Текст книги "Страна, которой нет (СИ)"
Автор книги: Kriptilia
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)
Можно прикинуть, что и с кого собирался получить в итоге Акбар Хан, разводя эти сложные многоступенчатые опиумные подтасовки. Допустим, кое-кто был бы не прочь преувеличить роль Западного Пакистана в опиумном финансировании терроризма и под сим благовидным предлогом провести на территории Западного Пакистана операцию по борьбе с маком и террористами, операция могла бы затянуться и потребовать обустройства опорных точек – баз, заправок, станций наблюдения… с охраной, персоналом, инфраструктурой. Допустим, Акбар Хан под этот план мог бы воззвать к Турану: подтасовки, обман, нарушение суверенитета, происки Запада при поддержке Тахира-соседа. Допустим, Китай и – или Россия – могли бы либо наложить вето на проект операции, либо потребовать, чтобы контингент был смешанным, либо… В общем, продуктивную, но вполне обычную, рядовую интригу замыслил Акбар Хан. Неплохо, но штатным порядком ее потопили. Вопли, жалобы и хлопки дверью – ритуальная показуха, не стоящая особого внимания. В Дубае все спокойно. Вечер. И мысли плавно шелестят, как вода вдоль берега.
Прямиком к легкому изгибу волны, обозначающему рип – очень сильное и очень холодное подповерхностное течение. Вот оно тебя зацепило, и если ты хороший, умный пловец, ты не станешь с ним бороться, тратить силы, надсаживать сердце. Ты постараешься не замерзнуть, а потом – выскользнуть в теплый слой, когда течение нырнет вниз. Это можно сделать, если уметь дышать, уметь плыть и если рип не слишком длинный, если шок не возьмет верх, сердце не остановится. В этот раз Ренье выбрался, да и регион, кажется, тоже, а убийство Тахира ушло на глубину, неопасную для плавающих по поверхности.
Англичане в перерыве подошли, поблагодарили за своевременную помощь – видимо, за совет, данный юной гремучке Флеминг, посочувствовали необходимости работать на минном поле. Бреннер не проявлялся – видимо, все еще прятался от контракторов. От всех сразу. На поле же XCI царили страсти, сделавшие бы честь любой сан-францисской пантомиме.
Ренье примерно предполагал, что там происходит и чем кончится дело. Он сам своевременно приложил руку к тому, чтобы так оно и кончилось. Копия исправленного протокола о намерениях. Достаточно подробный устный отчет о том, что, по его мнению, происходило у соседей и происходит сейчас. Своевременный разворот на 180 градусов по «Вуцу» и поддержка кабинета Салман Хана через его заместителя Усмани. Очень выгодная игра, позволяющая поддержать равновесие в регионе, сохранить и даже укрепить свои позиции в Восточном Пакистане, не дать Турану откусить слишком много, не дать США нашуметь слишком громко…
Вот директору XCI не позавидуешь, даже если промахнулся с двумя противонаправленными контрактами он не случайно, не по ошибке, а по чьей-то высочайшей воле. Потому что именно его голова оказалась на кромке столкновения айсбергов. Англо-американский проект ввода ограниченного антитеррористического контингента для обеспечения безопасности производства и франко-германский проект ослабления экономического и политического влияния концерна «Вуц» в регионе пересеклись с большим скрежетом, и по устраивающей всех версии, они встретились уже на столе нынешнего директора XCI, по его личной вине, бездарности и идиотизму. Директора показательно уничтожат. И что его дернуло делать виноватой Флеминг? Впрочем, мы порой совершаем сиюминутные глупости, которые ломают нам всю карьеру, и даже не осознаем, что сделали шаг в пропасть.
Флеминг, конечно, распотрошат за утечку, но главной виновной ей уже не бывать, потроха метафорические, зарастут, инфарктом могут отозваться где-нибудь к шестидесяти, но у женщин это реже случается. А вот относительно спасенная ее стараниями ситуация и множество благодарных ей людей – останутся и отзовутся в самое что ни есть ближайшее время. А в Пакистане продолжится перетягивание каната, тихое, невоенное... Если все пойдет, как идет. Если у неизвестного лица, подкинувшего нам первый фальшфейер, нет в запасе еще двух, трех, десяти – сколько там нужно?
Пока что – вот сейчас – сделан хороший шаг в сторону от войны. По нынешним меркам – немало. Впрочем, это по любым меркам немало. Что дальше? Будет день – будет видно.
«Перс решил жениться и сказал матери, что приведет в дом трех девушек, а она пусть угадает невесту. И привел арабку, турчанку и соплеменницу. Мать посмотрела – и указала пальцем на последнюю. „Как ты догадалась?“– удивился сын. "Она мне не понравилась без причины»
***
«Однажды турок уронил в унитаз монетку в 1 динар. Подумал и бросил туда же купюру в 100 динар. Зачем? Чтобы имело смысл туда лезть»
***
«Однажды перса, турка и араба спросили, что они делают в выходной, после окончания рабочей недели.
– Что такое выходной?– спросил перс.
– Что такое рабочая неделя? – спросил турок.
– Что такое делать? – спросил араб»
(туранская версия)
***
«Однажды китайца, индийца и туранца спросили, что они делают в свободное время после окончания рабочего дня?
– Что такое свободное время?– спросил китаец.
– Что такое конец рабочего дня? – спросил индиец.
– Что такое работа? – спросил туранец»
(российская версия)
***
«Сколько нужно арабов, чтобы вкрутить лампочку?
50. Они соберут мелочь по карманам и скинутся на турка.
Сколько нужно турок, чтобы вкрутить лампочку?
Двое. Чтобы один приказал, а второй сделал.
Сколько нужно персов, чтобы вкрутить лампочку?
Ни одного. Персы предпочитают панели дневного света»
Запись сделана в рамках проекта «Социальная история Турана»
Рафик аль-Сольх, отец Фарида аль-Сольха
Несмотря на фильтры, запах в комнате стоял невыносимый. Виварием пахло и не безликим здешним лабораторным, а каким-нибудь нью-делийским пригородным виварием, где никого не беспокоит то, что застарелый запах страха может повлиять на результаты.
– Что, у вас сыворотки не хватает? – спросил Рафик аль-Сольх, разворачиваясь в тамбуре. Да, у помещения для допросов был еще и тамбур, отделявший его от коридора, и дверь внутрь располагалась не прямо против входной, а в левом торце.
– Пытались забалтывать. – пожал плечами Штааль. – А у нас плохо со временем.
Тесная комната визуально делилась на три части: багровое с небольшими вкраплениями серой обшивки, серая с потеками и брызгами зона, небольшой участок сравнительной чистоты. Посредине стояли два высоких трехногих табурета с храмовым привкусом. В багровой зоне располагались два тела и два… оператора. Лучшее определение для пары ловких подтянутых мужчин в блестящих полностью закрытых балахонах, некогда белых. Лица прикрыты повязками и пластиковыми щитками, в движениях спокойная размеренность профессионалов.
Пахло в комнате уже не как в виварии – как в цеху убоя. Не только пахло. Продолговатый предмет под табуретом Рафик аль-Сольх опознал как окровавленный человеческий палец, вероятно, без ногтя. Хозяин взгромоздился на табурет, подтянул и внимательно осмотрел штанины. Уперся каблуками в перекладину.
– Садитесь, здесь… увы.
Табурет оказался неожиданно прочным, хотя неудобным. Если уж проектировали на человека нормального веса, могли бы и площадь сидения увеличить.
Один из операторов повернулся и покачал головой.
– Так, – вздохнул Штааль. – Давайте прервемся и начнем с начала. Кто санкционировал установку систем наблюдения?
– Во.. военные, – прохрипели слева. – Не знаю, кто... еще до нас.
– Точнее.
– Давно...
– Кто?
– Истихбарат аскарийя.
– Кто отдавал вам приказы?
– Реджеп… Гулузаде.
– Заместитель начальника главного разведывательного управления Генштаба Армии Турана, – ненавязчиво подсказал Валентин Штааль, аккуратно поправляя рукав ослепительно белой рубашки. – Не сам, конечно, но это в данном случае детали. Он санкционировал постоянное наблюдение. Ничего особенного, разумеется – правительственный объект, отель для иностранных делегаций, не может остаться без внимания военной разведки.
Интонация эта, усталая и слегка скучающая, была знакома Рафику по семинарскому занятию на курсах Фарида. Штааль в своей белой рубашке, слепящее пятно под слишком яркими лампами, как ни отводи глаза, все равно маячит, сидел неподвижно. Господин замминистра аль-Сольх подумал, что если дело дошло до таких имен, называемых вслух, то его собственные шансы оказаться в компании двух полуразделанных туш весьма велики. К его глубокому сожалению, признаваться господину замминистра было не в чем. Признаваться в том, что он не понимает и половины из сказанного Штаалем – неловко. Какой отель? При чем тут истихбарат аскарийя и на что намекает господин Штааль, похожий на брезгливого белого кота посреди скотобойни?
– Дальше. Кому вы продавали информацию?
– Пакистанцу… – сказала одна туша.
– Пакистанцу… – повторила вторая.
– Это разные пакистанцы, – опять уточнил голосом гида Штааль. – Один покупал информацию об одном президенте у одного напарника, другой – о другом и у другого. Оба подозревали, что имеют дело не с государственными службами, и даже не с пакистанскими государственными службами, а с кем?
– Оппозицией.
– Племенами…
Туши, пренебрегая общим состоянием, принялись обмениваться шепелявыми нечеткими проклятиями в адрес друг друга. Прислушавшись, Рафик с удивлением обнаружил, что оба полутрупа обвиняют бывшего напарника в утаивании незаконных доходов и головотяпстве, так как каждый считает, что они оба попались из-за жадности другого. Операторы обмен проклятиями не прерывали.
Едва шевелятся, а все еще рвут друг у друга из пасти кусок, ну надо же, какая плесень, покачал головой Рафик аль-Сольх, и понадеялся, что тошноту вызывает отвращение к плесени, а не цвета, звуки и запахи.
– Думаю, что один из этих пакистанцев и есть интересующее нас лицо. Ну и напоследок… – Штааль повернул голову к допрашиваемым: – Кто делал запрос на Фарида аль-Сольха?
– Не я!
– Он врет! Он! Не я!
– И вот так уже почти час. Вместе и по отдельности. Все прочие имена – вы сами их слышали – они называть готовы. И соглашаться готовы. Тут они тоже были бы готовы, но они не знают, что говорить – вернее, что я желаю услышать. Понимаете, господин замминистра, сегодня с утра наш сотрудник навещал отель «Симург»… – ах, вот какой именно отель, – где ему сообщили, что служба безопасности прослушивает номера дипломатов. Наш киберсектор взял дело под контроль, и мы обнаружили среди собственных запросов службы безопасности имя вашего сына. Пока мы еще не выяснили, в чем дело, но к полуночи я планирую закончить.
Рафик невольно обернулся на часы над дверью: было 11:20.
– Вам удалось разъяснить для себя что-нибудь, господин замминистра? – начальник Сектора А контрразведки жайша был очень вежливым человеком и всегда разговаривал с мягкой предупредительностью. – Может быть, вы желаете отдохнуть?
Интересно, подумал Рафик аль-Сольх, со мной что-то не так? Достал из кармана платок, промокнул лицо и только тогда заметил влагу на лбу.
– По-моему, – сказал гостеприимный хозяин, – вам стоит не дожидаться здесь, а поехать домой. Если что-нибудь все же выяснится, я вам позвоню.
– Спасибо, – вяло кивнул Рафик. И понадеялся, что выражение его лица легко списать на беспокойство за пропавшего сына.
Интермедия
«Язык идеологии и идеология языка.
Многие говорят – как же так? Почему реконструкция Востока происходит не на базе какой-нибудь новой, «прогрессивной» идеологии, а на базе невнятного, вопиюще внутренне противоречивого идейного хлама конца прошлого века? Даже не начала, когда «евразийство» возникало усилиями действительно незаурядных умов, а периода, когда за эти идеи, упрощённые и вульгаризированные в меру своего понимания, хватались реваншисты на пространстве бывшего СССР или маргинальные группы политических заговорщиков Ближнего Востока, раздираемого противоречиями между традиционной культурой и модернизирующейся структурой общества.
Говоря об этом, я хочу выдвинуть сильный тезис: противоречивость и невнятность «евразийской» идеологии для Турана есть не недостаток, а достоинство. По крайней мере, на этапе становления государства и борьбы с социально-экономическими последствиями глобального конфликта на своих и сопредельных территориях. Я думаю, Эмирхан Алтын от начала, если не осознавал, то хотя бы чувствовал все преимущества нечеткой позиции.
Во-первых большое количество тезисов, пусть даже противоречащих друг другу или просто не укладывающихся в единую картину, позволяет идеологам Турана вещать на различные группы населения. Разные люди и сами по себе выделяют в той идеологии нечто наиболее значимое для себя, и довольно мало склонны обращать внимание на то, что добавляется к этому в общем идеологическом «пакете». При небольшой доработке агитационной политики этот эффект может быть значительно усилен. Светский характер государства – для городской интеллигенции, а также для всех, кто устал от религиозных конфликтов, «метафизическая санкция» – для тех, кому требуются «сверхцели». Традиционалистский в светском смысле корпоративизм устраивает многих этатистов, а социальная ориентированность востребована в обществе, местами в буквальном смысле возрождающемся из руин.
Последний аспект – аспект мобилизационной направленности – особенно важен как раз в связи с этим обстоятельством. Туранская элита послевоенного периода получила от общества столь большой кредит доверия и к себе, и к своим идеям именно потому, что декларировала, да и в значительной степени осуществляла на практике, борьбу с насилием и разрухой на присоединяемых территориях. Но почти неизбежная составляющая любой мобилизационной идеологии – это «образ врага». Найти этого врага было весьма нетрудно – западный мир действительно выступал в предшествующий период для многих социумов, вошедших в состав союза, как военный и политический противник. Но для общества, привыкшего к идеологической индоктринации, не важно духовной или светской, прагматических оснований для борьбы недостаточно. Враг, помимо прочего, должен быть воплощением «метафизического зла». И «мистический» компонент евразийской идеологии, направленный против «атлантизма», здесь подходит как нельзя лучше. Именно в силу своей неопределённости он дает достаточную свободу манёвра, позволяя одни страны считать основными источниками «атлантистской угрозы», а другие (как например большинство европейских), лишь «поражёнными атлантизмом», от чьего губительного влияния они вполне могут быть «освобождены».
Наконец, противоречия в идеологической картине мира – не только свобода для манёвра, но и источник идейного накала. Чем более иррациональна в своих основах та или иная концепция, тем больше она опирается на чувство, которое питает верность адептов своей доктрине и одновременно само питается необходимостью игнорировать или «творчески переосмысливать» её противоречия. Так, богатая противоречивыми положениями христианская религия в своё время породила мощную традицию толкования священных текстов, не говоря уже о выдающихся явлениях культуры, да и многих других параметрах европейской истории и политики.
Самое же главное заключается в том коренном обстоятельстве, что евразийская доктрина в её нынешнем виде – это не философия, призванная объяснять мир, а орудие (пусть не материальное, а информационное), призванное его преобразовать. В противоречивом мире политики такое орудие тоже будет противоречивым – по необходимости, в силу самой природы вещей.»
Мишель де Сенс, инфопортал «Восточный экспресс», обратный перевод с английского
Комментарий: Освобожденная Женщина Турана
Вы, со всем своим острым галльским смыслом, как обычно, упускаете из виду одну местную мелочь. Кое-какие религиозно ревностные государства региона в прошлой войне начали с того, что таскали каштаны из огня для атлантистов, думая, что вертят ими, как хотят. Последствия всем известны. Если бы не эта мелочь, нынешняя конфедерация могла бы называться и халифатом. Благодетельных противоречий в исламе уж точно хватило бы, чтобы обеспечить хоть десяток политических курсов.
Обратный перевод с арабского.
День 4
Амар Хамади, следователь
Младшему – или уже просто? – инспектору Хамади было исключительно интересно, сколько в господине начальнике Cектора А от садиста, а сколько от естествоиспытателя. Впрочем, он всегда считал, что эти качества в любом исследователе неразлучны. Еще его интересовало, сколько в данном ему задании от проверки, а сколько от требований сверхсекретности. Мысль о том, что особо важное поручение – знак доверия, казалась слишком безумной даже сейчас, когда почти все представлялось золотым и радужным.
Почти все. Кроме трупа в морге и двоих убийц в комнате на антресолях. Убийц, легендировать исчезновение которых поручили... фанфары, занавес – Амару Хамади. Господин Штааль лично поручил.
Еще где-то шевелилась мысль, что это такое не отданное вслух распоряжение обеспечить дуэту военных разведчиков невеселый и небыстрый конец, но интересы расследования, как их представлял себе Амар, такого поворота не допускали.
Кажется, капитану с лейтенантом в головы лезли те же самые соображения – появлению Амара они явно не обрадовались. Выслушав первую фразу "Вам придется пропасть", Беннани потемнел лицом даже сквозь загар. Восстановить ход его рассуждений труда не составляло – занимается ими Амар, значит, явку с повинной скрывают и от сотрудников отдела, сейчас легендируют исчезновение... и что тогда? А они еще успели повариться в собственном соку и вспомнить, что Штааль им мало что обещал. Сохранить им жизнь не обещал вовсе.
Садист, утвердился Амар. Я же теперь их и успокаивай.
– У меня первоначально была более наглая идея. Один из вас... непосредственный виновник, – эвфемизм с трудом лег на язык, – должен был бы исчезнуть, а второй об этом своевременно сообщить наверх. Но риск слишком высок, не годится. Несложно представить, как наши дорогие коллеги уточняли бы подробности.
– Я... – попытался трепыхнуть перьями капитан.
– Вы профессионал. Вы должны были бы зарубить эту идею на корню, я так думаю. Поэтому сейчас вы будете надежно и достоверно исчезать сначала из столицы, а там... видно будет. Итак, если бы вы и впрямь решили, что нужно сматываться от свински подставившего вас руководства, куда бы вы направились?
– Туда, где меня могут на время прикрыть, и откуда я могу, если потребуется, исчезнуть. Например, обратно на границу. Если я, как вы выразились, наглый... я могу поступить иначе и попробовать добраться до верхнего начальства. Рвануть не в Афганистан, а в Стамбул, найти непосредственно Генсера и отрапортовать лично.
Генштаб по традиции – в Стамбуле, штаб истихбарата аскарийя – там же, начальник военной разведки Махмуд Генсер под конференцию в Дубай не приезжал. И он может быть чист или относительно чист. Генсер не стал бы использовать на таких ролях людей из своего аппарата. Логично.
– Достоверно, – обрадовался Амар. – Значит, сейчас вы туда и отправитесь. Оба. По возможности, не разделяясь, кроме острой необходимости.
Лица у «афганцев» вытянулись.
– Виртуально, – успокоил их инспектор Хамади. – Не спускаясь с этого этажа. Киберсектор вас и в Стамбул свозит, и заодно поглядит, кто вас будет догонять.
– Как это?
– У нас сейчас приоритет на городские и прочие камеры и на процессорные мощности, хотя сей секунд он нам оперативно не нужен, но мы все равно взяли, мало ли. Составьте маршрут и список действий, включая отвлекающие маневры. Потом мы отметим точки, где вас "заметят", и точки, где вас заметят... теоретически.
На лице у обоих отобразился симметричный священный ужас людей, которые работают «на земле», ориентируются только в реальном пространстве, а в цифровом способны получить письмо, послушать новости и найти себя на карте местности. Для йеменского сборщика ладана – оптимальный набор навыков, для двух офицеров военной разведки...
Ладно, придется навесить на системщиков еще одну задачу: дать капитану Беннани достаточно хорошую проекцию местности на шлем, чтобы капитан Беннани сделал всем большое одолжение и смог вообразить себя на виртуальной экскурсии. Позор какой. Даже, наверное, сестре «одаренного ребенка» Усмани не пришлось бы объяснять, как это делается. Да что там, любой деревенский школьник может гулять по всему свету с программами типа «Музеи мира». А тут?..
– Ну что ж, зато потом на вопрос, где вы были, вы сможете честно отвечать: на курсах повышения квалификации. В рамках программы "Цифровой век".
Системщики оптимизма Амара не разделили. Самым мягким, что ему довелось услышать, было «Опять в Секторе А всякой срани про сетевых призраков насмотрелись!» и «Слушай, инспектор, ты слышал, что колдовство входит в семь непрощаемых грехов?!». Аргумент «если я это смог придумать, то вы это точно сможете сделать» сотрудникам киберсектора отчего-то не понравился, точнее, привел в ярость. Семнадцатому долго и злобно шипели, что дурак – любой, никого конкретно в виду не имеем, конечно, – нафантазирует в минуту столько, что сто инженеров не воплотят за сто лет.
Но ничего – повыламывались и принялись за работу.
Эту привычку Амар тоже знал еще со времен Каира. "Ты представь, ко мне сегодня вломились эти идиоты из уличной дружины и потребовали, чтобы я им сделал лазерный прицел для наводки из-за угла... по линии прямой видимости. Я им сутки долбил про физику, про свет, я им курс оптики прочел – вроде объяснил, что это невозможно. На следующий день опять пришли: "ну сделай"... Идиоты." "И что ты?" "Ну сделал, куда ж я денусь".
Из туалета доносился плеск воды, такой, словно в раковине резвился средних размеров дельфин. При ближайшем рассмотрении дельфином оказался средних лет жайшевец с нашивками киберсектора, набиравший в ладони воду, выливавший ее себе на голову и растиравший щеки – монотонно, размеренно, тупо…
– Может, хватит? – спросил Амар.
– Сектор А? – спросил кибертехник. – Ваш шеф мудак, ты знаешь?
– Я не ослышался?
– Ваш шеф проклятый лаконичный мудак, – сказал кибертехник, и прибавил еще десяток выразительных слов на двух… нет, минимум четырех языках. – Он запрос составил: «ПРИШЛИТЕ ГОЛОДНОГО ИНЖЕНЕРА». А я как раз только вернулся, а там…
– Он же специально просил – голодного. – пожал плечами Амар. – Что ж тут неясного? Вы где вообще работаете?
– И вы. Все. Такие. – констатировал инженер, пытаясь смыть кожу с рук.
– Пока еще не такие. К сожалению. И что там было?
– Ничего хорошего.
– Слушайте, коллега, двое из «Симурга» – это моя разработка. У вас «Симсим» с собой? Давайте считаем мой допуск.
Амар не слишком удивился, когда заторможенный кибертехник выпрямился, вытер руки, достал считывалку идентификаторов, тщательно, словно впервые в жизни, вставил карточку и сверил внешность младшего инспектора Хамади с голограммой, а потом копался в допусках, пока не нашел нужный. Инженер был слегка в шоке – значит, как Амар и предполагал, назидательными беседами Штааль ничего не добился. Это вам не двое «афганцев»-профессионалов, а столичные резервисты, тут только пугать, да так, чтобы поверили на самом деле: запытают до смерти.
Инженер киберсектора, судя по всему, тоже поверил... а ведь наверняка обоих уродов можно привести в полный порядок дня за три.
– Ваш начальник... – круглолицый бритоголовый – под шлем – мужчина сглотнул слюну и передернулся.
Ну, это можно пропустить. Системщики люди тонкие, чувствительные, голыми нервами наружу – работа у них такая, требует... а тут едва до обморока не довели.
– Ваш начальник хотел узнать, мог ли запрос поступить от кого-то из постояльцев или иным путем, но под маской СБ отеля. В принципе, такая возможность есть – если их собственную систему взломали изнутри, из подсети, и запускали запросы под них.
– О чем это говорит, если это правда?
– О том, что они тупые обезьяны, а кто-то в гостинице или по соседству обошел их, пока они чесали хвосты. Они получают вдвое против меня, и у них под носом кто-то присосался к их же каналу! Им в голову не пришло, что такое может быть, они там одни умные... – заговорив о работе, техник явно стал возвращаться в нормальное состояние. В испещренных красными прожилками глазах зажегся огонек фанатизма. – «Мы не замееееетили вмешательства»! Бараны! Я их спрашиваю, вы фильтры CDMS проверяли? Взвешенную норму брали? Когда их имеют в задницу, они тоже не замечают?..
– А что теперь делать?
– Сделали уже – отправили туда команду, надо все изымать и смотреть от самого фундамента, от силикона. Резать и снимать слоями. И конечно же так, чтобы взломщика не потревожить. А за ночь им на седьмое небо не слетать?
– Когда закончат? – задал единственно разумный в данном случае вопрос Амар.
– Может, к утру, иншааллах... – Ага, знакомая песня, в Зарандже все делалось «иншалла фардо», если Аллах позволит, завтра, но может быть, через год, а может быть, никогда, ибо воистину на все воля Аллаха, но это последняя отмазка перед начальством, когда мы сделаем все, что в наших силах.
Амар поблагодарил и отправился за очередной банкой газировки. Спать он уже не хотел – антитоксин исправно выполнял свою роль, – но мозги требовали сладкого. «Дело о покушении на президента Тахира и пропаже Фарида аль-Сольха» становилось безразмерным и необозримым и вполне заслуживало названия «Дела обо всем, что неладно в королевстве датском».
Рафик аль-Сольх, замминистра иностранных дел
По дороге домой Рафик аль-Сольх вспомнил очень важную вещь. Кажется, ее вытолкнули из глубин памяти слова о военной разведке. Там, в комнате для допросов, мысль наружу не выбралась, должно быть, с перепугу, а теперь настойчиво заскреблась в мозгах, и даже странно было, что забыл, упустил из виду, не держал в уме настолько очевидную, настолько важную вещь. Сам же, сам еще совсем недавно говорил об этом кузену Рустему: «Все, кто хочет военного решения, сейчас примутся топить "Вуц", потому что «Вуцу» военное решение не нужно»…
На людях господин замминистра хлопнул бы себя по лбу, качал бы головой и разводил руками – Всевышний, за что, за что караешь меня забывчивостью? В машине был только шофер-охранник, и перед ним притворяться было не нужно. Достаточно сказать несколько слов:
– Приоткрой канал. Только не целиком, конечно.
Целиком – это заходи, кто хочет. Во-первых, лишнее, во-вторых – никто не поверит. А вот чуть... в самый раз, чтобы те, кто всерьез кружит над головой, возрадовались своему счастью и ринулись в пролом.
– Валентин-бей, – несколько нервно говорит Рафик, – простите, что не сказал сразу, устал наверное. Вы спросили меня, кто знал о соглашении между нами и Тахиром. Так вот, мы не собирались предавать этот факт широкой огласке, но рапорт о достижении договоренности – мы должны были подать его как раз сегодня.
– Вы имеете в виду, Вождю? – переспрашивает человек по ту сторону динамика, экран погашен, только «лишний» вопрос да отсутствие изображения выдают, что его, кажется, отвлекли.
Человек менее воспитанный включил бы «заместителя», стандартную картинку-имитатор присутствия… и отключил бы трансляцию фонового звука: плеск воды, вой сушилки.
– Да, и мы считали, что после этого любое противодействие прекратится. Может быть, это поможет найти Фарида? – прямо говорит Рафик аль-Сольх, взволнованный отец.
– Спасибо, что вспомнили, господин заместитель министра, – очень отчетливо говорит Штааль. – Мы и лично я чрезвычайно признательны вам за содействие.
Между прочим, – желчно думает Рафик, это действительно содействие. Если у нас или у Тахира случилась утечка, а мы знаем, что у Тахира она почти наверняка случилась, то мы можем быть уверены, что убийцы торопились, вышли из графика. Это значит – цепочки приказов, деятельность, шум. Что-то, за что можно зацепиться. Это ваш выигрыш.
А мой – если нас слушают нужные люди и если Фарид у них, шансов, что они его убьют, стало немного меньше.
Амар Хамади, частным образом
Два сиденья в такси были разделены высокой – в самый раз локтем опереться, – и широкой перегородкой, совершенно не располагавшей ни к чему, кроме невинного школьного переплетения пальцев.
– Это все-таки Дубай, – с сожалением сказал Амар. – Уважение к местным обычаям. В Стамбуле в такси и камеры не стоят.
– А мне нравятся эти ваши порядки, – ответила Палома, поправляя волосы, и после недоуменного взгляда Амара добавила: – Мне понравилась бы даже стальная решетка между нами. Ты так на меня смотришь…
– Я скучал. – От ее голоса с отчетливой хрипотцой, от непривычного выговора у него по спине бежали мурашки.
– …как будто собираешься съесть сначала меня, а потом свое животное.
– Кстати, – сказал Амар и вынул из кармана пластиковую коробочку, где в маленьких гнездах мирно лежали два ярко-синих продолговатых предмета. – Возьми.
– Это что?
– Промышленные затычки. В уши. Чтобы негодование не так слышно было.
– Ты же сказал, что это не летучая мышь.
– Это большей частью калонг с разнообразными довесками и примесями. Но голос у нее есть. И вот она как раз голодная. Я только в два часа ночи вспомнил, что не заходил домой. А тренер-то ушел в десять вечера...
– Ты и вчера не заходил. Я тебя перестану впускать…
– Это что, женская солидарность?
– Твое животное девочка?
– Ну… да, – сказал Амар, озадаченный постановкой вопроса. Зверь определенно не была самцом, еще она была стервою крылатой, заразой капризной, негодяйкой ревнивой… но девочкой? С ума сойти можно.
– Сейчас дам ей фруктов и поедем к тебе, – шепотом пообещал Амар на лестнице, мысленно попеняв на условия аренды и пресловутые местные обычаи. – Мы быстро.
Быстро не получилось.
Амар пережил глубокое потрясение, обнаружив, что взрослая женщина, элегантная дама, может буквально растечься по сетке, и вопить с восторгом японской школьницы «НЯ!», «Какая прелесть!» и «Ой какая она… какая!». Зверь отчего-то не ревновала, не устраивала истерик по поводу явления чужих, а кокетливо растягивалась почти во всю длину вольера. Точно ведь, девочка.
Желание дамы – закон, но желание дамы погладить все два с половиной метра генмодифицированной летучей... лисицы? собаки? неважно, причем с обеих сторон и конечно, неоднократно – это уже сродни тем самым, невыполнимым, навлекающим проклятия. Можно, правда, попробовать отвлечь даму, а заодно и Зверь, показав, как два с половиной метра летучей лисицы или собаки употребляют любимый фруктовый коктейль с насекомыми, не выходя из положения "вниз головой". Но эта попытка тоже ни к чему хорошему не приведет.
Зверь купалась в лучах обожания, Паломита это обожание излучала с щедростью солнца над пустыней, и только Амара никто обожать не собирался.
Он все равно был счастлив – смотрел на гибкую, но резковатую в движениях, чуть угловатую, чуть слишком худую женщину перед собой, забывшую о нем, поглощенную новым переживанием; видел, как проступает при повороте головы позвонок на шее, переводил взгляд на узел высоко подобранных темных волос, и помнил еще, как она небрежно заплетает косу перед тем, как окончательно заснуть.
