Текст книги "Страна, которой нет (СИ)"
Автор книги: Kriptilia
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)
И Фарида уговаривать не пришлось. Фарид горел желанием доказать, что он был прав от начала, а услышав, что есть способ вспомнить, да еще без химии, едва не выразил готовность принять этот способ внутривенно, как давешнее спиртное.
Вообще-то мы вчера на балконе солнце караулили. Там есть такой момент, оно над проспектом останавливается – как раз, два таких небоскреба, отель какой-то – так точно между башнями, и все это стекло друг на друга отражается. Мы случайно день на второй обнаружили и решили снять всем, что у нас было, так что Алек стояла и держала комп, чтобы не пропустить.
А что на улице было, мы не заметили, за башнями следили.
И тут наискосок от нас стекло летит и из окна человек вываливается. Алек его и проводила... механически так. Я тоже проводил, хотя камеру вообще не включал, не успел. Там этаж восьмой или девятый, ну понятно. Он внизу лежит, оливковый – форма потому что – и красный, сигнализация орет, а к нам прямо на балкон такая... платформа впирается, я потом уже понял, что она выдвижная, как у пожарников, а тогда мы все офигели, потому что звука за сиреной слышно не было. Алек комп к груди прижимает – отбирать будете?
Этот, с площадки, весь в пластинах каких-то, говорит – да не валяйте дурака. К вам, говорит, через часик подойдут, заберут копию записи. Будете... сотрудничать со следствием, мы вас уведомим, когда можно станет разглашать. А пока посмотрите, что у нас закон предусматривает за несотрудничество.
И вниз уехал.
Мы посмотрели и сразу в консульство звонить... это вообще как? А консул нам – раньше читать надо было. Здесь так. Законы страны пребывания и нарушать их не надо. И вообще, снимать свой собственный суицид – еще туда-сюда, а чужой, да еще и в сеть выкладывать... не будьте стервятниками, ребята, не позорьте государство.
А солнце мы пропустили.
Транскрипция аудиозаписи в совместном блоге Жинжин Алтануи и Сансар Хорлогийна Гэнсээ
Рафик аль-Сольх, полуглава семьи аль-Сольх
– Секретность... – проворчал Рафик аль-Сольх, уже почти расслабившись. – Нашли, от кого таить секреты. Я отец этого болвана или кто?
Он, впрочем, порой подозревал, что – нет, не он, а кто-то еще, а вслух этих подозрений не высказывал, не желая оскорблять память покойной супруги и задевать честь ее семьи. Очень трудно понять, как из смышленого, бойкого и ласкового малыша, удивительно похожего на мать, выросло долговязое, не по возрасту угловатое и капризное чучело. «Я хочу» и «я не хочу» – до сих пор главные слова в лексиконе. До сих пор Фарид получал то, что хотел, и только безумец попытался бы навязать ему то, что Фарид не хочет. Теперь Фарид возжелал под гипнозом восстановить свою память. Рафик не возражал, и даже поверил, что этот метод вполне безопасен – его только покоробило, что очередное «хочу» заставило сына смотреть на отца как на досадную помеху между собой и желаемым. И даже жалобное «ну папа, ну пожалуйста!» звучало неубедительно – как умелое, опытное вымогательство.
К счастью, еще во время разговора с врачом на личный номер упало сообщение от Бреннера.
Генерал просил о встрече. Что ж, Рафик не видел причин отказывать. Вчера – отказал бы, вернее, попросил бы перенести: не смог бы доверять себе достаточно. Сегодня, особенно вот сейчас, когда на поверхности мысли о Фариде не вызывают ничего, кроме раздражения... сегодня самое время. Накопилось много вопросов, есть о чем говорить. Тем более, что господин генерал нарушил свои обязательства посредника и нарушил дважды. В первый раз, когда не сообщил Рафику, где его сын, а во второй, когда не посвятил в подробности разговора с Алтыном. Возможно, у Бреннера есть причины. Наверняка есть, иначе он не звонил бы первым. Но семью аль-Сольх ему придется успокаивать и умасливать долго, какими бы серьезными эти причины ни были.
На встречу – через полчаса в ближайшем офисе «Вуца» (приглашать посредника в МИД было бы вопиющим нарушением и служебной этики, и техники безопасности) Бреннер явился вовремя, но не один, а со своим неизменным референтом-немцем. Рафик знал того в лицо, знал и в виде небольшого, но весьма интересного личного дела, однако до сих пор Вальтер Фогель в переговорах с аль-Сольхами во плоти не присутствовал.
Причина выявилась достаточно быстро – почти сразу после того, как Бреннер, никого не собиравшийся умасливать, а добела раскаленный от злости, велел помощнику говорить, а Рафику – тем же жестом – заткнуться и слушать. Не будь замминистра и сам зол, как тысяча джиннов в одном кувшине, могла бы выйти ссора; но Рафик пока что терпеливо копил обиды, чтобы взыскать за все сразу.
Когда на стол легли записи и Вальтер закончил свой рассказ, Рафик аль-Сольх уже пускал пузыри, как выброшенная из воды рыба. Кажется, он промахнулся с адресатом. Кажется, за неприятности Фарида нужно было взыскивать с совсем другого человека.
Конечно, генерал оставался... кретином, болваном, ослом и даже собачьим сыном – ты берешь деньги семьи и настолько не знаешь ее историю? – но убивать Бреннер не хотел. Он пытался спасти, как мог и умел. И спасал. От аль-Рахмана, от Сектора А и видимо, от...
Рафик прикинул, что бы он в ту ночь подумал на месте Бреннера, и просторное кресло переговорной стало ему тесно. Тело раздулось как воздушный шарик, как пропекшийся индийский пирожок, вот сейчас лопнет, забрызгав все горячим овощным соком. На месте Бреннера, там и тогда, он подумал бы, что Фаридом жертвуют – и Штааль, и семья. Что мальчика списали. Заморочили голову и отправили на смерть – бестолковщину, негодного сотрудника, негодного наследника. За большую власть, большие деньги и возможность выглядеть жертвами. Вот поэтому Бреннер ничего не говорил аль-Сольхам до самого визита к Алтыну. Не хотел рисковать жизнью мальчика.
Рафик согласился свести Бреннера с Вождем – и прошел первую проверку. Он не искал Бреннера вчера – и, сам того не зная, прошел вторую. После этого бельгиец счел возможным явиться – с частью правды и претензиями наперевес.
Конечно, сейчас генерал играл, и за всеми его желваками и искренним возмущением пряталось как каракатица в чернильном облаке желание что-то скрыть, надежно похоронить под слоями обвинений и контробвинений – но убивать посредника было не за что.
– Если бы я сразу знал, что он… юноша с инициативой, я бы от него просто ушел, – после недолгой паузы сказал референт, глядя в стол. – Это было бы нетрудно. Но я предполагал, что сотрудник контрразведки Народной Армии, тем более, европейского сектора, не будет меня преследовать без серьезной причины. Особенно так демонстративно. В общем, я прошу прощения за все, случившееся потом.
– Я буду разбираться, – сказал Рафик. Все недосказанное он прекрасно понял сам: его вина как отца и главы семьи, что мальчик настолько не при делах, что мальчик не отличает союзников семьи от ее врагов, что вместо серьезного дела играет в шпионов и сыщиков в Народной Армии… – Вы сказали, что за Фаридом следили?
– Да. Но этот хвост отсекал аль-Рахман, а он не позаботился о том, чтобы выяснить, чей он. Нам тогда это показалось очень важным. Аль-Рахман сказал, что его в Дубай зазвали "серьезные люди". В этой ситуации его небрежность выглядела подозрительно. Потом исчез инспектор Максум.
И у них сформировалась версия, перевел для себя Рафик. А к тому времени, когда до них дошло, что игроков на поле больше, "хвост" было уже не допросить.
Пожалуй, наиболее разумно и выгодно в данной ситуации – объясниться со всей возможной прямотой. Что отделяет возможную от максимальной, Рафик еще точно не знал, но намеревался нащупать границу прямо в процессе разговора.
– Не буду говорить, что мы не ожидали противодействия стальной сделке, – начал он со вздохом. – Разумеется, ожидали, и в первую очередь – со стороны части армии. Не той, что закупает вооружение, а той, что его расходует. – Замминистра слегка улыбнулся собеседникам.
Та часть, что закупает вооружение, с нетерпением ждала, когда пакистано-индийская сталь превратится в готовое к отгрузке оружие, и все было готово, пути налажены, нужные люди куплены. Однако, для того, чтобы это произошло, нетерпеливая часть, желающая завоевать Западный Пакистан, должна была на время засунуть свои амбиции куда подальше. Бреннер, конечно, прекрасно понимал все это, они это даже обсуждали прошлой зимой.
– Но атака на Тахира и довольно примитивный, на скорую руку совершенный взлом нашей базы данных с целью привязать убийцу к «Вуцу» – совсем не то, чего мы ожидали и к чему готовились. Весьма поганый сюрприз. Не буду даже тратить время на клятвы, что мы тут ни при чем.
А вот это – интересней интересного. Контрагенты переглядываются, кивают, мол, допустим... Бреннер кривится даже, так что лицо дробится в полузеркальной поверхности стола, но что-то тут есть. Они не просто готовы мне верить, так сказать, теоретически. Они знают, что это не мы. Они возможно даже знают, кто. И даже не очень готовы это скрывать от меня. Это кто-то там, на их стороне. На их стороне, но не они сами.
– Первым с этим сюрпризом, естественно, познакомился милис, а затем – организация, ведущая расследование.
То есть Сектор А контрразведки Народной Армии Турана.
– Да, – кивает Бреннер, и подчеркнуто нехорошо ухмыляется. Получается достаточно впечатляюще. Сердитый генерал всегда похож на богомола, а совсем уж разгневанный – на собственную мумию. – Очередное совершенно случайное совпадение.
– Это как раз не совпадение. Единственное совпадение тут в том, что во время взрыва генерал Айнур отчитывался перед… Алтыном, – едва не сказал "Вождем", а Бреннер бы не понял. – Поэтому генерал Айнур немедленно предложил свои услуги.
– И немедленно принял решение, и немедленно приказал, – опять кивает Бреннер. – Я видел, да там и весь зал видел, как это было. И реплику этот сопляк, наверное, экспромтом отпустил, а как же.
Нет, усмехается про себя Рафик, я не буду защищать честь Сектора А и объяснять генералу, что подобную реплику и вообще любое их количество полковник Штааль может выдавать в темпе живой речи. И не стану рассказывать о более чем любопытных закулисных слухах по части вчерашнего... совместного доклада по армейским делам. В частности, о том, кто, кому и в каких красочных выражениях – «отстали от жизни и технологий настолько, что рискуете увидеть собственную смерть в прямом эфире» – там учинил скандал. Во всяком случае, не буду, пока не узнаю точно другое: кто, как и когда давал задание Фариду и в чем оно состояло.
Но – еще я помню «виварий», эту довольно бессмысленную демонстрацию изнанки рабочего процесса. Все мыслимое усердие, включая личное присутствие на допросе с пристрастием. В этом было что-то избыточное и плохо совместимое с общим стилем Штааля. Попросту говоря, он смотрелся там неорганично, неестественно. Так что, может быть, господин Две Змеи ведет еще более сложную игру. Ему ведь, как говорил в детстве Фарид, желая назвать кого-то слишком умным, «трех мониторов мало».
– Они помогли нам. – говорит вслух Рафик. – Прикрыли. Обеспечили. Снабдили информацией. В общем, вели себя как союзники. – Он качает головой и добавляет, как бы нехотя, как бы через силу. – Когда Фарид очнулся, он первым делом позвонил на работу. – Делает еще одну паузу. – Капитану Хамади.
Амар Хамади, следователь
– В идеале для подтверждения надежности метода нам нужен какой-то другой момент времени, о котором точно известно, что и где пациент делал. Хотя гипноз считается высоконадежным методом при наличии добровольного согласия, сбои случаются все равно. Есть даже сообщения о появлении ложных воспоминаний, а так как дело ответственное… – зловредная «медицина» уже прониклась важностью миссии. – Есть ли…
– Есть! – Амар аж подпрыгнул, когда его осенило. Врач нервно передернулся… тоже, психотерапевт, называется. – Есть запись, где он даже не знает, что его снимали.
Несколько движений – и вот, извольте, над столом парит картинка, а на картинке Фарид в магазине электроники, том самом, перед которым потом взорвали президента Тахира.
– Вот тайминг, вот обстановка… годится?
– Конечно, годится. Я начну, а вы оставайтесь здесь и ни в коем случае не выходите из-за перегородки.
В контакт Фарид проваливается как в сон, как в теплую воду, легко, с удовольствием. Стекло, розы, еще целое стекло, никогда не разбивавшееся стекло, потому что будущего еще нет, робот, девушка с братом, девушка с волосами цвета меда, "дрянь твоя «медведица». 4X держит только до 128 и спутники теряет", "в «3С» писали".
Если бы доктор не предупредил, вылетел бы Амар из-за ширмы как Зверь из стартовой коробки, пронесся бы летяжьим хаотическим зигзагом до двери, в дверь, наверх – к какой-нибудь своей машине, достаточно защищенной, выяснять, когда, в какой момент и из какого помещения отправили в злосчастном "Симурге" тот не менее злосчастный запрос про Фарида аль-Сольха. Потому что если Фариду не померещилось и если он сейчас не морочит всем голову, то в деле Тахира жайш мог с самого начала лаять совсем не на то дерево.
Но позвонить, нет, написать-то можно…
Амар не успел нажать нужные кнопки: доктор перешел к разбору дня похищения. Подробно, обстоятельно – прямо со второго перерыва, в котором Шестнадцатый смылся с конференции, преследуя по собственной инициативе помощника Бреннера.
Преследование.
Кинозал. Просмотр «Дома Осужденных».
Преследование. Вплоть до момента, когда некто ловко подрезал его на улице, заехав локтем под ребра, а потом брызнул чем-то в лицо.
Теперь уже хотелось вылететь из-за односторонне прозрачного стекла, чтобы взять младшего аль-Сольха за уши и как следует постучать его драгоценной головой по всем стенам кабинета.
Фарид просто-напросто вошел, пешком вошел, идиот малолетний ненормальный, в бреннеровские дела с аль-Рахманом. Если верить Бреннеру, то в переговоры о выходе на свет и сдаче. Если не верить, то в нечто еще более опасное. Потому что всякое бывает, но вот союз аль-Рахмана и Усмани – маломыслимая вещь и слишком невыгодная обоим. Да и существуй такой союз, не ходил бы Бреннер к Вождю предлагать ему аль-Рахмана... и не подкупал бы человек из "племен" идиота-компьютерщика в "Симурге", не совершали бы люди Ажаха столько излишних, опасно излишних движений. Да не было бы просто той встречи с Бреннером... и нужды в этой встрече. Ажах не убивал Тахира, нет, не убивал, он ничего не знал, он не был причастен, а потому, скорее всего, сильно нервничал... И тут Фарид...
Двадцать вредных последствий из смерти Мохаммада Тахира, ха, и конкретно двадцать первое – убийство Фарида аль-Сольха при обстоятельствах, которые могут вызвать хоть тридцать три войны.
Что, и Бреннер то же самое ему сказал? И в тех же выражениях? Ну я его почти понимаю.
Про то, что ради одного любопытства подставлять и свою службу, и отца, дела которого Бреннер тут улаживает в поте лица, и самого Бреннера, который действует на благо некоего предприятия «Вуц Индастриз», под атаку любой сволочи, которая могла бы сесть на хвост Фариду, а на его хвосте только ленивая блоха не каталась, верно, Рашид? – это вообще великолепно.
Значит, Бамбука зовут Рашид… наверняка псевдоним.
Интересно, знал ли Бреннер о военных, которые пасут аль-Рахмана и этого Рашида? Мог знать, мог и не знать – но попал в точку. Даже не сообразить сейчас, что страшнее – сочти истихбарат аскарийя беднягу Фарида представителем только своей семьи или жайша тоже. Оба варианта хуже.
Про дурака, который жив только милостью Бреннера и ради деловых связей его отца с Бреннером – прекрасно, просто прекрасно.
Только длинновато и немножко однообразно – а, главное, совершенно бессмысленно с учетом последующей имитации опьянения.
Итак, молодого человека срезали в полете, символически попинали ногами, от души испинали морально, добротно отравили и подкинули в мотель. Злонравия достойные плоды, что тут еще скажешь.
Нет ответов на три, считай, с половиной вопроса. Зачем задержали у себя? Почему не сдали семье, на которую Бреннер как бы, вроде бы и даже по собственным словам работает – и успешно? Зачем накачали алкоголем, ведь мог же просто умереть... и тогда Рафику аль-Сольху было бы наплевать на то, сколько неразумия проявил его старший сын в последний день жизни. Бреннер же не исчез и не уехал, как мог бы – он пошел к Вождю, жаловаться. Абсурд.
Впрочем, если принять во внимание, кто похищал Фарида, то можно предположить, что спиртное и мотель – компромисс. Аль-Рахман сопляка уложил бы, не задумываясь, и сбросил в залив – но Бреннер мог возразить, а какие-то рычаги на эту сволочь у него есть. Сошлись на варианте, который обеспечил Последнему Талибу сутки времени? Похоже на правду. Можно было надеяться и на отключку памяти, а еще на то, что Фарида найдут раньше, чем он очнется, и все рассказы о Бреннере и талибах поначалу спишут по разряду брехни или бреда. А пока мы будем с этим бредом возиться, аль-Рахман исчезнет, а бельгиец пробьется к Вождю и продаст ему свою версию.
Конечно, ведь оба заговорщика еще не могли знать ни об Имране – кажется, что прошло не меньше полугода, а на самом-то деле... – ни о бегстве «афганцев», ни, тем более, о регенате Хададе. И не могли предположить, что мы к тому времени уже удостоверимся, что аль-Рахман в Дубае, а потому поверим Фариду сразу и полностью.
А еще специалист по востоку, Бреннер-то. Забыл, что интриг здесь никогда не бывает меньше двенадцати дюжин.
Ажах аль-Рахман, раб Милостивого и Милосердного
Конечно, за Рашидом следили все прошлые недели. И в два глаза, и в четыре, и не только вживую. Но Рашид – в отличие от командира – всю свою жизнь оперировал в больших городах, на глазах у полиции и военных, под объективами камер, в ситуации, когда слежка всегда возможна и ее мало шансов обнаружить, а уж по записям задним числом открутить назад твои действия сможет даже стажер. Так что для Рашида менять обличье, создавать обманные «дорожки» и отращивать бесконтактные и трудноотслеживаемые каналы связи было так же естественно, как для самого Ажаха – принимать в расчет воздух при планировании операций. Потому что если ты не закладываешься на возможный в любой момент визит беспилотника, значит, ты мертв и люди твои мертвы... с камерами и слежкой то же самое.
Им было куда уйти с прежней лежки. Выбор не слишком большой, но достаточный. Главное – о новых укрытиях знали только те, кто их готовил. Одно – Рашид, другое – Абдулхамид. Правила карантина, которые придуманы давным-давно, но Ажах не копировал их слепо, а обдумывал и усложнял в долгие периоды затишья и подпольной подготовки к новым делам. Он всегда соображал быстрее окружающих, не вдвое, а этак вполовину, но если большинство тех, кому достался быстрый подвижный разум, начинают скучать и забивают голову глупыми книжками и пустыми выдумками, то Ажах воспитал в себе умение занимать полезными размышлениями каждую минуту, свободную от предельной усталости или концентрации в бою.
Одним из общеизвестных правил, затверженных как сура "Корова" было: "Что-то всегда случается" с парными следствиями "кто-то всегда подводит" и "обеспечения никогда не бывает много". Необщеизвестным следствием из следствия – распределение операции и ресурсов операции таким образом, чтобы в норме ее могло торпедировать только явное неблаговоление Аллаха.
Ажах аль-Рахман смотрел на приблизительный список арестованных, только что выписанный им от руки на лист плохонькой школьной бумаги, и думал, что не знает, как ему определить нынешнюю ситуацию. Видимо, все же, как крайнее явное благоволение. Оставалось только разобраться, что из произошедшего сделано с дозволения Аллаха, но человеческими руками.
Те люди, которым он попробовал довериться, пусть с тремя оговорками и в узких рамках, арестованы. Точнее, арестованных впятеро больше, чем тех, с кем он имел дело – но это уже не так существенно. Есть все основания думать, что им в вину будет поставлена именно попытка обратиться к Последнему Талибу. В этом богохульном Туране это действительно серьезное обвинение, да и, по правде говоря, везде, кроме земли истинной правды – везде серьезное; а такой земли все меньше и меньше. Арестовывала всех Народная Армия Турана, цепные псы Эмирхана Алтына. Тоже ничего удивительного. Если Алтын не хочет начинать войну в Западном Пакистане, то он жестоко накажет всех, кто пытался толкать его под локоть. Впрочем, это все – свара клопов и тараканов, ибо после войны никого иного в этом проклятом городе, в этом грязном Туране и не осталось. Пусть грызут друг друга. Дело в другом. Народная Армия – пожалуй что скорпионы среди ядовитых тварей… и не погорячился ли Ажах, записав мальчишку аль-Сольха в дураки? Как понятно теперь, уж очень вовремя он появился. Спугнул Ажаха со старой засвеченной лежки, заставил насторожиться и оборвать все связи с Хададом и его присными. А ведь еще день – и было бы поздно.
И Бреннер, богомол одноглазый, так его защищал, так защищал – словно родного сына. Может быть, что-то знал, а может быть что-то понял, когда увидел.
Запись с конференции Ажах с легкой руки Бреннера просмотрел тоже и думал теперь: если бы я был скорпионом из Народной Армии, если бы я знал, что военные приволокли в город Последнего Талиба и как-то наследили при этом (а если бы не наследили, я бы о нем не знал), если бы вдруг случилось еще одно, совсем нежданное убийство, из-за которого весь мусор сейчас уберут и тараканы-военные станут видны, если бы мне нужен был аль-Рахман, Последний Талиб, нужен живым и свободным, пока, для какого-то дела, очень нужен, а при мне находилось всего два верных человека, а времени не было совсем... кого бы я послал искать дорогу к аль-Рахману и пугать его? Того из двоих, которого если не сам аль-Рахман, так его временные союзники обязательно захотят оставить в живых.
Сынок замминистра аль-Сольха, бывшего посла, и одного из самых толстых владельцев концерна «Вуц Индастриз» – самая та кандидатура. Потому что второй был какой-то безвестный и безродный Хс, и его кто угодно пристрелил бы просто так, чтоб у противника стало на одного бойца меньше. Но тогда получается, что Бреннер засветился? Недаром же малыш Фарид так нахально вцепился в его помощника? «Одноглазый» и «нечаянно засветился» не очень хорошо сочетается… зато намеренно и обдуманно он способен не только засветиться, а запустить целый фейерверк с высокой башни.
За этим министерским сынком еще кто-то следил, между прочим. Свои прикрывали? Непохоже, но, может, он и сам не знал, что за ним присматривают. «Блоху» с него сняли, как сказал Рашид, жайшевскую. Мальчишка, конечно, нес отменный бред – и сам нес, и под газом нес, и под еще какой-то дрянью, и были его глупости вполне связными и правдоподобными, но, может быть, это внушение? Бывают такие вещи, бывают…
Вот и гадай теперь – то ли это мы хорошо и вовремя ушли из-под носа у Народной Армии, то ли это они вполне намеренно нас спугнули и теперь зачем-то выжидают.
Если так – то следующее движение за ними, что неприятно и опасно... но из города все равно еще недели две деваться некуда. Вернее, места-то пока есть – а вот под проверку, под наблюдение, под камеру попасть проще простого. И погубить себя, группу и место заодно. Рецепт тут простой – не двигаться, пока не спадет волна. Потом отработать новый путь отхода. Потом... в теории, воспользоваться им и тихо исчезнуть.
На практике – люди такое плохо переносят. Люди даже поражения переносят легче, чем вот такую пустоту: пришли и вообще ничего не сделали. А уж пара недель ожидания... да что там люди, дней через десять и сам Ажах не поручится за себя. Опасность и скука – самая вредная для дела комбинация.
Но сейчас уходить нельзя. Проверяли и проверяют. Нет, Дубай превратился в накрепко запечатанный кувшин. Из него не просочиться. Его можно только разбить.
Мотивом льва во всех условиях является лень,
А лень является, его не спросив,
У лени черные очки и марабу набекрень,
И этот медленный, копытный, поглощенный жарой, перкусионный – тень уходит и вода далеко – незамолкающий равнинный мотив.
А над саванной ходит гоголем большой вертолет
И сам себе подвывает винтом,
И не снимает половодное движение стад,
И не снимает желто-желтую семью на холме,
А только рыскает стволами, потому что война
Ломает ритм, ломает рифму,
Гонит дело к зиме,
Совсем не о том
Поет,
И не остается – над.
Исходный материал: калиграффити на стене Каирского Университета, выполнено, соответственно в виде перетекающих друг в друга льва и тяжелого армейского вертолета «Пеликан». Перевод на русский.
Амар Хамади, следователь на выезде
Краткая нарезка из похождений Фарида – второй уровень важности. Рассказ о прекрасной деве из магазина – первый. Пояснение: хронометраж пребывания инспектора Хамади в гостинице, время запроса, якобы сделанного из пустого номера на пару этажей ниже номера членов семьи Афрасиаба Усмани. Отправить Штаалю впереди себя. Готово, теперь можно и идти самому.
Строгая Субая как всегда стояла на страже графика и распорядка, так что Амару было предоставлено кресло и – о диво – чашечка отличного кофе, густого и сладкого, стакан ледяной воды и тарелка закусок. Впридачу – нежная улыбка, материнская, если только представить себе почтенную акулу-мать, взирающую на младшего любимого акуленочка. Опешив от такого приема, Хамади уселся в кресло и принялся пить кофе, закусывая финиками. Потом набрал сообщение Паломе, потом включил в наушнике аудиокнигу, прикрыл глаза и погрузился в очаровательную историю про американского разведчика в странной долине. Вот что Вуэ надо было экранизировать. Не так эффектно, зато какой подтекст, и как можно было бы его обыграть…
Амар обнаружил, что спит, а вернее, спал, когда его разбудили. Грубо, бесцеремонно и практически на рабочем месте.
Вставайте, граф, вас ждут.
– Знаете, за что я не люблю войну? – спросил вместо "доброе утро" Штааль, прямо-таки лучащийся бодростью и почти довольством. – После нее потом приходится устраивать такую уборку, что проще не доводить до войны. Я прочитал ваш... доклад, – продолжило начальство, видимо, прочитав что-то также в оловянных амаровых глазах, – и счел за благо не находиться в одном здании с младшим аль-Сольхом. По крайней мере, в ближайшие несколько часов. Так что вместо этого предлагаю поехать и поговорить с семейством Усмани. Транспорт за мой счет.
Транспорт оказался мотоциклом. В предложенном шлеме обнаружилась стандартная рабочая гарнитура.
Через три минуты Амар решил, что гарнитура – лишнее дополнение. Все то, что просилось на язык, ни в коем случае нельзя было произносить вслух, но хотелось же, до того хотелось… так бы ветер унес слова и все в порядке. Приходилось глотать.
Этот человек мне рассказывал трагические истории о травме? Этот… психопат безумный трогательно хлопал глазами и героически почти-не-жаловался?!
Хуже всего – пустота за спиной. Вцепляться в водителя как в соломинку стыдно, но стыд страху не помеха. Не будь гарнитуры, Амар бы просто уткнулся лбом в спину шефа, прикрыл бы глаза и ждал, когда ужас закончится – как на аттракционе – но приходилось еще и поддерживать беседу.
Самым гнусным было то, что правил, кажется, никто не нарушал, из ограничений не вываливался, соседей не подрезал, опасных ситуаций – для других – не создавал. Просто мотоцикл шел тютелька-в-тютельку на пределе разрешенной скорости, а на трассе, где лимита не было – на пределе самой машины. И еще не тормозил, видимо, никогда. На поворотах – особенно. На поворотах он ускорялся. И накренялся. Без предупреждения.
– Скажите, Валентин-бей, – поинтересовался Амар, – а прыгать через бортик на нижнюю трассу правила не запрещают?
– Раньше не запрещали, – отозвался водитель, – теперь, увы, запрещают, даже если это безопасно.
Увы, подумал пассажир, действительно – увы. Я бы просто умер, наверное, и все.
Опоры бордюров сливались в черно-белую линию, смотреть на нее было тошно. Укачивало.
– Могу я спросить…
– Можете. Без таких вступлений и без титулов, кстати. – Штааль заложился в особо лихой поворот, Амар вцепился в него, как в возлюбленную. – Скоро ли доедем?
Сволочь, подумал пассажир, но вслух сказал иное:
– Что вчера было у Вождя?
Поворот, два перестроения, поворот.
– Я этого, наверное, не смогу описать… – мечтательно сказал водитель. – Сначала меня два часа мариновали. Вернее, они думали, что мариновали, а на самом деле этот процесс называется возгонкой. Так что когда меня выдернули из помещения и спросили, не осуществляю ли я, случайно, сей именно секунд государственный переворот, я сконденсировался прямо на месте и на все, что подвернулось. Наверное, с моей стороны было невежливо объяснять Вождю, как именно следует устраивать перевороты – у него их за плечами два, а я только теоретик – но он все-таки несколько отстал от жизни за эти годы.
– Он… оценил? – Кажется, это розыгрыш. Кажется, стоит подыграть.
– Не уверен. Вот господин Айнур, пожалуй, оценил, даже слишком. Под конец он все-таки вспомнил как дышать, но до того… – прозвучало с определенным злорадством. – Впрочем, этого-то я не имел в виду, и даже не помнил, что надо тянуть время до вашего появления. Как-то само получилось. Вождь меня выслушал, применил всю свою проницательность, понял, что я ничего не замышляю – и принялся излагать претензии Бреннера. Достал блоху, которую снял с аль-Сольха…
Поворот и выезд на проспект Шейха Заеда. Отсюда уже видны башни «Симурга».
– Вот на блохе господин Айнур и очнулся слегка – когда я показал Вождю, чья она на самом деле, и объяснил разницу. Это было перед самым вашим приходом и жаль, что вы пропустили такое зрелище. Как двое студентов-энтомологов с определителем. Меня согласились слушать дальше и я принялся рассказывать, что мы успели обнаружить за эти три дня. И тут явились вы.
– Ну, извините… – сказал все-таки Амар, и тут они наконец-то приехали.
– Да что вы! – радостно отмахнулся Штааль, снимая шлем. – Вы меня просто спасли этими показаниями. Понимаете, одно дело, когда обвиняю я – я ведь армейской разведке враг и конкурент и, скажем честно, при поддержке начальства мог бы и не такие вещдоки соорудить из чистого воздуха. А другое, когда они валят все друг на друга как сановники Харуна аль-Рашида, да возрадуется он, глядя на наше государство.
– Я рад, – вполне искренне сказал Амар. Если прозвучало слишком экспрессивно, то потому что радость была двойной: и помог, и под ногами уже твердая почва. Почти твердая. Еще не плавящаяся от жары.
– И вообще это сразу перевело беседу на деловые рельсы. Так что я вам очень, очень признателен, инспектор. Страшно подумать, что я бы еще им там наговорил в порядке импровизации... Кстати, к вашему сведению. Все происшедшее было официальной операцией жайша, осуществлявшейся по прямому распоряжению господина Кемаля Айнура.
