Текст книги "Страна, которой нет (СИ)"
Автор книги: Kriptilia
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц)
Военным нужен конфликт, потому что только в этом случае разница между ними и аль-джайш аш-шааби может – не обязательно, но может – стать очевидной. Война – их шанс на статус и власть. Заговор, провокация, камарилья тут ожидаемы настолько, что единственным открытым вопросом остается, насколько осведомлено об этом заговоре политическое руководство. Те самые победители, которые теперь жонглируют горящими интересами и группировками на коньке очень высокой крыши. И в какой именно степени осведомлено.
Тени плавников ходят по стенам, треугольных здесь нет, только легкие, полупрозрачные веера. Рыбы Think едят сухой корм и не любят насилия.
Осведомлено, должно быть. Источник считает, что почти полностью. Источник стоит недостаточно высоко и может быть неправ. Но допустим. Причин – много. Аналитики раскидывают сетку мотивов и возможных последствий, чиновник смотрит, поправляет, подсыпает данных. Никогда нельзя забывать, что провокаций может быть больше одной. Особенно в Туране. Особенно сейчас. А есть еще человеческий фактор.
Но в любых вариантах сухой остаток таков. Некая группа высокопоставленных офицеров регулярной армии намерена убить – в ближайшую неделю – президента Западного Пакистана, каким-то образом обвинить в этом убийстве извечного геополитического врага и аннексировать ЗП с целью защиты мирных жителей от происков атлантизма. Возможные долгосрочные последствия – приветствуются.
Чиновник уходит через два часа, почти точно зная, что – примерно – выдохнет золотая рыбка в пеструю, покрытую сетью шрамов и ребрами мозолей и, скорее всего, окрашенную хной ладонь Достопочтенной Гарпии.
Слишком много параметров, скажет рыбка. Слишком много вариантов. Мы – не как аналитики, как правительство – не сумеем выбрать и удержать один. Не в Туране. Не извне, не из враждебного государства. Мы не сумеем также убрать лишние параметры – у нас слишком мало времени. Давайте добавим свой. И не туда, где грозит взорваться, а по соседству. Давайте добавим параметр, который заставит их всех, в Туране, быть осторожнее. Давайте добавим его в Восточный Пакистан...
Едет начальник отдела из MI6 c доклада на роликах, а навстречу ему поливальная машина. В дождь. Вот этот анекдот может рассказать и местный.
И она ему говорит, что никто из девушек этот браслет не наденет, потому что без него чистой девушке здесь бояться нечего, а с ним и изнасилуют, и руку отрежут, чтобы все знали. Ну с Хс такой номер, наверное, бы поначалу прошел, да и с турком, наверное, а тот майор был араб-саудит и, как все они, нервный в этих делах чрезвычайно. Так он посмотрел на ту старуху и говорит – это значит у вас девушку-мусульманку стаей насиловать будут за то, что ее невинность не только закон, обычай и сам Аллах, но и правительство теперь защищает? И это слово вашей общины как общины, о мои берберские родичи? Да? И ни Пророк, ни Золотой вам не указ? Ну отлично. Так вот, скажите своим защитникам чести, что опознать их можно как псов – по запаху. И от запаха им не отмыться, он с ними родился. Опознавать, конечно, дорого, но честь дорогая вещь. И с теми, кто виновен, поступят по закону. Не по новому, а по старому закону – каждого из этих скверных вы забьете камнями. И так же будет с теми, кто силой попытается снять с женщины или девицы браслет, ибо для чего его можно желать снять? И если вы не верите моим словам, подождите и проверьте.
– И?
– Берберы же.
– И?
– И он так и сделал, как сказал. Кидать камни сначала не хотели, потом передумали. Двое из пяти юнцов живы остались, кстати. Крепкие ребята они там. Этих он полиции сдал. Разбирательство было. Постановили, что нервный срыв, временное помешательство.
Запись сделана в рамках проекта «Социальная история Турана»
Амар Хамади, по-прежнему после рабочего дня
Круглый стол со светящейся каймой, подсвеченные стаканчики с целой батареей курительных смесей – «Только натуральные безвредные компоненты»; к счастью, табак к таковым не относился, – губки с модуляторами настроения, напитки от заведения, светящиеся ярче полосок на столах.
– Терпеть не могу «пар», – Амар поболтал соломинкой в высоком стакане перламутрово-розового коктейля.
– Понял… – улыбнулся спутник.
Аналоги натурального алкоголя давали только паршивую, фальшивую имитацию опьянения, совершенно безвредную для здоровья, как утверждала реклама – но убеждала эта реклама только городской молодняк, уже привыкший к дешевой и разрешенной с тринадцати лет раскрашенной сладкой водичке. Первые пятнадцать минут в голове лопались радужные пузыри, а потом она становилась легкой, прозрачной и словно расширялась, весь окружающий мир умещался внутри, и это было хорошо весьма, но не хватало привычной, поднимающейся от желудка теплой надежной реки, надежного дурмана. Потом иллюзия лопалась, оставляя брызги раздражения, усталость, разочарование.
Губки – другая чушь, минимальные дозы нейромедиаторов в самых разнообразных комбинациях. Амар от скуки погладил золотисто-солнечное «Вечное блаженство»; маломощный ингибитор ОЗС робко просочился через капилляры в кровь, натолкнулся на курсировавшие там авианосцы депо-препаратов и униженно самоумалился.
Фарид вернулся с бутылкой индийского виски, Амар всучил свой коктейль проходившей мимо девчонке, та удивленно глянула на двух офицеров, вытаращилась на стеклянную бутыль и умчалась к танцплощадке. Шестнадцатый расхохотался.
Сравнительно приличное, то есть безопасное даже для отвязных студенток, заведение шло цветными полосами и пятнами. Края столов, контуры дверей, ступенек и подиумов были обведены светящимися трубками, чтобы ошалевшая от всего разрешенного и безвредного молодежь хотя бы не налетала на стены и столы, курсируя между баром и танцплощадками. Публика постарше занимала столики и краем глаза смотрела на представление – девушки со змеями, девушки с факелами, акробаты, танцовщицы. Все в рамках приличий. Более пикантные зрелища начинались после часа, когда из залов выметали всю несовершеннолетнюю публику, впрочем, в легальном клубе многого себе не позволяли и во взрослое время.
Официант принес поднос закусок от заведения, поинтересовался, будут ли господа офицеры ужинать сейчас, господа офицеры дружно отказались, но с возмущением указали на отсутствие льда и содовой. Минут через пять после того среди столика приземлилась «стрекоза» с запиской, где от руки, но не вполне уверенно было выведено «Угадайте, кто на вас смотрит!».
– Камера наблюдения? – предположил Амар. – Идеологический Совет?
– Нет, это тут такой способ знакомиться. Они посылают и ждут, если угадаете – приглашаете. Девицы, – пожал плечами Шестнадцатый. – Им самим неудобно, а приставать к ним никто не осмеливается, вот они и намекают.
– И где искать этих скромных красоток? – Подобное начало ничего интересного не сулило. Мелкие еще девчонки позволяли угостить себя «паром», танцевали, болтали, а потом всей стайкой ровно в час упархивали по домам, мило подставив щечку под поцелуй.
– «Стрекоза» голубая, значит, столик голубой. Вон те. – Так и есть, три недавние школьницы в блузках с длинным рукавом и темных брючках. Пульсация музыки заглушала хихиканье, но по выражению лиц все было ясно.
– А отказаться мы можем?
– Можем, в принципе. Но тогда они найдут других и ославят нас на всю прыгалку…
– Какой неслыханный позор, – Амар вздохнул. – Приглашай. Танцевать сам со всеми будешь.
Из трех райских видений одна была действительно симпатичной, а обе ее подружки – обычными умеренно миловидными благодаря юности, причем одна еще и смотрела в стол и старалась держаться подальше от мужчин, усевшись между подружками. Оказалось, что русалка из провинции, в столице первый год и до сих пор уверена, что все это плохо кончится. Приличные девушки не выходят из дома вечером, не посещают подобные места, не знакомятся с мужчинами и не позволяют себе сидеть с ними за одним столиком. Даже с офицерами.
– Да это считай что с патрулем!
– Еще хуже... – поежилась скромная.
– Вот, – возмущенно заявила самая симпатичная, имя ее Амар не расслышал, да и не интересовался. – У них там до сих пор такие порядки! Куда вы смотрите?
– Я? – удивился Амар.
– Но вы же офицеры жайша!
– Мы работаем над этим, – уверенно заявил Шестнадцатый. – Меры будут приняты немедленно. В каком городе творится такое безобразие? В Табуке? Мы разберемся. Сейчас же начинаем, ну-ка, красавицы, пойдем танцевать. Все, все встали, идем…
Вид у парня был не слишком счастливый, но воспитан он был хорошо и теперь еще целых полтора часа обязан был развлекать трех малолеток. Издержки прогресса. Впрочем, лучше поить студенток «паром» и слушать девичий щебет, чем видеть закрытые до глаз лица и метущие пол покрывала.
Дубай – скорее исключение из правила. Туранский идеал светского города. В пятидесяти километрах от этого идеала уже не только не купишь вина, черт бы с ним, но и не увидишь женщин без платков и черных мешковатых рубах, пришедших на смену никабам. Платок по брови, балахон до колен, широкие брюки и планшет или портфель с инструментами – женщина-техник, женщина-гидропонщик, даже женщина-водитель. Старшее поколение ворчало и на эти новшества. Амар частенько тосковал по турецким и даже египетским обычаям. И думал – не об этом ли, среди прочего, заботился Вождь, выбирая политической столицей страны Дубай?
Он насыпал в стакан льда, крутанул его по столу, повторяя фокус, пока едва не опрокинул, потом все-таки налил виски пополам с содовой, сделал глоток. Взял с подноса несколько кусочков сухого сыра. Шестнадцатого уже не было видно, он вместе с тремя грациями потонул во вспышках цветного света, струях голографических фонтанов, страшных картинках, которые то и дело возникали среди танцоров. Музыка – наимодная на основании чего-то африканского, с барабанами, – лупила по голове мягкими подушками, отупляла и просила «пара» для хорошего настроения, а виски требовал ровного полумрака, негромкой музыки, другой компании, другого знакомства. Невелика потеря, рассуждал Амар, завтра на службу, приду с относительно ясной головой, и может быть, у Фарида эта его инициатива с конференцией пройдет – хотя и жаль будет.
Впереди, у края «языка» мелькнула декольтированная спина – узкий разрез от шеи до поясницы, обнажавший только позвоночник. Болотная ткань со змеиным узором, высоко подобранные волосы, полное отсутствие цветных трубок и прочей девичьей мишуры. Ему вдруг захотелось, чтобы она оглянулась, увидела, поймала пригласительный жест, чтобы она была красивой и старше тридцати, и свободной, и понравиться ей – но женщина прошла, не почувствовав его мыслей. Вернулся Шестнадцатый со своими девчонками, официант немедленно приволок целый поднос коктейлей на выбор, они нахлебались крашеной ерунды, менее симпатичная, но неробкая девица выкурила какую-то папироску, распространяя клубы запаха горящей травы, и вся эта хохочущая, толкающаяся, шумная и праздничная феерия умчалась обратно.
Змеиный узор вдруг промелькнул совсем близко – она шла к выходу, платье спереди было закрытым и с высоким воротником-стойкой, радужная пыль по подолу переливалась в такт движению ног. Высокая, стройная, с резкими движениями – и явно раздраженная. Наверняка стерва, подумал Амар. Женщина с трудным характером и все такое. Пошел следом, перехватил ее почти у самого гардероба.
– Вы точно решили уходить?
Обведенный темным рот нервно скривился. Женщина смерила его взглядом. Темные глаза, темные волосы, черно-зеленая змеиная раскраска полумаской. Танцовщица, может быть.
– Я могу передумать, но вы рискуете об этом пожалеть, – заявила она.
– Я не боюсь риска.
– Тогда вы, наверное, слишком молоды для меня, – фыркнула брюнетка.
– Уточним: я не боюсь подобного риска. Я боюсь девочек со «стрекозами» и цветных коктейлей, и что официант решит, что мы ушли, и заберет с нашего столика полбутылки «Амрута».
– Убедили.
Ее звали Палома, она была чистокровной испанкой, действительно танцовщицей, приехала сюда полгода назад, по ее собственному признанию, «потому что в Европе больше жить нельзя, то есть, совсем нельзя, дышать нечем!», подробностей Амар не понял, выступала здесь в «Фаленсийе» с сольным номером – «национальные танцы, все очень прилично», отказалась от вина, шокировала своим появлением за столиком девочек Шестнадцатого, особенно тем, что пила неразбавленный виски крупными глотками, морщась, словно от лекарства. К счастью, до окончания детского времени оставалось десять минут, и коллега отправился ловить такси для своих студенточек – официально таксистам запрещалось показываться на улицах раньше часа, но самые ушлые выбирались с легким опережением.
– От алкоголя мозги плавятся, вы разве не знаете? – сообщила самая симпатичная. Подружки подтвердили, что да, и Аллах запретил. В отличие от «пара» и прочего. Бескомпромиссное новое поколение хором заявило, что никогда-никогда-никогда эту гадость в рот не возьмет, вот даже и ни капельки…
– Да, – сказала Палома после отбытия молодежи, поглаживая «Прозрачное спокойствие», – теперь я тоже их боюсь. Со сцены их почти не видно, и тем более не слышно. Я думала, здесь таких держат под замком.
– Город безопасен, – объяснил Амар. – И улицы, и такси. Здесь – тем более, легальное заведение, полная идентификация. Любая такая стрекоза может пожаловаться… нам, и выйдет очень нехорошо.
– О нет, – сказала Палома. – Только не доводите все до европейского маразма, я вас умоляю. Они там скоро перед постелью будут подписывать письменное соглашение в присутствии адвоката. Прецеденты есть. И отсутствие троекратного согласия приравнивается к изнасилованию, причем в обе стороны.
– Это серье-озно? – протянул явившийся Шестнадцатый, посадивший студенток в такси. – И что, мужчины тоже жалуются?
– Да, а вы как думали?
– Кгхм… – парень не стал высказываться, но отношение обозначил вполне четко. – Ну пусть вымирают поскорее, особенно мужчины.
– А у вас ложных жалоб не бывает?
– Бывают, – пожал плечами Фарид. – Но знаете, что должна сделать здесь женщина, чтобы ее изнасиловали? Найти место, где нет камер, сломать браслет безопасности, дождаться, когда из деревни приедет холостой пастух, проверить, не идет ли патруль жайша и быстренько потерять сознание.
Палома расхохоталась, но качнула головой, мол, не верю в такую идиллию. Шестнадцатый развел руками. Женщине он обаятельно улыбался, но дистанцию держал как хороший мальчик, впрочем, танцовщица смотрела на него слегка покровительственно и снисходительно, без интереса. Амару он украдкой обозначил свой крайний восторг и одобрение. Выпили еще. Разговор шел обрывочный и слишком громкий, как всегда в подобных местах.
– Так, мне завтра на конференцию прямо с утра, и если я там буду клевать носом… – неискренне заторопился Шестнадцатый. – Увидимся вечером. Желаю приятно провести время, кстати, адвокат знакомый у меня есть, если что – звоните…
– Рискуете, молодой человек, – низким голосом проговорила Палома, поманила его к себе, и пока он прикладывался губами к виску, кинула ему за воротник кубик льда. – Остыньте…
Парень завернул что-то цветистое про то, что его пыл растопит этот лед, холодный как сердце жестокой красавицы, и удалился, смеясь на ходу.
Красноеморе: Почему так автономия называется? Так достаточно на карту посмотреть. Сначала лазурит, потом изумруды, потом золото, железо, литий – нужная же вещь, и спрос не падает. Я помню даже читал где-то, на деньги от первого вели разведку на все остальное, с концессионерами опять повезло. Воевали меньше, между собой меньше резались – а не как в Африке, где от горнодобывающей одно горе. А потом мы туда пришли и они под наше слово от прочего Афганистана без крови отделились. Ну одно слово, счастливчики.
Магрибец: А вот представьте, ошибка. Хорошо, что тут никого оттуда сейчас нет, вас бы сейчас растерзали, уважаемый. Это от конкретного человека пошло и он у них до сих пор национальный герой. Был там такой полевой командир, Ахмад Шах, а у него еще с университета позывной – «Масуд» – Счастливчик. Поговаривают, в честь Суллы Феликса. Потом позывной превратился в лакаб, а потом и в фамилию.
Освобожденная женщина Турана: Правда в честь Суллы?
Магрибец: Поговаривают.
Освобожденная женщина Турана: Ничего себе. С другой стороны, не первый там случай будет. Там уже хаживал эфталитский правитель Фромо Кесар – «римский кесарь» в переводе – это его так купцы пытались поразить римским величием, что он взял и переименовался, а потом в историю и религию Тибета попал уже как Гэсэр...
[дискуссия о Гэсере перенесена]
Красноеморе: Дааа, а вы меня афганцами пугаете.
Магрибинец: Так вот, полевой командир он был хороший, и вот эту территорию, когда побольше, когда поменьше, держал против всех – шурави, правительства тогдашнего, талибов...
Гость: Опять талибов?
Освобожденная женщина Турана: Так именно там они и завелись впервые. И вообще у талибов обычай такой, как они где появляются, так все остальные, кем бы они ни были, быстро друг друга бросают и начинают с ними воевать.
Магрибинец: Примерно. Территорию эту – четыре провинции – вскоре стали называть Масудистан. Сначала в шутку, потом всерьез. Масуд погиб, а имя осталось – удобнее же, чем перечислять: Бадахшан, Парван, Тахар... Там и правда было потише, и с населением попроще, и с религией поспокойней, лазурит они сначала добывали, чтобы покупать оружие, но технологии – это цепная реакция... Когда горное дело пошло, им весь прочий Афганистан поперек горла стал. Жить не дают со своими распрями и все время хотят ограбить. Они бы и к Китаю отложились, только у Китая с мусульманами проблемы. Так что это не мы туда пришли, это они нас позвали. На условиях автономии. А у автономии должно быть название, а к названию все уже привыкли. «Настоящие» афганцы, пуштуны, их до сих пор не любят, но масудистанцам наплевать и нам наплевать, а больше никто и не важен.
Инфопортал «Восточный Экспресс»
Фарид аль-Сольх, сотрудник номер шестнадцать
Амар, конечно, был старше. Это не утешало. Амар был старше и опытнее, и умнее – и он проведет эту ночь с настоящей женщиной, вот кто бы сказал, что с такой можно познакомиться в легальном баре, и наверняка проведет здорово. А потом утром будет делать настоящую работу – не сидеть мебелью, лингвистом на никому не нужных переговорах, где все присутствующие и так говорят на всех языках, а копать свою тему. Собственную, лично придуманную – и такую горяченькую, что, говорят, Штааль перед тем, как Амара взять, сам к нему в гости ходил – посмотреть, обнюхать. Посмотрел, доволен остался... А у Фарида даже номер – шестнадцатый. Будто он русский в школе не учил. Будто он не знает, что его номер значит. Сиди, дурачок, не отсвечивай.
Отец второй год говорит о женитьбе. Дескать, пора уже, хотя бы первым браком – значит, на ком нужно семье, а не на ком самому захочется. Без вариантов. Если повезет, то собственный интерес и семейные выгоды совпадут. Но вряд ли. Плохо быть старшим, принадлежать не себе, а отцу и дому. Хорошо быть таким, как Амар – свободным и самостоятельным.
Фарид еще раз вспомнил Палому, почти без зависти – такие женщины его не то что пугали, нет, но скажем так, несколько обескураживали: иностранка, европейка, старше, да еще и танцовщица, а потом подумал, что напрасно не выяснил, что за семейство вчера оккупировало магазин электроники. Впрочем, они не здешние, сразу видно. Выговор юго-восточный, шарфы у женщин повязаны иначе. Пышная мать семейства устало следила за тем, как гиперактивный подросток достает продавцов и выделывается перед сестрой, на вид лет шестнадцати. Сестра, высокая и стройная, лениво жевала смолу и взирала на витрины густо подведенными глазами буйволицы. Фарид залюбовался нежным очерком щеки и русой прядью, выбившейся из-под шарфа… а потом томное видение с персиковым румянцем шевельнуло пухлыми губами и вполголоса изрекло:
– Дрянь твоя «медведица». 4X держит только до 128 и спутники теряет.
– А ты откуда знаешь, ее вчера только запустили?
– В «3С» писали, – видение перегнало комок жвачки за другую щеку и отвернулось.
Вот на такой диве – и собой хороша, умереть не встать, и китайские компьютерные журналы читает, – Фарид бы женился без колебаний. И доставал бы ей технику, какой еще на рынке нету, и вообще нигде нету, потому что для чего нужна семья. А еще... но что уж тут. У персиковой любительницы тоже, наверное, отец, семья, связи, планы и, если они с юго-востока, ее слово может в этих планах весить не больше фаридовского…
Домой он шел пешком. Дубай – даже довоенный еще – строили под автомобили, расстояния космические, идти тут не меньше часа... через две трассы и сколько-то развязок. И ни одного живого человека вокруг, разве что патруль попадется. А так только ночь, фонари, да шорох колес. Как раз вся злость в ноги уйдет. Жалко, лезвия с собой на конференцию не взять – покатался бы.
Дома в системе ждали стопочка файлов по конференции, свежие сводки по переселенцам в Боснии – и наверняка набежало новых материалов по Хс, потому что поиск по научным журналам Фарид не отключал. Впрочем, самое важное он уже нашел – и не в CоцИндексе, а среди тех папок, которыми поделился с ним отец.
Небо над городом было темно-коричневым, с отливом в розовый. Фарид еще помнил его черным. Совсем черным, не блестящим, а ворсистым, глухим, поглощающим любой свет. Оно оставалось таким первые несколько лет после войны. А в Новом Дели, куда его увезли потом, ночью было светло – только очень шумно, тесно, грязно и опасно. И там не встречались над городом ветер с моря и ветер из пустыни.
Ту папку он едва не стер сразу же. Потому что «шапки» у нее не обнаружилось, зато имелся какой-то дурацкий эпиграф на английском, а первый подзаголовок гласил «Физиологические отличия»... Физиологические, значит, отличия особей вида homo crosscultural от обыкновенных homo insapiens или наоборот. Расология. Тюркосемитская общность... Абзац он все-таки прочел по университетской добросовестности. Дальше насиловать себя не пришлось. Более плотное мозолистое тело – в той части, где проходят волокна, соединяющие теменные доли. Сравнительно более высокая скорость обработки информации затылочной долей. Хранение числовой информации в зрительно-пространственной памяти – а не в вербальной, значит простые операции осуществляются автоматически. Потери на дискретное восприятие – ниже. Скорость реакции, конечно же... выше в полтора раза. Понимание речи, вычленение значений, способность к системному мышлению. Стрессоустойчивость. Что? А, понятно – больше каналов для выведения стресса, а значит и гибкость, и ущерба того нет.
Расология – не смешно. Всего лишь последствия домашнего двуязычия, очень раннего обучения чтению и письму, графического счета, доступа к машинам и необходимости снимать информацию из потока – в возрасте трех-четырех-пяти лет. Последствия жизни в больших промышленных и бывших промышленных городах, где высока скорость работы, где перемены случаются каждый день, где время мерят на минуты, движения – на сантиметры, не замечая ни того, ни другого. Это и у нас теперь можно найти много где, да живет Вождь-Солнце тысячу лет – но только в этом поколении, и примерно 5% в предыдущем.
Фарид читал, читал – и вспоминал свой отдел. Преимущество в скорости, у него – в сравнении с ровесниками и даже людьми много старше, у «нечетных» коллег – в сравнении с ним. В скорости, в точности, в... готовности идти дальше. Он читал Вебера, конечно же, но не думал, что «протестантская этика» выглядит так. Неизвестный автор статьи говорил иначе: не этика, представление о личности, идентичность. Не «как правильно», а «кто я есть». Нам – не нужно спрашивать, мы свои. Мы укоренены – в земле, в языке, в семье. Мы представляем тех, из кого выросли. Хс знают только себя. «Я есть то, чем я стал» – солдатом, ремесленником, чиновником, водителем такси, художником или образцовым тюрком. «Я есть то, что я выбрал». «Я есть то, чего я достиг». «Я есть то, что я делаю».
Чтобы безопасным образом воспользоваться преимуществами биосоциальной конструкции Хс, достаточно позволить им – в контролируемых условиях – сформировать нужную групповую идентичность вокруг того или иного дела.
На этой фразе Фарид остановился, отмотал текст назад – и прочел эпиграф.
"Нервная система человека не просто позволяет ему обрести культуру, она положительно требует, чтобы он делал это, иначе она не будет нормально функционировать вообще. Культура не столько дополняет, развивает и расширяет основанные на органике и, казалось бы, логически и генетически первичные по отношению к ней способности, сколько она выступает их составной частью. Вырванное из социокультурной среды человеческое существо – это не особо одаренная и лишь внешне отличающаяся от собратьев обезьяна, но абсолютно бессмысленное и, следовательно, ни к чему не годное чудовище" (Клиффорд Гирц)
Утром за завтраком он спросил отца:
– Когда Валентин-бей написал эту работу?
– Это обоснование для первой его рабочей группы. Со мной поделились по дружбе.
Еще бы не поделились...
Фарид макал теплую лепешку в толченую с солью зиру и думал, что Иблис родился позже Валентин-бея. Четные сотрудники служат интересам своих кланов – они важны присутствием. Страшно подумать, во сколько семей, групп, клик, слоев пустил корни сектор А. Ну а нечетные служат себе... но сектор А дает им возможность каждый день видеть себя в зеркале и узнавать увиденное. Они продали душу и даже не знают этого. Хлеб таял во рту. Вот вам и способ стать из четного – нечетным. Или хотя бы Фаридом. Найти у себя душу и продать.
