Текст книги "Страна, которой нет (СИ)"
Автор книги: Kriptilia
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)
– Амар… с тобой все в порядке?
– Со мной?!
Под глазами синяки, белки как у невезучего ныряльщика, руки трясутся, а перегаром можно перетравить всех спирохет в этом заведении – и он еще такие вопросы задает?..
– Одевайся давай, быстро. Я, так и быть, отвернусь.
Он отвернулся, как обещал – но зеркало позволяло разглядеть Шестнадцатого в деталях и подробностях, а детали были весьма выразительны. Парня недавно поколотили – сутки-двое назад, – но слегка, можно сказать, деликатно. Синяков и ссадин хватает, но повреждения минимальные. Совершенно не того рода, что могли бы оставить в этом заведении в порядке эротических игр с определенным уклоном, если только во вкусы обормота не входят удары ботинками через одежду. Вот блестящие красные полосы на руках – это явно строительная липкая лента, знакомая штука, надежная. Сначала избавляет от лишних движений, а потом – от растительности на теле...
Еще у Фарида не ладилось с координацией – и вовсе не так, как у просто пьяного или похмельного, иначе. Амар бы рискнул сказать, что Шестнадцатому трудно сейчас оценивать расстояние. И голову он держал тоже характерным образом, несмотря на то, что обезболивающее, вот он, пластырь, а вот второй, уже подействовало. Может быть, оглушили, а может быть, вкололи что-то с постэффектом.
– Вы… – спросил Фарид.
– Пока никто ничего никому не говорил. Готов? Идем.
Оглядывая фойе и главный вход, ценный сотрудник вытаращил глаза и сложил губы трубочкой. Действительно, есть на что посмотреть. Персонал уже запихнули в машину, парочки жмутся в углу в ожидании полиции нравов, а вокруг примечательный разгром. Тут уж спецназ повеселился, просто так, без всякой цели – в ожидании Амара. Настенные панно расколочены, жалюзи оборваны, мебель тщательно раскурочена, автомат со всякой мелкой закуской валяется на боку – просто позавидовать можно нашим бугаям, сколько дурного нерастраченного здоровья, эта штуковина же весит полтонны!..
Полезно и назидательно: так будет со всяким, кто осмелится.
– У вас там есть, где лечь? – спрашивает Фарид.
Умный мальчик, предусмотрительный.
– Есть. И чем привязать, тоже есть! – отвечает мстительный Амар.
Запомните, и европейцы, и американцы – расисты. Были, есть и будут. Там где мы думаем категориями родства, свойства, общины, занятия, религии, они думают категориями биологии. И пусть вас не сбивает их отношение к нацизму. Нацизм, с точки зрения нормального расиста – не идеология, а ходячее преступление, потому что сужает расу до конкретного этнообразования, да еще по не очень важному признаку. А они – расисты.
Не верите? Посмотрите сами. Например. Есть у людей, у всех людей, такой фермент, катехол-О-метилтрансфераза, COMT. Ген, отвечающий за то, как этот фермент будет производиться, может кодировать его по-разному. Есть два способа. Второй, мутантный вариант, работает вдвое хуже. Плохо? Когда что-то работает вдвое хуже, ведь плохо? Посмотрим. Фермент COMT занимается тем, что разлагает нейромедиатор дофамин в нашем мозгу. Причем, в человеческой части мозга это делает только он. Дофамин вызывает у нас чувство удовольствия и удовлетворения, переключает внимание, отвечает за мотивацию и поощрение, стимулирует ориентироваться и учиться. За тревожность тоже отвечает. А теперь представьте себе, что дофамин выводится вдвое медленней и хуже.
Люди с этим дефектом будут нестабильны эмоционально, будут страдать всякими тревожными расстройствами, плохо переносить тяготы, болевой порог у них расположен ниже... А еще они будут быстрее думать, лучше учиться, точнее ориентироваться, больше запоминать. Их будет тянуть за горизонт во всем.
Среди людей европейского происхождения этот дефект встречается в 40-45% случаев.
Что скажем мы, прочитав или выслушав такое? «Интересно», «Бывает», «Так вот отчего они транквилизаторы-то пьют поголовно, несчастные», «А что компенсирует?», «А с чем сочетается?», «А можно ли воспроизвести положительную часть, только чтобы не так радикально?»
А что скажут они – тут и вопросом задаваться не нужно, достаточно в сети посмотреть. «Так вот почему мы все открыли и всех завоевали.» «Так вот почему мы такие, а остальные – не мы.» «Наконец-то, теперь у нас есть нечто измеримое, определитель белой расы – ген Rs4680, в 22 хромосоме, зона Exon 3.»
Расисты. Были, есть и будут. И в их средневековых поэмах достойный противник, благородный мавр, крестившись, становится белым. Иначе эти крысы рода человеческого его не смогли бы принять. Биология.
Из выступления генерала Кемаля Айнура, начальника истихбарата, перед новобранцами Народной Армии Турана, г. Мосул, провинция Нинава, 2034 г.
Вальтер Фогель, референт
Чтобы не нервничать зря, Вальтер сел делать обзор информационных ресурсов – как они реагировали на убийство Тахира? Как раз, и достаточно интересно, и достаточно важно, чтобы отвлечься. М-да… хорошо, что генерал не дал Ажаху ничего серьёзного сделать с юным дураком. «Семейство аль-Сольх достаточно влиятельно, чтобы его можно было подозревать в убийстве». Ага, это наш анти-Мидас опять пересказывает своими словами Освобождённую Женщину Турана. Что ж это за напасть с журналистами? Внезапно Вальтеру представилось, как выросшая дочь подходит к нему и говорит: «С приездом, папа. Познакомься – это мой муж. Он известный журналист». Вздрогнул, рассмеялся. Да уж, хуже только если она решит выйти замуж за типа вроде Фарида. Впрочем, в этом случае она быстро овдовеет, надо думать. Не все такие добрые, как генерал.
А волну неведомый… будем пока считать «неведомый»… убийца поднял до небес. Что за эти два дня произошло с международной репутацией Турана, и так не слишком высокой – страшно подумать. А ведь этого мало. Новый и.о. покойного Тахира и его приближённые гораздо более протурански настроены, чем их шеф. Тут и конспирологом быть не надо, чтобы заподозрить именно тех, кто покамест выиграл от убийства. Точнее, выиграет, если оппозиция в Восточнопакистанской республике и Европа заодно с ней не решат сыграть в открытое противостояние. И тут дай Бог, чтобы всё обошлось демонстрацией мускулов и кто-то уступил. Или все просто сохранили бы до некоторой степени лицо, показав смелость выходом к барьеру и гуманизм – отказом стрелять. А ведь если ещё американцы влезут… у них там тоже кровь кипит. Вот же, делать им нечего. Eitle Pfauen!
Автоматика копировала нужные материалы, отмечая те, что менялись прямо в процессе (авторы что-то добавляли или вычёркивали), а Вальтеру опять стало не по себе. Здешнему фюреру-то всё это тоже докладывают, да и сам он, наверное, время от времени наблюдает бурление в окружающем мире. А он-то здесь со всех точек зрения крайний. Если даже сам руку не приложил, так безопасность Мохаммада Тахира не обеспечил. И вообще он, как известно всему цивилизованному человечеству, осёл, козёл и ящерица и ещё крокодил на последнюю десятку. Цивилизованное человечество у нас, впрочем, тоже зоопарк ещё тот. А генерал, который влез в эту суматоху и до сих пор где-то, наверняка, числится одним из подозреваемых, да еще вдобавок засветился в кампании с Ажахом, теперь полез прямо к крокодилу в пасть – жаловаться на его, крокодилье, семейство…
Александр Бреннер, пострадавший
Охрана организована на совесть. Зря на виду после проверки не маячили, но в каждом помещении кто-то, а иной раз и много кто был наготове. Конечно, в этих краях за последние двадцать лет поубивали столько высокопоставленных лиц, до первых включительно, что навостриться охране было немудрено. С другой стороны – Тахир тоже безопасностью не пренебрегал, ещё с тех пор как министром был, а сильно ему это помогло? Бреннер свернул, куда ему показали, и остановился перед дверью. Вот, кстати, будет возможность посмотреть вблизи. Хотя в прицел было бы гораздо приятнее, но эту мысль мы сейчас отметём как неорганизованную. Впрочем, если окажется, что солнцеликий наш как-то замешан в убийстве, я ему такое устрою… если выйду отсюда живым. Будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется. Но эту мысль мы пока тоже уберём подальше. Не это сейчас главное.
Главное в нашей ситуации – не оправдываться, а вовсе даже наоборот. Да, действительно, в последнее время был связан и даже лично встречался с известным международным террористом Ажахом аль-Рахманом. И, между прочим, не просто так. А как с клиентом и к нашей общей пользе… Знаете, ваше величество (главное, это вместо действительного титула не сказать), мы ведь его в свое время искали и ловили столь же старательно и безуспешно, как и вы, так что знаем как облупленного, и это взаимно…
Не находите ли вы, что от прекращения или некоторого перенацеливания его деятельности могло бы стать лучше и вам, и нам? Вот он тоже так считает. И ему очень не нравятся те «уважаемые люди» в Дубае, которые его сюда пригласили – кажется, от вашего имени.
Ажах и так нервничает, а тут взрыв, усиление мер безопасности – и вот, представьте себе, вдруг откуда-то из спальни, криворукий и тупой… так, эпитеты опустим, хоть это и нелегко… вылезает вдруг малолетний и чертовски неквалифицированный – вот вы сами в это верите? – сотрудник вашей, чтоб её, Народной Армии. Ажах, естественно, вспомнил, что он, помимо прочего, отличается недоверчивостью и подозрительностью (потому и жив пока) и расточился ко всем чертям. Сменил лежку, и где теперь его искать, и когда он на связь выйдет, и выйдет ли теперь – один Аллах ведает. А ведь он мог бы пригодиться, Ажах. У нас тут по региону до сих пор немало всякой нечисти, ненужной ни вам, ни нам, ни тому же Аллаху, ни шайтану, ни даже Ажаху… самое громкое имя называть не будем.
А про убийство Тахира, которое в сочетании с вышеизложенным образует очень уж красноречивую картину, будем очень громко молчать. Что «напуганный» Ажах становится не только неуловимым, но и весьма смертоубийственным, Вождь, надеюсь, вспомнит сам. Или сегодня… или очень скоро. А еще ему стоит задуматься о том, не по его ли солнечную душу Ажаха исходно пригласили. Аль-Рахман бы, кстати, с удовольствием согласился – такая добыча, такой враг Аллаха. Дайте мне к нему подойти, а уж как выбраться, я сам найду.
Убедительно? Убедительно. Вот смешно будет, если окажется, что оно так и обстоит на самом деле.
Эмирхан Алтын, директор цирка
Зачем нужен отдельный кабинет и, желательно, с приемной и двумя-тремя точками отсечки до того, Эмирхан понял еще в университете. Не для покоя, не для работы, не для секретности и уж точно не для вящей безопасности – если очень захотят, так вместе со всем зданием взорвут – а работать он и сейчас мог где угодно, хоть в кузове грузовика, хоть в горячем цеху, хоть в коридоре. Кабинет нужен, чтобы организовывать потоки – и чтобы приходящие люди знали: они отнимают твое время. Тогда они становятся управляемей и куда чаще говорят о деле. О некоторых делах, конечно, слышать не хочется, но не кабинет тут виной. В коридоре было бы еще хуже.
А некоторых гостей и в коридоре держать бесполезно. Почти непрошибаемые люди. Есть такой строительный материал из разряда «дешево и сердито» – искусственный песчаник. Прост в изготовлении, огнеупорен и к тому же со временем и при нагреве делается все тверже и тверже.
– С аль-Рахманом я буду иметь дело только в одном случае, – с удовольствием выговаривает Вождь, именно Вождь, и сам чувствует: говорит не для себя и гостя, для истории и вечности. – Если он решит сдаться. Вот выбор тюрьмы и удобств я готов обсуждать в любое время.
Приятно говорить чистую, твердую как алмаз правду. Эмирхан Алтын может поклясться, что никогда не сотрудничал с подобными типами – и не солжет. Если этот европейский песчаник, хорошенько прогретый ближневосточной жарой, не врет, то за подобные игры от имени Вождя кто-то будет очень строго наказан.
Все мыслимые уступки уже сделаны словами "выбор тюрьмы", потому что Ажах аль-Рахман официально входит в список людей, которые – при сомнении в возможности задержать – подлежат убийству на месте. А при наличии возможности задержать – военному суду по ускоренной процедуре.
Каменный голем медленно кивает. Не очень-то рассчитывал на успех, и все равно получил немножко прибыли – кусочек информации. Узнал, что Эмирхан Алтын не заинтересован в аль-Рахмане – живом или мертвом – и не боится его, живого или мертвого.
Остальные новости, принесенные господином посредником высшей квалификации Александром Бреннером, куда полезнее. Эмирхан слушал, запоминал как обычно – с первого раза и навсегда, – и расставлял в уме пометки мнемонической системы. Костяшки на счетах, сухие щелчки. В такие счеты, древние, с эбонитовыми косточками, он играл в детстве, и сколько лет прошло, а при необходимости что-то в мыслях упорядочить, перед глазами вставали именно они.
Щелк – Кемаля сюда, срочно. Есть подозрение, что неспроста он так быстро и с такой готовностью вызвался ловить организаторов взрыва.
Щелк – протокол о намерениях Тахир все-таки подписал и «Вуц» об этом узнал той же ночью. Рафик копию на одобрение не представил, щелк.
Щелк – британское антитеррористическое подразделение для охраны предприятий в Восточном Пакистане? «Вуц» официально не в курсе? Это, конечно, не при Бреннере – он на них давно работает, но как все складывается! Включая вовремя пропавшего – на Рафике второй день лица нет – Фарида, инспектора из Сектора А. Щелк.
Щелк – Бреннер явно думает, что мальчика подставляли под аль-Рахмана и косвенно под него самого. Мертвый Фарид аль-Сольх – это конец его карьеры посредника, чистое оправдание "Вуцу", а наследник из мальчишки явно был никудышный. Но зачем? Очень возможный ответ: за деньги. За пакистанский контракт. Нынешние его подпишут тоже, но совсем на других условиях, а тут даже один процент стоит любой крови – и, конечно, без европейской охраны, при которой красть и не только красть было бы намного сложнее. Бреннера просто необходимо дискредитировать, он заключал предыдущий договор. Бреннера дискредитировать, Тахира – убить. Вот же, сам шутил, что проще какой-нибудь йеменский совет расстрелять и набрать новый, сколько денег и нервов сэкономим. Дошутился, приняли принцип к исполнению, щелк.
Камешек другого цвета. Нынешнюю встречу устроил Рафик аль-Сольх, основательно подергав за ниточки. Зачем ему, чтобы Эмирхан увиделся с Бреннером? Это совсем лишний риск. Чего-то в картине не хватает, щелк.
Бреннер аль-Сольхов ни в чем не подозревает, иначе бы о встрече через них не просил. То ли не видит всей картины, то ли это все-таки очередные игры контрразведки и борьба Народной Армии за влияние.
Начать все же стоит с Кемаля. Его в любом случае полезно повозить мордой по ковру, и ковер почистится, и верный соратник вспомнит, где его место.
Но эта... жаба. Я же сам его засунул на конференцию, этого измирца-немца-земляка. Что бы там ни было – заговор, деньги, толкучка, он во всем этом по уши.
Нет, обнаглели. Обнаглели и совершенно распустились. Пора делать букет.
Эмирхан Алтын родился в 1991 году в городе Измир провинции Измир. Раньше Измир был илом – провинцией – государства Турция. Наш Вождь родился в почтенной ученой семье, которую уважали все соседи и жители города. Маленький Эмирхан был вторым ребенком у своих родителей. У него был старший брат и двое младших – брат и сестра. В детстве Эмирхан всегда слушался родителей, родственников и старшего брата, заботился о младших. Он был смелым, любознательным и прилежным мальчиком.
Вопросы для обсуждения с детьми:
1. Сколько лет Вождю?
2. Сколько всего детей было в семье Вождя?
3. Что такое провинция?
4. Какими должны быть хорошие дети?
В школе Эмирхан всегда получал только хорошие отметки, но больше всего ему нравились лингвистические науки. /Объясните термин/. Поэтому после окончания школы он поступил в университет и стал учиться на литературоведа. /Объясните термин/. Окончив университет, Эмирхан отдал долг Родине. Восемь месяцев он прослужил в армии в сухопутных войсках. /Изображение для демонстрации: торжественное построение 172-й танковой бригады/. В то время армия Турции считалась одной из самых сильных, хорошо вооруженных и подготовленных армий в мире. Родители очень гордились своим сыном, когда он вернулся домой в парадной офицерской форме. /Изображение для демонстрации: портрет Эмирхана Алтына №5/.
Вопросы для обсуждения с детьми:
1. На каких языках говорят люди Турана?
2. Почему важно хорошо учиться?
3. Какие бывают рода войск?
4. Почему мы гордимся своей армией?
Материалы, рекомендованные для чтения вслух в детских учреждениях Турано-Иранo-Арабского Сопроцветания.
Амар Хамади, инспектор
– Повреждения наружных тканей незначительные. Обработку мы провели. На регенерацию понадобятся примерно сутки. Образцы для анализа взяли. Полное обследование закончится через час. Расширенная токсикология… простите, расширенное токсикологическое обследование будет закончено к утру, пока готово предварительное. Препарат для ингаляционного наркоза, следы, соответствующие однократному применению приблизительно 48 часов назад. Метаболиты алкоголя, предполагается внутривенное введение. – Молоденькая девочка-доктор очень старалась быть убедительной, но на глазах надувавшийся разгневанный отец ее смущал, поэтому она частила и сыпала терминами, которые едва понимал Амар, а уж почтенный господин замминистра и вовсе только хлопал глазами.
– Если очень коротко и просто, то… – вежливо подсказал Штааль.
Девочка последовательно поправила белую шапочку, высокий воротник, значок жайша, значок Союза, левый рукав, правый рукав и перешла к поясу форменной туники.
– Вероятно, его кратковременно оглушили наркозом, потом ввели, скорее всего, сыворотку правды, потом через некоторое время алкоголь. Это обычно действует очень сильно и очень быстро. Мы принимаем меры. Я думаю, обойдется…
– Думаете? – взревел Рафик аль-Сольх. – Она думает! Чем она может думать?
– Господин замминистра…
Амар приоткрыл дверь и аккуратно выставил медичку наружу, шепнув «Простите!». Та не сопротивлялась.
– Что это за школьница?! Если надо, я…
– Господин замминистра. У нас. Очень. Хорошие. Специалисты.
– Господин Штааль! Вы понимаете, что речь идет о жизни моего сына?!
– Если его жизни что и угрожает, – сказал Амар, – так это стыд.
И подумал, но вслух не сказал – хотелось бы мне знать, почему первым делом Фарид позвонил именно ему, а не отцу, не отцовским секретарям, не дядюшкам, даже не в собственную безопасность жайша?
– А вы… – развернулся аль-Сольх, уже собрался что-то сказать, потом вспомнил, что перед ним героический спаситель его драгоценного мальчика, осекся. – Простите, я просто вне себя, просто не могу удержаться. Они хотели убить моего сына!
Амар прикусил губу, глотая совершенно неуместный смех – за истерику не сойдет, не поверят. Попытался уставиться на Штааля… и по глазам его, по внезапно остекленевшему взгляду, понял, что и начальство одним «Ульем» не ограничилось. Он-то когда успел?..
– Следующим пунктом программы – восстание в пустыне.
Рафик аль-Сольх явно не читал ни одного из источников – или не понял. Или не хотел понимать.
– Они хотели его убить. По крайней мере, им было плевать, умрет он или нет, станет калекой или нет, сойдет с ума... Ему нельзя. Такая доза этой дряни...
Комм дернулся, на экране проступило «Подготовьте и предъявите альбом по материалам…» и далее длинный список кодов, которые еще утром были для Амара закрытыми. Он благодарно кивнул и вышел в коридор, оставив Штааля утешать разгневанного отца. Это, кажется, надолго.
Альбом он собирал не меньше сорока минут – потому что все физиономии и пейзажи проверил сам и лично. Кто, что, где, в каком контексте, как сочетается. Исходил из соображения, что человек, ведущий допрос, должен хотя бы приблизительно представлять себе возможные результаты. Фарид никуда не убежит.
И правда, куда денешься с тремя трубочками – на каждый локоть и под ключицу. Особенно, если на лице выражение, будто тебя после тяжелого похмелья (что, по сути, правда) изнутри родниковой водой промывают.
– Ну, это Бреннер. Он там был. Это его помощник, он тоже там был…
Амару оставалось только кивнуть. С Бреннером понятно, а вот фотографию Вальтера Фогеля, бессменного ассистента, Амар нашел крупную, но достаточно старую. Другая прическа, другая одежда. Хотя его-то Фарид мог видеть на конференции.
– Вот этот. – Шестнадцатый уверенно ткнул в один из портретов. Равнодушно пролистнул два десятка других снимков. – И вот этот… точно.
– Уверен?
– Совершенно. У меня зрительная память… Я же рисую. Вообще, надо было мне сначала нарисовать, – надувался Фарид не так выразительно, как отец, но сразу ясно: талант семейный. – Этот и этот. Ну, давай перетасуем или ищи другие картинки, если не веришь.
– Верю, верю… – Амар вздохнул. Верить не хотелось. Фарид с редкостной уверенностью выбрал из двух сотен реальных и смоделированных портретов именно Ажаха и неустановленного Хс по прозвищу Бамбук.
И если Ажаха аль-Рахмана, Последнего Талиба, фигуру скандальную и романтическую, Фарид мог видеть и в новостях, и во многих прочих специально отгороженных местах, то "Бамбук" даже в базах данных жайша не обнаружился.
– Всех вместе?
Фарид задумался.
– Не помню. Может быть, не в одном помещении одновременно. Не всех одновременно. Но Бреннера и этого, – он поднял листок с Ажахом, – точно вместе.
– А ты знаешь, кто это?
– Пуштун какой-то, – сказал Шестнадцатый. – Хотя, может, и нет – но жил в Пакистане.
– Почему ты так думаешь?
– Ну… вообще по виду. И по выговору. Они же при мне разговаривали.
– О чем?
– Не помню я! Не помню, отстань! – взвизгнул Фарид.
– Ладно, успокойся, – вздохнул Амар. – Но вспоминай. Это важно. Вспоминай, тебя потом в любом случае по кускам разберут.
– А кто он?
– Извини, не скажу, чтобы тебе... ложных воспоминаний не навеять.
Фарид помолчал немного, посмотрел еще раз на фотографию.
– Я, получается, был прав? – спросил.
– А черт его знает, – честно ответил Амар. – То ли прав, то ли нет – но то и другое очень невовремя.
Суджан Али, проездом
Суджану не нужно было перечитывать радостный щебет неизвестной Фатимы, отправленный в кондитерскую "Торт-Европа", Карачи, но прихотями сети свалившийся в почтовый ящик кондитерской "Торт-Европа", Мирут. В самом деле, что такое государственная граница для электронных символов? Сдвинь пару цифр – и система не отличит Индию не то, что от любого из Пакистанов, но и от Антарктиды.
Не нужно было, но он перечитал. В сто двадцать первый раз. Полюбовался голографической подписью Фатимы, посреди которой почти в открытом виде красовался номер банковского счета, старого, мертвого счета, с которого он снял деньги на покупку той кондитерской, что в Мируте.
Перечитал и опять решил, что ничего не понимает.
Не сходилось. Ну, допустим – хотя какое там "допустим" – не удалось ему закопаться так глубоко, как хотелось бы. Нашли его пенсионное гнездышко. Но рассказывать ему об этом – зачем? И зачем – сейчас? Он ведь еще и доехать туда не успел. Свернет по дороге – поминай, как звали. Чтобы отследить, откуда примут, прочтут письмо? Не смешите, частные спутники на что? Чуть больше заплатил – и вот для сети ты уже где-нибудь в Таджикистане. Чтобы спугнуть? А смысл? Предупредить, что ищут? Не похоже. Сказать "а мы все знаем" как в плохом кино?
Не бывает даже в плохом кино.
Тем более, что у нас кино – хорошее. Заказчик – со всеми его масками, от пожилого шейха до сладкоежки Фатимы – и сам закопался, так что ни с какой стороны не подойдешь, и ресурсами располагал серьезными, и исполнителя снабдил ими щедро. Поток информации о Тахире – почти без лага, почти в реальном времени – данные по камерам, транспорту, связи, технике. Все очень подробно, очень дотошно, с деревьями вариантов... Тремя четвертями этого Суджан не воспользовался, но качество работы оценил.
И удивлялся рассогласованности между блестящей практичностью технической части и общим инфантилизмом постановочной. Цветочки, стекляшки, роботы… а, впрочем, с роботом как раз вышло хорошо. Хотя Тахир умер не потому, что был пособником атлантистов.
Но это все было тогда, осталось там, до взрыва. А сейчас...
Сейчас посреди мира крутился огромный электронно-бумажный смерч с Дубаем в качестве эпицентра. Летали официальные дипломатические ноты разной тяжести, разевали картонные рты говорящие головы на экранах, Индия вдруг предложила стать посредником в вопросе о независимости штата Азад-Кашмир – и на нее не обрушились со всех сторон, кажется, только потому, что состав восточнопакистанской стороны еще не определился... Азад-Кашмир счел благоразумным не высовываться, пока не осядет пыль – даже странно, что сообразили.
А вот его собственная дезинформация – за которую его только что поблагодарили – не всплыла никак. "Вуц" – всплыл, еще бы. И за ним, всплывшим, гонялись стаи новостных и аналитических гарпунеров... но если в чьи-то руки и попали вещдоки, тщательно оставленные милису, этот кто-то в любом числе воспользоваться ими открыто не рискнул. Или не захотел. Или не стал. Или не в открытую. Все перебивались слухами, следствие сообщало, что ведет следствие... а вела следствие контрразведка Народной Армии, а еще точнее – отдел, ответственный за Европу.
Может быть, деза не всплыла именно поэтому. В Евроотделе работал племянник Рустема аль-Сольха. А может быть...
Суджан посмотрел в серовато-коричневое затененное стекло междугороднего автобуса, самого обычного – два этажа багажа, едва работающий кондиционер, полудохлые телепанели, доисторический раздатчик сети, – увидел там собственную осунувшуюся физиономию, поскреб щеку. Щетина кололась и поскрипывала. Если сказать себе правду, как перед Аллахом, то он попросту не знал, почему до сих пор жив. Он был уверен, что заказчик сдаст его немедленно после взрыва. Потом, получив последние указания насчет цветочков и хрустальной крошки, был уверен, что привязка нужна, чтобы красиво «предотвратить» покушение на Тахира. Потом – не сомневался, что сумел оторваться, избежал предательства.
И вот теперь – письмо. Не сумел, но и сдавать его никто не собирается. Анекдот про дурачка на море: «Мама, что это было?!» – и Суджан в роли того дурачка.
Суджан закрыл глаза и в темноте мгновенно открылся квадратик экрана из старого разговора и пятнистый козлобородый имам вдруг дернул щекой и сказал «Вы не беспокойтесь, в вашей бывшей стране из-за этого не случится никакой войны» Как будто Суджан мог поверить таким заверениям. Как будто – раз уж он согласился – его не устраивала цена. Как будто.
Амар Хамади, ученик чародея
Амара в киберотделе встретили странно. Он всего-то забежал, раз выдались свободные полчаса, посмотреть, как дела у «афганцев» на выгуле, и заодно спросить, что накопали по «Симургу». Конечно, гостиничное пойдет в отчет, но когда он еще будет, тот отчет, а местные техники уже перестали клясть «проклятого невежду», увлеклись задачей, нажили на ней десяток новых полезных методик и решений и на автора исходной завиральной идеи смотрели уже чуть ли не с благосклонностью.
А тут заходишь во временный комцентр, отведенный под секретную прогулку в Стамбул, а на тебя глядят как на персонажа «1001 ночи», ифрита из неправоверных ифритов и наипервейшего слугу Иблиса.
Давешний – и уже не голодный – инженер с военной фамилией Аскери при виде Амара кладет коммуникатор на стол.
– Что случилось? – спрашивает Амар, понимая, что звонить собирались ему.
– У вас там телепатию практикуют помаленьку? – интересуется Аскери.
– Только в особых случаях. Так что у вас стряслось?
– Так смотри. – Инженер машет рукой в сторону экрана.
На правой половине – какая-то знакомая платформа, железнодорожная, кажется не пригородная – и эту серо-розовую стену Амар определенно где-то видел. Приличная качеством камера вокзальной безопасности честно снимает проходящий народ – мужчину с детской коляской, женщину с чемоданом на колесиках, стаю черных и серых клерков, стаю синих и кислотно-желтых рабочих... и на самом краю поля зрения сидит на скамейке и ест что-то в лепешке человек, которого, если присмотреться пристальней, вполне можно принять за лейтенанта «цветочка». А если присмотреться еще пристальней, то станет ясно, что это он и есть.
– Это где?
– Город – Урфа, улица – Замковая, вокзал.
Не узнал, да и был-то всего пару раз проездом. И каждый раз жалел, что не успевает сойти и посмотреть. Урфа… Эдесса все-таки. И Харран недалеко. В детстве не меньше полугода мечтал стать археологом... Вот поэтому и запомнил вокзальную стену. Каждый раз, как проезжал, смотрел на нее и думал.
– Ты не туда смотришь.
А на левой у нас Урфа, Замковая, вокзал, та же самая платформа – вид через пути... и очень вздрюченный человек с коммуникатором глазеет на ту самую скамейку, на которой семейная пара лет шестидесяти и никакого лейтенанта. Не видео, фотография.
Доброго всем утра. Добрались, значит, преследователи до точки – а на точке привидение нового поколения – камеры видят, люди нет.
– Нашу запись вы не остановили?
– Нет, – кивает умный Аскери, – Решили, пусть не знают, что мы знаем.
– Это вы молодцы. Это вы гении. – что Амар думает про все остальное, он пытается не сказать. – Вы что, за прилегающими зонами не наблюдали совсем?
– Да он как-то... возник, – отзывается какой-то другой инженер из-за монитора...
Амар думает, что сейчас совершит убийство. За словами «он возник» должен следовать выстрел, это такое правило. Стрелять, впрочем, не из чего. Прикрыть дверь снаружи, приложиться к ней – тяжелой, прохладной, – лбом. Вдохнуть, выдохнуть. Войти еще раз.
– Вы сейчас фиксируете тех, кто всполошился?
– Само собой, – цедит неубитый инженер. Монитор у него не проекционный, а твердотельный. Хороший воротник выйдет, пожалуй. Дорогой, шикарный.
– Да, тут такая активность пошла, просто… – Аскери целует кончики пальцев. – Суетятся как вши на гребешке.
Системщики – люди нежные, нервные и с богатейшим запасом грубых выражений… Интернациональным. Любой сержант позавидует, а впрочем на кой сержанту такие цветы красноречия? Кто оценит?
– Отслеживайте все. – командует Амар. – И все вокруг. И готовьте экстренный рапорт, вот прямо сейчас начинайте. А я пойду и доложу, что у нас... неожиданное продуктивное развитие событий. Можно сказать, прорыв.
И выходит окончательно, но все же не сквозь дверь,
Целых три минуты и пять лестничных пролетов спустя он даже был благодарен себе и немножко горд. Никого не убил, не пришиб под горячую руку. Все равно поздно и бессмысленно. Все уже случилось. Киберэкскурсия спалилась, на той стороне вскипят страсти, и главный вопрос там будет даже не «кто», а «с какого момента». Теперь нужно только одно: успеть. Пока тараканы не брызнули по щелям…
