Текст книги "Страна, которой нет (СИ)"
Автор книги: Kriptilia
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц)
Одна из пяти полученных Ренье инструкций предписывала бдительно следить за туранской стороной. Еще одна – за участниками-нейтралами, особенно за Китаем и Израилем, хотя за этими хоть следи, хоть не следи. Три посвящались объявленной, необъявленной, но подразумеваемой, и предполагаемой деятельности дорогих заокеанских партнеров. Деятельности этой надлежало уделить максимум внимания, вредоносную нейтрализовать, нейтральную – обратить себе на пользу, в общем, как всегда, не считая того, что с каждым годом основные акценты и объемы внимания все чаще переносились не на побежденных, не на нейтралов, а на как бы союзников.
Сейчас на неделю конференции должно было прийтись не менее трех провокаций, о которых глава делегации Евросоюза знал, еще о двух догадывался, со всем остальном ему предстояло познакомиться по ходу спектакля.
И тут, зная обстановку, его же начальство подкладывает ему свинью по имени Бреннер. Спасибо еще, намекнув, что этой свиньей делегация обязана западному ветру.
Все это хотелось заесть, опять. Совесть пока держалась, но скоро она уступит.
Если подумать, закрыть глаза, забыть про резь и подумать, то все у нас как всегда. Соотечественники и соседи по континенту, как обычно, с опозданием лет в двадцать начинали просыпаться и осознавать, что случившийся с ними в десятых-двадцатых ксенофобический запой, а точнее даже белая горячка, решил очень мало проблем, зато поставил две дюжины новых... Осознание это – только пробуждающееся – случилось невовремя, потому что истерика, стыд и чувство вины в международных отношениях никогда никого не доводили до добра. А Туран, занимающий сейчас позицию Третьего Рейха на примерно 34-35 год, пока вовсе не Третий Рейх, а нормальное, ненормально эффективное, но нормальное переднеазиатско-и-прочее государство... со всеми амбициями нормального переднеазиатского-и-далее государства. Хищными, естественно, и подогреваемыми экономикой. Но воевать, всерьез и полномасштабно, они сейчас не хотят, какой бы риторикой ни пользовались. И не захотят, если не делать глупостей – не показывать слабость, одновременно предъявляя дурацкие и невыполнимые претензии, не пытаться втолочь в грунт и отобрать перспективы развития, одновременно закрывая глаза на нарушения договоренностей. Лучший способ превратить подростка в делинквента.
Этот прием всегда устраивал заокеанских союзников – спровоцируй актуального оппонента на глупую похвальбу или размахивание кулаками, и срочно подави его во имя мира и благополучия на планете. Наивно, нелепо, примитивно, но для населения половины земного шара, воспитанного на комиксах – графических, анимированных и кинематографических, – наиболее понятно и приятно. Хороший бойскаут побеждает плохого хулигана. Зрители аплодируют, а хороший бойскаут тем временем находит нового противника.
А потом эта комиксовая оперетта становится самодовлеющей.
А потом... иногда ему казалось, что эта манера повторять ошибки – такой способ не взрослеть, остаться на второй год, никуда не идти. Способ, характерный не только для Нового Света.
Господин Ренье выдохнул и в три дюжины движений набросал на среднем экране последовательность претензий, обещаний, шпилек и препирательств, которая должна бы понадежнее увести завтрашний день в безопасное и бесполезное болото.
И еще раз вздохнул, мечтая, чтобы к делам больших государств допускали кого угодно – компьютеры, колонии бактерий, да хоть китообразных, но только не людей.
Интермедия: Зарандж, туранская граница, 2035 год
Белый-белый день. Желтый, красный, но главное – белый, будто солнечный круг заполнил небо, а потом небо почти проглотило землю. Лысые склоны, камни, редкая растительность, серые – а теперь белые от пыли базальтовые «котлы». Когда-то тут была река, весной по котлам до сих пор цокает небольшая струйка. Воду Вальтер не видел сам, ему рассказывали. Сейчас он представлял ее себе, весеннюю, холодную, почти прозрачную. Скорее всего, неправильно представлял.
На правом склоне, метрах в ста от Вальтера, если в длину, и в тридцати, если в высоту, паслась – задние ноги в какой-то щели, две передние на разных приступочках, шея изогнута под странным углом – мохнатая горная коза. Изжелта-серая, с черной пыльной ленточкой на шее. Чья-то. Снайпер держал ее в прицеле, от скуки. Это хорошо, что пасется, это значит, что они надежно, убедительно закопались. Козу убедили.
Больше никого нет, даже ящериц. День. Летом днем здесь даже не воюют, если могут. Летом днем здесь не воюют даже в термокостюмах, потому что термокостюмы рвутся – и вообще у них есть масса недостатков. Поэтому летом днем можно потихоньку прийти и занять позицию. В прежние, тучные времена в этом не было бы необходимости – были БПЛА, были спутники, они и сейчас есть. Но БПЛА все хорошо научились сбивать, орбиты спутников – предмет трений и скандалов, качество связи... оставляет желать лучшего, да и по тому, какую информацию ты запрашиваешь, о тебе можно многое узнать – и вот в чем можно быть уверенным, так это в том, что сведения кто-то кому-то на какой-то стадии обязательно продаст.
Как продали местному господину Шир-Али – и имя какое веское, «лев Али» – сведения об опиумном конвое. Большом и жирном, но и хорошо охраняемым. Лев Али подумал, прикинул силы, взял технику и пошел, не зная, что сведения о его уходе тоже проданы и двое его не самых ближних соседей, большие люди, надежные люди, рабы Аллаха, одного так и зовут, сговорились выжечь его территорию. Захватить и удержать не смогли бы, но уж разграбить и выбить кормовую базу, это с удовольствием, а потом встретить самого Шир-Али и взять его добычу... Но Абдаллах и его пока еще партнер Хайдар потеряют сколько-то на нижних перевалах – списав это на людей Шир-Али, а потом случится серия несчастий, одно из них лежит сейчас тихо-тихо, только тщательно обработанный небликующий ствол чуть ходит следом за козой... И «двое-на-одного» превратятся в «каждый за себя» в узкой, хорошо контролируемой долине. А потом люди в термокостюмах исчезнут, как не были, а выжившие – их сколько-то останется, выживших, немного, но останется, смогут сказать только, что слишком много предательств никого не доводили до добра.
Генерал не пошел с группой, он очень громко демонстрировал свое присутствие в другом месте. Создавал алиби. От местных это не поможет – все равно все несчастья, вплоть до несезонного селя, они припишут ему.
Так что Вальтер лежал и скучал. Простая задача, узкая долина, предсказуемый противник. Местное полумирное население могло бы помешать, но его здесь нет и коза с утра зря возмущенно искала хозяев. Нет его, протянулась из-за горы лапа, скогтила и уволокла. Генерал не делал этого, незачем было. Не делал и не договаривался об этом. И не намекал. Просто знал – придет с неизбежностью, как рассвет, как жара, как глупость политиков.
Шир-Али купит сведения о конвое, будет думать несколько дней, готовиться, собирать людей. За это время новости уйдут на туранскую сторону. А на туранской стороне орясина-капитан местного гарнизона домуштровал своих не до пятиминутной готовности, конечно, но до получасовой. А самому ему на размышление и столько не нужно. Капитан узнает, куда собрался Шир-Али, прикинет варианты – и тоже двинется.
Капитана Вальтер видел много раз – и на экране, и на приграничных совещаниях по борьбе с терроризмом, наркоторговлей, вооруженным бандитизмом, работорговлей, межгосударственной кровной местью и прочими особенностями ландшафта. Местные туранского новичка было определили «каирцем», но за спиной быстро стали звать по-другому. «Йеза». «Йеза» или «хирс». Медведь. Не за силу, не за скорость и изворотливость, не за хитрую злую ненависть к здешним порядкам, странную для горожанина, обычно они в таких порядках понимают куда меньше и не так сразу, а за, как выражался генерал, этологические привычки. За полгода все запомнили – при каирце нельзя стоять, подняв голову, кричать, махать руками. Что буквально, что фигурально. Особенно руками, особенно с оружием. Замри и ляг, проси пощады и покровительства, соблюдай закон – останешься жив, даже повстречавшись с медведем, своих сбережешь. Нет? Тогда надейся, что попадешь первым, другой надежды у тебя нет, да и эта невелика.
И не нужно быть пророком, чтобы предсказать, что сделает медведь. Даже генералом быть не нужно. Медведь проверит информацию, проверит, что делается вокруг, а потом, не запрашивая штаб, поднимет своих, пригонит в предгорья транспорты, приведет солдат сюда. Сомнет ширалиевское охранение и эвакуирует все четыре деревни – уже смял и уже эвакуировал. Не как попало, а в фильтрационные лагеря, с разбором. Кто-то еще умрет, кого-то по разнарядке пошлют работать в другие регионы. Кто-то вернется и к зиме в долину протянут электричество. Но сейчас и в следующие две недели в долине не останется ни души, по которой не плакала бы пуля. Кроме коз. И Вальтер готов поклясться, что капитан понимает, что его назначили добрым следователем. Понимает, но все равно делает, потому что не сделать – значит рисковать жизнями тех, кого еще можно превратить во что-то, похожее на людей. Делает и молчит, только на генерала на совещаниях старается не смотреть, а если приходится, глядит сквозь.
Он просто устроен, этот Хс из Каира, почти как сам Вальтер, но простой не значит – глупый.
Коза обернулась по-совьи, свернув шею градусов на 120, изобразила на морде всю мировую скорбь. Нечего, нечего было убегать от хозяев. Вот минут через десять гости снизу дойдут сюда, так вообще оглохнешь.
Готовность, сигналит Вальтер, и снайпер неохотно переводит ствол на уже приработанную точку, чуть слева от скучного серого валуна, прикрывающего тропу.
День 1
Фарид аль-Сольх, лингвистический консультант
– Ну если на то пошло, – корпулентный седой французский представитель, Ренье, недипломатическим образом приподнимает очки и трет левый глаз. Глаз у него всего два, и это неправильно, нужно больше. Штук двенадцать бы ему в разных местах, тогда взгляд перестал бы спотыкаться. Ну выплескивается из кресла туша вся в пятнах и с вибриссами в разные стороны – и что тут такого, вы инопланетных монстров не видели? Костюм-тройка протоколом предписан, а внутри щупальца, биомасса всякая, в общем, что там у них.
– Если на то пошло, – продолжает Ренье, – можно вспомнить, что Восточнопакистанская Исламская республика – суверенное государство, законным образом созданное и признанное, тогда как ни Азад Кашмир, ни, что характерно, достопочтенное Ирано-Турано-Арабское в любой последовательности Сопроцветание как целое вообще не имеют государственного статуса. Фактически, у этих нератифицированных новообразований столько же юридических прав, сколько у самопровозглашенной Исламской Республики Сомали.
«Туше», как сказал бы Валентин-бей. Потому что ровно неделю назад мирный туранский сухогруз превентивно обстрелял звено катеров ИРСовской береговой охраны и два из них потопил. Превентивно – потому что катера открыть огонь не успели. Правительство на запросы заявило, что разницы между государственными и негосударственными пиратами не усматривает и впредь усматривать не намерено, а команде сухогруза выплатит премиальные за поддержание безопасности на море.
Евросоюзовец еще скромен очень. Лет пять назад они шпильками не ограничивались, а вообще разговаривать с представителями Турана не хотели. Нет такого государства. Турция есть, Сирия есть, Египет, Иран, эмираты, даже Ирак – а Турана нет. Подай им, например, для переговоров правительство Ирака – не трех провинций в составе Сопроцветания, а Ирака-суверенной-страны. На машине времени привези, а подай... А не подашь, тогда они сами привезут, правительство в изгнании, одно из четырех на выбор. И так по каждому субъекту.
– Если на то пошло, – рифмует Орхан-эффенди, – то мы можем сразу же перейти к боснийскому вопросу и поинтересоваться, почему этому, между прочим, формально независимому государству, глубоко связанному с южносредиземноморской культурой, одни пирамиды их вспомнить – не позволяют добровольно присоединиться к нашей, хм, федерации.
Фарид сделал озабоченное лицо. Совсем несложно: прижать язык к верхним зубам, прикусить. Еще посильнее – и выйдет искренняя сдержанная скорбь. Фокус, который он знал еще с детства, потом на курсах это преподносили как очень надежную технику воспроизведения достоверных физических реакций, соответствующих эмоциям. На двухгодичные курсы медиаторов в секторе А отправляли всех, но не только там – так что сейчас, наверное, каждый третий проделал трюк и изобразил озабоченность по поводу боснийского вопроса. По поводу высказываний француза следовало выказать умеренное негодование: сжать моляры, и покрепче. Совершенно недопустимое оскорбление в адрес имеющего право на самоопределение субъекта федеративного государства. Но пирамиды… так, только не улыбнуться бы. Он перевел взгляд на шефа, ошибка – у того тоже в лице что-то дрогнуло, смех не смех, а так… желание чихнуть, наверное.
«Каждый год – пирамиды и пирамиды», написал тот на своем планшете. Да, припоминать любому европейцу боснийские пирамиды – это уже традиция; а вот то, что контрразведка Народной Армии Турана представлена только полковником Штаалем – это первый раз. Раньше Айнур сам ходил, а начальники секторов при нем, свитой. Что-то в последний момент поменялось. Несчастные прочие сектора, им теперь по записям анализировать, без личных впечатлений…
Счастливые прочие сектора, можно сидеть себе с удобствами, в хорошей компании. И никто не спросит за недостаточно быструю реакцию, их же в зале нет.
– И, между прочим, – осуждающе качает головой Орхан-эфенди, – европейская наука, вернее, политически ангажированное лобби, называющее себя так, до сих пор пытается унизить наших боснийских единоверцев, отрицая само существование боснийских пирамид, хотя они видны невооруженным глазом.
Фарид быстро прикусывает язык. На противоположном конце стола раздается дробное сухое хихиканье, очень заразительное. Дедушка-армейский-гриб, генерал Бреннер. То спит, то смеется, то начинает знакомых приветствовать, будто только что заметил – мол, что взять со старичка. 59 лет старичку, многих здесь моложе. Президент Западного Пакистана, как его увидел, с лица спал – при том, что список участников был известен заранее.
Лингвистический консультант не выдержал и нарисовал на планшете большую зубастую улыбку, хоть так выразив нестерпимое желание посмеяться. Еще этот генерал тут провоцирует. За спиной чихнули в платок… знаем мы это чихание, это если как ни стараешься, а слезы на глазах выступают – чихай.
По его планшету прошелся «ластик» Штааля, а следом из быстрых штрихов карандаша скоропалительно возник молоток, нависший над головой некоего сотрудника в форме, и предложение знакомиться с биографиями выступающих. Фарид пока что не знал только, что это за хихикающий гриб, и немедленно подчинился, а картинку сохранил на память. Валентин-бей редко шутил с подчиненными, а еще никогда не повышал голос и не устраивал приступов начальственного негодования. Одно слово, доктор Хелльстрем.
Улей должен работать. Если Улей нервничает, его КПД падает. Следовательно Улей не должен нервничать. Следовательно работников нельзя третировать и пугать. А если кто-то уж очень мешает, то его можно вежливо отправить в чан, никого при этом не обеспокоив. Последнего Фарид никогда не видел, но кое-что слышал. Услышанное его, впрочем, не испугало – контрразведка все-таки. Специфика.
Сушеный грибогенерал, вот он. Так. Сирийский инцидент... он на самом деле так только в документах называется, а в реальности все говорят "иерусалимский" или «джерусалемгейт». Или просто "Предательство". Если предательство без квалификатора – сразу ясно, о чем речь. Войска ООН, вторая группа – это те, кто все-таки разделительную пытался держать. Обвинен в. Оправдан. Вчистую. Наблюдатель... Представитель... Где? Что? И Ренье при нем про неотъемлемую часть? Когда все это именно этот дедушка и делил?
Как сказали бы в сказке: жил-был. Пакистан был, Пакистан не очень-то хотел жить в качестве Пакистана, но сепаратистские настроения и отделение белуджских территорий подавлялись при помощи европейских войск, а мирить лидеров востока и запада должен был генерал Александр Бреннер. Он и помирил: половинки разошлись без малейших взаимных претензий, желая друг другу счастья на избранном пути. Европа успела только ахнуть, генерал полетел в отставку, но было уже поздно. Никакими силами срастить разбитую скорлупу и превратить омлет в яйцо не удалось. Тогдашний западный Джамали и сейчас еще живой восточный Тахир с завидным упорством отказывались посягать на независимость друг друга. А отставной генерал Бреннер впредь стал пользоваться большим успехом в качестве медиатора при племенных спорах. Коллега, значит. Старший товарищ. Интересно, а почему Акбар Хан дергался? Если этот генерал с Джамали водился да так серьезно, что мстить способен аж целому президенту, то не посреди же конференции он это будет делать? Шесть лет ждал, а теперь именно ради этого в Дубай приехал?
Подожди, а почему я раньше этого Бреннера не заметил? Я список вчера читал, неужели пропустил? Не может быть. Я же его помню – Бахтияр, Бенцони, Браут, Бухари... не было там никакого Бреннера, не было вообще. Браут был, я еще решил, что в нем опечатка, а он действительно через "т" и индус. Когда его включили этого Бреннера? Не позже чем вчера днем, а то я бы его увидел. А люди пакистанцев тоже изменения проворонили, что для них Бреннер сюрпризом оказался?
Дальнейшие сорок минут препирательства вокруг пирамид, капусты, королей и статуса сторон Фарид слышит плохо. Он смотрит вокруг и роется в расписаниях. В помещении сейчас две неофициальные точки всеобщего притяжения. Шеф – и Бреннер. На них смотрят, на них стараются не смотреть. Придвигаются. Говорят о – через планшеты – это тоже выдают глаза. Но с шефом все ясно, "Улей" делегаты посмотрели наверняка, так что теперь думают, что все это значит. А Бреннер... так, президент Мохаммад Тахир еще вчера отменил все визиты и поездки, кроме абсолютно необходимых. И Акбар Хан сделал то же самое с опозданием на четыре часа. И переносится круглый стол по наркоторговле, но новых данных пока нет. А Бреннер на стол заявился? Заявился, сегодня в 9 утра. И что это значит?
– Скажите, Фарид, – вслух, шепотом спросил шеф, – у меня все в порядке с костюмом?
– Да, – честно ответил консультант, подумал и добавил: – Совершенно. – И не спросил «А что?» Не подобает.
Но шуточки же, ну и шуточки… надо будет потом костюм его похвалить, если этот вопрос так Штааля заботит. Тем более, что и присочинять не придется, костюм на зависть, и где он такие вещи достает, хотелось бы знать? В форме начальство никогда не ходит, и почти никто в Секторе А не ходит, только Амар Хамади, но он армейский, ему так привычнее. И еще техники, но это-то как раз понятно.
Хороший костюм. Не как в фильме, но очень похоже. Надо будет проверить, в Европе тоже в такой моде одежда под прошлый век? Судя по кино – да, но кино не источник, там мирную жизнь показывали два раза по две минуты, и похоже это все было на послевоенный Дубай. Ветер гонит мусор.
Смешно, новости же смотрю – а кто там и во что на улице одет, не помню. А если с планшета отсюда выйти, закопают вместе с планшетом. Особенно, когда услышат объяснение. Фарид представил себе, как Валентин-бей торжественно кивает, и кресло с незадачливым лингвистом проваливается сквозь пол, пролетает 33 этажа и ухает в специально подготовленный чан с жидким бетоном. И только сверхпрочный планшет еще некоторое время возмущенно бибикает в толще твердеющей жидкости.
А шеф тоже что-то заметил. Про костюм он шутит, конечно, но вообще нервничает слегка. Это видно, если знать, куда смотреть. У него лицо совсем не двигается, даже моргать, кажется, перестал. Нас тут тоже в списках не было, нас сюда с вечера засунули, раньше Бреннера, но ненамного. И логично вполне, что не было, особенно старшего инспектора аль-Сольха. Совершенно не того уровня мероприятие, тут даже адъютанты на побегушках в чинах не ниже полковников. А теперь мы есть. Может быть, не только шутки ради?
До перерыва на ланч – не называть же это оперативное закидывание в себя топлива добрым словом «обед», – Фарид вертел головой во все стороны и стягивал информацию с общих обзорных камер, разглядывая участников в самых разных ракурсах. Ему казалось, что вокруг генерала Бреннера – он, кстати, генерал или генерал в отставке? и кто его аккредитовал, в конце концов? – образуются разноцветные треугольники, и старик в вершине каждого из них. Направление взглядов – сколько человек старше тридцати ни пользуйся планшетом, а все равно он будет поворачивать голову, чтобы увидеть, прочитал ли адресат сообщение, и с каким выражением прочитал. Камеру верхнюю отловить не додумается, по-другому методы ориентации в пространстве организованы. И вот эти короткие взгляды выдают. На Бреннера – на адресата; и каждый думает, что его не видно. Может быть, сами за собой не замечают? Дедушка наверняка замечает, есть такое ощущение.
Может быть, он тоже рисует стрелочки. И он единственный, кто не поглядывает искоса на Валентин-бея и не удерживает с усилием на месте лицо, услышав из уст шефа что-то очередное, обтекаемое, вежливое, рассудительное. Шеф, конечно, развлекается, как может. Не педалирует – просто наклонит этак вот голову, и появляется у Орхана-эффенди легкое дипломатическое преимущество. Но сегодня все равно прикидочный, пристрелочный день. Ничего серьезного на кону.
Пристрелочный, ловит себя Фарид на слове. По кому?
Организаторы ланча заслуживали расстрела за уровень организации – вместо нормальной сервировки длинный стол с блюдами на выбор, на европейский лад, еще бы стойку и симпатичных раздатчиц в белых платках, как на службе. Потом – помилования и награждения за гениальный ход «по линии контрразведки». Члены делегации курсировали по залу, переговаривались, задерживались на минуту-другую попарно, тройками и компаниями, пожимали друг другу руки, улыбались или, напротив, отворачивались и обливали встреченных молчаливым негодованием. Сиди все за столиками, как на приличном обеде, столько интересного нельзя было бы рассмотреть.
Штааль так засмотрелся, что выпил три стакана воды и не съел ничего из того, что сам себе на тарелку положил. Вот как он ухитряется ничего не есть и столько работать, и всегда так хорошо? Наверное, тут что-то генетическое. Только с его происхождением такое возможно, у европейцев, центральных и северных, метаболизм удачный, под климат. У нас такого не встретишь. Не пообедаешь – и ничего не соображаешь, только разве что на поле работать, или в теплице. Да и то, судя по нашей истории, ничего ты в этом состоянии не наработаешь. Точно, генетическое.
А вот кстати, интересно бы разобраться, почему большую часть наших "друзей и союзников", будь они по крови хоть немцы, хоть англичане, хоть, страшно сказать, штатовцы, от настоящих атлантистов, если не с первого, то со второго взгляда отличить можно. Ну двигаются наши как люди, разговаривают, это понятно. Но на таких сборищах это не так заметно. А видно все равно.
Этому его обучили у отца. Если нужно освежить, обновить взгляд, а возможности выйти, отдохнуть, хоть на четверть часа сменить обстановку, все же нет – нужно поставить себе другую задачу. Маленькую, интересную. Главное только – не увлекаться.
Если бы я это рисовал, подумал Фарид, если бы я хотел нарисовать анимацию, вот как с Ренье пришельцем в костюме, как бы я это изобразил? Я бы их, настоящих атлантистов, не стал бы уродовать как на карикатурах. Я бы поступил примерно как Вуэ, все обитатели Улья – симпатичные, притягивают, каждая фигура на холодном темном фоне словно облита теплым светом. Вот так же, только – холодным, прозрачным, голубоватым и глянцевым. Такая скользкая отражающая все непроницаемая оболочка. Люди в пластике. Двигаются как в этом пластике, не очень четко слышат, не очень ясно видят... и что бы это значило у меня? Не вливаются и не смешиваются. Нельзя прикоснуться – только к оболочке. Иллюзия контакта...
– Вы не столько съели, чтоб засыпать за столом, – тихо сказал Штааль. Ну вот. Только мысль поймал за хвост...
И не отвечать же "Я не сплю, я инопланетян считаю". А почему не отвечать?
– Валентин-бей, – он выдернул на экран то, что успел нарисовать, – это на совещании было. Посмотрите, здесь то же самое. Господин Бреннер не просто неожиданно приехал, он не с добром приехал. Что-то готовится. И... – еще кусок мозаики прыгнул даже не в голову, а прямо в рот, как сказочная еда в мультфильме. – Второй бенгальский представитель с утра от нас отойти не мог, а теперь видите где он?
Шеф только покосился – и кивнул.
– Неплохо. Завтра будете с инспектором Максумом составлять такие карты, он вам покажет как правильно. А пока присматривайтесь ко всем, а не только к Бреннеру. У него, конечно, интересная биография, но увлекаться именно им не вполне профессионально.
Вот так. Не новость это и не открытие. Сиди, мальчик, и не чирикай – завтра тебя добрый дядя Имран научит уму-разуму.
И если что они нащупают, то работа пойдет Имрану. А Фариду, может быть, повышение выйдет. И премия.
– Тут не биография, тут хореография, Валентин-бей. Посмотрите, он же в точке фокуса. – в последний раз пробует он, и сам радуется, шутка вышла точь-в-точь как у "нечетных" Хс. Кажется.
– И в хореографию мешаться не надо. – Штааль не качает головой, это слишком явный жест, легко читается. – Пусть роятся.
«Старые песни на старый лад: еще пять семей насильственно переселены в боснийские анклавы
«Пять семей общей численностью сорок два человека из пригородов Парижа были высланы в Боснию в минувший вторник, сообщает собственный корреспондент РИА Новости. В составе семей – старики, беременные женщины и дети. Все они были лишены европейского гражданства по Акту об укрывательстве нелояльных элементов и неинформировании полиции. Как объясняет инспектор по надзору за нелояльными элементами «в данном случае основаниями послужили неоднократные хулиганские и экстремистские выходки членов семей». Из достоверного источника нашему корреспонденту стало известно, что в двух случаях составом преступления служило хранение печатных копий работы Эмирхана Алтына «Правда и ложь о золотом миллиарде», признанной экстремистской литературой, направленной на разжигание религиозной и этнической розни».
«Стамбульский Вестник»
«Можно только удивиться тому, что людям, в чьих жилищах обнаружены самодельные подрывные устройства довольно заметной разрушительной силы, было вменено не это, а хранение подрывной литературы. Остается заключить, что согласно нынешнему французскому пониманию права выраженное намерение незаконно взорвать серию гражданских объектов не создает состава преступления – в отличие от попыток ознакомиться с чужими точками зрения».
«Ха-Арец»
Жиль Ренье, преуспевающий глава делегации Евросоюза
Президент Западного Пакистана докладывал о борьбе с религиозными фанатиками и антигосударственным вооруженным сопротивлением в своей республике. Читал не по планшету и не с визора, а вдохновенно повествовал внимающей аудитории о достигнутых успехах. На великолепном британском английском, правда, в интонациях господина президента все время проскальзывало что-то, более уместное в стенах религиозного учебного заведения, каковое оратор, собственно, и закончил. Вторым. После университета Рене Декарта в Париже. Доктор медицины и доктор теологии Наваб Аслам Акбар Хан любил и умел выступать на публике, но больше привык проповедовать малограмотным согражданам, нежели отчитываться перед высокопоставленными иностранцами.
В чертах лица западнопакистанского президента просматривалось нечто негритянское – полные вывернутые губы, выпуклые яркие глаза. Невысокий, полноватый, с большой круглой головой, Акбар Хан в кресле за столом казался достаточно безобидным. Тем не менее, все заинтересованные лица знали, что пакистанец хорошо стреляет, в свои пятьдесят шесть до сих пор с удовольствием выезжает в рейды, а для сексуальных подвигов, возможно, и использует стимуляторы, но в гроб они его пока не загнали. Энергичен, как всякий психопат, которым, собственно, и является, с отвращением подумал Ренье. Папа Док 21 века.
Только не на острове – и не на половине острова. Поэтому позволить себе с чужими может меньше и, к сожалению, прекрасно это понимает. И не менее прекрасно понимает, какое редкостное удобство представляет для него соседство с Тураном. Если соседа не особенно злить, можно жить за ним, как за каменной стеной, а с противников соседа брать за дружбу, или за нейтралитет... или за то, что не затопляешь их беженцами, а стреляешь этих беженцев на своей территории.
Господин президент прекрасно понимал правила игры. Недаром же он получил великолепное европейское образование, французское образование – это неприятно задевало Ренье. Большой ошибкой его страны было пускать в свои лучшие учебные заведения подобных субъектов. Хотя Акбар Хан сделал бы карьеру и без Сорбонны. Сам по себе он просто неприятное пятнышко на чести величайшего университета в мире. Такое же, как Пол Пот. Хотя масштаб совсем не тот, к счастью для всех.
Акбар Хан, при всем своем богословском образовании, не тянет на... крупную идеологическую росянку. Для европейца ни в нем, ни в его доктрине нет харизмы, даже харизмы чудовища. А те, кому обязательно нужно увидеть свет с востока, обращают свои взоры в другую сторону, на зубастое туранское Солнце, Эмирхана Алтына. Если бы Ренье кто-нибудь спросил – а его спрашивали – он сказал бы, что готовность Акбар Хана иметь дело с Европой или даже Штатами прямо пропорциональна не его реальным интересам, а его зависти к более успешному соседскому фюреру.
Сколько всего изменилось в мире, быстрые электронные глаза, быстрое и послушное целиком неживое оружие, еда, выращиваемая из информации... а глупости не убавилось.
Интересы у Акбар Хана достаточно простые, опять-таки, как у всякого психопата. Слава, восхищение, насилие и безнаказанность. Он агрессивен и труслив. Противное, но распространенное сочетание. Любви народной он добивается подачками, проповедями и запугиванием. Впрочем, одно доброе дело для западнопакистанцев он действительно сделал: практически истребил «Талибан». Как подозревал Ренье, не ради мира и процветания, а охраняя свою власть и удовлетворяя кровожадность, впрочем, у населения такой стиль правления был достаточно популярен. «Синдром заложника» во всей красе.
