Текст книги "Страна, которой нет (СИ)"
Автор книги: Kriptilia
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)
– Неужели? – большую часть сарказма из Амара вытрясло, но оставалось все равно довольно много.
– Это его официальная позиция. А соответственно и наша. Ну вот. Конкурентов мы в коварную ловушку уже заманили, политических противников поубивали, пойдемте есть детей.
Сонер Усмани, сын Афрасиаба Усмани
– Ты знаешь, кто такой Фарид аль-Сольх?
– Не-а, – ответил Сонер Усмани. Соврал. Теперь-то он знал, конечно. Но не говорить же «теперь знаю». Начнется – откуда, с какого момента, и выйдет не разговор, а чистосердечное признание.
Cтранно – комната просторная, воздух даже чуть прохладней чем надо, если на термометр посмотреть, а если собой чувствовать, то тесно здесь, и душно, и жарко, и стены, если смотреть на них искоса, а не прямо, время от времени идут легкой волной, как будто носителю мощности не хватает разрешение поддерживать.
– Может быть, твоя сестра… или тетя знают? – капитан Хамади больше не казался симпатичным. Совсем не казался. А тот человек, что пришел с ним, начальник, вообще вживую выглядел совсем не так, как на экране. На экране он был тусклый и безобидный, а тут... разница как между крокодилом на уроке биологии и таким же – в метре от тебя. Они тебе улыбаются очень по-разному.
– Откуда я знаю, что они знают? – И ничего вы меня не заставите, неприкосновенность не даст.
– Так кто же делал этот запрос во время нашего прошлого разговора?
– Не знаю. Я не делал.
– Сонер… – жайшевец понизил голос. – Парень, который смог взломать здешнюю сеть, просто не может не понимать, что запираться бесполезно. Ты же знаешь, что отец оставил вас в Туране не просто так.
– Не ломал я никакую сеть! – честно сказал Сонер. – Понятия не имею, о чем вы говорите.– соврал он.
– А кто ломал?
– Не знаю! Кто угодно!
Разговор пошел на пятый круг. На одинаковые вопросы Сонер давал одинаковые ответы, если Хамади менял формулировку – подбирал что-то аналогичное по смыслу. Памяти у него хватало, внимательности тоже. В колледже он на спор проходил MMPI-VI по любому заранее заданному профилю с великолепными результатами по шкалам лжи и достоверности. Не Ширин научила, сам додумался.
– Кто же это мог быть? Сетевой призрак? Их не бывает, сам знаешь.
– У вас тут... – он почти сорвался, что было верно и убедительно, но кричать-то хотелось по-настоящему. От страха. – Я знаю, зачем нас здесь оставили, для безопасности. Вот вы и скажите – стал бы я здесь что-нибудь ломать?
– Взлом был совершен до того. В день вашего заселения.
– Да я же сам вам сказал, что нас тут слушают! Вот подумайте, стал бы я об этом говорить?
– Почему бы и нет? – пожал плечами капитан.
Сонер осекся, закусил губы. Сердце бухало в груди – а они ведь наверняка тайком пишут эмоциональные реакции, потом проанализируют и выяснят, где блеф, где правда.
– Послушай, парень… За взлом сети тебя никто наказывать не будет. Вас прослушивали незаконно, вы с этим боролись тоже незаконно, но дело-то обычное. Тебе отец велел, так? Ты великолепно справился со взломом, наши системщики в восторге и хотят с тобой познакомиться. Но нам необходимо узнать, какое отношение ты имеешь к одному крайне скверному и очень грязному делу. Ты сын Афрасиаба Усмани, а не какой-то мелкий сетевой хулиган, так что я тебе скажу: речь идет об убийстве президента Тахира и стальной сделке с «Вуцем». Осознаешь масштаб?
Об убийстве Тахира. Обои в идиотскую синюю полоску снова дернулись и будто попытались накрыть его лицо полосками словно сетью. Нет, глупость, это они на меня давят, на взлом берут. Никто ничего не знал заранее. Отец, и тот не знал.
– Я ничего не знаю! Я ничего не знаю, я ничего не ломал! – отчаянье в голосе было почти настоящим, а если честно, то совсем настоящим.
– Это был кто-нибудь из отцовских служащих?
– Я про это ничего не знаю.
Они подозревали Сонера, а он и правда ничего не ломал и не делал. Но от Сонера один шаг... И если они поверят, что это не он – как быстро они догадаются? Как эта ведьма Ширин ухитрилась промахнуться? Зачем ей понадобился жайшевский красавчик и зачем она вчера стала выяснять его фамилию прямо при этом капитане?
– Я вам все сказал, что знал. Я ухожу. Вы же не хотите поссориться с моим отцом?
– Скажем так, – впервые заговорил старший контрразведчик. – Мы этого не опасаемся. Видите ли, господин Усмани, дело, которое мы расследуем – можно сказать, личное дело председателя правительства Туранской конфедерации. Как вы думаете, захочет ли ваш отец ссориться с нами?
– И пока что получается так, что ты имеешь непосредственное отношение к весьма обидному инциденту на нашей территории… – добавил капитан Хамади. – Ведь это же ты? Или твой отец?
Если даже я скажу, что взломать сеть мне приказал отец, подумал Сонер, то они спросят, как я это сделал, и вот тут-то я непременно напутаю. Нет, надо стоять на своем – не трогал, не знал, не видел. Ведь и правда не трогал и не знал!
– Откуда мне знать? Ну... ну хотите я вам всю технику свою отдам? Пусть ваши люди посмотрят. Не ломал, не стирал – да у меня и мощностей таких нет. И это не сериал, чтобы... я не потянул бы просто.
– Технику – это очень хорошо, – ласково кивнул старший по званию. На самом деле он был помладше капитана лет на десять, а чином – выше, ну надо же. Наверное, потому что не Хс, а чистый. – Это свидетельство добрых намерений и готовности сотрудничать...
– Мы помним о неприкосновенности, хотя по правде говоря… – капитан ласковым не был, то ли характер такой, то ли просто играет в «плохого копа».
– …но нас интересует другое. Мы хотели бы узнать, что связывает вас, – Это подчеркнутое турецкое «вы» нервировало больше всего, аж до мурашек на загривке. – и нашего сотрудника инспектора аль-Сольха…
– Как ты понимаешь, эти сведения на аппаратуре не содержатся. – То ли в хорошего? Оба хуже, как говорит Ширин. – Они содержатся в твоей голове, и мы до них доберемся.
Не могут же они это всерьез. Не могут же.
– Да ничего нас не связывает! Я знаю, кто они, отец мне про сделку говорил подробно. Она ему очень нужна, и раньше была, а теперь особенно. Но я больше ничего, правда, не знаю. Ну пялился он на Ширин как... и все.
Это ведь аль-джайш аш-шааби, они все могут, напомнил он себе. Похищать, пытать и убивать в том числе. Вот наверняка сами взорвали Тахира, а теперь пытаются все повесить... ну не на Сонера же? На отца? Но он уехал. На Сонера? Даже для жайша это чересчур. Они бы еще из Ширин пытались слепить убийцу. Пришла и подорвала Тахира. В сговоре с этим самым аль-Сольхом. Неужели?.. Нет, чушь – зачем бы мне тогда его в сети искать, если мы с ним в сговоре? А если хотят сделать свидетелем... то за кого? Или против кого?
– Так, – сказал капитан. – Когда ты вчера описывал мне парня, который в магазине пялился на Ширин, ты знал, что это аль-Сольх?
– Нет... да... нет, не знал. – Ну вот открыл рот, а это же жайш, они же слушают, они же не как люди. – Я потом вспомнил, что видел – у отца, в досье.
– А имя и фамилию для запроса в сеть ты в моих мыслях вычитал? – усмехнулся офицер-Хс.
– Да не делал я запроса! У меня и не на чем было! Ну вы же помните, господин капитан?!
– А кто делал? Твоя сестра? Твоя тетушка?
– Вы с ума сошли?
Полковник Штааль – какая у него фамилия странная, – почти и не смотрел на Сонера, больше ковырялся в своем планшете. Только иногда бросал быстрые взгляды и вновь принимался водить по экрану. Потом поднял голову, прищурился, словно примерился к Сонеру – кивнул и опять опустил глаза.
Считал. Наверняка. Считал и обработал.
Сонер толком не представлял, что у него было написано на лице, когда Хамади упоминал его сестру, но сама Ширин говорила, что по лицу брата можно читать как в азбуке. Как там… взгляд влево и вниз – контроль речи, вправо по горизонтали – аудиальное конструирование, то есть вранье? Или наоборот? Надо было все-таки научиться имитировать нужные реакции.
Он считал, что это можно потом, вместе с мимикой, когда повзрослеет, когда лицо устоится, а то переучивайся три раза...
Вообще поздно вспомнил. Они столько вопросов поназадавали в начале разговора, наверняка каждый второй – калибровка глазодвигательных рефлексов. Вот сидит этот белобрысый – нет, он не друз и не левантиец, – и обсчитывает каждое движение каждой мышцы.
– А кто у вас китайские журналы в семье читает? – подняв глаза от планшета, спросил европеец, будто на какую-то раздражающую мелочь налетел.
– Я... – растерянно сказал Сонер. Это еще к чему? И куда там нужно глаза скосить, чтоб вранье считали правдой?.. Он даже пятьсот основных иероглифов не выучил, не нравился ему китайский.
– "Медведица", значит, барахло? – вступил Хамади.
Откуда?.. Как? Это было в магазине, но камеры не могли... Он вспомнил картинку, всю, объемом. Камеры никак не могли. Продавец отошел. Как?.. Да аль-Сольх же! Он там был, рядом стоял – значит, это он им сказал?
– Отстаньте от меня! – вскочил Сонер. – Отстаньте! Я позову охрану! Приходите с ордером, а я сообщу отцу!
– Да хоть сейчас, – капитан напоказ рассмеялся. – Жаль огорчать человека тем, что у него наследник трус и врет, как девчонка… но придется.
– Отстаньте от меня! Это не я наследник, это все Ширин! Ее и спрашивайте, зачем она что делала!
– Спасибо, – кивнул европеец. – Вы нам очень помогли. Вы свободны.
«Я хочу напомнить вам всем об одном случае, анекдотическом, но характерном. За несколько лет до того, как все началось всерьез, между Саудовской Аравией и Эмиратами случился мелкий конфликт вокруг фольклорного фестиваля в Эр-Рияде. Сначала саудовский Мутавиин, шариатская эта их гвардия, пыталась силой заставить делегацию ОАЭ прервать танцевальный номер, который показался «немусульманским». Тут их не поняли не только жители эмиратов, но и собственная национальная гвардия саудитов, еще не расставшаяся со здравым смыслом, так что драка произошла не между танцорами и Мутавиин, а между двумя группами силовиков. Конечно шариатская гвардия этого так не оставила и при первом же случае вломилась в эмиратский шатер, где по их данным – стукнул кто-то – находилась незарегистрированная женщина-художница. Ужас и попрание нравственности полное. Художницу они выставили, но этим не ограничились, а прихватили еще трех мужчин из делегации – те были, видите ли, «слишком красивыми» и могли ввести посетительниц фестиваля в грех соблазна. Депортировали, конечно, всех.
Излишняя бдительность и ведомственные склоки? Я видел людей в моем родном городе, в Измире, в Турции – и это были не сумасшедшие – которые с пеной у рта отстаивали правильность этого решения с точки зрения религии и нравственности. Я видел других – и они тоже не были сумасшедшими – они считали, что Мутавиин нарушил дипломатический протокол, но в целом подход у них верный.
Тринадцатый год. Война уже переступила через порог, а о чем думали саудовские блюстители и их единомышленники – о том, чтобы их женщины случайно не узнали, что в мире есть красивые молодые мужчины... а то узнают и тут же бросят их, дураков.
Теперь, в регионе стало с глупостью похуже, а с нравственностью получше – потому что больше никакой дурак не запретит нашим сестрам и дочерям учиться, где они хотят, работать, где они хотят – и смотреть, на кого они хотят. Но случай этот нужно помнить. И каждый раз, когда кто-нибудь хочет что-нибудь ограничить, спрашивать себя – а зачем? Дает ли это людям безопасность, спокойствие, уверенность в том, что их достоинство будет ограждено? Или это опять дураки, подстрекаемые негодяями, хотят вернуть себе право депортировать «слишком красивых»?
Выступление Эмирхана Алтына на заседании, посвященном полномочиям полиции нравов.
Амар Хамади, следователь на выезде
В обращении с дипломатически неприкосновенными несовершеннолетними девушками есть свои сложности. Часть из них решается присутствием двух сотрудниц гостиницы, непременно членов Союза жен и матерей: для охраны нравственности. Вызвать сотрудника посольства, инспектора по делам несовершеннолетних и адвоката тоже можно. Все это – простые процедурные вопросы, хотя Амар мог бы и забыть, и вышел бы потом скандал, разумеется. Штааль даже не напоминал, сам всех вызвал.
Другое дело – сам разговор с несовершеннолетней и неприкосновенной. На ее неприкосновенность так и хотелось покуситься, но желание было предельно далеким от сексуального. Теперь капитан смотрел на гурию совсем другими глазами, и хотя в ней ровным счетом ничего не изменилось – разве что платье другое, но не менее складчатое и скромное – она ему была омерзительна. Как многоножка, наверное. Ничего вроде бы такого нет, а вот рефлекторно хочется раздавить, желание это просто чешется внутри, и пока не раздавишь, не пройдет.
– Да, это я по распоряжению моего отца обеспечивала нашу информационную безопасность в данной гостинице. Да, я запрашивала сведения об офицере аль-Сольхе. По лицу господина капитана Хамади я догадалась, что речь идет о его знакомом, родственнике или коллеге, и просмотрела открытые ресурсы аль-джайш аш-шааби, узнала его на групповом снимке победителей спортивного состязания и запросила более подробные сведения. Да, через анонимизатор, он у меня свой, сама писала. Это противозаконно?
Шаль на плечи она больше не натягивала, волосы не теребила и за солнечные очки не пряталась. Очки – очень хорошая модель визора, – лежали на столе, сама Ширин Усмани стояла перед столом, сотрудницы сидели по бокам. Никаких больше кокетливых улыбок, трепетных девичьих жестов и широко распахнутых глаз. Вдруг стало заметно, что лицо у нее очень странное. Красивое, традиционно красивое – нежный овал, большие глаза, пухлые губы, точеный нос с горбинкой… и вся эта мягкая юная плоть словно натянута на железную маску робота. Девочка-андроид. Аналитик и системщик господина Афрасиаба Усмани.
Поведение мальчика стало не простительней, но понятней. Плохо подростку числиться наследником и знать, что никогда не сможешь этим наследником быть. Даже если отец умрет, даже если кланяться все будут тебе, все равно настоящей останется эта металлическая сколопендра. Не превзойти, не обойти, не закрыть глаза. Не списать даже на то, что она женщина, потому что какая же это женщина?
– Нет, в этом нет ничего противозаконного, – кивает Штааль. – В разнообразном кибернетическом вредительстве и варварстве – есть, но тут и у вашего семейства найдется на что пожаловаться.
А вот начальство смотрит на девицу как бесприютный странник на цветущий Гюлистан. Сейчас все бросит и возьмет в дом второй женой.
Ему пока не дадут, наверное – даже если он завтра Вождю на блюде убийц Тахира принесет. Все-таки разница в положении принципиальная. Тем более второй женой… но похоже, что у шефа к Ширин Усмани какое-то отнюдь не следовательское чувство. Даже порозовел слегка и улыбается вполне явным образом. Извращенец, право слово… а супруга у него такая на диво уютная, обычная и милая.
– Тогда к чему был этот разговор? И зачем вы огорчили моего младшего брата?
Тут уже впору сочувствовать младшему брату.
– Видите ли, госпожа Усмани, в некоторых вопросах не так важно, что вы на самом деле сделали, как то, в чем вас захотят обвинить. А благодаря вашей излишней инициативе и вашей более чем излишней неосторожности, многие смогут сказать, что у вашего достопочтенного отца был не только мотив устранить президента Тахира – сильный мотив и даже два сильных мотива – но и возможность это сделать.
– Умножать зло и недоверие среди людей, давать поводы к злословию и клевете нехорошо. Мне очень жаль, что моя опрометчивость может привести к таким дурным последствиям, но я ничего не могу с этим поделать. Тем более, что возможности у моего уважаемого отца действительно были – последние лет десять.
– Десять лет назад, – качает головой Штааль, – у вашего достопочтенного отца, да продлятся его дни на земле, было хуже с мотивами и еще хуже с возможностью хоть что-то выиграть от такого убийства. Однако меня радует ваша дочерняя почтительность – беспокойство за судьбу отца и брата все же заставило юную Хафизу аль-Коран – кажется, самую юную в истории вашего штата... или даже страны – сбросить покрывало скромности со света своего разума.
– Праведная женщина знает, как использовать мудрость, данную ей Аллахом, и никогда не выходит за рамки почтения к отцу и мужчинам своей семьи. – Звучало просто как типовая проповедь для юных мусульманок, вот только взгляд и поза мешали. Ей бы еще копье как у Афины, и гармония восторжествует. – И конкурс был для девочек, разумеется.
– Да, конечно же. Недаром всем хорошо известно, что знаменитая Освобожденная Женщина Турана – на самом деле мужчина, ибо женщина, достаточно разумная, чтобы иметь такие мысли, была бы достаточно умна, чтобы их не высказывать.
Ширин Усмани стоило бы почаще перечитывать брошюры типа «Будущей жене-мусульманке», чтобы впитать, а не просто заучить наставления. Взгляд, которым пронзили Штааля, никто не мог бы назвать подобающим и почтительным. Амар даже передернулся. Впрочем, цельнометаллическая сколопендра очень быстро взяла себя в руки и опустила глаза… но недостаточно быстро.
Хамади невольно ляпнул вслух то, что обычно говорили в аналогичных ситуациях русские врачи в Каире. Без всякой задней мысли, но получилось удачно: девица раздула ноздри, сжала губы, хотя и не произнесла ни слова. Поняла, ну надо же. Хорошо, что представительницы Союза не поняли, а то крику не оберешься…
– Да, да, – покивал чему-то Штааль. – И если кто-то несправедливый и злонамеренный добавит к возможностям и мотивам еще и удивительную осведомленность этой Освобожденной Женщины, очень вольно обсуждавшей статус семейства аль-Сольх в самый день убийства...
– Я не знаю, о чем вы говорите.
Звучало твердо, решительно и спокойно. Вот тут мы ее едва ли сдвинем с места, подумал Амар. Хотя если арестовать девицу со всем имуществом, то наверняка киберотдел наберет солидную доказательную базу. Только вот доказательства чего это будут? Того, что шестнадцатилетняя многоножка не только ломает сети, но и рассуждает о политике на самом популярном русско-базированном новостном портале? Это заботы ее отца, и если отец дозволяет… Все прочее – косвенные улики и притягивания за уши, едва ли девица этого не понимает. Все она прекрасно понимает, куда там.
К тому же, сколько мы там проваландались с ее братом? Теперь наверняка и аппаратуру можно забирать, там все начисто подтерто.
А не поэтому ли мы с ним столько проваландались, вдруг сообразил Амар. Ведь кто нам мешал поехать сюда не вдвоем, а группой, и – раз уж мы все равно деток допрашиваем – поступить по процедуре? Всех распихать по отдельным помещениям, все изъять, вплоть до личной аппаратуры.
Только что бы мы стали делать с результатом?
Представить Вождю шестнадцатилетнюю пакистанскую красотку в качестве организатора убийства Мохаммада Тахира, неважно даже, по чьему заказу – ее отца или кого угодно еще, – это не закатить лекцию о том, как его правильно свергать. Это та степень циничного издевательства, которой Вождь не простит. Даже если все правда. Никто не любит оказываться в приключенческом фильме из жизни вундеркиндов и сетевых призраков.
Особенно, если отец девицы – протуранский лоялист, намеренный доказать лояльность делом, сторонник коммерческих союзов и мирного проникновения... и никакая сила не докажет уже политическим противникам Турана, что он не пошел на убийство нашей волей или даже приказом. Черт, да мы сами подозревали Вождя. Да мы его до сих пор наполовину подозреваем, что об остальных говорить?
Ладно, что будет на уровне высокой политики и официальных результатов расследования – не наше дело, что Вождю надо, то и будет. Наше дело как-то разобраться с этой квинтэссенцией социопатии в очаровательной упругой оболочке. Потому что если ее сейчас отпустить, она это воспримет как поощрительный приз и продолжит, только станет еще осторожнее и внимательнее.
Будь на то воля Амара, он бы девку попросту пристрелил «при попытке к бегству».
– Я говорю об очень тонкой и изящной формулировке «члены семьи аль-Сольх по статусу еще не имеют права убивать мешающих им президентов, но их уже можно в этом подозревать». Впрочем, я рассуждаю абстрактно – ведь также общеизвестно, что Освобожденная Женщина на самом деле русскоязычный мужчина, потому что иностранец не мог бы шутить, например, про… – далее был русский, но превосходящий способности капитана Хамади.
Зато Ширин опять поняла. Глазами она уже не сверкала, но что-то такое в развороте плеч, в складке между бровей… еще слово и взорвется. До чего тщеславная, надо же.
– Простите, перевод этого адекватно не передает, – «опомнился» Штааль. Амар уже знал: притворяется. – Прекрасная игра слов на тему беспредметного разговора о мире… без применения таких предметов, как ракеты, бомбы…
– Есть какие-то причины, по которым я должна это слушать?
– Да, – Штааль опять смотрел в планшет. – Вы с братом слишком много времени проводите в сети, на расстоянии, за щитами. Вы разные люди, но в этом вы похожи – вы идете по пути наименьшего сопротивления. Жульничаете. Потом забываете, что общение на дистанции, где всегда можно подключить фильтр, поставить маску – или просто поставить беседу на автопилот и дать себе отдых, отличается от реального мира. Вас можно читать как открытую книгу. Вы отзываетесь на простейшие стимулы. Вы делаете это, даже когда знаете, что это стимулы. Вот как сию секунду.
Браво, подумал Амар. Welcome to the Real World, Shirin.
Ширин Усмани, аналитик и системщик семьи Усмани
Дерьмо интерфейс. Трудноуправляем. А какое дерьмо лимбическая система... просто слов нет. Объекты наследовали аж от ящериц. И весь этот legacy code лезет когда не надо куда не надо. Как сейчас. Утешает только, что у этого Штааля интерфейс и прочее – такое же мокрое дерьмо, как у всех. Просто он дольше на нем летает, вот и может себе позволить выпендриться.
А я – дура. Ведь мне же понравился капитан Хамади. По-нра-вил-ся. Вот почему не подумала, какие мне люди нравятся и что из этого следует? Потому что дура и курица.
Притом, озабоченная курица и потому дура, что баба, а не потому, что дура. Все правильно у нас с местом женщины в обществе. Потому что если при виде такого вот красавчика, аж сочащегося тестостероном, внутри сладко свербит… Интерфейс и физиология. Запахи и инстинкты. У них самих, к счастью, тоже так. Даже хуже, наверное. Капитан вон сидел, лыбился, а разговаривал только с Сонером. Рефлекс. А потом приходит такой вот… низкопримативный, и готово.
Самое обидное – он прав. Лицом к лицу все прекрасно видно, это вам не с «мюридом» через нужные удобные программки беседовать, прямо не вставая с постели, система все откорректирует, и внешность, и голос, и невербалику.
Задачи и вживую решаемые, только их слишком много, а интерфейс, сволочь, нуждается в корректировке каждую долю секунды. Как дышать осознанно. И такое же чувство – горло перехватывает, легкие кажутся пустыми и в голове черно.
И хочется даже не сдаться, а просто сказать им – ну да, вы все правильно посчитали и даже правильней, чем вслух признаетесь. И что вы с этим будете делать? А?
Даже здорово было бы – поднять голову заученным движением, посмотреть, улыбнуться… и сказать: да, дорогие мои, Освобожденная Женщина Турана – это я. Вот сертификат уникальности псевдонима. Четыре года на «Восточном Экспрессе», давно пора с них деньги брать, туда же половина истнета ходит только ради моей перепалки с их аналитиками. Да, это я – сорокалетний русскоязычный мужчина, с вероятностью, сотрудник аппарата русского президента. Любуйтесь. Это – я.
Тоже дурацкое, бабское, тщеславное и недальновидное желание, а ведь трепыхается в желудке, щекочет под языком. Наверняка видно яснее ясного. Наверняка все видно – и дыхательную гимнастику не сделаешь, и гимнастику ДПДГ тем более. Никогда еще Ширин Усмани не была так близка к провалу… если смотреть на него снизу.
– На вашем месте я подождал бы со вторым признанием еще лет двадцать. К тому времени эксперты решат, что вы – исследовательский институт, получится еще смешнее. А первого я не делал бы совсем. Падение – не повод пытаться немедленно докопаться до преисподней.
– Чего вы от меня хотите?! – прибавим истерики в голос, пусть уж интерфейс работает, и еще можно носом пошмыгать и глазами поморгать.
Благо, особо стараться не надо, ком в горле сам образовался и в носу противная влага скопилась. Если не можешь избежать, иди навстречу и используй. Пусть это все звучит, кричит, слепит… а пока оно сопит и хлюпает – надо думать.
Им не нужны признания, тем более официальные. Им выгоднее слепить политически верную ворону, и это, возможно, будет Акбар Хан или XCI, или еще кто-нибудь, стоящий на пути Турана. Как Ширин с самого начала и думала: все так или иначе закончится найденной «рукой госдепа». После разговора с Сонером в этом можно не сомневаться. Более того, сейчас бледная моль практически прямо, яснее некуда, сказала: нам признания не нужны, а особенно – в организации смерти Тахира. Но что им тогда нужно?.. Проклятый жайш, ни в одну раскладку не лезет!
Что здесь вообще делает европейская секция? Раньше бы думала, мозги твои куриные. Что она вообще вдруг тут – ни Пакистан, ни внутренняя безопасность их не касаются. Это какие-то их игры, внутренние, дура, сразу нужно было все бросить на этот вопрос, а ты побоялась засветиться...
– Любви, надежды и тихой славы мы от вас хотим, дитя мое. Лично я намерен выступить в отношении вас в двух амплуа. Свойственном мне и несвойственном. В амплуа свойственном я намерен взять вашу семью под защиту. Видите ли, вы тогда в магазине действительно видели одного из террористов, участвовавших в убийстве президента Тахира. Вы – свидетели. А поскольку еще один случайный свидетель – мой сотрудник, инспектор аль-Сольх, едва не был похищен и только чудом не погиб, мы имеем основания опасаться за вашу жизнь.
– А остальных посетителей за тот день вы уже взяли под защиту? – перепалка и склока тоже хороши. – Или имена на обломках не прочитали?
Истерика умеренно-интеллектуальная, с цитатами. Если вдруг слишком поглупеть, это тоже будет подозрительно и неправдоподобно.
Слишком уж неофициально, точнее – полуофициально они явились. Две мымры сидят и не издают ни звука, но даже по спинам видно – ничего не понимают, ничего им не интересно. Даже не вслушиваются толком. Главное, чтобы никто не приближался к Ширин на шаг, только за этим и следят. Частный визит? Допустим. Цель визита?
Или все-таки сдаться? Любопытно, что там дальше.
– Взяли, – вдруг открывает рот капитан Хамади. – И дежурного продавца.
Значит, будут делать террориста из того афганца. Это надо же. А еще интересней будет, если он всамделишний террорист – вчера в городе нехорошее что-то было. Если б не эти уроды с утра, я бы сейчас уже знала.
– Я рада, что правительство Турана так заботится о своих гражданах.
– О вас мы тоже с радостью позаботимся. Долг гостеприимства обязывает.
– Спасибо, господин капитан.
Судя по тону и выражению лица, Хамади бы позаботился о том, чтобы изрубить труп на куски и зарыть по частям в нескольких ямах с негашеной известью. У него, наверное, по этой части богатый опыт. Удивительно, что это с ним за неполные сутки сделалось – вчера, кажется, только и мечтал остаться наедине…
Улик у них нет. Уже ясно, что улик у них нет. С псевдонимом раскололи – интересно знать, как? – но это не обвинение. Я – аналитик и инженер при отце. Это не преступление. Вся техника уже совершенно чиста… точнее, была чиста перед тем, как была уничтожена. Специально дали на это час с лишним, пока они там Сонеру голову морочили… Сонер умница, хорошо продержался, теперь понятно, насколько хорошо, а все-таки сдался.
Если до конца стоять на своем, то никогда они меня не поймают. Никогда. Я не студент Родион, душевные муки меня терзать не будут.
Улик у них нет и они очень не хотят их получить. Отец договорился со своими волками, договорился с "Вуцем", причин для вторжения нет, повод этим не нужен. Повод был бы нужен военным, наверное, но может быть, как раз из-за этого дело расследует жайш. Тогда для чего весь этот разговор? Предупредили – спасибо. У вас есть рычаг, но вы предпочли им не пользоваться – я поняла и передам. Зачем они меня мурыжат? Я звезда «Восточного Экспресса», но это ненаказуемо... а вскроют псевдоним – я еще пять других виртуальных личин заведу, одну лучше другой. Если жива останусь.
– Я вам очень признательна, но я хотела бы дождаться разрешения от отца и вернуться домой.
– Запросите у отца разрешение на экскурсию. Или для этого достаточно сопровождения вашей уважаемой тетки?
– Какую экскурсию?
– Ту, что мы опрометчиво пообещали вашему младшему брату – в наш киберсектор. Кстати, вы сможете навестить вашего знакомого, нашего сотрудника – он сейчас в госпитале, пострадал во время похищения. В жизни он гораздо симпатичнее, чем на снимках… впрочем, вы в курсе.
– Вы еще и сводня?!
– Это… несвойственное мне амплуа.
И как это все понимать?
Ширин Усмани испытала острое желание бросить все и выйти из берегов. Например, встать в третью позицию, сделать пируэт... и пригрозить, что не прекратит, пока не расскажут, в чем дело. Посмотрела на идею со стороны – и ей стало страшно до тошноты. Страшнее, чем раньше. Потому что этим что-то нужно и значит она с ними договорится, а с безумием договориться нельзя, в него только шагни – а другой стороны там нет. И даже если потом врачи вытащат что-то на сушу, то по дороге выжгут все, что есть она.
Ей захотелось завизжать так, чтоб самой оглохнуть – и это желание, на которое она же и смотрела со стороны, ее напугало до конца и резко отрезвило. Все прежние метания и порхания отрубило как саблей. Все чувства кончились, наконец-то – но удовлетворения это не принесло. Внутри завелась холодная мертвая пустота. Зато думать стало много проще.
Что ж, считаться свидетелями по делу об афганском теракте детям Афрасиаба Усмани попросту выгодно. Гораздо выгоднее, чем быть подозреваемыми по делу о политическом убийстве на территории Турана. Отец поймет и согласится. Для брата это шанс остаться и закрепиться в Туране.
Хватит истерить, запугивать саму себя и паниковать на ровном месте. Они знают. Это данность. Они попробуют применить это знание, но не сейчас – а к тому времени лучше узнать, что такое Сектор А и его начальник.
Экскурсия в киберсектор жайша? Глупо отказываться. К тому же это шанс переговорить с господином Штаалем лично, без мымр, капитана Хамади, тетушки, брата и всей этой своры.
– Я не могу не принять ваше предложение... и вашу защиту. Простите, я попросила бы выйти всех, кроме женщин. Мне нужно привести себя в порядок.
