Текст книги "Семья поневоле (СИ)"

Автор книги: Mad Santa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 40 страниц)

Сказать, что меня не смущала наша разница в возрасте – означало бы очень сильно покривить душой. Я всегда боялся, что он будет видеть во мне наставника, учителя, замену отца, которого ему так не хватает, а не партнера. А в том, что ему не хватает отца, сомнений не было никаких – достаточно вспомнить его выражение лица, когда я говорил об Эрардо тогда, в Больничном Крыле. И тем более слезы, трясущиеся руки и поток благодарностей в ответ на рождественский подарок – принадлежавшие старшему Забини вещи.

Не удержавшись, я зарылся пальцами в чуть отросшие жесткие волосы, начинающие завиваться, легонько поглаживая затылок. Блейз что-то чуть слышно промычал, устраиваясь поудобнее. Этого я уже никак не мог стерпеть. Он что, сюда спать пришел?

– Блейз, ты в порядке? – Поинтересовался я, приподнимая его голову за подбородок и заставляя посмотреть мне в глаза. Мальчишка расслабленно улыбался. – К гриндилоу это все, – разозлился я, не понимая, что стало с привычным мне Забини, схватив остальные открытки и швыряя их в огонь. Однако это действие заставило Блейза отстраниться от меня и уставиться во все глаза. Теперь я окончательно перестал улавливать смысл ситуации.

– Ты их все сжег? – Спросил он, растерянно глядя на огонь в камине, пожирающий последнюю открытку, сидя на полу, уперевшись отставленными назад руками в ковер.

– Да, но… – окончание фразы «какая разница» застряло в горле, когда до меня, наконец, дошло. И я был готов провалиться сквозь землю, или даже получить Ступефаем, лишь бы не видеть вот этот его взгляд. Обида, разочарование, словно я только что дал ему пощечину или того хуже. Еще секунда мне понадобилась, чтобы сложить в голове из разрозненных кусочков полную картину и оценить масштабы трагедии. Вспомнилась одна открытка, не бывшая оттенков алого или зеленого (любовь и Слизерин). Чернильный бархат и серебристая вязь букв. Но и ее, как и остальные, я не стал читать… Не было сомнений, что именно этот экземпляр был от Блейза, он бы мог сделать ее только такой…

– Блейз… Я…

– Не надо, – улыбнулся он, но улыбка вышла вымученной. Поднявшись с пола, он направился к центру комнаты, но я, молниеносно вскочив, в два счета догнал его и, подойдя сзади вплотную, обнял за плечи, прижимая к себе и целуя в ухо.

– Если б я знал…

– Это было глупо…

– Это было… мило…

Мальчишка неожиданно расхохотался, а потом развернулся ко мне, улыбаясь и обхватывая мое лицо ладонями. Он теперь совершенно не выглядел обиженным. Наоборот, глаза блестели каким-то нереальным, счастливым блеском. Я перестал что-либо соображать полностью, уже даже не пытаясь понять причины его реакций и просто плывя по течению.

– Мерлин, суровый профессор Снейп знает слово «мило», и в мире есть вещи, которые могут его умилить. Где мой колдофотик! Это надо запечатлеть для потомков!

Я нахмурился, убирая его руки со своих щек, и тряхнул головой, чтобы заправленные им за уши волосы снова свободно рассыпались у лица.

– Не ерничай, Забини, а то мне придется тебя проучить.

– Профессор, вы назначаете мне отработку? – Лукаво приподнял бровь он, изображая удивление. А через секунду я уже торопливо расстегивал пуговицы на его мантии.

7. Блейз

Настроение было отличным, когда я увидел, что Снейп настроен благодушно, а значит воспринял нормально мои признания. Я все ждал, когда он выскажет свое мнение об открытке, стараясь быть как можно ласковее на случай, если он все-таки разозлился, но… Меня как Ступефаем ударили, когда я понял, что он не просто не читал моего послания, но и не прочтет никогда – он просто все сжег.

Горло словно сдавило невидимой рукой – я не мог сделать вдох, тут даже Анапнео не помогло бы. Я столько времени потратил на то, чтобы подобрать правильные слова, чтобы не выглядеть сопливо-романтичным и жалким, изложить мысли без пафоса, но и не сухим канцелярским стилем. Тепло, нежно, но не слишком. Так, чтобы он прочел и понял – да, это оно.

А он все выкинул. Испепелил. Уничтожил. Я больше не смогу при всем желании это повторить. Написать так второй раз – не в моих силах. Мне показалось, что меня стошнит – от обиды и разочарования просто физически замутило. Тем более, должно быть, я слишком много выпил. Но еще противнее стало, когда он начал оправдываться. Я не хотел этого слышать. Снейп и извинения – несовместимые вещи. Мне всегда казалось это неправильным, корежило, когда он объяснялся. Северус не такой человек, который может унижать себя оправданиями. Так и хотелось добавить к «не надо» что «я того не стою», но что-то мешало высказать это вслух – он же начнет спорить, рассказывать, какой я замечательный, и снова извиняться. Не хочу, не выдержу, не…

Мило?

Глаза заслезились от смеха, который резко, как торнадо, пришел на смену обиде. Профессор был не совместим со словом «мило» точно так же, как и с извинениями, если не хуже. Я хохотал, прикалывался, а через минуту мы уже яростно срывали друг с друга одежду, кое-как добравшись до кровати, где меня ждало мое наказание за дерзость. Двадцать сумасшедших минут пронеслись как одна, и я рухнул без сил, утыкаясь лицом в грудь Снейпа, чувствуя, как его рука рассеянно скользит по моей влажной от пота спине.

– И все-таки, что там было написано?

Голос профессора вывел из задумчивости, но шевелиться мне не хотелось. Как и отвечать на этот неудобный вопрос, но все же надо было что-то сказать.

– Ничего такого, что я не могу сказать вслух, без дурацких писем и открыток, – соврал я. Так будет проще и легче. Действительно, глупо было писать то, что я не готов еще произнести. А он не готов услышать, потому что почувствует себя обязанным сделать ответные признания, к которым он также не готов. Глупо и рано. Когда-нибудь я это скажу, но, наверное, когда окончу школу. Негоже говорить с преподавателем о таких высоких материях. А спать с ним, разумеется, можно, – довольно улыбнулся я, крепче обхватывая его талию и закрывая глаза.

8. Северус

Мальчишка был пьян. И как я сразу не догадался, заметив шальной блеск в его глазах и эту ленивую нежность? То, как он ластился ко мне, словно кот, устраиваясь на коленях. Я сразу понял, где он взял выпивку, что он посмел напиваться в одиночку и ходить в таком состоянии по Хогвартсу, рискуя подставить меня и самому заработать наказание. Хотелось его отругать и выбить всю дурь из его головы, но сейчас я не мог. Не после того, как сжег эту проклятую открытку. Мне повезло, что он перевел все это в шутку, которая затем перешла в поцелуи с привкусом огневиски на губах и закончилась невероятным сексом. Но меня терзала мысль о том, что было написано на темно-фиолетовых страницах. Я одновременно и хотел, и боялся это услышать. Где-то внутри словно трепетали сотнями крылышек бабочки, но в то же время по телу бежали мурашки и холодели кончики пальцев. Забини отшутился, но я знал, что он лжет. Так или иначе, но содержимое открытки кануло в небытие, и дальше думать об этом было бесполезно – все равно сожженную бумагу не вернуть никаким заклятием. В любом случае, слова были не так уж и важны. Самое ценное – это уже уснувший на моей груди мальчишка, который хочет быть со мной рядом и который нужен мне больше всего в этой жизни.

Я еще долго лежал без сна, перебирая пальцами жесткие завитки волос на его затылке, поглаживая мускулистую спину… А когда проснулся, рядом никого не было. Только утро четырнадцатого февраля, холодная постель и… ветка сирени на подушке. Губы непроизвольно растянулись в улыбке. Впервые в жизни я понял, что это в действительности за праздник – День Святого Валентина. Вставать не хотелось, тем более была суббота. Поежившись и спрятав под одеяло замерзшие ступни, я устроился поудобнее, взяв за стебелек пушистое лиловое соцветие, и поднес к лицу. В ноздри моментально ударил одуряюще сладкий запах, и я зажмурился от удовольствия. Долгой зимой всегда отчаянно не хватает ароматов леса, скошенной травы и луговых цветов, к которым я привык, постоянно гуляя и собирая ингредиенты для зелий. А сейчас для меня словно пришла весна – только для меня одного, на целый месяц раньше. И все благодаря Забини…

Неожиданный стук в дверь заставил меня вскочить с постели и отыскать халат. А на пороге оказалась МакГонагалл в неизменной шотландке. Почему-то я был не удивлен – кому еще я могу понадобиться? Или ей, или директору, а значит снова придет она, как его заместитель. Дамблдор почти не выходит из своего кабинета.

– Что-то с Альбусом? – Спросил я, только лишь открыв дверь и увидев, насколько серьезно выражение лица декана Гриффиндора. Ее ноздри просто раздувались от гнева.

– С вашими студентами, Северус, – холодно ответила она.

И в течение следующих десяти минут она мне в красках изложила, что произошло этой ночью. Пьяные до зеленых гриндилоу старшекурсники Слизерина устроили погром в гостиной факультета, а потом отправились слоняться по школе, колдовали в коридорах и один сфинкс знает чем еще занимались, пока их всех не отловили Филч и сама МакГонагалл. До меня они ночью не достучались – я обложил свою комнату всеми защитными заклинаниями, чтобы меня не застукали с Забини, памятуя о прошлом визите старой ведьмы.

Разумеется, я заявил, что со всем разберусь, и что понятия не имею, откуда и как они получили спиртное. Хотя на самом деле мне не составило труда сложить два и два. Гнев мгновенно разросся внутри, заполняя собой все мое существо, каждую клеточку тела, прося выплеснуть его на этих олухов, посмевших так меня подставить, и на глупого мальчишку, чья безответственность может мне дорогого стоить.

Сказать, что я был взбешен, означало бы сильно согрешить против истины. Тому чувству, которое сейчас адским пламенем горело внутри, нет названия, отразившего бы всю полноту и разрушительную силу этих эмоций, будь они выпущены наружу. Всю жизнь я хранил верность принципу, что вне зависимости от произошедшего голова должна оставаться холодной, разум – ясным. Только так можно все обдумать и грамотно и должным образом отреагировать на сложившуюся ситуацию, обернув ее в свою пользу. Но здесь и сейчас я не отдавал себе отчета в том, что делаю – выдержки мне хватило только чтобы дождаться, пока уйдет МакГонагалл, а потом я бладжером вылетел вслед за ней, направляясь в гостиную вверенного факультета. Я не знал, что собираюсь сказать и что буду делать, но я должен был решить проблему раз и навсегда.

9. Блейз

Мы с ребятами сидели в спальне, обсуждая стратегию в предстоящем матче с Хаффлпаффом. Теодор читал книгу, лежа на животе, и делал вид, что мы ему не мешаем. Хотя кроме нас – четверых его постоянных соседей, тут были и остальные ребята из команды, с шестого и пятого курса.

– …а Забини ловит кваффл внизу и пробивает по кольцам, – закончил свою идею Кребб, а я только хмыкнул.

– Думаешь, кто-то еще купится на Хитрость Хорьковой? Надо придумать что-то совершенно новое, Винс, чего противники совершенно не ожидают…

– И стандартным приемом можно удивить, – недобро усмехнулся Блетчли, косясь на Драко. – Например, если Малфой исполнит перехват Пламптона.

Никто не засмеялся, и до нашего Охранника дошло, что он сболтнул лишнего. Лицо капитана медленно, но верно приобретало оттенок свеклы, что было совсем не аристократично.

– Обязательно сделаю это, только после того, как применю к тебе Трансильванский Таран, – стукнул кулаком по ладони Драко, сделав шаг по направлению к Блетчли, тут же отступившему назад. Я укоризненно посмотрел на друга:

– Прекращайте, ребят, итак голова болит после вчерашнего, – я потер затылок, а потом виски, чувствуя, что на подходе третья за сегодня волна мигрени. Партнеры по команде выглядели не лучше – Грег вообще проводил совещание, валяясь на кровати и положив на лицо мокрое полотенце. – Давайте лучше…

Закончить я не успел, потому что в этот момент дверь распахнулась настежь, ударившись об стену, и в комнату буквально влетел Снейп. Развевающиеся во все стороны волосы и полы мантии предавали ему поистине зловещий вид, а сведенные к переносице брови и сурово сжатые губы удачно дополняли картину, ничего хорошего не предвещавшую. Все замерли, мгновенно замолчав, и уставились на него, ожидая всего, что угодно, но профессор только отчетливо произнес одно-единственное слово:

– Вон.

Этого хватило, чтобы даже больной Грегори подскочил с кровати и единорогом поскакал к выходу, унося ноги. Я рефлекторно тоже поплелся к двери, но цепкие пальцы грубо обхватили мое запястье, дергая обратно, заставляя развернуться лицом к лицу профессора. Я молчал, и он тоже, пока последний ученик не вышел в коридор, после чего Снейп одним взмахом палочки запечатал дверь, все еще не отпуская мою руку.

– Ты… ты… – сорвавшийся на шепот голос прошелестел мурашками по телу, снова заставляя меня вспомнить тот день, когда к нам в гости зашел Яксли, и я впервые испугался того, что Северус может причинить мне вред. С тех пор прошло уже много времени, и я считал, что выкинул все эти глупости из головы, но, как оказалось, они просто спрятались где-то за гранью сознания, затаились, дожидаясь своего часа, чтобы предательски выползти сейчас, заставляя холодеть руки. Я не мог сказать ни слова, лишь смотрел в горящие злобой антрацитово-черные глаза, ожидая своего приговора. И не важно, что я не понимал, в чем виноват – если Снейп хотел меня наказать, он мог это сделать, не считаясь со мной. Так что я просто ждал окончания фразы, и оно не замедлило последовать, резанув где-то глубоко внутри словно ножом:

– Больше. Не смей. Приходить. В мои комнаты. Никогда.

Он продолжал держать мое запястье, но сейчас мне казалось, что рука сжимает горло – я не мог сделать ни вдоха, ни выдоха, только непонимающе глядя на своего палача: не приходить к нему, не быть рядом означало для меня верную смерть. Когда мы засыпали, все было хорошо… так что же изменилось утром? Что я сделал ему? На ум не пришло ничего, кроме оставленной на подушке ветки сирени, добыть которую мне стоило немалых трудов. Неужели?..

– Прости, я не думал, что… – Выдавил из себя я, но Снейп резко разжал пальцы, отталкивая меня от себя, встряхивая головой, чтобы откинуть упавшие на лицо волосы.

– Думать должен был я, когда связался с ребенком, – с глубочайшим презрением, если не сказать отвращением, в голосе процедил зельевар, окинув меня убийственным взглядом, после чего развернулся и вышел, не удосужившись закрыть за собой дверь, в которую тут же начали заглядывать шокированные ребята, обсуждающие причину такого поведения профессора. И замерли, увидев, что я сидел на полу, обхватив один из столбиков кровати, прижавшись щекой к резной деревянной поверхности. Любопытные лица тут же скрылись, и только Малфой практически бесшумно прокрался и опустился рядом, обнимая меня за плечи.

– С днем влюбленных, Забини, – выдохнул мне в ухо он, запечатлев на щеке легкий поцелуй.

========== 16. Предчувствие беды ==========

1. Северус

Кто-то считает, что две недели – это мало. Чертовски мало, если нужно сварить оборотное зелье, которому требуется месяц. Неимоверно мало, если хочешь иметь ребенка – придется прождать целых девять. Катастрофически мало, когда стараешься завести друга – пройдут годы, прежде чем человек станет по-настоящему близким.

Но еще бывает так, что нужно всего несколько месяцев, чтобы без человека уже нельзя было жить, а две недели превращаются в целых четырнадцать долгих и одиноких дней и ночей без сна. В груди щемит при каждом вдохе, а сердце пропускает удар от одного взгляда на курчавую макушку в толпе, широкую спину, скрывающуюся за углом, уверенные пальцы, порхающие над котлом… Я позволял себе смотреть на Забини лишь украдкой, на одну какую-либо часть тела, никогда в лицо. Да, стыдно должно было быть ему, но взгляда не поднимал я – знал, что не смогу, увидев темноту его глаз, не окунуться в нее как в омут, больше не в состоянии выбраться на свет.

Всех, кто был ночью уличен в распивании спиртного, я лично отправил на отработки к Филчу. Другого выхода не было – МакГонагалл требовала более сурового наказания, и лишь Дамблдор поддержал мою меру, решив, что отчисление – слишком суровая плата за такие проступки. В основном это был пятый и шестой курс, и только две идиотки с седьмого – Гринграсс и Мун. Я искренне надеялся, что уборка школы пойдет им на пользу, выбив дурь из головы. А о том, кто принес спиртное, как об истинном виновнике событий, все смолчали, как декан Гриффиндора ни старалась их разговорить. Так что Забини остался без наказания, словно бы он ничего и не сделал, хотя это не было правдой. Но если б я даже как-то наказал его сам, МакГонагалл бы узнала и догадалась, за что, так что я не мог ничего сделать, не выдав проступок мальчишки.

Хотя я все-таки надеялся в глубине души, что он был наказан. Моим невниманием, безразличием, холодностью. Он не пришел на занятия Зельеварением и вообще больше у меня не появлялся, как я и просил, и я не позвал. Пустил все на самотек, и вот уже две недели видел Блейза только на уроках, избегая смотреть в его сторону и изредка натыкаясь на него в коридорах, тут же поспешно сворачивая при первой возможности.

Вопрос в том, кого ты больше наказал этим, Северус, – по ночам саркастично интересовался я сам у себя, ворочаясь в холодной постели, комкая простыни, сминая одеяло ищущими прикосновений к упругому, стройному телу пальцами. Засохшая сирень немым укором лежала на прикроватном столике, и я так и не позволил эльфам ее выкинуть, получая какое-то садистское удовольствие от мучительных воспоминаний.

Но все-таки я был слеп, позволив этим отношениям зайти так далеко. Не замечал очевидного, заставлял себя не замечать – он еще не вырос, и сколько бы я ни пытался ему объяснить, что можно, а что нельзя, только жизнь заставит его повзрослеть, и на это потребуется гораздо больше времени, чем я могу ждать. Возможно, лет через пять он бы меня понял, но… Я встречу его где-нибудь на Косой аллее, высокого, в дорогой, непременно строгой мантии, держащего за руку кудрявую девочку в желтых сандалиях. Мы пожмем друг другу руки, он чуть кивнет в сторону магазина мадам Малкин, сообщая, что его жена делает покупки. «Познакомься, Шания, это профессор Снейп, он будет преподавать у тебя в Хогвартсе, когда ты подрастешь», – слышу я его чуть насмешливый голос, а девочка, смущенно улыбаясь, делает неуклюжий книксен. На худеньком смуглом личике сильнее всего выделяются большие, блестящие, как две черные жемчужины, глаза. Дальше фантазировать я не хочу, не желая знать, кто его жена, почему у девочки африканское имя, и как он все эти годы жил без меня. Просто обмениваемся дежурными фразами о том, что дела в порядке, и мы были рады встрече, и расходимся каждый в свою сторону. Дань вежливости, не более. И никаких воспоминаний. Если вообще через пять лет я не умру, а в Англии будет мирная жизнь, такая, чтобы можно было водить по улице за руку маленьких девочек, не боясь, что на Косую аллею нагрянут Упивающиеся смертью.

2. Блейз

– Пошел-пошел-пошел!

– Давай, гиппогриф задери!

– Пасуй!

Снег валил как из ведра, но мы тренировались как проклятые. Потому что или победа, или смерть. Если мы проиграем и второй матч, с кубком можно будет распрощаться раз и навсегда. Малфой гонял команду, как борзых на охоте, даже сильнее, но никто не роптал – я сам готов был загонять себя еще сильнее, только бы на этот раз победить. Причем с как можно большим очковым перевесом, так что завтра придется непременно забивать – много и часто.

Ночь прошла беспокойно – я почти не спал. Мысли о Снейпе смешивались с волнением по поводу матча, превращаясь в дикий клубок страха и обиды, терзая воспаленное сознание. Если б я сразу понял, из-за чего он на меня разозлился, я бы вымолил прощение тут же. Но я узнал о вчерашнем на тот момент дебоше только к вечеру, когда уже не рискнул идти к профессору, чтобы не попасться Филчу, который после случившегося усиленно патрулировал подземелья. А следующим утром, сколько бы я ни пытался поймать взгляд зельевара, тот отворачивался от меня, как от прокаженного, или и вовсе уходил, делая вид, что не заметил, словно я пустое место. И мне стало ясно, что теперь для него так и есть. Слишком сильно я из-за пьяной глупости упал в его глазах, и что бы я ни делал, теперь мне никогда не подняться.

Но времени раскисать и жалеть себя не было – приближался матч с Хаффлпаффом, и один Мерлин знает, как сильно это мотивировало, заставляя выкинуть из головы все остальное, самого себя вместе с чувствами и переживаниями, оставив только долг перед ребятами – выиграть эту игру, а потом и кубок. Тогда и рыдай, сколько хочешь, а сейчас на слабость нет времени. Но по ночам усталость не всегда приводила с собой крепкий сон. Иногда она приходила одна, так что я несколько часов мог лежать, разглядывая полог, и грезить наяву о его руках, исследующих мое тело, и губах, следующих за ними по пятам.

Утро перед матчем не стало исключением – я проснулся уставшим и разбитым, словно вовсе не спал. Голова раскалывалась, будто внутри одна за другой взрывались Бомбарды. Завтракали мы также молча – казалось, сам воздух звенел от напряжения, как натянутая струна. Сегодня решится все – или мы провалимся с треском, или небеса дадут нам еще шанс побороться. Последний шанс. Последний год. Наш Охранник, Блетчли, и Охотник, Харпер, хоть и были с шестого курса, прекрасно понимали, что и у них не будет другого шанса. Когда сменится сразу четверо из семи игроков, такая команда в один миг не заиграет – нужен будет хотя бы год на притирку. Так что или сейчас, или никогда.

Никогда еще со времен Маркуса Флинта наша команда не была так сильна и так мотивирована. Переодеваясь в форму для матча, мы продолжали молчать. Мне даже показалось, что я оглох – настолько давила на уши неестественная тишина. Но Драко, более бледный чем обычно, не проронил ни слова – он уже высказал все, что хотел, на тренировках. А, может быть, он и хотел, но предательский голос подвел его, не желая звучать твердо и ободряюще. Команде не нужен дрожащий от волнения капитан. Лучше пусть молчит.

Взяв метлы, мы все переглянулись и вышли наружу, и тут же по ушам ударил шум множества голосов, пищалок и хлопушек. То тут, то там раздавались кричалки в адрес обеих команд, а голос комментирующей Лавгуд разносился эхом над галдящими трибунами и пока еще пустым полем. Впрочем, команда Хаффлпаффа показалась напротив почти сразу. Захариас Смит, довольно неприятный тип, под присмотром мадам Хуч пожал руку Малфою, и команды взмыли вверх – игра началась.

3. Северус

Этой ночью не спал весь Слизерин. И я не спал, чувствуя приближение беды, хотя еще не знал, откуда. Второй матч. Второй и последний шанс. Ощущение надвигающейся битвы не на жизнь, а на смерть было разлито в воздухе, только вдохни поглубже, и ты почувствуешь. Я всегда волновался за команду своего факультета – не могло быть иначе, но сегодня, стоило мне увидеть их, как краска мгновенно сошла и с моего лица. Бледные, осунувшиеся за ночь лица с ярко горящими стремлением к победе глазами и сжатыми в тонкую полоску губами. Даже Кребб и Гойл были непривычно серьезными, и, похоже, также не могли заставить себя нормально поесть. На Забини я посмотрел лишь на миг – и уже не мог отвести глаз. Злая, колючая решимость сквозила не только во взгляде, но и в каждом резком, четком движении. Казалось, он в один миг растерял всю свою грацию, плавность и изящество, превратившись в воплощение грубой силы. Хорошо, что к команде никто не подходил – в таком состоянии мальчишки могли натворить бед. Когда вся команда синхронно поднялась с лавок и направилась к выходу, чеканя шаг и неосознанно в такт стуча древками метел об пол, даже разговоры в Большом Зале на минуту стихли, и их проводили изумленными взглядами.

Через полчаса они показались на поле. Я сразу нашел глазами фигуру мальчишки, с номером «4» на спине, и принялся следить за его действиями. И не успевал сочинять все новые и новые проклятия на голову всех возможных богов и героев – настолько не шла у Забини игра. Да, он отбирал мячи, виртуозно прорывался через все поле, мчался к кольцам быстрее ветра… И бросал мимо. Или на миг замирал, и Охотник соперника вырывал Кваффл у него из рук, уносясь прочь. Очередная атака. Стык. Треск метел. И Блейз, чудом удержавшись на метле, судорожно вцепившись в древко обеими руками, снова остался без красного мяча. Слизерин вел в счете 30:20, но лишь потому, что и у команды соперника не получалось поразить кольца – Блетчли стоял молодцом, отбив множество атак. А вот Хопкинс на противоположной стороне поля определенно скучал, а у меня на виске нервно забилась жилка от созерцания улыбающихся Спраут и Помфри, сидящих совсем недалеко от меня.

Забини винит себя в прошлом проигрыше, я знал это так же четко, как сколько раз мешать по часовой стрелке кровеостанавливающее зелье. Но это не повод завалить еще и эту игру! Уму непостижимо! Не могло же быть так, что он расстроен из-за меня? В любом случае, что бы там ни было, мне нужно было с ним поговорить, пока не стало поздно… Хаффлпафф в этот момент сравнял счет, и Малфой сделал то, что обязан был сделать хороший капитан. Взял таймаут. Вскочив, я понесся вниз по трибуне, направляясь в раздевалку своей команды.

4. Блейз

Напрасно я думал, что все волнения и тревоги уйдут, стоит мне лишь оказаться на метле, взмыть в воздух, помчаться навстречу ветру, треплющему мантию, крыльями рвущуюся за спиной. Одно чувство осталось со мной, затмевая собой все остальное. Страх. Выползая откуда-то из глубины сознания, он прочно обосновался в голове, опутывая липкими щупальцами разум, парализуя волю. И почему этого не было на тренировках? Почему только сейчас? Стоило мне приблизиться к кольцам Хаффлпаффа, как перед глазами мгновенно всплывала страшная картина удара. Боль. Невыносимая, выворачивающая наизнанку, когда дробятся кости и рвется мясо. Даже притормозив, я продолжал видеть, как толстые металлические кольца с дикой скоростью летят навстречу, угрожая неминуемым столкновением. И, пользуясь моим замешательством, соперники вырывали Кваффл, бросаясь в атаку, а я уже был в позиции догоняющего. И так продолжалось раз за разом. Девчонка-охотник, фамилии которой я даже не помнил, чуть не снесла меня с метлы, врезавшись тараном, а я настолько испугался упасть вниз, что с готовностью выронил мяч, двумя руками хватаясь за древко в попытках удержать равновесие. Ветер донес до меня ее смех, вызывая прилив невероятной злобы. Так опозориться – это просто уму непостижимо. Позволить мелкой девчонке так обыграть себя! Пока я мчался за ней, надеясь отыграться, она приблизилась к кольцам Блетчли и… гол! Майлз не дотянулся совсем чуть-чуть, а я от досады хлопнул себя по лбу. Если бы не я, этой атаки бы вообще не было…

Прозвучал неожиданный свисток. Я решил, что кто-то из игроков нарушил правила, но нет. Хуч оставалась спокойной в центре поля, никому не выдавая наказаний и не назначая штрафных бросков. А вот Малфой с перекошенным от гнева лицом мчался к земле, махая нам рукой и призывая сделать то же самое. Практически бегом мы отправились в раздевалку – времени было всего десять минут.

– Что на этот раз? – Жестко спросил Драко, припирая меня к стенке. Совсем как тогда, после тренировки, – скользнула в голове робкая мысль, но тут же пропала. Сейчас Малфой был здесь не один – за его плечами стояла вся команда, и все они неодобрительно смотрели на меня. Что я должен был сказать? Драко, прости, я не могу? Мне страшно? Я боюсь боли? Они, вот эти парни, потом и кровью жертвующие ради победы – они не поймут. Проклянут, плюнут в лицо и будут презирать до конца жизни. И я сам себя буду презирать. Ненавижу свою слабость, ненавижу.

Я молчал, и Драко развернулся к ребятам, кивая на выход. Одарив меня многозначительными взглядами, они прошли мимо и скрылись за дверями, а Малфой вдруг подошел еще ближе, вставая на цыпочки и касаясь моих губ своими. Я не оттолкнул его, просто не мог отказаться от этой частички тепла и поддержки, которой сейчас так не хватало. Я боялся, что все они отвернутся от меня, проклянут за трусость. А Драко просто взял и поцеловал. И это полоснуло словно Диффиндо по сердцу. Он не будет ни о чем просить, он доверяет и полагается на меня, зная, что я сделаю все, что смогу. И как я мог бы после этого не смочь, не сделать, не разорваться на части ради того, чтобы выиграть эту импову игру, от которой теперь зависит наша дружба?

– Я сейчас соберусь… – прошептал я, отстраняя его от себя, заглядывая в потемневшие серые глаза. В них светилось что-то такое, сбивающее меня с мыслей. – Дай мне минутку…

Послышался шум, и мы оба обернулись ко входу. В раздевалке нарисовался Снейп собственной персоной, и сердце исполнило финт Вронского, лишь в последний момент выходя из крутого пике, забившись пойманным Снитчем в сжимающем его кулаке.

– Драко, выйди, – попросил он, и Малфой, не пытаясь протестовать, удалился, напоследок посмотрев на него и на меня, будто пытаясь понять, о чем мы можем говорить, и что нас связывает. Я безотчетно потер шею, как если бы собирался ослабить галстук, чтобы стало легче дышать, или расстегнуть пару пуговиц на рубашке, но ни того ни другого на мне не было. Только форменный зеленый свитер.

– Блейз… – произнес он тем самым мягким, ставшим давно родным голосом, и внутри словно что-то оборвалось, лопнула пружина, сжимавшаяся на протяжении всех этих мучительных дней, и раньше, чем я осознал, что говорю, я прошептал:

– Мне страшно…

– Не надо…

– Прости меня…

Я не заметил, когда Снейп успел оказаться рядом, только сейчас мои пальцы безотчетно путались в его волосах, а шею обжигало горячее дыхание. Форма сразу же стала по ощущениям теснее размера на три, так что я не мог понять, как между свитером и моей спиной поместилась еще и его рука. Быстро пробравшаяся от поясницы к впадинке между лопатками, надавливая, она заставляла податься вперед и прижаться к нему всем телом, чему я и не думал сопротивляться. Тишину нарушало только судорожное дыхание, сбивающееся от быстрых, нелепых и неуклюжих прикосновений, мимолетных, но от этого еще более жадных поцелуев, жестких, тесных объятий, рваных стонов на ухо, и ощущения его колена между моих подкашивающихся от внезапно нахлынувшей слабости ног.

– Я не злюсь…

– Я дурак…

– Я с тобой…

С трудом сдерживаясь, чтобы не дать волю слезам, жгущим глаза, я все-таки отодвинулся, понимая, что время выходит, а если я задержусь еще секунду, то наплюю на все, в том числе и матч, лишь бы остаться с ним здесь.

– Я не могу отделаться от воспоминаний о прошлой игре. Я лечу к кольцам, и… мне кажется, что я врежусь. Это бессмысленно, я знаю, но… Это меня убивает! – Выговорился я, но облегчения не наступало. Наоборот, в животе что-то неприятно сжалось в комок, потому что теперь Снейп должен был увидеть, насколько я жалок и слаб… Но он только улыбнулся, взяв мое лицо в ладони и заглядывая в глаза.