Текст книги "От маминой звездочки в государственные преступницы (СИ)"

Автор книги: Марфа В.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)

– Однако тебя с Юленькой хорошие люди воспитают, я в этом уверена. Так что все будет хорошо, это точно. Жаль, что я этого не увижу, – сказала девушка и вытерла случайно набежавшую слезу.

– Как же хорошо, Феденька, мое прошлое лето проходило, – сказала София, – У матери Алексея пожили, в лес ходили, в поля ходили, гуляли… А этим летом, похоже, твоя мамка ничего не увидит, кроме этих стен и стен другой крепости.

– Хочешь, малютка, я тебе песенку спою? Ты какую больше хочешь? Могу, как твоей сестричке, «Долю» спеть. А потом еще что-нибудь, – сказала девушка и начала тихо петь.

– Слушай мамку, песенки, вряд ли в ближайшие годы ты их услышишь, – тихо сказала девушка, – У Бирюковых ты такое не услышишь, зато наслушаешься других колыбельных, тоже хороших…

12 июня

На утреннем обходе врач осмотрел ногу Софии.

– Ну что, София Львовна, в этот раз вам тоже повезло, – сказал он, – Нога идет на поправку. Как вы себя чувствуете-то? – сказал он.

– Нормально, – ответила София, – Болит, конечно, нога, ходить тяжело, а так все хорошо.

– А вам ходить никуда и не надо, – услышала девушка в ответ, – Не стоит нагружать ногу, больше отдыхайте. Рана больше не гноится, через пару недель вообще заживет.

София обрадовалась, что все так хорошо проходит, однако, ее снова начал мучить вопрос: как снять со стены копию того письма, которое она уже дважды срывала, а жандармы снова вешали его на стенку.

«Да, я понимаю, я виновата. Нельзя было такой бред писать. Да, меня они опозорили на всю крепость. Но сколько уже можно продолжать? Посмеялись месяцок и хватит», – подумала девушка.

София подошла к двери и постучала.

– Я вас очень прошу, обращаюсь как к адекватному человеку, ну снимите уже этот текст со стены. Да, я зря написала, признаю, но сколько можно уже это мусолить, – сказала девушка.

– Да не зря ты написала, – услышала она в ответ, – Нас развеселила. Можешь, если есть желание, еще что-нибудь подобное написать. А снимать это никто не будет. Твое письмо всем настроение повышает. Читаешь его – и трудно сдержать смех.

После такого ответа София решила дальше не связываться с жандармами и постараться забыть этот эпизод.

«В конце концов, я же тоже живой человек, так же могла не подумать, написать глупость…» – подумала девушка, – «Но что же поделать, если чувства взяли верх? Ничего. Только ждать, пока все они просмеются и забудут об этом случае».

В ночь на 13 июня Федя никак не желал засыпать. София перепробовала все, что только можно: и брала на руки, и качала, и разговаривала, однако, успокоить ребенка никак не удавалось.

– Ну что же ты, маленький, никак спать не хочешь? – обратилась к сыну София, – А, поняла, тебя перепеленать надо. Надо же, а я думала, что еще рано.

Ребенок успокоился, а София обратилась к нему:

– А давай я тебе расскажу что-нибудь? Хочешь? Тогда слушай. Рассказ о том, как твоя мамка училась, пока волею случая в тюрьму Смольного института не попала.

Так вот, мама меня всему учила самостоятельно. Женщина была образованная, не доверяла мое обучение приглашенным учителям. Учила меня грамоте, литературе. Мы с ней читали много книг, обсуждали их. Географии учила, у меня в комнате даже карта мира висела. Истории учила, помню, как мы с ней Карамзина читали и обсуждали. Биологию мы с ней вместе изучали, потому что в этой науке она была не очень сильна, а получать новые знания любила. Вместе листали атласы, читали учебники. Правда, как на латинском органы называются, я так и не запомнила, однако, на русском языке все знания сидят крепко. Даже танцевать меня учила, чтобы если вдруг я попаду в приличное общество, то смогла там не выглядеть белой вороной. Но, похоже, эти навыки мне уже не пригодятся, и в приличное общество я не попаду. Но, скажу честно, не особенно и хотелось бы. Ну подумаешь, балы в Смольном, танцуют девочки с мальчиками, пытаются внимание к себе привлечь. А на одном-единственном приеме, на котором я была прошлой осенью, мне не так уж и понравилось. Танцы, сплетни, шампанское, правда, мне нельзя было, ведь мы с тобой уже вдвоем ходили…

А еще мама учила меня французскому и немецкому языку. Правда, единственный плюс от Смольного, там я научилась материться по-немецки. Твоя бабушка была приличным человеком и таких знаний не имела. Так что одну немочку я могла доводить, притворяясь, будто языка не знаю, а от второй – новые выражения узнавать. Странно, обычно новые слова от учителя языка узнают. Ну, как сказал недавно доктор, все у меня не как у людей.

София посмотрела на сына – Федя успокоился, но засыпать не спешил.

– Что же тебе еще рассказать, мой маленький, – задумалась девушка, – Ну ладно, слушай теперь про то, как хорошо мы всей семьей летом отдыхали. Мы с родителями, твоими покойными бабушкой и дедушкой, много ездили. На Селигер, в Крым, на Кавказ. В столице были. Однако, необычнее всего было в Одессе. Даже не столько в самой Одессе, а как мы туда добирались. В общем, тятенька решил не ехать на поезде, хотя железная дорога туда построена, а добраться туда морем из Крыма. Как сейчас помню, сначала мы отдыхали в Феодосии. Потом переехали в Евпаторию. А из Евпатории уже морем поплыли в Одессу. Захотелось тятеньке устроить нам с мамой сюрприз, чтобы надолго запомнили. Да, он оказался прав. Я это путешествие вряд ли когда-то забуду.

Был сильный шторм. Причем когда мы отплыли из Евпатории, все было нормально. Но буквально через час наш кораблик так по волнам кидало, что мне было просто страшно. А что хочешь, твоей мамке было десять лет всего. Боялась, что мы затонем, и я своими глазами увижу подводный мир, о котором так много читала в книгах. Да, капитан говорил, что все это ерунда и такой шторм ему раз в месяц точно встречается, но я испугалась. Помню, тятенька шутил, что больше я на корабль не сяду. Но он ошибался. Я и на лодке потом каталась, и на кораблике мы как-то плавали, и в Шлиссельбург, вон, тоже по воде добираться. Хотя там никто особенно спрашивать не будет, посадят на баржу и все, плыви, Сонечка, ветер тебе в спину. Но не будем о грустном, у нас сейчас вечер воспоминаний. Тем более, что ожидания тятеньки полностью оправдались и это путешествие я до сих пор хорошо помню.

София посмотрела на сына – он никак не хотел засыпать.

– Что, еще что-нибудь послушать хочешь? Ну ладно, сейчас расскажу, как хорошо твоя бабушка умела готовить.

Готовила мама очень хорошо. Меня, конечно, тоже научила, но, по сравнению с ней, у меня вообще руки не пойми откуда выросли. Я любила, когда мама пекла пироги с рыбой. Уж очень вкусными они у нее получались. С картошкой вкусно пекла… – София задумалась, – Да ну, это плохая тема, сейчас есть захочется, а нечего. Гостинцы кончились, а новых вряд ли кто-то принесет.

Девушка посмотрела на сына – наконец-то он заснул.

– Ну что, Феденька, может быть, надо было с еды и начать? – улыбнулась девушка, – Ладно, ты заснул, теперь и мне можно.

И вот, наступил день. София с трудом проснулась – слишком много времени было потрачено ночью.

– А вот ты быстрее меня проснулся, – удивилась девушка, – Сейчас поешь и опять спать будешь, а мне пока нельзя, надо ждать обхода.

После врачебного обхода Софии уже расхотелось спать.

«Ну ладно, в конце концов, если сильно захочется – можно будет поспать и позже», – подумала девушка и села за стол.

София прочла пару глав книги, как вдруг дверь открылась, и в камеру вошел жандарм с бумагой и чернильницей. Увидев немой вопрос в глазах девушки, он сказал:

– Сказали, принести тебе бумагу с чернилами, вдруг прошение писать будешь, – сказал он.

– Да не буду я ничего писать, никаких прошений, сколько можно повторять? – ответила девушка.

– Ну письмо можешь написать. Никому уже нельзя, а вот мадам вашей, забыл, правда, имя… Елизавета, что ли. Вот ей можешь написать. Разумеется, мы не отправим, но надо же что-то читать на досуге. Например, перед сном перечитывать, или с утра повторять, чтобы хорошее настроение на весь день было.

София с трудом сдержала себя, чтобы не бросить в спину жандарма чернильницу.

«Да сколько уже можно?» – подумала девушка, – «И не надоело им шутить на одну и ту же тему?»

Немного подумав, София решила написать полушуточный документ, чтобы, возможно, привлечь внимание к своей проблеме.

Когда жандарм вернулся обратно в камеру, то с удивлением увидел исписанный листок бумаги.

– Надо же, написала, а я думал, что придется скучать до конца караула. Карты, естественно, не в счет, – сказал он.

Вскоре в коридоре раздалось чтение вслух, периодически прерываемое смехом жандармов.

– Коменданту Петропавловской крепости. Заявление. Я, Собольникова София Львовна, прошу принять меня на службу в должности штатного клоуна и выплатить мне жалование за прошедшие четыре месяца, во время которых я добросовестно исполняла свою роль, развлекая охрану. Свои обязанности обязуюсь выполнять честно и неукоснительно. Дата, подпись.

– Вот юмористка, что написала, – сказал один охранник, – Сейчас копии понаделаем и тоже раздадим остальным, пусть посмеются.

– Да ладно, тут не поймешь, кто из нас больше штатный клоун, она, которая письма пишет, или мы, которые ее по коридору то в карцер, то в подсобку водим, – ответил другой.

– Ну ладно, надо хоть как-то вознаградить человека, – сказал один из жандармов и открыл форточку двери.

– На, держи, вот тебе за труды, – сказал он и протянул девушке бублики, – Держи, не стесняйся, я себе потом куплю.

– Не надо мне никаких бубликов, просили написать – я написала, – ответила девушка.

– Не упрямься, бери пока дают, вкусные, – продолжал жандарм, – Сегодня с утра только купил.

София подошла к форточке и взяла бублики.

– Ну вот, Феденька, а я говорила прошлой ночью, что больше гостинцев не будет, – сказала девушка, – Что же поделать, ошиблась.

Наступил вечер. София, как обычно укладывала сына спать.

– Да ты мой маленький, – сказала она, – Хочешь, песенку тебе спою, вспомнила недавно.

Девушка начала тихо петь.

– Спи, малютка, спи, мой милый, —

Баюшки-баю!

Набирай здоровья, силу

Укрепляй свою.

Много сила будет надо

Для тебя в бою…

Спи ж пока, моя отрада,

Баюшки-баю!

Мы давно одни с тобою:

Умер твой отец!

Молодец он был собою,

Честный был боец.

Был в нем крепок дух свободный,

Было много сил;

Да вдали, в стране холодной,

Кости он сложил.

На этом моменте София прекратила свое пение и заплакала.

«Зачем же я эту колыбельную вспомнила, лучше бы Лермонтовский оригинал спела», – подумала она и продолжила плакать.

– Маленький мой, а я вот не знаю, хотела бы я, чтобы ты по родительским стопам пошел или нет, – сказала София, – Вроде и выхода другого не видится, а, с другой стороны, как подумаю, что тебя будет ждать все то же самое – плохо становится. А может быть, пока ты вырастешь, уже новое время настанет и тебе не придется выбирать, как поступить.

Девушка взяла сына на руки и присела на постель.

– Как же бы я хотела, чтобы новое время настало как можно раньше… А то от одной мысли о том, что до него еще далеко, грустно становится. Как думаешь, неужели твоя мамка до него не доживет? – сказала София, – Может, конечно, одним глазком и получится его увидеть, но вряд ли удастся долго пожить в ту эпоху.

Положив ребенка обратно, София шепотом ему сказала:

– Ладно, малютка, спать пора, а то уже жандармы вовсю прислушиваются и в глазок пялятся, надоели. Как будто бесплатный цирк им показывают.

14 июня.

День начинался довольно необычно – София узнала, что в их больничное крыло придут благодетели.

«Ну хоть какое-то развлечение будет», – подумала девушка. Однако, София даже не догадывалась, чем обернется этот визит.

Вскоре дверь в камеру Софии открылась и девушка увидела на пороге… От этого зрелища пульс Софии увеличился в полтора раза, а душа начинала вскипать, будто перед ней была не Алена Колынцева, а не пойми кто.

«Колынцева… Пустозвончик…» – проносилось в голове у девушки, – «Которая на меня набросилась в том декабре… И что же она сюда пришла?»

– И что же благородная девица Алена Колынцева забыла здесь, среди преступников? – спросила София.

– Благотворительное общество предложило сделать мне доброе дело, – услышала она в ответ.

– Зашибись, подарочек судьбы, прям сидела и мечтала тебя здесь увидеть, – процедила сквозь зубы София и вдруг услышала:

– Ты писала маме?

Щеки девушки вспыхнули, София не могла поверить в то, что ее письмо не ушло в небытие.

– Я никому ничего не писала, – злобно ответила девушка. Ее сейчас особенно шокировал тот факт, что ее письмо, которая она успела сорвать, развешано на всех углах, – Вот знаешь, я бы вообще рекомендовала тебе никому не говорить, что ты здесь видела, да, я о письмах. Потому что Земля круглая, от судьбы не уйдешь, и вряд ли кто-то сможет сопоставить те факты, что Алена разболтала кому-то текст письма, София через некоторое время вышла на свободу, а где-то под Калугой на голову Пустозвончика упал кирпич.

Вдруг в голове Софии мигом пронеслась мысль: именно сейчас, в это мгновение появился шанс сбежать на свободу. В сознании что-то в момент перемкнуло, и девушка одной рукой схватила сына и прижала его к груди, а второй рукой и частью первой внезапно схватила Алену и вышла в коридор.

– Сию минуту оставь меня! Тебе нельзя прикасаться ко мне, мой papa тебя арестует! – услышала София.

– Ой, а я забыла, что сейчас нахожусь на курорте, – ответила девушка, – Увезут Соню из Минеральных вод Кавказа куда-то в Сибирь.

– Колынцева – заложница, – отчетливо сказала София, – Мы сейчас выходим за пределы крепости, я ее отпускаю, и никто не пострадает.

Девушка увидела, что кто-то из охраны открыл двери.

«Да ты что, как все хорошо идет», – подумала София и направилась к выходу из здания.

Однако, дальше все произошло совсем не так, как планировала София. В мгновение ока ребенок оказался в руках Алены.

– Феденька, – с криком бросилась София к сыну, – Отдай мне его, дурная девка!

София снова схватила Алену, но ее угрозы уронить ребенка снова подействовали на девушку, и София отпустила своего врага.

Тем временем, жандармы уже подбежали к Софии, заломили руки за спину и повели куда-то прочь.

– Пустозвончик несчастный, даже здесь, в Петропавловке ты мне жизнь отравляешь, – прокричала София, – Давай, иди сейчас к мадам Елизавете, расскажи, как нехорошая Собольникова мало того, что твоего так называемого дедушку подорвала, так еще и бедную Аленушку обидела

– Мадемуазель, успокойтесь, отдайте мне ребенка, я его медсестре передам, – услышала краем уха София. Девушка хотела, было, остановиться, чтобы посмотреть, чем окончится дело, однако, жандармы поволокли ее под руки дальше.

– Вот слушай, тебе везло все это время, полтора месяца назад закрыли глаза на стычку с Анной, а теперь точно так просто не отделаешься, – услышала девушка реплику жандарма, – Раньше из-за беременности многое прощалось, а теперь ответишь за все по полной программе. Сколько же ты нам крови попила, сколько нервов попортила, сколько игр в карты сорвала…

София почувствовала, как по ней пробежал холодок. Второй жандарм продолжил мысль:

– Молись, чтобы эта Колынцева просто решила, что не стоит с дурой связываться, а не пошла заявление на тебя писать. А то станешь сразу и уголовницей, и политической. Ни те, ни другие с тобой дел иметь не захотят, – рассмеялся он.

– Да, лет пять запросто суд может добавить, – продолжил первый жандарм, – Это ж только надо было такое придумать, заложницу захватить.

– В общем, все. Сиди здесь. Молоко ребенку потом сцедишь, – сказал второй жандарм и закрыл за Софией дверь.

София снова оказалась в карцере.

«Наверное, на этот раз я здесь надолго», – решила девушка. Однако, у нее из головы не выходили слова жандармов.

«Неужели этот Пустозвончик сейчас возьмет и заявление на меня напишет?» – подумала София, – «Быть такого не может! Хотя может, конечно, но так не хочется в это верить… А что же сделать, увидела реальный шанс выбраться отсюда на свободу, понятно, что в голове все сразу туманом покрылось и поплыло»

Девушка начала вспоминать Смольный.

«Мало того, что этот Пустозвончик налетел на меня в прошлом декабре, так еще и сейчас будет думать, что она безвинно пострадала. Это ж надо было только додуматься, прийти сюда, чтобы надо мной поиздеваться», – думала София.

София присела на табурет.

«Полутьма, прохладно, постельного белья, поди, снова не дадут», – начала размышлять девушка и к горлу подступил комок, – «Сыночек остался без матери… Ну что за жизнь?»

Девушка подошла к двери и начала стучать в нее.

– Я не до конца здорова, иначе бы в больничном крыле не лежала, – прокричала девушка, – Выпустите меня отсюда! У меня ребенок остался, нога не до конца зажила!

– А заложников брать и сбегать здорова была? – услышала София, – Ничего страшного с твоей ногой не будет, доктор сказал, что уже все давно пошло на поправку. Так что можешь не буйствовать, не поможет.

София простучала еще некоторое время в дверь, покричала, повзывала к совести, а потом решила замолчать.

«Похоже, ничего от моего протеста не изменится», – подумала она, – «Остается только сидеть и ждать, когда меня выпустят обратно».

Время шло, а в ситуации Софии не менялось ничего. Девушка слышала, как периодически к двери карцера подходят жандармы, заглядывают в глазок и уходят обратно. Приходила медсестра, приносила ребенка для кормления. В положенное время жандармы приносили еду.

«Да сколько же уже можно?» – думала София, – «Верните меня уже обратно, я уже скоро снова умом тронусь».

На шестой день девушка услышала шум открывающейся двери и фразу:

– На прогулку.

«Вот же негодяи какие, действительно по полной программе меня здесь продержали, а все из-за кого? Из-за Пустозвончика какого-то», – подумала София.

Зайдя в кабинет к врачу и взяв на руки ребенка, София пошла на прогулку.

– Феденька, маленький ты мой, как же я по тебе соскучилась, – сказала София, – Прости свою мамку, что так долго был без нее. Но не от меня все зависело, жизнь такая.

========== Уголовная судимость ==========

21 июня.

С утра в камеру к Софии вошел доктор.

– Ну что, как самочувствие? – спросил он.

– Все нормально, – ответила девушка.

– Как нога?

– Болит, конечно, но уже значительно лучше, нежели две недели назад.

– Молоко не пропало?

– Нет, все в порядке.

– Это хорошо. Вот ты скажи мне, зачем на посетительницу набросилась? – спросил он, – Пришел человек с благими намерениями, а ты…

– Знаю я эти благие намерения, и посетительницу еще со Смольного помню. Последняя негодяйка она.

– И все равно, можно было решить дело миром. Зря ты так, – сказал доктор, – Кстати, должен сказать, та самая Колынцева уже написала на тебя заявление, был суд, сказали, тебя туда не возить, нет смысла. В общем, не знаю, что присудили, но приговор был обвинительный.

Узнав об этом, Софию начало трясти.

«Как? Уже и суд был? И что мне дали? Кошмар какой, Соня по уголовной статье прошла, и как мне теперь это пережить… Да, Пустозвончик, снова на меня из-за тебя неприятности обрушиваются. То всегда добрая и понимающая Муратова ни за что передник отобрала, то вот сейчас шесть суток не пойми где провела и, самое главное, без сына, то, как выяснилось, уже суд был… Надеюсь, тебе еще так за все это воздастся, что мало не покажется… Скоро, наверное, я вообще Наталью жалеть начну…»

22 июня

София постепенно приходила в себя после всех событий, что с ней произошли. Вторая смена приговора, визит Наташи Репниной, эпизод с Аленой Колынцевой, шесть суток в карцере, возвращение к ребенку, известие, что уже прошел суд.

«Хорошо, что все уже закончилось, лишь бы нового ничего не было…» – подумала девушка, – «Не надо мне ни свиданий, ни посетителей, дайте спокойно пробыть с сыном, сколько осталось».

Однако, вскоре на Софию обрушилось шокирующее известие – совсем скоро у нее забирают ребенка, а девушку отправят в Шлиссельбург.

«Как? Неужели в Шлиссельбург все-таки отправят?» – подумала София, – «15 лет – это не такой уж и большой срок, ну, допустим, за Алену, может, еще что-то добавили, вечников же на Ладогу отправляют. Может быть, все-таки, в Петропавловской останусь, или в Сибирь отправят?»

Известие о том, что ребенка будут забирать не Бирюковы, а какой-то их близкий друг – военный, обрадовало девушку.

«Хорошо, что хоть не Георгий Сергеевич приедет», – подумала София, – «Не хотелось бы еще раз с ним увидеться. Говорить не о чем, стыдно, они меня осуждают в глубине души… Зачем только еще раз себя и их мучить».

Однако, сам факт того, что видеться с ребенком девушке осталось совсем немного, очень огорчал Софию.

«Вот этот Пустозвончик несчастный украл у меня почти неделю общения с сыном», – подумала София, – «Приперлась в крепость, только всё всем испортила. Интересно, не икается ли ей сейчас? Или думает наша Аленушка, что она, как обычно, в жертвах осталась? Наверное, в ее головке я сейчас примерно одно и то же место, что Наталья Колынцева занимаю. Так же ненавидит меня».

Решив не думать о грустном, София снова занялась сыном. Это занятие девушке очень нравилось и она хотела взять по максимуму от этих последних дней.

23 июня

Этот день мало отличался от предыдущих. София сидела в камере и разговаривала сама с собой.

– Ну вот, Сонечка, ты сидишь здесь уже непонятно сколько, даже лень считать. И будешь здесь находиться до тех пор, пока тебя не отвезут тебя в Шлиссельбург.

Поговорив сама с собой, София решила маленько походить. Пройдя тысячу шагов, девушка решила, что можно сделать паузу. София присела на табурет, взглянула в окно, как обычно ничего там не увидела, кроме кирпичной стены и вздохнула. Вдруг девушка услышала, что дверь в камеру открывается.

«Чего пришли?» – подумала София, глядя на жандармов.

– В общем, слушай. За тот недавний эпизод тебе суд дал полгода. Странно, жалостливый судья, видать, попался, я бы за такой случай червонца бы не пожалел, – услышала девушка, – Приговор читать будешь?

– Да, – ответила София и протянула руку к бумаге.

«Полгода дали…», – подумала София, окончив чтение, – «Конечно, это не пятак, как обещали жандармы, можно даже сказать, что хорошо, но далеко не хорошо это… Теперь приличным людям в глаза стыдно смотреть будет, только скрывать придется этот факт».

– Действительно, везучая, и в этот раз тебе повезло. – сказал жандарм и вышел, оставив девушку наедине со своими мыслями.

«Вот же Пустозвончик, и принесло тебя ко мне… Не могла мимо пройти? Вечно мне гадости делаешь. » – подумала она, – «Какой кошмар… Можно подумать, мало проблем и без того было… Что же делать теперь? От судьбы, видать, не уйдешь. Как же страшно, что мне теперь как-то жить с мыслью, что я уголовница… Ужас. Хоть бы никто никогда об этом эпизоде не узнал».

От этих мыслей София заплакала.

«Бедный тятенька, опозорила Соня честь фамилии…» – подумала девушка, – «Понятно, что если не трепаться – вряд ли кто-то когда-то об этом узнает, но из своей памяти я же не вычеркну ничего… Теперь надо как-то жить с этой мыслью дальше».

24 июня Софию перевели обратно в камеру. Девушка была в чрезвычайно расстроенных чувствах.

«Феденьку сегодня увозят… Осталась Соня совсем одна», – думала девушка, – «А с недавнего времени Соня уголовницей стала, позор какой… И, главное, из-за кого…»

Поток мыслей все накручивался и накручивался и уносил девушку все дальше.

«Осталась Соня совсем одна… Алешеньки нет, Емельяновой нет…» – вдруг в голову девушки пришла страшная мысль: а не правильно ли поступила тогда Емельянова?

«А что, может быть, она и права», – пронеслось в голове Софии, – «Мамы нет, тятеньки нет, Вани нет, Алешеньки нет… Сейчас быстренько простынь на ленты порвать – и дело с концом».

Жандарм решил заглянуть в глазок в самый интересный момент – София стояла посреди камеры и думала, куда бы прицепить лоскуты. Мгновенно открылась дверь, жандарм вырвал ленты из рук девушки, отбросил ее на кровать.

– Бл…кий род, – сказал он, – Ты хоть понимаешь, что мне будет, если еще и ты до Шлиссельбурга не доедешь?

– Не моя проблема, – ответила София.

В ответ жандарм повторил еще несколько подобных фраз, одна из которых подозрительно напоминала то, что София как-то сказала мадам Пуф, когда вернулась позже положенного времени с каникул.

«Моя школа», – улыбнулась она.

– Чего лыбишься, – услышала девушка, – Совсем с ума тут посходили, что одна, что вторая. Все, теперь, пока не придет время этапа, в камере у тебя охрана сидеть будет, допрыгалась.

«А вот это совсем зря», – подумала София, – «Теперь вообще плохо будет: вроде и не одна, а разговаривать нельзя».

25 июня.

Как и было обещано накануне, в камере Софии появился жандарм. Сначала девушку это напрягало, она стеснялась. Потом, спустя некоторое время, девушка уже перестала реагировать на присутствие постороннего человека. А однажды, когда смена была наиболее адекватная, девушка решила немного поговорить с ним.

Однако разговора толком не получилось. На разговор жандарм не был настроен, поэтому коротко ответил на вопросы, какая погода в городе, почем сейчас бублики на рынке и рассказал свежую новость о том, что на Аничковом мосту у одного экипажа отвалилось колесо и упало прямо в Фонтанку. София не стала настаивать и решила, что для начала даже такой разговор – это уже хорошо.

Однако не все жандармы были такими дружелюбными. Однажды ночью София проснулась. Бессонница иногда была знакома девушке, а сейчас, когда она осталась без сына, стала приходить несколько чаще. София села на кровать и стала смотреть в окно.

– Что, думаешь, как в окно бы выпрыгнуть? А вот не дождешься, я тебя вижу, – услышала она.

– Вообще-то я просто проснулась и решила посмотреть на звезды, – ответила девушка, однако, настроение было испорчено, и она решила снова лечь.

– Вот так гораздо лучше, – услышала София.

«Тоже мне, комментатор нашелся», – подумала девушка и, к счастью, быстро заснула.

26 июня с утра в голову Софии пришла одна мысль: а, может быть, она одна осталась для того, чтобы продолжить то дело, которое не смог закончить ее отец?

«Может быть, Соня осталась не как вариант похуже, а как единственный человек, который может завершить начатое», – вдруг подумала София, – «Какой кошмар, а я позавчера что удумала…»

От этой мысли девушке стало действительно плохо.

– Слушайте, передайте тому охраннику, что ко мне позавчера в камеру зашел, что я от всей души ему благодарна и никогда этого не забуду, – сказала София.

– Хорошо, передам, – ответил жандарм.

– Значит, говоришь, действительно сожалеет о том, что пыталась сделать? Не придуривается? – спросил начальник охраны жандарма.

– Да, по ней видно, что одумалась.

– Ладно, тогда круглосуточный пост убирайте, следите через глазок, ясно?

– Да, так и сделаем.

К вечеру 27 июня, к огромной радости Софии, у девушки круглосуточное наблюдение в камере убрали.

«Какое же счастье, что все так хорошо окончилось», – подумала София, – «А то присутствие кого-то чужого – это уж сильно напрягает».

София встала у окна и начала смотреть вдаль.

«Допустим, в конце концов, рано или поздно я отсюда освобожусь. Можно будет снова вернуться к прежней деятельности, окончить то, что не получилось сделать – приблизить новую жизнь», – подумала она, – «В конце концов, можно будет свой собственный кружок основать, если не найдется ничего подходящего. А что касается второго дела, относительно Пустозвончика, надо взять и забыть об этом. Да, обидно, неприятно, тяжело, но дело прошлое, уже ничего не вернуть и не исправить. Только двигаться дальше».

София немного прошлась по камере.

«Интересно, а как скоро с поселения можно будет выйти? И переехать куда-нибудь поближе к людям?» – подумала она, – «Потому что на нелегальное положение переходить – вообще не хотелось бы, а так, если подумать, то очень нескоро разрешат переехать в какой-нибудь город поближе к Москве».

Девушка присела на табурет и улыбнулась:

«Что-то я совсем размечталась. Поселение, переехать в город поближе к Москве… Да тут нет гарантии, что я из Шлиссельбурга живой и здоровой выйду, может, помру от чахотки или крыша съедет. А, может быть, и то и то сразу», – София мотнула головой, пытаясь выбросить все плохие мысли, – «Нет, о плохом думать нельзя, нужно думать только о хорошем».

Конец июня. Сразу, как только у девушки забрали сына, в последнюю неделю, София постоянно прислушивалась к шагам в коридоре – не идут ли за ней. Просыпалась среди ночи, снова погружалась в какую-то дрему, вздрагивала от каждого шороха и, с наступлением рассвета, облегченно засыпала – этап не сегодня. Девушка не могла понять, почему именно она боится этого переезда. Где-то в голове витала мысль, что здесь, в Петербурге, еще есть надежда, а там, в Шлиссельбургской крепости в истоке Невы, кроме стен и волн никто больше не встретится.

«Говоря откровенно, разница незначительна. Вечная каторга или пятнадцатилетняя… Так уж лучше прожить жизнь яркой вспышкой, как говорили все, чем вот так хоронить себя заживо», – подумала однажды София и вытерла случайно набежавшую слезу, – «Может быть, Алексею и вправду повезло больше, кто знает…»

В одну из летних белых ночей на 28 июня София, как обычно, проснулась, а потом снова придремала.

«Скоро рассвет и можно будет снова заснуть и выспаться», – подумала она.

Но этим планам не было суждено сбыться. Раздались шаги в коридоре.

«Повезут сегодня», – пронеслось в голове девушки.

Совсем скоро на руках Софии оказались кандалы, а девушка очутилась в барже.

«Даже подкандальников не надели, что за люди», – подумала она, – «Совсем творят что хотят»

София смотрела в зарешеченное окно баржи. Совсем скоро она навсегда покинет столицу. София хотела плакать, но не было слез.

«Вот и все. Конец биографии. Дальше все предельно понятно – Шлиссельбург, одиночная камера, чахотка, кладбище. Рановато что-то в 19 лет, моя бедная маменька и то больше, чем в два раза дольше прожила. Ну или второй вариант, поедет крыша, переведут в психушку… Тоже не лучше»

В отдалении слышались голоса жандармов:

– Ну все, наконец-то она от нас убывает, одной проблемой меньше стало.

– Да, пусть теперь Шлиссельбургская охрана с ней мучится. Хотя, наверное, там она быстро успокоится и не будет людям жизнь отравлять.

«Совсем обнаглели, могли бы и потише меня обсуждать», – подумала София.

Девушка перевела взгляд из окна чуть в сторону и увидела случайно забытую канистру с машинным маслом.

«Хотя бы кандалы сниму, а то руки скоро до кости сотру», – подумала она и обильно полила себе запястья. С некоторым трудом кандалы снялись.

«Ох, больно то как… Надеюсь, больше заковывать не будут, из крепости еще никто не сбегал», – подумала София.

Вдруг девушку осенила одна мысль – баржа еще не плывет, берег не так далеко, кандалы сняты – почему бы не рискнуть?