Текст книги "Страна, которой нет (СИ)"
Автор книги: Kriptilia
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)
– Это не мысль. Это направление работы. Во всех смыслах. Если его и правда в ближайшие несколько дней не убьют.
– Кто, «Вуц»? Или Бреннер, как и нафантазировал вчера Фарид? Я, кстати, ему вчера на пальцах объяснил, что Акбар Хан – не мишень, и вообще он политический труп, а вот от убийства Тахира бед не оберешься, и вот, пожалуйста. Хорошенькое совпадение.
– Если совпадение, – опять скривился Имран.
– Да нет, конечно! Парень вчера послушал меня, погулял со мной до часу и прямо на такси помчался перезаряжать робота!
Штааль едва слышно кашлянул. Спорщики заткнулись.
– Младший инспектор Хамади, я вам признателен за качественную сводку и соображения. Инспектор Максум, спасибо за своевременную информацию.
Прозвучало как оплеуха. Наверное, потому что так и подразумевалось.
– Имран, – добавил шеф после паузы. – отдохните немного и начинайте его искать. Если вам потребуются люди или ресурсы, требуйте. Но требуйте тихо. Амар... вы можете быть свободны и работать по расписанию, но будьте готовы к тому, что вас могут в любой момент привлечь для консультаций.
– Спасибо, Валентин-бей, – искренне обрадовался Амар. И не менее искренне обиделся на то, что на него не повесили это скверное, тухлое и бесперспективное дело.
Сонер Усмани, несовершеннолетний
Все счастливые семьи счастливы одинаково. Так говорит Ширин, когда в доме что-нибудь происходит. И каждый раз Сонер забывает спросить или посмотреть, откуда эта цитата. В этот раз до цитат дело не доходит. Ширин молчит. Кажется, она тоже удивлена – убийством или тем, что отец, достопочтенный господин министр транспорта, остров спокойствия и опора небес, выгнал персонал и теперь сам складывает вещи, мечется по номеру, разевая рот как рыба на берегу. Если проклятущего Тахира можно убить, так и номер могут прослушивать.
– Сволочь... – выдыхает Афрасиаб Усмани, – отродье. Невовремя как. Как подгадывал. Пустота. – "патронташ" с носителями летит в чемодан, синяя полупрозрачная ваза – в стену. – Пу-сто-та. Входи кто хочет... Что я успею сейчас, что?
Ширин молчит. Залезла с ногами в кресло, в накидку завернулась и молчит, даже в планшетку не косится, и очки сняла. Отец, конечно, мимо швыряется – не будет же он сестрице личико портить, но под горячую руку ему лучше не попадаться. Выпороть не выпорет, но за волосы оттаскать может, и плевать ему, когда он злится, что Ширин в ответ способна столько мелких пакостей наделать, что за год не расхлебаешь. Поэтому отца она и уважает, насколько вообще что-то такое у нее в голове помещается, а вот брат – надо признать, впрочем, давно уже признано: плевать она на брата хотела, а поколотить ее себе дороже. Отцу нажалуется, а воспитывать драгоценную Ширин – это его привилегия, никому не уступит, чуть что – дурак, не трожь сестру!
– С этой сворой же договариваться, что воду вязать. – отец, уже, кажется, не орет. Все куда хуже, он жалуется. – У них же вместо головы... кизяк на тестостероне. А три четверти своры еще будет думать, что это я взорвал нашего драгоценного президента. Потому что я был – здесь!
– А на...
– А половина своих тоже будет думать, что это я. И полезет ставить палки в колеса, чтобы я слишком высоко не заехал.
Это верно. Вот ведь Тахир – и жил плохо, и умер невовремя. Хотя тут его, конечно, не спрашивали и не он выбирал – но если бы выбирал, выбрал бы еще похуже. Если б смог, конечно, если есть куда хуже: внезапно, в чужой недружественной стране, притащив с собой половину тех, кому доверяет и две трети тех, кому не доверяет, чтоб в его отсутствие дома ничего случиться не могло.
Теперь кто раньше собраться успеет, с нужными людьми договориться, пообещать всем побольше, тот власть и возьмет.
– Зато теперь долей в "Вуце" оперировать можно.
– Молчи! – орет отец. – Дура!
– Подумайте, какая тайна... – поднимает глаза к небу сестрица. – Это еще не во всех газетах было? Ну, к вечеру будет.
– Ду-ра. – проговаривает отец. – Совсем дура. И я... с детьми такое обсуждать.
И опять прав. А Ширин умная-умная, да и правда дура. Потому что с женой про Вуц и сделку разговаривать, еще куда ни шло. Со старшим сыном и наследником – можно. А с ней? Если человек с шестнадцатилетней девчонкой про такое беседы ведет, ему ж доверять ни в чем нельзя, ни одной тайны не сохранит.
– Папа, – говорит сестрица этим своим голоском утомленной кинозвезды, почти по слогам. – Нас, конечно, слушают. Все, кому положено, и еще гостиничная безопасность – ты бы на них пожаловался, что ли? Но слышат только то, что надо. Папа, ну сколько можно?
– Будь проклят тот день! – вслух произносит отец. Никому тут не нужно объяснять, какой. – Будь проклят тот день… – повторяет он, поднимает вторую вазу, смотрит на нее задумчиво и аккуратно ставит на место.
Суджан Али, убийца президента Тахира
Пригородный поезд привычно всосал поток рабочих, разъезжающихся по окрестностям столицы. Здесь события, наделавшие столько шума этажами выше, мало кого волновали. Политика интересовала подавляющее большинство соседей Суджана по вагону только в тех случаях, когда могла напрямую привести к безработице, голоду и стрельбе на улицах. Имя Мохаммада Тахира большинство из них услышало впервые или, во всяком случае, хотя бы на минуту обратило внимание, только во время известия о теракте. Но президент другой страны – это что-то предельно далёкое, из реальности по ту сторону проектора или ещё сохранившихся в рабочих предместьях плоских экранов. Известие о покушении на вождя их бы напугало, а все остальные политические деятели для этих людей – абстрактные фигуры, на несколько секунд мелькающие в репортаже или новостной ленте. Даже завидно.
На одной из станций, не доезжая до конечной, Суджан покинул уже полупустой вагон. Конечно, поднятый по тревоге милис осматривал людей, мелькающих на станциях, пересадках и в прочих местах скопления народа, но здесь это неопасно. Никто из загородных патрульных не верит в глубине души, что на глаза ему попадётся неведомый террорист. Максимум на что они рассчитывают – выловить из потока давно разыскиваемого грабителя, поднятого с лёжки внезапной облавой. Под шумок громких преступлений редко задерживают опытных киллеров или террористов, но зато во множестве хватают начавшую суетиться шушеру. Обычный работяга средних лет, с озабоченным видом спешащий куда-то по своим делам, совершенно не привлекает внимания.
А где-то на краю сознания «работяги» по-прежнему горел предупреждающий огонёк, в своё время зажжённый инструкторами и с тех пор многократно демонстрировавший свою полезность. Именно сейчас, когда всё почти закончилось, расслабляться не стоит. Именно в моменты торжества и победы люди делают иной раз самые дурацкие ошибки. А расслабление и даже какое-то тягучее безразличие накатывались почти неумолимо. Как раз ожидаемого торжества не было. Только ощущение пустоты. Говорят, у индусов есть легенда про демона, который так ненавидел их бога Кришну, что думал о нём непрерывно, и достиг таким образом соединения с божеством. Должно быть, если бы Кришна вдруг пропал, этот демон помер бы от огорчения, что ему больше некого ненавидеть.
Размагничиваться не стоило, а вот подумать о том, почему вдруг всё сделалось каким-то пустым и бессмысленным, пожалуй, стоит, хоть это и неприятно. Суджан то смотрел в окно, пытаясь отвлечься, то просто делал перед самим собой вид, что не замечает мысли, то и дело пытающейся проникнуть в сознание. Глупости. Мысль, уже родившись, не уходила, а когда он пересел в автобус, оформилась окончательно.
Похоже, дело было в том, что он не хотел убивать Тахира. «Ты что же это несёшь, дурень?» – возмутился сам собой Суджан. И поправился – и убить хотел тоже. И было за что. Но вот больше всего хотелось не этого. Хотелось просто спросить: «Зачем ты, собачий сын, всё это сделал?». И невозможность злила ещё больше, именно она толкала убить.
Ну, вот. Теперь Тахир убит. И спросить вовсе некого.
Вальтер Фогель, контактер
В конце коридора пришлось свернуть в зал, где участникам переговоров показывали новинки кинопроката. Судя по тому, что генерал не торопил, можно было задержаться и проверить… так и есть: юный лингвистический консультант действительно увязался за Вальтером именно сюда. Едва ли совпадение. Никого из контрразведчиков Вальтер больше не заметил, хотя и понимал, что в здании, нашпигованном наблюдательной техникой, личная слежка не то что необязательна, а попросту непрофессиональна. Но такая степень непрофессионализма удивительна даже для ходячего «конспирологического детектора». А ведь, возможно, ещё придётся добираться до точки встречи… Или это такая попытка спровоцировать на действия против «хвоста»? Интересно, чья?
Ладно, разберёмся. Связавшись с Бреннером, Вальтер узнал, что ничего утешительного генералу пока установить не удалось. И в самом деле: почти вся верхушка обезглавленной республики тут же ломанулась обратно в Пакистан, власть делить. Кто своим ходом, кто вполне официальным правительственным бортом. А местные спецслужбы то ли обалдели от такой наглости, то ли просто прохлопали и позабыли задержать… то ли, кто-то из них, если не все разом, действительно, имел отношение к убийству Тахира.
Выйдя из кинозала, Вальтер убедился, что назойливый сопровождающий не отстаёт, хоть и старательно делает вид, что совершенно случайно идёт в том же направлении. Это уже ни в какие ворота. Если их до такой степени подозревают, то почему до сих пор не арестовали или хотя бы не задержали под любым предлогом, чтобы хоть в личной беседе прощупать? Или действительно самодеятельность? Или всё же деятельность, но совсем не той службы, в которой состоит молодой человек?
Бог на небе, да за ним самим наблюдение. За мной хвост, за хвостом хвост, а за хвостом хвоста, наверное, тоже хвост и так до бесконечности.
Хватит, надоело.
Старому Другу: «Купил зачем-то дурацкий сувенир. Не знаю, что делать». Старый Друг: «Привози, покажешь». Ну, посмотрим, как этот сувенир ему понравится.
Ажах аль-Рахман, как обычно
Юный дуралей перестал нравиться Ажаху окончательно. То, что он прицепился к помощнику Бреннера точно репей, в конце концов, полбеды. В процессе наблюдений выяснилось, что этот тип ещё и за собой таскал как минимум один собственный хвост, да и второй подозревать были некоторые причины. А такие цепочки – это уже никуда не годится. Тут уж никто не разберёт, какая информация по ним может утечь, и куда именно. Если Бреннеру так уж нужен этот многохвостый зверь, он бы предупредил. Значит, просто развлекается или заигрался наш мастер нетривиальных решений. Следовательно, пора переходить к решениям пусть грубым и тривиальным, зато надёжным.
– Алям, видишь его?
– Вижу.
– Если понадобится взять его, где будешь делать?
Проверка, до некоторой степени. Алям, хоть и толковый работник, в Дубае ещё толком не действовал.
– Спуск за платформой, там народу мало. Парень, хоть и дурак, но уж там-то проверяться будет, замедлит шаг ненадолго. А мы встретим.
– Сколько?
– Думаю, мы вдвоём с Абдулхамидом?
Что ж, соображает, форму не потерял. Пусть сам и делает в таком случае.
– Хорошо. Буду вас ждать в укрытии, – и на всякий случай напомнил. – Живым.
– Да что уж я, по-твоему…
– Ладно. Удачи.
Как мы уже сообщали, известие о смерти президента Мухаммада Тахира вызвало в Исламабаде и других крупных городах Восточного Пакистана массовые демонстрации. Некоторые из них носили откровенно анти-туранский характер. По непроверенным данным, в течение последнего часа эти спонтанные шествия переросли в уличные столкновения между разными группами демонстрантов и стычки с полицией.
Новостная лента инфопортала «Восточный экспресс»
Пока неизвестный офицер регулярной армии Турана
– Внимание «зайн», – проплыл в наушнике голос наблюдателя, оставшегося на платформе.
«Зайн», значит, проявился фигурант, достаточно похожий на «Бамбука». Столица, чтоб ей процветать... только работать лучше где-нибудь подальше. Там, где не набито повсюду животных чистых и нечистых и где даже объект с характеристиками «Бамбука» – Хс, светлокожий, плосколицый, плюс-минус 195 с подошвами, худой как травка – не такая уж редкость.
Настолько не редкость, что опознавательных сигналов одних десять штук пришлось завести.
«Вижу похожего», «вижу очень похожего»... а потом объект решает развлечься и выезжает в инвалидном кресле.
– Внимание «даль».
Не просто похож, а совпадает по ведущим.
Сегодня особенно важно не ошибиться, потому что объект нужно припаковать и сдать для разговора. Может быть, после этого что-то прояснится не только у неизвестного начальства. Тухлое дело – и сам объект, и особенно начальник объекта. По его голове невесть сколько виселиц и дома у него плачет, и у нас тоже.
А уж от того, что всех их выходили и выследили и флажками обставили, а брать не берут, разит хуже, чем от перегретых мусорных контейнеров в конце переулка. Тоже, город, столица, с виду чисто, а дряни...
За контейнерами в следующем переулке дышит жабрами темная машина с поднятыми стеклами. Ждет объект. И сколько дряни сидит в ней, лучше даже и не думать, пусть Беннани думает, он старше по званию.
– Внимание «шин».
Понижение уровня. Беннани – он ведет камеры – молчит, значит согласен. Значит, скорее всего, не «Бамбук». Похож. Но только внешне и только издали.
– Внимание «зайн». Объект прежний.
Да вы договоритесь уже. Никаких же нервов не хватит...
– «Зайн», – подтверждает Беннани. – Отличий много, но идет почти по маршруту.
– Внимание «шин».
– Нет, свернул. Отбой. И не тот, – успокаивает Беннани.
Где же наш Бамбук? Что-то случилось в предыдущую смену, что-то не то, не сказали, но в воздухе носится, Беннани прямо почернел, боится, а это страшное дело, если уж и капитан боится.
Душно, слишком много людей снаружи, слишком много шума. Место удобное – в переулок выходят хвосты трех ресторанов, там никого, кроме персонала – да узенькая аллейка, да у самого входа в аллейку – ниша, а стена старая, коричнево-рыжая, некрашеный известняк, и нишу эту не видать, особенно по вечернему времени, и свет ложится хорошо – тень не отбрасываешь. Но все равно чувствуешь – в домах, по соседним улицам, по металлическим навесным переходам от метро ходят люди, шуршат, разговаривают, слишком много, слишком повсюду. Никаких нервов не хватает – работать в городах.
– Внимание «алеф», – рявкает наблюдатель с верхнего пешеходного. – Третий, он...
Длинный-тощий-кажется-светлолицый-которого-должно-было-быть-слышно-еще-с-переулка, стоял прямо перед нишей, уже развернувшись к ней – и смотрел на него. Левая рука объекта пошла вниз...
Нет, это он увидел потом, а сначала он услышал сухой щелчок. И понял, что выстрелил.
Совершенно незнакомый худой плосколицый человек лежал на мостовой, чуть согнувшись. То, к чему он успел потянуться, кажется, не было оружием.
«Это не он! Похож, но не он! Да не очень-то и похож!» – вспомнилась фраза из какого-то старого, виденного ещё в детстве боевика. – «Абзац. Кого же я убил?».
Александр Бреннер, консультант
Сюрприз. Кошка дохлую крысу на подушку притащила. Ну, не совсем дохлую, и на том спасибо. Бреннер сел в кресло, вздохнул, взял чашку кофе и стал его пить. Допил, поставил чашку на столик и развёл руками:
– Вот из-за таких снайперов как ты, рядовой, у нас третье Рождество без Санта-Клауса…
Ажах пожал плечами:
– А что было с ним делать? Он прилип к твоему человеку, а к нему тоже кто-то прилип. Этот потерялся.
– Что делать? Сбрасывать! Или хотя бы брызнуть и оставить, оторваться! Ты знаешь, кто это?
– Еще пять минут, – Последний Талиб растопырил пальцы и невольно обернулся в сторону соседней комнаты, глухой, без окон, – и буду знать.
– Я тебе и так скажу... – хмыкнул Бреннер. И сказал.
Надо отдать аль-Рахману должное, соображал он очень быстро. Но неправильно.
– Падаль. – покачал он головой. – Сколько сталкиваюсь, все удивляюсь. Падаль. – Ажах цедил слова, будто сам был чистокровным, знаете ли, атлантистом. Смени язык, по интонации от какого-нибудь Дэвида Нивена не отличишь. – Ну что, уходите тогда. Поживет эта тварь еще сколько-то. Недолго, я думаю. Аллах – лучший из хитрецов. Уходите, мы тоже уйдем. А этого оставим им. Не беспокойся, он не скажет, кого вел и куда пришел.
Бреннер опять хмыкнул, потом покачал головой. Главное было – не терять присутствия духа и не заводиться, а самое главное – не торопиться. Давать собеседнику время услышать, взвесить и оценить каждую мысль, каждую фразу.
– Слушай, Ажах, ты какой год в центре отираешься?
– Третий. – Неужели? Интересное дело, жаль, сейчас не до того.
– А такое впечатление, что первый раз с гор спустился. Ты понимаешь, что не муравейник, а гадюшник разворошил? Ты хотя бы проверил, по какой причине этот дуралей находится в штате там, где находится, и имеет достаточно свободного времени, чтобы ходить за нами по пятам?
– Какая мне разница? Я пришел, я уйду. Уйду и запомню.
Просто лакедемонянин какой-то, а не талиб афганских кровей!..
– Ты сейчас никуда не пойдешь, ты сейчас начнешь думать. Я так понимаю, ты здесь не только на меня рассчитывал – и не только на Тахира. Тебя кто-то сюда зазвал и с... формальностями помог, правильно? – потому что иначе эта "падаль" не объясняется. Если бы Ажах приехал сюда совсем сам по себе, сейчас бы он интересовался ядовито, с чего это за моим секретарем такие хвосты ходят, а не шипел на неведомых предателей и не был так уверен, что его сюда пригласили на похороны Тахира. В качестве козла отпущения. – Вижу, что правильно. И обо мне ты им не рассказывал. А хвост был за Вальтером.
– Так, – говорит Ажах, и вспоминает, надо думать, что сам решил не снять, не сбросить, а приволочь сопляка на точку встречи. Сейчас его еще немного попустит, и будет тот самый аль-Рахман, от фантазии которого все плачут кровавыми слезами. – Думаешь, он не знал, что на нас выйдет?
– А вот мы его сейчас разговорим, – улыбнулся Бреннер, – и посмотрим. Убить никогда не поздно.
– Э, не скажи… – вздохнул Ажах и сгреб короткую бороду в горсть. Вспомнил, наверное, что-нибудь из своей богатой биографии. Может быть, даже как опоздал убить самого Бреннера. – Бывает очень даже поздно. А бывает так, что поздно – сразу.
«5:2. Не начинать боя, не имея полной уверенности в победе»*
Проспать можно что угодно. Как выяснилось, проспать можно и жизнь. Причём, скорее всего, не только свою. Ажах сообразил это, когда проснулся от панических криков и отрывистых команд, перемежающихся солдатской руганью. А несколько секунд спустя дверь распахнулась, и в лицо ему уставилось дуло автомата. Какой красноречивый взгляд…
Когда его вытолкали из дома (не делать резких движений, не поднимать глаз, но обстановку фиксировать) и в толпе прочих местных погнали на середину деревни, он уже понял, что дело дрянь. Большая часть солдат – совсем молодые, но действуют уверенно и к такого рода зачисткам, похоже, вполне привычны. Элементарных ошибок не допускают.
«2. Сначала занимать маленькие и средние города и обширные сельские районы, а затем брать большие города»
Стукнул кто-то, что в деревне остановился пришлый, случайно проговорился или облава – лишь дело случая? Или ловушка? Здесь могло быть по-всякому. Ничьей крепкой власти над районом не было, потому-то отряд Ажаха и собирался прибрать его к рукам.
Когда аль-Рахман увидел командира, стоявшего у новенького блестящего «хаммера» то сходу узнал его – эта скверная бритая рожа красовалась на плакатах и постоянно маячила в телевизоре, – и понял: могла быть и случайность. Но от этого только хуже. Не разбудили, не предупредили. Значит, могут и выдать.
«4:4. Всеми силами избегать войны на истощение, в которой потери превышают выигрыш или только равны ему»
Это глупость будет большая, особенно в нынешнем случае. Аль-Рахман – образованный человек, много сложных слов знает, среди них – «укрывательство» и «пособничество». Бритая рожа их знает тоже и активно использует, сволочь. Если выдали, значит, знали, кто. Если знали, значит прятали. Если прятали, должны послужить примером прочим. Закон исключенного третьего. Так что умнее деревенским будет молчать и надеяться, что пронесет. Но кто, где и когда мог положиться на разум человеческий? Пророк – и тот все время о людях думал лучше, чем надо бы.
Вот уже, кстати, кого-то волокут головой по земле, а он, верещит невнятное... А позади и чуть слева... выстрелили, но сейчас не стоит зря вертеть головой и привлекать к себе лишнее внимание. Особенно внимание того солдата, который стоит ближе всех и вполоборота. Если бы он был на волосок ближе… Где-то закричала женщина. Вот-вот сейчас кому-то придёт в голову – а не этого ли ищут пришлые?
«3:2. Занятие или удержание того или иного города или территории есть результат уничтожения живой силы врага, и часто город неоднократно переходит из рук в руки, прежде чем удается захватить или удержать его окончательно»
Кажется, ещё что-то случилось. Засуетились солдаты, и даже их губастый предводитель Акбар Хан, похожий на статую верблюда, повернулся в сторону дороги. Кого там ещё, дескать, принесло?
Принесло, как оказалось, людей в европейской форме и с оружием. Два грузовика и броневик. И кажется, у них какие-то претензии к зачищающим, потому что их командир, обваренный солнцем до красноты, жестикулирует скупо, но на редкость выразительно. Солдаты обоих отрядов уже чувствуют себя нехорошо и приподнимают опущенные было стволы, и смотрят друг на друга уже отнюдь не как на союзников, пусть даже неприятных, а в лучшем случае, как на подозрительных незнакомцев. А с подозрительными незнакомцами тут у всех разговор короткий.
«4:1. При каждой боевой операции необходимо концентрировать вооруженные силы так, чтобы добиться абсолютного превосходства над врагом (в два, три, четыре, пять и даже шесть раз), окружить противника, добиваться его полного уничтожения, не давать ему выходить из окружения»
Европейцев еще можно понять, нормальные плутократы и оккупанты. Если бы не пытались делать вид, что не оккупанты, были бы терпимы, насколько может быть терпим враг веры, пока ходит по твоей земле с оружием в руках. Такие как Акбар Хан... отравляли все вокруг. И больше всего тем, что люди – их собственные и те, кто попадался им под руку, пытались найти смысл в их поведении, чтобы приспособиться, чтобы жить в безопасности. И в этих поисках губили и ломали себя. А способа, между тем, не было вовсе. Никакого. Только встать и убить гадину во имя того, кто милостив к людям.
«9:1. Пополнять вооружение и людской состав за счет трофеев и пленных»
Ажах вроде и не двигался с места, но теперь с каждой секундой оказывался на сантиметр-полсантиметра ближе к солдату, который на толпу местных смотрел уже в четверть глаза. И когда раздался выстрел – это Акбар Хан выхватил пистолет, – Ажах прыгнул, потому что молодой болван окончательно повернулся спиной.
Захватив левой за подбородок, он ударил локтем в шею сзади, и подхватил вывалившийся из разжавшихся рук автомат.
«6. Воспитывать в войсках боевую отвагу, самоотверженность, неутомимость, непрерывную боеспособность (способность в течение короткого промежутка времени проводить без передышки несколько боевых операций подряд)»
Предводитель европейцев лежал на земле, но тоже уже вытащил оружие и сам выстрелил в ответ – и не в корпус, как Акбар Хан, а в голову. Хороший стрелок, но самонадеянный. Лучше в корпус, в бронежилет, сбить с ног…
Думать об этом было некогда, потому что ещё один вражеский боец, привлечённый движением Ажаха, всё-таки обернулся. Но уж тут Ажах выстрелил первым. Перекатился по земле за камень, еще выстрелил, оттуда – за щербатый бетонный забор.
Европейцы ему вслед не стреляли, дали уйти.
Называется карантин. Называется отдых. Вывод – Творец милостив, но спать нужно меньше, а воевать – больше. И никогда больше не спать на непровешенной территории.
«10. умело использовать промежутки между военными операциями для отдыха и обучения войск. Промежутки эти, как правило, не должны быть слишком длительными; всемерно стремиться не давать противнику времени для передышки»
* Здесь и далее: «10 заповедей Мао Цзедуна по тактике и стратегии партизанской войны»
Рафик аль-Сольх, полуглава семьи аль-Сольх
Кузен Рустем за эти три минуты посерел как небеленая ткань, даже на экране видно, спасибо, что губы не прыгают. Неприличный человек и всегда таким был, только на деньги чутье хорошее.
– Скажи мне, – тихо спрашивает Рафик аль-Сольх, – чего ты не понял? Убит президент Тахир, с которым "Вуц" якобы не мог договориться. Убит после того, как мы с ним наконец-то договорились. За два дня до доклада Вождю о результатах переговоров. Взорвал его человек, по всем данным работавший в вашей службе безопасности. Что будет, ты понимаешь. Все, кто хочет военного решения, сейчас примутся топить "Вуц", потому что «Вуцу» военное решение не нужно. Так что мы будем сотрудничать со следствием. И концерн, и семья аль-Сольх, вся семья аль-Сольх. Мы будем с ним сотрудничать с пеной у рта. Или я чего-то не знаю?
– Это не мы, это тридцать раз не мы.
– Мне и одного хватит… – Только и этого одного нет, на самом деле. Есть половинка шанса, что семья действительно ни при чем.
Если Рафик аль-Сольх, еще не глава семьи, но давно уже названный наследником, не знает, что кто-то в доме его решил взорвать президента Тахира, это должно быть целым шансом, надежной, из лучшей стали отлитой уверенностью – должно, но не может. Семья аль-Сольх – это не только братья и дети, не только двоюродные и троюродные братья и сестры, но и их воспитанники, свойственники, это зависимые союзники и династии слуг. Пестрая стая, среди которой есть и дураки, дураки старые и дураки молодые, дураки ретивые и бездеятельные, и найдется пяток дураков достаточно самоуверенных, наглых и недальновидных, чтобы перевести подрывника с богатой биографией из Карнатаки в Дубай, а потом поручить ему разобраться с небольшой семейной проблемой: несговорчивый восточнопакистанский президент мешает денежным потокам течь по должным руслам. Затор нужно взорвать.
И они могут не захотеть знать или просто не знать, потому что не положено, что делает или уже сделал с затором полуглава семьи.
Выгнутый в воздухе экран разделен на сектора, но видеть и слышать Рафика-аль-Сольха можно только с одного... в остальных – министерская работа, которая не должна прерываться, хоть убийство, хоть конец света... особенно, если убийство – международное и в некотором смысле дипломатическое.
– Доведи до сведения всех – мы будем сотрудничать со следствием. Я обращусь с этим предложением, как только буду точно знать, какая контора окончательно выиграла крокодильи гонки за право его вести. Через час-другой.
Дуракам, если они есть, самое время ползти на брюхе с повинной.
Рафик разрывает связь, вздыхает, разводит руками – не для собеседника, а так – для себя и Всевышнего. Он беспокоится, но это не первый кризис, не первая глупость, не первый неповоротливый родственник... погоди-ка. А ведь сын последние несколько дней что-то такое спрашивал – что-то ему Бреннер дался и пришлось в архив компании посылать.
Рафик дергает кистью – коммуникатор сына сообщает, что отключен. Конференция.
Обратное движение.
– Ашраф, – секретарь тут же отзывается тихим "да, господин", – найди мне Фарида, пожалуйста. Он в центре, но не принимает внешние звонки.
Ажах аль-Рахман, талиб с многолетним стажем
– Юноша, конечно, большой оригинал… – хмыкнул Бреннер и достал флягу. – Тебе, извини, не предлагаю, вам Пророк не велит. Это ж надо! Я уж три или четыре раза было решил, что он нас морочит, даже под химией. Как это может быть? С таким отцом, с такой семьей, с этой работой... И так на любые подначки ведётся.
– Думаешь, его с самого начала кто-то вёл и нацеливал?
– Думаю. Это у парня в центре мира его нежная и ранимая душа. А вот кто-то… кто-то…
Ажах кивает. Фарид аль-Сольх мог не знать, что посредник его собственной семьи делает в Дубае, только в одном случае – если его семья ему о том не сказала. И не просто не сказала, а скрыла. Не скрывали бы, так обмолвился бы кто-то за завтраком или отец бы поделился – ведь большое дело, как не объяснить старшему, наследнику? Не эмигранты какие, коренная ливанская семья, отступники, правда, тьфу на них, но люди все же, не лягушки.
Может, не доверяют сыну? Отдали его жайшу, в услужение этому их солнцеликому, и отрезали. Старший-то он старший, да не единственный. Такое здесь бывает. Здесь вообще все бывает. На цветных картинках, которые набрал по сетям Рашид, мальчишка красовался то с бокалом, то с полуголой девкой. Ливанцы… хуже только турки, эти вообще правоверными себя называют только в насмешку.
– А те, кто тебя пригласил?.. – поинтересовался Бреннер, так, между прочим.
Любопытно ему. Мы все-таки не друзья, не союзники, не товарищи, а, можно сказать, из врагов враги – и будто я не знаю, что если ты решишь, что моя голова хорошо украсит конференцию, так и сдашь, глазом не моргнув. Разве что позаботишься сначала, чтоб я ее твоей не украсил. А на заботу, в свой черед, потребуется время – и вот ровно на это время тебе и можно верить. А этой здешней падали нельзя, да и вообще большинству.
– Серьезные люди, – отвечает Ажах. – Не "Вуц" и близко не стояли.
Гость понимающе улыбнулся, настаивать не стал. Умен. Будь у него много времени, хотя бы целая ночь, не успокоился бы, конечно. Умен, настойчив, хитер, бесстрашен… хорошим мог бы быть союзником, да только союзник он самому себе. Хотя будет клянчить жизнь мальчишки, и это хорошо. Потому что у Ажаха уже созрел план, созрел еще до начала допроса, потому-то он и полез едва не под самый нос сопляку, и повертелся перед глазами, и несколько чувствительных пинков отвесил. Чтоб хорошенько запомнил.
Вальтер Фогель, сообщник
Почему Бреннер решил лично пообщаться с захваченным… надо сказать, очень толково, да ещё прямо в оживленном месте города захваченным… офицером аль-Сольхом, Вальтер не очень понял. Причём и Ажах со своим напарником не подумали уйти из комнаты, когда юный пленник стал приходить в себя. Что-то они затеяли, но с Вальтером своими соображениями делиться не стали. Значит, и не надо. Кто ничего не знает, тот ничего не выдаст.
Вальтер на мгновение задумался: а если кто-то сейчас схватит и потащит на допрос его самого, что он, штатский человек, Вальтер Фогель, будет говорить? Зачем лично он засветился перед лингвистическим консультантом? Адвоката тут звать бессмысленно. Упираться и молчать – тем более. Вот так и сказал бы чистую правду: «Со мной почему-то не посоветовались».
Сразу после начала разговора Бреннер отправил Вальтера обратно в представительство – пытаться восстановить связь с теми из пакистанцев, кто хотя бы теоретически сейчас может на эту самую связь выйти. А главное, следить, что вокруг представительства творится и выяснить, можно ли вообще туда безопасно вернуться.
