – «Лишь бы все обошлось, пока я тут нахожусь, потому что в Смольный слишком рано возвращаться совершенно не хочется. Я столько времени на воле не была, что просто преступно было бы сокращать себе счастливые деньки. А если вдруг не получится туда пристроиться… Попробую за границу сбежать, авось повезет?»

22 июля.

София ходила по дому и не знала, чем заняться. В палисаднике снова собрались соседи, и София не хотела выходить из дома – вдруг они зайдут во двор. Девушка ходила кругами по дому, а потом решила внимательно осмотреть ту комнату, в которой ей постелили. Это был просторный зал. В зимние вечера семья собиралась в этом зале и проводила время за разговорами, пряжей, а летом он частенько пустовал. Нередко глава семейства с детьми оставался ночевать в поле, поэтому Мария Ивановна и София оставались в доме одни.

София прошла по дому, тихо разговаривая сама с собой – этот момент у нее никак не проходил с момента заключения в Петропавловской крепости, так же как и случайно проскальзывающие слова по фене.

«Вот в институте бы случайно не ляпнуть что-нибудь подобное», – думала девушка, – «А то скажу что-нибудь по фене и все, Анютка сразу догадается, если при ней сказать. Хотя Фаина же периодически ботала по фене и ничего, все это игнорировали».

– Вот сенки, Сонечка, – сказала сама себе София, – Кроватка, на которой никто не спит, сундук с какими-то старыми вещами, вешалка… Вот кухня… Русская печка, стол, буфет, красный уголок с иконами, кровать, на которой Мария Ивановна частенько спит.

София прошла дальше.

– Зал или большая комната, кому как больше нравится… Стол, стулья, лавки, комод, шкаф, этажерка, моя постель в углу… Мама предлагала в сенках постелить, я отказалась, так как жарко было бы, лето все-таки. На полу прохладнее, да и не жестко совершенно спать, перина мягкая. Вроде семья и небогатая, а кровати есть, не у всех такое встречается… – тихо сказала София, – Вот первая комната, Марии Ивановны с супругом. Простенько все, две кровати стоят и все. Вот детские, в каждой по три кровати. Между комнатами – еще одна печка, чтобы тепло было… Хороший дом, небольшой, но уютный. Вот только книг нет, это очень плохо, мне даже почитать нечего.

Девушка осторожно выглянула в палисадник через одно из окон – вдали все равно виднелись фигуры.

«Ладно, лягу спать», – подумала София, – «Надо набираться сил, еще неизвестно, как в город поеду и как меня Москва встретит… Может быть, снова придется идти пешком и спать где попало».

Девушка легла отдыхать.

– Бедная Соня, ну вот что за жизнь такая, руки перестали болеть – уже на седьмом небе от счастья, – сказала девушка, – А где же надежды на светлое будущее, мысли, как дальше жить? Нет никаких мыслей, только три желания: пожрать, поспать и не сдохнуть.

23 июля.

В деревне Софии было скучно. Девушка очень хотела пойти куда-нибудь погулять, но постоянно боролась с этим желанием – ее никто не должен был видеть. Поэтому София, в основном, проводила время в доме или в саду.

После завтрака девушка немного походила по дому, поразглядывала интерьер, а потом снова легла.

«Все равно больше заняться нечем», – подумала девушка, – «Мама пирожки печет, а помогать ей не разрешает».

Вскоре Мария Ивановна позвала Софию на кухню пить чай. Поговорив за чаем некоторое время, старушка ушла во двор, а София осталась одна.

«Тоже, что ли в огород выйти, на теплой земле полежать?» – подумала София.

Девушка прошла в сад и легла между кустами вишни. Таким образом, она была и в тени, чтобы не напекло солнце, и на воздухе.

«Хорошо на улице», – подумала София, – «А вот как вспомнишь, что 15 с половиной лет присудили, сразу плохо становится. Опять это воспоминание в голову пришло, как бы уже от него избавиться».

София попыталась вспомнить недавние дни в деревне, но мысли все равно лезли в голову.

«Приготовили с Алешенькой нитроглицерин. Бракованную версию выбросила в дальнем углу двора Смольного и взрыв устроила. Эми обо всем догадалась и неодобрительно на меня потом смотрела. Поездка на поезде в столицу, какая-то конспиративная квартира, взрыв, я даже не думала, что такой силы будет. Потом бежала со всей силы без оглядки куда-то, не знаю куда, боялась, что взрывной волной заденет, и мы вместе с ребеночком погибнем. Хорошо, что я ничего не видела, что от кареты осталось, а то бы еще снилось потом наверняка…» – София посмотрела в небо, – «А потом увидела, что Алешеньку с Емельяновой арестовывают из той самой квартиры… Возвращалась на поезде в Москву, всю дорогу плакала, добренькие соседи по вагону утешали, что третью преступницу обязательно скоро найдут и арестуют… Однако, я еще почти два месяца пряталась.»

Становилось жарко, поэтому София решила перебраться поглубже в тень, под яблоню.

«А дальше то что делать? Сначала понятно, надо как-то обосноваться в Смольном, переждать… Но дальше бездействовать нельзя. Иначе получится, что я только зря во все это ввязалась и зря чуть было под высшую меру не пошла. Наверное, придется свой какой-то кружок создавать. Надо только с концепцией определиться, чтобы не зря все было. А что, времени на раздумья еще достаточно», – София улеглась поудобнее, – «Но вот только надо помнить, что если организатора кружка арестуют, а особенно с моим прошлым, то это уже будет точно конец. Не выйду больше из застенков Третьего отделения никогда.»

От этих мыслей настроение девушки окончательно испортилось.

«А что поделать?» – подумала София, – «Тут только остается выбирать, что мне важнее, продолжить то, чем занимался мой бедный тятенька или устроить себе тихую, мирную и спокойную жизнь. Наверное, первый вариант лучше. Я этого хотела и я должна закончить то, что начала. Ну если не закончить, то сделать все, что от меня зависит».

24 июля.

София, несмотря на то, что постоянно пыталась выбросить все воспоминания из головы и просто наслаждаться деревенской жизнью, все время постоянно в голове прокручивала воспоминания из недавнего прошлого. Они никак не хотели отпускать девушку и постоянно напоминали о себе. На этот раз в голову девушки пришел Смольный.

«Вот я пришла позже с выходных, поругалась с Анюткой и сказала, что зря меня Георгий Сергеевич привел сюда практически с панели. А еще, как-то, меня по ошибке на каникулах в участок забрали, еще вместе с Эми в камере сидели, и я потом несколько дней во время учебы прогуляла. Баба Нюра тоже злилась сильно. Да сколько раз я с Анюткой ругалась, не пересчитать…» – София прошлась по огороду и села между грядок с огурцами и рядами капусты, – «Нет, это плохое воспоминание, не хочу вспоминать Смольный.»

Однако следующее воспоминание, которое пришло в голову, Софии тоже не понравилось.

«Первая смена приговора… Я, уже практически на сносях, узнаю, что высшая мера заменена пожизненным заключением. Просидела тогда до утра в шоке и без сна… Потом вторая смена приговора. Узнаю, что мне дали 15 лет каторги.» – София мотнула головой, – «Да что же это за такое, мысли всякие в голову полезли, все лезут и лезут, воспоминания все приходят и приходят… Вот правда, если бы баба Маня самогон в доме держала, пошла бы и употребила бы весь».

На этом моменте София задумалась.

«Ага, а потом все те же мысли в пьяных кошмарах бы полезли… Нет, надо иначе как-то свое внимание переключать. Вот бы мне Феденьку с Юленькой увидеть сейчас…» – девушка взяла в руки полено из поленницы и начала его качать на руках. Потом будто посмотрела на себя со стороны и положила его обратно.

«Не, это я вообще что-то совсем учудила», – подумала София, – «Жарко на улице, пойду теперь в дом, там хоть прохладно».

София вернулась в дом Марии Ивановны. Девушка прошлась по кухне, с надеждой увидеть что-нибудь вкусненькое. Увидев оставшиеся со вчерашнего дня пирожки, София взяла один из них и съела. Взгляд девушки пошел скользить дальше по полкам. Соль, мука, гречка… Вдруг София увидела бутылку со слегка мутной жидкостью.

«Не может быть», – подумала девушка.

Решив, что это знак судьбы, София взяла бутылку с самогоном и налила себе чашку.

«Не много ли?» – подумала София, ставя бутылку на место, – «Наверное, нормально.»

Девушка практически в один глоток выпила содержимое чашки, запила водой, зажевала вторым пирожком.

София хотела, было, выйти в сад, посидеть в тени, однако силы куда-то пропали. Девушка легла на кровать на кухне и провалилась в сон.

Через несколько часов в дом вошла Мария Ивановна. Почувствовав специфический запах и увидев спящую Софию, женщина все сразу поняла.

– Сонечка, зря ты так, – тихо сказала она и укрыла девушку одеялом.

Спустя еще некоторое время София проснулась.

– Соня, зачем ты так сделала? – спросила она.

– Мама, на все вопросы потом отвечу, – сказала София и по стеночке пошла на улицу. Девушке было плохо.

Проведя практически всю ночь возле туалета, ближе к утру София потихоньку вернулась в дом и легла в постель. Проснувшись ближе к обеду, девушка не знала, что ей говорить Марии Ивановне, ведь она явно начнет расспрашивать о вчерашнем дне.

– Сонечка, иди на кухню, перекуси хоть чего-нибудь, – услышала девушка.

– Не могу, мама, – ответила София.

– Ну ладно, как захочешь – сама поешь, – сказала Мария Ивановна, – Сонечка, ты мне скажи, зачем вчера так напилась? Что произошло?

– Воспоминания замучили, мама, – ответила София, – Думала, что уйдут, а они в утроенном варианте с фантастическими красочными деталями во снах вернулись.

– Доченька, это не выход. Со временем все пройдет и успокоится, – услышала София, – Тебе сейчас отдыхать надо, силы восстанавливать.

– Да, надо, – ответила София, – Мама, вы не волнуйтесь, все со временем обязательно успокоится, как вы и сказали.

26 июля

После всего того, что произошло, София решила поменьше внимания обращать на те мысли, которые к ней периодически приходят.

«Ну крутится в голове – и пусть крутится», – подумала девушка, – «Это не навечно, со временем забудется и успокоится».

В этот день Мария Ивановна лепила вареники с картошкой. София просилась помочь, однако, ей в этом было снова отказано.

– Сонечка, у тебя руки не здоровы, не стоит, – сказала Мария Ивановна.

Услышав отказ, девушка просто сидела на кухне и наблюдала за процессом. Вдруг к ней опять полезли воспоминания.

«Мама тоже вареники лепила. Мы с ней вдвоем их частенько делали. Вкусно получалось», – подумала девушка, – «Нет, все, хватит, нельзя думать на эти темы, темы прошлого. Ты, Сонечка, не в Петропавловке, хватит все думать да думать, надо с людьми разговаривать».

– Мария Ивановна, как думаете, картошки до осени хватит или придется молодую периодически подкапывать? – попыталась завести разговор София.

– Надеюсь, хватит, – ответила женщина, – Если не до сентября, то до конца августа точно.

За разговорами время полетело быстрее и Софии стало гораздо легче, перестали набегать воспоминания.

========== Недолгая жизнь в Смольном ==========

Примерно в середине августа София сказала:

– Спасибо большое вам за заботу, доброту, ласку, но я не имею права этим больше пользоваться. Мне нужно уходить. Чувствую себя уже совсем хорошо, нога полностью зажила. Не могу подвергать вас опасности, вдруг кто-то узнает, кого вы у себя в доме приютили? – сказала София и обняла Марию Ивановну, – Все обязательно будет хорошо.

– А куда ты уходишь, Сонечка? – спросила пожилая женщина.

– В Москву. У меня в тайнике остался паспорт на другое имя, пойду снова в Смольный.

– Ох, ну хоть в Смольный, а не на улицу… – вздохнула женщина, – Как же мне хочется надеяться, что мы еще увидимся.

– Увидимся обязательно, – сказала София.

Вечером 15 августа София так же зайцем села на поезд до Москвы. У девушки в руках были пирожки в дорогу, немного денег, которые она отказывалась брать, но Мария Ивановна буквально вложила их в руку. На ногах девушки были вполне хорошие калоши.

«Бедная мама… Как же вам тяжело было все это время. И тяжело на Соню смотреть, и Алешеньку вспоминать, и не говорить о том, о чем хотелось…» – думала София и не старалась сдерживать своих слез, – «Только один раз спросила, говорит, «Соня, а стоило ли все это того, что с тобой произошло?» А что я ей могу ответить? Что стоило, потому что в ином случае я бы себе ни за что не простила, что осталась в стороне? Что стоило, и поэтому Алеши больше нет? Пришлось сказать, что не знаю, хотя она все и так поняла по моим глазам…»

Наутро 16 августа София сошла на ходу с поезда на окраине Москвы – безопасность была превыше всего, а в Москве ее в лицо знала чуть ли ни вся полиция.

«Да, здесь нужно быть особенно осторожной. За два года меня, наверное, уже вся московская полиция успела запомнить, если увидят – сразу увезут в участок», – подумала девушка, – «Сейчас забираю паспорт из тайника и иду в Смольный… Ох, как же не хочется этого, кто бы знал… Однако, лучше Смольный, чем Шлиссельбург. Лучше ходить парами под счет, чем кандалами греметь. В институте беглую каторжанку вряд ли будут искать. А дальше видно будет».

София достала из тайника, который сделала около года назад, некоторую сумму денег и паспорт на имя Софьи Ивановны Кожемякиной. Девушка надеялась, что этот документ ей никогда не пригодится, однако, пришло время его использовать. Легенда тоже была заготовлена заранее: внебрачная дочь реально существовавшего разорившегося помещика Ивана Ивановича Кожемякина прибыла в Москву из Томской губернии. По уверениям Алексея и прочих товарищей, проверять эту легенду никто бы не стал, а совпадение реального имени и псевдонима, наоборот, было бы на руку девушке – она бы не попала в глупую ситуацию, назвав себя не при тех людях реальным именем или случайно на него откликнувшись.

«Ну что, будем надеяться, что этот план не провалится», – подумала София и направилась в сторону Смольного.

В Смольном София, взяв из тайника на окраине Москвы заранее заготовленный еще до ареста паспорт на имя Кожемякиной Софьи Ивановны, якобы незаконнорожденной дочери Томского помещика, пошла устраиваться в Смольный. София понимала, что этот вариант наилучший из возможных и, хоть снова возвращаться в Смольный, второй раз в первый класс, ей не хотелось, София понимала, что это наилучший вариант из возможных.

Девушка расположилась в дортуаре и, вздохнув, начала разбирать свои вещи. Переодевшись, София больше всего переживала из-за того, что классная дама увидит то, в каком состоянии ее запястья, и все поймет.

Услышав, что ее, как вновьприбывшую воспитанницу, отправляют в лазарет для медосмотра, София немало изумилась, а потом, взяв себя в руки, пошла туда. Доктор велел ей раздеться, чтоб посмотреть осанку, телосложение.

«И как я разденусь? Мне же руки теперь никому показывать нельзя», – подумала девушка.

– Господин доктор, я не могу, стесняюсь, – соврала София.

– Я врач, поэтому стесняться совершенно нечего, – настаивал доктор.

София была вынуждена раздеться. На руках были совсем свежие следы от кандалов, на теле растяжки от недавней беременности. Доктор посмотрел осанку и разрешил одеться.

– София Львовна, – вдруг услышала девушка и от неожиданности обернулась.

– Значит, я был прав. Собольникова София Львовна, государственная преступница, два месяца назад утонувшая в Неве.

– Вероятно, вы меня с кем-то спутали. Я Кожемякина Софья Ивановна.

– Софья, неужели вы всерьез полагаете, что по улицам ходит так много девиц со следами от кандалов на руках и недавно родивших? Хорошо, я никому не скажу то, что видел, но не могу гарантировать, что вас кто-то еще не узнает. Голос-то остался неизменным. Ступайте, – доктор задумался и продолжил, – Если кто-то когда-то будет вас спрашивать, что с руками, говорите, будто пару месяцев назад поддались унынию и решили вены порезать. Да, вариант не лучший, но правда еще хуже.

– Может быть, все-таки стоит бинтами прикрыть? – спросила София.

– Тем более, привлечете к себе внимание. Пришла в лазарет с голыми руками, ушла с бинтами. Со временем само заживет, вот только полоса вокруг кисти из черных точек останется. Это от машинного масла, уже ничего не поделать.

Подумав, что все равно доктор уже знает ее тайну, София решила спросить его о том, что уже давно волновало девушку.

– Доктор, раз вы уже все знаете, то посмотрите ногу, – сказала София и кратко рассказала все, что с ней произошло.

– Что я могу сказать, – начал врач, – Все у вас с ногой хорошо. Рана зажила, нагноения больше нет. Возможно, небольшой шрам останется, а, может быть, и бесследно пройдет со временем.

– Большое вам спасибо, – поблагодарила врача София и начала одеваться.

София вернулась в дортуар. Настроение у нее было плохое: если один человек ее узнал, где гарантия, что не узнают остальные и не вызовут полицию?

«Наверное, все-таки надо было в лесах прятаться. А то сиди здесь, как на пороховой бочке, не знаешь, в какой момент рванет», – подумала София.

С огорчением узнав, что их бывшей классной дамы, мадам Муратовой, больше нет в институте, а вместо нее работает Мария Игоревна Гуляева, которую девушка знала по революционным кружкам, София успокоилась – хоть какой-то близкий и знакомый человек будет в институте. Во время прогулки София решила подсушить свои раны на осеннем солнышке, как вдруг увидела, что мадам Гуляева увидела ее.

– Софья, – сказала она, взглянув на запястья девушки, – Живая. Решила в Смольном прятаться.

– Да, – ответила София, – Все именно так.

– Главное, перед мадам Пуф так же быстро не откройся, – сказала женщина и София поняла, что должна быть в несколько раз аккуратнее.

Переодеваясь вечером, София забыла о совете мадам Гуляевой и допустила такую ситуацию, что мадам Пуф увидела запястья девушки.

– Мадемуазель Кожемякина, что у вас с руками? – спросила мадам Пуф.

– Мадам Пуф, однажды, давным-давно по глупости я поддалась унынию и порезала вены, – ответила София, но увидела, что классная дама не уверена в правдивости слов девушки.

Шли дни. София не сказать, чтобы хотела учиться, но пустое времяпрепровождение ее раздражало. Девушка вспомнила Петропавловскую крепость, где она так же сидела без дела, и надеялась, что вскоре все изменится.

В один из дней София встретила в институте пепиньерку. Рыжие волосы и очки совершенно ничего не напоминали девушке, однако, ее лицо показалось Софии знакомым. Девушка долго присматривалась, пытаясь понять, кто это перед ней. Вдруг неожиданная мысль пришла в ее голову.

«Неужели Эми?» – подумала она, подошла к пепиньерке и сказала:

– Мадемуазель, мы могли когда-то видеться?

Потом София еще раз внимательно посмотрела на нее, и вдруг поняла – это Эми.

– Мадемуазель Калинина, не хотите ли поговорить в тихом уголочке? – полушепотом сказала София, – Я ведь права, вы такая же мадемуазель Калинина, как я Кожемякина?

– Очень возможно, мадемуазель. Особенно тогда, когда я ваша пепиньерка, уважаемая выпускница, – услышала София в ответ.

«Неужели я обозналась?» – подумала девушка, однако последующие события заставили ее утвердиться в правоте своих слов. Вскоре она уже беседовала с Эмилианой.

– Жива, Эми, жива, – ответила София, обнимая подругу и вытирая слезы, – И даже в своем рассудке. Как начну вспоминать, как в Петропавловке крыша ехала, страшно становится. Так что не зря ты надеялась, я тоже верила, что еще когда-нибудь тебя смогу увидеть. А Смольный у нас нынче убежище для беглых преступников? – улыбнулась девушка, – Сказать по правде, не то, чтобы не думала, что на свободу попаду, но даже не догадывалась, что в живых останусь. Три месяца жила с мыслью, что скоро приговор приведут в исполнение, потом первая смена приговора, потом вторая, на пятнадцатилетнюю каторгу. Потом чудом сбежать удалось, добралась до Москвы, нашла паспорт на имя Софьи Кожемякиной, который делала давным-давно на всякий случай… Больше всего боюсь, что меня вычислят, поймут, кто я такая… Эми, ты же не знаешь новой детали моей биографии. Не представляю, как мне дальше жить с этим фактом. Отныне я мало того, что политическая, так еще и уголовница. Стыдно такое говорить, но это правда. Ты только не подумай, я никого не ограбила, не покалечила, – сказала девушка и пересказала случай с Аленой Колынцевой, – Как это у меня уже сколько раз было, я тебе, кстати, писала, мозг отключился и начала действовать неразумно. И теперь на мне еще полгода заключения за этот эпизод висит. Можно подумать, и без того мало мне сидеть… Я только прошу тебя, если хочешь – можешь осуждать меня за этот факт, но только не афишируй, что Собольникова еще и уголовницей с недавнего времени стала. Это же какой позор, слов нет, чтобы описать его.

София вздохнула, сделала небольшую паузу и продолжила:

– Да какая я героиня, иногда мне кажется, что зря все это затеяно было. Как сказала мать Алексея, и толку нет, и себе жизнь испортили. Меня в Петропавловке одно время таскали по допросам, пытались выяснить, кто заказчик убийства N. И я, не знаю почему, написала признание, что это я была заказчиком. Ну правда, я так посчитала, что инициатива же и от меня была. А тут, послушав то, что ты говоришь, полностью согласна с тем, что я песчинка во всем этом бархане.

София задумалась, припоминая:

– Кстати, мне анонимная записка же приходила, когда я в крепости была. С таким текстом, что я правильно поступила, написав признание, что надо было еще признаться и во взрыве кареты Анастасии Михайловны, и что камера и жандармы – не гарантия безопасности, если что. Знать бы, кто ее автор… А как бы я призналась в том, чего не совершала, тем более, что Анастасия Михайловна мне доброе дело сделала и мне искренне жаль ее.

Кстати, я это скрывала, но могу тебе признаться, я чуть было тоже руки на себя не наложила. Порвала простыню на ленты и стояла, думала, куда бы их зацепить. Даже не могу объяснить, почему на такое решилась. Все наложилось: и Феденьку забрали, и полгода за Алену дали, и будущего себе не видела… А потом, уже через пару дней, вспомнила тятеньку, подумала примерно то же, что и Мария пишет, что нельзя сдаваться, и поняла, что чуть было не совершила роковую ошибку. На пару минут позже зашел бы жандарм и все, не разговаривали бы мы сейчас.

В своих мыслях София будто бы перенеслась в тот самый день. София, стоящая посреди камеры, жандарм, вырывающий ленты из рук – все это в мгновение пронеслось у девушки в голове. Однако София постаралась как можно быстрее выбросить этим мысли из головы и дальше разговаривать с подругой, с которой она не виделась столько времени.

Незаметно прошло два месяца. София понимала, что ее совсем скоро вычислят, поэтому нервы девушки были на пределе.

Однажды, немало разволновавшись от того, что все видят, что она неплохо ориентируется в институте, девушка упала в обморок. Дойдя до лазарета, девушка сказала врачу:

– Мне бы сейчас валерьяночки или еще чего-нибудь. Травку какую-нибудь, как в Петропавловке мне давали, ну или спирта на крайний случай.

– София Львовна, спирт у нас строго подотчетен, – сказал доктор, – Особенно после того, как в прошлом году его то первый класс воровал, то второй. А валерьянки – пожалуйста, это без проблем можно устроить.

– Если есть такая возможность, накапайте так, чтобы я сейчас упала в постель и раньше завтра не проснулась, мне очень плохо, – ответила девушка.

В один из дней София после уроков, как это обычно бывает, идет в лазарет пить чай к доктору. Конечно, девушка понимала, что некоторые могут догадываться, что ей не безразличен Геннадий Григорьевич, но скрывать это София не планировала. В конце концов, что плохого в данном факте?

– Здравствуй, – сказала София, – Очень рада тебя видеть.

– Я тоже скучал по тебе. Что нового? – ответил Геннадий и завязался довольно длинный диалог, плавно перетекший в вопрос Софии:

– Кстати, я тут что подумала, проблема такая возникла. Скоро же явно будем шить платья на бал, как мне поступить? Запястья надо как-то скрывать, а то сам видишь, что у меня тут творится, – София отвернула кусок нарукавника и показала что-то вроде красного следа с черными пятнами.

– Сшей что-нибудь с длинным рукавом, – предложил доктор, – Все закроется.

– Во-первых, как-то не очень правильно шить такое платье. У всех будут руки открытые, могут лишние вопросы пойти. Да и вообще, что-то я не видела таких фасонов, чтоб запястье было полностью закрыто.

– Ты ж знаешь, я в фасонах платьев не силен, – Геннадий задумался, – А хочешь, я тебе в городе куплю перчатки до локтя, иди в них.

– Спасибо за идею. Только лучше будет сшить их самой, чтобы были в тон платью. Тогда вообще никто не придерется.

– Умница моя, – сказал Геннадий и начал обнимать девушку. София ответила взаимностью.

– Геннадий, Геннадий, во-первых, мы в институте, а во-вторых, мне сейчас беременеть вообще нельзя. Каждый год по ребенку – это уж слишком.

– Хорошо, давай дальше просто разговаривать, – согласился Геннадий.

На следующий день, в очередной раз, сразу после уроков София, вместо того, чтобы учить уроки, направилась в лазарет.

– Здравствуй, – сказала девушка.

– Зачастила ты ко мне, как бы вопросы не возникли у окружающих, – улыбнулся Геннадий, – Чего же ты уроки не учишь?

– Нет желания, да и без этого я все это знаю. В прошлом году училась же, что-то помню, – ответила София, – А если кто-то будет спрашивать, что я в лазарете делаю, скажу, что пытаюсь узнать как можно больше, чтобы потом сестрой милосердия в больнице работать.

– Все с тобой ясно, – сказал Геннадий.

– Кстати, я тут вспоминала недавно один случай, хотела у тебя спросить, – вспомнила София, – Прошлым летом, когда я сбежала и добралась до дома матери Алексея, мне так плохо было. Температура высокая, слабость сильная, ходить не могла. Грудь потом болеть начала, спина, руки, ноги… Допустим, руки можно списать на то, что я кандалы варварским образом стягивала и поранилась, в ногу жандармы стреляли. Но грудь и спина с чего болеть начала? Знаешь, я даже думала, что от столбняка помру, но все со временем прошло. Значит, вариант с грязью, попавшей в ранку, отпадает.

– Ох, Сонечка, не хочу тебя пугать, но чахотка это так начиналась, – сказал Геннадий, – Ты ведь сама говорила, что у тебя мама болела. Заразилась от нее в детстве, наверное. А тюрьма и побег спровоцировали дебют болезни. Это хорошо, что у тебя все прошло и обратно скрылось, а не перешло в активную форму. Иначе бы не только всех поперезаражала, но и сама бы к родителям отправилась.

– В общем, если теперь попаду в Шлиссельбург, то долго там не проживу, – сказала София, – Понятно, теперь вообще надо осторожной быть, чтобы снова в лапы к жандармам не попасть. Помню, мама все переживала, чтобы я от нее не заразилась… Кстати, в институт же Анютка, говорят, вернулась, не прикрыла бы мне лавочку с походами в лазарет по поводу и без него.

София села на колени к Геннадию.

– Ладно, не будем о грустном, и без того много печалей в нашей жизни.

Пара начала обниматься.

Когда София в следующий раз пошла в лазарет на очередную встречу с Геннадием, после традиционных приветствий, объятий и поцелуев, София спросила любимого:

– Ну как там мои детки? Насколько мне известно, Мария Викторовна тебя к ним периодически зовет.

– Да, я был у них. Растут нормально, здоровенькие. Юленька говорить начинает, твоих опекунов вовсю родителями считает, а они это только поддерживают.

– Наверное, и правильно это. Маленькая еще, подрастет – тогда все и узнает. Жаль, что мне их увидеть нельзя. И из института выходить нельзя – страшно, мало ли что. Вдруг полиции на глаза попадусь. А сюда она точно не придет. Боюсь, как бы слухи не начали ходить, и чего же это Софья на прогулки не выходит. Конечно, я говорила уже, что не хочу встретить навязчивого жениха, общение с которым категорически не поддерживают родители и который за мной приехал аж из самого Томска, но кто знает, как долго будут верить этой легенде. Хорошо, что хоть с тобой можно на все темы говорить, а то я бы точно уже с ума сошла от того, что надо вечно играть свою роль.

София обняла Геннадия… Через некоторое время девушка снова сказала:

– Милый мой, ты пойми, нельзя нам, нельзя. Куда я третьего ребенка дену?

– Сонечка, я же тебе уже рассказывал, в столице открылась Российско-Американская мануфактура, они начали выпуск определенных товаров, все обойдется, я тебе как доктор говорю.