Текст книги "От маминой звездочки в государственные преступницы (СИ)"

Автор книги: Марфа В.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 34 страниц)

После взрыва Софии удалость незамеченной вернуться в Смольный институт. Женщина сделала пару кругов по городу, убедилась в отсутствии хвоста и вошла в здание института. София очень надеялась не встретить никого в коридоре и девушке повезло. Войдя в свою комнату, София закрылась на крючок, упала на кровать и заплакала. То, что готовилось так долго, было осуществлено, но окончилось полнейшей неудачей.

Прошло полчаса. София немного отлежалась и пришла в себя. Девушке очень хотелось что-нибудь узнать о недавних событиях, много ли уже известно, но усилием воли София заставила себя никуда не выходить из здания.

«Нельзя, Сонечка, сиди пока в институте», – сказала она себе.

Девушка достала из стола пачку сигарет, открыла окно и закурила. Выкурив пару сигарет, София убрала пачку обратно, умылась, привела себя в порядок и пошла укладывать свой класс.

Наутро София проснулась рано, за полчаса до обычного времени подъема. На душе у девушки было тревожно.

«Ведь заберут же, и стены Смольного не прикроют», – пронеслось в голове Софии, – «Прячусь в одной тюрьме от другой»

Дальше день начинался как обычно. Завтрак, у девочек начались уроки. София вернулась в свою комнату и села за стол. Надо было составить список продуктов, которые было необходимо купить, и набросать их приблизительную стоимость. Но от этого занятия девушку отвлекли шаги, приближающиеся к ее комнате.

«Кто это может быть?» – подумала девушка.

Раздался звук открывающейся двери. София увидела жандармов и все поняла – дело уже раскрыто. Женщина хотела, было, открыть окно и прыгнуть в него, но бросив беглый взгляд вниз, она поняла, что под окнами стоит чуть ли ни взвод полиции. Поняв, что ничего изменить нельзя, девушка остановилась на мгновение у открытого окна, как почувствовала, что ее руки уже за спиной. Вскоре Софию вели по коридорам и усадили в полицейскую карету.

Краем глаза девушка увидела, что на улице стоит Ольга Шувалова, бывшая ее одноклассница, и какими-то знаками показывает ей что-то, явно пытаясь помочь сбежать.

«Наивная, не понимает, что не сбежишь тут уже», – подумала София, но решила, что вряд ли сделает себе хуже, если попытается сбежать. Не использовать же эту возможность она не могла. Девушка, понимая, что ее жандармы держат с двух сторон, дернулась вперед, но сразу же почувствовала, что это бесполезно, ее держат крепко.

– А в прошлые разы не дергалась, спокойно шла, – вслух прокомментировал жандарм.

«Надо бы с Ольгой попрощаться, явно же последний раз ее вижу, что бы дальше ни произошло», – подумала София и, когда они проходили недалеко от бывшей одноклассницы, сказала:

– Прости меня за все, явно ведь последний раз сегодня видимся.

Выдохнув, девушка добавила:

– В этот раз точно на Ладогу в крепость поеду.

– Размечталась, к родителям своим отправишься, – прокомментировал один из жандармов, но София совершенно не обратила на эту реплику внимания.

Произошедшее в институте произошло настолько неожиданно, что девушка не знала, что говорить и как реагировать. Спустя недолго время карета остановилась и девушку вывели наружу.

Взору Софии открылась Таганская тюрьма. Хоть девушка ни разу там не была, по рассказам других людей София безошибочно опознала это здание.

«А почему в тюрьму сразу? А не в участок?» – подумала она, – «Опять в форме институтской забрали, дали бы хоть переодеться, а то неприятно как-то».

Девушку завели в одно из помещений.

– Яковлева Евдокия Семеновна? – спросил человек в форме Софию.

– Да, – ответила девушка.

– Она же Повещенко Ирина Анатольевна, она же Кожемякина Софья Ивановна, она же Собольникова София Львовна, – добавил он.

– Неправда, – попыталась возразить девушка. Однако когда тот самый человек чуть завернул рукав форменного платья и указал девушке на ее шрамы и неоспоримую примету, София перестала возражать.

– Мне бы платье переменить, – сказала девушка, – Не хочу в этой форме больше оставаться.

– Не волнуйся, скоро будет все равно, в чем ты одета, – услышала София ответ и похолодела, – Тебя забрали, Александра забрали, через полчаса военно-полевой суд будет.

«Военно-полевой суд? После взрыва. Ну что, не надо быть ясновидящей, чтобы понять, какой приговор будет», – подумала София и вспомнила Ефимию Родионовну.

«– Ну хотя бы скажите, я ведь не в крепости от чахотки помру? – спросила ее девушка.

Ясновидящая, как показалось Софии, даже рассмеялась краем губ:

– Нет, не от чахотки, это совершенно точно. Я вижу солдат и кирпичную стену.»

«Все понятно», – подумала София, – «Прожила Соня 23 года, из них три последних года достались ей чудом».

Военно-полевой суд прошел быстро. Уже вечером Софию отвели в камеру. Там была кровать, маленький столик, табурет и жандарм в углу.

«Ложиться спать или уже нет смысла?» – подумала девушка, – «Все равно же завтра часа в три уведут».

Узнав, что ей не будет дано возможности ни на свидание с Александром, ни написать письмо кому-то, София села на табурет, немного посмотрела в зарешеченное окно, а потом легла на кровать. Разговаривать с жандармом ей не хотелось, да и женщина знала, что инструкция запрещает ему разговоры с заключенными, а нарушать ее готов далеко не каждый.

Утром, около двадцати минут четвертого утра, дверь камеры открылась, и туда вошли жандармы. София сразу проснулась и все поняла.

На стол легла кружка чая и булка. Вдруг на ум Софии пришло полузабытое воспоминание из детства, что причащаются натощак.

– А что, священник не придет? – спросила девушка.

– Не придет, – услышала она.

«Ну и ладно, не придет, так не придет», – подумала девушка.

Допив чай, София поправила прическу.

– Все, пошли, – сказал один из жандармов.

Во дворе тюрьмы было тихо. София огляделась по сторонам – деревья уже были в листве, начиналась весна.

«Как раз, полных двадцать три года прожила», – подумала девушка, – «Зеленые ветки деревьев у кирпичной стены, необычное сочетаньице»

Вскоре вывели Александра. София обняла его напоследок и взглянула на руки.

«Кольцо от Вани, кольцо от Алексея, второе кольцо Алексеево…» – подумала девушка и сказала жандарму:

– Кольца детям передадите?

Услышав положительный ответ, София отдала кольца.

«Они мне уже ни к чему», – подумал женщина, – «Скоро маму увижу, тятеньку, Ванечку, Алешу… Малюток моих последних …»

– Глаза не завязывать, – сказала девушка одному из военных, держа уже связанные руки за спиной.

Тот отошел чуть в сторону. Женщина посмотрела на Александра.

«Любовь до гроба, твою мать», – подумала с улыбкой она.

Вскоре раздался выстрел, спугнувший чаек на Москве-реке.

Раздался выстрел, вспугнувший чаек на Москве-реке. София упала на землю. Вскоре к ней и Александру подошел врач, пощупал пульс.

– Этот готов, а вторая, похоже, не преставилась.

В этот момент командир вдруг закричал на своих бойцов:

– Да кто вас стрелять учил? На губу* сейчас все пойдете. Варвары! Чтобы молчали как рыбы об этом эпизоде.

Потом обратился к врачу:

– В протоколе распишитесь, сейчас мы эту ситуацию как-нибудь разрулим. Может, сама помрет.

Врач расписался и ушел, а командир начал наблюдать, как София пошевелилась и начала дышать.

«Идиоты, кто их стрелять учил, руки бы пооборвал». – подумал командир.

Тем временем, София открыла глаза и пребывала в недоуменном состоянии, не понимая ничего.

«Теперь точно выхаживать придется», – подумал командир и занес девушку в кладовку.

София увидела, что военный ее берет на руки и относит куда-то.

«Вообще ничего не понимаю», – подумала она. Но из-за своего тяжелого состояния девушка не могла думать дальше и снова закрыла глаза.

«Померла бы сейчас, и все проблемы были бы решены», – подумал военный. Но вскоре он понял, что девушка просто заснула.

Решив, что это наиболее логичное решение, он решил осмотреть рану девушки. Как выяснилось, пуля вошла в грудь и вышла из спины, пройдя в паре сантиметров от сердца.

«Идиоты», – в который раз подумал военный, – «Чему их только учили».

Перевязав рану и снова надев на девушку платье, военный посмотрел на корсет, который до сих пор был у него в руке.

«В бронежилете была, везучая», – подумал он. Потом положил корсет на пол и вышел из кладовки.

София проснулась через несколько часов. У нее по-прежнему было туманно в голове.

«Что произошло?» – подумала девушка.

Не придумав ни одной более-менее стоящей версии, девушка снова заснула.

София проснулась через несколько часов от того, что ее тормошил тот самый военный.

– Хватит спать, просыпайся, – сказал он.

София посмотрела на него недоумевающим взглядом, девушка все равно не могла ничего понять.

– Встать можешь? – сказал он.

София встала.

– Теперь держи спирт, пей и вали отсюда подальше, – сказал он и протянул девушке стакан.

София взяла стакан и выпила. В голове по-прежнему было пусто.

– Вали теперь отсюда подальше и бронежилет свой забирай, – сказал военный и выпроводил Софию из части, – Чтобы я больше никогда тебя не видел.

Совершенно ничего не понимая и зажимая в одной руке корсет, София пошла в Смольный институт. Девушка чисто механически дошла до нужного адреса, дошла до двери лазарета и упала на кровать. Сознание отключилось.

*гаупвахта

Геннадий Григорьевич меньше всего ожидал увидеть в лазарете Софию. Девушка лежала на кровати без сознания, а в руке зажимала корсет. Геннадий был слегка в курсе ситуации и знал, что произошло совсем недавно: арест, военно-полевой суд.

Геннадий подошел к девушке и начал считать пульс. Что-то нитевидное периодически проскакивало, но определялось через раз.

«Сейчас помрет, я же ничем помочь не смогу», – подумал Геннадий, схватил в охапку Софию и через черный ход вынес из института. На извозчике он довез девушку до госпиталя и обратился к профессору Козлову:

– Прошу вас как коллегу, положите ее куда-нибудь подальше, но постарайтесь спасти.

Геннадий разволновался и замолчал. Потом кратко рассказал свою версию развития событий, которая оказалась полностью правдоподобной и соответствующей действительности.

– Не могу я ее в Смольном оставить, сами понимаете. А вы, когда состояние хоть немного стабилизируется, известите меня.

Профессор Козлов положил Софию в дальнюю комнатушку. Обратившись к одной из сестер милосердия, которая бы не выдала ничего, сказал:

– Вколите камфору, а то она с утра на одном спирте. Подготовьте материалы, сейчас будем рану обеззараживать.

София по-прежнему была без сознания, поэтому приготовить хлороформ никто не догадался, слишком мало времени было на раздумья. Поэтому профессор Козлов совершенно не ожидал, что посередине операции девушка вдруг придет в себя.

– Соня, терпи, маленько осталось, – сказал Козлов, надеясь, что ко всему прочему еще не наступит болевой шок. Но его опасения были напрасны, в крови девушки была и камфора, и остатки спирта. София недоуменно посмотрела по сторонам, а потом опять потеряла сознание.

– Вколите еще камфоры и приводите в себя, – сказал он сестре милосердия по окончанию операции.

Вскоре София очнулась.

– Я себе ад несколько иначе представляла, с чертями, – тихо сказала девушка.

– Видать, еще рано, – сказала сестра милосердия, – Время не пришло.

– Если у меня крыша съехала, то почему критика к состоянию есть? – спросила девушка.

– Не переутомляйтесь, отдыхайте, – сказала медсестра.

Вскоре София снова заснула.

Более-менее в себя девушка пришла на следующий день.

– Профессор, что произошло, – спросила София хирурга Козлова.

– Вы же корсет носили? – спросил он девушку.

– Да, – ответила София. В последние года полтора, вернувшись в Россию, девушка начала носить эту деталь одежды. После четвертых родов грудь слегка увеличилась и София начала носить этот предмет гардероба, хотя раньше считала его совершенно излишним. Но даже и тогда девушка никогда не шнуровалась туго, считая это неуместным.

– Пули в корсет попали. Зацепили его, но не пробили. Одна пуля попала туда, где пластин не было, и прошла навылет. Потом вы на автомате пошли в Смольный, упали на кровать в лазарете, а Геннадий отвез вас сюда.

София вспомнила то, что происходило во дворе тюрьмы и в какой-то кладовке.

«Бедненький мой Сашенька», – подумала девушка, – «Соню корсет спас, а у тебя ничего такого не было. Не повезло тебе».

Последующие несколько недель София провела в госпитале, в постоянных размышлениях. Девушка не представляла, как ей дальше жить.

8 мая, около восьми часов утра.

Георгий Сергеевич и Мария Викторовна пили чай на кухне.

– Сегодня день рождения Сони, – сказала Мария Викторовна, – Как думаешь, придет она к нам?

– Вряд ли, сильно сомневаюсь, – ответил Георгий Сергеевич, – Она с того самого последнего визита больше не объявлялась и о себе знать не давала.

– Если придет – схожу в кондитерскую, куплю пирожных, – сказала Мария Викторовна, – Пусть порадуется.

Разговор прервал внезапно раздавшийся звонок в дверь. Мария Викторовна встала из-за стола, подошла ко входу, открыла дверь и увидела человека в военной форме.

– Его высокоблагородие дома? – спросил он.

– Да, проходите, – ответила Мария Викторовна.

– Ваше высокоблагородие, – обратился военный к Георгию Сергеевичу и слегка замялся, будто подбирая слова, – София Собольникова просила кольца передать вам, чтобы вы их ее детям сохранили.

С этими словами человек вынул из кармана три кольца, серебряное и два металлических.

– А почему через вас передала? – удивилась Мария Викторовна, – Могла бы и сама заехать. И к чему это, она эти кольца никогда не снимала.

Георгий Сергеевич же в глубине души понимал, что не все так просто.

– А где сейчас сама Софья? – спросил Георгий Сергеевич, – В гарнизоне? Она каким-то образом с позавчерашним взрывом на N связана?

– Да, они вместе с Александром Иващенко его вдвоем организовали.

– А суд вчера был, получается?

– Так точно.

– И когда все произошло?

– В полчетвертого утра в Таганке.

Георгий Сергеевич присел на стул.

– Передайте в гарнизоне, что я сегодня, наверное, задержусь. Давление поднялось, сбить надо, – сказал он.

Военный пообещал все передать и ушел.

– Ты себя плохо чувствуешь? Может, врача позвать? – спросила Мария Викторовна, – И, все-таки, что с Соней, я не поняла.

– Соня с очередным кавалером организовали и провели позавчерашний взрыв. Вчера был военно-полевой суд. Сегодня в полчетвертого утра обоих расстреляли во дворе Таганки, – сказал Георгий Сергеевич.

От неожиданности Мария Викторовна выронила чашку из рук.

– Не может быть… – выдохнула она, – Надо будет сегодня в церковь зайти, попросить батюшку о заочном отпевании. А где похоронили их хоть?

– Вообще, информация закрытая, но я сегодня узнаю обязательно, – сказал Георгий Сергеевич, – Надо же, как все жизнь решила. За покушение на N в конце концов амнистия пришла, а здесь раз – и военно-полевым судом все быстро провернули.

– Мама, когда кушать будем? – раздался голос Юли.

– Скоро, доченька, – ответила Мария Викторовна и тихо сказала мужу, – Теперь совершенно точно круглыми сиротами остались, дорастить бы нам их… А от матери им на память только кольца да вышитые полотенца остались. И домик от бабушки с дедушкой.

Прошло около месяца. Бирюковы, а особенно Мария Викторовна, тяжело переживали известие о гибели Софии. И, если в те разы, когда девушка «тонула в Неве» или «умирала после родов» в душе хоть немного теплилась надежда, что это еще не известно на все сто процентов, то в этот раз сердце подсказывало женщине, что это – не ошибка, дети совершенно точно остались сиротами, а София уже точно не объявится, как в прошлые разы.

Георгий Сергеевич с супругой собирались на линейку в гимназию – все-таки, конец учебного года. Мария Викторовна, как обычно, надела на голову черную косынку.

– Может, не стоит? – спросил Георгий Сергеевич супругу.

– Ну хотя бы до сорока дней дохожу так, – ответила она, – Соня все-таки на правах дочери жила. А если люди что начнут говорить – пусть говорят, не наше дело.

– Да люди и без этого много чего говорят, не стоит обращать внимания, – добавил Георгий Сергеевич, – И без того поводов для сплетен было немало.

========== Госпиталь ==========

Третий день чудесного возвращения к жизни Софии. Решив, что не стоит приучать организм девушки к обезболивающим, профессор Козлов распорядился больше ничего не колоть.

– Мадемуазель, просыпайтесь, завтрак уже, – сказала сестра милосердия и потрогала девушку за руку. София проснулась и попыталась встать.

– Нельзя, профессор не разрешал вставать, – услышала она, – Я сейчас вас с ложки кормить буду.

«Как будто я ребенок», – пронеслось в голове девушки, но спорить она не стала.

После завтрака медсестра сказала Софии:

– Я через пару часов приду менять повязки, если что – стучите в стену, приду раньше времени.

– Хорошо, – сказала недоумевающая София. Девушка не представляла, что за «если что» может произойти.

Однако уже через час София поняла, в чем дело. И грудь, и спина начали болеть. Девушка долго терпела, а потом, не выдержав, постучала в стену.

– Я думала, раньше терпение лопнет, – улыбнувшись, сказала сестра милосердия, – Профессор говорил, чтобы вы терпели, сколько будет возможность.

– Хорошо, – ответила София. После перевязки девушка попыталась заснуть, но не смогла – болело все, что только можно. Девушка пыталась держаться, но это было очень трудно.

Вечером, когда к ней в палату, пришел дежурный врач, София обратилась к нему с просьбой:

– Выпишите на ночь какое-нибудь обезболивающее, я весь день сегодня промучилась, хочется поспать хоть немного.

– Нельзя, мадемуазель, вам в прошлые дни и так много чего вкололи, пожалейте свой организм, – ответил врач, – Скоро легче станет.

София тяжело вздохнула и спросила:

– А когда мне, хотя бы, вставать можно будет?

– Вы что, мадемуазель, говорите, – удивился врач, – Организм ослаблен, ранам еще заживать и заживать, лежите спокойно, рано об этом думать.

Вскоре медсестра погасила керосиновую лампу, и девушка осталась одна в темноте.

«Как же все странно», – подумала она, – «Знала же, что помру, понимала, уже была полностью готова, а тут раз – и такой поворот событий. И что же теперь делать, как жить?»

Заснуть в эту ночь девушке так и не удалось: когда отпустили воспоминания, к ним на смену снова пришла боль в груди, и София никак не могла решить, что из этого лучше.

Утром 11 мая София с трудом проснулась – девушка не спала практически всю ночь и заснула часов в 5 утра.

– Зачем вы меня будите, только заснула, – сонно сказала София, открыла глаза и увидела, что в палате стоит профессор.

– Утренний обход, – сказал Козлов, – Ну что, Софья, как себя чувствуете?

– Хуже некуда, – честно сказала девушка, – Все болит, спать не могу, заснула под утро, наверное, около 5 утра.

– Все могло быть гораздо хуже, если бы вы не в корсете были четыре дня назад , – ответил Козлов, – Терпите, много колоть обезболивающего тоже вредно.

– Я понимаю, – ответила девушка, – Как вы считаете, когда мне легче станет?

– Никто не знает, – ответил Козлов, – Не стоит загадывать, будем ждать и надеяться.

– Профессор, я вам рассказать один момент хотела… – вдруг сказала София, вспомнив те, ночные ощущения, так похожие на то, что было летом 1887 года в деревне у матери Алексея, – Я боюсь, как бы чахотка у меня не обострилась. Те же самые ощущения начались, что при дебюте в 1887 году были.

– Что же, и так может быть, – ответил Козлов, – От нервов и переживаний. Вы, главное, не волнуйтесь. Закроются раны, состояние улучшится, и можно будет уже поехать в Крым на лечение, вашу вторую проблему исправлять. Для этого стены госпиталя не нужны, хороший климат важнее.

– Может быть, хотя бы валерьяночку на ночь выпишите, – попросила София, – Так не спать каждую ночь я просто не смогу.

– Хорошо, валерьянку на ночь выписать можно будет, – сказал Козлов, – Отдыхайте.

На следующий день, 12 мая, девушку пришел навестить Геннадий.

– Как София себя чувствует? – обратился он к Козлову, – И можно ли ее навестить?

– Состояние Софии очень тяжелое, но угрозы для жизни со вчерашнего дня нет. Раны заживать никак не хотят, что неудивительно на фоне и того стресса, что она пережила, и чахотки, которая обострилась. Так что как только будет возможность – будем ее выписывать, чтобы человек хотя бы на воздухе бывал, а не в четырех стенах палаты сидел, – послышался ответ, – Навестить вы ее, разумеется, можете.

Геннадий поблагодарил Козлова, как вдруг услышал еще одну реплику, обращенную к нему:

– Кстати, коллега, а почему вы так настаивали, чтобы девушка тайно лежала? Ведь уже все, приговор в исполнение приводили, ошибка вышла, ничего страшного нет, если станет известно, что это София Собольникова, – сказал профессор, – Или вы не хотите, чтобы полиция сюда приходила и ей нервы мотала? Не волнуйтесь, полиция не придет, а София лежит в отдельной палате, как вы и просили.

– Не знаю, не подумал об этом, голова другим занята была, – ответил Геннадий, – Сами понимаете, в тот день в таком шоке был, боялся не довезти беднягу, опоздать.

– Это да, кровопотеря была серьезная, шок тоже сильный, вы успели как раз вовремя, – ответил Козлов.

Еще немного поговорив с профессором, Геннадий вошел в палату к Софии.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он девушку.

– Плохо, – ответила она, – Раны не заживают, повязки несколько раз в день меняют, все болит, кроме валерьянки ничего не дают, чтобы хуже не сделать… Пару раз даже думала, что лучше бы я без корсета в тот момент была.

– Не о том ты думаешь, – ответил Геннадий, – Тебе еще один шанс для жизни дан, надо его использовать.

– Не знаю, как его использовать, – сказала София, – Мыслей нет, думать даже не могу. Так что отложу этот вопрос до своего выздоровления. Знаешь, мне все-таки той, последней малютки не хватает. Да и не только в слезливых мыслях вопрос, была бы я до сих пор беременная – расстреливать бы не повели. А если бы я без корсета была. Ведь об этом не думала в тот момент совершенно, была в полной уверенности, что все окончено. Или если бы солдаты чуть в сторону попали, где пластины нет, а пуля бы не прошла мимо сердца? И я до сих пор понять не могу, почему трибунал был, а не гражданский суд? Ладно, Саша – бывший военный, так он ведь уже сколько по времени не служит, да и прослужить успел полгода, не больше, по состоянию здоровья демобилизовался. А я – вообще никак с армией не связана, разве что заодно с Сашей решили дело и в отношении меня провести? Или, так как дело было явно особой важности, решили провернуть все быстро, не так тянуть, как тогда, когда покушение на N было? Не знаю, понять никак не могу. Версий много, а правды, боюсь, не узнаю никогда.

– Я тебе еще раз говорю, Соня, не о том ты думаешь, – ответил Геннадий, – Все, забудь обо всем, определяйся, как начнешь жизнь с чистого листа.

Вдруг в голову девушки пришла одна идея, которую она то вспоминала, то благополучно забывала:

– Геннадий, – обратилась София, – Знаешь, сигаретку бы мне сейчас… Не представляешь, насколько мне тяжело, надо хоть как-то успокоиться. Пожалуйста, купи мне пачку, я тебе денег отдам, когда выпишусь.

– Ты что, Софья, не в себе? – удивился Геннадий, – Во-первых, тебе сейчас в твоем состоянии нельзя, во-вторых, у тебя чахотка обострилась, в дополнение к ранению, в-третьих, ты, все-таки, в больнице находишься, здесь курить не разрешается. Все, нельзя тебе. Так что снова бросай, или ты не начинала еще?

– Не начинала, – ответила София, – Хотя хоть как-то нервы мне надо успокаивать, а то совсем невыносимо что-то.

Немного поговорив с девушкой и, по возможности, ее успокоив, порекомендовав настроиться на лучшее, Геннадий вышел из палаты, а София снова осталась одна. Девушка не могла ни о чем думать, поэтому попыталась заснуть.

13 мая. К ежедневным обходам профессора Козлова София уже привыкла. Но девушка до сих пор не вставала с постели – не разрешал врач, да и самочувствие было, мягко говоря, чуть лучше неудовлетворительного.

– Как вы себя чувствуете? – услышала вопрос врача София.

– Вам честно ответить или не надо? – уточнила девушка.

– Честно, – ответил профессор, – И, желательно, без мата. А то солдаты в соседних палатах иногда такое завернут, уши вянут.

– Боюсь, не получится точно передать мое состояние с такими ограничениями, – сказала София, – По-прежнему мне плохо, грудь болит, спина болит, слабость. Ничего не меняется.

– Ну хотя бы чувство юмора у вас появилось, это уже неплохой знак, – ответил профессор и обратился к сестре милосердия, – Начинайте водить ее по коридору, если силы будут – можете во дворе госпиталя на лавочке недолго посидеть.

– Ну что, мадемуазель, пойдемте, – сказала медсестра Софии.

– Одеться бы, – сказала девушка, – И причесаться тоже не помешало бы.

– Можно подумать, вы на свидание идете, – ответила сестра милосердия, – Идите в сорочке, ничего страшного. На плечи платок можно набросить, чтобы не продуло, а так на вас никто смотреть не будет. Вон, солдаты ходят в кальсонах и не стесняются совершенно.

– И то правда, – сказала София и, с помощью сестры милосердия попыталась встать.

– Вот так, потихоньку, торопиться некуда, – подбадривала сестра милосердия Софию, – Вот видите, по коридору вы бодренько шагаете, можно и во дворе посидеть, на свежем воздухе.

– Сейчас, одну секундочку, – вдруг сказала София.

– Что случилось? – спросила девушка медсестра.

– Зеркало прошли, хочу на себя посмотреть, – ответила девушка.

София подошла к зеркалу. Каково же было ее удивление, когда она увидела, что волосы из темных, почти черных, стали с сероватым отливом.

– Неплохо я поседела, – сказала София, – То была одна-единственная седая прядка после Петропавловки, а теперь полголовы, особенно слева, равномерно серого отлива.

– Ну так серого же, а не седого, – попыталась подбодрить девушку сестра милосердия, – Большинство волос такие же, черные. Ну да, беленькие иногда проскальзывают, но их не так уж и много.

– Они черные, потому что грязные, а если помыть – будут светлее, – ответила София.

– Вот видите, вы уже шутить начинаете, значит, состояние улучшается, – услышала девушка в ответ.

Недавно открывшийся факт хоть и удивил девушку, но не шокировал ее так уж и сильно.

«Нормально я выгляжу, могла вообще подохнуть», – подумала София, но все же спросила сестру милосердия, – А я в таком виде прибыла в больницу или уже тут поседела?

– В таком, – ответила сестра милосердия, – А что хотите, такое произошло.

– Да ничего я не хочу, – ответила София и начала рассматривать больных, которые прогуливались по дворику госпиталя.

14 мая.

Несмотря на то, что Геннадий настоятельно советовал девушке не думать о прошлом, а поразмышлять о том, как она дальше планирует жить, София не могла выполнить эту рекомендацию. Мысли о прошлом постоянно проскальзывали. Особенно часто они возникали тогда, когда девушка пыталась заснуть, не могла этого сделать из-за боли в груди.

«Да лучше бы душа болела, чем грудь», – думала София, – «Душа поболит и перестанет, а тут непонятно, когда все окончится».

Чтобы отвлечься от боли в груди, девушка начинала вспоминать то, что было не так давно.

«Вот интересно, что было бы, если бы я была тогда в положении? В тот день, 8 мая, как раз, подарочек от царской власти был на мой день рождения… Я была бы уже на седьмом месяце, если бы не выкидыш тогда, наверное, тогда бы не трибунал был, а как прошлый раз, суд, ожидание приговора… Тоже ничего хорошего, ничем не лучше, наверное…» – София задумалась, – «Хотя на седьмом месяце я бы за ребенка испугалась, наверное, бомбу метать не пошла бы… Это тогда, в столице, был четвертый месяц, все-таки, меньший срок, а здесь уже страшно было бы. Надо же, жизнь как складывается, знала бы моя мамочка, сколько раз Соня была беременна не в браке, не пережила бы такого позора… А вот что мне теперь дальше делать? Не знаю, наверное, только снова в особняке Емельяновых селиться. Ну не пойду же я к Бирюковым, совесть, все-таки, надо иметь. Столько проблем им принесла…»

София начала засыпать, но девушке снова начались сниться кошмары: Таганка, солдаты. Проснувшись на том моменте, когда София обнимала Александра, девушка подумала:

«Хоть вообще спать не ложись, одно и то же снится, сколько уже можно… Вот правда, почему трибунал был, а не гражданский суд? И чем второй вариант был бы мне лучше или хуже? Да ничем, наверное, все то же самое, только несколько с большей бумажной волокитой. А так все буквально за полдня провернули, быстро, однако.»

Девушка вздохнула. В ночной тишине это услышала сестра милосердия, которая проходила мимо по коридору.

– Что случилось? – спросила Софию вошедшая медсестра.

– Да ничего, – ответила София, – Кошмары снова снятся, грудь болит, все раздражает, ничего нового.

– Постарайтесь заснуть, уже поздно, – сказала сестра милосердия и вышла.

«Вот что за ерунда, даже никто не навещает меня», – подумала девушка, – «Кроме Геннадия. Помирай тут со скуки… А все потому, что не знает никто правды. А я тоже говорить ничего никому не буду, оно мне не надо. Случайно кто-то узнает – пусть узнаёт, я же говорить ничего не буду».

Пролежав еще полчаса без сна, София вдруг вспомнила свое обучение в Смольном.

«Ну училась я в Смольном и какой толк от этого? Ну шифр у меня есть, и что? Вот как он мне по жизни поможет, да никак. Только побрякушка, которая немало стоит, ее можно при желании продать. Да вот делать я этого не буду, пусть остается как память о трех годах моих мучений как ученицы и года службы пепиньеркой…» – подумала София.

Девушка начала вспоминать своих одноклассниц. София перечисляла их тихим голосом, пока не дошла до Эмилианы.

«Интересно, а Эми сейчас где?» – подумала София, – «С теми-то все понятно, попристраивались в жизни, а вот где Эми – я не знаю… Было бы неплохо узнать, письмо бы хоть написала. Интересно, чем она занимается, шпионит вовсю или снова в террористки подалась, или уже на необъятных просторах нашей тюремной системы где-то пропала… Но раз я про нее не слышала до сих пор, значит, все нормально. Наверное, как и планировала, умерла по документам, а сама живет под другим именем потихоньку… Интересно, а как много она про меня знает?»

Под эти размышления София постепенно заснула.

Всю ночь девушке снились родители, поэтому проснувшись, София была слегка огорчена – такой хороший сон прервался.

«Мамочка с тятенькой в нашем доме снились», – думала девушка, – «Замечательный был сон, наверное, первый нормальный за все это время, как я в больнице лежу».

После обхода врача, к Софии подошла сестра милосердия.

– Мадемуазель, – сказала она, – Если хотите, можете встать и пройтись во двор. Только со двора – никуда, хорошо?

– Куда я пойду? – удивленно сказала София, – У меня сил нет совершенно. А вот во дворе посидеть – дело хорошее.