Текст книги "Страна, которой нет (СИ)"
Автор книги: Kriptilia
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)
– Узнали, что наш посредник достиг соглашения и заторопились... утечка?
– Усмани был членом делегации, мэм. Есть и иные варианты, включая местные службы, утечку из самого XCI. И нашего посредника.
– Смысл?
Это если он есть. И если мы способны его определить и с ним соотнестись. Чужой смысл может сильно отличаться от нашего, мэм. Вы же знаете.
– Есть вероятность, что «Вуц» мог быть не вполне доволен совмещением их контракта с нашим. Есть также – с учетом оставленной на месте убийства дезинформации – вероятность, что в дело как-то вмешались конкуренты «Вуца» или политические оппоненты Рафика аль-Сольха. Кроме того, как мы уже докладывали, по нашим данным в туранской армии идет брожение...
– По вашим данным, объектом этого брожения должен был стать Западный Пакистан, а не Восточный.
– По нашим данным, действующие лица тоже были застигнуты врасплох... но это не значит, что сами они оставались полностью невидимы для кого-то еще.
Коричневая, в рыжем сложном узоре рука, стирает Бэтмэна с поверхности, выводит сложную завитушку, кажется, из граффити-жаргона, без сомнения, не вполне цензурную.
– Туман? И в этот туман эта... начальник отдела только что бросила гранату, всего лишь потому, что рискует потерять место. Как вы думаете, стоит нам поработать частью гранаты? Не отвечайте. Риторический вопрос. Нам придется. Если мы после этого звонка не подадим американцам официальный запрос, это будет выглядеть еще хуже. Но запрос придется подавать вашему ведомству – по протоколу взбудораженные девушки, это все же не дело моего уровня. И если вам удастся донести до них мысль, что любая попытка дезавуировать Усмани сейчас ударит по ним же... за это я, как злая мачеха и фея-крестная, возьму вас на какой-нибудь бал...
В светлом, теплом, вполне пригодном для жизни объеме кабинета женщина, одновременно похожая на лошадь, птицу и ящерицу проводит рукой над экраном, дожидается аудиощелчка.
– Да, я тут побеседовала с приятным молодым человеком... Не напоминайте мне, что он на два года старше меня, я самая старая развалина в этом мире, на этом держится мой сценический образ, люди смотрят на старуху и думают, что у них все хорошо. Да, а у нас тоже все хорошо. Поздравляю, у нас чудесные новости, мы вообще ничего не меняем по Восточному Пакистану. То есть вообще ничего, так и проинструктируйте. Слишком большая готовность к внезапным переменам нас... да, да, да, скомпрометирует, в том числе и в глазах нового правительства ВП, которое может быть открыто для переговоров куда больше, чем сейчас кажется. Предложение Акбар Хану тоже можно не форсировать. Да, именно в этом смысле не форсировать. И мне хотелось бы услышать ваше мнение о том, кто из его текущих подчиненных и противников представляет наибольший интерес. Нет, вот это уже просто интуиция.
Политика – плохая замена классическому балету, думает она в который раз. Но наркотики – худшая.
Амар Хамади, в промежутке
По дороге до офиса Амар предпочитал размышлять о том, где и как младший из двоих служащих истихбарат аскарийя, военной разведки, получил разрешение на личный автомобиль в городе, где транспортный коллапс не прекращался с первых послевоенных лет, а не о том, что услышал только что. Следил за дорогой – полной веры этим двоим не было, невзирая на исповедь и принесенные на его суд повинные головы; трекинг не гарантия; машина не лицензированное такси с перегородкой между водителем и пассажиром и обязательными камерами «в целях охраны нравственности». Выстрел, газ или просто неожиданный поворот на узкую улочку…
Он предпочитал думать о разрешении, а не о том, что за рулем сидит – серо-бледный, нервно оглядывающийся назад, потеющий даже при включенном кондиционере – убийца Имрана. Не о том, что не чувствует в себе сил, никогда не чувствовал, убить того, кто склоняет голову и просит пощады. Ведь собирался же, обещал – кому, себе или убитому? – но лицом к лицу не переступил через то, что сейчас казалось глупостью и слабостью. Через ощущение непозволительного? Трусость? Разумную необходимость?
Плохо быть Хс. Плохо, когда две культуры кричат «нельзя» одновременно. Плохо вообще быть... во всем этом.
Амар ехал и молился о том, чтобы Штааль был на месте – и молитва его была услышана.
Штааль был на месте, Штааль был на связи, золотистый кокон секретарши качался на проходной, как особо крупный вуалехвост посреди насыщенного кислородом водоема, как хорошо, что в том магазине, в трубе были цветы, а не рыбы, а то композиция получилась бы еще живописнее – вода, раззявленные рты, последние биения хвоста – и машина Тахира вся в золотой и красной чешуе.
Лифт вытащил их на полуэтаж выше отдела, в коридор, куда выходили кабинки и клетушки переговорных, лабораторий, еще каких-то помещений, где Амар ни разу не был – за ненадобностью.
Тесный, серый, пластиковый, явно ничейный кабинет на антресолях. Низкий потолок, тоже серый и пластиковый. Никаких окон. Пузырчатое звукоизолирующее покрытие стен. Хамади не сразу понял, почему двое армейцев тоже стали серыми и пластиковыми – под стать хозяину и кабинету, потом догадался. Усмехнулся, встал у двери, скрестив руки на груди. Когда-то давным-давно, еще в Египте, его за эту манеру стоять, надежно перекрывая дверной проем, прозвали «ростовым щитом».
– Слушаю вас, – Штааль кивнул на два стула перед собой, сам остался стоять.
– Мы...
– Инспектор Хамади, – вежливый Штааль пропустил слово "младший", – ознакомил меня если не с сутью, то с типом ситуации. Я обещаю вам, что если ваш рассказ не окажется нестерпимо неудовлетворительным, вы по крайней мере выйдете из этого помещения и из этого здания. Если он окажется сколько-нибудь удовлетворительным, мы сможем поговорить о большем.
Два идиота с облегчением вздохнули. В унисон. Это они по контрасту со мной, подумал Амар. Потому что им пока еще ничего не пообещали, они еще не поняли, насколько ничего – но им не страшно. Пока еще.
– Я виноват, – сказал младший. – Господин, я виноват, я ошибся. Не знаю, где были мои глаза, лучше бы мне ослепнуть до того…
– Ваш человек зашел прямо в нашу операцию, – второй перебил вполне искренние, но нелепо звучавшие в сером пластике причитания. – Это была случайность, ошибка.
– Вы не хотели бы представиться по форме? – очень мягко осведомился Штааль.
Амар удовлетворенно хмыкнул. Следующим взглядом ему повелели стать прозрачным и беззвучным, как идеальный инспектор в вакууме.
– Капитан Рашид Беннани. Отдел стратегических исследований, генеральный штаб.
– Лейтенант Гюн Нуввара.
Откуда – не поясняет, и так понятно, что подчиненный. Нуввар. "Цветок". Можно сказать, "цветочек".
– Вы не до конца представились.
Если бы истихбарат жайша был военным противником, то им бы осталось назвать только личный номер. А для явки с повинной не менее важно, в чью клиентелу они входили или чьи приказы исполняли, если это не одно и то же.
– Последние два года мы работали в поле с разведывательным подразделением 8-й мотострелковой дивизии. Нас, – глухо говорит капитан, – вызвали из Нар-и-Сарая официально, привлекли к операции здесь, сославшись на то, что объект разработки – с вероятностью лично Ажах аль-Рахман, а у нас есть опыт работы по ваххабитским инсургентам. Мы были очень рады, что он нашелся – и что он нашелся до того, как что-то случилось, а не после.
– Давно вызвали?
– Три недели назад.
С поля в город, подумал Амар, из Гильменда – сухая пустыня, жмущаяся к долине реки зона орошения, выбеленное, раскаленное небо, пыль в глаза, стреляй, потом думай – в Дубай, «чудо ста этажей». Поганое дело. Мне они не сказали – а я спрашивал? Не помню. Не спрашивал, наверное. Может быть, опознал спинным мозгом: загар, обветренные лица, запах пустыни. Не свои, но близко, очень близко.
Понятно, почему они рискнули обратиться к нему. Они его знали. Не лично, но по репутации, по памяти, которую Амар Хамади оставил за собой в приграничье. Конечно, в столице люди меняются...
Потом он подумал, что начальство умеет задавать вопросы и экономить свое и чужое время – даже слишком хорошо, не по-человечески, по-рептильному. Никаких лишних движений. Единственное, что нужно уточнить – как давно армейская разведка знает, что аль-Рахман, Последний Талиб, в столице.
Три недели минимум.
– Что вам приказали вчера?
– Задержать у установленного нами "дупла" одного из людей Ажаха, настоящее имя неизвестно, связник, возможно младший командир, Хс, задержать с гарантией, но аккуратно, возможность вмешательства любых третьих лиц исключить.
– Кто пожелал с ним переговорить?
– Мы не знаем, господин. – Незаданный вопрос повис в воздухе, и капитан Беннани продолжил сам: – С ним собирались говорить в машине. Там поляризованное стекло, даже захоти мы узнать, кто... Все было очень срочно, не как обычно. – Еще пауза. – Обычно мы просто вели аль-Рахмана, и этого, он у нас значился как Бамбук, по городу. – Пауза. – С обеспечением отсутствия наблюдения и вмешательства.
– Бамбук – потому что высокий и худой?
– Да…
– Зачем же вы стреляли? – спросил Штааль Нуввару. Печально так спросил, безо всякой укоризны даже.
– Он возник. – Лейтенант хотел было развести руками, потом вспомнил, где и перед кем находится, кто стоит за его спиной и почему ему сейчас лучше обойтись без жестикуляции. – Мы его пропустили, тогда не поняли, как. И я, и наблюдатель, и капитан. Никого не было и тут он стал. Прямо перед моей засидкой.
Амар с омерзением осознал, что сочувствует армейцу – по крайней мере, с излишней легкостью помещается в его шкуру. «Он возник». Те, кто думает или задает вопросы в таких случаях, в Гильменде не выживают. Стреляй, потом разберешься.
– Далее.
– Я понял, что ошибся – вот через секунду понял, что ошибся… – Лейтенанту очень трудно, почти невозможно было говорить «без рук», с горя он вцепился в собственные штанины над коленями. – Решил, что это случайный прохожий. Он такой… в пестром.
Штааль перевел взгляд на Амара. Амар кивнул: да, все верно, Имран заходил домой – поужинал, поиграл с детьми и отправился на поиски Фарида, и переоделся тогда же.
– Я доложил, – это уже капитан. – Нам велели убрать тело, оформить как несчастный случай, а сами уехали.
О как, подумал Амар, и наплевав на субординацию и вежливость, встрял вновь:
– Где вы взяли координаты этого морга?
– Так нам скинули… – слегка пожал плечами капитан Беннани, явно не понимая, в чем причина интереса к такой ерунде.
– И вы? – спросил Штааль.
– И я сразу понял, что все очень плохо, – капитан поджал губы. – Я не настолько службист, чтобы радоваться официальному разбирательству. И нужды операции важнее, особенно, если уже случился один теракт и, видимо, ожидается второй. Но нам приказали не спрятать тело, а легендировать и выбросить, даже не поинтересовавшись, кто это – и не отдав нам распоряжения хотя бы установить личность.
Врет. Что плохо, он понял раньше. А вот тут он осознал, что перед ним водораздел.
– Вы нашли документы и не доложили… – это не вопрос, это рассуждение вслух, волнообразное движение кистью в воздухе. Капитан и лейтенант следили за рукой, словно загипнотизированные. – Закончили, сдали рапорты и закрыли смену, а потом принялись искать способ соскочить. Хорошо. Мы продолжим чуть позже. По аль-Сольху ничего?
– Они его не видели, – ответил Амар.
– Сейчас вас проводят в отдельные помещения, – сказал армейцам Штааль, наклоняясь и вызывая на стол проекцию системы связи. – Там вы подробно запишете, обозначите на картах, зарисуете все подробности происшествия. Затем, так же подробно, запишете все по операции. После этого мы поговорим еще раз. Инспектор Хамади, вы останьтесь, – и опустился в кресло.
Когда дверь снова закрылась, Штааль, до того момента сидевший неподвижно, распахнул глаза, встал, медленно открыл дверцу серого пластикового шкафа, оказавшегося холодильником, достал бутылку без этикетки, два холодных стакана. Налил. Кивком пригласил Амара присоединиться.
В стакане, конечно, оказалась вода. Без газа. Просто очень чистая очень холодная вода.
– Непостижимо. – сказал Штааль, наливая еще. – От начала и до конца. Привлечь террориста уровня и убеждений аль-Рахмана в собственную столицу, да что там, в любой крупный населенный пункт – и рассчитывать, что обойдется. Обеспечивать безопасность вот таким персоналом. Обеспечивать лояльность персонала... никак. Не могу понять.
Звучало, если Амар научился понимать начальство, почти жалобно. Для постороннего человека – скептическое сухое любопытство инженера.
Не надо об этом думать, хотел сказать Амар. Не надо, нельзя об этом думать, иначе попросту спятишь, попытавшись принять в себя бездну – ту, где дремотно-пасмурный день перед экзаменом вспухает, взрывается, выворачивается наружу стальными осколками, дымом, пламенем и горелой плотью, визгом сирен, обрывом всех передач, вертолетным гулом, безумным криком раненого; это называется исламский радикализм: распахнутая посреди мирного города оскаленная пасть жадного ифрита, алый язык, слизнувший сотни жизней. Это безумие и пустота, и больше, чем может вместить один человек – хаос пришел в твой мир, и прошел сквозь него, даже не заметив, и раздавил. Это нельзя принять и обуздать в своем рассудке, подчинить разуму...
Вместо этого он сказал:
– Можно ли узнать, кто вызвал этих двоих из Нар-и-Сарая?
– Думаете? – Начальство благодарно ухватилось за протянутую соломинку, и Амар усмехнулся про себя: господину Штаалю едва ли нужно рассказывать что-то про хаос, он и сам с ним знаком ближе некуда.
Вид у шефа был, как у человека, которому хорошенько влепило по мозгам адреналином, и не на пустом месте, а от осознания, что огромная куча дерьма перед ним – только вершина гигантского дерьмового айсберга.
– Мне кажется, кто-то отчаянно вопил о помощи на всех частотах все эти три недели.
Дорогой Адам,
Я тут немного разобралась в ситуации и теперь способна что-то объяснять окружающим даже в письменном виде. Началось все с того, что наш общий друг из Ксеновижн получил два заказа противоположного характера. Поскольку он, как ты понимаешь, не уполномочен сам принимать такого рода решения во внешней политике, он обратился наверх... и получил «добро» на оба. Из разговоров у меня сложилось впечатление, что там, куда он пошел за визой, эти заказы не показались взаимоисключающими, что, кстати, не так уж и глупо. Если подумать, то можно прикинуть пяток вариантов, в которых требования можно совместить... да и отказаться от одного, значит частично потерять контроль над ходом событий. Напоминаю, ни о каком убийстве речь не шла в обоих случаях. Так что Роджер взялся за два проекта – и только после этого совершил первую настоящую ошибку. Он решил снять всю возможную финансовую пенку с ситуации, а потому поручил работу двум разным отделам с непересекающимися рабочими аппаратами. Хотел быть уверен, что больше никто не сможет видеть всю картину. Что было дальше, я не узнаю до заседания комиссии по расследованию, но пока что кажется, что обе операции в результате привлекли исполнителей, у которых была своя программа, плюс неизбежные случайности, плюс возможные ошибки... Но для нас с тобой важно другое. В который раз, причиной очень опасного кризиса оказалось мелкое честолюбие и корыстолюбие кристально лояльного сотрудника. И вот эту дрянь не выявят никакие проверки и никакая химия. Сейчас это можно сделать очевидным хотя бы для конгресса. Я думаю – нам пора бить.
Твоя Лакшми.
Записка младшего конгрессмена от Калифорнии Лакшми Стивенс старшему конгрессмену от Род-Айленда Адаму Ивановски, скопирована программой "Кашалот", сохранена в зашифрованном виде, недоступна ни для кого, кроме отправителя, адресата и соответствующим образом уполномоченных лиц
Александр Бреннер, частный политик
До начала конференции Бреннеру казалось, что он неплохо представляет, кому из ее участников и заинтересованных сторон нужна война. Не очередная мелкая и мутная приграничная разборка племен и кланов, а хорошая полномасштабная война, как двадцать лет назад. Милитаристские группировки Турана, США и Европы Бреннер знал и поименно, и в виде политических, экономических и чисто человеческих интересов. Особой угрозы эти разномастные, но одинаково воинственные орлы, коршуны и ястребы не представляли, поскольку никто не имел достаточной поддержки в собственных правительствах. Нормальная, стабильная ситуация: кое-кто не прочь побряцать оружием, но большинство против, и чтобы опрокинуть это равновесие, нужно прилагать очень серьезные и очень заметные усилия.
Три дня спустя он уже подозревал, что утратил чутье на обстановку и нюх на перемены. Мир жаждал скандала, шума и крови – и убийства Тахира было недостаточно.
Глупость, а история с перекрестным заказом была глупостью из тех, с которых и начинаются войны, упала в очень жадную землю. Второй раз за последние тридцать лет. К первому Бреннер не стоял так близко, но, кажется, там и тогда тоже все уперлось в глупость, невежество, непрофессионализм, радость простых решений... и жажду. Но может быть не исчерпывалось ими. Здесь, сейчас, Бреннер видел не ниточки, тени от ниточек. Следы, возмущения. Слишком много ошибок. Слишком большой... коэффициент невезения. Путаница у американцев, дотошный и миролюбивый Усмани, вдруг теряющий контроль над исполнителем, этот сумасшедший мальчишка, которому, видите ли, какой-то сослуживец объяснил, что Тахира убивать выгоднее, чем Акбар Хана. Ему, Бреннеру, выгоднее, а Турану – вреднее...
Сынок Рафика, служащий Сектора А, подчиненный Валентина Штааля, и его разговорчивый неглупый сослуживец с большой фантазией – это достаточно интересно. Сообщение Вальтеру: пересмотреть этот фрагмент записи, не назвал ли мальчишка коллегу по прозвищу, имени или фамилии. Может быть, тогда пропустили. Это вообще какой-то ползучий, вездесущий камень преткновения – сынок Рафика. А также фигуры, которые за ним вырисовываются: во-первых, отец, во-вторых, весь немалый клан аль-Сольхов, пустивший корни и в «Вуц», и в туранские госструктуры, и в-третьих – контрразведка Народной Армии.
А ведь предлагал Ажах «концы в воду», буквально в воду, в залив, на корм рыбам и моллюскам с ближайшей фермы… Вчера Бреннер был решительно против. До какой степени ни маячит в стороне от дел своей семьи юный аль-Сольх, он всё же сын Рафику, и тот подобного не простит, хоть бы даже из соображений престижа. «Вуц» – хороший клиент, точнее, до вчерашнего дня был хорошим клиентом.
Вообще, конечно, если за дурость убивать, слишком мало людей на белом свете останется. Но вот воспитывать подрастающее поколение следовало получше. Так что пусть начальство и родственники поволнуются. Кстати, где этот отец юного балбеса? Он вообще в курсе, что ему пора волноваться не только из-за взрыва? А Штааль?
Запрос Вальтеру: что у нас на горизонте?
Начальство и родственники, как оказалось, волноваться решили в компании друг друга. Изумительные люди. Кому-то из них или всем разом изумительно пристало бы болтаться на рее. Рафик аль-Сольх, оказывается, очень недолго выяснял что-то по своим каналам после убийства Тахира и в скором времени бросился прямиком в Сектор А, где и засел. Все интереснее и интереснее: страна – большая, Сектор А маленький, а куда ни плюнь – в него попадёшь.
Отвечать на раз за разом повторявшиеся запросы аль-Сольха-старшего смысла не имело. По доброй воле он что-то крутит со Штаалем или зацепили его на чём-то, но оба варианта грозят утечкой, причём с непредсказуемыми последствиями. Отчитался по договорённости с Тахиром – Тахир взлетел на воздух. Связался с Ажахом – влезает аль-Сольх-младший, в тротиловом эквиваленте – пожалуй, ещё более мощная бомба, чем та, что взорвала восточно-пакистанского президента. Так пусть эта бомба пока валяется в борделе и трезвеет. Хоть наполовину проспится (на ту, которая пьяна) – может, что-то и дойдёт. Но надежды на это мало. Потому что вторая половина уж очень хорошо проиллюстрировала знаменитое высказывание Эйнштейна о том, какая вещь даёт наилучшее представление о бесконечности.
К тому же, другого способа уберечь юнца после того, как он вышел прямо к Ажаху, попросту нет.
Ответ от Вальтера. Называл, Умаром, Омаром или Амаром, как-то так. Искать Умара-Амара-Омара в Дубае? Проще уж Фридриха в Пруссии... Так. А это интереснее. Пока мы упаковывали и транспортировали младшего аль-Сольха, жайш умудрился потерять второго лингвистического консультанта. И вот его, в отличие от аль-Сольха, они разыскивают громко, с требованиями всем инстанциям, с патологическими полномочиями – не знал, что Народная Армия может так запросто приказывать тому же Мухабарату... и службам конференции сообщили тоже, откуда к нам и пришло. Всю информацию немедленно – капитану контрразведки Народной Армии, Хамади Амару. Фамилия такая же редкая, как и имя. Сочетание – знакомое.
Запроса не требуется, Вальтер уже тут как тут.
В руках у него целая колода еще тепленьких полуобъемных снимков. Бреннеру, впрочем, достаточно и одного – долговязый красавец-араб с гигантской рыжей летучей мышью на предплечье. Вальтер кивает: да, тот самый, старый афганский знакомый. Вот, значит, кто так уверенно распинался перед Фаридом аль-Сольхом о том, что выгоднее всего сделать Бреннеру? Капитан Хамади из Сектора А. Очень, очень интересно.
Это, значит, наш сосед Медведь с туранской стороны границы, собственной персоной. Даже помолодел слегка в городских условиях. Дельный такой военный, быстрый и простой как рельс. Прямодушный, значит, скандалист, ненавистник любого непосредственного начальства, слуга вождю, отец народам. Крути им, как хочешь. И мы даже, помнится, крутили. А теперь он служит в европейском секторе контрразведки и объясняет нежным юношам текущую обстановку вот с таким уклоном. Впрочем, может быть, он и тогда там служил, открытые данные могут врать как угодно.
– Вальтер, как ты думаешь, это – параноидальная галлюцинация?
Вальтер человек дисциплинированный, но на такие вопросы не отвечает. Кто же и где видел галлюцинации с... новозеландская, инбредная линия, медали, серебро на прошлогоднем Полете. Девочка. Сертифицирована к размножению. Могу я себе такую позволить? Я могу. А вот Вальтер уже не очень.
Кстати, официально в Секторе А капитан Хамади, летучемышевладелец, еще и испытательного срока не прошел. По должности – младший инспектор, на ступеньку ниже малолетнего аль-Сольха. Серебро же его лисомышь взяла в прошлом году. Капитан Хамади нашел клад в своем Зарандже? На ум почему-то пришел Штааль, небрежным жестом утопивший всю долгую интригу вокруг опийного мака в Западном Пакистане. Он ее, конечно, утопил много раньше, своевременно узнав о планах и заручившись поддержкой независимых наблюдателей. Как и писал этот… Освобожденный Женщин в комментариях к статье в «Экспрессе». Не хватает только полудурочного писаки Мишеля де Сенса – может быть, это проект Сектора А?
Нет, это-то уже точно паранойя, притягивание за уши и ложные связи. Признаемся себе честно: завис, мысли хаотично суетятся под черепом, и тянет на неоправданно резкие телодвижения. Нужно перезагрузиться.
– Ты не знаешь, где здесь два кяфира могут выпить водки?
– В баре, – отвечает Вальтер. – По удостоверению личности.
– Ну тогда сделай нам четыре удостоверения нашей кяфирности – на случай, если начнем двоиться.
Вальтер Фогель, референт
– Он здесь был. Навещал кое-кого.
Водка в этом отеле финская и русская, на выбор, и неплохая, что почти удивительно. Один из недостатков вечного религиозного «сухого закона» – местные в спиртном не разбираются, даже те, кому по должности положено. Подделку от настоящего не отличат, да и особо стараться не будут, разве что из соображений престижа.
– Кого? – спрашивает генерал. Тут же скалит зубы, качает головой. – Погоди, сам угадаю. Восточно-Пакистанскую делегацию?
– Слишком широко. То есть, опросы по видео и лично идут со вчерашнего дня. Не все согласились, а некоторые просто уже улетели, – Вальтер помахал в воздухе руками, изображая птичку. – А вот капитан Хамади посещал только сестру и детей Афрасиаба Усмани. По времени получается, расспросил и почти сразу был назначен на операцию по поискам Максума.
– Максума ищут широко. Кстати, фамилия знакомая...
– "Сначала Манхэттен, потом Берлин".
– Дался им Берлин, – морщится Бреннер. – Но понятно. Мальчик лезет, а за ним идет настоящий. Прикрывает или пасет, неизвестно, и неизвестно, пошло ли все по плану. Может быть, нас должны были накрыть там и тогда, но первый хвост отсек Ажах, а настоящий наводчик, Максум этот, пропал – что-то с ним случилось.
– По записям он ушел позже, – Вальтер задумывается, сравнивает хронометраж. – Где-то через полчаса после того, как Ажах прихватил мальчика, но до того, как они нашли "блоху".
Даже страшно подумать, как работали люди еще лет пятьдесят назад, когда каждый раз нужно было опрашивать свидетелей – лично и устно! – чтобы проследить траекторию какого-нибудь инспектора Максума. С другой стороны, что они слышали о киберпреступлениях? Еще вопрос, действительно ли инспектор Максум покинул конференц-зал в указанное время, а не часом раньше или позже. Для простоты будем считать, что в указанное, пока ничто не намекает на обратное.
– После… – тянет Бреннер. Достает из кармана «блоху» в непроницаемом футляре, смотрит на нее. Туранская штатная модель, второй год на вооружении, частными лицами не используется. Все это Вальтер выяснил накануне ночью. – Скажи мне, что я старый параноик.
– Тоже мне, старый, – фыркнул Вальтер. – Шестьдесят – это, как теперь выражаются, поздняя зрелость.
– Старый, старый. А на счет параноика ты, вижу, не споришь. – водку Бреннер пьет медленно и неправильно, мелкими глотками. Даже в России не научили. – А теперь его вот так ищут, а про мальчика ни слова. Прикрывают?
– Поиск первой пропажи поиском Максума? – проверяет Вальтер и, увидев кивок, заключает: – Это один из вариантов.
– Что тебя смущает?
– Хамади. – Тут все просто, потому что маска, которую человек надевает, тоже о нем многое говорит. Особенно, если маска – однослойная, для местных крестьян и глупых европейцев. – Судя по тому, что мы видели, этот мог бы так искать любого своего человека, пропавшего без вести.
– Своего человека, значит? – саркастически интересуется Бреннер. – Младший инспектор старшего. Ну а что тебя смущает тут?
Вальтер ведет взглядом вдоль по завитку узора. Любят здесь дерево – и простое, и резное. Стойка бара в дорогом месте – непременно деревянная.
– То, что если это принять как версию, получается, что мальчишку они не теряли.
– А Максума теряли?
Вальтер пожал плечами. Может быть, по-настоящему потеряли. А может быть, старший инспектор Имран Максум, фигура практически легендарная, сейчас сидит в здании штаб-квартиры Народной Армии и помогает себя искать. Кое-что можно сделать, не выходя из бара – послать запрос одному владельцу ремонтной конторы. Если оба контрразведчика ходили одними тропами, то могли попасться в одни и те же ловушки. Второй, конечно, опытнее – вот и подойти мог ближе.
Сплошная неопределенность, но какая-то гнусная. Недаром генерал нервничает.
Ничего нет хуже тумана, особенно если известно, что туман распылил противник. То ли для маскировки, то ли, чтобы выиграть время, а еще есть такие взвеси, что пройдет заряд и окажется, что это не туман, а вакуумная бомба на ранней стадии.
Простой вопрос "кому выгодно, чтобы Тахир погиб, а виновниками или хотя бы подозреваемыми оказались европейцы" дает простой ответ – Турану. Но это еще ничего не значит, потому что мы не знаем, скольких и чьих выгод мы не видим.
– Наш друг клянется, что никаких сюрпризов не было, – перевел Вальтер свеженькое сообщение, и еще раз пожал плечами.
Врал аль-Рахман крайне редко. Умалчивал – фантастически, недоговаривал всегда, изъяснялся многозначительными цитатами из Корана в оставшихся промежутках. С некоторой вероятностью он и вправду Максума не видел, не трогал.
– Я его, кстати, спросил, как он сюда попал. – Бреннер покачивает стопку, смотрит, как двигается прозрачная жидкость. Ажах аль-Рахман – талантливый человек и не зря "последний", но просочиться до Дубая с группой, да не на пустое место, на заранее подготовленную базу... – Он мне сказал, что его пригласили серьезные люди.
– Народная Армия – весьма серьезные люди…
Генерал пробурчал что-то о гребаном ублюдке Басиджа и СС. Вальтер водил пальцем по стойке. Развилка, сучок, еще развилка. Допустим, Народная Армия, она же жайш, она же гребаный ублюдок Басиджа и СС, унаследовавшая худшие черты обоих родителей, приволокла в Дубай аль-Рахмана. Зачем? Вариантов масса. Зная нравы жайша, устранение конкурентов прямо-таки напрашивается. Для этого нет ничего лучше, чем зазвать в город террориста и позволить ему что-нибудь показательно взорвать, потом отыскать весомые улики… Ажах, впрочем, и прятаться не будет, но он-то нацелился на Акбар Хана, а не на Тахира. Тахир ему был нужен, как и он – Тахиру. Хорошо, а мы-то тут при чем?
– Ну не от американцев же утекло... – вздыхает Вальтер.
– Почему нет? И почему утекло?
И вправду, почему нет? Если одна контора может одновременно вести два противоположных проекта, то почему кому-то оттуда же, из третьего какого-то отдела, не поделиться с туранцами? Маловероятно, но уж совсем исключать нельзя.
– Сначала я подумал, – сказал Бреннер, – что здесь зарыта большая война... теперь мне кажется, что зарыты большие деньги.
– Я бы уехал, – сказал Вальтер, зная, что напрасно сотрясает воздух. Обязательства перед клиентами выполнены, можно выставлять счета… но для генерала это только половина дела.
– Ага-а, – протянул генерал. – Ты бы уехал, тут всплыла бы пара трупов, эта пакость… – Бреннер тряхнул контейнером, – и все такое прочее. И не в том дело, что мы «Вуц» потеряем, а в том, почему.
– Конкуренты?
– Хуже. Эта белобрысая тля.
Вальтер не переспрашивал – сам догадался. Господин начальник Сектора А. Хотелось бы знать, зачем этому искусствоведу в штатском понадобилось присутствовать на конференции лично. Никакого алиби это не дает.
– Но мальчик жив.
– Но только по стечению обстоятельств. К тому же, мы его, в любом случае, взяли и не сразу вернули. И никому ничего не сказали.
Жиль Ренье, председатель делегации Евросоюза
Вечер в Дубае тоже лучше встречать наверху, там движется воздух, туда почти, почти не доходит отдаваемое стенами и землей тепло, там есть шанс пробиться сквозь розовый электрический купол и увидеть настоящее небо... которое ничем не отличается от хорошей его имитации в подвальных этажах, где тоже по-своему хорошо. Господин Ренье сидит спиной к окну – настоящему – пьет воду, настоящую, насколько может быть настоящей вода, и спокойно и с удовольствием обдумывает очередные вопли со стороны Западного Пакистана и – как ни странно – индонезийских наблюдателей... Право же, не стоило так явно показывать, что несравненный Акбар Хан, обманывая всех на свете, предъявлял ваш опиум как свой, к тому времени, когда его собственный уже совсем вымер... а в результате продукт туранской контртеррористической операции совершенно, абсолютно, несомненно случайным образом занесло на ваши «медицинские» поля. Которых теперь, считай, тоже нет.
