Текст книги "Страна, которой нет (СИ)"
Автор книги: Kriptilia
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 33 страниц)
– А Кемаль? – Амар чуть понизил голос и невольно оглянулся, но вокруг были все свои, в достаточной степени свои, чтобы он продолжил: – Сейчас же вот… «О Великий Вождь, осиянный солнцем, позволь мне позаботиться об этой незначительной неприятности!»
Если и вышло непохоже, в силу недостаточного знакомства с предметом пародирования, то для общего веселья – вполне хватило.
– Вождь-Солнце, да сияет нам вечно, нынче утром весьма энергично выразил желание не видеть меня и не слышать обо мне как минимум две недели. С этой целью он и отправил меня в отпуск – своим решением и без всякой просьбы с моей стороны. В свете этого, – улыбнулся Штааль, – я сомневаюсь, что даже наш досточтимый начальник рискнет огорчать слух Вождя названием нашего сектора. В конце концов, у него есть в запасе еще четыре. Я в отпуске. Вы в отпуске. Мы в отпуске. Мы ловим рыбу и кормим газелей, а Пакистан – Западный ли, Восточный ли, пусть заботится о себе сам.
– Я не уверен… – со вздохом сказал Амар, разрываемый надвое противоречиями: поехать с шефом на остров или провести три дня с Паломой. – Мне надо…
– Вы можете пригласить и свое «надо». Оба. Мы будем только рады.
Амар оценил все благородное безумие предложения и возможные последствия, вздохнул, в очередной раз пожалел, что столицей – назло победителям – назначили именно Дубай. В турецкой части Союза все было бы гораздо проще.
Потом он подумал о другом, и, должно быть, мысль проступила на лице.
– Нет, нет… – махнул рукой Штааль. – Я за вами не следил, ну что вы. Просто мне здесь написали жалобу, пожалуй, самую оригинальную из возможных.
– Из квартального комитета?
– Ну что там могло бы стать оригинальным? Нет, из нашего же Сектора D. – Шеф уже вовсю веселился.
Амар изумленно похлопал глазами, пытаясь разгадать очередной ребус Штааля. Условие задачи не укладывалось в голове, как он ни пытался. Какая связь между Паломой и Сектором D, ведающим странами Латинской Америки?
Пока он думал, Штааль уже вызвал в воздух между ними простыню жалобы, предусмотрительно развернутую к Амару основной стороной. Хамади рефлекторно принялся впитывать знаки. Жалоба… да, могла считаться весьма оригинальной. Деятель из Сектора D в чине капитана просил полковника Штааля воздействовать своим авторитетом на капитана Хамади, который вывел из строя перспективного внештатного сотрудника, лишил работоспособности, можно сказать, и тем самым помешал использованию вышеназванного внештатного сотрудника в особо важной разработке…
Хороший человек, невольно подумал капитан Хамади, другой на его месте сразу стукнул бы в собственный отдел охраны нравственности. Хотя это он наверняка из уважения к Штаалю.
– Так вот, отчего бы нам не пригласить коллегу…
Комната выстыла как пустыня ночью – только что было тепло, а если не тепло, так терпимо, и вдруг ты понимаешь, что если так и будешь сидеть, то замерзнешь к утру.
– Не надо приглашать коллегу… – бухнул Амар. – Я не знал, что она... коллега. По службе.
Хотел сказать "шлюха", но вовремя заметил, что в комнату входит Сибель.
Какая-то часть его сознания спокойно отметила, что никто из сотрудников сектора не удивился отказу, так же спокойно расшифровала – внештатница с другого направления это не жена и только Аллах знает, кому ее лояльность принадлежит в первую очередь. Опасно пускать непроверенного человека туда, где все свои, да и саму женщину можно поставить в неприятное положение. Что если от нее ее начальство потом потребует отчет? Или не потом. Жена или невеста – другое дело, законы о семье защитят. Так что может и осторожничает капитан Хамади, но после этой недели начнешь осторожничать...
Штааль, судя по всему, понял не сказанное вслух. Амар подумал, что если бы взглядом можно было… нет, не убивать, а попросту выталкивать куда-то в иное измерение, то он уже беседовал бы с аборигенами Флатландии, и сам был бы каким-нибудь треугольником. Нет, линией, для пущей назидательности.
– Извините, – сказал шеф. Вышло очень искренне и выразительно: он, конечно, сожалеет, что испортил Амару все удовольствие, но глаза б его не смотрели на такого... простака? Нет, не то слово.
– Что случилось? – спросила Сибель.
– Ничего важного, – Штааль слегка коснулся ее плеча, уже в упор не видя Амара. – Мы собираемся, я посмотрел прогноз…
Хамади подумал, что тот все равно все расскажет жене, сегодня же вечером или ночью, и они будут долго и подробно обсуждать Амара и его похождения, особенно конкретный пример. Надо же, подцепил осведомительницу жайша, ха-ха, хи-хи.
Потом шеф повернулся к нему, и Амару почему-то стало неловко, будто он пририсовал усы какой-нибудь особо нежной Венере или послал анонимную непристойность через школьную систему оповещения – чего, кстати, никогда не делал.
– Если вы все посмотрели, – улыбнулась Сибель-ханым, – пойдемте пить чай?
Сегодня утром в поселке Хатункала (всплывающий комментарий: «говорящее название») на площади перед зданием совета была обнаружена голова председателя совета, одного из местных старейшин Худойназара Халика. Голова располагалась в вертикальном положении на большой картонной коробке. (всплывающий комментарий: «и изъяснялась матом»). На коробке имелась надпись «Дочери чести» (всплывающий комментарий: «и обратный адрес»). Есть основания предполагать, что убийство связано с недавним групповым изнасилованием Шарифы Гути, которое, в свою очередь, имеет отношение к идущему в регионе модернизационному конфликту: брат пострадавшей является одним из активных помощников туранской администрации (всплывающий комментарий: «талибов выгнали, а нравы остались»). В убийстве Халика, однако, подозревают не отсутствовавшего в поселке Муатабара Гути, а местное женское движение, активно противостоящее культуре изнасилований. Впервые инсталляция, включающая в себя голову насильника (всплывающий комментарий: «sic!») была реализована в Турции в 2012 году, и выступила в качестве образца для последующих... (всплывающий комментарий: «кто это пишет? поймайте этого канцеляритиста и выставьте его голову в Хатункале!»)
(всплывающий комментарий: а вообще можно было бы дать параллель с сегодняшней инсталляцией в аэропорту и вообще сделать обзор «убийство как искусство» или что-то такое; если интересно, застолбите мне на завтра 4 блока в разделе культуры. Заголовок «Во-первых, это красиво…»).
Заметки внутреннего рецензента к сообщению в новостной ленте «Восточного Экспресса». Подпись: Освобожденная Женщина Турана.
Эмирхан Алтын, Солнечный Вождь
На экране как в старой, времен детства еще, игре, рассыпались шарики. Можно приказать «повтор» и они так и будут скакать. Час, другой...
Движение руки комкает воздушную виртуальную поверхность, отсылает в мусор.
Второй экран, воспользовавшись отсутствием соперника, переключает звук на себя и очень опрятный, очень бородатый талиб, напоминающий ухоженного верблюда-бактриана, сообщает, что впредь он намерен, если Милостивый будет к нему милостив, отправлять врагов Аллаха в огонь попарно, ибо порядок и симметрия угодны... еще одно движение и оратор замирает, прерванный посреди имени Всевышнего.
– Вот откуда у дикаря на пятом десятке возьмется чувство симметрии? – спрашивает человек, который довольно давно не понимает, как себя себе называть. Не Вождем же. – Он специалиста по дизайну нанял? Может быть, я его знаю?
– Не ведаю, – говорит бывший студент, нынешний глава контрразведки Народной Армии. Он еще пахнет потом, пылью, внешним миром. Недавно влетел и не вполне отдышался. – Мы же все передали. То есть, неофициально, конечно, продолжаем – но тут мне понадобится некоторое время, чтобы уточнить подробности. Я прямо к тебе, прямо сразу...
– А где твой собственный специалист по дизайну? – интересуется Вождь. – Я знаю, что вы передали, я сам велел передать. Может быть, заодно и его перевести в антитеррор, а?
– Он на рыбалку уехал. Взял кусок отпуска и уехал. Устно объяснил, что ты видеть его не желаешь. – Кемаль отдувается, вроде как бы запыхался или вроде как бы кипит от ярости, угадывать по вкусу. – Они вдесятером уехали.
Эмирхан Алтын скорбно качает головой – бывает же на свете. Ему нравятся эти стариковские жесты, может быть, потому что он до сих пор уверен, что морщины, белая паутина в волосах, подпортившееся дыхание – это все маска, образ, часть служебных обязанностей, представительских, так сказать. А случись нужда, он выскользнет из них, как из старой шкурки, как из многих до того.
Про антитеррор Кемаль не ответил, умудрился.
– Это я его видеть не желаю? Это он меня видеть не может, сразу в обморок падает и хамит с перепугу! Неврастеник! – ворчит Эмирхан. – Исполнительный какой, надо же. Сказал убираться с глаз долой, так он и убрался?
Кемаль осторожно кивает. Слишком осторожно. Значит, до последнего не верил, что тут все чисто.
– Да ладно тебе. Не он же это устроил? А даже если и он, так мы его все равно втихую удавим, без шума.
Кемаль опять чуть задерживается с согласием, хотя глаза пучит как рядовой в присутствии особо скверного сержанта.
Не хочет он давить по-тихому и не по-тихому не хочет, потому что кем тогда будет дыры затыкать, кто будет наши козни строить от Исландии до Индонезии? А сказать не может, иначе выйдет, что у него в истихбарате незаменимые сотрудники появились... помимо него самого.
– Так кто у нас прошляпил этого дикаря? – любезно интересуется Эмирхан мнением ближайшего соратника и верного идеолога.
Сейчас будет зрелище – любо-дорого поглядеть. Сейчас Кемаль будет угадывать мысли Вождя. Вряд ли угадает, поскольку сам Эмирхан Алтын еще не до конца определился, но покажет интересные направления, а заодно окончательно выдаст, что у него на уме.
Все-таки теряется что-то важное при видеосвязи. То ли запах, то ли что-то еще, что никто другой не видит, не распознает. Вот поэтому все они, другие – на ступеньку ниже.
– Пограничники его прозевали... мухабарат прошляпил, тайная полиция тоже... – Кемаль делает паузы, маленькие такие, клюнет-не клюнет. Не клюнуло? Меняем курс. – Но при таком прикрытии это неудивительно, а после взрыва расследование поручили нам, а потом у них было мало времени. Военные не прошляпили, они его зазвали. Непосредственно милис... – Кемаль разводит руками, мол, чего от милиса ждать в его нынешнем состоянии и при его нынешнем руководстве. На монополию в деле охраны правопорядка жайш зарится давно и если Кемаль добудет санкцию, родная Армия в очередной раз простит ему все.
– Мы? – Кемаль соблюдает видимость объективности. – Наши средневосточники установили, что Ажах аль-Рахман пропал со своей обычной территории – еще до всего. Европейский сектор его нашел. Но даже если бы ты нас не отстранил, чем бы мы его ловили – отрядами гражданской обороны?
Второй удар в ту же лузу, улыбается про себя Эмирхан.
– Аль-Амн вообще официально не отвечает за ловлю террористов... – шпилька конкурентам, которые не отвечают, но очень хотят. – Зато они отвечали за охрану аэропорта.
– The Last Girl Wins, – усмехается Эмирхан.
– Простите? – Кемаль передергивается.
– Чему я тебя только учил?.. – вздыхает Вождь. – Точнее, чему выучил?
Кемаль молчит, двоечник. Ответ "неустанно трудиться на благо растущего Отечества" явно не будет засчитан.
– В общем, напишешь мне рекомендацию, кто в аль-Амне на что годится, а я посмотрю.
Прежде всего, позвольте мне вас всех поздравить. Вы спросите, с чем? С тем, что теперь наши клеветники могут подавиться своими лживыми языками. Они говорили, что у нас нет свободной прессы? Свободная пресса у нас есть, все увидели. Хотя, конечно, она у нас и всегда была. Вопрос в том, что мы понимаем под свободой печати? То же, что и страны атлантического блока? Нет, конечно! Нам всегда чужды были те понятия, которыми наполняет эти слова развращенный бессердечный Запад. Их пресса удовлетворяет наихудшим желаниям человека: желанию подсматривать за другими, оставаясь в безопасности. Что бы ни случилось – горе, беда или отвратительное преступление, катастрофа или катаклизм – пресса атлантистов сразу же готова выставить это на потребу публике! Они, словно алчные шакалы, срывают покровы тайны и сочувствия с любой трагедии. Почти каждого из нас коснулась развязанная ими война – но что такое эта война для ста миллионов американцев, ежедневно приникающих к экранам? Только повод поглазеть на чужую беду! Наше горе для них лишь новость. Свои собственные трагедии и катастрофы для них – такая же горяченькая новость. В одном доме пожар – сто миллионов зрителей жадно глазеют на это в своих уютных домах. Вы думаете, они испытывают сочувствие? Ни в коем случае. Сочувствие и уважение к чувствам соплеменников требуют скромности, деликатности и не дозволяют любопытства и бесцеремонности, с которыми врываются в любой дом журналисты, нарушают уединение, выпытывают подробности на потребу зрителям… Да они попросту вуайеристы, эти зрители!
Но и атлантическая пресса жестоко поплатилась за развращение аудитории. Так женщина, ступившая на путь потакания порочным страстям, начинает со стриптиза, подогревает к себе интерес, все больше и изощреннее обнажаясь – а заканчивает удовлетворением самых гнусных желаний клиентов в дешевом борделе, чтобы поддержать свое существование, когда для нее уже закрыты пути честного труда. Теперь все эти американские и европейские издания уже вынуждены подчиняться законам того рынка, который сами же и создали. Броские заголовки, бесстыдные изображения, щедро смешанные с потоками лжи и дезинформации, откровенность, давно уже перешедшая грань непристойности, все новые и новые трюки, чтобы только удержать подписчиков, не потерять тираж и трафик – ухищрения старой шлюхи, которую теснят молодые резвые конкурентки, еще не понявшие, что в свое время окажутся на ее месте. Вот путь, которым следовала американская пресса последние двести лет, и этот путь привел ее к нынешнему позору.
А между тем, свободная пресса – в самом деле хорошая вещь, если речь идет именно о свободе, а не о разврате и зависимости от разврата. Свободная пресса означает, что люди могут говорить о том, что для них важно, что они могут говорить правду – даже если эта правда кому-то неприятна или кого-то не устраивает. Вот мне, например, было крайне неприятно узнать, что в сердце созданной мной организации пробрались воры и коррупционеры. Мне также было неприятно узнать, что службы, которым положено этих воров ловить, прозевали это дело самым бездарным образом. Но я был очень рад, что наша пресса не оставляет такие вещи без внимания и жулики и ленивые бездари рискуют оказаться на первых страницах и в голове лент, кем бы они ни были.
Давать пищу уму и сердцу, напоминать о правде и морали, ориентироваться на вечные ценности, не подчиняясь диктату сиюминутности, сплачивать людей в нацию, а нации в единое общество – вот назначение истинно свободной прессы. Наша пресса, преодолев немалые трудности и не побоявшись угроз, с ней справилась. Вот это – торжество свободы слова!
Что же касается самого инцидента – конечно, это безобразие. Средства, выделенные на борьбу с враждебным влиянием на формирование общественного мнения, то есть, на все эти сетевые автоматические штучки, предназначенные обезвреживать атлантистских и реакционерских роботов-пропагандистов, Народная Армия использовала на свое материальное перевооружение. Я, признаюсь вам всем, консерватор и не такой уж завсегдатай виртуальной реальности, поэтому даже согласен с нашумевшим высказыванием уважаемого Хасана Эбади, мол, лучшее средство формирования общественного мнения – сплит-пуля в голову вражеского пропагандиста. Но необходимо помнить, что эта голова может скрываться за океаном. Нам теперь придется долго разбираться, что в инциденте с поголовным перевооружением Народной Армии и распродажей старого парка было добросовестной попыткой снабдить наши героические добровольческие части более современными огневыми средствами, что – головотяпством, что обыкновенным воровством, а что – антиправительственной деятельностью. В одном могу вас заверить, наша идеологическая безопасность не пострадает. Народная Армия уже пообещала скинуться и возместить грант, выделенный на создание роботов, вскладчину (смех).
Нет, ошибся, могу заверить вас еще в одном – заменять роботов живыми людьми мы в этом деле не собираемся. Травить наших граждан – не наш путь.
Выступление Эмирхана Алтына в связи с шумихой по поводу нецелевого использования Народной Армией средств, выделенных на создание сети роботов идеологической защиты, 21 мая 2038 года.
Интермедия: Северо-запад Турции год 2025, перекресток посреди нигде
Дорога оставалась пустынной. Где-то позади вчера взорвали мост и движение (в основном, из Балыкесира куда подальше) прекратилось. И то сказать: мало кому хотелось там оставаться, особенно когда в городе беспрерывно шли столкновения, иной раз и все чаще – со стрельбой. А мятежники нависали над столицей провинции уже с трёх сторон. Это грозило не просто погромами или стычками, а полноценными уличными боями – как в Бурсе. Наверное, эти мысли должны были что-то вызывать – гнев, панику. Но даже паника у него получалась какой-то вялой. И у беженцев, пока они еще шли, катили, катились – тоже. Наверное, потому что не первый раз. Наверное, потому что все слишком устали. На отчаяние тоже нужны силы.
Последние сутки на перекрёстке было тихо. Смертная тоска.
«Смертная – очень подходящее слово», – подумал Рахим, глядя на опустевшую дорогу. Четырнадцать часов назад ему сбросили спутниковый снимок: из Кепсута выдвигалась колонна техники, по меньшей мере, восемь танков и три десятка автомобилей. И кажется именно сюда. Он ждал появления противника всю ночь, и не выспался, его люди тоже. Но мятежники не торопились. Или заблудились. Или встретили кого-то еще – хотя это Рахим бы услышал, а, может быть, даже увидел бы, если бы в Балыкесире опять подсуетились со спутниковой съемкой. Встретили кого-то. Или упали с края мира. Где-то тут он должен был быть. Или ушли собирать ромашки. Невозможно, скажете? А все остальное, значит, возможно?
Застава на дороге представляла собой сборную солянку – батарея из четырёх устаревших орудий, да рота солдат с автоматами и гранатомётами. Позиция, хоть и лучшая в окрестностях – всё равно, мягко говоря, не подарок. Если на той стороне мало-мальски грамотные командиры, они сначала раздолбают заставу из танковых пушек, находясь на дистанции, с которой по танкам почти невозможно вести эффективный огонь, а потом намотают на гусеницы то, что от неё останется. Впрочем, если даже они дураки, что сомнительно, и решатся на лобовую танковую атаку, шансов у заставы всё равно примерно один из ста.
А если пролетевший утром беспилотник принадлежал мятежникам – они не просто не дураки, у них и воздушная разведка есть.
С того самого утреннего часа у Рахима разболелась голова. В затылок будто ввинчивали тупой штопор. Он проглотил несколько таблеток и теперь вслушивался, ожидая, что вот-вот боль и муторное раздражение пройдут, сменившись, как обычно, легким головокружением и непродолжительной эйфорией. Лекарство не действовало, словно подчинившись всеобщей окрестной апатии и безнадеге.
Город за спиной иногда давал обстановку, но на деловые вопросы толком не отвечал, отмалчивался. Мост, допустим, взорвали – но какой-то «воздух» у округа еще был, натовцы Балыкесир почти не долбали, сельскохозяйственный район, дыра... «Воздух» был, но Рахим на него не рассчитывал. Развал, разор, немного страха перед натовскими беспилотниками, регулярно валившими военную технику всех сторон без тени избирательности, но главное – апатия. И тупой усталый испуг, не позволяющий ни сдать город, ни обороняться всерьез. Разозлишь ведь сопротивлением, будет хуже. В такие минуты Рахим почти понимал мятежников.
Показавшаяся машина была полицейской легковушкой, должно быть захваченной повстанцами в Кепсуте. Вряд ли там прятался смертник, но мало ли что? Когда поблескивающая новенькой краской из-под слоя пыли машина приблизилась на сотню метров, офицер поднял вверх автомат, приказывая остановиться. Нет, по всем приметам за рулем не смертник. Могли, конечно, выманивать под снайпера, но это вряд ли – откуда им знать, что говорить с ними будет именно командир заставы? Рахим, кажется, не возражал бы и против снайпера. Только чтоб побыстрее.
Человек, который вылез из машины, и теперь быстрым решительным шагом направлялся к Рахиму, ни фанатика-самоубийцу, ни приманку собой совершенно не напоминал. Невысокий, жилистый, пыльный и какой-то излишне обыкновенный. Если бы этот тип не был в штатском… впрочем, перебежчики из «полиции безопасности» у мятежников тоже имелись наверняка. В последнее время, к ним как-то вообще много бежали. Какая теперь разница? Разница, впрочем, была: в условиях сдачи. Надо было собраться, встряхнуться и думать о деле, а не получалось перешагнуть через усталость и сверло в затылке.
– Здравствуйте, – переговорщик остановился как раз вовремя. – Я – Алтын.
Алтын и Алтын. И имя распространенное, и фамилия, и даже у этого их главного позывной «Золотой». Интересно, кого в Турции больше – золотых или милосердных? Рахим представился. В конце концов, в такой обстановке секреты особенного смысла не имели.
– Я думаю, что вы осведомлены о составе нашей группы…
– Осведомлён, – вяло кивнул Рахим. С каждой секундой разговора ему все больше хотелось уйти прочь, забиться в какой-нибудь подвал и там отоспаться за всю последнюю неделю. За месяц. За всю жизнь.
– И как давно? – спросил назойливый мятежник.
– Примерно последние восемнадцать часов.
– Я догадывался. И именно поэтому хотел с вами поговорить.
– О чём же? – было трудно быть вежливым, хотя необходимость и заставляла. Незваный гость раздражал. Будил. Пробивался через апатию, словно приставучий слепень, теребил…
– А вы как думаете? Я могу долго объяснять, почему вы не сможете остановить на этом рубеже даже авангард нашей группы, и даже если бы очень хотели. Вы и сами это понимаете. Но вы не бросили заставу, узнав о приближении превосходящих сил противника. Почему?
– Не хотел, – пожал плечами Рахим. За прошедшие ночь и день он и сам не раз задавал себе этот же вопрос.
– Прикрыть город у вас не получится. – продолжал зануда.– Что бы вы сделали, если бы ваши солдаты захотели разойтись, а не сражаться?
– Ничего... – удивляясь собственному раздражению ответил Рахим. – Пусть бы уходили.
Дурацкий вопрос. Будто он мог задержать людей. Будто он стал бы это делать. Хотят жить. Это естественно. Мысли скрипели как пыль, как песок.
– Но они не ушли. Не оставили вас одного, не взбунтовались, не арестовали и не перебили офицеров, чтобы купить себе милость врага. А ведь вы служите с ними совсем недавно. Я прав?
Рахим кивнул. Он не льстил себе. Просто здесь была какая-то задача, какой-то смысл, вернее, тень прошлого смысла. А за спиной... за спиной тоже, наверное, что-то существовало, но поверить в это было тяжело, неудобно. И не хотелось.
Хотелось ему дать переговорщику в челюсть, чтоб заткнулся, наконец – но никак нельзя было. Тогда он просто уставился на Алтына в упор, внимательно разглядывая. Лет, пожалуй, плюс-минус сорок. Аккуратно выбрит с утра, постригся, может, вчера – по вискам шли и скрывались за ушами светлые полосы кожи. Глаза на тусклом от пыли обветренном лице на удивление яркие, с явной безуминкой. Последующие слова переговорщика подтвердили это впечатление:
– Я категорически против того, чтобы разбрасываться такими людьми, как вы и ваши подчинённые. То, что ваши солдаты плохо вооружены и неважно обучены, это, в конце концов, не очень важно. Навыки можно приобрести, а оружие найти. Главное, всё же, сами люди. Поэтому я не предлагаю вам оставить службу. Я предлагаю вам служить тому делу, которому стоит служить.
Рахим попытался издевательски вздернуть брови и покивать – и обнаружил, что голова только что совершенно прошла.
