Текст книги "Семья поневоле (СИ)"

Автор книги: Mad Santa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 40 страниц)

У меня было два пути: или сделать то, что когда-то сделали со мной Люциус и его друзья, убедив служить своему Господину, или научить его прятать истинные чувства и мысли, став таким, как я, скрывающимся, постоянно боящимся разоблачения. Я выбрал третий – смешать и то, и другое. Так ему будет легче, если он отчасти поверит. Даже если мне придется лгать – мне не привыкать, я в этом мастер.

11. Онория

Помфри пыталась меня не пустить. Видите ли, Блейзу нужен покой, а у него итак уже кто-то сидит! Так выгоните этого посетителя, какого импа вы его впустили! Но не пускать родную мать!

Высказав этой ведьме все, что я думаю о ней и о пресловутом покое, которого в этом проходном дворе днем с огнем не сыщешь, я вошла в палату.

И на миг замерла на пороге, увидев их. Блейз, обнимающий Северуса, и Снейп, по-отечески похлопывающий сына по спине. На глаза мгновенно навернулись слезы, и я достала платок, промокая уголки. А затем быстро подошла и обняла их обоих, поцеловав Блейза в щеку, а потом положив голову на плечо Северуса. Сын сначала как-то дернулся, но тут же затих, обняв меня за талию.

– Мам, прости меня, – пробормотал он, потупив глаза, но я только улыбнулась, стирая с его щеки слезинку.

– Все хорошо, главное, что с тобой все в порядке.

– Нет, не все в порядке, – всхлипнул он, взяв мою руку в свои и прижимаясь к ней щекой.

– Это были вербовщики, Нора. И среди них вампир. Блейз…

Не веря своим ушам, но предчувствуя самое страшное, я схватила сына за руку, задирая рукав. Темный шрам, протянувшийся широкой бороздой через все предплечье, заставил сердце в груди сжаться, останавливаясь, чтобы потом забиться быстрее. Еще не метка. Это не метка…

– Мам, я не понимал, что делаю. Вампир, он внушил мне…

Блейз продолжал еще что-то объяснять, но я ничего не слышала, закрыв глаза и повторяя про себя «только не опять, Мерлин, пожалуйста, только не опять». Я не выдержу этого во второй раз. Я потеряла мужа не для того, чтобы теперь потерять и сына.

– За что мне это, Северус? – В отчаянии спросила я, впрочем, не ожидая, что добьюсь ответа. Он молчал, нахмурившись и сжав в тонкую полоску побелевшие губы, а потом снова крепко обнял нас обоих, прошептав мне на ухо:

– Мы справимся, слышишь? Справимся.

12. Блейз

Чем больше проходило времени, тем больше я вспоминал. Как посмотрел на контракт, на котором мое имя оказалось выведено собственной кровью, сочащейся из предплечья. Как он ухмылялся, рассказывая мне, каким красивым был мой отец, и какими близкими друзьями они были. Говорил, что научит меня всему, что знает, и поможет добиться признания среди Упивающихся смертью, если я захочу стать его учеником. Как он меня трогал, расстегивая ворот рубашки, касаясь ледяными пальцами, а потом укусил, впиваясь зубами в шею, обжигая болью и удовольствием сразу. Больше я не помнил ничего, но этого хватило, чтобы почувствовать себя грязным. А Северус успел покопаться в моих воспоминаниях, и значит все это видел…

Было безумно стыдно за все, что случилось, за то, что я вообще пошел туда, не говоря уж о взломе кабинета профессора. А он продолжал успокаивать, говоря, что я не виноват, что меня бы все равно нашли и завербовали, и что он поможет мне со всем справиться. В конце концов, еще недавно я и сам этого хотел – быть на одной стороне со своими друзьями и Северусом. А ребята тоже это подписали, и вместе нам будет легче. И Снейп мне поможет. Да и не все так плохо, раз он сам служит Темному Лорду. Бывает работенка и похуже, наверное.

Несмотря на все протесты профессора, я сел, глядя ему в глаза, словно мог бы прочитать в них, о чем он думает и что чувствует. Потому что я испытывал сейчас сумасшедшее, почти неконтролируемое желание дотронуться до него, ощутить тепло его тела, вдохнуть запах трав и зелий, неизменно сопровождающий его, не исчезающий даже после душа. Наклонившись вперед, я слегка потянулся к нему, боясь, что теперь он меня оттолкнет, после всего, что я натворил. Но Снейп только смотрел на меня, не шевелясь и даже как будто не дыша, позволив мне кончиками пальцев коснуться его губ, скользнув по щеке, заправить за ухо длинные смоляные волосы. А потом прижаться к его груди, уткнувшись носом в шею, щекоча своим горячим дыханием, судорожно вцепившись пальцами в мантию у него на талии, до боли стискивая плотную черную ткань.

Мне больше не было страшно или стыдно. Казалось, что меня самого больше не было, – голова закружилась, и я почувствовал ужасную слабость во всем теле, но Снейп обнял меня в ответ, поглаживая спину и не давая упасть.

Поцелуй в щеку заставил вздрогнуть, но, почувствовав знакомый запах дорогих духов и мягкие объятия, я на секунду позволил себе прикрыть глаза, расслабляясь, обвивая рукой ее талию, а вторую так и не убирая с талии Снейпа. Не хотелось отпускать никого из них – самых дорогих для меня людей. Лишь бы меня не заставили выбирать…

Покой не продлился долго – известие о вербовщиках привело мать в ужас, как профессор и предупреждал, и как бы я ни пытался смягчить удар. Она разрыдалась, тяжело дыша, и сколько бы мы на пару со Снейпом ни шептали ей слова утешения, сколько бы ни гладили, обнимая, успокоить ее было нам не под силу. Поймав его суровый взгляд поверх кудрявой головы, покоящейся сейчас на моем плече, я ненадолго прикрыл глаза, выражая этим понимание, как ему сейчас трудно, как нам обоим трудно, и он крепче сжал мою руку, еле заметно кивнув.

– Мам, ты ведь слышала, что он сказал? Мы справимся. Ну не плачь…

13. Северус

Блейзу я солгал. Точнее, не сказал всей правды. Просто не смог, видя, в каком подавленном состоянии он находился уже от того, что знал. С одной стороны, теперь я понял – было глупым отказываться от него и наших отношений, чтобы держать его подальше от Темного Лорда: оказывается, о Забини он не забывал и делал все, чтобы найти и завербовать его. Так что все мои попытки оградить мальчишку были тщетны. Сизифов труд. С другой же – рано пить огневиски и танцевать: теперь мы станем друг от друга еще дальше, чем были. Потому что показать нашу связь Упивающимся смертью – значит поставить под удар всю мою многолетнюю работу. Они просто не поймут подобных отношений, и даже наоборот, попытаются давить и манипулировать мною через Забини. А если я продолжу отношения с ним, то что-нибудь непременно нас выдаст – очень скоро нам придется постоянно находиться при Темном Лорде, обоим.

А еще был второй, гораздо более страшный факт – самые опасные задания обычно даются тем, у кого среди личной гвардии Господина нет родственников. Не может же он обидеть Люциуса, отправив Драко на верную смерть? Или послать Алекто без Амикуса туда, откуда почти не возвращаются? Нет, пушечным мясом всегда были одиночки, а значит одним из первых на алтарь великих свершений падет Забини, сомневаться даже не стоит, это лишь вопрос времени. И выход из этого патового положения я видел только один. Сделать так, чтоб эти самые родственники, причем среди самых ближайших приспешников Лорда, у него появились. И пусть ради этого мне придется пойти на жертвы, и пусть даже мальчишка будет страдать, а он непременно будет… Пусть так, его жизнь стоит любых жертв. Пусть он не будет со мной, но я не позволю этой войне снова забрать человека, которого я… Будь проклят Темный Лорд и тот день, когда я подписал импов контракт!

На дворе была уже середина марта, а значит чуть больше трех месяцев до выпуска. И до приема в Упивающиеся смертью. Последние три месяца относительного покоя и безопасности, а потом каждый день превратится в пытку, постоянный контроль, чтобы не выдать лишнего. И если за себя я был спокоен – как-никак последние семнадцать лет я только и делал, что врал Господину, то насчет мальчишки я был уверен в обратном – он сдаст нас обоих при первом же визите к Темному Лорду. И нужно было принимать решительные меры. Дамблдор же предложил возобновить занятия с Поттером, словно не понимая, что для меня видеть Избранного – хуже самой горькой настойки, а обучать его чему-либо практически невозможно. Другое дело Блейз – одарен, умен, усерден, из него вышел бы превосходный специалист в любой области, и хоть Окклюменцию я ему никогда не преподавал, сомнений в том, что он ее освоит, у меня не было. Тем более его мать в свое время обучилась этому искусству чуть ли не лучше меня. Только сейчас обучать сына сама она не могла – подозрительно, если бы она так зачастила в Хогвартс, а потому проводить эти частные уроки придется мне. И Забини, и Поттеру.

14. Блейз

– Сильно болит? – Спросил Драко, разглядывая мое предплечье, проводя пальцем по длинному неровному шраму, блестящему бордовой полоской рубцовой ткани. Я пожал плечами и, выбрав камень побольше, швырнул его в озеро, пуская круги по воде.

– Не всегда внешний вид дает правдивое представление о содержании, – поежившись, я посильнее запахнул мантию, поправив серо-зеленый форменный шарф. Малфой вообще выглядел ужасно продрогшим. Хоть он и говорил, что ему не холодно, но красные нос и уши отчетливо свидетельствовали об обратном.

– Ко мне подошел какой-то тип в Хогсмиде… Лично я по его внешнему виду сразу понял, кто он, и зачем я ему нужен. Яксли, так его фамилия. Знаешь его?

– Видел, – проговорился я, но вовремя спохватился и решил не уточнять, где именно и при каких обстоятельствах. Впрочем, Драко не обратил на мои слова внимания, поглощенный собственным рассказом:

– Толкнул речь про то, что я должен знать, кому мой отец верно служит, бла-бла и все дела, и должен гордиться, что мне выпала честь продолжить его дело. Если, конечно, я соглашусь. Создал мне иллюзию выбора и ненавязчиво так предложил подписать бумажку. Как оказалось, своей кровью. До сих пор чешется, но мой порез совсем не как твой, – закатав рукав, Малфой продемонстрировал тонкий бледный шрам, уже практически невидимый.

– Видимо, я очень старался подписывать, – хмыкнул я, представив, сколько крови вытекло из меня, раз на руке осталась такая большая рана. – Чтоб Темному Лорду понравилась картинка, – губы изогнулись в усмешке, но насупившийся друг ткнул меня в бок.

– Нашел над чем смеяться, Забини. Тебя принял вампир, причем, ходят слухи, один из самых древних ныне живущих. Если по твою душу пришли такие лица, значит ты интересен нашему Господину, – Драко подавился словом, но все же заставил себя его выговорить, привыкая слышать из своих уст подобное обращение и приучая язык и губы его произносить. – К Винсу приходил Эйвери, к Грегу и Панс – Кэрроу, брат и сестра соответственно. Говорят, к Теодору должен был заглянуть сам Долохов, но Нотт очень уж вовремя заболел…

Я сам только утром вышел из Больничного крыла и с трудом с непривычки отсидел на уроках, то и дело отвлекаясь, но преподаватели, видимо, сделали скидку на мою болезнь и не давали замечаний, позволяя работать в полсилы. Дождавшись окончания занятий, я рванул на улицу, чтобы впервые за две с лишним недели вдохнуть свежий прохладный воздух. Мокрая земля чавкала под ногами – ночью прошел дождь, не дававший мне уснуть, барабаня по окнам замка, а промозглый ветер забирался за воротник, обжигая ледяным дыханием шею, заставляя кожу покрываться мурашками.

– Блейз, ты боишься? – Вдруг спросил Драко, поворачиваясь ко мне и глядя широко раскрытыми глазами, словно ища во мне защиты и поддержки. Я убрал от его лица прядку светлых волос, которую весело трепал ветер, заправляя за ухо, а потом провел большим пальцем по гладко выбритой щеке.

– Боюсь, – кивнув, я улыбнулся другу, а он вдруг нашел мои пальцы своей холодной ладонью и крепко сжал. – Но вдвоем бояться не так страшно.

========== 18. Жестокий урок ==========

1. Северус

Вечер ничем бы не отличался от предыдущих, если бы не то, что я сегодня сделал. Неизвестно каким чудом мне удалось вырваться в Хогвартс, пусть и за полночь, но я смог сбросить с себя нелепую парадную мантию и расстегнуть давящий накрахмаленный воротник, устало опускаясь на диван. Скинув ботинки и стянув носки, я блаженно погрузил ноющие ступни в прохладный ворс ковра и откинул голову на спинку. Кожа просто горела от прикосновений и поцелуев, каждый из которых был получен обманом, пропитан моим предательством и очередной идеей самопожертвования. Но что я еще мог сделать для него? Другого выхода я не видел. Оставалось только лениво взмахнуть палочкой, призывая бутылку и стакан, и как всегда утопить мысли в огневиски, слишком светлом для его разочарованных глаз. Я уже представлял, каким будет этот взгляд, и мне заранее становилось нечем дышать. Мерлин свидетель, Блейз, я не хотел.

Впрочем, это случилось раньше, чем я рассчитывал – послышался стук в так опрометчиво не запертую мною дверь, а через секунду в нее заглянул чуть заметно улыбающийся мальчишка.

– Могу я войти, профессор? – Поглядывая на меня из-под полуопущенных ресниц, словно кокетливая девчонка, поинтересовался он и ввалился, не дожидаясь разрешения. Я напрягся, выпрямляя спину, и уставился на него, мгновенно оказавшегося рядом, на диване. Горячая рука по-хозяйски легла на поясницу и поползла вверх вдоль позвоночника, пока пальцы не зарылись в волосах, нежно массируя затылок.

Последний секс у нас был полтора месяца назад, – сразу же вспомнил я ночь на четырнадцатое февраля и засушенную в порыве нелепой сентиментальности в одной из книг ветку сирени, – последний поцелуй двадцать восьмого февраля, в субботу, во время квиддичного матча… А сегодня уже двадцать седьмое марта.

Мне казалось, что я уже начал забывать его прикосновения, но не тут-то было. Стоило ему дотронуться, и в памяти мгновенно всплыло все, в мельчайших подробностях. Все наши ночи, полубессонные, жадные, скоротечные, которыми нельзя было насытиться, но мы отчаянно пытались, до боли, сильно, каждый раз как последний. Я знал, что он сделает в следующий миг, но почему-то не остановил его, позволяя зубам сомкнуться на мочке уха, которую он потом втянул губами, второй рукой начиная расстегивать мою рубашку. Я только потрясенно выдохнул, с трудом вспоминая о том, что вообще надо дышать. Все мышцы свело словно судорогой, и я не мог пошевелиться, пока внутри шла яростная борьба разума с телом.

Каждая клеточка кожи уже звенела в предвкушении, забыв в одно мгновение, что сегодня уже получила сполна, ведь это все было не то, не он, не Блейз. Только его губы могут дарить такое острое, болезненное наслаждение, лишь слегка касаясь саднящих от желания сосков, только его язык заставляет меня полностью забываться, чертя дорожку вниз от пупка…

– Блейз… – предпринял я отчаянную попытку сопротивляться, но решимость снова утонула в обсидане его глаз, когда настойчивые пальцы проникли под распахнутую уже рубашку, сжимаясь на затвердевшем соске, заставляя меня вздрогнуть всем телом, опуская руки ему на плечи, чтобы оттолкнуть. Но ладони лишь заскользили вниз, повторяя рельеф великолепно развитых от занятий спортом мышц.

– Я прощаю, – неожиданно срывающимся голосом прошептал он, потянув меня на себя за шею, укладываясь на диван и призывно облизывая полные губы, которые и без этого манили, словно с помощью Акцио, стоило ему только войти в эту дверь. Не дождавшись, пока я решусь, мальчишка поцеловал меня сам, нежно скользнув по моим губам языком, словно прося разрешения, но дальнейшие его настойчивые действия были уже далеки от вежливости. Поцелуй становился все глубже и грубее, ненасытнее, как и его руки, снова, как раньше, сжимающие кожу до такой желанной сейчас боли. Я рванул на нем рубашку, рассыпая в разные стороны мелкие пуговицы, не выдержавшие такого обращения, на что нам обоим было решительно наплевать. Зато теперь ничто не мешало мне сцеловывать с разгоряченной смуглой кожи капельки влаги, опускаясь ниже, лизнув напоследок ямочку между ключиц.

– Ты не знаешь, что прощаешь, – без надежды достучаться до него ответил я, чувствуя, как обман с каждой секундой этой близости сильнее горчит на губах, и Блейз действительно меня не слушал, выразительно расстегивая ширинку, шепнув одними губами:

– Хочу тебя…

Я сам не понял, отчего застонал: то ли от зашкаливающего возбуждения, когда он положил мою ладонь на свой напряженный до предела член, с темной вздутой веной у самой уздечки, которую непременно следовало бы проследить языком, с наслаждением ощущая солоноватый вкус его тела, то ли от ярости на самого себя и свою слабость. Потому что через секунду я уже скатился с Блейза на пол, тяжело дыша и пряча горящее от стыда лицо в ладонях.

– Не трогай, – предостерег я, не глядя, но твердо зная, что сейчас мальчишка пытался взять меня за плечо. Казалось, я мог предугадать любой его поступок, до мельчайшего жеста. И вопрос «Почему?», застывший на его обиженно скривившихся губах, который я предвосхитил, сразу отвечая:

– Все кончено, Блейз. На этот раз навсегда.

2. Блейз

Все дни, что я лежал на больничной койке, я думал только о нем. И о том дне, когда выйду из обители Помфри. Дне, когда я наконец-то смогу зайти к Снейпу, и пусть весь остальной мир катится в небытие, мне уже будет все равно. Каждую ночь, украдкой лаская сам себя, в кровь прикусывая губы, лишь бы колдомедик не услышала случайный стон, я представлял себе этот вечер, ночь, полную желания, безжалостно рано приходящий рассвет, впрочем, не проникающий в подземелье, и два коротких слова, произнести которые я наконец-то был готов.

Уроки были мучительно-долгими, и даже общество Драко вкупе с интересными подробностями посвящения в Упивающиеся смертью меня не трогали, не давая отвлечься от счета минут и секунд до полуночи – того времени, когда все уснут, и я смогу пойти к нему.

Знакомая дорога, ноги помнят каждую плитку пола, а ладонь узнает каждый кирпич во влажной каменной кладке, скользя по стене. Стук в дверь, и я вошел, расплываясь в улыбке при одном только виде профессора. Огневиски в его бокале заманчиво приглашал присоединиться к дегустации, но памятуя о причине нашей последней крупной ссоры, я решил пропустить аперитив, переходя сразу к главному блюду.

Чем дольше воздерживаешься от соблазна, тем ненасытнее становишься, – на собственном примере испытал я подтверждение этого нехитрого правила, набрасываясь на Снейпа со всей своей неудовлетворенной жадностью, сминая податливые губы страстным поцелуем и до синяков наутро сжимая болезненно бледную кожу. Он отвечал нерешительно, чем еще сильнее злил и заводил меня одновременно, заставляя брать командование на себя, в то время как мне хотелось ему отдаться, в чем было трудно признаться даже самому себе, не то что предложить себя вслух, но я все-таки сделал это, не слушая, что он там опять бормочет насчет моего вызывающего поведения. И наградой мне стал совершенно нереальный стон, отозвавшийся еще большим жаром в паху, хотя казалось, что сильнее уже некуда.

Я нетерпеливо толкнулся в его ладонь, но Снейп вдруг отпрянул и в считанные секунды оказался на полу, пресекая мои попытки к нему прикоснуться. Стараясь выровнять судорожное, хриплое дыхание, рассеянно водя кончиками пальцев по животу, я ждал объяснений и услышал привычное уже «все кончено». Только вот мне надоело как дураку раз за разом попадаться на этот обман.

– Я тебе не верю, – обиженно бросил я, поправляя на плечах порванную рубашку, словно от этого мог быть какой-то толк, и теребя ставший вдруг тяжелым кулон. – Меня достало это, Северус. Уже не смешно и даже не грустно. Бред какой-то.

Когда я обвинил его в том, что он вернулся к маме, я же не знал, что она больна. Не мог Снейп оставить женщину, когда она нездорова, не должен я был ревновать. Но я ведь сказал, что прощаю, в чем смысл еще себя винить?

– Я прощаю все, что бы там ни было, – отрезал я, сгорая от нетерпения, тоже сползая с дивана, вновь оказываясь рядом со Снейпом, набирая в легкие побольше воздуха, чтобы добавить: – потому что я тебя…

– Я сделал твоей матери предложение, – оборвал он мое признание на полуслове, оборачиваясь и заглядывая в глаза, подтверждая, что мне это не послышалось. А я только почувствовал, как меня будто бы приложили Петрификусом – все понимаешь, но не можешь пошевелиться и сказать что-либо, а только нелепо таращишь глаза, не желая верить, что это происходит с тобой.

– Вот значит как… – Не понимая, что теперь делать и куда девать руки, которые я только собирался протянуть к профессору, я медленно опустил их и принялся застегивать брюки, но проклятая пуговица не желала попадать в петельку, выскальзывая из пальцев. – Да чтоб тебя, – обратился я к ней, бормоча себе под нос. – Значит, предложение. Угу. Я сейчас должен радоваться? Или не очень? – Бросив ненавистную пуговицу, я поднял взгляд на Снейпа. – Чего ты сейчас от меня хочешь?

3. Северус

Я не знал, как ему объяснить. Не представлял, какие можно найти слова и можно ли вообще, чтобы выразить, что я чувствую, и донести до него, почему я так поступил. И что мне невыносимо видеть, как в его глазах плещется боль, а что-то внутри наглухо захлопывается, пряча мягкую сердцевину и ощетиниваясь колючками, пусть и не сразу. Такой нелепый вопрос, слетевший с его губ, поставил меня в тупик. Чуть слышный, сорвавшимся на шепот голосом, он срезонировал с моими собственными вопросами, усиливая мучительную неопределенность. Я сам задавал себе похожие вопросы и не находил ответа. Не знал я, как мальчишка должен реагировать на такую новость и даже думать об этом не хотел – представлялось, что он закатит мне скандал с битьем посуды или просто убежит в слезах, или проклянет словами и заклятиями, неосмотрительно вытащив палочку. А он просто смотрел на меня, нелепо стягивая на груди рубашку, словно пуговицы на ней поддадутся лучше, чем одна-единственная на брюках.

Сглотнув подступивший к горлу ком, я так же тихо ответил:

– Я хотел бы, чтоб ты меня понял, Блейз… Но боюсь, что сейчас это невозможно…

Слова показались нелепыми даже мне самому. Неудивительно, что на лице мальчишки появилась усмешка. Та самая, озлобленная, жестокая, которую я так ненавидел в нем. Я знал, что всегда следовало за ней – и тогда, в Рождество, и перед ним, и потом… Он ранит словом сильнее, чем если бы ударил наотмашь. Не знаю, кто учил его искусству унижать, растаптывать людей одной лишь фразой, но раз за разом ему удавалось нащупывать мои болевые точки и давить на них, затаптывая и без того слабые ростки моего чувства собственного достоинства. Только с ним я начинал верить, что меня можно все-таки полюбить, что я не так жалок и безобразен, как я считал все эти долгие годы. Но он же и разрушал это все, как никто умея показать человеку его отражение в кривом зеркале собственного ничтожества. Я ждал его слов, как приговора, затаив дыхание и не шевелясь, чувствуя, как от холода по груди, не защищенной расстегнутой одеждой, ползут липкие мурашки. И он не замедлил ответить:

– Я не знаю, чего ты добиваешься, но скажу только одно: я сделаю все, чтобы этой свадьбы не было. Ты обманываешь мою мать, так же как постоянно морочил голову мне. Но больше я этого не позволю. Слышишь? – Презрительно взглянув на меня, Блейз поднялся с пола, подбирая с дивана свою мантию и накидывая на плечи. – Оставь в покое нашу семью, иначе мне придется принимать меры, а я на многое способен, профессор, особенно чтобы защитить свою мать от такого лицемера, как ты. Спасибо за преподанный урок.

– Блейз… – Я тоже поднялся, хоть это и далось мне с трудом. Каждое слово мальчишки, как дементор, высасывало силы и желание делать что бы то ни было, и даже вообще жить. Но я должен был, прежде всего ради него. – Я не лгал тебе… – Произнесли мои губы, хотя я наоборот хотел, чтобы он поверил, что не нужен мне, так ему было бы легче. Но слова вырвались прежде, чем я успел их обдумать.

4. Блейз

Злость взметнулась пожаром, сметающим все на своем пути. Она тихо тлела внутри, теплилась, подпитываясь от моей обиды, заполняя разум только раздражением и неприязнью к человеку, стоявшему напротив, но не выплескивалась наружу. А он своими словами открыл наглухо запертую дверь, давая этому пламени насытиться кислородом, мгновенно разрастись и вспыхнуть с десятикратной силой по принципу обратной тяги. Секунда – и мой кулак встретился с его лицом, а костяшки обожгло болью, но она была ничем по сравнению с тем, как, умирая, у меня в груди агонизировали остатки светлых чувств к Снейпу.

– Не смей, слышишь, – схватил я его за накрахмаленный воротничок, подходя вплотную и выплевывая каждое слово, глядя ему в глаза: – Ты клялся, что теперь все вместе, я помню… Одна радость на двоих и одна боль. Только почему-то мне сейчас больно так, что невыносимо, а тебе радостно – ты же жениться собрался. И что-то не похоже, чтоб мы были вместе ни сейчас, ни навсегда. Не лгал ты, да? Перестань лгать хотя бы сейчас, не унижай себя. И держись подальше от моей матери.

Резко разжав руку, все это время сминавшую плотную белую ткань рубашки, я запахнул мантию, и, развернувшись, не оглядываясь, вышел в коридор. Так же автоматически, не задумываясь и не глядя по сторонам, я добрел до спальни, умылся ледяной водой и лег в постель, тщетно пытаясь уснуть. Естественно, сон не шел, как бы я ни старался, так что субботнее утро я встретил, глядя покрасневшими от слез глазами в темный полог над головой. Холодный душ не помог, внутри было намного холоднее, так что я даже не чувствовал, как ледяные капли барабанят по коже, смывая все что угодно, кроме усталости и разочарования.

В субботу не надо было идти на уроки, а выполнение заданий могло подождать. Сказав изумленному Драко, чтобы он шел в Хогсмид без меня, я сбежал от дальнейших вопросов, сообщив, что иду завтракать, но в реальности отправился просто побродить по замку, ибо мне и кусок бы в горло не влез – даже одна мысль о еде вызывала тошноту. Впрочем, тошноту сейчас у меня вызывало все: смеющиеся кокетливые младшекурсницы в сине-бронзовых или черно-желтых шарфах, томно поглядывающие – в серебристо-зеленых и с вызовом глядящие в глаза, пусть и не долго – в красно-золотых; парни, играющие во взрывающиеся карты, снующие с хлопушками и навозными бомбами, соревнующиеся в плюй-камни и обсуждающие тайком девчонок; преподаватели, периодически проходящие мимо и качающие головой – то ли им хотелось бы, чтоб ученики в выходные делали уроки часами напролет, а не слонялись по замку, то ли их раздражал конкретно я, раз они бросали на меня такие снисходительно-сочувственные взгляды.

Дождавшись, пока все наконец-то отправятся в Хогсмид, я вернулся в спальню и взял метлу. Отполированное древко Молнии легло в руку, словно ладонь специально была создана только для того, чтобы обхватывать эту совершенной формы рукоять. Прихватив форму, я отправился на квиддичное поле.

5. Северус

Он все-таки ударил, но ни ему, ни мне это не принесло облегчения. Да, я действительно солгал, выдавая желаемое за действительное. Тогда, в раздевалке, я говорил то, что я хотел, чтобы было, о чем я мечтал, и чего он заслуживал. Но судьба распорядилась иначе, как всегда идя вразрез с моими желаниями и планами. Не надо было обещать то, что в конечном итоге оказалось от меня не зависящим. Я действительно его предал, и оправдаться мне было нечем. Оставалось только смотреть на него, словно в последний раз, по крайней мере так близко, запоминая каждую черточку, каждую линию его лица, застывшего в неприязненном выражении, но ловя себя на мысли, что все равно помню и вижу его не таким. Улыбающимся. Смеющимся. Ехидничающим. И целующимся. Стонущим, полуприкрыв глаза от наслаждения. Что бы ни случилось со мной, но мне не забыть его лица, оно отпечаталось где-то под кожей, навсегда, еще болезненнее и еще несмываемей, чем проклятая метка на запястье, из-за которой я вынужден был снова его предать и оттолкнуть.

Привкус крови во рту лишь дополнял горечь поражения, признания своей слабости и неспособности что-либо изменить. Одно я знал точно – его указаний оставить семью Забини в покое я не мог выполнить и не собирался, а значит ему придется принимать обещанные меры, и дай Мерлин Норе силы это пережить. Я уж как-нибудь справлюсь.

Стоило мальчишке уйти, удержавшись от демонстративного хлопка дверью, как я тяжело опустился на диван, снова взяв бокал огневиски в руки и, обхватив ладонями, принялся слегка покручивать, чуть взбалтывая янтарную жидкость. Почему, чтобы спасти человека, непременно надо причинить ему боль? Почему любого счастья можно достичь лишь путем долгих и мучительных страданий, и не факт, что ты не сдашься раньше, чем наступит это самое счастье, сломавшись под тяжестью обстоятельств? И почему на вопросы, вроде этих, никогда не найти ответов, и нужно учиться принимать подобные вещи как должное?

Водрузив на тумбочку стеклянный шар, в котором плечом к плечу стояли две фигурки, изредка поглядывающие друг на друга, пряча ухмылки, я всю ночь гипнотизировал его взглядом, в очередной раз изводя сам себя разными «а что, если». Что если бы не было Темного Лорда? Тогда веселый парень по имени Эрардо не приехал бы в Великобританию, и не было бы Блейза Забини вообще. Что если бы Темный Лорд не возродился? Тогда мне незачем было бы отлучаться из замка надолго, не понадобилось бы заводить помощника, и мы бы так не сблизились с мальчишкой. Темный Лорд нас разлучил, но в некотором роде он же нас и свел, так что тут его винить мне не в чем. Только себя, что не придумал способ защитить Забини иначе, чем жениться на его матери. Уверен, Нора одобрила бы мое решение и все равно бы вышла за меня, узнай она об истинной подоплеке этого предложения, но только вот ей было бы очень больно, а мне меньше всего хотелось ранить еще и ее. А Блейз еще молод и горяч, он быстро забудет и найдет, кем меня заменить в постели, а потом и в сердце.

6. Блейз

Солнце светило прямо в лицо, словно издеваясь, демонстрируя, как все кругом светло и радостно, чтоб я еще сильнее ощутил отчаяние и боль, так контрастирующие с настроением природы. Деревья зеленели молодой листвой, то тут, то там распускались первые цветы, птицы весело щебетали, перелетая с ветки на ветку, – весна уже полностью вступила в свои права, принося веру в обновление, перерождение и возможность начать все заново. Но для начала все должно было умереть, замерзнуть под снегом, пожухнуть и сгнить, уступив место новому. И я чувствовал, что и моя весна не за горами, потому что в груди что-то умирало, что-то, что следовало вырвать с корнем, выбросить старый мусор, сжечь ворох ненужных воспоминаний и развеять пепел над рекой времени. Время лечит, и я однажды забуду. Однажды проснусь утром и вздохну полной грудью, без этого щемящего чувства, которое не дает дышать, а на глаза против воли наворачиваются слезы. Пусть нескоро, но моя весна тоже придет, и новый Блейз Забини явится миру – без наивной веры в людей, с четкими целями, с правильно расставленными приоритетами и мощной защитой от любых попыток занять место в моем сердце. Оно уже занято, есть человек, который любит меня, и ради которого я буду жить и защищать ее. А остальным придется пойти ко всем импам, но обманывать ее, как он это сделал со мной, я не позволю.